Пловец (сборник) Иличевский Александр

– Садись… – Никита смотрит на Александра, – ты что, обиделся, что я гляжу на ее голую жопу? Грешен – люблю заглядывать в чужие окна… Вон телескоп…

Чокается с Александром. Они выпивают.

– Вечерами скука, а в телескопе все интереснее… В одном окне китаец ест курицу, за стеной мальчик с девочкой трахаются в ванной, в двух шагах от них черный Отелло душит Дездемону…

Александр, выпив, тоже развеселился. Достал из кармана осколок кружки «Я люблю Нью-Йорк».

– В Питере курица убила одного поэта…

– Курица?

– Замороженная. Упала с шестого этажа – и в висок. Поэт писал стихи, приносил их в журнал, где я работал, требовал, чтобы их печатали… скандалил… стихи бездарные… и вот курица… бам-ц!.. и кончилась его поэзия, так и я…

– А ты что пишешь в Америке?

– Мемуары…

– Мемуары? Свои?

– Одной столетней богатой русской графини… «Ночью я приняла слабительное, ко мне заехал граф Нарышкин, мы поехали на бал в Зимний… Император сделал мне комплимент: „У вас не щеки, а персики“ – и пригласил меня на танец… Танцуя с ним, я почувствовала позыв в желудке…» Слушаю этот бред и записываю. Графинины внуки хорошо платят… Лу помогает с английским…

Никита наливает еще водки. Чокнулись. Никита выходит в соседнюю комнату-спальню.

Резко открывает ящик комода, нетрезвой рукой скидывает ящик на пол. Видны документы, счета, сверху лежит пистолет. Никита роется в бумажном ворохе, что-то ищет.

– Где же они? – спрашивает сам себя Никита.

Он садится на пол. Берет пистолет, секунду смотрит на стальное дуло. Вновь начинает искать. Замечает коробку из-под кубинских сигар, с оторванной верхней крышкой. В ней фотографии, пожелтевшие, обвязанные резинкой.

– Вот они…

Никита возвращается, садится за стол. Кладет коробку из-под кубинских сигар рядом с собой. Смотрит на Александра. Тот хмельной, веселый, улыбчивый.

– У меня есть история…

– Мемуары нью-йоркского таксиста?

– Нет… Мемуары убийцы…

– Мемуары убийцы?! – изумился Александр.

– Да.

– Ты убил?

– Да.

– А кого?

– Вильяма Шекспира…

– Ты что, как моя графиня, тоже… сумасшедший?

– Нет… Показать тебе его фотографию?..

Никита достает из сигарной коробки кипу фотографий. Мелькают русские лица, русские пейзажи. Кто-то катается на коньках по замерзшему пруду. Женщины на пляже. Школьники в противогазах. Самолет стоит на поле. Под крылом самолета мальчик, две женщины и мужчина с банджо в руках.

– Вот… смотри… Его звали Вильям Терентий Смитт, кличка – Вильям Шекспир. Он американец… Убил я его на Урале, пятьдесят пять лет назад… В деревне Пескарики…

– Пятьдесят пять лет назад тебе было…

– Одиннадцать…

– А что делал американец Вильям на Урале?

– Слышал о красных американцах?

– Это какие-нибудь марксисты?

– Они приехали после войны в СССР, помогать Сталину строить коммунизм…

– Фраза хорошая: «Сталин жмет руку Вильяму Шекспиру».

– Американцы поняли очень быстро, что они строят в СССР. Многих из них арестовали, сослали в Сибирь, расстреляли…

– А ты убил Вильяма…

– Не перебивай… Я убил… и… в то же время… – Он замолчал.

Александр перебирает фотографии:

– А кто эти красотки?

Перед самолетом на фото стоит американец. На его плечах две молодые женщины. Они в кожаных штанах, куртках. Улыбаются. На мощных плечах американца они смотрятся как две бабочки.

– Справа – Соня. Слева – Лейтенант. Ее звали Лейтенант. Имени никто не знал. Соня и Лейтенант – летчицы. Приехали в нашу деревню после войны… поселились в амбаре, где стоял их самолет. Опыляли колхозные поля химическими удобрениями… В войну они летали на бомбардировщиках, бомбили Берлин… Ни с кем не общались, жили замкнуто. Мужчины толпами ходили вокруг амбара. Соня и особенно Лейтенант отшивали их выстрелами из парабеллума…

– А Шекспир?

– Он жил в американской сельхозкоммуне. Лечил коров, свиней, собак…

– Ветеринар?

– Да…

– Но твои бомбардировщицы на плечах американского ветеринара очень даже счастливые… Соня красивая… Расскажи, интересно…

Уральский пейзаж – горы, леса, река. В день приезда летчиц шел дождь… Над рекой густой туман. По реке Пескарики медленно плыл паром. Скрипели цепи. На мокрых досках парома стоял гроб. Хоронили Клару, деревенскую проститутку. Клара-профессор была ее кличка. Профессор трудилась как вол. Семь деревень обслуживала…

В бумажных цветах – лицо Клары-профессора. Красные, напомаженные губы… Свежее, полное лицо, по которому прыгают капли дождя. Человек двадцать мужчин сбились в одном углу парома. У всех печальные, скорбные лица. Большинство мужчин в резиновых плащах.

Паром растворяется в тумане. На берегу стоят две женские фигуры в кожаных штанах и куртках. На головах летные шлемы. Это Соня и Лейтенант. Они курят папиросы, смотрят на паром, выплывающий из тумана.

Рядом стоят, мочатся в речной песок коровы. Повозка с керосиновой бочкой, рябой керосинщик. Священник в черной рясе и в калошах. Все ждут парома. У ног летчиц два больших фанерных чемодана.

Паром приближается.

– Кого хоронят? – спрашивает керосинщик.

– Клару-профессора, – отвечает священник.

– Одной блядью меньше стало. – Видно, что керосинщик пьяный.

– Грех говорить так об усопшей…

Керосинщик хихикнул в ответ. Подошел к летчицам, рассматривает их в упор. Летчицы не смотрят на пьяного.

Паром пристал к берегу. Священник примкнул к процессии, которая медленно движется по мокрому, скользкому склону. Мужчины оглядываются на летчиц, пожирают их глазами. Керосинщик вдруг крикнул в сторону мужчин, идущих за гробом:

– Кларки-профессора сменщицы приехали!

Кто-то в похоронной процессии засмеялся. Слышны негромкие голоса:

– Та, что слева, – классный станок!

– И справа ничего…

– Надолго к нам?

– А хер их знает…

Несущий гроб поскользнулся, чуть не уронил Клару-профессора. Из гроба посыпались бумажные цветы. Их собирал школьный учитель военного дела Юстин, по кличке Динозавр, бритый наголо, в гимнастерке, в кавалерийских высоких сапогах.

– Главный ебарь, а ты что молчишь? – спрашивает он Динозавра.

Динозавр положил мокрые, грязные цветы на грудь Клары, гроб подняли.

– Я о них все знаю, – говорит Динозавр.

– Скажи…

– К этой, что красивая, клеился генерал армии Самохин. Она утюг раскаленный прижала к его херу, когда он на нее полез… Скандал был, но дело замяли, ее и подругу погнали из армии, вот они к нам прилетели, поля опылять…

– Опасные птички…

– Если генералу армии не побоялась хер спалить, что она с тобой-то сделает? А?

Мужчины смеются. Процессия приближается к вырытой яме. Внизу под склоном, у берега реки, виден паром. На него взбираются коровы, керосиновая повозка, летчицы с чемоданами. На дальнем берегу реки видны деревня Пескарики, белая церковь, стая черных ворон, кружащих над медным церковным куполом. И туман, в котором исчезает дождливый уральский пейзаж.

Паром поплыл назад.

Мужчины, собравшиеся у вырытой могилы, слушают бормотание священника и смотрят на уходящий паром.

На пароме пьяный керосинщик что-то говорит женщинам-летчицам. Неожиданно керосинщик упал, получив удар в челюсть.

Паром тает в тумане. Слышно лишь тихое звяканье цепей.

Яркий солнечный день. Жарко. Поет невидимая птица. Поле. Амбар. Маленький, легкий самолет У-2. Недалеко от самолета в густой траве лежит голая молодая женщина-летчица. Рядом с ней, на расстоянии вытянутой руки, парабеллум. Женщина загорает. На носу приклеен обрывок газетного листа, чтобы нос не обгорел. Из дверей амбара выходит другая обнаженная женщина. Она несет фаянсовую кружку с горячим чаем. Это Соня.

– Лейтенант, я сахара кинула два куска…

Слышен голос лежащей в траве:

– Не балуйся сахаром…

Соня смеется, проходит под крылом самолета.

– Да ладно, что жадничать, война кончилась…

Соня – с высокой грудью, длинными, упругими ногами, голова коротко острижена. Подойдя к Лейтенанту, она нагнулась, растянув большие белые ягодицы. Протянула Лейтенанту кружку. Чуть поодаль от женщин и самолета стог свежескошенной травы. Лейтенант смотрит на стог, глотает горячий чай. Взгляд внимательный, напряженный.

– Что-то слышу…

– Что?

– Что-то…

Вдали виднеется белая церковь, на колокольне звонарь бьет в колокол.

– Колокол?

– Нет, что-то рядом.

В отличие от Сони, Лейтенант загорелая, худая, костистая и неожиданно с детскими пухлыми губами.

– Сука буду!

– Будь, – смеется Соня.

– Кто-то на меня смотрит…

В церкви полумрак. От узкого окна тянется яркий луч света, в котором плавает сизое облако дыма. Оно поднимается вверх от кадила священника Афона, мы его видели на похоронах Клары-профессора.

Небольшой хор: три старые женщины, тощий узколицый мужчина и мальчик, Никита Штольц, поют церковный хорал. Прихожан в церкви немного. По каменным плитам ходит петух. Никита смотрит на петуха, который попал в яркое солнечное пятно на полу. Никита улыбается.

Голос у Никиты звонкий, чистый…

В углу церкви Афон шепчет одному из прихожан:

– В них дьявол! Гроб Клары-профессора из деревни вынесли, и в тот же день появились эти две чернокровки. Рогатое творенье не дремлет, не любит пустоты… Одну прибрал к себе, двух выпустил к нам…

По церковному двору бежит Никита. Сандалии его торопливо касаются мраморных плит, заросших колючками и крапивой. Нагнувшись над одной из плит, Никита сунул руку в крапиву, достал старый театральный бинокль с побитым перламутром. Быстро сунул его в карман штанов и побежал дальше.

Стог сена, который стоит недалеко от самолета и загорающих летчиц. Из стога сена слышны приглушенные детские голоса: мальчика и девочки.

– Дай бинокль, я тоже хочу посмотреть…

– Подожди…

– Насмотрелся уже…

В стогу мелькает перламутр бинокля.

– Тебя не было, Лейтенант подошла, стояла-стояла, смотрела-смотрела, в руках пистолет…

В окуляры бинокля видна трава, по ней ползет черепаха. Внимание смотрящего в бинокль какое-то время отдано черепахе, потом он выбирает другой объект – пышные женские груди с темно-розовыми сосками.

– Когда вырасту, тоже буду летчицей и буду иметь такие же груди… Спорим… Они уходят…

Обнаженные летчицы идут к амбару. Останавливаются, смотрят на длинный шест, вбитый в землю. На шесте пузырится полосатый в черно-белую полоску сачок. Это определитель направления и силы ветра. Лейтенант что-то говорит Соне. Слов ее не слышно.

– Чья жопа лучше? – шепчет девочка.

– Сонина! – раздается голос мальчика.

– Большая!

– Что ты понимаешь?

– Не жопа, а царь-жопа.

В стоге слышен приглушенный смех. Летчицы оглядываются, словно услышали смех. Дети смолкают.

– Забыли пистолет, – шепчет мальчик.

На траве лежит оставленный летчицами парабеллум. К нему подползла черепаха, остановилась, смотрит на незнакомый предмет. Лейтенант, услышав смех, срывается с места, бежит к вилам, воткнутым в землю у стены амбара. Хватает их и с криком бежит к стогу. Железные вилы в руках разъяренной голой женщины смотрятся ужасающе.

– Дрочильщики!!! Гады!!! – кричит Лейтенант.

Из стога кубарем вываливаются детские фигурки. Это Никита, знакомый нам по церковному хору, и девочка Марфа – подруга Никиты. Лейтенант, увидев детей, растерялась, остановилась – не ожидала, что это дети, да еще один из «дрочильщиков» – девочка. Но через секунду волна нового гнева подхлестнула Лейтенанта, и она с воплями погналась за детьми.

Там, где кончается взлетно-посадочная полоса, начинается капустное поле, усеянное капустными шарами. По полю бегут испуганные дети. За ними Лейтенант с вилами в руках. Дети бегут, как зайцы, зигзагами. Лейтенанту не догнать их. Она метнула вилы:

– Змееныши, чтобы больше я не видела вас здесь…

Вилы, брошенные сгоряча, не в детей, а так, чтобы избавиться от них, врезались в большой кочан капусты.

Соня, уже одетая во все кожаное, раскручивает самолетный пропеллер. Он набирает обороты, быстрее, быстрее…

Лейтенант сидит в открытой самолетной кабине. На голове ее кожаный шлем, на глазах круглые очки в резиновой оправе. Лейтенант показывает Соне кулак с поднятым вверх пальцем: «Отлично». Соня ловко прыгает на крыло самолета и мгновенно оказывается в кабине за спиной Лейтенанта. Самолет тронулся. Он старый, зеленая краска облупилась… На боках и на хвосте ржавые пятна. Трудно поверить, что такая развалина может летать. Но, ведомый умелой рукой Лейтенанта воздухоплавательный аппарат, прыгая по кочкам, несется вперед до места, откуда взлетает… На траве лежит пистолет парабеллум…

Соня, сидящая сзади, тянется к Лейтенанту и кричит:

– Соль, мука, мыло, какао, мармелад… Что еще?

– В Пескариках нет мармелада, полетели в Боброво, там же возьмем мед…

– Жизнь какая замечательная началась! – Лейтенант оглянулась, хохочет: – За мармеладом и даже за льдом на самолете летаем…

– Кино посмотрим?

– «Мост Ватерлоо»?..

– Это мы уже смотрели…

– Но там играет Роберт Тейлор!!!

Самолет летит низко над землей. Видны река Пескарики, две-три деревни с церквами, памятники Ленину на деревенских площадях, грузовики, коровы, мальчишки, играющие в футбол. На одном из футбольных полей самолет приземлился.

Полумрак. Прохладно. Лысый армянин в ватнике стоит посреди пустой лавки, где в больших морозилках хранятся бруски льда. Армянин держит резиновыми перчатками прозрачный брусок, в котором видна замерзшая во льду серебряная рыба. На рыбу во льду смотрят Соня и Лейтенант. Армянин подносит брусок к лампочке, ввинченной у потолка.

– Мне кажется, она глаз открыла, – говорит армянин. – Если лед растопить на солнце, она оживет…

Летчицы смеются.

– Не смейтесь. У меня одна после льда жила два месяца в ведре…

Летчицы вспомнили о кино. Заспешили:

– Мы придем в семь…

– Буду ждать… Но…

– Что «но»?..

– В эту пятницу в ложе кинотеатра директорскую жену шесть человек… – Армянин сделал жест, дающий понять, что сделали шесть человек с женой директора. – Директор запер жену в ложе, одну, а они в темноте по карнизу пробрались и… Народ после войны голодный на женщин… Даже я, старый, гляжу на вас и думаю: что имел бы, кроме льда, все отдал бы… Но зачем вам старый армянин и его лед?.. Не ходите в кино…

Битком набитый зал. Сизый табачный дым. По рядам ходят опоздавшие, но мест свободных нет. Хохочущие лица, кричащие рты, бумажный пакет с мукой упал с галерки кому-то на голову. Взорвался белым облаком, несколько лиц в муке. Галерка хохочет. Пожилая, прихрамывающая женщина ходит меж рядов с металлической линейкой и бьет по головам тех, кто курит:

– Не курить! Не курить, подлюги…

Каждый удар линейки рождает взрыв хохота. В кинозал входят Соня и Лейтенант. При их появлении зал затихает. Зрители, в большинстве это мужчины, провожают жадными взглядами двух красивых незнакомок. За ними семенит женщина с линейкой. Ударами по головам она поднимает с места зрителей, усаживает Соню и Лейтенанта. Погас свет.

На белом полотне экрана Роберт Тейлор и Вивьен Ли танцуют знаменитый вальс.

В темноте с галерки кто-то пустил вниз, в партер, раскрытый газетный лист. Он летит по воздуху, медленно опускается, все больше и больше разгораясь огнем. Тот, кто пустил его в полет, поджег край, и вот огненный газетный лист приближается к головам сидящих в партере. Вальс с экрана и полет огненной газеты почти синхронны. Галерка хохочет. Партер визжит в игривом испуге и ужасе. Лейтенант вскакивает на стул. Ловит лист и комкает его, не страшась огненных языков. Гул удовлетворения, восхищения, разочарования. Для тех, кто пустил газету, фокус не удался. На экране Роберт Тейлор и Вивьен Ли завершают вальс.

Резкий телефонный звонок перебрасывает нас с Урала в Америку. Никита поднимает трубку:

– Здравствуй, Шерон… Мисс Дэзи я проводил в парк… Она на велосипеде… Да… Отнести ей ключи?..

Это секундное дело!.. Ладно! Если ты сама… Я еще буду дома… – Никита вешает трубку.

– Мисс Дэзи – это слепая на велосипеде?

– Да… Ты ее видел?

– Видел…

Александр выпивает стопку водки.

– Твой рассказ интересный, но где американец? Где Шекспир? Я все узнал о Соне, Лейтенанте… А Шекспир? А сельхозкоммуна американцев?

– Их было человек сорок… Коммуна называется «Красное Колорадо». Трактора, косилки, комбайн, ветряная мельница, электростанция… все привезли из Америки. Вокруг нищие уральские колхозы, грязь, и вдруг… электрическое чудо!!! Как «Луна-парк» в пустыне. Почему они приехали? Что они доказывали своим американским трудолюбием? Не знаю… Никто с них пример не брал… До того как их стали арестовывать, они жили весело, свой джаз-банд, устраивали ковбойские танцы, приглашали местных, но те к ним не ходили – боялись НКВД… Вильям играл на банджо… носил очки с толстыми стеклами.

Небольшая сцена. Много бумажных цветов. На сцене играет джаз-банд: чернокожий контрабасист, девушка-скрипачка, саксофонист и огромный, заполняющий собой полсцены Вильям Терентий Смитт, играющий и пританцовывающий. Все поют лихую ковбойскую песню. В глубине сцены висит портрет Иосифа Виссарионовича Сталина.

Камера выплывает из дверей клуба под звуки джазбанда и оказывается на улицах «Красного Колорадо» – сельхозкоммуны американских марксистов. Негритянский юноша проезжает на велосипеде мимо памятника Ленину. Контраст черного юноши и бетонного Ленина – необычная реальность затерянного в уральских горах американского поселения…

На сцене играют пьесу из американской истории времен президента Линкольна. Война северян с южанами. Заседает военный совет. Генералы с ватными усами и бородами склонились над картой военных действий. Обсуждают план ведения войны. Актеры-любители играют театрально, с «нажимом»…

– Я тайно ездил в «Красное Колорадо» на американские праздники, – говорит Никита, – Вильям Терентий Смитт восхищал меня своей огромностью, силой, весельем… Из-за близорукости он часто попадал в нелепые ситуации… А может, он специально веселил коммунаров…

…Один из генералов подносит палец к губам. Остальные генералы с удивлением смотрят на него.

– Тсс, господа! Нас подслушивает шпион!

Все смолкают. Генерал достает револьвер и осторожными шагами подходит к двери. Прикладывает к ней ухо. Слушает. Смотрит на генералов, застывших у карты военных действий. Удовлетворенно кивает им головой: «Шпион за дверью!» – и, направив на дверь револьвер, стреляет. Открывается другая дверь, откуда валится на пол убитый шпион. В зале хохот. Это Вильям, играющий шпиона, спутал дверь, за которой он должен стоять, дожидаясь выстрела. Хохочут зрители.

Хохочут генералы. На полу лежит убитый шпион, который сжимает губы, чтобы не расхохотаться.

В коридоре стоят школьники, они выстроились в длинную шеренгу. На лицах противогазы. Перед шеренгой ходит учитель военного дела Динозавр. Мы видели его на похоронах Клары-профессора. Динозавр вглядывается в противогазы и громко спрашивает:

– Кто портит воздух планеты?

Противогазы молчат. В стеклянных глазницах сверкают детские глаза. Здесь стоят Марфа, Никита. Динозавр быстрым, энергичным шагом идет вдоль шеренги.

– Америка!.. – После паузы Динозавр продолжает: – Мы, советские люди, живем в замечательной стране! Мы счастливы! Мы дышим чистым воздухом!!! А там, за океаном… – Динозавр указал куда-то вдаль, – в Соединенных Штатах… над городами стоят черные тучи копоти и сажи. С неба падают камнями мертвые птицы… Американские дети, сегодняшние Томы Сойеры и Гекльберри Финны, валятся в обмороки от удушья…

Глаза Никиты за стеклами резиновой маски расширились от ужасов картин американской жизни, рисуемых Динозавром.

– Зачем нам нужны противогазы? Ответ получите на учебно-боевой обстановке… Бегом – марш!

Сорвавшись с места, Динозавр побежал… Школьники в масках за ним.

По капустному полю бегут школьники. Бегут тяжело. Слышно биение детских сердец. Динозавр оглядывается, громко машет отстающим:

– Быстрее, быстрее.

Из-за холма вылетает самолет У-2. Летит низко над капустным полем. За самолетом вьется густой шлейф химических удобрений. Школьники шарахаются в стороны… Динозавр остановился, сорвал маску с лица, кричит:

– Не разбегайтесь! Стойте! Вам ничего не грозит! У вас на лице родной советский противогаз…

Школьники стоят в густом облаке химических удобрений. С ревом пролетает над головами учителя и учеников У-2. Сыплется серый пепел.

– Кто выпустил на наши мирные поля страшного вредителя – колорадского жука?

Динозавр наклоняется к земле и срывает большой кочан капусты. Указывает на выеденные в кочане дыры:

– Нетрудно догадаться кто, раз жук – колорадский… Оттуда, – он указывает куда-то вдаль, – из-за океана, тайно привезли ящики с жуками… Зачем?

Динозавр застыл с поднятым пальцем.

– Мы сильная военная держава, нас не победить танками, пушками, снарядами! Это понимают господа империалисты, поэтому – жук!!! На вид маленький и безобидный… Он должен уничтожить советскую власть!

Самолет вновь пролетает над их головами. В реве мотора исчезают слова учителя. Динозавр натянул на лицо маску противогаза и побежал. Школьники за ним.

По проселочной дороге, параллельно капустному полю, едет мотоцикл «Харлей – Дэвидсон». На нем сидит американец Вильям Терентий Смитт. Усталые школьники остановились – смотрят на мотоцикл. Кто-то содрал маску. Это девочка Марфа. Она открывает рот, тяжело дышит, словно рыба, выброшенная на берег. Указывает на мотоциклиста:

– А это кто, враг?

– Вильям Терентий Смитт не враг! Ему лично товарищ Сталин руку жал! – Динозавр на секунду задумался, чуя, что неправильно выразился. – То есть Вильям Терентий Смитт жал руку товарища Сталина…

– Но он же американец?! – недоумевает Марфа.

– Он американский коммунист! А это большая разница! Чарли Чаплин – коммунист, поэтому он любимый во всем мире артист… Чаплин сказал Вильяму: «Езжай в Россию, помоги русским строить светлое будущее…»

Школьники, видя, что Динозавр не ругает Марфу за снятый противогаз, последовали ее примеру. Мы узнаем Никиту, рядом с ним Паша-пердун, парень с металлическими зубами, бритоголовый Знак Зорро, девочка – это она упала на пшеничном поле в объятия черного юноши из «Красного Колорадо».

Все они герои истории, которую рассказывает нью-йоркский таксист Никита Штольц.

– Не стоять! Не стоять! Вы на уроке военного дела! Надеть противогазы!!! Бегом – марш!!! – командует Динозавр.

Светит большая круглая луна. Окраина леса. Посреди лесной поляны на ковре, разостланном в черной траве, сидят трое: Вильям Терентий Смитт, Никита и старая башкирка Анна – бабушка Никиты. Анна – широколицая, узкоглазая старуха в мужском зимнем пальто, из карманов которого она достает жестяную коробочку, протягивает ее американцу:

– Намажь лицо, руки, шею… им нравится этот запах… они подойдут, обнюхают, будут рычать, но не тронут.

Вильям открывает жестяную коробочку:

– Что это?

– Я уже давала тебе рецепт…

Бабушка Анна, мамина мама, была башкирка. Она знала язык волков и учила Вильяма Терентия Смитта волчьей азбуке. Волки часто нападали на деревню, задирали коров, лошадей… Председатель колхоза, Рыжий Наполеон, прозванный так за рыжие волосы и любовь носить газетные треуголки на голове, приходил к бабушке Анне с просьбой изгнать хищников из Пескариков. На разговор с волками Анна брала Вильяма, иногда меня. Вильям считал себя учеником башкирки-шаманки. Анна ходила в огромном мужском пальто, в котором была сотня карманов, в каждом она держала самодельные лекарства. Анна раздавала и рассылала их, не беря ни с кого денег…

Луна вышла из-за облаков. Анна подняла свое широкое азиатское лицо и громко завыла. Тут же послышался дальний ответный вой.

– Я ему говорю «Я пришла», он ответил «Иду», – объясняет Анна.