Огонь Страндберг Матс

10

Ванесса сидит в гостиной у мамы Вилле и изо всех сил жмет на кнопки пульта, стреляя во вражеских солдат, которые бегут к ней по экрану телевизора.

Ванесса открыла дверь квартиры ключом — он остался у нее с тех пор, как она жила здесь прошлой зимой. Вилле обещал быть дома, когда она придет из школы. Но вот Ванесса ждет уже несколько часов, а его все нет. И мобильник он с собой не взял. Ванесса набрала номер Вилле — телефон зазвонил в соседней комнате.

Выбрав огнемет, Ванесса представила, что целится не в рисованного солдата, а в Никке.

Тайна, которую она носила в себе целый день, распирала ее и грозила взрывом.

Она обязательно должна с кем-то поговорить. И Вилле — единственный, кому можно довериться. Услышав шорох ключа в замочной скважине, она вскочила с кресла и выбежала в коридор. Вилле удивленно воззрился на нее:

— Черт, извини, Несса. Я совсем забыл…

— Ничего, — прервала она его извинения. Она сердита на него, но сейчас это не главное. Главное — поговорить. — Пойдем, есть разговор.

— Подождешь минутку, я выпью стакан воды?

Вид у Вилле сделался испуганный. Сбросив с ног сандалии, он пошел за Ванессой в гостиную.

Она выключила телевизор и села на диван.

— Ты чего? Чего случилось?

Ванесса вдруг почувствовала, что не может произнести ни слова. Глаза Вилле округляются.

Она молчит и только трясет головой. Он обнимает ее за плечи, она прижимается лбом к его груди.

— Несса, — говорит он, — что случилось? Я не понимаю.

И тут происходит взрыв. По мокрому лицу Ванессы текут слезы и сопли. Ванесса захлебывается плачем, икает. Ее тело содрогается от конвульсий. Однако теперь ей гораздо легче. Вилле гладит ее по волосам, по спине, и уже одно то, что он есть, что он рядом, наполняет ее спокойствием и уверенностью.

Но вот гроза проходит. Слезы высыхают так же быстро, как появились. Ванесса чувствует себя обессиленной и опустошенной. Вытерев глаза, она поровнее усаживается на диване.

Вилле смотрит на нее испуганно. Наверно, думает, что она сошла с ума. Что ж, он недалек от истины.

— Тебе рассказали, да? — спрашивает он.

— Что рассказали?

Ванесса еще раз вытирает кулаком глаза, на руке остается черный след от туши. Сопли попали в горло. Ванесса откашливается:

— Нет, я кое-что видела…

Вилле резко встает и идет в кухню. Возвращается он с пачкой маминых сигарет и пепельницей. Сам он редко курит сигареты, только траву, а сигареты берет иногда, за компанию. Закурив дрожащими руками ментоловую сигарету, Вилле садится на диван.

— Лучше бы я ничего не видела. И не знала.

Он затягивается сигаретой, не глядя на нее.

— Я видела Никке, — говорит она. — С бабой. И они… И она…

Обычно Ванесса легко говорит о сексе. Но в комбинации с Никке секс становится чем-то особенно неприличным.

— Он изменяет матери, — наконец выговорила она.

— Черт, — сказал Вилле. — И ты видела это?

— Я видела достаточно, чтобы не сомневаться. Я застала их прямо посреди этого… процесса.

Она потрясла головой, отгоняя воспоминания.

— Это подло с его стороны! Как можно жить с одной женщиной и трахаться с другими? Если надоело, так и скажи. Зачем лгать?

Вилле пробурчал что-то утвердительное.

— И наверняка это не первый раз. Ну почему маме так не везет с мужиками? И еще пытается меня учить, с кем спать. Да никто из ее мужиков тебе в подметки не годится!

Вилле кивнул, теребя на пальце подаренное Ванессой кольцо.

— Не знаю, как быть, — продолжала Ванесса. — Сомневаюсь, что мама поверит, если я ей расскажу. А если поверит… Ты не знаешь, что с ней бывает, когда она расстается со своими мужиками. И что будет с Мелвином? Но я не могу молчать про то, что видела. Или все-таки молчать? Представляешь, видеть этого подонка каждый день и не высказать ему все…

Ванесса замерла на полуслове. Вилле плакал.

— Блин, Ванесса, — простонал он, — черт, черт, черт… Какой я дурак…

Он спрятал лицо в ладони. Сердце Ванессы екнуло.

— Что ты хочешь сказать?

Стук, стук, стук. Сердце вот-вот выскочит из груди.

— Я тебя недостоин.

— Что ты хочешь сказать? — повторяет она.

— У меня был секс с другой девчонкой.

Его слова звучат глухо из-за рук, закрывающих лицо. Но они словно ножом режут сердце. И разрезают на куски привычный мир.

Но в следующее мгновение боль проходит. Словно от чрезмерной эмоциональной нагрузки срабатывает внутренний предохранитель. Внутри Ванессы воцаряется абсолютное спокойствие. Как будто все происшедшее ее не касается. Речь идет о другой Ванессе.

— Я думал, ты говоришь про это. Я думал, ты это видела. Ты представить не можешь, как я испугался, — ныл Вилле.

Он опускает руки. Его лицо красно от слез.

— Зачем ты мне это рассказал?

Единственное, о чем она сейчас способна думать, так это о том, что ей совсем не нужна его откровенность.

— Я хотел быть честным, — всхлипывает он.

— Честным? Честнее было бы не трахаться за моей спиной!

— Да, — заикается он, — спрашивай, что хочешь, я все расскажу.

— Это было один раз?

Вилле замялся. И этим все было сказано.

— Сколько раз? — спросила Ванесса.

— Два. Всего два. Один раз зимой, когда ты переехала от меня домой. А второй раз — в прошлую субботу.

— В «Ётвендарен»?

В одно мгновение все стало Ванессе ясно, и она удивилась, как не понимала этого раньше.

— Это одна и та же девушка?

— Я больше никогда не буду с ней встречаться. Даже трубку не возьму, когда она позвонит.

— Значит, ты дал ей свой телефон?

— Я был вдрабадан пьяный. Не понимал, что делал.

— Оба раза не понимал, что делал?

Ванесса встала с дивана. Ноги подкашивались, но она не могла здесь оставаться. Ни минуты.

— Прости, Несса! Не уходи!

— Скажи мне только одну вещь.

— Я все скажу! Спрашивай! — Он встал с кресла и направился к ней.

Она попятилась.

— Как ее зовут?

Только бы не Линнея! — стучало у нее в голове. — Только бы не Линнея. Не Линнея.

— Элин, — сказал Вилле. — Она старше меня. Ты ее не знаешь.

Ванесса кивнула, чувствуя нелепое облегчение.

— Несса!

Она сняла кольцо и теперь вертела его в пальцах, не зная, что бы с ним сделать. Бросить его Вилле в лицо, как в дешевых мелодрамах?

— Я сделаю все, что ты хочешь, — всхлипывал он. — Только не уходи!

Ванесса разжала пальцы, и кольцо укатилось под шкафчик в прихожей.

Ванесса ушла.

Солнце почти село. Небо над домом семьи Хольмстрём окрасилось в розовые и фиолетовые тона.

— Чертов драндулет, чтоб тебе!..

Отец Иды пнул ногой газонокосилку, неподвижно стоящую посреди газона.

— Привет! — сказала Ида, заводя велосипед в гараж.

— Привет, — сказал папа, наклоняясь к косилке. — Как дела в школе?

— Как обычно, — ответила Ида.

Отец с отсутствующим видом кивнул и принялся освобождать ножи косилки от налипшей на них травы.

Перед глазами Иды вдруг возникла картина: ножи косилки вдруг начинают работать, отец не успевает вынуть руки, хлещет кровь…

Ида моргнула. Отец все так же сидел на корточках перед косилкой, бормоча угрозы в адрес «драндулета». Рубашка на его спине взмокла от пота.

Это была всего лишь фантазия. Или пророчество? Но раньше Ида никогда не видела будущее, только прошлое.

Бросив велосипед в гараж, она бегом побежала в свою комнату. Там отперла старинный сундук, стоящий в ногах кровати, и вытащила Книгу Узоров и узороискатель.

Плюхнувшись на пол, она раскрыла Книгу и прижала к глазу серебряную лупу узороискателя. Подкрутила четкость.

— То, что я видела, было откровением? Я видела будущее? Это и вправду случится с папой?

Знаки на странице начинают дрожать. Некоторые расплываются, как чернила на поверхности воды. Другие выступают более четко, складываются в узор. Когда Ида училась читать Книгу, она словно осваивала новый язык со своим особенным алфавитом. Сообщения передаются в этом языке не через слова, они читаются сердцем. И иногда их очень трудно понять.

Однако сегодня книга сразу дает однозначный ответ:

Нет.

Выдохнув с облегчением, Ида уже готова закрыть Книгу, но знаки снова начинают дрожать и складываются в следующую фразу:

Будущее темно.

Ида морщит лоб и старается понять, о чем хочет сообщить ей Книга.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Ида. — Что еще ничего не известно наверняка? Может, и апокалипсиса не будет?

Книга надолго замолкает, потом отвечает:

Последняя битва состоится.

Дальше начинается неразбериха. Книга говорит Иде о том, что нужно делать свой выбор. О большей и меньшей вероятности чего-то. Но ее советы мало связаны между собой, и Иде не удается сложить из них целостную картину.

Ида перелистывает несколько страниц и снова направляет узороискатель на Книгу, стараясь думать только о том, что она хочет узнать.

— Значит, есть несколько вариантов развития событий?

Книга тут же отвечает:

Да.

И тут же:

Нет.

То «да», то «нет»! Неужели нельзя сказать понятно?! — мысленно возмутилась Ида и тут же осадила себя.

Но знаки на странице смешались, изображение пропало, у Иды зарябило в глазах. Она испугалась, что обидела Книгу. Сконцентрировавшись на вопросе, она снова обратилась к Книге:

— Есть ли такой вариант развития событий, при котором мы с Густавом будем вместе?

Книга молчит. Потом знаки приходят в движение.

Ида, ты особенная девочка. Помни про наше соглашение. Ты — часть Круга до тех пор, пока не закончится последняя битва. Потом ты получишь свое вознаграждение. Сдержи обещание, которое ты дала мне, тогда и я сдержу слово, данное тебе.

Ида вздыхает.

Она говорит остальным Избранным, что давно ничего не видит в Книге Узоров. Она действительно ничего не видит. Такого, что им нужно знать. Такого, что может помочь в их общем деле.

С тех пор как Ида научилась читать Книгу Узоров, та много раз обещала: «Ты избавишься от магических способностей и сможешь забыть про Избранных. Но только после окончания последней битвы».

Когда Ванесса подошла к дому Линнеи, было уже темно. Она подняла голову вверх и посмотрела на окна верхнего этажа — дома ли Линнея.

Ванесса пришла сюда пешком и всю дорогу не могла избавиться от странного чувства, что вокруг нее — декорации, а встречные люди — это статисты, приглашенные для съемок фильма.

Через несколько часов им нужно опять быть на кладбище. На сей раз Ванесса сказала маме, что будет ночевать у Мишель.

Тут в окне на восьмом этаже зажегся красноватый свет, и Ванесса поняла, что Линнея дома. Может, она увидела Ванессу в окно? Прочитала ее мысли? Почувствовала, что она здесь?

Ванессе так хочется простить Линнею. Она так скучает без нее. Линнея — единственный на всем свете человек, которому Ванесса может не лгать.

Внезапно налетает порыв ветра. Облако дорожной пыли поднимается вверх. Камешки, спокойно лежащие на асфальте, катятся к ногам Ванессы. Но кусты, растущие поблизости, совершенно неподвижны.

Ветер кружится вокруг Ванессы. Он охлаждает ее лицо, играет с волосами, от его прохладного дуновения кожа покрывается мурашками. Так бывает, когда Ванесса становится невидимой, только сейчас эти ощущения гораздо сильнее.

Проходит две-три секунды, и ветер улетает.

Ванесса еще раз смотрит на окна Линнеи и уходит прочь.

11

Мину не знает, что хуже: слушать, как мама с папой ругаются, или ждать, что ссора вот-вот начнется. Как сейчас. Каждая фраза выдает раздражение. Достаточно взгляда или жеста, чтобы разразился взрыв.

Они всегда любили ужинать втроем, а теперь Мину рада, если мама работает в ночь или папа допоздна задерживается в редакции. По веселости и приятности ужин в их компании теперь вполне можно сравнить с пикником в окопе.

— Проклятая жара, — говорит отец, вытирая лоб салфеткой. — Мину, передай, пожалуйста, соль.

Мину машинально передает отцу соль. Даже не глядя на маму, Мину знает, что та сделала недовольное лицо. А отец ответил ей взглядом, говорящим, что это его личное дело. И даже покрутил мельницу с солью подольше над тарелкой, чтобы подчеркнуть, что не собирается идти на поводу у мамы. За столом стоит такая тишина, что поскрипывание солонки кажется грохотом камнедробилки.

Крупицы соли сыплются на рыбу и картошку. Папе скоро пятьдесят четыре. Столько лет было его отцу, умершему от инфаркта.

Мину ковыряет вилкой пересушенный кусок лосося и надеется, что мама все-таки не станет комментировать то, что папа досаливает еду и не ест овощи.

— Как прошел первый школьный день? — спрашивает мама.

— Нормально. У нас новая классная руководительница, Ильва. Настоящая вобла. Она будет вести математику и физику.

— Макс вне конкуренции, да? Такие учителя бывают редко.

Вид у мамы понимающий, хотя на самом деле она ничегошеньки не знает. Мину пьет большими глотками воду: сухой лосось не лезет ей в горло.

— Печальная история, — продолжает мама. — Он уже полгода в коме, да? Это должно быть…

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, ладно? — говорит Мину.

— Да, оставь эту тему. Мину неприятно об этом думать, — поддерживает ее отец.

— Хорошо, — мягко соглашается мама, но взгляд, брошенный ею на отца, режет острее бритвы. — Я только хочу сказать, что Мину очень нравился Макс, поэтому Ильву ей воспринять трудно. Кстати, в отличие от тебя, Эрик, я считаю, что на неприятные темы тоже надо уметь разговаривать.

— А еще у нас в классе новый мальчик, — вмешалась Мину, прежде чем папа успел ответить. — Виктор Эреншёльд, из Стокгольма.

— Эреншёльды. Это они купили старую усадьбу, — сказал папа.

Будучи главным редактором газеты «Энгельсфорсбладет», он знал обо всем в городе, начиная от мелких соседских разборок и заканчивая финансами муниципалитета.

— Ты что-нибудь про них знаешь? — спросила Мину.

— Их двое. Отец и сын. Отец — дейтрейдер, то есть человек, покупающий и продающий акции и зарабатывающий деньги на электронной валютной бирже. Я разговаривал с Бертилем, хозяином дома, и он сказал, что оба Эреншёльда ужасные снобы. И младший, и старший.

— Бертиль, наверно, первый раз в жизни стокгольмцев увидел, — фыркнула мама.

— Мне показалось, он довольно ограниченный человек, я имею в виду Виктора, — быстро вмешалась Мину.

— Может, это результат неуверенности, — предположила мама.

— Или дурного характера, — возразил отец. — Нельзя всюду видеть психологическую подоплеку.

— Действительно, зачем пытаться понять своих ближних, — сказала мама. — Особенно этих ужасных стокгольмцев. Боже мой, Эрик, с каждым годом ты все больше становишься похож на энгельсфорских буржуа.

Вот она, последняя капля. Глаза родителей встретились. Лицо папы в одно мгновение покраснело, как свекла.

— Что ты имеешь в виду, Фарназ?

— Не кричи на меня, — произнесла мама ледяным тоном, который они с отцом попеременно использовали в своих ссорах. Когда один из них кричал, второй отвечал с ледяным равнодушием.

— Я не кричу! — заорал отец и бросил вилку с такой силой, что она отскочила от стола и со звоном приземлилась рядом с Мининой тарелкой.

Мину хотелось бросить в него эту вилку. Но вместо этого она встала, взяла свою тарелку, поставила ее в раковину и вышла из кухни. Мама с папой этого, похоже, даже не заметили.

Бегом поднявшись на второй этаж, Мину закрылась в своей комнате и включила музыку. Она увеличивала громкость до тех пор, пока звуки музыки не перекрыли голоса, раздающиеся из кухни.

Мину села на кровать, попыталась отдышаться, сосредоточиться на песне.

Любят ли мама с папой друг друга?

Они всегда обнимали и целовали Мину, но она уже давно не видела, чтобы они обнимали друг друга или говорили друг другу о любви.

«Может, они тоже живут вместе только из-за меня и, когда я стану взрослой, сразу разведутся?»

Эта мысль показалась ей ужасной и унизительной, как будто она цепь, которой родители прикованы друг к другу.