Власов против Сталина. Трагедия Русской освободительной армии, 1944–1945 Гофман Иоахим

15. Историческое место Освободительного движения

Советское руководство после некоторых колебаний окончательно перешло к тому, чтобы рассматривать власовскую проблему исключительно как дело, относящееся к юстиции. Поэтому понятно, что и советскую общественность можно было проинформировать в 1973 г. о Русском освободительном движении только в стиле уголовной хроники. Два хроникера, Тишков и Титов, стремились в этом аспекте рассеять всякие сомнения в законности процесса против генерала Власова и одиннадцати других обвиняемых перед Военной коллегией Верховного суда СССР в 1946 г. Каждый пункт обвинения, каждый эпизод «преступной деятельности обвиняемых», утверждали они, были в соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом РСФСР «исследованы со скрупулезной точностью» и подкреплены «показаниями свидетелей и другими доказательными материалами». Одно предварительное следствие продолжалось 16 месяцев, были допрошены 28 основных свидетелей, были учтены показания 83 других лиц, и даже была проведена графологическая экспертиза для установления подлинности подписей. Доказательный материал охватил 3 объемистых тома [843]. Похоже, стало быть, на безупречный процесс, вот только напрашивается вопрос: почему о его конкретных деталях становится известно только спустя 27 лет? И если обстоятельства дела были столь однозначны, почему же тогда его слушание проходило на тайном процессе, даже не в тех скромных рамках подконтрольной гласности и информации, как это все же еще имело место на аналогичном в некоторых отношениях процессе против генерал-фельдмаршала фон Вицлебена перед Народным судом Великогерманского Рейха 7–8 августа 1944 г.? Почему даже сегодня еще приходится гадать о том, председательствовал ли на суде пользующийся дурной славой по показательным процессам 1930-х годов тогдашний генерал-полковник юстиции Ульрих [844], кто были члены суда и кто адвокаты, если они вообще существовали, и что они имели сказать? Как смог сообщить в своих воспоминаниях генерал-майор Григоренко, первоначально, видимо, имелось намерение организовать открытый суд в стиле показательных процессов. Однако власовцы «расстроили эти планы» органов госбезопасности [845]. Ведь ни Власова, ни генерал-майора Трухина и «большую часть из них» не удалось ни по-хорошему, ни по-плохому склонить к даче требовавшегося от них признания в измене Родине. «Все они заявили, – сообщает Григоренко, – что боролись только против сталинского террористического режима; они хотели освободить Россию от этого режима и потому являются не изменниками, а патриотами». На угрозу ужаснейших пыток Власов и – почти теми же словами – Трухин ответили следующее: «Я знаю, что вы собираетесь сделать с нами. Это ужасно. Но самое ужаное – оклеветать самого себя. Я не изменник и никогда в этом не признаюсь. Я ненавижу Сталина. Я считаю его тираном и скажу это и на процессе. Меня пугают пытки, но мы вынесем их не напрасно. Придет время, когда народ почтит нашу память». Стойкое поведение Власова и остальных командиров РОА, подтвержденное и с другой стороны [846], может служить объяснением секретности и бросающейся в глаза спешности процесса перед Военной коллегией Верховного суда СССР, который начался за закрытыми дверями 30 июля 1946 г. и завершился уже 1 августа смертными приговорами всем двенадцати обвиняемым. В тот же день генерал Власов и его соратники были повешены во внутреннем дворе Таганской тюрьмы в Москве [847].

Тишков и Титов, не нашедшие этому объяснений, во всяком случае, позволяют понять, что они преследовали публикацией подробностей процесса почти 30-летней давности глубоко политические цели [848]. Несколько раз они настойчиво подчеркивают, что «судебный процесс сорвал с лиц изменников маски «идейных борцов» и вскрыл подлинные причины и мотивы их преступлений». Чтобы окончательно убедить советскую общественность в криминальном характере власовского движения, приводятся мнимые факты, которые до сих пор неизменно и тщательно утаивались. Но вот дилемма: одновременно приходится утверждать, что Власов совершил «особо опасные государственные и военные преступления против СССР». Из хроники Тишкова и Титова можно увидеть, что в действительности припомнили Власову: активную контрреволюционную и антисоветскую деятельность через возглавляемый им КОНР и тот факт, что в целях вооруженной борьбы с советской властью была сформирована армия, которая, хотя и ненадолго, все же вступила в бой с частями Красной Армии. Власова обвиняют в криминальных деяниях, и все же Тишков и Титов распространяются лишь о его военно-политической деятельности. Эта противоречивость проясняет, насколько необходимо еще раз сопоставить советские обвинения с тем, что в действительности представляло собой Русское освободительное движение.

Первостепенное значение в этом отношении имеет вопрос о том, какие, собственно, цели преследовало Власовское движение и на каких основах должна была создаваться новая Россия. Ответ на это дается в политической программе Пражского манифеста. Показательно, что официальная версия никоим образом не касается содержания этой декларации от 14 ноября 1944 г. и довольствуется несколькими критическими сентенциями общего характера. Так, читателю внушается, что здесь налицо «отвратительный гибрид» из идеологии власовцев и эмиграции, «странная смесь», объединяющая в себе идеи «национал-социализма» с «архиреакционными лозунгами Союза Михаила Архангела» и программой НТС. Произносятся слова о «гитлеровском документе», «мерзком документе» – попросту уже потому, что он ратовал «за новую Россию без большевиков и капиталистов» [849]. На то, что вызвало особое негодование, в одном месте, по крайней мере, намекается: это – требование о восстановлении частной собственности, особенно на землю, а также требование о прекращении марксистской классовой борьбы. Правда, это были лишь некоторые детали, выхваченные без разбора из обширной программы в 14 пунктов, которая в случае своей реализации могла бы явиться прочной основой современного социального правового государства [850].

Уже один взгляд на провозглашенные в Пражском манифесте политические цели Власовского движения позволяет увидеть, почему с советской точки зрения было практически невозможно сделать их предметом публичного обсуждения. Здесь шла речь о свержении «сталинской тирании» и «большевистской системы» в качестве предпосылки для возвращения народам России прав, «завоеванных ими в народной революции 1917 года». Стало быть, как следует отсюда, имелся в виду вовсе не возврат к дореволюционным условиям царской России, а завершение дела либеральной Февральской революции. Наряду с общими формулировками, становящимися обычно составной частью подобных прокламаций, Пражский манифест содержит требования, означающие однозначное самоопределение. Так, требуется, чтобы место «режима террора и насилия», «насильственных переселений и массовых ссылок» занял порядок, «защищающий человека от произвола и не допускающий присвоения результатов его труда кем бы то ни было, в том числе и государством». С прямо-таки «классической ясностью» провозглашаются основные гражданские права [851] – как свобода религии, совести, слова, собраний, печати, так и неприкосновенность личности, жилища и «частной трудовой собственности».

Предусматривалось создание независимой судебной власти, и – в отличие, например, от того, что имело место именно в процессе против вождей Освободительного движения, – во всех случаях должен был строго соблюдаться принцип гласности судебных заседаний. В социально-экономической сфере требовалась ликвидация колхозной системы и передача всей используемой в сельском хозяйстве земли в частную собственность крестьян, а кроме того – восстановление свободы торговли и ремесел. Однако достигнутая таким образом свободная игра хозяйственных сил подлежала важному ограничению. Ведь недвусмысленно постулировался принцип «социальной справедливости», т. е. защиты всех трудящихся от всякой эксплуатации. В социальном отношении должна была поддерживаться семейная жизнь. Гарантировались равноправие женщины, установление минимальной оплаты труда в размерах, обеспечивающих достойный человека уровень жизни, право на бесплатное образование, на отдых, на обеспечение старости и медицинскую помощь для всех граждан независимо от их происхождения и прошлой деятельности. Эти положения распространялись и на представителей ликвидированной системы. Кроме того, Пражский манифест прямо гарантировал всем, кто боролся за Сталина и большевизм, защиту от актов мести и преследования независимо от того, велась ли эта борьба по убеждению или вынужденно.

Чтобы оценить всю значимость Пражского манифеста, нужно еще раз бросить сторонний взгляд на политические основы русско-немецкого сближения – именно потому, что советские авторы не устают подчеркивать, будто Власов продался «немецким фашистам», «торжественно» заверял Гитлера в своей преданности и связал со своим именем «одно из самых подлых и черных деяний в истории Великой Отечественной войны» [852]. Как же в действительности обстояло дело с отношением Власова к немцам и в особенности к национал-социализму? Вожди Освободительного движения с самого начала никогда не скрывали, что сотрудничество с Германией для них возможно только на базе абсолютного равноправия – «как равных с равными». Соответствующие высказывания за весь период Освободительного движения столь многочисленны, что можно ограничиться несколькими соответствующими примерами. Так, Власов использовал любую возможность, чтобы высказать критику в адрес германской восточной политики. Уже весной 1943 г. он на публичном собрании в Пскове перед своими соотечественниками со всей остротой заклеймил привычку многих немцев видеть в русских людей второго сорта. Как говорится в одном немецком сообщении, он «среди прочего произнес и слово «недочеловек» (Untermensch) на немецком языке, при этом констатировал в отношении своей персоны, что не чувствует себя недочеловеком, и обратился к мужчинам и женщинам с вопросом, чувствуют ли они себя недочеловеками» [853]. После всего, что произошло, Власов в речи перед военнослужащими ВВС РОА 18 февраля 1945 г. открыто возложил на Германию «часть вины» за ненависть, существующую между двумя «великими народами» [854]. Один из его ближайших сотрудников, тогда полковник, а позднее генерал-майор, Боярский, еще в июне 1943 г. без обиняков заявил своим немецким слушателям, что русские и немцы могут «стать лучшими друзьями, но и злейшими врагами». Он настоятельно предостерег немцев от «измены» принципам равноправного союза и возложил ответственность за развитие двусторонних отношений исключительно на их образ действий. Примечательно, что непреложной предпосылкой сближения являлось для него уважение национальной целостности России. «В качестве территориальной компенсации» он уже тогда принимал во внимание лишь Польшу и Прибалтику. «Украина и Белоруссия, – заявил он, – должны быть отданы национальной России» [855].

Примечательные требования, от которых русские никогда не отступали. Это выразилось и в словах, сказанных в речи начальника личной канцелярии Власова, полковника Кромиади перед восточными рабочими в Сосновце 23 декабря 1944 г.: «Мы честно протягиваем Германии свою руку, но одновременно мы требуем в качестве ответа честного отношения к нам» [856]. Заключенный в Праге союз характеризовался в сложившихся условиях как чисто утилитарный, как «военное содружество», порожденное нуждой. КОНР, говорится в Пражском манифесте прямо-таки в извинительном тоне, «приветствует помощь Германии на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей родины. Эта помощь является сейчас единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики». Генерал-майор Григоренко спрашивает в своих воспоминаниях: «Могли ли люди, подобные Нерянину, добивавшиеся свержения сталинского режима, отвергнуть такую возможность, которую им предоставили немцы?» [857] Против подозрений, связанных с союзом с Германией, ясными словами высказался уже старший лейтенант Дмитриев в своей речи на большом митинге в берлинском Доме Европы 18 ноября 1944 г. [858]: «Агенты НКВД и вся большевистская пропаганда поднимутся, чтобы нас оклеветать и представить нас безыдейными наймитами немецкой армии. Но мы спокойны […] мы не наймиты Германии и не собираемся ими становиться. Мы союзники Германии, идущие на борьбу для решения собственных национальных задач, для воплощения наших народных идей, чтобы создать свободное независимое Отечество». Внутренняя свобода русских нашла выражение и в требованиях Пражского манифеста о заключении «почетного мира с Германией», и далее – на языке, напоминающем уже о будущей эпохе, – об «установлении дружеских отношений» и с другими странами при «всемерном развитии международного сотрудничества».

То, что Пражский манифест не имел практически никакого отношения к политическим взглядам национал-социализма, проявилось в важном, с точки зрения последнего, вопросе. Рейхсфюрер СС Гиммлер, который под напором ухудшающейся военной ситуации открыл путь Освободительному движению, хотел включить в Манифест пассаж, который должен был привязать и русских к близкой для него «борьбе с еврейством» и тем самым скомпрометировать их [859]. Но именно это наглое требование было отвергнуто Власовым со всей решительностью, со ссылкой на одновременно провозглашенный принцип «равенства всех народов России», а следовательно, и представителей еврейского народа. Пражский манифест действительно свободен от антисемитских тенденций [860]. «Нойе Цюрхер Цайтунг», которая 6 декабря 1944 г. основательно осветила первый номер печатного органа КОНР «Воля Народа», отметила как примечательный факт, что уже название этой газеты связано с известной по русской революционной истории организацией «Народная Воля», из которой позже развилась крупнейшая партия России – партия прокрестьянских социалистов-революционеров. Кроме того, «Нойе Цюрхер Цайтунг» не сомневалась, что «Власов всерьез относится к своей демократической программе», и поставила вопрос о том, как «такая программа могла быть разрешена национал-социалистической Германией» [861]. «Его программа, – утверждает британский историк Конквест в отношении Власова, – показывает, что он не питал никаких симпатий к нацизму и заботился только о демократической России» [862]. И американец Шапиро подчеркивает как самое заметное явление полную независимость Власова, который был свободен от «нацистской идеологии» и являлся искренним русским патриотом [863].

Венский философ, профессор Айбль, автор «Великой хартии евразийства», сблизился с Власовым, поскольку, как ему показалось, обнаружил в Пражском манифесте целый ряд моментов, указывавших, по его мнению, на то, «что в истории человечества заметен новый подъем, основоположником которого следует считать Власова» [864].

Каким образом политические устремления Освободительного движения шли вразрез с таковыми национал-социалистического Рейха, не в последнюю очередь видно и по определенным обвинениям, выдвигавшимся против Власова уже в 1944–1945 гг. Так, власовцы были представлены Восточному министерству как бескомпромиссные поборники принципа «единой и неделимой России» [865]; иными словами, им припомнили именно то, что для любого любящего Родину человека, собственно, само собою разумеется именно выступление за неприкосновенность территории своего государства. Утверждалось, что многие из них «не являются подлинными и верными друзьями Германии» и, в сущности, «негативно настроены против всего немецкого». Руководитель организации «Винета», подчиненной Министерству пропаганды, д-р Тауберт заметил 31 декабря 1944 г., что Власовское движение не является национал-социалистическим, оно даже попросту «издевается» над «национал-социалистическим мировоззрением» и точно так же не борется против еврейства и вообще не признает еврейского вопроса [866]. То, что санкционированное им Русское освободительное движение вскоре стало развиваться по собственным законам, пришлось, в конечном счете, испытать и Гиммлеру. В тот же день, когда член Президиума КОНР, начальник Главного управления пропаганды генерал-лейтенант Жиленков находился с официальным визитом в Словакии и был принят здесь президентом Словацкой республики, монсиньором д-ром Тисо, 8 января 1945 г., Гиммлер выразил свою обеспокоенность, что Власов последует за «панславистскими идеями» и будет проводить собственную политику, особенно в отношении славянских народов Балкан [867]. Показательно, однако, что он не рискнул выступить против этого открыто. Будто в издевку, русская печать, например военный орган «За Родину», 18 января 1945 г. с помпой поместила сообщение информационного бюро КОНР о ходе официального визита генерал-лейтенанта Жиленкова и полный текст его речи в Пресбурге [Братислава. – Примеч. пер.] о целях Русского освободительного движения, которая завершалась следующими словами: «Мы считаем, что найдем в этой борьбе поддержку всех свободолюбивых народов мира, в первую очередь поддержку славянских народов» [868]. Таким образом, все признаки подтверждают то, что генерал добровольческих частей, генерал кавалерии Кёстринг, не имевший особо близких отношений с Власовым, сказал в 1946 г.: генерал Власов с его «впечатляющей личностью» не стал «преданным сателлитом», «его действия определялись только интересами своей страны» [869].

Но обвинения власовцев в измене, выдвигавшиеся советской стороной, являются не просто необоснованными с фактической точки зрения. Из уст политических наследников Ленина они воспринимаются несколько странно еще и в другом смысле. Так, по праву указывалось на то, что вождь Октябрьской революции и основатель Советского государства, который заявлял в 1917 г., что для него самого «борьба против Германии – ничто», а «открытое поражение России» – все, в свое время не стеснялся принимать, хотя и скрытно, помощь и деньги от врага своей страны [870], чтобы попасть из «проклятой Швейцарии» на арену событий – в Россию, свергнуть там демократическое Временное правительство, развалить русский фронт обороны против немцев и самому захватить власть [871]. «Мое подсознание нашептывало мне ленинские лозунги: «Война войне!» и «Да здравствует поражение!», – вспоминал и генерал-майор Григоренко. – Да, Владимир Ильич, тут уж Ваша логика сослужила мне недобрую службу! Меня так и подмывало громко сказать: сегодня мы до небес превозносим большевиков, которые, чтобы свергнуть царизм, дрались за это вплоть до поражения своей собственной страны; так почему те, что хотят устранить большевистское, коммунистическое правительство, не должны иметь такое же право?» [872] Как пишет полковник Кромиади, ленинцы уже с этой точки зрения не имеют морального права оперировать против генерала Власова понятием измены родине [873].

Если еще было возможно затушевать перед советской общественностью политические цели Освободительного движения, то советским авторам стоило несравненно больших усилий представить «антисоветские организации» КОНР и РОА как простые орудия в руках немцев. Советские хроникеры пребывали в этом отношении перед попросту неразрешимым противоречием. Ведь, с одной стороны, утверждается, что именно Гиммлер через своего уполномоченного, обергруппенфюрера Бергера, шефа кадрового управления СС, давал Власову конкретные указания о создании КОНР и РОА и контролировал их исполнение через своего постоянного представителя при генерале, оберфюрера д-ра Крёгера [874]. Влиятельная, хотя и скрытая, роль приписывается, наряду с этим, гестапо, которое, якобы, заранее проверяло и одобряло всех членов Комитета освобождения и вообще крепко держало КОНР в своих когтях и через агентов контролировало каждый его шаг. Дескать, КОНР был создан лишь благодаря общим усилиям Гиммлера и гестапо. Тишков договорился даже до того, что термин КОНР вообще, мол, был только фирменной вывеской для дезинформации внешнего мира, а во внутренней переписке «гитлеровцы» в действительности называли его «Зондеркоманда V кадрового управления СС» – в корне ложное представление о реально существовавшей структуре, которая, однако, выполняла совершенно иные функции. Ведь подразумеваемая здесь «Зондеркоманда Ост» представляла собой рабочий штаб Главного управления имперской безопасности, укомплектованный в основном симпатизировавшими Власовскому движению балтийскими немцами, который видел свою задачу прежде всего в том, чтобы поддерживать «власовскую акцию», используя так называемую «имперскую рутину», и не в последнюю очередь защищать ее от враждебных поползновений со стороны партии и гестапо [875]. Потому руководитель зондеркоманды д-р Бухардт и хотел считаться скорее выразителем русских интересов перед немцами, а не наоборот.

Во-вторых, Тишков открыто вступает в противоречие с самим собой, т. к. он одновременно вынужден признать, что «предатель» Власов с момента своего пленения в 1942 г. постоянно настаивал перед немцами на создании политического центра как необходимой предпосылки для своего участия в борьбе против большевизма [876]. Как он пишет, Власов после создания КОНР фактически перестал быть простой марионеткой немцев. Предательство отныне как бы поднялось на более высокую ступень. Германское правительство, утверждал Тишков, признало теперь Власова «вождем Русского освободительного движения», уступило КОНР определенные права, а также заключило с ним политические и военные соглашения. В этой связи как Тишков, так и Титов ссылаются на финансовое соглашение от 18 января 1945 г., которым рейх выразил свое согласие предоставить в распоряжение КОНР все денежные средства, необходимые ему для своей политической деятельности и для формирования армии, в форме кредита с обязательством его погашения [877]. Это основополагающее соглашение, которое было заключено между «Правительством Великогермании», представленным статс-секретарем Министерства иностранных дел, бароном Штеенграхтом фон Мойландом, и «Председателем Комитета освобождения народов России, генерал-лейтенантом А.А. Власовым», в торжественной обстановке и в присутствии высокопоставленных представителей: с германской стороны участвовал шеф протокола, посланник фон Дёрнберг, посланник фон Типпельскирх, советник посольства Хильгер, тайный советник Танненберг, а также статс-секретарь Министерства финансов рейха Рейнгардт, с русской стороны – уполномоченный КОНР при Министерстве иностранных дел Жеребков, начальник финансового управления КОНР профессор Андреев и его заместитель фон Шлиппе, а также начальник Главного организационного управления КОНР генерал-майор Малышкин, – означало в действительности не что иное, как международно-правовое признание Комитета освобождения Германией. Поэтому и Тишков с Титовым вынуждены говорить о «независимости» КОНР, хоть они тут же вновь характеризуют ее исключительно как чистую фикцию [878]. Точно так же из рассуждений обоих авторов вытекает, что РОА должна была иметь, по меньшей мере де-юре, статус независимой вооруженной силы. Ведь по ходу их собственной аргументации подчеркивается тот факт, что РОА – в известной степени, в качестве атрибута своей самостоятельности – располагала собственным правосудием и к тому же собственными органами безопасности и контрразведки, отделенными от «гестапо». Кроме того, Тишков придает значение констатации того факта, что Власов, как признанный вождь Русского освободительного движения, был и главнокомандующим вооруженными силами и в этом качестве – высшим судьей офицеров и солдат РОА.

Противоречивое изображение Комитета освобождения народов России в советской историографии вызывает необходимость еще раз очертить его подлинные контуры, его форму и функции. Ведь только квазиправительственный характер этого органа позволяет понять, почему германское Министерство иностранных дел (кстати, в соответствии с изначальными представлениями Гитлера) рассматривало соглашение с генералом Власовым как «внешнеполитический акт» [879]. Власовское движение, как писал д-р Бухардт, «развивалось без немцев и даже против них», «его собственный политический вес» постоянно нарастал «на основе собственной динамики», пока оно не стало представлять собой в германской сфере влияния фактически «государство в государстве» [880]. Руководящим политическим органом был Президиум КОНР под председательством Власова, к которому принадлежали: генерал-майор Трухин, генерал-лейтенант Жиленков, генерал-майор Малышкин, генерал-майор профессор Закутный, генерал-лейтенант Балабин, профессор Богатырчук, профессор Будзилович, профессор Руднев и – в качестве кандидатов – профессора Иванов и Музыченко [881]. Сам Комитет освобождения в составе 50 членов и 12 кандидатов [882] играл практически роль генеральной ассамблеи, тем более что к нему присоединялись и национальные органы отдельных народов России – если они признавали Власова. Конкретно это были: Русский национальный совет, Украинский национальный совет (рада), Белорусский национальный совет (рада), Национальный совет народов Кавказа, Национальный совет народов Туркестана (Туркистан мили малахати), Главное управление казачьих войск и Калмыцкий национальный комитет. Из состава этих национальных органов членами КОНР стали, в частности, Майковский, Гречко, Комар, Демченко, Жук, Хахутов, Сижажев, генерал Крейтер и Балинов, кандидатами – Медведюк и Пугачев [883].

Предпосылкой для начала собственно практической работы явилось создание нескольких высших подразделений, своего рода министерств, и еще нескольких центральных учреждений. К ним принадлежали [884]:

1) Штаб вооруженных сил КОНР во главе с генерал-майором Трухиным, который, как было детально изложено, ведал всеми вопросами, связанными с формированием, вооружением и обучением РОА. Штабу вооруженных сил было придано и Главное управление казачьих войск во главе с генерал-лейтенантом Татаркиным.

2) Главное организационное управление во главе с генерал-майором Малышкиным, которое должно было заниматься не только решением организационных проблем Освободительного движения, но и обсуждением принципиальных вопросов в связи с созданием новой России – безразлично, какого характера: политического, национального, правового, социального, экономического или культурного. Центральный секретариат возглавлял Левицкий. В соответствии с широкой постановкой задач в рамках Главного организационного управления имелись специальные отраслевые подразделения – юридический отдел во главе с профессором Ивановым, финансовое управление во главе с профессором Андреевым и научный совет во главе с профессором Москвитиновым [885].

3) Главное гражданское управление во главе с генерал-майором Закутным, в компетенцию которого входили все вопросы, связанные с условиями жизни и труда, правовым положением и социальным статусом миллионов соотечественников, находившихся по эту сторону линии фронта, восточных рабочих, беженцев и военнопленных [886]. Главному гражданскому управлению был подчинен школьный отдел, а также – по крайней мере, в материальном отношении – Союз молодежи народов России (СМНР) под руководством Дьячкова и капитана Лазарева [887]. Далее, при выполнении своих задач оно использовало медицинское управление [888], а также две родственные структуры, имевшие большое социальное значение, – Общество Красного Креста во главе с профессором Богатырчуком [889] и организацию «Народная помощь» под руководством инженера Алексеева [890].

4) Главное управление пропаганды во главе с генерал-лейтенантом Жиленковым, которое ведало распространением политических идей Освободительного движения, а также в широком смысле слова заботой о духовном благополучии русских соотечественников [891]. Непосредственным рупором движения являлось Информационное бюро (Информбюро) КОНР под руководством Ковальчука. В Главном управлении пропаганды было объединено несколько специализированных подразделений:

а) организационно-методический отдел [892],

б) отдел прессы во главе с Буркиным, обеспечивавший издание газет Освободительного движения общим тиражом 250 000 экземпляров: официального органа КОНР «Воля народа» под редакцией Жиленкова и Казанцева, военного органа КОНР «За Родину» под редакцией полковника Пятницкого и газеты ВВС «Наши крылья» [893],

в) радиоотдел во главе с Дубровским и Дудиным, при нем радиостанция, ежедневно передававшая 6 программ КОНР на русском языке [894],

г) отдел пропаганды среди военнопленных во главе с полковником Спиридоновым,

д) отдел культуры и искусства во главе с Новосильцевым [895].

Кроме того, при КОНР был создан Совет по делам вероисповеданий во главе с профессором Будзиловичем, имевший задачу заниматься делами всех церквей и вероисповеданий с целью обеспечения полной свободы религии и религиозно-нравственного воспитания в соответствии с историческими традициями народов России. Прежде всего нужно было создать возможности для отправления религиозных обрядов в войсковых частях РОА, а также в лагерях военнопленных и восточных рабочих. С этой целью 18 января 1945 г. было издано обращение к священнослужителям – не только православной церкви, но и других конфессий: поставить свою деятельность на службу «великому делу освобождения народов России от большевистского ига» [896].

Кроме того, важную, хотя и, естественно, скрытую роль в аппарате КОНР играло

5) Управление безопасности во главе с подполковником Тензоровым.

Уже один взгляд на внешнюю структуру Комитета освобождения дает представление о том, что его активность должна была проявляться в иных направлениях, чем «шпионаж, диверсии и террор», как внушают советские публикации. Так, в частности, тезис Тишкова утверждает, что Власов видел свою задачу в первую очередь в том, чтобы рекомендовать фашистам методы еще большей эксплуатации русских рабочих, находящихся в сфере германского влияния, и еще более эффективные меры повышения производительности их труда, а именно за счет урезания продовольственных рационов и предоставления худших помещений тем, которые не выполняли свои нормы [897]. Не в последнюю очередь в этом образе действий и проявлялась измена Власова интересам «советского» народа. Точно так же, как восточных рабочих, он якобы подвергал новым мучениям и военнопленных. Мол, пропагандисты РОА выдавали гестапо членов Коммунистической партии, политработников, сотрудников особых отделов и вообще всех антифашистски настроенных военнопленных. Вдобавок тяжелое положение военнопленных использовалось для того, чтобы путем обмана, угроз или применения насилия побудить их «к переходу на сторону врага». Естественно, не обходится без указания на то, что «подавляющее большинство находившихся в плену советских людей» «оставались верны своей Родине» и предпочитали скорее «принять издевательства, пытки и даже смерть», чем изменить советской власти [898].

Тишков и Титов, которые и в других случаях постоянно противоречат себе, тем самым ставят вещи с ног на голову. Ведь Советский Союз (Японию можно оставить без внимания) был единственным государством на свете, которое объявило уже само пленение своих солдат опасным преступлением. Следовательно, вообще больше не было нужды побуждать военнопленных к измене, т. к. они уже из-за факта своего пленения считались перешедшими на сторону врага и тем самым изменниками советской власти. Здесь нет необходимости и еще раз напоминать о том, как с ними обращались после войны [899]. Немногим лучше обстояло дело с восточными рабочими, которых советское правительство обвиняло в «сотрудничестве с оккупантами» и, соответственно, притесняло как «пособников фашистов», хотя их чаще всего принуждали к работе в Германии суровыми и даже жестокими методами [900]. Поучительным примером отношения к этим людям является случай в лагере восточных рабочих Краппамюле, расположенном у восточной границы Верхней Силезии, на реке Малапане [Мала-Панев. – Примеч. пер.] [901]. 20 января 1945 г. советские танки достигли района этого лагеря, населенного русскими и украинцами. О том, что произошло далее, в русской печати сообщалось следующее: «Советские танкисты, увидевшие выбегающих соотечественников, прервали свое движение. У одного из танков открылся люк. Из него показался командир. Не покидая танка, он приказал всем находящимся в лагере собраться на лагерном плацу. Когда большинство живущих в лагере, в основном девушки и женщины, а также старики и эвакуированные дети, собрались, танки внезапно открыли по ним огонь из пулеметов. Тех, кто пытался убежать, преследовали на танках и давили гусеницами. В течение немногих минут были уничтожены несколько сот человек». То, что здесь, очевидно, имел место не единичный случай, хотя и особенно вопиющий, вытекает из обсуждения положения на фронте в Ставке фюрера 27 января 1945 г. А именно, Гитлеру сообщили, что Советы, помимо пленных добровольцев, «убивают и русских рабочих, которые работали у нас. Доказательства у нас уже есть. Они их всех убивают» [902]. Из восточных рабочих, попавших в руки советских властей после войны, видимо, только меньшинству (согласно оценкам, 15–20 %) разрешили вернуться в родные места. Большинство из них было депортировано или наказано каким-то иным образом [903].

Уже принципиальная позиция советского правительства в отношении около 6–7 миллионов восточных рабочих и 1,5 миллиона военнопленных выдает лицемерие жалоб советской стороны на мнимое издевательство генерала Власова над этими людьми. А проявленное Тишковым и Титовым участие к судьбам советских граждан, находившихся в руках немцев, представляется по этой причине не просто голословным, оно и фактически ни в коей мере не оправдано, т. к. Власов в действительности с самого начала посвящал русским соотечественникам все свое внимание и заботу. КОНР как раз мог считать своей заслугой, что предпринимал все возможное, чтобы изменить участь этих людей, записанных собственным правительством во враждебные элементы, покинутых всем миром и живших чаще всего в жалких условиях. Что было конкретно предпринято в этом отношении, должно стать предметом хотя бы краткого рассмотрения.

То, что власовцы действительно считали дела восточных рабочих своими собственными, показывают уже примеры из раннего периода Освободительного движения. Так, в июне 1943 г. полковник Боярский выразил протест против того, что «три миллиона русских рабочих в Германии» вынуждены носить, как он выразился, «еврейскую звезду» (т. е. нашивку «Ост»). Мол, к союзникам так не относятся [904]. Полковник Мальцев, осмотревший в марте 1944 г. вместе с капитаном Бычковым и старшим лейтенантом Антилевским ряд лагерей восточных рабочих близ Берлина, подал немецким инстанциям жалобу на тамошние условия и своим вмешательством добился улучшений, по крайней мере в данном месте [905]. Полковник Кромиади, который вместе с начальником личной охраны Власова капитаном Каштановым и лейтенантом Мельниковым из газеты «Воля народа» провел в декабре 1944 г. несколько больших митингов в городах Верхне-Силезского промышленного района – Каттовиц, Глейвиц, Лабанд [ныне соответственно Катовице, Гливице, Лабенды, Польша. – Примеч. пер.] и Сосновец, был по этому случаю ознакомлен с отчасти ужасными условиями жизни восточных рабочих в этом регионе [906]. Снабженный доверенностями Власова и КОНР, он имел в это время уже достаточный вес, чтобы потребовать от немецких инстанций – причем с решающим успехом – немедленного и коренного устранения наблюдавшихся недостатков. Но КОНР, разумеется, не хотел, чтобы положение восточных рабочих оставалось зависимым от большей или меньшей и к тому же чисто случайной любезности каких-либо немецких инстанций. Поэтому уже вскоре после его создания были предприняты шаги, чтобы поставить их жизненные условия на основу твердых договоренностей. Соответствующие предложения Главного гражданского управления КОНР были доведены до общественности, а тем самым и до немцев в форме интервью, которое дал генерал-майор Закутный представителю газеты «Воля народа» 6 декабря 1944 г [907].

На первом месте среди русских требований стояло устранение определенных ограничений, которым, в отличие от мобилизованных рабочих из Западной Европы, подвергались в Германии лишь рабочие, происходившие из России, и которые считались поэтому явно дискриминационными. Так, теперь было потребовано уравнять права восточных рабочих с правами остальных иностранцев из «дружественных и союзных стран», предоставить им полную свободу передвижения и в свободное от работы время, включая право пользоваться общественным транспортом и такими заведениями, как рестораны и кино. Не меньшее внимание было уделено отмене нашивки «Ост», считавшейся унизительной, или ее замене национальной эмблемой. Рука об руку с этим шли устремления, нацеленные на улучшение материального положения восточных рабочих. Сюда относились: повышение продовольственных норм, улучшение снабжения одеждой и предметами обихода, особенно для детей, создание ремонтных и швейных мастерских и – не в последнюю очередь – введение справедливой семейной налоговой системы. Медицинский отдел Главного гражданского управления подготовил целую систему мер, касающихся охраны матерей и младенцев, попечения сирот, инвалидов труда, а также членов семей солдат РОА [908]. В центре особой заботы находилась и молодежь, до сих пор практически предоставленная самой себе. Было предусмотрено создание детских садов и введение для детей школьного возраста упорядоченного обучения в школах.

25 ноября 1944 г. в Троппау [ныне Опава, Чехия. – Примеч. пер.] состоялся конгресс по унификации работы среди молодежи на основе Пражского манифеста и под руководством КОНР [909]. С большим энтузиазмом и с целью заинтересовать русских юношей и девушек различных возрастов идеями Освободительного движения, а также оказать им вполне конкретную духовную и материальную помощь начал свою деятельность оргкомитет Союза молодежи народов России. К деятельности Союза предполагалось привлечь молодежь соответствующего возраста не только из лагерей восточных рабочих, но и из вооруженных сил и лагерей военнопленных. Например, намечалось создать возможности для занятий спортом, а также организовать мероприятия для обучения и досуга – посещения кино и концертов, вечеринки, лекции и экскурсии, не в последнюю очередь для того, чтобы противодействовать явлениям беспризорности среди молодежи. Еще до марта 1945 г. было предусмотрено открыть курсы для подготовки молодежных руководителей в Эйзенерце (Штирия), Вене и Карлсбаде.

Кроме того, центральным вопросом для Главного гражданского управления КОНР являлась реорганизация управления лагерей восточных рабочих, прежде всего путем привлечения к исполнению лагерных функций доверенных людей из рядов русских рабочих. За этим стояло намерение окончательно освободить восточных рабочих от произвола немецких инстанций. Было настойчиво потребовано включить полномочных представителей КОНР для защиты интересов восточных рабочих в организации Германского трудового фронта и Имперского земельного сословия, распространить институт уполномоченных КОНР и на отдельные лагеря, а также на промышленные и сельскохозяйственные предприятия [910]. На высшем уровне этим представителям должны были передаваться и функции служащих загса, и тем самым за ними должно было признаваться право документально удостоверять бракосочетания, разводы, рождение и смерть и регулировать вопросы опеки.

Чрезвычайно приниженный социальный и правовой статус русских рабочих в Германии приводил к тому, что на переднем плане усилий Главного гражданского управления находились в первую очередь вопросы общественного вспомоществования. Кроме того, удовлетворению социальных нужд посвятило себя и ассоциированное с КОНР Общество Красного Креста. Хотя Красный Крест в первую очередь занимался, естественно, попечительством о солдатах Освободительной армии, организуя в сотрудничестве с военно-санитарным отделом РОА лазареты, санитарные поезда и передвижные санитарные отряды, но предпринимались также и меры по обслуживанию гражданских беженцев с территории Советского Союза, инвалидов и больных, детей и – не в последнюю очередь – военнопленных, объявленных Сталиным дезертирами и изменниками и лишенных международно-правовой защиты. Наряду с этим чрезвычайно полезным обещало стать создание централизованной разыскной службы с соответствующим печатным органом, ведь здесь имелась надежда, быть может, воссоединить часть бесчисленных разделенных членов семей. С 18 ноября 1944 г. в газете «Воля народа» регулярно печаталась довольно обширная рубрика с объявлениями о розыске. В Центральном справочном бюро были собраны сотни тысяч адресов [911].

Провозглашение Пражского манифеста и ощутимое вскоре повсюду проявление органов КОНР не остались без отклика среди миллионов русских в германской сфере влияния. Это нашло выражение не только в массе индивидуальных или коллективных письменных выражений поддержки, но и прежде всего в том, что бесчисленные русские в Германии предложили свою личную помощь на благо общего дела [912]. Офицеры и солдаты РОА жертвовали свое жалованье, эксплуатируемые немцами восточные рабочие отдавали свои скудные сбережения и даже многие военнопленные стремились внести свою лепту. Поступающие отовсюду денежные и вещевые пожертвования приняли вскоре такие размеры, что на их основе было создано благотворительное учреждение, уже упомянутая «Народная помощь», которое видело свою единственную задачу в том, чтобы доставлять соотечественникам, например, раненым, нежданную радость или поддерживать их в бедственных случаях. То, как «Народная помощь» понимала свою деятельность, показывает пример большой раздачи рождественских подарков детям восточных рабочих в лагерях под Берлином 7 января 1945 г., в которой, кроме Власова, приняли участие и генералитет РОА, члены КОНР и немецкие друзья Освободительного движения [913]. На раздаче подарков детям, начавшейся богослужением отца Александра Киселева, была представлена красочная программа номеров русских деятелей искусства. И, наконец, помимо лакомств и маленьких подарков, были розданы и игрушки, изготовленные советскими военнопленными в лагерях.

Генерал-майору Закутному было ясно с самого начала, что программа Главного гражданского управления РОА не может быть реализована без поддержки немцев. Он сам и его уполномоченные немедленно связались с компетентными немецкими инстанциями (кадровое управление СС, Главное управление имперской безопасности, гестапо, Германский трудовой фронт, Имперское земельное сословие), чтобы добиться от них путем переговоров, большей частью сложных, хотя бы ряда уступок. С какой последовательностью КОНР вступался за соотечественников в Германии, вытекает из того, что уже 23 ноября 1944 г. рейхсминистр Розенберг, который хотя и не противостоял «власовской акции» в принципе, но хотел подчинить ее своим диаметрально противоположным планам, пожаловался на три основополагающих политических требования Власова, а именно, требования о равноправии восточных рабочих, о возможности их свободного передвижения и об устранении нашивки «Ост», которые, как он писал, будут, «разумеется», отклонены [914]. Но столь само собою разумеющегося, как, видимо, считал Розенберг, отказа не последовало. 8 января 1945 г. оберфюрер д-р Крёгер имел беседу с рейхсфюрером СС, в которой тот проявил «полное понимание к пожеланию генерала Власова» [915], чтобы «со временем упразднить» все дискриминационные предписания в отношении восточных рабочих. Гиммлер в принципе согласился уравнять русских с прочими иностранными рабочими (французами, бельгийцами, голландцами) «в отношении снабжения, вознаграждения за труд и т. д.»; если понадобится, как он заявил, даже за счет «понижения содержания остальных иностранцев». Он, правда, не хотел отказываться от внешнего знака отличия для русских, как того желало гестапо, однако тот должен был лишиться «всякого дискриминационного характера». Так, он говорил о «значке или чем-то подобном в качестве национального знака борьбы с большевизмом». Образцы национальных знаков отличия, безупречных в политическом и художественном отношении, для русских, украинцев и белорусов были опубликованы в газете «Воля народа» еще 20 ноября 1944 г. Подобно Гиммлеру, и рейхсмаршал Геринг, с которым Власов 2 февраля 1945 г. имел в Каринхалле продолжительную беседу, был очень любезен [916]. С прямо-таки обезоруживающей наивностью Геринг признал, что в отношении русских «по незнанию были допущены крупные ошибки». Он сам, к примеру, считал, «что каждый русский воспринимает обращение с помощью нагайки, так сказать, как «норму», что она подходит этой народности и что без такого обращения вообще нельзя ожидать трудовых достижений». Геринг, который признался, что скорректировал свои взгляды, теперь в ответ на серьезные просьбы Власова заявил о безоговорочной готовности выступить за уравнивание русских с остальными иностранцами в отношении «заработной платы, питания и общего обращения» и в своем качестве уполномоченного по 4-летнему плану дать соответствующие указания.

Возникает вопрос о результатах многообразных усилий, хотя столь незадолго до конца войны они могли иметь скорее символическое, чем реальное практическое значение. То, чего КОНР смог добиться на благо русских соотечественников в Германии, представляет интерес прежде всего потому, что одновременно является критерием для политико-исторической оценки всего Освободительного движения. Некоторые из русских требований действительно являлись столь обоснованными, что они были признаны и немцами и потому могли быть воплощены в реальность, хотя отчасти и с некоторым сопротивлением. Сюда относятся: уравнивание продовольственных рационов восточных рабочих с рационами рабочих из западноевропейских стран, повышение денежных выплат, лучшее снабжение одеждой и предметами обихода, улучшение медицинского обслуживания и т. п [917]. В целом была признана и необходимость изменения общих методов обращения с русскими. Гестапо издало строгую директиву, угрожавшую начальникам лагерей и другим немцам в случае оскорбительного обращения с подчиненными им восточными рабочими или какого-либо превышения своих полномочий, например, с целью расхищения продуктов питания, немедленным смещением и в случае серьезных нарушений – отправкой в концлагерь. В виде опыта была создана рейдовая комиссия, состоящая из представителя КОНР, представителя кадрового управления СС, а также из члена Германского трудового фронта с совещательным голосом, которая проинспектировала ряд лагерей восточных рабочих в районе Берлина и в двух случаях сообщила о правонарушениях со стороны немецких начальников лагерей. Как сообщил и генерал-майор Закутный в своем интервью 6 декабря 1944 г., уже в первое время было смещено со своих постов или привлечено к ответственности иным способом, видимо, немало лагерных начальников. Однако успех в этом вопросе не может скрыть того факта, что выполнения других требований русским добиться не удавалось вовсе или удавалось лишь с большим трудом. Так, например, председатель оргкомитета Союза молодежи Дьячков в своем докладе 22 марта 1945 г. призвал на помощь Президиум КОНР, поскольку немецкие инстанции, вопреки всем усилиям, в течение трех месяцев тянули с решением по вопросу молодежного союза [918]. По его мнению, это было связано с принципиально иной, по сравнению с другими молодежными союзами в германской сфере влияния, организационной формой запланированного СМНР, который должен был – вместо «вождистского принципа» сверху донизу – строиться с акцентом на принцип выборности снизу доверху и перенести центр тяжести своей воспитательной работы в основное звено – ячейку. Однако представители оргкомитета, не дожидаясь немецкого разрешения, тем временем начали в ряде областей рейха работать в лагерях просто по своей инициативе.

Крайне сложно складывались переговоры о назначении полномочных представителей КОНР с Германским трудовым фронтом (ГТФ), которые вел преимущественно Майер, свободно говоривший по-немецки знаток ситуации [919]. ГТФ, чей руководитель д-р Лей относился к власовскому движению с явным непониманием, желал признавать лишь представителей, назначенных собственной организацией и тем самым зависимых от нее, а не уполномоченных КОНР. Однако в этом вопросе русские не пошли ни на какие уступки. Генерал Власов, стремившийся к назначению подлинных защитников прав восточных рабочих, проинструктировал своих представителей на переговорах настаивать на полной независимости уполномоченных КОНР либо сорвать переговоры. Понадобились еще большие усилия, пока русские смогли добиться своих требований. На русско-немецком совещании 4 марта 1945 г., в котором участвовали также представители кадрового управления СС и Министерства иностранных дел, представитель ГТФ рейхсамтслейтер Менде наконец заявил о готовности признать инструкции КОНР по уполномоченным, включить таковых в свой аппарат и разрешить им также беспрепятственный доступ к лагерям восточных рабочих. Однако система начала удовлетворительно функционировать лишь в немногих областях рейха – Тироль-Форарльберге, Галле-Мерзебурге и в Судетской области. Ведь из списка 114 первоначально выдвинутых уполномоченных КОНР в марте 1945 г. получили одобрение лишь 16, среди них Рипуленко, Баратов, Хромов, Лихтенбергский, Ругтешель, Ковалёвский, Баснин, Волконский, Ещиковский, Оглоблев, Фогт. В отличие от Германского трудового фронта, организация Имперского земельного сословия, ответственная за восточных рабочих в сельском хозяйстве, с самого начала проявила большую предупредительность. Решения о назначении уполномоченных КОНР удалось принять без сложностей, с обоюдного согласия. Правда, их реализации помешал приблизившийся конец войны.

Можно подытожить, что 5-месячные усилия Главного гражданского управления КОНР хотя и не во всем приводили к успеху, но остались и не тщетными. Результат получил и письменное закрепление – правда, как очень сожалели русские, не по всей форме [920]: постоянный представитель Гиммлера при Власове, оберфюрер д-р Крёгер в письме заверил генерала в полной поддержке кадрового управления СС при осуществлении пожеланий КОНР относительно улучшения положения восточных рабочих. В аналогичном письме, направленном д-ром Штаденом генерал-майору Закутному, был подытожен результат проведенных переговоров и одновременно выражена надежда кадрового управления СС, что удастся преодолеть и сопротивление гестапо в вопросе устранения нашивки «Ост» и точно так же привести к удовлетворительному решению проблему свободы передвижения восточных рабочих. К русским в германской сфере влияния, наряду с военнослужащими вооруженных сил (РОА и добровольческие части) и 6 миллионами восточных рабочих, принадлежали и советские военнопленные (согласно оценке – 1,5 миллиона). Хотя эта группа лиц не перестала подчиняться германским военно-лагерным властям (с июля 1944 г. под ответственностью кадрового управления СС), т. е. возможности непосредственного воздействия оставались ограниченными, КОНР уделял свое внимание и им. Например, благодаря усилиям КОНР 14 января 1945 г. первая большая группа военнопленных офицеров и солдат Красной Армии была «торжественным актом», при участии шефа кадрового управления СС обергруппенфюрера Бергера и генерала Власова, освобождена из лагерей военнопленных и переведена на положение гражданских рабочих [921]. Помимо этого, КОНР получил в лагерях военнопленных по меньшей мере одно реальное полномочие. Ему было разрешено распространять среди военнопленных соотечественников идеи Пражского манифеста, что в советской литературе явилось поводом для утверждения, будто Власов подвергал военнопленных новым тяготам – когда, например, пропагандисты РОА выдавали «гестапо» неугодных. Вся дистанция между исторической реальностью и картиной, изображенной в советской литературе, становится ясна, если сравнить подлинную деятельность пропагандистов РОА с советскими утверждениями. Так, уже из директив, изданных руководителем отдела пропаганды среди военнопленных полковником Спиридоновым под названием «Формы и методы устной пропаганды», видно, что пропагандисты никоим образом не имели каких-либо полномочий в отношении военнопленных [922]. «Пропагандист, – гласит пункт 1 этих директив, – это не политрук Красной Армии», т. е. он не имеет права вмешиваться в военные или гражданские дела. «Пропагандист – не доносчик», – гласит пункт 2, т. е., как пояснил полковник Спиридонов, «он должен отвергать поручения секретных служб и не может добровольно предлагать соответствующим органам свои услуги… В своей работе он должен действовать не методом тайных доносов, а методом убеждения». Лишь в случае прямой опасности он должен был иметь право отдать рапорт, но и в этом случае только своему непосредственному начальнику, причем, как подчеркивается, исключительно о «враждебно действующих, а не о враждебно мыслящих». Кроме того, лидеры Освободительного движения считали, что можно в основном отказаться от обычных для пропагандистской сферы махинаций. Поэтому распространение пражских идей должно было обязательно основываться на правде. «Лучше маленькая правда, чем ложь планетарного масштаба», – требовал Спиридонов. А также: «Не нужно давать невыполнимых обещаний. Идеи Освободительного движения настолько точно отражают интересы народов России, что нет нужды их приукрашивать. Необходимо лишь широкое распространение и точное объяснение». Так мог говорить только тот, кто был уверен в своем деле.

На практике пропагандисты РОА, которые имели офицерские звания поэтому обладали определенным авторитетом и у немецкого персонала, стали просто инстанцией по приему пожеланий и жалоб военнопленных [923]. Поскольку эти пропагандисты обнаружили, например, отсутствие всякой духовной жизни в лагерях военнопленных, то КОНР позаботился о большем распространении газет, о создании возможностей для приема радиопередач и об устройстве лагерных библиотек. 10 января 1945 г. газета «Воля народа» опубликовала настоятельный призыв: предоставлять для этой цели любого рода «книги, журналы, учебники, альманахи» на всех языках народов России [924]. В целом бывало так, что пропагандисты РОА, прежде чем приступить к своей непосредственной работе, знакомились с условиями в соответствующем лагере военнопленных. Если поступали жалобы от военнопленных или иным образом обнаруживались недостатки в отношении размещения, санитарного оборудования, обеспечения продовольствием и одеждой, денежного содержания или обращения со стороны немецкого персонала, то это находило соответствующее отражение в подававшихся ими докладных записках. А поскольку они направлялись инстанциям вермахта, то пропагандисты таким способом могли способствовать и улучшению условий. Во всяком случае в целом КОНР сыграл в отношении военнопленных позитивную роль. Тому имеется косвенное подтверждение и из советских уст. Офицер Красной Армии, который в лагере Ландау летом 1945 г. агитировал за добровольное возвращение в СССР, пытался снискать доверие среди пленных военнослужащих Власовской армии, заявив буквально следующее: «Комитет освобождения принес большую пользу, вырвав из немецкого плена тысячи солдат. В этом его несомненная заслуга, и за это мы ему благодарны» [925].

Таким образом, можно подытожить: быстро развивавшиеся подразделения и учреждения КОНР стали за краткий период своего существования авторитетной стороной в переговорах, которую нельзя было больше игнорировать. Немцы, привыкшие до сих пор бесцеремонно обращаться с миллионной массой русских, находившихся в их власти, по своему усмотрению, внезапно увидели перед собой инстанцию, которая ограничивала их собственную власть и с которой им приходилось считаться. А у практически бесправных и эксплуатируемых до сих пор русских неожиданно появился влиятельный защитник и поборник их жизненных интересов. Тем самым наметились совершенно новые условия. Конечно, КОНР за 5 с лишним месяцев его существования было невозможно распространить во всех отношениях свою компетенцию на находившихся по эту сторону фронта соотечественников. Но ситуация все же явно развивалась в подобном направлении. При этом следует также всегда иметь в виду, что урегулирование жизненных условий русских соотечественников в Германии представляло, так сказать, лишь побочную задачу Освободительного движения, подлинная цель которого состояла ведь в том, чтобы добиться изменения политических условий в самой России. Но уже под этим углом зрения, в результате своих усилий, направленных на облегчение участи миллионов восточных рабочих и военнопленных, и достигнутых при этом успехов, Русское освободительное движение предстает перед историей полностью оправданным в морально-политическом отношении.

843. Тишков А. Предатель перед советским судом. С. 90.

844. Судя по приговору, вынесенному 21.6.1945 г. в Москве членам польского эмигрантского правительства, руководителям демократических польских партий и последнему командующему польской армией на родине, генерал-полковник юстиции В. Ульрих и после войны еще являлся председателем Военной коллегии Верховного суда СССР. См.: Documents on Polish-Soviet Relations. Vol. 2. P. 614. Так, Ульрих 26–30 августа 1946 г., через несколько недель после процесса против генерала Власова, руководил и процессом против генерал-лейтенанта Белой армии Семенова и других, который также завершился смертными приговорами, Выписка из приговора по делу атамана Семенова и др. // BA-MA. MSg 149/14.

845. Grigorenko P. Erinnerungen. S. 171.

846. Trepper L. Die Wahrheit. S. 319; см. также: Heller M., Nekrich A. Geschichte der Sowjetunion. Bd. 2. S. 125.

847. Поздняков В. Суд над генералом Власовым. С. 482.

848. Тишков А. Указ. соч. С. 89–90; Титов Ф. Клятвопреступники. С. 214; Последние часы генерала Власова, 20.3.1973 (на нем. яз.). // Архив автора.

849. Тишков А. Указ. соч. С. 98.

850. Манифест Комитета Освобождения Народов России. // Воля Народа, № 1, 15.11.1944.

851. Китаев. Русское Освободительное Движение. С. 48–49. // BA-MA. MSg 149/8.

852. Тишков А. Указ. соч. С. 89, 95; Титов Ф. Указ. соч. С. 214.

853. Визит генерала Власова. Капитан Кнот, начальник отдела пропаганды «Остланд» (на нем. яз.). // BA-MA. RL 2/v. 3058a. Пресловутое пропагандистское издание «Недочеловек» (Der Untermensch) хотя и являлось антисемитским, но, вопреки утверждению Краусника и Вильгельма: (Krausnick H., Wilhelm H.H. Die Truppe des Weltanschauungskrieges. S. 123), не антирусским. Так называемыми «недочеловеками» предстают, например, Черчилль и Рузвельт. Что касается русских, то они изображаются как жертвы воплощенной в большевизме туманной категории «недочеловечности» (Untermenschentum). Имеется, например, подпись под иллюстрацией: «Так, как плачут эти русские женщины, придется плакать и вам, женщины Европы!»

854. Воля Народа, № 12 (85), 18.2.1945.

855. Высказывания русского полковника Боярского о политической ситуации и перспективах (на нем. яз.). // BA-MA. RH 58/67.

856. В единении наша сила. На собраниях наших соотечественников-рабочих в Германии. // Воля Народа, № 12 (13), 23.12.1944.

857. Grigorenko P. Erinnerungen. S. 174; см также: Николаев А. Так это было. С. 270.

858. Поручик РОА Дмитриев. У нас есть идейный и боевой центр. // Воля Народа, № 3 (4), 22.11.1944.

859. Бухардт Ф. Рукопись 1946 г. С. 9 (на нем. яз.). // BA-MA. Sammlung Steenberg; Кромиади К. За землю, за волю. С. 173; Heller M., Nekrich A. Geschichte der Sowjetunion. Bd. 2. S. 122.

860. Ausk S. Vojska generla Vlasova. S. 28, 31; Ауски С. Предательство и измена. С. 35–36, 266–267; Elliott M. Andrei Vlasov. P. 87.

861. В обзоре иностранной прессы из Берна говорится: «“Нойе Цюрхер Цайтунг”» коментирует появление “Воли народа”. Пресс-служба Министерства иностранных дел. Сообщения иностранной прессы, 6.12.1944 (на нем. яз.). // PA AA Bonn. Handakten Megerle. Bd. 7/4; Китаев. Русское Освободительное Движение. С. 50. // BA-MA. MSg 149/8.

862. Conquest R. The Great Terror. P. 491; см. также: Souvarine B. Stalin. S. 621.

863. Schapiro L. Der politische Hintergrund. S. 104.

864. Фрёлих С. Рукопись. С. 22 (на нем. яз.). // Архив автора; Аски С. Предательство и измена. С. 294–295.

865. См. прим. 104.

866. Поздняков В. Андрей Андреевич Власов. С. 258, 274; Он же. К статье г-жи Н. Логуновой «Правда в американском журнале о Власове». // BA-MA. MSg 149/56.

867. См. прим. 29.

868. Генерал-лейтенант Жиленков в Братиславе. Информационное Бюро Комитета Освобождения Народов России; Наша цель – свобода народов. Речь генерал-лейтенанта Г.Н. Жиленкова перед представителями словацкого народа в Братиславе 8 января 1945 г. // За Родину, № 5 (19), 18.1.1945; см. также обстоятельное изложение в кн. Ауски С. Предательство и измена. С. 73.

869. Кёстринг Э. Власов, 31.1.1946. С. 9 (на нем. яз.). // BA-MA. MSg 149/8. О позиции генерала Кёстринга в отношении Власова см. также: Herwarth H. Zwischen Hitler und Stalin. S. 333.

870. Katkow G. German Foreign Office Documents. P. 181–189.

871. Hahlweg W. Lenins Reise durch Deutschland.

872. Grigorenko P. Erinnerungen. S. 174.

873. Кромиади К. Суд или расправа? // Новое Русское Слово, 28.5.1973.

874. Тишков А. Указ. соч. С. 94–95.

875. Бухардт Ф. Рукопись 1946 г. С. 1, 4, 14 (на нем. яз.). // BA-MA. Sammlung Steenberg; Он же. 27.2.1966. С. 4. // Там же; Письмо д-ра Фридриха Бухардта (на нем. яз.). // Там же.

876. Тишков А. Указ. соч. С. 91; см.: Бывший командующий 2-й армией, генерал-лейтенант Власов, бывший командир 41-й стрелковой дивизии, полковник Боярский – подполковнику фон Рённе, Винница, 3.8.1942 (на нем. яз.). // PA AA. Bonn. Handakten Etzdorf. Bd. 24.

877. Соглашение между правительством Великогерманского рейха и председателем Комитета освобождения народов России, 18.1.1945 (на нем. яз.). // ADAP. Serie E. Bd. VIII. № 341 (см. приложение); Кредитное соглашение. // Воля Народа, № 8 (21), 24.1.1945; Орлов. На чьи деньги создавалось Русское Освободительное Движение? // Кромиади К. За землю, за волю. С. 279.

878. Тишков А. Указ. соч. С. 96; Титов Ф. Указ. соч. С. 225–226.

879. Рейхсминистр фон Риббентроп – посланнику фон Зоннлейтнеру, 21.10.1944 (на нем. яз.). // ADAP. Serie E. Bd. VIII. № 297; Докладчик Вильгельмштрассе об Освободительном движении генерала А.А. Власова, 14.11.1944. // Русское Освободительное Движение. С. 29–30.

880. Бухардт Ф. Рукопись 1946 г. С. 11 (на нем. яз.). // BA-MA. Sammlung Steenberg; Китаев. Русское Освободительное Движение. С. 63. // BA-MA. MSg 149/8.

881. Народы России объединяются для борьбы с большевизмом. Информационное Бюро Комитета Освобождения Народов России. // Воля Народа, № 1, 15.11.1944.

882. Кромиади К. За землю, за волю. С. 175.

883. Информационное сообщение. Информационное Бюро Комитета Освобождения Народов России. // Воля Народа, № 11, 20.12.1944; Hoffmann J. Deutsche und Kalmyken. S. 154, 198.

884. Кромиади К. За землю, за волю. С. 182, см. также в дальнейшем.

885. Поздняков В. Андрей Андреевич Власов. С. 325; О Юридическом отделе. // BA-MA. MSg 149/8; Председатель Научного Совета Проф. Д-р Москвитинов. К сведению научных работников. // Воля Народа, № 9 (22), 27.1.1945; Он же. Задачи Научного Совета. // Там же, 31.1.1945.

886. К сведению работников просвещения. // Воля Народа, № 8, 9.12.1944.

887. Доклад председателя Организационного Комитета СМНР, 22.3.1945. // BA-MA. MSg 149/6; Инструкция № 1 Центрального Организационного Комитета Союза Молодежи Народов России. Befreiungskomitee der Vlker Rulands, СМНР, Председатель (Дьячков), 24.3.1945. // Там же; Временное положение о Союзе Молодежи Народов России, там же; Молодежь Народов России! Обращение Организационного Комитета Союза Молодежи Народов России. // Там же.

888. Медицинское Управление… объявляет регистрацию всех медицинских работников. // Воля Народа, № 5, 29.11.1944.

889. Ф. Б. Красный Крест при Комитете Освобождения Народов России. // Там же.

890. Народная Помощь. // Там же, № 4 (17), 10.1.1945; Речь Г. Алексеева о Народной Помощи. // За Родину, № 3 (17), 11.1.1945; Народная помощь Комитета освобождения народов России. Сообщения для командиров восточных войск особого назначения и штаб-офицеров местных вспомогательных сил, № 21, Генерал добровольческих частей при ОКХ, № 3/201/45 секретно, 1.3.1945 (на нем. яз.). // Архив автора.

891. Казанцев А. Третья сила. С. 257.

892. Объявление. Организационно-методический отдел ГУП. // За Родину, № 2 (16), 7.1.1945.

893. Казанцев А. Третья сила. С. 293.

894. Радиостанция Комитета Освобождения Народов России. // Воля Народа, № 1, 15.11.1944; Автобиография Дудина Льва Владимировича. // BA-MA. MSg 149/29.

895. КОНР. // BA-MA. MSg 149/27.

896. Совет по делам вероисповеданий при Комитете Освобождения Народов России. // За Родину, № 5 (19), 18.1.1945.

897. Тишков А. Указ. соч. С. 95.

898. Титов Ф. Указ. соч. С. 233.

899. Посол Гарриман – государственному секретарю, 11.6.1945. // FRUS. 1945. Vol. 5. P. 1097; Tolstoy N. Victims of Yalta. P. 408.

900. Galay N. Political Groups. P. 228.

901. Терехов. Чудовищное преступление большевиков в Круппе-Мюле. // Воля Народа, № 8 (21), 24.1.1945; Злодейский расстрел русских и украинских рабочих советскими танкистами. // За Родину, № 8 (22), 28.1.1945.

902. Дневная сводка о положении в Берлине от 27 января 1945 г. В книге: Hitlers Lagebesprechungen. S. 844.

903. Tolstoy N. Victims of Yalta. P. 316, 409.

904. См. прим. 855.

905. Выступление бывших советских офицеров перед восточными рабочими, 21.3.1944 (на нем. яз.). // Архив автора; Плющов-Власенко Б. Крылья свободы. С. 40. // Там же.

906. Кромиади К. За землю, за волю. С. 196; Каштанов. Поездка в Верхнюю Силезию. // BA-MA. MSg 149/8.

907. В Гражданском Управлении Комитета Освобождения Народов России. Интервью с начальником Управления генерал-майором Закутным. // Воля Народа, № 7, 6.12.1944.

908. Новый подъем Освободительного движения. Речь председателя Комитета Освобождения Народов России А.А. Власова на заседании Комитета 17 декабря 1944 г. // Там же, № 11, 20.12.1944.

909. Конгресс русской молодежи. // Воля Народа, № 7, 6.12.1944; Положение о значке Союза Молодежи Народов России (С.М.Н.Р.). // BA-MA MSg 149/6.

910. См. прим. 907.

911. Владимир Б…. Feldpost 19000. Центральное Справочное Бюро. // За Родину, № 6 (20), 21.1.1945; См.: Розыски. // Воля Народа, № 2, 18.11.1944 и след.

912. Богатырчук Ф. Лепта рабочего. // Воля Народа, № 6, 3.12.1944; см. сообщения «Народной Помощи». // Там же, № 1 (14), 1.1.1945, № 8 (21), 24.1.1945, № 9 (22), 27.1.1945 и др.

913. Детская елка. «Ручьи текут из капель дождевых». // За Родину, № 3 (17), 11.1.1945; см. также прим. 890.

914. Розенберг – Бергеру, 23.11.1944 (на нем. яз.). // BA. R 6/38; Доктор Н. По поводу. С. 110.

915. См. прим. 29. Усилиям КОНР по улучшению положения восточных рабочих уже предшествовали действия генерала добровольческих частей. А именно, после передислокации добровольцев в германские прифронтовые районы тем, соприкоснувшись с восточными рабочими, пришлось констатировать многочисленные недостатки. «На основе установлений и донесений войск» генерал добровольческих частей немедленно направил настоятельные ходатайства «компетентным министерствам Рейха». В результате его усилий руководимая им инстанция смогла объявить 24.10.1944 г. в изданных и на русском языке указаниях для пропаганды (архив автора), в частности, о следующих распоряжениях:

1. «Отменена прежняя нашивка восточных рабочих, свидетельствующая об их поднадзорном положении».

2. «Согласно директиве Министерства продовольствия рейха земельным продовольственным органам от 26.7.44, снабжение восточных рабочих улучшено в пределах общего продовольственного положения».

3. «Восточные рабочие в отношении условий выплаты заработной платы и жалования отныне уравнены с прочей иностранной рабочей силой». На практике восточные рабочие должны были иметь «такие же ставки заработной платы и жалованья, что и занятые тем же трудом сопровождающие их германские граждане».

4. «Но в ответ на просьбу генерала добровольческих частей рейхсминистр д-р Геббельс в своем качестве уплномоченного Рейха по тотальной военной мобилизации письмом от 22.9.44 г. решил, что обслуживание добровольцев, как и восточных рабочих, туземными художественными группами будет продолжено. Общее желание рейхсминистра д-ра Геббельса и генерала добровольческих частей, генерала кавалерии Кёстринга состоит в том, чтобы добровольцы, как и восточные рабочие, видели в этом частицу родины». Однако, как настоятельно отмечалось 24.10.1944 г., эти меры «частично… еще находятся в стадии реализации».

916. Заметки о беседе генерала Власова с рейхсмаршалом Герингом. Оберфюрер СС д-р Крёгер, 4.2.1945 (на нем. яз.). // Архив автора; Плющов-Власенко Б. Крылья свободы. С. 61–62. // Там же.

917. Доктор Н. По поводу. С. 109.

918. См. прим. 887, Доклад, а также прим. 909, Положение.

919. Главное Гражданское Управление КОНР’а. // BA-MA. MSg 149/6; Борьба за права «остовских» рабочих (в газете «Борьба»). // BA-MA. MSg 149/27.

920. См.: Плющов-Власенко Б. Крылья свободы. С. 103. // Архив автора.

921. Днепровский. Освобождение советских военнопленных. // За Родину, № 5 (19), 18.1.1945.

922. Спиридонов А. Формы и методы устной пропаганды. С. 4, 39. О личности полковника Спиридонова см.: Автобиографические данные полковника Спиридонова, Сводка № 678, 9.6.1947. // BA-MA. MSg 149/29; Умер полковник РОА Алексей Иванович Спиридонов. // Там же; Д-р К. Полковник Алексей Иванович Спиридонов – Некролог. // Там же.

923. «Доклады, с которыми лейтенант Агеенков выступает перед русским вспомогательным персоналом, приветствуются тем… в конечном счете, потому, что предоставляется возможность высказать жалобы и пожелания такой инстанции, перед которой можно соответственно выразиться на собственном языке и о которой предполагается, что она в состоянии легче довести выраженные пожелания до реализации». Майор Ламмерер – в зенитную группу «Швейнфурт», 30.1.1945 (на нем. яз.). // BA-MA. RL 12/77; см. также прим. 348–350.

924. Обращение: Воля Народа, № 4 (17), 10.1.1945.

925. Выписки из дневника генерал-майора Бородина, 23.7.1945. // BA-MA. MSg 149/46.

Заключение

В изданном в 1943 г. в Великобритании сборнике статей «Россия в войне» (Russia at War), в статье от 4 ноября 1941 г. под заголовком «Страха нет» (There is no Fear) имеется следующее прямо-таки потрясающее утверждение ведущего глашатая советской пропаганды, писателя Ильи Эренбурга: «Эта война – не гражданская война. Это отечественная война за Россию (т е. за Советский Союз). Нет ни единого русского, который против нас. Нет ни единого русского, который бы поддержал немцев» [926]. Эти разглагольствования не только показательны для того метода, которым советская пропаганда пыталась противодействовать поразительному факту, что к данному моменту миллионы красноармейцев уже сдались в плен немцам и тем самым, по советским представлениям, стали дезертирами и предателями советской власти. Здесь запоминающимися словами впервые выражен и тот возведенный в догму тезис, что советские солдаты оставались верны «своей социалистической Родине», «своей партии», что «высочайший советский патриотизм» и «глубочайшая преданность Коммунистической партии» явились причиной «массового героизма» на войне. Еще недавно начальник Института военной истории Министерства обороны СССР, генерал-лейтенант, профессор Жилин, один из ответственных за идеологическое равнение советских солдат на славное прошлое «Великой Отечественной войны», подкрепил и увековечил эти символы веры патетическими, если не сказать гимноподобными, словами [927].

Но сведения о том, что миллионы советских солдат сдались в плен немецким оккупантам, что на войне, торжественно названной «Великой» и «Отечественной», «сотни тысяч» или, как мы знаем сегодня, «миллион» (оценки доходят даже до двух миллионов) [928] из них вооружились на стороне «злейшего врага» именно против этой «социалистической Родины», не остались неизвестными и в СССР. Это явление столь чудовищно и уникально в военной истории, что даже Солженицын, в немалой мере способствовавший распространению информации о нем, смог объяснить его себе поначалу лишь физическими бедствиями красноармейцев, преданных советским правительством, в немецком плену. Правда, он уже и тогда пришел к выводу, что в основе этого феномена все же, видимо, лежали более глубокие причины, т. е. не иначе как социально-политические [929]. Вновь и вновь воспроизводимое указание на бедственное положение советских военнопленных как мотив их вступления в вооруженные силы на немецкой стороне действительно оказывается мало состоятельным. Ведь когда, наряду с представителями среднеазиатских и кавказских народов, а также с казаками, путь в организуемые немцами добровольческие части был открыт и для русских, условия в лагерях военнопленных уже ощутимо изменились к лучшему. Следовательно, военнопленным не нужно было, скажем, вступать в восточные части из-за того, что в противном случае им приходилось опасаться голодной смерти, не говоря уже о том, что такой мотив, с советской точки зрения, не мог иметь ни малейшего оправдания, а потому и не являлся основанием для прощения. А кроме того, немцы придавали первостепенное значение строгому соблюдению принципа добровольности. Напротив, широким фронтом стихийно пробивало себе путь движение, порожденное если не активной враждой к сталинскому режиму, то, по крайней мере, – что, согласно советской доктрине, не менее порочно – полным равнодушием и индифферентностью к коммунистической системе власти. Причины перехода на другую сторону могли иметь в конкретных случаях различную природу, но они все же всегда проистекали из негативного опыта соприкосновения каждого красноармейца с «советской социалистической общественной системой», которая, согласно компетентной оценке, «представляет собой самую антигуманную систему, когда-либо существовавшую в истории человечества» [930].

Русское освободительное движение не было порождено генералом Власовым и не возникло лишь в период Второй мировой войны. Вооруженное сопротивление большевикам существовало с момента их насильственного прихода к власти в 1917 г. [931] Напомним только о больших крестьянских войнах, о волнениях промышленных рабочих, прежде всего в Петрограде, о восстании матросов Кронштадта, некогда «красы и гордости» большевистской революции, о выступлении казачества, о борьбе национального сопротивления на Кавказе и в Средней Азии. Все эти выступления были зверски подавлены, однако дух сопротивления народа этим сломлен не был. Огромные потрясения насильственной коллективизации, всеобщие лишения из-за беспощадно (и при определяющем участии зарубежных технических специалистов) проведенной индустриализации, «безжалостный массовый террор» [932] большевиков, особенно в период бредовых сталинских чисток, – все это неизгладимо запечатлелось в сознании всех народов Советского Союза. Поэтому неудивительно, что в условиях германско-советской войны на территориях, где перестал существовать аппарат контроля и террора НКВД, начало открыто выражаться накопившееся недовольство населения и здесь сформировались и новые формы сопротивления. Правда, реальные собственные устремления русского народа практически не имели возможностей проявиться перед лицом эксплуататорской и колониальной политики Гитлера на Востоке. И лишь в конце 1942 г. национальные русские силы приобрели центр кристаллизации в лице генерала Власова. То, какие трудности еще пришлось преодолевать освободительному движению даже под руководством Власова, здесь нет необходимости повторять. Остается лишь отметить, что, несмотря на все превратности завершающей стадии войны, оно в лице КОНР и РОА (ВС КОНР)нашло прочное организованное выражение.

В настоящей работе, предметом которой является ядро Освободительного движения – история Русской освободительной армии, не оставляя при этом без внимания политические рамки и деятельность Комитета освобождения, сознательно избраны новые пути. В отличие от обычных попыток объяснения, которые и власовское движение в состоянии воспринимать лишь исключительно немецкими глазами, как акцию, предпринятую немецкими кругами («руководство рейха, СС и вермахт») для предотвращения грозившего рейху поражения [933], в настоящей работе Освободительная армия и Комитет освобождения вполне сознательно рассматриваются, как таковые. Национальное русское движение, которому Власов дал свое имя, тем самым отнесено к русской истории, что, естественно, не исключает его связи и с историей Германии и западных держав в период Второй мировой войны. Кроме того, особая задача заключалась в том, чтобы выделить и позитивные моменты в отношениях немцев и русских друг к другу.

Если еще раз бросить взгляд на основы германско-русского союза 1944 года, то едва ли можно усомниться, что, не говоря уже о заведомо непримиримом Гитлере, даже Гиммлер, по конъюнктурным причинам открывший путь Освободительному движению, никогда не думал о подлинном примирении с Россией. Это становится ясно из того, что еще в августе 1944 г., когда его встреча с Власовым давно уже была решенным делом, он в одной речи объявил «незыблемым» то, «что мы передвинем границы народности на 500 километров к Востоку» [934], или по тому, как он 8 января 1945 г. еще раз подчеркнул, что «район Москвы» станет западным пограничным районом будущей России и что на этой основе он вполне может представить себе и дружбу с Россией [935]. С другой стороны, Власов с самого начала был за честный и почетный союз с Германией. Достоверно известно, что как русский патриот он ни в одно мгновение не был готов смириться с ущемлением национальной целостности или интересов России. В этой связи нужно учесть следующее: один Третий рейх вел борьбу не на жизнь, а на смерть с Советским Союзом. Западные державы в широчайших масштабах сотрудничали со сталинским режимом и поддерживали его гигантскими поставками вооружения и материалов. Освободительное движение, направленное против сталинской тирании, в этих условиях вообще не обладало свободой выбора союзника, только в немецком лагере и с помощью немцев оно получило возможность вооружиться для предстоящей освободительной войны. Тем не менее, это обстоятельство не дает оснований в какой-либо форме связывать Власова и его соратников с национал-социализмом. Комитет освобождения народов России в корне отличается и от организованного на советской стороне Национального комитета «Свободная Германия», который был всего лишь «вспомогательным внешнеполитическим инструментом Советов» и «замаскированной прокоммунистической организацией» [936]. То, что Власов не имел отношения к гитлеризму, однозначно вытекает из Пражского манифеста и подтверждается результатами настоящего исследования. Тому, кто ошибочно пытается обнаружить в союзе Власова с гитлеровской Германией компрометацию Русского освободительного движения как такового, следует напомнить, что в таком случае и западные державы в несравненно более сильной мере морально скомпрометировали и осрамили себя своим союзом со сталинским СССР. Кроме того, нельзя не видеть, что во время Второй мировой войны Германия, в отличие от унифицированного Советского Союза, не являлась политически однородным образованием, что за спиной Гитлера и, видимо, при его сознательном попустительстве, здесь конкурировали друг с другом за власть и влияние самые разные течения. Власов и другие русские деятели не раз высказывали свое безграничное удивление по поводу того, что в таком авторитарном вождистском государстве, как Германия, могут существовать столь разные группировки и относительно широкие возможности противодействовать официальной политике. Исходя из своих контактов с руководящими кругами Вермахта, государства и даже СС, для которых Россия, похоже, все еще представляла собой прочную величину на европейской географической карте, они и предались надежде, что разум возобладает и что все-таки еще удастся, тем более под впечатлением от изнурительной войны, достичь честного примирения между Германией и Россией на традиционных основах международных отношений.

При исторической оценке Власова существенную роль играет указание на неудачу возглавляемого им Освободительного движения. Когда тому в конце 1944 г. удалось приобрести организованную форму, окончательное поражение Германии действительно вырисовывалось уже настолько отчетливо, что даже такие влиятельные сторонники русско-немецкого взаимопонимания, как генералы Кёстринг и Гелен, т. е. офицеры, относившиеся к Власову с полной симпатией и использовавшие все свое влияние, чтобы создать русскую национальную армию, теперь считали это смелое предприятие бесперспективным [937]. Наряду с указанием на упущенный тем временем исторический шанс, порой высказывается и еще один аргумент – а именно, что союз с национал-социалистической Германией был заведомо бесцельным ввиду известных планов Гитлера на Востоке. Что касается этого возражения, то следует, во всяком случае, напомнить: сам Гитлер еще в 1943 г. категорически заявлял, что никогда не создаст русскую армию, т. к. тем самым заведомо и полностью выпустит из рук свои цели войны на Востоке [938]. И именно такая армия, способная в случае благоприятного развития ситуации выставить политические требования, которых столь опасался Гитлер, и поставить под угрозу его свободу действий на Востоке, теперь стала реальностью. Этот вопрос, конечно, носит лишь гипотетический характер. Но нельзя не признать, что даже с точки зрения Гитлера создание русского политического центра и формирование русской национальной армии никогда не казалось бесцельным и незначительным, а всегда являлось серьезным фактором, направленным против его собственных амбиций. Кроме того, позволительно спросить, не могли ли западные державы, уже поддержавшие коммунистическую Россию против Гитлера, тем более поддержать против Гитлера некоммунистическую Россию. Но тем временем власть Гитлера неудержимо шла на убыль. Не на него возлагал Власов свои надежды, а на готовые к примирению силы в руководстве германского Вермахта и государства. Но прежде всего он хотел – причем с согласия своих немецких друзей – стать как можно более сильным в военном отношении, чтобы после краха Германии, которого он ожидал лишь в конце 1945 г., при неизбежном, как он считал, конфликте западных держав с Советским Союзом выйти на арену в качестве «Третьей силы» и попытаться теперь реализовать свои политические цели при поддержке Великобритании и США – умозрительное рассуждение, хотя и опережавшее события во временном аспекте, но в содержательном плане вовсе не столь уж неверное [939].

Наконец, возражение, что Русское освободительное движение, в конечном счете, потерпело неудачу и для ее предсказания не нужно было быть пророком, упускает из вида момент решающей важности. А именно, то, что историческое значение национально-освободительной борьбы никоим образом не определяется лишь ее успехом или неудачей. Ведь в новой истории нередко именно неудачные выступления приобретали особую силу воздействия. Напомним лишь о восстании Тадеуша Костюшко в 1794 г., о революциях в Германии и Венгрии в 1848–1849 гг. и, не в последнюю очередь, о покушении на Гитлера 20 июля 1944 г. Сколь бы ни различались эти попытки освобождения по своим мотивам и целевой направленности, одно их, тем не менее, объединяет – а именно, то, что они, вопреки своей неудаче, приобрели среди потомков легендарный нимб. А какой миф возрос из «революционного безумия» Парижской коммуны 1871 года, хотя, согласно столь меткому суждению социалиста Франца Меринга, восстания «более глупого и бесцельного, возможно, никогда не было во всей мировой истории!» [940] Иное дело – Русское освободительное движение генерала Власова. Оно было опаснейшим «вызовом режиму» и тем самым имело все предпосылки, чтобы занять почетное место в истории России. Безошибочным признаком того, что Освободительной армии и Комитету освобождения было присуще глубокое политическое значение, выходящее за пределы непосредственной пользы, явились тщетные попытки на советской стороне преодолеть власовскую проблему – сначала при помощи полного замалчивания этого уникального феномена, затем путем шатаний туда-сюда, посредством неуверенной дискуссии с использованием неправдоподобных аргументов. Александр Некрич, которого наверняка можно считать хорошим знатоком идейных течений в Советском Союзе, с полным основанием посвятил Власовскому движению в своей «Истории Советского Союза» целую главу. Но и он, как уже до него Александр Солженицын, еще не сумел, собственно, воздать должное Власову. Как пишет Некрич, спор интеллектуалов в Советском Союзе об исторической оценке Власова так и не нашел завершения. [941] В этот контекст вписывается настоящий том, где на основе всех доступных документов впервые дается полное обозрение краткой истории Русской освободительной армии генерала Власова. Он содержит весомые аргументы, способные возбудить дискуссию и содействовать нахождению исторической правды.

926. Ehrenburg I. Russia at War. P. 228.

927. Жилин П. Проблемы военной истории. С. 291, 289, 325.

928. Mnter O. Die Ostfreiwilligen. S. 214, 220.

929. Solschenizyn A. Der Archipel GULAG. S. 247, 253.

930. Heller M., Nekrich A. Geschichte der Sowjetunion. Bd. 2. S. 218. Суварин, бывшее доверенное лицо Ленина и Троцкого, пишет в своем основополагающем труде о Сталине, что «сталинский режим» «был ненавистен порабощенным народам как своего рода рабовладельческий режим» (Souvarine B. Stalin. S. 621). Николаев, чей отец-священник в 1937 г. был расстрелян органами НКВД, называет коммунистическую тиранию «грубейшим бандитизмом в государственном масштабе». (Николаев А. Так это было. С. 276, 267).

931. Heller M., Nekrich A. Geschichte der Sowjetunion. Bd. 1. S. 90, 99.

932. Там же. S. 57.

933. Volkmann H.E. Das Vlasov-Unternehmen.

934. Die Rede Himmlers. S. 393.

935. См. прим. 29.

936. Frieser K.H. Krieg hinter Stacheldraht. S. 9, 12.

937. Herwarth H. Zwischen Hitler und Stalin. S. 333; Gehlen R. Der Dienst. S. 114.

938. См. также: H. Kr. Zu Hitlers Ostpolitik. S. 308.

939. Thorwald J. Die Illusion. S. 14.

940. Mehring F. Die Pariser Commune. S. 647.

941. Heller M., Nekrich A. Geschichte der Sowjetunion. Bd. 2. S. 123.

Приложения