Патроны не кончаются никогда, или Записки охотника на вампиров Ахманов Михаил

Засада

Крепко меня скрутило. Свалился я под каким-то забором и корчился полчаса, только что землю не грыз. Потом встал шатаясь и понял, что зверски голоден. Должно быть, метаморфозы в упыря и обратно отняли массу сил, как и пребывание в вампирном обличье. А что я принял за все это время? Только литр чьей-то кровушки… Вспомнив об этом, я содрогнулся от отвращения.

Желудок, однако, требовал свое и тут же напомнил мне, что близко Павелецкий вокзал, а при нем – куча шалманов, открытых днем и ночью. Туда я и поскакал – вернее, поплелся нога за ногу. Видок у меня был еще тот – в измятом пыльном пиджаке, в мокрых штиблетах и штанах, до колен перемазанных грязью. Но хоть золотое шитье уже не сверкало и пуговицы не блестели, на бомжа или нищего я не походил, а выглядел как новый русский после пьяной оргии. Можно было думать, что меня вышвырнули из шикарного клуба, а до того мордовали в сортире, сунув ногами в унитаз. Обычное дело для нынешних времен!

В пятом часу утра я доплелся до привокзальной площади, обозрел харчевни и выбрал павильон узбекской ориентации под вывеской «Шаверма „Ташкент“. Но внутри сидел за стойкой не узбек, а русский дядька в последней стадии ожирения – очевидно, ночной дежурный по шашлыкам и хычинам. Сидел, прихлебывал пиво из внушительной кружки, мусолил журнал с голыми бабами и поглядывал в закрепленный над стойкой телевизор. Развлекался, в общем. Посетители были ему нужны как прошлогодний снег.

Плюхнувшись на стул, я вытащил из бумажника тысячную купюру и помахал ею в воздухе.

– Шашлык есть, приятель?

– Нет шашлыка, – сообщил толстяк, спрятав журнал под стойку и оторвавшись от телевизора.

– Тогда тащи кебаб.

– Кебаба тоже нет. Рано! – Толстяк зевнул.

– Табака, чебуреки, сациви, купаты?.. – с надеждой перечислил я. От голода мутилось в голове, а кишки играли похоронные марши.

– Это не у нас, за этим иди в «Казбек». Но у них еще закрыто, – буркнул дядька, посматривая на меня с явной неприязнью.

– А что есть?

– А ничего.

Я молча проклял столичный сервис, вытащил последний метательный нож и сказал:

– Тогда придется бекону нарезать. Из твоей ляжки!

– Но-но! Знаем мы таких! – Дядька схватился за мобильник.

– Шутка! – пояснил я и спрятал ножик. – Но учти, в каждой шутке таится доля правды. Так что у нас есть?

– Тут шаверма, шавермой и кормим. Это есть. Вчерашняя, холодная.

– Тащи!

Толстяк заворочался, достал из-под стойки блюдо с курятиной, положил кусок на тощий блин, свернул блин фунтиком. Пахло все это не очень аппетитно, но у меня аж слюнки потекли.

– Сюда! – выкрикнул я. – Все сюда тащи, без своих художеств! И поживее!

Он принес блюдо с курятиной и стопкой блинов, взял деньги, юркнул за стойку, но в ящик уже не смотрел, а уставился на меня – глядел, разинув пасть, как исчезают мясо и блины. Мой желудок наполнялся, кишки уже не играли похоронный марш, мысли не путались, но кружились медленно, лениво, сонно. Проглотив последний кусок, я откинулся на спинку стула и блаженно улыбнулся толстяку.

– Сдачи не надо, приятель. Возьмешь за постой. Я тут у тебя слегка вздремну.

Веки мои смежились, но мысли, хоть и текли они неторопливо, еще не уступили сну. Я подводил итоги акции. С одной стороны, она провалилась, ибо никаких сакральных тайн я из карлика не вытряс. Но все же он назвал мне заказчиков Вырия, и это был полезный результат – даже не в том смысле, чтобы за Кольку отплатить, а исходя из общих стратегических соображений. Упыри высокого ранга нечасто попадаются Забойщикам, а уж разговорить их и выяснить, ху из ху в вампирской иерархии, не удается почти никогда. Если бывают они откровенны, как мамзель Дюпле, то после этого ты уже не Забойщик, а хладный труп. Так что с Пол Потом мне повезло. Я знал теперь главарей поименно, и это были не Джавдет, не Форд, не Катька Винтер и не Щекотило. Три сановные персоны: графиня, герцог и полтавский секретарь. Магистр за такую информацию орден мне пожалует! Это во-первых, а во-вторых, чувствовал я, что на всяких Щекотил и Фордов размениваться не стоит – известно им не больше, чем покойничку Харви, а мне другая добыча нужна. Что полностью отвечало планам мести за Колю Вырия. Я еще не знал, как доберусь до тройки главных упырей, об этом еще надо поразмыслить, но дело не безнадежное. В конце концов, есть у меня союзник в их стане, раб божий Пафнутий!

Под такие мысли я задремал, а потом и заснул. Сплю я обычно вполглаза, но тут разморило меня после еды, превращений и приключений. Так что, судари мои, признаюсь со стыдом: проснулся я от того, что кто-то тряс меня за плечи.

Это был наш славный комиссар Фурсей, а вокруг меня стояли четверо обломов с автоматами. Как и положено, в бронежилетах, тонированных шлемах и шипастых наплечниках. В общем, тот же театр, что в «Дозе», действие второе. И свою реплику Фурсей начал с тех же слов:

– Так-так! Ну и что мы здесь имеем? Трупов, правда, нет, но герр Петер Дойч – вот он, и, как всегда, в кровище.

– В какой кровище, синьор комиссар? – пробормотал я спросонок. – Грязноват малость, что есть, то есть, а крови чужой – ни капли!

– Ах, простите, мистер Дойч! – Фурсей издевательски осклабился. – Пиджачок на вас такой красный-красный… А я-то подумал – кровь! Наши извинения… – Тут он кивнул своим мордоворотам. – Наручники на него, живо! Все железяки, что прячет по карманам, – на стол! Попался, гаденыш! И журналюги с тобой нет, заступиться некому!

Сопротивления я не оказывал. Щелкнули наручники, из моего пиджака вытащили флягу, мобильник, ножны с клинком, ключи от машины, последний метательный нож, кистень, бумажник и прочее имущество. Когда свалили все на стол, я окончательно проснулся и полюбопытствовал:

– И что это значит, бвана комиссар? Ну-ка, предъявите мне обвинение и зачитайте текст о правах.

– Обвинение тебе? – Фурсей снова ухмыльнулся и ткнул в сторону висевшего над стойкой телевизора. – Вот тебе обвинение, стервец! В пятый раз передают, с восьми утра! А сейчас уже без четверти десять!

На экран выплыли Кремлевская стена, Спасская башня, зал, полный танцующих пар, накрытые столы, шеренга официантов в черных фраках. Затем появился диктор.

– Передаем экстренное сообщение полиции. Минувшей ночью совершено разбойное нападение, жертвами которого стали члены Российской ассоциации скотопромышленников и их гости, собравшиеся на традиционный корпоративный банкет. Два преступника, проникнув в здание, убили известного нигерийского коммерсанта Пичу Вомбу, которому столица обязана новой сетью продуктовых супермаркетов. Предполагаемая причина – месть со стороны структур, которым предприниматель отказался платить за покровительство. Один из нападавших был уничтожен охраной, другому удалось скрыться. Его имя установлено – это Петр Дойч, рецидивист и известный криминальный авторитет. В Москве введен план-перехват. Преступник вооружен и очень опасен.

Появилась моя фотография. Зверская перекошенная харя… Очевидно, кто-то щелкнул меня в момент острой зубной боли или несварения желудка.

Не сказать, чтобы я был очень удивлен. Только подумал: быстро сработано!

Фурсей усмехнулся с торжествующим видом и помахал мужику за стойкой:

– Благодарю за бдительность, гражданин!

– А награда? – молвил толстяк. – Мне положена награда!

– Непременно будет. Мое слово что банковский вексель! – Тут комиссар повернулся ко мне и врезал кулаком по почкам. – На выход, гнида! Права я тебе в «воронке» зачитаю.

Но я не двинулся с места.

– Не спешите, мсье Фурсей. В бумажнике документ от моего заказчика. Советую взглянуть.

Недовольно сморщившись, он полез в бумажник, вытащил сложенный вчетверо лист, развернул и прочитал рескрипт митрополита. Его щеки пошли красными пятнами.

– Хотите потягаться с Богом, святой церковью и ее адвокатами, Фурсей-сан? – спросил я. – Давайте, давайте. Первым делом они изучат в присутствии прессы челюсть нигерийца и выяснят, что он за тварь. Потом примутся за наших милых скотопромышленников, а там и до их покровителей дело дойдет. Какой наметится процесс! Мировая сенсация! Я уже вижу заголовки: полицейские хватают Забойщика, проникшего на шабаш вампиров!.. РАСП – сборище упырей!.. Продажный комиссар крышует монстров!.. Вурдалаки в древнем Московском Кремле!.. Ну, и далее в том же роде.

Фурсей скрипнул зубами.

– Да я тебя…

– Ничего ты мне не сделаешь, козел сраный, – сказал я. – Как говорил Фидель: «Но пасаран!»

Пару секунд он поедал меня злобным взглядом, потом кивнул своим молодцам, бросил: «Снять браслеты!» – и вышел вон. Щелкнули замки, и с моих запястий свалились наручники. За стеклянной стенкой павильона взревел мотор, по-по исчезли, и мы с толстяком остались наедине.

– А моя награда? – обиженно протянул он.

– Сейчас получишь.

Я выхватил клинок, и первым ударом разрубил телевизор, а вторым – стойку. Потом прицелился, чтобы разрезать толстяку штаны, но тут заверещал мой мобильник.

– Убирайся, кабан! – прорычал я, делая шаг к телефону. Дядька пискнул и исчез.

Звонил мой партнер, и голос у него был тревожным.

– Петр, ты где? Тут такое объявили… Полиция тебя ищет.

– С по-по я уже разобрался. Нахожусь у Павелецкого и собираюсь домой, – сообщил я. – Ты что трезвонишь, дружище? Из-за этой дурацкой объявы?

– Н-нет… не только… – Он откашлялся и лихорадочно зашептал в трубку: – Какие-то типы у нас во дворе… я их в окно вижу… очень подозрительные… рыл восемь или девять… Дергали дверь в твой подвал… сейчас в подъезд сунулись… один по водосточной трубе полез… Слушай, Петр, я…

– Не бойся, – сказал я, чувствуя, как по спине поползли ледяные мурашки. – Продержись пять минут, десять… под кровать залезь, в шкаф спрячься… Из Гильдии к тебе приедут.

– Хорошо.

Он отключился, а я стал названивать магистру. На такси я бы приехал домой минут за двадцать и безнадежно опоздал. Магистр мог добраться быстрее, и не один, а с солидным подкреплением.

Как всегда, он был на месте и рявкнул в трубку:

– Дойч? Что про тебя по ящику несут? Какого хрена?..

– Рапорт будет представлен через полчаса, Михаил Сергеевич, – доложил я. – Нахожусь не дома, а в Берендяевском вроде меня поджидают. Там приятель мой, Разуваев, журналист. Беспокоюсь, как бы к нему не полезли.

– Ясно. Выезжаем, – произнес магистр. Раздались гудки отбоя.

У него под рукой есть тревожная команда, обычно кто-то из опытных Забойщиков с учениками. Ну и подходящий транспорт, разумеется. Танк не танк, но вроде того.

Я рассовал по карманам свое добро и выскочил на площадь, к вокзалу, где уже толпился народ. Добежал до стоянки такси, оттолкнул каких-то теток, первых в очереди, и, не слушая воплей и шипенья, влез в машину.

– Гони в Третий Берендяевский! Два счетчика за скорость!

Водила оказался лихой, что да как расспрашивать не стал, а ударил по газам. Мы вылетели с площади на Новокузнецкую и помчались, лавируя в потоке машин. Мне везло – в пробку не попали. Двадцать минут, как я и рассчитывал, – и вот он, родимый проезд с особняком купца Синебрюхова. У въезда во двор стояла черная «Волга» магистра. Легендарный драндулет с оленем, бронированный сверху донизу, из автопарка кого-то из покойных генсеков. Зверь машина, судари мои! Около нее дежурил Митька, ученик Ашота Саркисяна.

Я сунул водиле деньги, ступил на тротуар и потянулся к клинку. Митька, увидев меня, замахал руками.

– Резать некого, Петр Данилыч! Порубали мы гадов!

– Что с журналистом?

– Не знаю. Я во дворе шуровал. Чик-чик!.. уноси готовенького… кто на новенького?..

По младости лет казалось Митьке наше мрачное занятие веселым приключением. Знаю, сам когда-то был таким.

Во дворе два ученика Саркисяна укладывали в ряд обезглавленные тела. Я шагнул в подъезд, поднялся по залитой кровью лестнице, пнул башмаком чью-то голову с оскаленными зубами. Дверь Владовой квартиры была сорвана с петель, на полу в прихожей тоже кровь. В комнате побольше, служившей Владу кабинетом, валяются разбитый стул, мертвяк с рассеченной надвое башкой и кисть левой руки. В кресле восседает магистр – лысый, хмурый, грозный. Зрачки стальные, брови как пара черных гусениц, и между колен – тяжелый палаш.

– Не успели, – проскрипел магистр. – Добрались они до твоего приятеля. Секунду не успели.

Это было не оправданием, а констатацией факта.

– Перегрызли горло? – В глазах у меня потемнело.

– Нет. Ножку от стула вогнали в грудь. Справа. Сломали ребра, проткнули легкое. «Скорую» мы вызвали, но может не дожить – сильное кровотечение. Он в спальне, и с ним Саркисян.

Ашот у нас бывший хирург из Еревана. Полезная профессия! Расчленять тоже надо с умом.

Я сделал шаг к спальне, но внезапно меня как бревном по затылку огрело. Озарение, не иначе! Увидел я вдруг опухшую рожу дьяка Степана и услыхал его басистый глас: «А то! Не хуже любого из энтих… как их… инрасенсов!» Видение еще стояло предо мной, а в руках уже был мобильник, и я, вспоминая номер церкви, торопливо жал на клавиши.

– «Скорую» вызвали, – напомнил магистр. – Десять минут как едут.

– Я, Михал Сергеич, не в «Скорую», я целителю звоню. Он быстрее добежит.

К счастью, Степан был на месте. Выслушал меня, пробурчал: «Лечу!» и растворился в гудках телефона.

– Стоящий мужик? – спросил магистр.

– Даже очень, – отозвался я и пошел в спальню.

Влад лежал на ковре, и из его груди торчала ножка стула. Она показалась мне огромной, будто моего партнера топтало какое-то чудище да так и оставило в нем свою лапу. Рядом с Владом стоял на коленях Саркисян и прижимал к ране окровавленные бинты.

– Деревяшку не трогай, – молвил он, заметив меня. – Ни качнуть нельзя, ни вырвать – сразу помрет. Операция нужна, а эти кретины все не едут.

Должно быть, он имел в виду «Скорую».

На губах Влада в такт дыханию возникали и лопались кровавые пузыри. Я наклонился над ним.

– Петя, Петр. – прошептал он. – Как ты будешь без меня?.. Как?.. Ты найди… найди кого-нибудь… нельзя одному… нельзя…

– Зачем мне искать? – произнес я, чувствуя, как перехватывает горло. – Ты ведь не умер и не умрешь, дружище. Все будет хорошо.

Все будет хорошо! Что за глупое заклинание! Так в американских фильмах говорят, когда машина валится в пропасть или до взрыва ядерной бомбы – пара секунд. Оптимисты эти янки! Или хотят таковыми казаться.

Влад тоже был оптимистом, но не сейчас. В данный момент он знал со всей определенностью, что умирает. То ли чувствовал это, то ли прочел в глазах Саркисяна.

А «Скорая» все не ехала. И Степан… Где Степан?..

– Петр… – Он снова начал шептать. – Скажу что-то… слово дай… слово, что исполнишь…

– Исполню. – Я приблизил ухо к его губам.

– Девушку заведи, – вдруг отчетливо промолвил Влад. – Девушку! Чтобы любила! Нельзя тебе без любви… иначе… зверей бьешь… и сам зверем станешь…

Голос его делался все слабее, глаза меркли. Я посмотрел на Ашота, и тот хмуро кивнул головой. Отходит, было написано на его лице.

В соседней комнате затопотали, кто-то спрашивал басом, магистр отвечал, будто скрипел напильником по жести. Затем распахнулась дверь, и в спальню ввалился Степан, совсем не опухший, а чисто вымытый и даже благообразный в черной своей рясе и скуфейке.

– Храни вас Господь, вьюноши. Чуть припозднился, пришлось забежать кой-куда и помощь испросить… Вдруг силенок моих не хватит?.. Сила во мне человеческая, невеликая, а тут…

Он присел около Влада, раскрыл ему рот и сунул под язык что-то крохотное, но сверкнувшее блеском сотни бриллиантов.

– Этак-то лучше. Ну, с Богом! – Степан перекрестился, ухватил проклятую ножку и выдрал ее из владовой груди. Открылась огромная рана, но не успел я ее разглядеть, как широкая ладонь пришлепнула дыру, и дьяк, зажмурив глаза и покачиваясь, зашептал молитвы. Веки Влада трепетали, но он не кричал и не стонал, и кровавых пузырей на губах уже не было. Зато на лбу Степана выступил обильный пот.

– Кровь, что течет внутрях, затворим, – тихо произнес он, – жилочки сошьем, осколки мелкие ребрышек пустим в пыль, а остальное щас срастется. Срастется и крепче будет. Дыхалка у него повреждена, легкое то исть… Энто тяжельше целить, но попробуем… Господь наша надежа и опора! Именем Его и силой! Попробуем… А ты, милок, боли не ведай, спи себе, не просыпайся. Что зверь диавольский сотворил с тобою! Ну, ничего, ничего, уврачуем с Божьей помощью…

Дьяк бормотал, бормотал, а глаза его стекленели и бледнело лицо, будто исцеляя Влада, отдавал он ему жизненные силы и не скупился при этом – все, что мог, отдавал, и что не мог, отдавал тоже. Он отнял руку – жуткой дыры под ней не было, а только алая ссадина – и начал водить ладонями над грудью Влада. Мой друг дышал глубоко и ровно, дыхание же Степана стало надсадным и хриплым, а пот тек от скуфейки по всему лицу. Наконец он мягко повалился набок и едва слышно произнес:

– Сделал. Только кровушки надо ему добавить… вышло много… дохтора знают как…

– Фантастика! – молвил Саркисян. – Ну-ка, Петр, перетащим его в постель.

Мы подняли Степана и уложили на кровать.

– Подкрепиться бы мне… – пробормотал он, не открывая глаз.

Я полез в бар, нашел початую бутылку «Греми», и дьяк ухватился за нее обеими руками. Под окном зашуршали шины, потом раздался гудок – приехала «Скорая». Затопали по лестнице ученики Ашота, притащили носилки, погрузили раненого, потащили вниз.

– Я с ним поеду, – сказал Саркисян. – Переливание нужно ему сделать. Заодно прослежу, чтоб его упырям не скормили.

Он вышел, и я вслед за ним. Магистр по-прежнему сидел в кресле, только мертвого упыря убрали и навели в комнате порядок. Толковые ученики у Саркисяна, работящие! Может, и мне таких завести?..

– Рапорт, – каркнул магистр.

Я уселся в кресло и стал докладывать. Про отца Кирилла и его заказ, про раба божьего Пафнутия, про Великую Тайну вампиров, про шабаш в Спасской башне, про вурдалачьих главарей и про карлика Пол Пота, он же – Харви Тейтлбойм. Магистр слушал с каменным лицом, не задавая вопросов, а когда доклад закончился, проскрипел:

– Хвалю! Есть полезное, есть… В тайны упырей я не верю, но это мой личный бзик. А ты продолжай расследование, раз платят. Понадобится помощь – звони.

За окном снова загудело, и магистр встал.

– Труповозку из морга прислали, а с ней, должно быть, чины из полиции нравов… Пойду объясняться. Кстати, одного упыря мы взяли живьем, в нужнике валяется. Снеси-ка его, Петр, вниз.

– А мне его не подарите, Михал Сергеич? – спросил я.

– Зачем?

– В качестве трофея. Как-никак, за мной ведь приходили, и потому я лицо заинтересованное… Расспрошу мерзавца.

– Бери его, расспрашивай, – согласился магистр. – Только не мусорь в помещении, тут уже прибрано. Кончишь его в ванной.

Он удалился, а я снял надоевший пиджак, содрал галстук, сел в кресло и начал размышлять.

Та барышня Полпотова, подумал я. Как ее?.. Нюша, Танюша, Варюша?.. Нет, Ксюша, ведьма недобитая… Зря пожалел! С потрохами меня продала, как и ожидалось. Теперь известны упырям и статус мой, и имя, и то, зачем в Башню я заявился, и что выпытывал у карлика. Плохо это или хорошо? С одной стороны, не принято у нас, Забойщиков, себе рекламу делать у клиентов и посвящать их в тонкости заказа. С другой – заказ уж очень необычный! Тут можно и ва-банк пойти – тем более что намечается взаимный интерес. Дичь моя сейчас наверняка гадает, как я в Башне очутился и почему ни единая тварь из сотен упырей унюхать меня не сумела. Весьма болезненный для них вопрос! Великая Тайна Забойщика Дойча! Повод для дальнейших встреч и плодотворного обмена мнениями… Пусть я не знаю, где их норы, но они-то меня найдут! Собственно, уже нашли…

В этом пункте я свернул от Ксюши и Пол Пота в другую сторону. Имя мое и занятие прозвучали в пыточной, а вот адреса в Берендяевском я не давал и не делился сведениями о партнере. Однако пожаловали ко мне и к нему… Кто же это постарался, сообщил упырям о нашем местожительстве и тесной дружбе? Ведь не адресное бюро! Влад Разуваев, возможно, имеется в их базе, а вот Дойча Петра Данилыча там точно нет! И Саркисяна нет, и Тесленко, и Губайдуллина, и остальных коллег. Разумеется, выследить нас можно, как Колю Вырия, но не просто это, и в жилконторах мы не значимся. Наши адреса известны только в отделе полиции нравов, где выдают лицензии, и, само собой, магистру. А от него следы не просочатся, он мужик опытный, предусмотрительный, замом был у самого Шойгу.

Так, рассуждая логически, добрался я до честного блюстителя закона по имени Фурсей. Добрался, взял на заметку свои соображения и отправился в сортир за пленником.

Упаковали его надежно. На этот случай есть у нас скотч японской фирмы «Куросава Дзен». Весьма рекомендую: держит усилие в четыре тонны, слону не порвать.

Приволок я упыря в большую комнату, усадил в уголок. Он был уже в полном порядке – бугай спортивного сложения и, разумеется, темноволосый. Плохие парни обычно брюнеты, и этот тонкий генетический нюанс отслеживается по голливудским блокбастерам и сочинениям Ломброзо. Стоит ли упоминать, что сам я – блондин? Конечно, не белокурая бестия, но цвет моих волос определяется как русый.

Пленник сидел тихо, только зыркал на клинок в моей руке. Я посмотрел на него левым черным глазом, посмотрел правым зеленым и спросил:

– Как чувствует себя высшее звено пищевой цепочки? Нигде не жмет, не давит и не чешется?

– Мясо… – прошипел он, – пища… Как ни дергайся, Забойщик, а съедят тебя! Не я, так другие. Высосут!

– А вот осиновый кол тебе в брюхо, – молвил я и показал ему кукиш.

Пленник мерзко ухмыльнулся.

– Не выйдет! Не выросла еще та осина, от которой я загнусь, и кол из нее не выструган!

– А как насчет этого? – Я показал ему клинок.

Тут у него нервы сдали, и завизжал он так, что от окон звон пошел:

– Хватит изгаляться, пища! Кончай меня, кончай! Братья отомстят! Глотку порвут и кровь выпьют! А кровь Забойщика сладка… ох, сладка!

Я хлопнул его клинком по шее.

– Не дрейфь, упырь, сейчас ты не умрешь. Отпущу я тебя.

Он перестал визжать и спросил:

– С чего ты такой добрый?

– Пятница сегодня, – объяснил я. – По пятницам я нелюдь милую, но только одного из десяти. Так что выпал тебе счастливый жребий, гнида. Пойдешь от меня гонцом к своим хозяевам, к Борджа, Пашке-Живодеру и графине.

Пленник встрепенулся. Похоже, еще не верил в свою удачу.

– Гонцом? А что им сказать?

И тут я, освобождая его от скотча, произнес лучшую речь с того памятного дня, когда давал магистру клятву Забойщика:

– Я оставлю тебе твою вонючую жизнь, потому что хочу, чтобы они знали, что я знаю, что они знают, кто я такой. А еще пусть знают, что я знаю их, знаю каждого в лицо и поименно и буду им занозой в заднице. Я до них доберусь! И я хочу, чтобы они это знали тоже. Пусть ждут приятной встречи. Отправляйся к ним, недоносок, и передай, что я сказал!

Вампир исчез. Быстрый, гад! Я вышел на лестницу, спустился во двор, но даже запаха его не обнаружил. Трупы уже увезли, двор и лестницу прибрали, на ступеньках – ни волоска, ни кровавого пятнышка. Видать, Ашотовы ученики постарались. Ни дворника тетку Клаву, ни жильцов я не приметил – сидели по своим квартирам и тряслись. Завтра будут обсуждать событие. Скажут – доигрался, журналист! Не о тех написал и не то, что нужно.

Я вернулся в жилище Влада и обнаружил, что дьяк Степан уже на ногах, с бутылкой «Греми» в волосатой лапе. Плескалось в ней чуть-чуть на донышке.

– Зело отменное питье! – заявил Степан, нежно покачивая бутылку. – Энто что ж за эликсир?

– Грузинский коньяк, – отозвался я. – Двадцатилетней выдержки.

– Пьют же люди! – Степан запрокинул голову и разом прикончил остатки. – А мы, грешные, все белую да белую сандалим… Хотя водочка тож бальзам пользительный. Вот попик мой, Варфоломей то исть, все ругается, кричит, что потребляю сверх меры. А я ему: то Господь нам дал в утешение. А не хотел бы, так и не дал. Верно, Петруха?

– Верно, – сказал я и поклонился Степану в пояс.

– Ты чего, Петруха?.. Чего?..

– Дружка ты моего спас, и за то вечная тебе благодарность. – Поколебавшись, я спросил: – Может, денег тебе дать? Есть у меня деньги, много.

– Нет. Сказывал я тебе, что соблазна бегу и не лечу за мзду. Твоя благодарность дороже, но лучше Господа хвали, а не меня. – Тут Степан смущенно хмыкнул, затем покосился на прихожую с разбитой входной дверью и сказал: – Квартирку жаль. Негоже ее открытой на разор бросать. Я плотника пришлю. Есть при нашей церкви плотник, Ефимычем кличут. Ха-ароший мастер! Дверь навесит, замки вставит и возьмет недорого.

– Спасибо. А спросить тебя можно, Степан? – Свербило меня одно подозрение, только не знал я, как намекнуть и стоит ли говорить на эту тему. Но любопытство победило.

Дьяк поправил скуфейку.

– Спроси. Коль знаю, так отвечу.

– Это лекарство, что ты Владу дал… Где взято?

– Где взято, где взято… – с задумчивым видом молвил Степан. – Божьей милостью послано! Я тебе скажу, Петруха, а ты уж верь или не верь. Не всякий раз, но при большой надобности является людям дверца, а за нею – лазарет Господень или что-то вроде нашей ризницы. Словом, сокровенный склад! И есть в энтой кладовой всякие чудные предметы и снадобья тож, а заведует ею не иначе как ангел высокого чина. Войдешь туда, и ангел тебе подскажет, что можно взять, а чего нельзя. Не всякого пускают, но лишь того, кому приуготовлен дар. Бери его и уходи. Как выйдешь, оглянешься – а дверцы-то уже и нет… Такое вот чудо, Петруха… – Дьяк придвинулся ко мне, обдавая коньячным запахом, заглянул в лицо. – Веришь? Или решил, что спьяна мне мерещится?

Обняв его за плечи, я глубоко вздохнул и произнес:

– Верю, Степан! Еще как верю!

Анна

Я спустился к себе в подвал, сбросил грязное шмотье и принял душ. Чувствовал я себя отлично; завтрак в шаверме и крепкий сон восстановили силы и стерли память о моей сомнительной метаморфозе. Телесную память, я имею в виду, ибо забыть такие чудеса и превращения нормальный человек не может. А я хоть и мутант, но психически абсолютно адекватен.

Стоя под теплым душем, я думал сразу о множестве вещей: об исцелении Влада, о посланце, отправленном мной к упырям, о ренегате Фурсее и приключениях минувшей ночи. Я строил планы, как подобраться к вампирическим главарям, какие предъявить им доводы, святую ли водицу или, возможно, огнемет, заправленный белым фосфором, или предложить обмен их Тайны на мою. Но инстинкт мне подсказывал, что этот последний вариант не годится; какой бы тайной ни владели вурдалаки, о Лавке им знать не положено. Правда, я мог наврать им с три короба – скажем, о чудесной микстуре британских ученых, что превращает человека в упыря. Почему бы и нет? В Британии клонируют овец, а это не менее сложные эксперименты, чем производство вурдалаков.

Так вот, о Лавке… Получалось, что не один я избранный, если Степан в ней тоже побывал! Наверное, не раз и не два, и, быть может, его паранормальные таланты прямиком оттуда… Мысль о Степане и его истории потянула другую, связанную с магистром. Не все я ему рассказал и, пока длилась наша беседа, побаивался, что спросит он меня: а не хитришь ли ты, Забойщик Дойч?.. Гулял среди вампиров и общался тесно с Харви Тейтлбоймом, и что же, никто не учуял тебя, не заподозрил, кто ты есть?.. Но не возник такой вопрос, и это странно – магистр ничего не упускает. Впрочем, есть у Михал Сергеича манера с вопросами не торопиться. Человек он непростой, из эмчеэсовских начальников, что воду прошли, огонь и медные трубы. Сегодня не спросил, так завтра спросит…

Или не спросит, подумал я. Вдруг то, что осталось за кадром, ясно ему без слов? Вдруг он тоже из посетителей Лавки? Вдруг и ему преподнесен какой-то дар – не ружье с неразменным патроном, а что-то более весомое? Умение руководить, способность убеждать и брать за глотку… Ведь отрезали ему когда-то часть системы МЧС, нынешнюю Гильдию, и, как говорят, эта операция не обошлась без крови…

Закончив мыться, я переоделся и включил телевизор. Погонял по всем каналам, но о плане-перехвате и рецидивисте Дойче, вооруженном и очень опасном, не было ни слова. Видно, начальники Фурсея поняли, что со святой нашей церковью спорить не стоит, и дали отбой. Что не означало безопасности для Дойча, известного криминального авторитета, – упыри могли и без полиции его прищучить.

Так что я натянул любимый черный плащ, приласкал свой «шеффилд», спрятал его в кобуру и отоварился в арсенале разной мелочью. Затем вылез из подвала и поднялся на второй этаж к Владовой квартире, где солидный мужик, плотник Ефимыч, ладил дверь, дал ему денег. Позвонил Саркисяну, выяснил, что кровь Владу закачали и теперь он спит и розовеет на глазах, а в палате сидят ученики Шеки Губайдуллина. Потом отправился в переулок у Ильинки и пригнал домой «жучок».

За всеми этими заботами день прошел как не было. Стемнело. Шел уже десятый час, когда, спустившись к своему подвалу, я собирался отпереть замок, да так и пристыл с рукой в кармане. Пахло вампиром! Эманация была едва заметной и не похожей на обычное амбре – я бы сказал, что чую не вампира, а, скорее, вампиреныша. Но дела это не меняло.

Сунув руку под плащ, я взялся за цевье «шеффилда», а другой рукой прижал к замку опознаватель и откатил дверь. Неясная тень скользнула с крыши и промчалась по стене особняка прямо к моему жилищу. Мгновенно отступив в коридор, я вскинул ружье. Тень будто в нерешительности замерла у входа. Впрочем, я видел очертания фигуры, и этого было достаточно: бах-бабах – и голова незваного гостя разлетится клочьями. Но на спуск я не нажал. Почему, сам не знаю.

Тень шагнула в коридор, дверь захлопнулась. Но была это уже не тень, а женщина, та девица Пашки-Живодера, что глядела на меня прошлой ночью в Нижней Камере. Двойник убитой ведьмы! Маленькие груди под легкой тканью платья, тонкий гибкий стан, стройные ноги, темные густые волосы… Ну и прочее: лоб высокий, глазки карие, губы алые – лицо, достойное кисти Рафаэля.

Минуту мы взирали друг на друга: я – ошеломленно, она – с нарочито спокойным видом, скрывавшим неуверенность и страх. Потом я произнес:

– Ты нарушила священную неприкосновенность моего жилища.

– Ну и что?

Ее брови приподнялись и застыли двумя ровными дугами. В самом деле похожа на рафаэлевских мадонн, решил я. Но, конечно, была она не образом богоматери, а дьяволицей.

Над дверью у меня, на специальной полочке, графинчик со святой водой. Сейчас он пустовал; не успел я перелить водицу, сотворенную Степаном. Вчера было не до этого.

Я выпалил из обреза, и графин разлетелся мелкими брызгами. Девушка испуганно присела.

– Надо же, промазал! – сказал я. – Но второй выстрел будет точнее.

Она стряхнула с плеча стеклянную крошку.

– Я пришла поговорить. Не стреляй, Петр. Или ты так меня боишься?

Гонец в ответ на моего гонца, подумал я. Затем опустил ружье, открыл решетку, что перегораживала коридор, и кивнул в сторону комнаты.

– Проходи!

Она скользнула мимо меня, задев щеку взметнувшимся локоном, осмотрелась и села на диван. Я сбросил плащ и опустился в кресло у компьютера, положив «шеффилд» на колени.

– Ну, так в чем наша проблема? Что тебе велели передать?

– Передать? Ничего. Я сама пришла. Палыч велел отправить к тебе ликвидаторов, и я кралась за ними. Потом залезла на крышу и просидела там весь день. Ждала темноты. Я не верила, что ликвидаторы справятся с тобой.