История Андрея Петрова Переверзев Игорь

Глава 18

На улице гулял легкий теплый ветер, мы надели пиджаки и стали прощаться. Наш молодой шеф выглядел немного грустным. Мощные лампы у входа освещали его впалые скулы и мешки под глазами, длинную шею и мелкие ворсинки рубашки.

– Я вас отвезу, садитесь, – сказал он.

– Большое спасибо, но мне здесь недалеко, – сказал Штейн и сделал подобие улыбки.

– А мне к офису, – сказал я. – Кое-что забыл. Виталий довольно кивнул. Видимо нам все же стоило закончить разговор, похоже, мы оба это понимали.

Большой носовский «мерседес» медленно и неторопливо развернулся, заставляя только что подъехавших гостей оборачиваться и завидовать. Впереди какая-то девушка не могла попасть в проезд, отчего на выезде со стоянки создалась небольшая пробка. Как сумасшедшая она крутила рулем, зачем-то сигналила и кричала в окно, в общем, похоже, у нее истерика.

– Гляньте на эту дуру, шеф! – сказал водитель Носова и загоготал, как это умеют делать дебилы или таксисты со стажем в двадцать и более лет.

Мы улыбнулись, наблюдая, как сантиметр за сантиметром машина блондинки начинает вписываться в нужную траекторию. Я посмотрел в боковое окно и увидел исчезающую в ночи фигуру Штейна. Немного сгорбленный, но походка его была быстрой и напряженной. Куда он идет? Насколько я знаю, в этом районе у него никого нет, быть может, ему просто не понравился вечер или он пронюхал что-то неладное и обиделся, как с ним иногда бывает.

– Ну наконец-то, ай дура! – сказал водитель чуть громче, чем того требует присутствие шефа, и мы тронулись. Проезжая мимо «ауди» этой глупой миниатюрной блондинки, я еще раз отметил, что на красных машинах этой марки ездят либо беспечные девушки, либо гомики (или похожие на них).

За окнами мелькал вечер обычного рабочего дня. Никакого настроения, никакого веселья. Да и откуда ему взяться во вторник? Настроение оно ведь общее и передается большинством. Даже если вам не надо ходить на работу во вторник или в среду, ничем таким веселым в большом городе себя особо не займешь (если вы не наркоман или дебил, разумеется), то ли дело в пятницу или субботу, когда все только и думают, как наденут все лучшее, что у них есть, и, как говорится, пойдут вразнос.

– Андрей, ты не против, если мы заскочим ко мне ненадолго, я хотел бы закончить разговор? – спросил Носов так же неожиданно, как обычно случается понос.

– Конечно, не против, – ответил я, поймав себя на мысли, что я вообще ничего не против. Я прильнул к окну и просто наслаждался тихой ездой по ночному городу.

– Вот и хорошо, – сказал Носов и принялся писать кому-то сообщение.

Мне было так хорошо и спокойно, что никуда не хотелось ехать, а говорить – тем более. Так бы и слушал всю жизнь тихий свист колес носовского «мерседеса», так бы и дожил до конца дней своих в полудреме. По большому счету, кому какое дело, буду я бегать как какой-нибудь чемпион-марафонец днями напролет по коридорам нашего большого здания или просижу здесь у окна еще лет двадцать. Я подумал о своей будущей книге, нет, все-таки я должен дописать ее. Почему я стараюсь никому о ней не говорить? Может, боюсь, что выйдет не очень? Но это же бред, как же я пойму, пока не сделаю все, что в моих силах, думаю я, по пути замечая, как две пьяных девушки ловят такси. Я вспомнил Хеллера, его книгу «Что-то случилось». Наверное, у каждого в жизни настает момент, когда он понимает, что попадает в ступор и ему кажется, что теперь и впрямь что-то случилось, что все пошло как-то через задницу, проще говоря, и что никто не сможет ответить на твои вопросы, кроме тебя самого…

Ворота открывались медленно, вверху по углам моргали желтые лампы, я завороженно наблюдал за всем этим и гадал, что же там, внутри двора. Носов умудрился поселиться в центре города, да еще и в частном доме. Мы вкатили во двор, мощенный цветной плиткой. То тут то там торчали мелкие кустарники и небольшие деревья, газон был подсвечен, все чисто и пахнет как в лесу: сразу видна рука мастера по всяким зеленым насаждениям. Справа от ворот стоял небольшой домик, там горел свет, и чья-то лысая голова приветливо кивала до тех пор, пока Носов не махнул в ответ.

– Охранник Витя, он еще и садовник у меня, – сказал Носов.

– А-а-а, – ответил я.

Виталий зашагал в сторону крыльца, махнув мне рукой, не отставай, мол. За спиной послышался скрип ворот и звуки отъезжающей машины, видимо, водитель на сегодня свободен. Я шел по мощеной тропинке и любовался каждой плиткой, казалось, что ее вручную помыли шампунем. Я боялся нечаянно шаркнуть и оставить черный след от подошвы, который наверняка испортил бы общую идиллию. Фонарные столбы, трава на газоне, сочные листья деревьев – все было каким-то уж слишком неестественно живым, сразу понятно – хозяин настоящий фанат чистоты и любит природу.

Как ни странно, входную дверь своего двухэтажного дома Носов открыл обыкновенным ключом; никаких там приложенных пальцев или кодовых замков, все по старинке. Мы зашли в большой холл, со вкусом обставленный и с большой люстрой, свисающей будто луна, разделись и последовали в столовую. Дом моего шефа был хорошим и уютным, без лишней показухи и вычурности, в общем, хорошее добротное жилье состоятельного человека.

– Я почти всегда здесь. Тут стол, стулья, компьютер, холодильник и небольшая библиотека, а мне больше ничего и не надо. На втором этаже три спальни и санузел, думаю, никому не интересно все это смотреть, – сказал Носов и уселся за большой лакированный стол.

Я кивнул, аккуратно отодвинул стул и сел напротив. Действительно, по-моему, только женщинам интересно зайти в каждую комнату незнакомого дома, посмотреть обои, мебель, люстры, потрогать статуэтки и все такое прочее. Признаюсь, ни разу не видел мужика, пришедшего в гости впервые, который бы переминался с ноги на ногу, ожидая, когда хозяева наконец скажут: «Ну, а теперь мы покажем вам дом!»

Мы сидели молча, смотрели друг на друга, по очереди убирая взгляд. На столе между нами корзина со свежими фруктами. На меня смотрело сочное зеленое яблоко и несколько виноградин. Носов придвинул тарелки поближе.

– Угощайся, – сказал он виновато, как обычно говорят хозяйки, у которых на ужин опять макароны.

– Спасибо.

Я безо всякого стеснения взял самое большое яблоко и аккуратно начал фруктовую трапезу. Откусив второй раз, я понял, что хруст настолько громкий, что буквально заполняет собой пространство. Я отложил фрукт и громко засмеялся, понимая, насколько, должно быть, по-идиотски все это выглядит. Не успел зайти в дом, как схватил яблоко и жрет себе помаленьку, хозяин и опомниться не успел. Носов смотрел на меня и пытался сдержаться, но секунду спустя сам гоготал, да так, что мне захотелось смеяться еще громче. По-моему, у нас даже выступили слезы. Неплохой он парень, подумал я, немного успокоившись, приятный смех у этого Носова.

Виталий встал, подошел к бару, достал с верхней полки небольшой графин с ярко-золотыми надписями по бокам и разлил янтарную жидкость в два бокала.

– Виски, мой любимый, не спрашивай, как называются, я и сам не знаю… вот, – сказал он и протянул мне бокал.

Мы чокнулись и неторопливо сделали по глотку. Напиток весьма достойный, как раз из тех, что можно пить чистым, но все же я закусил виноградом.

– Предлагаю продолжить разговор, – сказал Носов и отправил в тощий рот несколько зеленых виноградин. – Брат прочитал твою писанину на прошлой неделе. Пару дней назад я был у него, и он дал почитать мне. Надеюсь, ты на него не в обиде? – Я махнул рукой и он продолжил: – Сема, как ты его называешь, в издательском деле слывет большим человеком, и то, что вы с ним друзья, это, конечно, здорово. – Виталий сделал паузу, опять отпил, посмотрел мне в глаза и продолжил: – Книга хорошая, и я тебя уверяю, любое издательство взяло бы ее и так, но в этом мире страниц и обложек все устроено по принципу: печатают все что угодно, и не всегда вещи стоящие выпускают в первую очередь. В общем, я поговорил с братом, и мы решили взять тебя в проект.

– Какой проект? – перебил я Носова.

– В проект под названием «Андрей Петров». Как ты знаешь, издательский дом принадлежит мне, и обычно такие вещи без моего ведома не происходят.

Я кивнул (хотя понятия не имел, кому принадлежит издательский дом).

– Издавать книги в сто раз выгоднее, чем их писать, ну, ты, наверное, догадывался, – сказал Носов, сморкнулся в белоснежную салфетку и добавил: – Но издатели книг писать не умеют, а писатели не умеют их продавать, поэтому нам друг без друга не жить.

Я улыбнулся, похоже, он прав, наверное, издать даже какой-нибудь дерьмовый детектив не такое простое дело, плюс всякие там правки, обложки, корректура и прочая туфта, о которой и думать-то тошно.

– Понимаешь, Андрей, говоря деловым языком, ты делаешь неплохой продукт, а мы умеем такие продукты дорого продавать, – сказал Носов, перейдя сразу к делу.

– Угу, – сказал я и взял пару виноградин.

– В общем, мы с Семой решили, что можем заключить с тобой договор на издание трех книг в течение года… Считай это официальным предложением, так что тебе решать…

Я сделал глоток, посмотрел на Носова. Он сказал это быстро, серьезно и просто, обычно так не бывает. Глаза его смотрели на меня неподвижно, будто он видел меня насквозь. Понятно, что все это не розыгрыш, и по идее мне надо прыгать от радости, ведь именно об этом я и мечтал, но мечта, как известно, никогда не случается по плану.

– Я написал всего пятьдесят страниц, что, если дальше вам не понравится? Я уже молчу о том, что будет, если следующие две будут, мягко скажем, полной хренью?

– Андрей, человек, написавший половину нормальной книги, просто не сможет испортить ее. По поводу остальных двух, ты прав, скорее всего, какая-то из них будет хуже, но тебе лучше должно быть известно, что история не знает ни одного автора, книги которого все как на подбор были хорошими… хотя я как издатель был бы счастлив, поломай ты эту чертову формулу.

Я для приличия улыбнулся. Он прав. У каждого есть любимый автор, но за именем Лондона, Шоу, Кафки и Хеллера стоит один, ну максимум два действительно классных романа. От этих мыслей у меня поднялось настроение, в конце концов, каждый автор мечтает затмить всех предыдущих. Да и почему именно автор? Любой в своем деле из кожи вон лезет, чтобы стать лучшим, и не всегда ведь получается сделать все по высшему разряду, даже если вы влюблены в свое дело, как артисты в сцену.

– Конечно, я согласен! Никогда не думал, что моя литературная карьера начнется так легко, – сказал я и зачем-то протянул руку.

– Просто это твое, но это совсем не значит, что будет легко, – сказал Носов и сжал своей тощей рукой мою ладонь немного сильнее обычного.

Темная носовская столовая стала вдруг какой-то светлой, уютной и даже родной. От хороших новостей обычно всегда так бывает. Никогда не думал, что мои мечты о писательстве материализуются в кабинете моего невзрачного начальника, жадного до денег, но, в общем-то, не самого плохого парня. Вот он сидит и смотрит на меня и наверняка думает, что же я скажу или почему я молчу сейчас. А что мне ему сказать? Я уже сказал «да», и совсем скоро моя книжка будет лежать на полках магазинов, продаваться в Интернете, ее буду обсуждать, называть последними словами, а может, хвалить. Странно, но все эти возможные эмоции сотен и тысяч людей могут быть вызваны одним росчерком пера на договоре. А что было бы, подумал я, если бы мою первую или двадцатую книгу вообще бы никогда не напечатали? Что тогда? Я представил, как мой взрослый сын или дочь раскопает где-нибудь мои наброски и прочитает папину писанину. Наверняка у моей маленькой дочери раскраснеются щечки, при чтении любовных сцен, и она скажет: «Ну и папа, ну дает!» Или мой 18-летний сын прочтет что-нибудь из моих рассказов и вдруг поймет, что пора бы ему заняться чем-нибудь другим, или найдет среди всех этих историй полезный для себя совет (например, рекомендацию не поступать в институт, пытаясь заняться бизнесом и учиться по ходу дела). Наверное, любые слова, если написаны они честно и от сердца, обязательно найдут своего читателя.

Почему я об этом сейчас думаю и зачем? Мне ведь улыбнулась удача, можно просто писать и все…

– Сема расскажет что делать и как заполнять бумаги, и вообще даст тебе много дельных советов, а теперь, извини, ты не против, если я пойду отдыхать? – спросил Носов по-доброму и даже по-свойски.

– Да ну что ты?! Конечно! – сказал я чуть громче обычного и от радости пожал ему руку еще раз, по пути в коридор убеждая себя, что это я так попрощался.

Я надел пиджак, обулся и мы вышли. Носов лично провел меня до самых ворот. Оказывается, водитель все это время прождал на улице. «Ну и работа у людей», – подумал я, сжал Носову руку, не знаю даже который раз за день, плюхнулся на сиденье носовской шины, и мы тронулись.

– В бар возле офиса! Знаешь, где это?!

– Да знаю, знаю! Что, шеф вздрючил? Правильно – выпей! Ха-ха, он у нас такой! – сказал водитель и принялся деловито крутить рулем, да так, будто «мерседес S 600» за четыреста тысяч долларов не иначе как его собственный.

У меня не было ни сил, ни желания вступать с ним в беседу, сейчас я просто хотел побыть один среди людей. Такое одиночество по мне. Я люблю толпу, люблю, когда все они рядом: громко разговаривают, улыбаются, попивают себе коктейли или курят в сторонке, но все это делают так, будто они не замечают меня. Наверное, это такая форма ухода от реальности: вроде бы, ты совсем один и можешь взгрустнуть, с другой стороны – в любой момент можешь с кем-нибудь заговорить.

Мы ехали быстро. Я смотрел в окно, любовался всем вокруг и не верил своему счастью. В одиночестве радость воспринимается как-то иначе. Водитель Носова, этот глупый чурбан, то и дело поглядывал на меня в зеркало и зачем-то ухмылялся. Чужое счастье всегда слишком напоказ и вызывает зависть, как ничто другое. Мысленно я уже сидел в темном углу, потягивая свою порцию виски и смотря на людей, я улетал в своих мыслях все дальше и дальше, и мне было хорошо. Я смотрел вдаль, слушал тихий свист колес и задавал себе вопрос, где я больше реальный: среди толпы или там, среди образов и новых лиц, среди других запахов и ощущений, появляющихся с завидным постоянством, едва я останусь один?

Я открыл знакомую дверь, ручку которой я дергал тысячи раз, прошел прямо, не снимая пиджака, устроился на высоком барном стуле, заказал двойное виски, выпил и начал глазеть на полированную деревянную стойку. Опять в моей жизни случилось маленькое чудо, а может, сбылась мечта. Сразу за ней неизбежно приходят пустота и разочарование, но это ненадолго, я знаю. Когда нам плохо, мы переживаем и думаем: ну как же так?.. Когда повезет, начинаем размышлять, чем же именно мы заслужили подарок судьбы. Не можем просто взять и пользоваться моментом, счастливым случаем, удачей или просто минутой радости…

Я – Андрей Петров. Я люблю слушать, как дождь шлепает по подоконнику осенним грустным вечером, и не люблю, когда случается ливень на мой день рождения. Я люблю смотреть в глаза моего будущего сына и не люблю думать о временах, когда он вырастет. Я люблю писать и не люблю об этом говорить, хоть иногда я люблю нарушать это правило. Я люблю долгие разговоры до утра и не люблю себя после этого. Я люблю красивые лица девчонок и не люблю их пустые ожидания. Я люблю свою работу и не люблю осознавать, что даже то, что я так сильно люблю, в конечном счете не важно. Я люблю долго спать и не люблю испытывать непонятный стыд от этого. Я люблю выпивать и не люблю себя за это. Я люблю шутки своего брата, и вообще – я его люблю. Я не люблю понимать, что не всегда так будет, когда-нибудь нам придется расстаться. Я люблю шумные компании и не люблю почти всех ее участников.

Я люблю голоса ребят из Spandau Ballet и не люблю тех, кто не понимает, насколько это красиво. Я люблю теплые солнечные дни и не люблю думать о тех местах на Земле, где всегда тепло. Я люблю своих новых друзей и не люблю понимать, что почти все мои друзья – новые. Я люблю влюбляться и не люблю делать больно. Я люблю понимать и не люблю тех, кто не понимает. Я люблю себя и не люблю. Я люблю рассказы Ирвина Шоу и бесполезные истории пьяницы Буковски, люблю Джека Лондона и Хемингуэя и не люблю Достоевского и Карамзина, я не люблю их, потому что читать этих ребят невозможно. Я люблю книги о веселой жизни и любви и не люблю военные истории и глупые детективы. Я люблю иногда фальшиво поплакать и не люблю собственную фальшь. Я люблю свою страну и не люблю ее. Я люблю, когда меня жалеют, и не люблю заставлять себя жалеть. Я люблю, когда меня любят, и не люблю думать, что любить просто так невозможно. Я люблю узнавать и учиться и не люблю, когда меня считают умным, даже когда я молчу. Я люблю осознавать себя и не люблю, когда это не получается. Я люблю верить в себя и не люблю, когда мир вдруг ломает эту веру, как спички.

Я люблю быть веселым на людях и не люблю людей за то, что те не верят в мою способность переживать и страдать. Я люблю, когда из моих карманов торчат наличные, и не люблю, когда холодильник в моей квартире похож на пещеру в Антарктиде. Я люблю за всех платить и не люблю, когда на это фальшиво обижаются. Я люблю свои воспоминания и не люблю свое прошлое. Я люблю слышать людей и не люблю, когда не слышат меня. Я люблю иногда сильно и не люблю осознавать через время, что это я просто влюбился. Я люблю надеяться на чудо и не люблю себя за это. Я верю в любовь и дружбу и не люблю понимать, что даже это – условно. А еще я люблю любя и не люблю тех, кто любя любить не умеет.

Начиная писать очередную страницу или исправлять написанное, я никуда не тороплюсь, не хочу сбежать, сделать перерыв, заварить чай, закурить… я пьян своей работой, и, видимо, поэтому судьба дала мне шанс. Я всегда знал, что настанет момент – и я расскажу свою маленькую историю. Вот, рассказал.