Ножи. Солдатик (сборник) Копейкина Найля

«Сука, издевается», – подумал Стасов, а вслух спросил:

– У вас всё? – Получив от капитана утвердительный ответ, полковник, сидя на месте, сцепил пальцы рук, сгруппировался, сделал глубокий вдох, задержал его ненадолго, шумно выдохнул и, глядя по сторонам, но ни на кого конкретно, заговорил:

– И так, что мы имеем. Некто вот уже второй раз пытается убить Бычкову Клару Юрьевну, причём способ убийства выбран нестандартный, я бы даже сказал, оригинальный. Вот сейчас, – полковник обратился к капитану Рублёву, – можете строить свои версии, причём самые абсурдные. Что вы думаете, капитан Рублёв?

– Во-первых, очевидно, что убийца не является профессиональным убийцей-наёмником, так как допустил уже два промаха. У него шалят нервы. Сегодня он бросил нож в женщину, даже не успев её рассмотреть как следует.

– Это вы правильно заметили, это и дураку ясно, а что вы скажете о ножах?

– Вероятно, убийца располагает набором таких ножей. Думаю, следующее покушение будет совершено таким же ножом.

– Следующее покушение? Вы думаете…

– Да, я уверен, убийца повторит покушение, ведь ему уже наверняка известно, что убита другая. Ножи же с моей точки зрения являются произведением искусства. Я не разбираюсь в этом, но думаю, это старинные изделия.

– Отдайте нож в экспертизу, – распорядился полковник.

– Показания экспертизы вам известны, – напомнил майор Чередков, – убийца действовал в перчатках.

– Я о другой экспертизе, – полковник раздражённо поморщился, – ножи надо показать искусствоведам.

– Я передал первый нож антиквару Флоренскому, – сказал майор, – он обещал показать его знающим людям, разузнать что-нибудь по своим каналам. А вообще я думаю, что Бычкову, может, и не хотели убивать, а просто пугают. Может, это кто-то от фирмы «ТАХО». Она говорила, что в прошлом году, когда она проверяла другую фирму, ей тоже угрожали, звонили.

– И что, угрозу не исполнили?

– Нет, просто пугали. Может, и сейчас пугают.

Ваши соображения, капитан Кудинов? – неожиданно резко обратился полковник к Андрею Владимировичу.

– Я допускаю все предложенные версии, будем работать, товарищ полковник.

– Хорошо. Вы, майор Чередков, займитесь фирмой. Вы, – полковник обратился к капитану Рублёву, – займитесь ножами, хотя, ножами у нас уже занялся майор. Когда вам обещали дать результат? – обратился он к майору Чередкову.

– Да особо ничего не обещали, – майор неопределённо пожал плечами, когда получится, может завтра, а может послезавтра.

– Понятно, вы капитан Рублёв, займитесь ножами и метателями ножей. Странно, что никто из вас не обратил внимание на то, что метание ножей тоже требует определённого навыка, я б даже сказал профессионализма. Сейчас стрелять умеют почти все, а метать ножи редко кто.

– Думаю, на это мы все обратили внимание, – с нажимом в голосе сказал капитан Кудинов. Я договорился завтра встретиться с директором цирка Шакура Денисом Петровичем.

– И молчите?

– Вы же сами всегда требуете докладывать только результат.

– Хорошо, – отворачиваясь от Кудинова как от чего-то очень неприятного, зло и даже с нотками угрозы, прозвучавшими в этом коротком слове, ответил полковник и тут же скомандовал капитану Рублёву:

– За вами ножи и метатели ножей, вы завтра встретитесь с директором цирка. А вы, капитан Кудинов, – всё ещё не оборачиваясь к Андрею Владимировичу с упрёком и обвинительными нотками в голосе, зло прищурив глаза, – обратился полковник к Андрею Владимировичу, – вы, – тут он сделал паузу, видимо, что-то обдумывая, потом медленно обернулся к капитану – вы у нас хорошо поработали с родителями, сёстрами, соседями, проверьте соседей по прежнему адресу, и, главное, проверьте покойную, может, как раз её и собирались убить, а не какую-то там Бычкову, а Бычкова – это для очковтирательства. Ну, всё. Всем спасибо, все свободны.

Полковник Стасов Пётр Данилович имел прозвище «Новичок», хотя новичком давно не был. В Управлении он работал уже второй год, и после него туда поступило ещё два человека, но прозвище крепко закрепилось за ним, наверное, потому, что сразу по пришествии он объявил своим подчинённым, что теперь они будут работать по-новому. Хотя, в действительности, он сам признавал, и часто жаловался на то, что до сих пор не может своих подчинённых приучить работать по-новому, слишком много в их работе было самодеятельности, отклонений от устанавливаемых им правил, всё в отделе было очень по-домашнему: называли друг друга сотрудники по именам, а то и вообще ни пойми как, обменивались информацией на ходу, не дожидаясь совещаний, к нему, Петру Даниловичу, своему непосредственному начальнику, относились неправильно. Не было в их отношении подобострастия, и даже вроде наоборот, скользили усмешка и снисходительность. Особенно средь других своим насмешливым поведением отличался капитан Кудинов.

Полковник сидел за своим столом, положив на него тяжёлые, скрещенные в пальцах руки. Взгляд его зло упирался в краешек протёртого голубого манжета рубашки. «Ну что она мне подсунула, – думал он о жене. – Эту рубашку пора уже на дачу отвезти. А этот сволочь, – тут его мысли снова перескочили на Кудинова, – всегда из меня дурака хочет сделать, видите ли, он уже договорился о встрече с директором цирка. Я ж ещё не приказывал, вечно он выскочка, и Чередков туда же, он нож отдал приятелю, а кто разрешал?» Петра Даниловича душила обида, ему хотелось, чтоб всё исходило от него и чтоб его подчинённые делали строго то, что он им велел, а не то, что им вздумается. Их дело выполнять его приказы и докладывать о выполнении.

Павлу не нравилось всё это. Не думал он, что так всё получится. Думал быстро сделать дело, заработать три тысячи долларов и на них начать своё дело. А тут такое, две осечки! Дамочка то прямо как заколдованная. «Ничего, – успокаивал себя Павел, третьей осечки не будет».

Ножи метать Павел научился у своего деда Павла Евграфовича Зипунова. Был когда-то Павел Евграфович артистом цирка, метателем ножей, а ассистировала ему его жена – бабушка Павла Белла Николаевна. За четырнадцать лет работы на арене ни разу дед Павла не промахнулся, ни разу не ранил ассистентку. Все четырнадцать лет работал Павел Евграфович одними и теми же ножами, доставшимися ему от его отца, тоже метателя ножей, народного артиста Евграфа Пантелеймоновича Зипунова. Ножи, доставшиеся Павлу, двадцать четыре штуки в большом кожаном футляре подарил артисту тогдашний вождь Сталин Иосиф Виссарионович. Глянулся Сталину Зипунов: меток как горец, почтителен, как истинный гражданин, а главное, как хороша его юная жена-ассистентка Тося. Дважды Зипуновых приглашали выступать в узком кругу приближённых к вождю людей, а на третий раз Сталин сам заехал в цирк, в присутствии всей труппы одарил Евграфа Пантелеймоновича набором ножей и увёз с собой Тосю одну, без мужа-артиста. Об этом в семье Зипуновых обычно умалчивали, но с гордостью вспоминали о подарке самого Вождя народов. Ножи в наборе были все с рукоятками из чёрного камня с рубиновой инкрустацией в виде капли крови. Они были уложены в чёрный кожаный футляр, состоящий из трёх ячеек, в каждой из которых помещалось по ящичку, обшитому чёрным бархатом, куда и укладывались ножи в количестве четыре, пять и пятнадцать, это ровно столько, сколько требовалось для показа любимого номера Сталина.

Два года назад после смерти Павла Евграфовича бабушка на поминках мужа передала ножи внуку – пятнадцатилетнему Павлику и наказала беречь их. «Эти ножи, – сказала бабушка, – очень дороги, они принесли богатство твоему прадеду, твоему деду, и тебе, Павлуша, они, даст Бог, помогут добыть свой капитал». Павел уверовал в эти слова и возможно потому с легкостью принял предложение убрать дамочку. Насмотревшись боевиков, начитавшись детективов, наигравшись в кровавые компьютерные игры, он стал воспринимать убийство как обычное дело, в его сознании не промелькнуло ни одной мысли из Раскольниковских терзаний. Вот и сейчас он совсем не переживал о загубленной жизни, он переживал о сорвавшемся куше, о потере времени, и вот уже о втором потерянном ноже. Но у Павла было успокоение: в ящичке их четыре, два ушло, придется еще один пустить в дело, останется один. «Что ж, надо его продать, чего он останется в коробке один, ни то, ни сё. Главное, не продешевить. Сколько за него попросить, – думал Павел, – долларов пятьдесят, сто?»

Продал Павел свой нож за сто пятьдесят долларов. Ему с легкостью дали больше, чем он предполагал просить, но настроение его не улучшилось, ему казалось, что он продешевил. Раз дали сто пятьдесят долларов с такой легкостью, значит, он им нужен, значит, купили бы и дороже, надо было торговаться.

– Я думаю, – говорила Катя, играя своей туфелькой на ноге, – это какой-то маньяк, ну, или, по крайней мере, человек с ненормальной психикой. Ножи в двадцать первом веке! Да ещё, смотрите, они же одинаковые, с какой-то зловещей символикой. Я не представляю, кто это может быть. Может, кто-то из тех, кого она прижала по долгу службы. Знаете, ведь Клара у нас такая принципиальная, ну просто жуть! С ней и в детстве-то нельзя было ни о чём договориться. Она просто идеалистка.

– И многих она прижала?

– Да уж думаю, многим кровь попортила.

«Не любит она свою сестру, – думал капитан о Кате. – А ведь она тоже может быть убийцей. Причина – наследство. То, что Юрий Владимирович имеет официально, это только цветочки. Наверное, неофициальная часть куда более интересна».

– Вам налить ещё кофе? – спросила Катя Андрея.

– Нет, спасибо.

– Ну, а ещё, я думаю, может, это из-за ревности. Вы видели соседку Леонида Алексеевича? Она же смотрит зверем не только на Клару, но даже на меня. Говорят, она очень влюблена в Леонида.

– Простите, а кто говорит?

– Ну, не знаю. – Катя неопределённо двинула плечом. – Клара как-то мне сказала. Я спросила её, что это соседка из квартиры напротив смотрит на меня зверем, Клара и объяснила мне. И соседка их по лестничной площадке мне это говорила… Хотя, я думаю, навряд ли это она, скорее всего это кто-то из числа её жертв.

– Жертв?

– Ну, я имею в виду, из числа тех, кого Клара задушила своими проверками. Я вообще удивляюсь, что она всё ещё цела, ведь, как правило, большинство преступлений совершается из-за денег.

– Как вы думаете, Екатерина Юрьевна, а из-за наследства можно совершить преступление?

– Хм. Если наследство того стоит, то можно.

– Вы с Кларой Юрьевной тоже являетесь наследницами вашего отца.

– Ха, ха, ха! Да не смешите, какое наследство, хотя, если подумать, – Катя красиво задрала головку, что-то прикидывая в уме, – пожалуй, вы правы, мы с Кларой после отца остаёмся наследницами его дачи, машины, бензоколонки. Для некоторых это невообразимое богатство. К примеру, насколько мне известно, Леонид Алексеевич получает жалкие гроши.

«А ведь она перечислила малую долю того, что им должно остаться в наследство, – думал Андрей, рассматривая красивую ухоженную девушку. У неё алиби, но ведь она могла нанять убийцу, не самой же метать ножи. Но почему ножи? Наёмному убийце проще было устроить своей жертве автокатастрофу, застрелить её, или даже просто в тёмном углу зарезать её всё тем же ножом. Нелогично как-то. Маньякизм какой-то. Интересно, а что за мужчины окружают эту Екатерину?» Андрей озвучил свой вопрос, придав ему чуть иную форму:

– Простите, а у вас есть мужчина, ну, я хотел спросить, жених?

– Катя снисходительно улыбнулась, в глазах её появилась игривость, и с этой игривостью на лице она спросила:

– А я очень похожа на женщину, которая обходится без мужчин?

– Нет, вы совсем не похожи на такую, но я имел в виду другое. Есть ли у вас намерение с кем-то соединить свою судьбу?

Катя тихонько рассмеялась:

– Намерение есть, но я ещё не определилась с кем и когда.

«Да уж, эта не будет готовить мужу борщи», – думал Андрей о Кате, любуясь ею.

Катя была одета в безрукавное тёмно-синее платье с фасонным воротником, размерами, белыми полосками и белым галстучком напоминающим матросский костюм. Волосы её были аккуратно собраны в пучок, закреплённый белой заколкой. Её домашний вид был совсем «не домашним» в распространённом смысле этого слова, о домашности напоминали только комнатные туфли-шлёпанцы, которые как будто специально были по цвету подобраны к платью девушки. Обстановка квартиры Кати говорила о финансовых возможностях хозяйки и о хорошей работе дизайнеров. Андрей отметил умелое распоряжение цветом, светом, отсутствие ненужных вещей, которые, как правило, попадают в квартиру случайно и захламляют её. Все вещи в квартире Кати были на месте, все дополняли друг друга, были в гармонии друг с другом и все были недешёвые.

«Сюда, пожалуй, не заскочишь, – думал Андрей, недоброжелательно измеряя в мыслях тех, кто, по его мнению, мог бы сюда заскочить. – Убрана квартирка хорошо, уж не этой же барышней, наверное, держит прислугу. Где же она берёт деньги?»

– Екатерина Юрьевна, извините, я задам вам бестактный вопрос, впрочем, все вопросы следователей бестактны, на какие средства вы живёте? Вас содержат родители?

– Нет, я б так не сказала. Они помогают мне. Но содержу я себя сама.

– Как вы зарабатываете?

– По-разному, переводами, например.

Капитан заметил, что девушка ничуть не смутилась.

«Переводы стоят копейки, – думал Андрей, – надо же, как искусно врёт, ведь даже бровью не повела».

Катя в свою очередь поспешила сменить тему разговора:

– Не думаете же вы, что это я пыталась убить свою сестру? – Андрей молча продолжал рассматривать девушку. Это обидело Катю.

– Вы что, действительно меня подозреваете? – с негодованием спросила она.

– Подозревать – моя профессия, – ответил капитан и робко улыбнулся.

– Вы считаете себя профессионалом? – язвительно спросила Катя. – А, может, вы просто путаете значения слов «профессия» и «работа»?

– Я их не путаю, – как можно спокойнее ответил капитан, – я их мешаю.

– По-моему, это – недозволительная роскошь, – с нотками злобы и сарказма парировала девушка.

– Возможно, я переоцениваю себя,…

Катя не дала капитану договорить, прервала его:

– Боюсь, что очень. Вы же понимаете, капитан, если б вы были профессионалом в общепринятом значении этого слова, убийце было бы уже предъявлено обвинение, а вы второй день опрашиваете самых близких людей Клары, в то время как очевидно, что убийца – какой-то маньяк, истерик, или ещё чего-нибудь там, может сектант какой, но ведь очевидно, у него ненормальная психика, – эти слова Катя произносила уже без злобы, без сарказма, и, даже не взирая на их содержание, без упрёка. В её голосе слышалась просьба, и чуть ли не мольба, как если б она просила заняться капитана поиском убийцы.

Внимательно выслушав девушку, Андрей спросил Катю:

– Вы сказали, отец, – Андрей нарочно заменил слово «родители» словом «отец», – помогает вам деньгами. Большими? Часто?

– Хм, – Катя возмущённо фыркнула, – я отвечу маленькими и редко, а, может, в вашем понимании это по-другому.

«Скорее всего, по-другому», – подумал Андрей, а Кате сказал:

– Вы скажите, как именно, а я уж сам определюсь.

– Что как именно? Как часто? – Катя даже не пыталась скрыть злобу. – Меня – когда попрошу.

– А часто просите?

– Андрей Владимирович, – впервые Катя обратилась к капитану по имени-отчеству, – к чему эти игры «в кошки-мышки». Вы были достаточно убедительны, я поверила вам, я – одна из подозреваемых, но надеюсь, – Катя обворожительно улыбнулась, – не единственная, а сейчас, мне кажется, мы теряем время. – Катя взглянула на большие настенные часы и, нарушая свою удобную позу, подалась в кресле вперёд. – Простите, мне пора собираться, у меня сегодня вечернее занятие.

– Вы учитесь?

Катя недобро ухмыльнулась.

– Я занимаюсь шейпингом.

Андрей подумал о своей Аннушке, которая не смогла позволить себе таких занятий из-за высокой платы.

– Спасибо, Екатерина Юрьевна, – поднимаясь с места, сказал Андрей. – Вы очень мне помогли.

– Да? – удивилась Катя, ей хотелось спросить, чем же, но желание скорее выпроводить капитана взяло верх, и она молча последовала за ним, всем видом показывая намерение скорее проститься.

Татьяна Владимировна долго не открывала капитану Кудинову, а открыв дверь, неприветливо пригласила:

– Опять вы, входите.

В квартире Татьяны был порядок, но уюта в понимании Андрея Владимировича не было: ляпистые обои в голубых тонах, окна, увешанные шторами из дорогой ткани песочного цвета, без тюлевых занавесок, мягкая мебель, покрытая пёстрыми покрывалами в зелёно-коричневых тонах, не устланный паркетный пол, причём в углу за шкафом стоял рулон ковролина, кажется красного цвета, на стене над диваном в дорогой раме с лепниной висела репродукция картины – лесной пейзаж. Лес на картине был нездоровым, с какими-то гниющими пнями на переднем плане, гнилым болотцем и старой вороной. Андрей отметил про себя, что эта картина воспринималась не как часть интерьера, а скорее было похоже, что здесь она была кем-то повешена по ошибке и забыта.

Постояв несколько секунд в комнате, Татьяна Владимировна развернулась и пошла в кухню, Андрей Владимирович последовал за ней. Кухня тоже была чистой, но и здесь Андрею не понравилось. Старый глянцевый календарь на стене с изображением белых котят на голубом фоне, самовар, расписанный красными цветами с позолотой на старом холодильнике, макраме из белых ниток, искусственные цветы в хрустальной вазе на столе, жёлтый чайник на плите, три разделочные доски, расписанные красными петухами по чёрному фону, другая кухонная утварь, зелёный диванчик, крытый красным пледом, жёлтый бра над ним, всё было в дисгармонии и говорило о скудном вкусе хозяйки. Татьяна и сама-то являла неприятное зрелище: она была обёрнута в красный махровый халат, и обута в мягкие голубые тапочки с белыми меховыми опушками. Сначала даже Андрей подумал, что она собралась в душ, но судя по тому, как Татьяна основательно опустилась на табурет, по тому, как она достала из кармана халата сигареты, зажигалку, по свеженанесённому на лицо макияжу, а может быть, ещё почему-то, Андрей Владимирович догадался, что на девушке её повседневная домашняя одежда. Татьяна Владимировна, севшая, по-видимому, на своё любимое место – лицом к окну, указала Андрею место на табурете, приставленном к торцу стола, закурила, не предложив Андрею сигарету, достала из ящика стола чистую хрустальную пепельницу и, не взирая на то, что пепла на кончике сигареты ещё не было, грациозно постучала над ней по кончику сигареты длинным красивым пальчиком с идеальным маникюром. Сделав ещё две затяжки, она, наконец, обернулась к Андрею:

– Слушаю вас, – причём слова эти прозвучали без всякого участия, даже как-то отстранённо, с плохо скрытыми нотками упрёка и раздражения.

– Татьяна Владимировна, я сразу хочу извиниться перед вами…

– За что? – прервала его Татьяна. При этом левая бровь её поднялась, но заинтересованности в её взгляде не было. На лице женщины оставалась маска надменной пустоты.

– Я боюсь, мои вопросы будут вызывать у вас раздражение. Это обычное дело в нашей работе. И я хотел бы, чтоб вы правильно поняли меня, – внешне спокойно, но в действительности начиная немного раздражаться, ответил Андрей Владимирович.

– И вам нравится ваша работа? – в голосе девушки звучали нотки сарказма.

– Да, – твёрдо ответил Андрей. – В конечном итоге мы ловим преступников.

Татьяна отвернулась от Андрея к окну и отстранённо проговорила:

– А они всё гуляют, и гуляют. они во власти, они в народе, Вы их поймали, сказали вроде?

– Вы пишите стихи? – спросил Андрей для того, чтоб как-то наладить с девушкой отношения, но Татьяна, давая Андрею понять, что она не намерена тратить время на светские условности, проигнорировав его вопрос, задала свой:

– Так что я должна понять? – на этот раз в её взгляде был вопрос.

– Я хочу, чтоб вы поняли, задавая «дурацкие», как вы в прошлый раз их характеризовали, вопросы, я хочу прийти к истине.

– Я вам скажу её сразу: я не убивала гражданку Фролову. Я никого не убивала, – в голосе девушки звучали обида, раздражение и заносчивость.

– Скажите, а вы всегда имеете обыкновение прогуливаться в такие утренние часы? – нарочито не реагируя на раздражение Татьяны, ровным голосом задал свой вопрос капитан.

– Нет, обычно, если я не работаю, я в эти часы сплю, – почти не глядя на капитана, всё с тем же выражением лица, но уже более спокойно ответила Татьяна.

– А почему вчера вы пошли гулять?

– А вчера захотела гулять, – Татьяна, произнося эти слова, даже тряхнула головой в знак упрямства. Ответ её звучал с вызовом, и за ним слышались упрёк и просьба не соваться в её дела.

– А может, вчера у вас была бессонница? – всё так же ровно спросил Андрей.

– Нет. Я встала по будильнику, – со злым нажимом в голосе, не развивая ответа, нарочно провоцируя следующий вопрос капитана, ответила девушка.

– То есть вы встали в определённое время?

– Да, я же сказала вам, я вчера проснулась с будильником.

– А что вчера? Вы просто решили погулять с утра? – задал Андрей ожидаемый Татьяной вопрос.

– Товарищ Кудинов, так вас, кажется… – девушка зло сверкнула зелёными глазами.

– Да, можно Андрей Владимирович.

– Товарищ Кудинов, я не собираюсь перед кем-либо отчитываться, что у меня было вчера. Я повторяю вам, я никого не убивала! – эти слова Татьяна произносила зло глядя в глаза капитану, делая ударение на каждом слове, и немного покачиваясь в такт каждому произнесённому слову.

«Истеричка, – думал о Татьяне Андрей, – чего упёрлась, с хахалем каким, что ли встречалась. Ладно, придётся зайти с другой стороны». Он заговорил мягко, даже чуть вкрадчиво:

– Татьяна Владимировна, я знал, что мои вопросы вас будут раздражать, но я ведь здесь для того, чтобы защитить вас.

– Защитить? От кого? – в голосе девушки всё ещё звучали злоба и возмущение.

– Вы не понимаете, что своим молчанием играете в игру убийцы. Я то, как раз верю, что вы не убивали, я в том более чем уверен, но факты… Факты говорят против вас. Вы – одна из подозреваемых.

– Я – подозреваемая? У вас факты? – почти закричала Татьяна, всем корпусом разворачиваясь к капитану. – Какие факты? Что вы несёте?

– Нам известно, – как можно более равнодушно заговорил Андрей, – что вы со школьной скамьи увлечены своим соседом, вашим бывшим одноклассником Измайловым Леонидом Алексеевичем. По показаниям свидетелей вы испытываете неприязнь к его невесте Бычковой Кларе Юрьевне, а, как известно, убить пытались именно её, а не Фролову Надежду Яковлевну. Надежда Яковлевна оказалась лишь случайной жертвой. И нам известно, что вы, Татьяна Владимировна, по непонятной причине в час убийства где-то гуляли, тогда, как в другие дни вы в это время спите. Самой вам это не кажется странным?

Андрей Владимирович говорил это и наблюдал за женщиной. Та, казалось, с каждым его словом всё более и более каменела лицом. Губы её поджались, рука с сигаретой чуть заметно задрожала. Выдержав паузу секунд тридцать, Татьяна спросила каменным голосом:

– Кто те свидетели?

– Какие свидетели? – догадываясь, кто интересует Татьяну, всё же уточнил Андрей, единственно с тем, чтоб больше разговорить Татьяну. Ему хотелось услышать от Татьяны, как она их назовёт, как характеризует, но вопреки его представлению о том, что Татьяна сейчас сама как-нибудь нелестно отзовётся о соседке и о Кате – сестре Клары она просто ответила:

– Те, которые показали, что я испытываю неприязнь к Кларе… Юрьевне. Она очень даже симпатичная женщина. Вы знаете, это лжесвидетели. Я испытываю скорее зависть. Да, я не скрываю своих чувств к Леониду, но чтобы убить человека!

Татьяна встала, сделала порыв уйти, но вдруг снова села, только уже с другой стороны стола лицом к Андрею.

– Поверьте, Андрей Владимирович, это чушь! Как в это можно верить! – теперь в голосе Татьяны звучало негодование. – А почему вы так уверены, что убить хотели именно Клару, а не Надежду?

– Убить Клару Юрьевну пытаются уже второй раз, первую попытку сделали две недели назад в её дворе.

– Вот видите, а я же не знаю, где она жила!

– Так ответит и истинный убийца.

– Андрей Владимирович, – всё ещё негодуя, но уже с нотками мольбы в голосе спросила девушка, – а сами-то вы верите в этот бред?

– Нет, я не верю, потому то и хочу помочь вам.

– Как?

– Я просто хочу доказать, что во время убийства вы были заняты чем-то другим. Если вы не хотите раскрывать чьё-то имя, оно называться не будет, но я должен знать его, должен проверить.

– Имя? – с удивлением, перерастающим в возмущение, выпучивая глаза на Андрея, спросила Татьяна. Вы думаете, что я была у мужчины? – У Татьяны был оскорблённый вид.

– Простите, я не хотел вас обидеть, я, собственно, ничего ещё не думаю, я хотел бы от вас узнать правду.

– Я была на вокзале, – как-то отречено, как будто уступала Андрею что-то дорогое для себя, ответила девушка.

– На вокзале? – удивился Андрей, – Зачем? На каком вокзале?

Татьяна передёрнула плечами и обиженным тоном ответила:

– Не знаю, зачем. Мне позвонили от сестры и сказали, что она передала мне поездом посылку. Я ходила её получать. – Татьяна обиженно отвернулась к окну.

– Получили?

– Нет. Посылки не было. Сестра мне ничего не высылала, это была чья-то глупая шутка. – Девушка по-прежнему прятала обиженный взгляд, сопровождая им свои действия – стряхивание пепла с сигареты.

– Шутка? Вы хотите сказать, сестра вам ничего не отправляла и не звонила?

– Нет. – Татьяна подняла глаза и посмотрела в глаза Андрея. Злости в её взгляде уже не было.

– А кто же вам звонил?

– Не знаю, – девушка неопределённо повела плечом, – женщина. Она представилась, как ольгина сослуживец.

– А Ольга – это сестра?

– Да. Я, знаете, так удивилась, говорю, а почему Ольга не сама мне звонит, а женщина ответила, что якобы у Ольги отключили телефон за неуплату. Мне это тогда уже показалось странным, Ольга человек аккуратный, она не могла допустить такого.

– Я прямо с вокзала, позвонила Ольге на мобильный, она ничего не знает. И телефон у неё не отключали, и ничего она мне не высылала, она сама недавно просила меня купить её мужу куртку.

– Где живёт ваша сестра?

– В Киеве.

– Вы ездили на киевский вокзал?

– Да.

– Вас там кто-нибудь видел?

– Конечно, проводник шестого вагона. Эта женщина мне сказала, что Ольга передала посылку с проводницей из шестого вагона, хотя у Ольги знакомые проводницы в двенадцатом вагоне, я и к ним подходила, нет, конечно.

– Так кто ж, по-вашему, мог так пошутить?

Татьяна снова неопределённо повела плечами, потянула паузу и, одновременно выдыхая воздух, ответила нараспев:

– Не знаю.

По её лицу было видно, что она, действительно, не знает, и это мучает её.

– Вам голос этой женщины не показался знакомым?

– Нет.

– А звонили точно из Киева?

– Теперь я не уверена, но тогда я поверила. Сказали: «Ответьте Киеву», потом заговорила эта дама. Она даже как-то назвала себя, вроде бы Ларисой, и сразу пояснила, что она работает вместе с Ольгой, и та её просила мне позвонить.

Андрей с Татьяной поговорили ещё минут десять о расписании поездов, о посылках, о том, почему поездом, а не почтой, о проводниках, о сестре и другом. Чем дольше они говорили, тем больше Андрей убеждался, что Татьяна не так уж стервозна, как показалась в начале, что она очень нуждается во внимании и защите, и стервозность её – это защитная реакция маленькой одинокой женщины. Вдруг Андрей заметил, что у неё красивый высокий лоб, высокая грудь, на лице чистая кожа. Протягивая в очередной раз руку к пепельнице, Татьяна смахнула рукавом халата зажигалку и тут же наклонилась за ней. Горловина её халата отвисла вниз и обнажила красивую белую грудь женщины.

«Как-нибудь заскочу к ней», – подумал Андрей.

Сегодня у капитана Рублева болела голова. Вчера вечером к нему зашел брат, и распили-то всего бутылку, но сегодня с утра, ещё не поднимая головы с подушки, капитан почувствовал тошноту и боль в висках. Проходя по узкому проходу между клетками львов, капитан хотел одного, скорее проскочить это зловонное место и прийти куда-нибудь, где можно присесть и попросить глоток воды. Голова к вечеру разболелась так, что надо было всё-таки выпить таблетку анальгина, которую на случай, зная, что боль может усилиться, он прихватил с собой. Но впереди неторопливо шел широкоспинный охранник. Он нарочито медлил, предоставляя понравившемуся ему капитану возможность полюбоваться зверями. Войдя в длинный коридор, охранник остановился у первой двери, постучал в нее, не дожидаясь ответа, открыл и просунулся в проем.

– К вам пришли, Денис Петрович.

– Входите, – пригласил охранник капитана, освобождая дверной проем.

Директор цирка, казалось, только и ждал прихода посетителя. Он сидел за чистым столом, по-школьному сложив руки одну на другую, и приветливо улыбался капитану. Дождавшись, когда Николай дошёл до середины комнаты, он встал, поразив капитана своим маленьким ростом, и пошёл навстречу к нему с протянутой рукой.

– Здравствуйте, товарищ капитан, – энергично потряс он руку гостю. – Рад, рад встрече с вами.

«Чему уж тут радоваться», – подумал Рублев.

– Садитесь, пожалуйста, – указал директор на угловой диванчик за шкафом, к которому был приставлен столик. Сам он прошёл вместе с Николаем и сел на диванчик с другого конца. Вмиг на столе появились две банки джина с тоником, ваза с фруктами и тарелка с бутербродами. Николай не сразу понял, откуда всё это, и лишь в последний момент углядел, что тарелку с бутербродами директор достал с полочки, расположенной под крышкой стола.

– А вы пунктуальны, уважаю, уважаю. Сразу видно в человеке форму. Вы мне сразу вчера понравились, ещё по телефону, – тараторил Денис Петрович. – Ну-с, за знакомство, – поднял он одну банку, подталкивая вторую к капитану.

– Спасибо, – быстро согласился Николай, успев подумать при этом, что, может, пройдет головная боль. Сделав несколько глотков, капитан, действительно, почувствовал облегчение, но вместе с тем и неловкость – он при исполнении, рабочее время, и тут же схитрил.

– Ой, – рассматривая банку, сказал он, – да это ж…, а я думал спрайт.

– Спрайт, пожалуйста! – Директор с неожиданной прыткостью подскочил к шкафу, открыл его и извлек из него бутылку спрайта и два стакана из тонкого стекла.

– Нет, нет, спасибо! Не открывайте, – замахал ладонью Николай, – всё равно уж я хлебнул. Буду держаться дальше от начальства.

– От начальства! Ха, ха! А что, ваше начальство не употребляет?

– Ну, знаете ли, начальство…

– Знаю, знаю, сам когда-то ходил под начальством. А теперь вот! – Денис Петрович развел руками.

– Я ведь к вам по делу, Денис Петрович, – заговорил Николай, боясь, что директор начнет рассказывать о себе.

– Да знаю, что не на представление. Вы ешьте, ешьте, я сам приготовил, – кивнул директор на тарелку с бутербродами.

– Денис Петрович, я хотел спросить, есть ли в вашей труппе артисты – метатели ножей?

– Нет, в нашей нет.

– А не знаете, где есть такие артисты?

– Знаю, в Челябинском цирке есть, в одесском, да и в Казани имеется. А вот где ещё, точно не скажу. Но у нас нет, – быстро кидался словами как мячиками Денис Петрович. – Метание ножей – дело серьёзное, да ведь и любое другое дело… Вы проходили, видели наших хищников? Во! – Денис Петрович изобразил оскал. Воспользовавшись паузой, заполненной трехсекундным оскалом, капитан заговорил:

– Мне надо знать, кто в нашем городе умеет профессионально метать ножи.

– У! Ищете иголку в стоге сена. Метание ножей – острое зрелище. Публика любит. Вы знаете, какая жадная, то есть кровожадная у нас публика! Им что, не хватает плясок, песен, юморин там разных? Не хватает! Публике надо острых ощущений, чтоб по острию лезвия, так сказать.

Директор тараторил, но капитан его почти уже не слушал. Что может сказать этот тип? Что он знает об острие лезвия? Напиток сделал своё, и капитан Рублев разжигал в себе злобу. Он злился на директора за пустую болтовню, злился на полковника Стасова за его занудство, злился на жену за то, что та любит цирк, злился на себя, за то, что сидит тут и выслушивает белиберду этого субчика только потому, что субчик его угощает. Банки у мужчин быстро опустели, но на смену им появились новые.

Капитан за вечер наслушался много разных историй из жизни циркачей, выслушал пару анекдотов, но того, чего хотел, так и не услышал. Значит, в Челябинске, Одессе, Казани.

Управляющий фирмой «ТАХО» – Чулков Геннадий Васильевич, симпатичный брюнет лет тридцати пяти, не понравился майору Чередкову.

– Какого чёрта! – выругался по громкой связи управляющий в ответ на сообщение молоденькой секретарши о приходе майора.

– Вы по какому делу? – виновато глядя на майора, спросила секретарша.

– Ладно, с чёртом мы сами разберёмся, – ответил майор, решительно направляясь в кабинет управляющего.

Управляющий сидел за компьютером. Он мельком глянул на вошедшего и снова перевёл взгляд на монитор. Майор решительно прошёл к управляющему, задев на ходу край длинного чёрного стола с закруглёнными краями, разделяющего комнату на две половины, и, увидев на экране монитора карточную игру, резко крутанул кресло, на котором сидел Чулков.

– Избушка, лицом ко мне! Лицом! – скомандовал он, свирепо заглядывая в глаза управляющего.

Чулков, не ожидавший таких действий от посетителя, испугался и даже в ожидании удара поднял руку, огораживая лицо.

– Вот, – немного устыдившись, более спокойным тоном произнёс майор, протягивая управляющему своё удостоверение.

– Ага, – всё ещё с испугом на лице кивнул управляющий майору и предложил, указывая на стулья, стоящие приставленными к длинному узкому столу, перпендикулярно приставленному к большому столу управляющего. Майор вернулся в часть комнаты по другую сторону стола управляющего и сел. Получилось, что он сидел к управляющему боком. Конечно, можно было говорить и так, но слова Чулкова «какого чёрта», его игра в карты, его поднятая для защиты лица рука – всё это не способствовало тому, чтоб майор церемонился с хозяином кабинета, и он грубо предложил, указывая на приставленный напротив себя стул:

– Сядьте тут, так нам будет удобнее беседовать.

Чулков послушно пересел и уже почти спокойно спросил:

– Чем имею честь?