Огонь Страндберг Матс
— Возможно, у нее есть основания скрывать это от вас, а может, Совет просто об этом забыл. Кстати, последнее меня бы нисколько не удивило.
— Все шесть магических элементов одновременно — от такого запросто можно взорваться! — говорит Ванесса.
На лбу у нее так и осталась грязная полоса в том месте, где она вытерла лицо рукой.
— Теоретически да, — соглашается Николаус. — Но вы сами знаете, что у Избранника есть магическая защита, которая бережет его силы и охраняет его от взглядов демонов. И все же это тяжкая ноша. Совет утверждал, что поможет Матильде справиться с ней, и я согласился.
— Но ведь могли и не соглашаться, — возразила Линнея.
— Да, — кивнул Николаус. — Я сделал свой выбор. Это будет мне вечным укором.
Горькие мысли Николауса так сильны, что пробивают защиту Линнеи. К тому же когда о вечности говорит человек, живущий четыре столетия, его слова приобретают совсем иной оттенок.
— Однажды ночью я проснулся от ощущения беды. В кровати Матильды не было. Я нашел ее в лесу, в том месте, куда она обычно ходила, будучи еще ребенком. Она была еле живая, чувствовала себя еще хуже, чем после ночи с кровавой луной. Я отнес ее домой и уже тогда почувствовал: с ней что-то не так. А когда она пришла в себя, я понял это наверняка. Ее магические силы иссякли.
— Как иссякли? — быстро переспросила Ида.
— У нее их не осталось.
— Значит, это возможно? Можно избавиться от своих магических сил? — сказала Ида.
Линнея бросила на нее раздраженный взгляд. Ни для кого не секрет, что Ида мечтает выйти из Круга Избранных. Как всегда, думает только о себе.
— Да, но я не знаю, как это произошло. Матильда не рассказала этого ни Хедвиге, ни мне. Только сказала, что это для общего блага, что у нее не было сил бороться. Потом появились посланцы Совета…
Николаус замолчал. Посмотрел на свои руки.
По спине Линнеи пробежал холодок. Она не знала точно, что произошло, но прошла с Матильдой ее путь к смерти. Другие девочки тоже пережили это — в своих снах.
— Я был глупец, — продолжил Николаус тихо. — Я должен был защитить ее, спрятать. Вместо этого я выдал ее в руки Совета. Они обвинили ее в том, что она подвергла мир смертельной опасности. Матильда сказала, что после нее родятся Избранные, которые будут сильнее ее, они победят демонов раз и навсегда. Но Совет решил, что она предала их дело. А предательство, по мнению Совета, — самый страшный грех…
Николаус замолчал.
— В то время в стране велась активная охота на ведьм. Хотя из осужденных настоящими ведьмами были только те, от кого хотел избавиться Совет. И вот Совет устроил так, что Матильду привлекли к суду. Якобы она научилась колдовству у Сатаны. И суд признал ее виновной.
Страдание Николауса было безмерно, и Линнее приходилось прикладывать все свои силы, чтобы закрыться, защититься от него.
— Я знал судью много лет, он был моим однокашником, потом занимал высокий пост в Совете. Но остальные члены суда этого, конечно, не знали. Я просил его пощадить Матильду. Он обещал оставить ей жизнь, если она признается… Мы с женой понадеялись на него…
Голос Николауса прервался.
— Обычно осужденным отрубали голову, а потом сжигали тело на костре. Но Матильду сразу повели к куче дров и привязали. Я подошел к ней и сказал, что, если она признается, ее помилуют. Она послушалась меня. Помню свое облегчение. Потом судья кивнул палачу, и я думал, что дочь сейчас отпустят. Но палач поднес к дровам горящий факел.
Слезы лились по щекам Николауса. Линнея едва могла дышать.
— Я бросился к костру. Стражники схватили меня и крепко держали. Но они не смогли удержать Хедвигу. Она бросилась прямо в пламя. Их крики…
Николаус спрятал лицо в ладонях. Линнея почувствовала запах дыма. И не знала, то ли это плод ее воображения, то ли воспоминания Николауса.
— Той же ночью я открыл Книгу Узоров и спросил, как мне искупить свою вину и как отомстить. Книга ответила на оба моих вопроса. Она сказала, что я должен жить и помогать следующим Избранникам, чтобы исправить совершенное мной предательство. Но для такой сильной магии требовалась большая жертва.
Николаус вытер слезы и продолжал:
— Матильду и Хедвигу нельзя было хоронить в освященной земле. Одна — ведьма, другая — самоубийца. Но я подкупил палача, и он отдал мне их останки. Книга приказала похоронить Матильду в лесу, в том месте, где она потеряла свою магическую силу. Это место вы теперь называете Болотные копи. Кости жены я спрятал. На казни Матильды присутствовали самые высокие чины Совета. Они задержались в Энгельсфорсе — решили провести совещание, собрались в церкви… Тут я запер двери и поджег церковь… Здание было деревянное и быстро сгорело дотла. Я начертил вокруг него круги и продлил свою жизнь за счет жизни каждого погибшего в огне члена Совета. Потом поджег свою усадьбу и инсценировал собственную смерть. Те кости, что были положены в могилу с моим именем, принадлежали моей жене.
Линнея вспомнила слова, сказанные директрисой год назад: «Церковь и дом священника сгорели в 1675 году, тогда же были уничтожены многие важные документы».
— Директриса рассказывала нам о пожаре, — сказала Мину.
— Я знаю. Если помните, я стоял тогда под дверью и все слышал. Однако вряд ли Совет до сих пор помнит, что его члены погибли в том огне. По крайней мере, это точно не известно рядовым его членам, таким как Адриана.
— Разве такое можно забыть? — удивилась Мину. — Ведь это трагедия для всей организации.
— Может, потому и забыли, — вмешалась Линнея, глядя на Николауса. — Те, кто обладает властью, не любят думать о том, что они тоже уязвимы.
— Ты права, — подтвердил Николаус. — Совет не может потерять лицо. Он старается казаться всезнающим и всесильным. Неудача с Избранницей уже сама по себе сильно била по его репутации. А тут еще пожар… Конечно, я прятался от Совета, но во время странствий до меня доходили разные слухи. Новое руководство Совета постаралось замять скандал. Те, кто помнил его, молчали, понемногу старели и умирали. Пророчество об Энгельсфорсе мало-помалу превратилось в одно из многих пророчеств. Думаю, именно поэтому Совет оказался не готов к вашему появлению. Они просто все забыли.
Линнея вспомнила, как в прошлом году прочитала мысли директрисы и вдруг поняла, что Адриана знает гораздо меньше, чем пытается показать.
— А что стало с вашей памятью и что произошло у могилы? — спросила Мину.
— Человек не предназначен жить столько, сколько живу я, — сказал Николаус. — Я знал, что постепенно моя память будет слабеть. И я забуду свое предназначение. Книга научила меня, как заколдовать могилу, чтобы однажды вернуть себе память. Остальные воспоминания я хранил у своего фамилиариса, в надежде, что, когда время придет, он покажет мне дорогу к нужному месту.
— То есть вы как бы сделали резервную копию самого себя и оставили на хранение здесь, в Энгельсфорсе? — спросила Ванесса. — И потом магия типа перезагрузила ваш мозг?
Тень прежней неуверенности мелькнула во взгляде Николауса, когда он ответил:
— Я не очень понимаю твои слова, но, да, наверно, скопировал и сохранил…
— А что вы делали эти четыреста лет? — поинтересовалась Линнея.
— Бродил по Земле, смотрел, как мир сменяется войной. Я всегда носил с собой этот серебряный крест, и он хранил меня. Иногда у меня случались озарения, и я вспоминал прошлое, свои преступления. В такое время я острее ощущал окружающих меня людей, перенимал новые привычки и обычаи, учился новому языку. Потом снова наступали периоды забвения. Несколько раз я возвращался в Энгельсфорс, чтобы оставить послания самому себе. Одно из них лежало в той банковской ячейке.
— Но… — вмешалась Мину, и Линнея почти зримо представила себе, как шестеренки ее мозга отчаянно крутятся, пытаясь решить неразрешимую задачу. — Когда вы писали письмо себе самому, вы все помнили, но боялись, что забудете снова. Почему же вы тогда сразу не пошли и не открыли могилу?
— Вот именно, — подтвердила Линнея. — Было бы гораздо проще для всех, если бы вы все вспомнили, уже тогда, когда мы прошлой осенью впервые собрались вместе.
Николаус отвернулся:
— Не знаю.
— Значит, вы все остальное вспомнили, а это — нет? — спросила Линнея.
Николаус в упор посмотрел на нее:
— Да, этого я не знаю. Но главное сейчас, что и вы, и я знаете, кто я на самом деле. Я предал дочь и жену. Я хладнокровно убил людей, предпочтя месть прощению. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь искупить мои грехи.
Вид у Николауса был несчастный, и Линнея поняла, почему он так не хотел раскапывать могилу. Он подсознательно хотел избавить себя от потрясения.
— Я очень сочувствую вам, — сказала Линнея. — И мне жаль, что вам пришлось все это снова вспомнить.
— Вы правы, мои воспоминания очень тягостны, — вздохнул Николаус. — Но я предпочитаю свет мраку, хотя свет безжалостен. Воспоминания болезненны, но я рад, что у меня восстановилась память. Моя возлюбленная Хедвига. Матильда.
Линнея кивнула и отвернулась. Она могла бы сказать то же самое об Элиасе.
— Я думаю, она простила вас, — сказала Анна-Карин. — Я имею в виду вашу дочь, Матильду. В самую первую ночь, у старой шахты, она сказала, что мы можем вам доверять.
— Не знаю, заслуживаю ли я прощения, — сказал Николаус.
Во время своего рассказа он все больше слабел, и теперь казалось, вот-вот потеряет сознание.
— Боюсь, мне нужен отдых, — проговорил он.
— Спасибо, — сказала Мину. — Спасибо, что рассказали.
— Я потерял ваше расположение, — сказал Николаус.
— Ничего не изменилось, — сказала Анна-Карин. — Мы знаем, кто вы. И относимся к вам так же, как раньше.
14
Ванесса открывает глаза и видит птицу.
Сначала она думает, что это сон, но потом понимает, что птица действительно сидит на тумбочке и смотрит на нее.
Это лазоревка, одна из немногих птиц, которых Ванесса знает. Голубая шапочка и белая головка с черной полоской на уровне глаз. Грудка желтая, как у цыпленка.
Ванесса сонно махнула рукой в сторону открытого окна, в надежде, что птица поймет и улетит.
— Кыш!
Лазоревка наклонила головку набок и продолжала сидеть, глядя на Ванессу темными глазками. Ванесса вздохнула. Ей совсем не улыбалась мысль начинать день с охоты на шальную птицу, которая обгадит ей все вещи.
Повернувшись на спину, Ванесса принялась разглядывать потолок. Ей удалось поспать не больше двух часов.
Вернувшись домой ночью, она хотела залезть в душ, но побоялась перебудить всю квартиру. Насколько смогла, она оттерла грязь полотенцем, но сейчас чувствовала себя немытой и потной, в голову лезли ночные кошмары. Могила. Рассказ Николауса. Обрывки снов, которые Ванесса видела год назад и которые, как оказалось, были воспоминаниями Матильды.
И тут же другая — не магическая, а вполне будничная боль, с которой ей пока не удалось справиться.
У меня был секс с другой девчонкой.
К горлу Ванессы подкатила тошнота, и она поспешно села в кровати. Птица взлетела к потолку, стукнулась об лампу, метнулась к открытому окну и вылетела на улицу.
У меня был секс с другой девчонкой.
Ванесса ждала слез, но их не было. Вспомнилось, как на уроке географии учитель рассказывал про высыхающее русское море, которое когда-то было одним из самых больших в мире, а теперь превратилось в лужицу посреди пустыни.
Лужица посреди пустыни. Вот кто она теперь.
Ванесса подошла к шкафу и открыла его. На глаза ей попалась светло-желтая футболка, в которой она любила спать. Футболка Вилле. Ванесса развернула ее. На груди майки был полустертый принт: бутылка кетчупа и хот-дог пожимают друг другу руку.
Разглядывая майку, Ванесса прислушивалась к себе. Взять, что ли, ножницы и изрезать футболку на куски? Или сжечь ее? Или совершить над ней какой-нибудь кровавый магический ритуал? Конечно, на Вилле надо наложить страшное заклятие. Пойти в «Хрустальный грот» и, подкупив Мону Лунный Свет, выведать у нее, как это делается. Утыкать иглами вуду гадкого мишку, которого Вилле ей подарил. Или сделаться невидимой, проникнуть к нему в комнату и разгромить ее. Или рассказать Никке о делишках Вилле и Юнте…
Но мысли о мести не вдохновляют Ванессу. Зато вспоминаются тапочки, которые так и остались валяться у Вилле под кроватью.
Ванесса не хочет оставлять у Вилле свои тапочки. И свой любимый блеск для губ. Может, купить новый блеск? Или попросить его занести тот? Нет, уж лучше купить новый. Только бы не встречаться с Вилле. Ванесса не хочет с ним больше никогда встречаться. А вдруг такой блеск для губ больше нигде не продается и этот единственный во всем мире тюбик лежит дома у мерзкого подонка Вилле, а Ванесса не может получить его обратно.
Слезы подкатили так внезапно, что Ванесса даже не успела понять, что плачет.
— Несса, будешь омлет?
Ванесса обернулась — в дверь заглядывала мама.
— Ой, девочка моя… — Мама осеклась, увидев лицо Ванессы.
Лужица в пустыне переливалась через край, превратившись в океан соленой воды.
Мама вошла и закрыла за собой дверь. Она так и стояла, протянув руку к Ванессе, словно хотела ее погладить, но не решалась.
— Что у тебя случилось?
И тут, наплевав на свою гордость и на то, что она дает маме повод произнести свое знаменитое «а что я тебе говорила», Ванесса все ей рассказала. Время от времени ей приходилось останавливаться, чтобы набраться сил и воздуха для дальнейшего рассказа.
Мама обняла ее. И не выпускала долго-долго, а Ванесса зарылась лицом в мамин халат и тоже обняла ее.
— Маленькая моя, — говорила мама. — Маленькая моя.
— Я не хотела тебе ничего говорить, потому что ты ведь и так Вилле не любишь, — всхлипывала Ванесса.
Мама гладила ее по волосам.
— Девочка моя, — сказала мама, и голос у нее был такой, будто она и сама вот-вот заплачет. — Ты же знаешь, мне можно все рассказать.
Ванесса подумала про Никке и женщину в полицейской машине. Сейчас был подходящий момент, чтобы о них рассказать. Но тогда Ванесса и мама поменяются ролями. И утешать уже придется Ванессе. И Ванесса промолчала. Возможно, это было эгоистично, но она чувствовала себя маленькой и испуганной и ей хотелось, чтобы мама была мамой.
При ярком свете лампы в ванной Мину посмотрела на свои руки и констатировала, что под ногтями до сих пор черно. Как она их ни терла щеткой, отчистить грязь до конца не удалось.
И как Мину ни старалась, она не могла до конца понять все происшедшее ночью.
Открыв кран и выдавив жидкое мыло на щетку, она снова начала тереть руки.
Ночью ей снились сны про Николауса и Матильду.
Прошлая Избранница вдруг стала для Мину реальным человеком, а не просто мистическим существом, которое навещало их в снах и говорило с ними через Иду.
А еще Мину поняла, что Матильда была ужасно одинока. В пятнадцать-шестнадцать лет на нее свалилась ответственность за весь мир. Сейчас Избранниц по крайней мере пятеро и они могут помогать друг другу.
В голове Мину крутились слова «охота на ведьм». Старинные гравюры из учебника вдруг ожили и стали историей конкретных людей. Это действительно было. Здесь. В Энгельсфорсе.
Мину до сих пор помнит, как проснулась с запахом дыма в волосах. Во сне она была в темнице вместе с Матильдой. Ехала с ней в повозке, связанная по рукам и ногам. Была вместе с ней осуждена на смерть.
Сожжена заживо.
Руки болели после ночной работы, но Мину с ожесточением терла ногти щеткой. Пальцы покраснели, однако грязь из-под ногтей так и не вымывалась.
Ночью они получили ответы на многие вопросы, но количество новых вопросов выросло.
Что случилось в ту ночь, когда Матильда лишилась своих магических сил? Почему в этот раз появилось семь Избранных вместо одного? Знала ли Матильда, что так будет? Не поэтому ли она сделала то, что сделала? Ноша, которую она несла, была слишком тяжела для одного человека. Но почему Избранных в этот раз семеро, если магических элементов шесть?
Мина терла и терла руки щеткой.
Матильда умерла, не успев остановить апокалипсис. Почему же демоны тогда не захватили мир? Почему битва была перенесена в будущее? И если их теперь осталось только пятеро, имеют ли они шанс победить?
Мину не могла избавиться от чувства, что Николаус что-то скрывает.
Выйдя в коридор, Мину наткнулась на маму. Мама была в старом красном халате, который носила с незапамятных времен.
— Через пару недель приезжает Бахар. Возможно, с ней будут Ширин и Дарья, — радостно объявила мама.
Мину эта новость не очень обрадовала. Она, конечно, любит тетю и сестер, но их присутствие бывает ужасно утомительно. А ей сейчас и так переживаний хватает.
— А разве Дарья не в Лондоне?
— Нет, она дома, работает практикантом в каком-то рекламном бюро. Но Бахар надеется, что весной она поступит в юридический. Или медицинский. Или станет Генеральным секретарем ООН.
Мама закатила глаза к потолку. Мину рассмеялась. У Бахар и ее мужа Реза всегда были наполеоновские планы в отношении дочерей.
— Собирайся, а то в школу опоздаешь, — сказала мама и скрылась в спальне.
Мину спускается по лестнице, берет рюкзак и выходит на улицу. Солнце бьет прямо в глаза, и, только надев темные очки, Мину замечает стоящую на тротуаре рядом с домом Анну-Карин.
— Привет, — говорит она Мину, и они вместе идут по направлению к школе. На Анне-Карин черная широкая футболка и, несмотря на жару, на поясе завязана толстовка, как будто надвигается неожиданное похолодание. На ногах — кроссовки. Как ей только не жарко! Даже Мину ходит в сандалиях, хотя обычно стесняется выставлять свои гигантские лапищи напоказ.
— Тебе удалось поспать?
— Не очень.
За распущенными волосами не видно лица Анны-Карин, но Мину чувствует: ее что-то беспокоит.
— Я думала про Совет… В прошлом году директриса сказала, они начали расследовать мои нарушения…
Она замолкает. И Мину вдруг понимает: история, рассказанная Николаусом, напугала Анну-Карин.
Мину хочет сказать, что теперь людей на костре не сжигают, но тут ей вспоминается то, что члены Совета сделали с директрисой.
— Это было в семнадцатом веке, — все же говорит она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно убедительнее. — К тому же мы уже почти год ничего не слышали ни про какое расследование.
— Ну да, — соглашается Анна-Карин, хотя и не очень уверенно.
— И ты не одна, — добавляет Мину. — Мы тебя в обиду не дадим.
15
Придя в школу, Мину и Анна-Карин сразу направляются в комнату вахтера.
На стук никто не открывает. Комната заперта. И хотя ничего странного в том, что Николаус остался дома, нет, Мину начинает беспокоиться. Может, не стоило его вчера оставлять одного?
Видимо, Анна-Карин чувствует то же самое, потому что сразу достает мобильный и звонит.
— Не отвечает, — говорит она, опуская телефон.
— Думаю, ему просто хочется побыть одному.
Анна-Карин кивает. Они стоят молча несколько секунд.
— У тебя есть ключ от его квартиры? — спрашивает Анна-Карин.
— Да, если до вечера не объявится, пойдем к нему.
— Ага, просто проверим, все ли у него в порядке.
— Ну да.
Первый урок — химия. Учительница еще не пришла, и весь класс стоит в коридоре возле закрытого кабинета. Пробормотав что-то про туалет, Анна-Карин исчезает.
Мину ставит рюкзак на пол.
Уголком глаза она смотрит на новенького. Виктор стоит в стороне и читает, не замечая влюбленных взглядов, которые на него бросают Ханна А. и Ханна Х. Да и не только они. Почти все девочки, проходящие по коридору, поглядывают на юношу с интересом.
Новый ученик в Энгельсфорской гимназии — редкость, а такой, как Виктор, — вообще чудо природы. Он кажется пришельцем из другого мира. Как если бы кто-то посадил экзотическую орхидею в еловом лесу. Мину смотрит туда, где толкаются и ржут Эрик, Кевин и Робин, и думает, как долго продержится здесь эта орхидея.
Она снова переводит взгляд на Виктора и с удивлением видит, что он ей улыбается.
— В тот день возле усадьбы я вел себя глупо, — говорит он. — В качестве оправдания я мог бы сказать, что вы с другом подошли в неудачный момент. Но я лучше не буду оправдываться, а просто попрошу прощения.
Мину в растерянности думает только о том, куда бы спрятать свои огромные ноги. И роскошные новые прыщи на лбу.
— Все в порядке, — бормочет она.
— Не хочу ругать Энгельсфорс, это наверняка замечательный город, но решение было принято так скоропалительно. Я имею в виду, решение о переезде, и в тот момент, когда вы подошли, я как раз понял, какой это для меня будет… — он замялся, подыскивая слова, — какими это мне грозит изменениями.
— Конечно, ты оставил в Стокгольме друзей. И вообще, Энгельсфорс — не Стокгольм. Не подумай, будто я плохо отношусь к Стокгольму, нет, — затараторила Мину, чувствуя, что опять начинает болтать без умолку, как сумасшедшая. — Я всегда хотела жить в Стокгольме. У меня там родственники. Если бы я переехала в Стокгольм, мне тоже было бы трудно, но, наверно, более приятно. Если ты понимаешь, что я имею в виду.
Мину не знает, куда девать глаза, и тут ее взгляд падает на книгу, которую держит Виктор. Потрепанное карманное издание ее любимой книжки — «Тайная история»[7], только по-английски.
— Нравится? — кивает она, указывая на книгу.
— Я очень люблю это произведение.
Когда-то Мину думала, что человек, читающий хорошие книги, не может быть плохим. Эту иллюзию развеял Макс, который, несмотря на свой прекрасный вкус в отношении книг, был психопатом и оружием в руках демонов. И все-таки Мину не могла не оценить выбор Виктора.
— Я тоже, — сказала она. — Но я не читала его по-английски.
— Я всегда читаю романы на языке оригинала, — произнес Виктор, и на долю секунды вид у него стал такой же высокомерный, как тогда возле усадьбы. — Иначе многое теряется. Перевод создает ненужные преграды между тобой и текстом.
— Ясно, — сказала Мину. — А ты много читаешь?
Виктор хотел было ответить, но тут что-то пролетело в воздухе и стукнуло его по спине. Учебник химии.
Виктор не обернулся. И только еще ближе наклонился к Мину.
— Это один из трех неандертальцев? — спросил он.
Мину кивнула. Кевин ржал, глядя на них. Робин и Эрик не обратили внимания на происшедшее.
— Добро пожаловать в Энгельсфорс, — сказала Мину.
Виктор кивнул. Открыл книгу и прочитал на первой странице имя Кевина.
— Слышь, ты, голубой! — заорал Кевин.
Виктор обернулся к нему.
— Ты что-то хочешь мне сказать, Кевин? — спросил он и улыбнулся.
Обе Ханны прыснули. Виктор подошел к Кевину и отдал ему книгу:
— Ты, наверно, забыл, что мы на втором курсе гимназии. А бросаться книжками — это…
— Слышь, ты, стокгольмец, ты чё из себя корчишь? — опять заорал Кевин и обернулся к Эрику и Робину за поддержкой. Но те уже ушли в другой конец коридора. Вид у Кевина стал неуверенный. И Мину на какое-то мгновение стало его жаль. Первую скрипку в этой тройке всегда играли Эрик и Робин, Кевин был только орудием, которое они направляли по своему усмотрению. Если бы он не был им полезен, они наверняка бы над ним издевались.
Кевин заметил взгляд Мину:
— А ты чё на меня пялишься?!
Жалость Мину как рукой сдуло. Виктор посмотрел на Кевина с неудовольствием.
— Чё, не понравилось, что я твою бабу обидел? — спросил Кевин Виктора.
— Либо я голубой, либо Мину моя девушка, — ты уж как-нибудь разберись в том, что говоришь.
Кевин облизал передние зубы и выплюнул на Виктора кусок снюса[8]. Коричневый ошметок упал на пол, оставив на светлых брюках Виктора грязный след.
Склонив голову набок, Виктор посмотрел на Кевина, но тут появилась учительница химии Инесса. Быстрыми шагами она подошла к классу, отперла дверь и впустила учеников в кабинет.
Инесса — одна из лучших учителей гимназии. Ростом от горшка два вершка, но ребята уважают ее за энергичность. Вот и сейчас, едва войдя в класс, она начала раздавать листочки с описанием лабораторной работы.
— Сегодня вы работаете с жидким кислородом. Не забудьте правило КВВ, которое означает, что вы льете Кислород В Воду, а не наоборот.
Все надели халаты, защитные очки и взяли приборы. Мину оказалась в одной группе с Анной-Карин и Леваном.
Только Мину взяла пробирку с жидким кислородом, как раздался крик.
Все обернулись.
Обе Ханны бились в истерике, но громче всех вопил третий член их группы. Кевин.
— Оно брызнуло! — кричала Ханна А. — Прямо на Кевина!
— КВВ долбаное! Я все делал правильно! — орал Кевин.
— Я видела! Он сделал правильно! — кричала Ханна А.
Ханна Х. ничего не говорила и только ойкала.
Инесса подбежала к Кевину, схватила его и подтащила к водопроводу. Она включила душ так сильно, что Кевин в одно мгновение вымок до нитки.
Мину оглядела класс. Вид у всех был ошарашенный. Нет, пожалуй, не у всех. Виктор стоял в углу класса и, как ни в чем не бывало, продолжал делать лабораторную. На губах его играла довольная усмешка.
— Бедный Кевин! — вздохнула Фелисия, ставя свой поднос напротив Иды, рядом с Робином. — Кошмар какой!
Ида насадила на вилку несколько зерен кукурузы. Фелисия ужасно ее раздражала. Сегодня она намалевала глаза тенями, накрасила ресницы и еще напялила одну из своих «симпатичных маечек».
— Я думаю, это не опасно, — сказал Эрик, поглаживая под столом колено Иды. Ида сделала вид, будто ничего не заметила.
— Все равно, — настаивала Фелисия, беря хлебец с подноса Юлии. — А вдруг ему ампутируют руку и придется всю жизнь ходить с жуткой пластмассовой конечностью. Может, этот кислород будет ему разъедать руку все больше и больше. Такое бывает, я слышала.
— У тебя, похоже, пятерка по химии, — хмыкнула Ида, остальные засмеялись.
Фелисия замолчала и принялась крошить хлебец.
— Хорошо хоть у Кевина есть настоящие друзья, — снова заговорила она, улыбаясь Робину.
— Чем можем — поможем, — сказал тот, отвечая на ее улыбку.
— Иногда я жалею, что я не парень, — сказала Юлия. — Девчонки так дружить не умеют.
Ида хотела ответить, но тут во рту у нее стало сухо, отчаянно заболела голова, запахло горелым.
Она вдруг почувствовала, как чужая сила пытается проникнуть в нее, овладеть ею. Теперь Ида знала, кто это.
Матильда.
Нет, нет! Только не здесь! Не сейчас!
Зажмурившись, Ида напрягалась изо всех сил, стараясь защититься. С большим трудом на этот раз ей удалось не подпустить к себе Матильду. Борьба продолжалась всего несколько секунд.
За столом воцарилась тишина. Все смотрели на Иду.
Читать бесплатно другие книги:
