Патроны не кончаются никогда, или Записки охотника на вампиров Ахманов Михаил
– Дальше.
– Я Анна. В «Дозе» ты убил мою сестру Марию. Мы близнецы.
– Очень интересно! – Я покосился на верстак, где около сверлильного станочка лежало ожерелье из вампирьих клыков. – Значит, проблема у нас все-таки есть. Мстить пришла?
– Нет. Мария… я ее возненавидела. Она сделала меня вампиром.
Вот так новость! – подумал я. Убитая ведьма была первичной, а ее сестрица, столь на нее похожая, – инициантом. Значит, сходство внешнее, а души разные… Прав Байкалов или не прав со своей теорией, только не перерождаются люди в вампиров просто так, нужны к тому особые свойства характера. Получалось, что у Марии они были, а у Анны их нет.
– Как это вышло? – спросил я.
Анна стиснула пальцы. Лицо ее побледнело.
– Когда с Машей… с Марией это случилось, Палыч забрал ее к себе. Он любит пригожих и молоденьких…
– Палыч – это Чуриков? – уточнил я.
– Да. Только никакой он не Чуриков, ему двести лет… или триста… я не знаю… Иногда он такое рассказывает! Про царя Петра, Екатерину, графа Воронцова, Наполеона, французских королей…
– Оставим это. Палыч любит пригожих и молоденьких… Дальше что?
– Близняшек ему захотелось. Чтобы с нами обеими… – Анна опустила глаза. – Он приказал Марии, и она это сделала. С охотой! Сказала, что мы сестры, и я должна стать такой же, как она… А я не хочу! Не хочу быть вампиром и полюбовницей упыря! – По ее щекам скатились две слезинки. Затем она шепнула: – Это он нас так зовет – девки-полюбовницы… И сколько их у него, не сосчитать… сорок, пятьдесят или больше…
– Выходит, целый гарем, – сказал я. – Сочувствую тебе, Анюта. Ну а от меня ты чего хочешь?
Девушка шмыгнула носом и вытерла глаза. Внезапно, словно решившись, она поднялась и резкими нервными движениями сбросила туфли и платье. Лифчика на ней не было, только трусики – да и не трусики вовсе, а намек на них. Нагая, она так походила на ведьму из «Дозы»! Будто ее я убил, а она ожила и ко мне вернулась… Вернулась, чтобы взыскать с меня какой-то долг.
Анна стояла передо мной, опустив головку. Темные пышные волосы рассыпались по плечам, груди с розовыми сосками колыхались в такт дыханию. Дьявольский соблазн, сказал бы батюшка Кирилл.
– Что это значит? – машинально произнес я.
Глупый вопрос! Младенцу ясно, что это значило.
– Можно, я останусь у тебя? На всю ночь? – молвила Анна.
Спрашивать «зачем» было бы еще глупее. Я спросил другое:
– Почему?
– Мне так надо. После я объясню. – Она повела точеными плечами. – Смотри! Разве я не красива, разве не хороша? Разве ты не хотел бы…
– Исключено, – отрезал я.
– Я заплачу!
Она выкрикнула это с отчаянием. Я расхохотался.
– Ты пришла не по адресу, милашка. Альфонсов здесь нет.
Но девушка была упрямой.
– Я знаю, что тебе надо! Ночью, когда ты убежал из Башни, Палыч совещался с графиней и герцогом. Потом к нам пришел, к своим девкам-полюбовницам… – Анна судорожно вздохнула. – Он стар и любит поболтать, даже иногда отвечает, когда его спрашивают. Рассказал нам все. Кто ты, что сделал, зачем приходил…
Сердце у меня замерло.
– И что? Великой Тайной с вами поделился?
– Нет. – Она замотала головкой, затанцевали груди, темные локоны запрыгали по плечам. – Про Тайну, если она существует, ты сам его спросишь. А я скажу, где он прячется. Ты ведь это хочешь знать?
– Хочу, – согласился я. – Говори.
И тут с нею что-то случилось. Вроде стояла она как прежде, с потупленными очами, но засверкали в глазах золотые искорки, изогнулся в полуулыбке рот, приподнялись холмики щек, и левая рука легла под грудь, будто поддерживая ее или предлагая. Коварное женское волшебство! Никаких причиндалов из Лавки не надо!
– Скажу, – с лукавым вызовом промолвила она. – Только деньги вечером, а стулья – утром.
– Надо же!.. – буркнул я. – Ильфа с Петровым читала!
– Читала! – Анна повернулась к книжным полкам, ткнула тонким пальчиком в творения святого Юлиана, Хьюзи, Шпеера, Байкалова и муфтия Багдадского. – Это тоже читала, и это, и это! Я вообще-то на филфаке МГУ учусь.
Образованный вампир пошел! – мелькнула мысль, но вслух я не сказал ничего. Мне вдруг расхотелось ее обижать.
Ее руки были на моих плечах, жаркое дыхание обжигало шею. Я целовал ее губы и грудь, целовал, не вспоминая, кто лежит со мной, ибо в эти минуты страсть уравнивала нас, и были мы не человеком и вампиром, а просто мужчиной и женщиной. Ушли подозрения и страхи, ее отчаяние, моя настороженность, даже будто бы исчез ментальный запах, отличавший Анну от людей. Что же осталось? Самозабвение. Тонкие пальцы, гладившие мои щеки, щедрая сладость губ, сосок, напрягшийся под моей ладонью, мягкие изгибы талии…
Бывал я с женщинами, бывал, и цену им знаю! Правда, доставались мне скучающие девы с адриатических пляжей да холеные сучки из столичного бомонда. Милы им высокие крепкие парни, что могут повалять в постели с заката до рассвета, на ладонь посадить и к лампочке подбросить. Словом, быки и жеребцы. Были среди дам и те, чей заказ пришлось мне выполнять, – они знали, что я Забойщик, и влекли их не только мои стати, но и занятие. Очень, очень романтичное! Вроде как у гладиаторов в Древнем Риме, тупых и кровожадных, или у солдат-наемников… Нравятся гламурным дамам такие. В мужья они берут банкиров и чиновников, а любят рискующих жизнью бойцов. Еще мускулистых стриптизеров, массажистов и гинекологов, но у бойца перед ними много преимуществ: боевые шрамы, страшные истории, несокрушимая уверенность в себе и готовность в любой момент выпустить ближнему кишки. Это о гладиаторах и солдатах, а что до Забойщиков, то у нас слегка по-другому – ведь вампиры нам не ближние.
Однако я лежал в постели с девушкой-вампиром, и происходившее меж нами было совсем другим, так не похожим на прежние мои интрижки, на весь галантный опыт! Вроде бы то же самое, то, что бывает у мужчины с женщиной от века, – сплетение тел, дрожь плотского желания, судороги экстаза… Все как обычно, но лишь по форме, не по существу. Отчего же? Не потому ли, что Анна не относилась к роду людскому? Или причина была в ином?
Ее ноги обвивали мою поясницу, гладкая кожа сочилась влагой любви, губы искали моих губ, и временами слетали с них тихие хриплые стоны. Внезапно она прижалась ко мне еще сильнее, еще крепче, и я ощутил, как теплый язычок скользит по моей шее, отыскивая сонную артерию. Потом маленькие клыки надавили на нее, но проколоть не смогли – я мутант, кожа и мышцы у меня особой прочности. Первичный, конечно, их прокусит, но Анна первичной не была; не те силенки и не та свирепость. Пришлось ей помочь.
– Кусай, малышка, только зубки не сломай, – шепнул я, расслабив мышцы. Укол был легким, почти незаметным; губы нежно приникли к артерии, как бы лаская ее или извиняясь за подобное самоуправство. Я знал, что у вампиров это инстинктивная реакция в момент оргазма; происходящее было сильней ее воли, было столь же неосознанным, как крик или глотательный рефлекс младенца. Она сделала крошечный глоток, потом другой, застонала и вдруг попыталась отстраниться – дрожащая, испуганная, виноватая. Но я ее не отпустил, поймал губами уголок рта, где соленая кровь смешалась с солеными слезами.
– Петр… прости меня, Петр… я не хотела…
– Все в порядке, милая. На одну девушку крови у меня хватит.
Должно быть, не то я сказал – слезы потекли сильнее.
– Я… я… чудовище! Я не хочу, не хочу!
Анна разрыдалась, уткнувшись лицом в мою грудь. Был только один способ ее успокоить.
Снова я держал ее в объяитях, целовал ее губы, утешал и ласкал, и снова затопило меня непривычное чувство нежности. Нежности, гореть мне в преисподней! К вампиру, к дьяволице, к нелюди!
Правда, стала она такой не по своему желанию.
Она заснула в моих объятиях.
Пробудился я первым, включил ночник, лежал рядом с нею, разглядывал ее спокойное лицо и думал: дня не прошло, как обещался я Владу найти себе девушку. И вот нашел! Нашел, чтоб меня черти взяли! Конечно, девушка с изъяном, но другой я не хочу. Определенно не хочу! Есть, однако, небольшой нюанс, такое крохотное сомнение: хочет ли она меня? Сказала, что ей так надо… А почему? Почему пришла к Забойщику, который для вампира ненавистный враг? Увидела меня на шабаше под Башней и пленилась моим красным пиджаком да золотым шитьем? Пиджак был клевый, но в любовь с первого взгляда мне все-таки не верилось.
И понял я, что ощущаю опасение – да что там!.. настоящий страх! Вот сейчас проснется она и объяснит… Скажет: получила я, Забойщик, то, чего хотела, а была с тобою потому, что насильник Палыч, старый хрыч, больно уж мне надоел. Вот тебе его адресок – сведи с ним счеты, выжми из ублюдка Тайну, а еще отомсти за мою поруганную молодость. Убей, как сестру мою проклятую убил!
Тем все и кончится…
Веки Анны затрепетали и поднялись. Посмотрела она на меня, улыбнулась и сказала:
– Петр, что за чудо! У тебя глаза разные!
– Разные, как и положено мутанту, – согласился я. – Все Забойщики мутанты… в той или иной степени. Ты не знала?
– Теперь знаю.
Я поднялся и включил свет. Компьютер подмигивал мне, пускал по экрану цветные сполохи, но я к нему не подошел. В кресле валялись мой черный плащ и остальная одежда, сверху лежали клинок и ружье. Впервые за много лет я не убрал оружие в стойку у дивана. Но «шеффилд», похоже, не выглядел обиженным, понимал причину.
– Есть хочешь?
Анна помотала головой. Крови она выпила чуть-чуть, несколько глотков, и этого, кажется, хватило. Может быть, кровь у меня очень питательная?.. – подумалось мне.
– Кофе? Чай?
– Кофе. Я сделаю сама.
Она выскользнула из постели, натянула платье и пошлепала на кухню босиком. Нет, не на кухню, в ванную – я услышал звук льющейся воды. Ее эманация стала слабее, но я по-прежнему улавливал ментальный запах Анны.
Невероятно! Запах вампира в жилище Забойщика!
На верстаке лежало ожерелье. Тридцать семь клыков плюс недавнее приобретение, зуб Марии. Я сунул свой трофей в карман плаща. Мне не хотелось, чтобы Анна его видела.
Плеск воды прекратился. Через десять минут мы сидели на кухне и пили кофе. Я – с холостяцкими бутербродами, Анна – просто так.
– Ты собиралась объяснить, – сказал я.
– Что? – Ее ресницы взметнулись.
– Почему ты пришла ко мне.
– Подождем до вечера. Сейчас ты будешь занят.
Это означало, что она останется у меня.
Звякнула пустая чашка. Запах кофе плыл в воздухе.
– Ночью… ночью я плохо себя вела? – осторожно промолвила девушка.
– Все нормально, – отозвался я. – Давай-ка к делу перейдем, к нашим стульям.
– Хорошо. У него поместье на Рублевке. Особняк в три этажа, по углам – башенки, и ворота… – Анна пошевелила пальцами, – такие ворота, как в старинных замках. Из дуба с железными заклепками.
– Через ворота я не пойду. Какой там забор?
Она объяснила. Добавила, что у ворот – охрана, а на участке – собаки. Дом был записан на подставное лицо, известного гомика-шоумена, не вылезавшего из череды гастролей. Чуриков обитал в этой усадьбе уже несколько лет.
– Сиди в подвале и во двор не выходи, – сказал я. – Здесь ты в безопасности.
Анна послушно кивнула. Оставив ее наедине с чашкой остывшего кофе, я вернулся к комнату, натянул плащ, взял оружие и полную фляжку со святой водой. Добавил к этому ломик, огнемет и баллончик с белым фосфором. Хорошая штука этот фосфор, бревно насквозь прожжет, не говоря уж о человеке.
Затем я вышел из подвала, проверил дверь – заперта надежно! – и направился к своему «жучку». Пахло вампирами. Густой поток эманации тянулся с Третьего Берендяевского, а сверху, с крыши или с чердака, тоже пованивало, но не так заметно.
– Упорные ребята, – пробормотал я и направился в подъезд.
Там меня перехватили дворничиха Клава и бабулька Ильинична из второй квартиры. Для них я был Петей Большаковым, хозяином бензоколонки, свирепо воевавшим с конкурентами. Были они сущие разбойники и душегубы, чем объяснялась стальная дверь в подвале и приклад обреза, что временами выглядывал из-под плаща. Бензиновый бизнес в Москве – штука опасная.
– Вчерась дружка твово… – начала тетка Клава, опершись на метлу.
– Владика со второго этажа, который газетчик… – поддержала Ильинична.
– Правду режет, вот и наехали на него, – пояснил я. Сделал страшные глаза и добавил: – А кто, сами понимаете… Только он мне отзвонился, и я специалистов вызвал. Успел!
– Живой ли? – сочувственно спросила тетка Клава.
– Жив, в больнице лежит. Ушибы средней тяжести, состояние стабильное.
С этими словами я проскользнул в подъезд, поднялся, ступая на носках, на третий этаж, а оттуда – на чердак. Эманация вампира была здесь особенно сильной, и я вытащил из-под плаща обрез.
– Не стреляй, братец, – раздался знакомый голос. – Я тут, я, милостью божией!
У слухового окошка сидел на пыльном полу Пафнутий с голубем в руках. Рядом валялись еще три голубя и бродячая кошка, высосанные досуха.
– Завтракаешь? – спросил я. – Ну, приятного аппетита.
– Благодарствую. – Пафнутий отложил голубя. – Прислан я батюшкой Кириллом. Интересуется он, нет ли каких новостей.
– Пока нет, но к вечеру, возможно, будут. Только ты ко мне в дом не шастай, не тревожь жильцов. Есть ведь телефон и компьютер.
– Мы, эта, привыкли по старинке, – со вздохом сообщил Пафнутий. – Я ведь не просто так пришел… Может, помощь нужна?
– Не нужна, – ответил я и направился к выходу. Вслед мне донеслось:
– Ты поосторожнее, братец. Караулят тебя супостаты на улице. Ждут, в машинах сидючи.
– Знаю.
Я спустился вниз. Двор у нас с маленьким секретом: между боковиной синебрюховского особняка и глухой стеной соседней пятиэтажки есть проход. Ширина такая, что человеку поперек не лечь, однако «жучок» мой вписывается. Словом, сел я за руль и аккуратно, на первой передаче, выехал в соседний двор, а оттуда – в Берендяевский проезд, но уже не Третий, а Второй. Затем ударил по газам и покатил себе на Рублевку, к Пашке-Живодеру.
Пал Палыч Чуриков
Известно, кто на Рублевке проживает. Известно, да не все. Для нашей столичной публики Рублевка – синоним богатства и успеха, и это так, но заработан сей успех мужчинами. Люди эти, продукт перестройки, все больше в годах, кому за пятьдесят, кому под семьдесят. Очень, очень деловые! У каждого бизнес, не финансовый, так депутатский, не депутатский, так разбойный… Однако все-таки люди они и хотят украсить жизнь свою молодыми женами и любовницами. Чтобы была красотка девяносто-шестьдесят-девяносто, а сверх того в чем-нибудь преуспевшая, теледива или топ-модель, певичка, стриптизерка или, на худой конец, писательница. Купят такое имущество деловые и запрут в своих дворцах. В бутик – под охраной, в клуб развлечься – ни ногой, в Париж и Ниццу – лишь с супругом или спонсором, когда дела позволят. Скучно дамочкам! И потому многие из них сосут. Из мужей сосут, из любовников и прислуги, а если лесбиянки – друг из друга по взаимному согласию. Первичных нет, одни вторичные инициантки. Очень тесная компания – можно сказать, дамский вампирский бомонд. Окружающим не опасны, так как граждан низшего сорта презирают и кровушкой их брезгают. Присматривать за ними ни к чему, у Гильдии и так забот хватает. Мы и не присматривали.
А ведь сказано у Честертона: умный прячет лист в лесу, а камень – на морском побережье! В другом месте камень бы заметили – валун здоровый и мхом порос!
Припарковавшись неподалеку от рублевских цветников и вилл, я отправился искать особнячок шоумена-гомика. Бойцы, охранявшие этот клоповник, быстро меня тормознули, но я сунул им ордер техпожарнадзора и принялся расспрашивать дорогу к четырем-пяти палаццо побогаче, где жили известные личности. Растревоженная охрана бросилась к хозяевам с предупреждением, мне же сказали, чтоб не торопился – тогда все будет приготовлено и в конвертик вложено. Я и не спешил, пошел совсем в другую сторону, ориентируясь по приметам, подсказанным Анной.
Дом голубого шоумена был почти не виден за семиметровой изгородью, только башенки поверх торчали да дюжина сосен и берез. У выходивших на улицу ворот тоже была имитация замковых башен, а с боков поместье отделялось от соседей узкими проулками. Они походили на ущелья в горах: слева и справа – высоченные глухие заборы из металлического шифера, за которыми, надо полагать, у каждого жителя Рублевки скрывался персональный рай. Странные тут обитали люди! Думали, чем выше заборы, тем труднее проникнуть на их суверенную территорию.
Я доказал обратное примерно за пять минут: срезал огнеметом несколько заклепок и отогнул ломиком шиферный лист из алюминия. Пролез в отверстие и оказался перед зеленой стеной: прямо – жасмин, слева – жасмин и справа тоже. Видимо, жасмином был обсажен весь участок по периметру. Об этом Анна мне не говорила, но пожаловаться я не мог: кусты – отличное укрытие.
Прячась за ними, я двинулся к сторожке у ворот. Не сторожка, а прям-таки крепость из гранита, с решетками на окнах и плоской кровлей, где стоял на турели пулемет. Не простой, зенитный! Вероятно, на тот случай, если усадьбу атакуют с вертолетов и с неба посыплется десант.
Не успел я подивиться пулемету, как обнаружились собачки. Не мелкие ротвейлеры, не шавки-доберманы, не овчарки, а мастино. Большая разница, судари мои! Мастино – древнеримская порода, охотники на беглых рабов, боевые псы, сильней и свирепей которых в мире нет. Не рычат, не лают, ибо устрашать рычанием и лаем им не нужно. Эти собакевичи в себе уверены: хвать за горло – и дух вон!
Два мастино мчались ко мне. Вообще-то собаки и другие хищники не переносят упырей, считая их незаконными конкурентами. Собаки особенно чувствительны; мелкие псы, почуяв вампира, истерично визжат, а крупные обходят стороной как бы в недоумении: что за твари такие – похожи на людей, однако не люди. В общем, не держат вампиры собак, ибо псиное племя не признает их за хозяев, считая, должно быть, двуногими волками или, предположим, росомахами. Но нет правил без исключений, так что и для вампира найдется пес – тот, что вкусил человеческой плоти и крови. Такие к упырям очень даже расположены.
Два людоеда-мастино неслись ко мне, роняя хлопья пены. Между кустами и забором было три шага – только-только, чтобы клинком размахнуться. Прыгнуть с налета псы не могли; в таких случаях обученная собака хватает за ногу и валит на землю. Стрелять мне в них не хотелось, и решил я кончить псов по-тихому.
Они проползли под ветками жасмина, встали и, не спуская с меня горящих глаз, оскалившись, одновременно двинулись к добыче. Того, что справа, я перерубил клинком, рассек позвоночник и ребра до брюха; левому снес череп ломиком. Сдохли они мгновенно. Вообще-то я люблю собак – за то хотя бы, что они не уважают упырей, – но эти были людоедами. Сожаления я не испытывал.
Оставив их трупы в кустах, я добрался до угла, повернул и продолжил путь к сторожке под зеленым прикрытием. Анна говорила, что в доме стражей нет – мол, не нравится Палычу мужское общество, и забавляться с девочками он любит без свидетелей. В сторожке – на самом деле, довольно большом строении – сидели когда четыре упыря, а когда и шесть. Чуриков звал их опричниками, но почему, Анна не знала. Я вдруг припомнил, что у Гильдии – опричный герб, собачья голова с метлой, но, разумеется, это было лишь случайным совпадением. Вроде как имя моего партнера, то же, что у Дракулы.
Подкравшись к сторожке, я заглянул в окно. Решетка была сдвинута, окно раскрыто – день стоял жаркий, и время двигалось к полудню. Вампиры не так чувствительны к жаре, как мы, но все же предпочитают холодок. От того, как пишет святой Юлиан, что они – порождения мрака и холода могилы. Чушь, разумеется.
В комнате у стола сидели четверо, что-то передвигали, перебирали руками. Возможно, то была игра? Не знаю, я не спец в вампирских играх. Мне хватало того, что окно открыто, упыри заняты, а за спиною у меня жасминовые заросли, и значит, из дома нас не увидят. Очень все удачно получалось!
Я поднял свой обрез. П-пах! – сказало ружье, и безголовый труп свалился на пол. П-пах, п-пах, п-пах! Выстрелы были едва слышны, что для оружия такой убойной силы очень удивительно. То есть я прежде удивлялся, а теперь привык. Мой «шеффилд» знает, когда греметь, когда беседовать вполголоса.
Но хотя сейчас он прошептал свой приговор, шум от четырех свалившихся со стульев мертвецов получился изрядный. Замерев под окном, я ждал, что в комнату кто-то вбежит, пятый охранник, а с ним, быть может, и шестой, но ничего такого не случилось. Выходит, все… С территории, от кустов, деревьев, клумб и павильонов, упырями тоже не несло, лишь из дома текла эманация, и этот запах был совсем другим, чем от Пафнутия, Анны или только что убитых вурдалаков. В Башне, на фоне сотен запахов, я его выделить не смог, но сейчас ощущал отчетливо, как удар по лицу. То была эманация не просто упыря, а древней злобной твари. Страшной, как Дракула, – или, возможно, еще страшнее.
Прячась за жасмином и цветником с высокими кустами роз, я приблизился к особняку. Строение в монументальном стиле – мрамор, гранит, чугунное литье, десять окон по фасаду… На первом и третьем этажах окна обычные, а на втором – позатейливей, венецианские, с полукруглым верхом. Справа и слева – круглые башенки с остроконечными крышами, прямо – шесть колонн, и за ними виднеются двери. Я вошел – смертоносный, как гремучая змея.
То есть так мне казалось. Отец Кирилл был прав – в Гильдии я лучший. Опыт и мастерство, огнемет и клинок, ножи, кистень, чудесное ружье – все было при мне, все наготове. Кто мог со мной сравниться?.. Только что я расстрелял первичных упырей, четверых ублюдков… Пришиб их, как нечего делать!
Самонадеянность, гордыня… Знал бы я, с чем сейчас столкнусь! Знал бы, так пришел бы не один! Были бы со мной Тесленко и Стругин, Ким и Саркисян, Полозов и Есин, надежные бойцы с дюжиной помощников! Тогда, возможно, мы бы взяли эту тварь живьем…
Ментальный запах, едкий, как уксус, тянул меня наверх. Стиснув ружье, я бесшумно поднялся по лестнице и очутился в галерее, увешанной фривольными картинами: фавн трахает нимфу, три скелета сплелись в любовной игре, здоровенный черный дог лежит на распростертой женщине. Пять дверей выходили в этот коридор, и за средней слышались какие-то звуки.
Дверь была приоткрыта. Я подкрался к ней и, заглянув в комнату, окаменел на секунду – ошеломленный, полный отвращения. Серьезная ошибка! Тут бы мне и пришел конец, если б не моя счастливая планида… Занят был Чуриков, занят – и не унюхал постороннего. А если б унюхал, так не сносить Забойщику Дойчу головы.
Это оказалась спальня с огромной кроватью «кинг сайз», с венецианским окном и зеркалами по стенам. На кровати – два обнаженных тела: жилистое, сухое, пергаментно-желтое, и нежное, пышное, розовое. Пашка-Живодер с партнершей… Он оседлал свою телку и что-то делал с ней, но сомневаюсь, что это был любовный акт – поза невероятная, и он не раскачивался и не дергал задом, как бывает в такой ситуации. Женщина – тоже, разумеется, вампир – повизгивала и вскрикивала, однако не в порыве страсти. Крик ее был страдальческим, и чудилось: если бы не ужас, не страх перед терзавшим ее монстром, она вопила бы во все горло. На миг я представил, что там, на кровати «кинг сайз», насилуют Анну, и в глазах у меня потемнело. А ведь была она здесь, была! Вместе со своей сестрицей-ведьмой!
Тут бы мне вспомнить наш девиз – «Sine ira et studio», «Без гнева и пристрастия»… Но очень уж я разъярился! Грохнул в дверь ногой, заскочил в комнату, вскинул ружье и выпалил. Целился Пашке в колено, чтобы лишить подвижности, но монстр был стремительнее пули – не знаю, как получилось, только отпрянул он в сторону и хоть не успел укрыться за постелью, но и ущерба вроде не понес.
Грр… – рявкнуло мое ружье. Грр… грр… Со звоном разлетелось зеркало, рухнула на пол люстра, сорванная с крюка, пулей выбило часть оконной рамы. Другие пули дырявили потолок и стены, пол, кровать и лежавшую там женщину – вернее, то, что от нее осталось. Но Чуриков был невредим. Он метался по комнате, словно гигантский паук, из угла в угол, сверху вниз, и его движения были такими быстрыми, такими внезапными, что уследить за ними я не мог. Грохочущий «шеффилд» не подпускал ко мне вампира, но бежать он тоже не собирался, не лез ни к двери, ни к окну. Казалось, мы оба пришли к молчаливому согласию: живым отсюда выйдет лишь один.
Все-таки я его достал! Колено упыря разлетелось, как глиняный кувшин, голень со ступней швырнуло в зеркало, заляпав его кровью. Рана тут же закрылась; похоже, он обладал чудовищной способностью к регенерации. Но резвости у Живодера поубавилось – три конечности все же не четыре. Он замер, опираясь на уцелевшую ногу, держась руками за спинку кровати. Стоял метрах в пяти и прожигал меня взглядом. Глаза у него были темные, бездонные, страшные.
– Допрыгался, тварь? – Я опустил ружье, чувствуя себя победителем. – Жить хочешь? Тогда поговорим.
– Поговорим, голубь сизый, – проскрежетало в ответ. Потом он согнул ногу, оттолкнулся лапами от спинки и прыгнул ко мне. Это случилось так быстро, так неожиданно, что я не успел поднять обрез. Он разорвал бы мне горло, да чудо спасло: «шеффилд» будто по собственной воле повернулся в моих руках, подставил под клыки приклад, долбанул вурдалака по челюсти. На мгновение его пальцы впились в мое плечо, когти располосовали плащ, рубаху, кожу, но удар прикладом был силен, отбросил упыря к кровати.
Я отстрелил ему вторую ногу. Попал в тот момент, когда он снова прыгнул, и пуля «дум-дум» швырнула его в сторону и вверх. Вытянув неимоверно длинную руку, он уцепился за крюк, торчавший в потолке, и повис там, слегка покачиваясь, будто жуткая замена люстре. Ружье глядело ему в лоб, и, вероятно, он понимал, что песенка спета.
– А я ведь почти до тебя добрался, милок, – донеслось с потолка. – Почти! Ну, не беда – плечико твое я пометил коготками. Меня убьешь и сам здесь сдохнешь.
– Сомневаюсь, Пашка, – ответил я, держа его на прицеле. – Порода у меня крепкая. Не по зубам секретарям.
Он заклекотал, захихикал, засучил обрубками ног.
– Пашка! Секретарь! Ошибаешься, голубь! Это в ваше поганое время я Пашкой прикрываюсь! Но был и есть Скуратов-Бельский Григорий Лукьяныч![13] Малюта Скуратов я! Слыхал о таком?
Ледяной холод пронизал меня. В российском нашем государстве что ни страница истории, так жуткая, что ни владыка, так с выкрутасами, но есть такие эпизоды и такие личности, что лучше их не вспоминать. Монстр, палач, взиравший на меня с кровожадным интересом, творил и видел страшное, громил Москву, Полтаву, Новгород, резал, вешал, жег, а еще смотрел в глаза чудовищ – Ивана Грозного, Сталина, Берии. Но было то в шестнадцатом веке и в двадцатом, а между ними – три столетия… Что он делал в это время? Скольких высосал, обернувшись упырем? Кому служил? Кого пытал, кого насиловал?..
Не хотелось мне об этом знать. Пусть простит магистр, что не разговорил я древнего урода, не пополнил досье Пал Палыча Чурикова, даже не выяснил, сколько ему лет – полтысячи или слегка поменьше. Не до того мне было. Я держал его на мушке, а оцарапанное плечо пухло и вздувалось как на дрожжах.
– Что молчишь, отец родной? – прохрипел вурдалак. – Ты ведь тайны пришел выпытывать, а? Так я их много знаю, много! Какую хошь? Где книжное хранилище батюшки Грозного и где его богатства? Кем Митька был, Лжедмитрием прозванный? Как Павла-царя убили и над телом его надругались? Как Гришку Распутина кончили? Ну, что тебе сказать? Чего ты хочешь?
– А ничего. Не нужны мне твои поганые тайны, – ответил я и снес ему башку.
Эхо выстрела еще не отзвучало, как я сбросил плащ, разорвал рубаху и обследовал свое плечо. На нем были три глубокие царапины. Кожа вокруг них вздулась и посинела, кровь сочилась медленно и вымывала гной, а вдобавок раны жгло, и жжение это становилось все сильнее. Будто гангрена меня поразила, странная такая, что развивается за пять минут и приводит к летальному исходу через десять.
Я откупорил флягу со святой водой, промыл царапины. Жжение стало слабее. Повторив эту процедуру дважды и убедившись, что кровотечение остановилось и гноя больше не видать, я накинул плащ и подошел к кровати. Там лежали останки Малютиной пассии и сам Малюта – без ног, без верхней половины черепа, зато с руками и при зубах. Я разглядел клыки и негромко присвистнул. Ну и зверюга! Далеко до него мамзель Дюпле, не говоря уж о Земском и Дзюбе! А другие первичные, коих я устаканил, те просто младенцы!
Вытащив из кармана ожерелье, я бросил его на труп Малюты. Жалко было расставаться с памятью о битвах и победах, но что поделаешь! Опасался я, что попадется оно Анне на глаза и вызовет печальные эмоции. Анна, надо думать, надолго у меня обосновалась. Ты этого хочешь?.. – спросил я себя, глядя на мертвых упырей. И так же беззвучно ответил: хочу.
Судьба! От нее, как известно, не уйдешь!
Я отступил к двери, достал огнемет и брызнул на постель и трупы струей пылающего фосфора. Огонь весело затрещал, запрыгал по простыням и подушкам, лизнул спинку кровати, попробовал на вкус шелковые занавески, затем с охотой вцепился в мертвую плоть. Ветер, залетевший в разбитое окно, раздувал пожарище. Убедившись, что здесь не потухнет, я миновал галерею шедевров со скелетами, что трахали друг друга, скатился вниз по лестнице и побежал к сторожке. Порцию фосфора в окно, и там заполыхало. Остаток – на ворота и на какой-то павильон… Гори тут все ясным пламенем! Гори, на радость голубому шоумену! Приедет с гастролей, а усадьба чистая, ни дома, ни вампиров, ни кустов, только угольки потрескивают… Стройся, ежели желаешь!
Проскользнув в лаз, я полным ходом двинулся к своему «жучку». Дела мои были тут закончены. Пусть я тайну не узнал, но сожалениями не терзался: жив, и на том спасибо! Ведь на всякого Забойщика найдется свой упырь, шустрый и самый последний, которого ни клинком, ни пулей не возьмешь, а раз не возьмешь, так проиграешь. Но хоть и лют был Григорий Лукьяныч, хоть и прыток, хоть и ядовит, а для меня – не тот упырь, не последний!
Я забрался в машину и пощупал плечо. Не болит, однако! То ли святая вода помогла, то ли заклятия Степана над нею, то ли собственный мой организм, удачная мутация. Не зря же мама меня десять месяцев носила!
Заурчал мотор, я двинулся с места, и в этот миг над Рублевкой всерьез разгорелось. Бухнуло, треснуло, пламя поднялось столбом, но тут же опало – должно быть, провалилась крыша вурдалачьего особняка. Все, что могло гореть, сейчас горело там, в колодце каменных стен, за металлическим забором. Завыла включенная кем-то сирена, и не проехал я и километра, как попался навстречу пожарный расчет, а за ним – целая колонна красных машин с цистернами, лесенками и бравыми молодцами в касках. Рублевка горит, спасай Рублевку!.. Подожги я Белый дом, они бы так быстро не появились.
Домой я приехал в пятом часу. Ведьмочка моя сидела, поджав ножки, на диване и казалась печальной. Встретила, правда, как положено – обняла, прижалась, стянула плащ и заохала, разглядев мое плечо. К счастью, опухоль исчезла и ранки уже затянулись.
– Не переживай. Останешься со мной, привыкнешь, – сказал я Анне, снимая кобуру с обрезом. Ласково погладил «шеффилд», поглядел на след вампирного клыка на полированном прикладе и произнес: – Встретились мы с Палычем, но разговор у нас не вышел. Очень уж он суетливый и нервный! И в результате… – Я пожал плечами. – В общем, приказал долго жить.
– Горевать по нему я не буду, – сказала Анна, но вдруг затряслась, спрятала лицо в ладони и разрыдалась.
– Что не так? – спросил я.
– Не вышло… врали всё… не вы-ышло, не вы-ышло!.. – Это уже не слезы были, а натуральный бабий вой.
– Очень даже вышло, – возразил я. – Вот Забойщик Дойч, живой и относительно целый, а пепел Чурикова летит сейчас по Третьей Кольцевой. Так что, милая, все получилось.
– Не получилось, нет! Ты не понимаешь! – Отняв от лица ладошки, она пробормотала: – Я… я голодна!
– Верю. Вечер скоро, пора бы проголодаться. – Я ткнул пальцем в вену на сгибе локтя. – Вот твой обед. Только не очень усердствуй.
– Нет! Не-ет!
Снова отчаянный тоскливый вопль. Потом она бросилась ко мне, обхватила за шею, прижалась щекой к щеке и, орошая меня слезами, зашептала:
– Петр, Петр, я ведь зачем к тебе пришла… я ведь пришла исцелиться… говорили девчонки… ну, такие же, как я… говорили, что поверье есть… стоит с Забойщиком ночь провести, и будешь как раньше… будешь не кровососом, человеком… Не получи-илось! Не-ет!
Вот так номер! – мелькнуло у меня в голове. Значит, не пиджак ее пленил и не бравая моя внешность, а были другие резоны, в общем-то, корыстные. Этакий товарообмен: ты меня, Забойщик, полечи, а я тебе адресок скажу…
Губы у меня онемели, и прошептал я чуть слышно:
– Выходит, подвел я тебя, не оправдал надежд… Жаль!
Анна вытерла слезы.
– Чем ты виноват, Петр? Это я, я такая! Нелюдь, упырь! – Глаза ее расширились, и сверкнуло в них уже не отчаяние, а безумие. – Убей меня, убей! Ты ведь Забойщик! Убей меня! Я не хочу жить!
Я погладил ее шелковистые волосы.
– Скажи, ты хотела бы остаться со мной? Если бы это глупое поверье… словом, если бы получилось?
– Да.
– Ты осталась бы из чувства благодарности или по другой причине?
Анна замерла в моих объятиях. Казалось, она спрашивает себя, решает возникшую проблему: что есть любовь?.. Благодарность, жалость, тяга к наслаждению, страх перед одиночествои или инстинкт, повелевающий запечатлеть себя в потомстве?.. Или нечто иное? Сакральная тайна, необъяснимый феномен, в сравнении с которым все прочие тайны и секреты – пыль на ветру и прошлогодний снег?..
– Нет, благодарность тут ни при чем, – наконец промолвила она. – Я бы просто осталась, Петр. Прожила бы жизнь с тобой, и были бы мы вместе в горе и в радости. Где ты, Кай, там и я, Кая…
– Что же изменилось? Я тебя не вылечил… Пусть! Что изменилось?
– Только то, что я – не человек. Я самой себе противна! Я…
– Послушай, – мой палец коснулся ее напряженных губ, – послушай, милая… Сегодня я был на Рублевке. Там много женщин в той же ситуации – и ничего, живут! Сосут своих мужиков и развлекаются, как могут. Даже книги пишут.
Мне хотелось ее рассердить. По себе знаю: гнев прогоняет мысли о смерти. Когда я валялся в Битцевском парке, и мамзель Дюпле сидела на моей груди… Впрочем, лучше не вспоминать – по крайней мере, в эту минуту. Приберегу для мемуаров.
Своего я добился – Анна вспыхнула.
– Это не моя ситуация! Я стала такой не по собственной воле! И я не хочу сосать твою кровь!
Я вытащил нож и чиркнул лезвием по ладони.
– Ты сказала: вместе в горе и в радости… Сейчас мы в горе, но это уже не только твоя беда. А потому не отвергай предложенного из любви.
Какой-то миг она колебалась, потом всхлипнула и поднесла мою ладонь к губам.
Интермедия 4
Звонок председателя
городского комитета здравоохранения
главному врачу больницы
имени Василия Блаженного
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Холодов, ты?
ГЛАВВРАЧ. Я, Эрнест Кузьмич, я. Слушаю вас.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Журналиста Разуваева к тебе привезли?
ГЛАВВРАЧ. Да. С часик назад. (Шелестит бумагами.) Делаем рентген и анализы, готовимся к переливанию крови.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Ты смотри, Холодов, чтобы все было по категории «экстра». Насчет этого пациента из Гильдии звонили. Ты меня понял?
ГЛАВВРАЧ. Да знаю я, Эрнест Кузьмич, знаю! С ним явились эти… в черных плащах… Двое в палате сидят, а один за врачами и сестрами ходит как привязанный. Все в порядке.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Ты, Холодов, не расслабляйся. Лично проследи, чтобы кровь в нужную сторону шла… в пациента то есть, а не наоборот… Знаю я твоих архаровцев! Проследи! Головой отвечаешь!
ГЛАВВРАЧ. Не жалко мне головы при такой-то зарплате.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Ты, Холодов, не паясничай, ты сюда слушай. Ты слушай, кто из Гильдии звонил – сам магистр Михаил Сергеевич! Этот зарежет – не чихнет! И тебя зарежет, и меня, и всех домочадцев вплоть до кошек и собак!
ГЛАВВРАЧ (хихикает) . У тещи моей пекинес, маленький, а злющий! Пусть вместе с тещей режет, не жалко! (Снова хихикает.) Это я шучу. А так не извольте беспокоиться, Эрнест Кузьмич. Обслужим по высшему разряду.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Ну, гляди мне, Холодов, гляди…
ОЧЕРЕДНОЕ НАПАДЕНИЕ НА ЖУРНАЛИСТА
Колонка новостей. Еженедельник «Кровь нации»
Наглость столичных криминальных структур так же поразительна, как и бездействие полиции, – особенно когда дело касается журналистов. Череда громких убийств, произошедщих в последние годы, сделала эту профессию не менее опасной, чем труд пожарных, саперов и представителей других экстремальных видов деятельности.
На сей раз нападению подвергся сотрудник нашей редакции спецкор В. Разуваев, автор многочисленных публикаций, разоблачающих воротил так называемого вамп-бизнеса. В минувшую пятницу убийцы ворвались прямо в его квартиру и нанесли В. Разуваеву ряд тяжких телесных повреждений. Он несомненно бы погиб, но кто-то из жильцов дома успел сделать тревожный звонок – не в полицию, а в более компетентный орган. Прибывшие Забойщики вступили в ожесточенную схватку с бандгруппой, уничтожив ее полностью – по предварительным данным, погибли не менее пятнадцати преступников. Разуваева доставили в одну из московских больниц, где он находится под надежной охраной.
Мы с тобою, Влад! Быстрее выздоравливай!
ЛЮДИ В ЧЕРНОМ
ПРОТИВ ЛЮДЕЙ В ГОЛУБОМ?
Хроника текущих событий. «Столичное обозрение», орган партии «Чистые руки»
В Рублевском сеттльменте полностью сгорел трехэтажный особняк, принадлежавший известному деятелю шоу-бизнеса, чье имя мы не будем называть. Хотя владельца в доме не было (в этом месяце он на гастролях), пожарные и следователи обнаружили в руинах строений обугленные скелеты минимум шести человек, а также двух мертвых псов боевой породы мастино. Версия поджога несомненна, поскольку все тела, включая собак, носят явные следы насильственных действий. В частности, у людей разбиты черепа, и это сразу наводит на размышления – люди ли они?.. Экспертиза, в ходе которой будут исследованы их челюсти, ответит на данный вопрос.
К версии заранее спланированного убийства и поджога склоняются и представители частной охранной структуры, оберегающей Рублевку. По словам двоих патрульных, около полудня к ним подошел неизвестный мужчина, якобы инспектор техпожарнадзора, и начал выспрашивать дорогу к виллам ряда именитых обитателей Рублевки. Вероятно, это являлось отвлекающим маневром, так как у этих вилл неизвестный не появился, а, надо полагать, проследовал совсем в другом направлении, к сгоревшему затем особняку.
Теперь о самом пикантном факте, не позволяющем нам назвать имя понесшего убыток шоумена. Доподлинно известно о его «голубых» пристрастиях, что явилось для этой персоны источником множества скандалов, которые, так или иначе, удавалось замять. Что же касается лже-инспектора, то, согласно показаниям охранников, это был высокий крепкий мужчина в черном плаще. Известно, члены какой организации носят такие плащи и чем занимаются эти самоотверженные люди. Отсюда вопрос: что за банда свила гнездышко в усадьбе «голубого» шоумена? Чем отличались эти постояльцы от нормальных граждан – только ли голубизной или тягой к другому цвету – цвету крови? В этих предположениях есть доля истины, так как до сих пор «голубые» не интересовали Гильдию Забойщиков.
Но, возможно, ситуация изменилась?