Игра слов Лекух Дмитрий
Да пошли они все, давай тушенку жрать…
– Погодь, Старшой. Погодь. После пожрем…
Зазвенел карманами.
…Та-а-ак. Я-а-асна-а…
Я его, значит, козла, отправляю летуна искать, а он, значит, сука, вместо этого у духов по карманам шарит?!
Ну, мля!
– Да не пыхти ты. Вот, держи…
«Сейко»?!
«Сейко» – это хорошо, Лис.
Это – спасибо.
Только вот нарыл-то ты там, мой дорогой друг, дал-леко не одни часики, хоть и такие фартовые.
Да ладно…
«Афошки» можешь и себе прижать, мне один хрен пока ни к чему. А ты потом у прапоров на складах эти местные деньжищи на п/ш новое махнешь, на офицерское.
На дембель.
Только бы летеха не заметил.
Пристрелит еще сдуру обоих.
За мародерство.
…Бе-е-эк. Бе-е-эк.
А это еще что за херня?!
А-а-а.
Землячок блюет.
Из зеленых.
Подошел, дал по роже, заставил утереться.
Говнюк.
Я своих земляков в армии возненавидел: это ж надо, стыдно кому сказать, что москвич. Стороной обходить будут.
Дал ему еще пару раз в табло, хоть успокоился маленько.
Теперь будем вертушку ждать.
Летуна грузить, самим грузиться.
Работа закончена.
Пошел искать летеху, узнавать, когда отходим. Еле нашел. На камушке сидит, курит. Даже отсюда видно, что бледно-зеленый.
Сказал, – часа через два.
Велел выставить посты и отдыхать.
Ну, – что ж.
Отдыхать – это хорошо, это – сладко.
Вон и Лис бредет, и морда довольная.
Значит – есть.
– Ну как там, Старшой? Порядок?
Порядок, порядок, не переживай.
Вот только – пыхнуть бы надо.
Есть, Лис?
– Ну, Старшой, ты даешь. Чтобы у Лиса да не было!
Тряхнул искусно сшитым из какой-то замшевой херни кисетом: дембеля, они такие, – от скуки все что угодно сошьют.
Не понимаю, если честно…
Сели за камушек, молодого – на стрем.
Забили.
– На, Старшой, подрывай. Ты – командир, тебе – и уважение…
Запустили через два дыма. Сидим. Хорошо, расслабуха. А вода-то у нас как, осталась? А жратва?
Чо там с сухпаем-то происходит?
Ну, – тогда порядок…
Лис заржал.
Приход.
Он – у всех по разному: я, например, просто «плыву», а у Лиса – «хохотунчик», ржет, остановиться не может.
Докурили, попили, пожрали, забили следующую.
Говорят – «афганка» – самая лучшая.
После нее «чуйская» идет.
Не знаю.
Я в Союзе такой жирной конопли не курил.
На этот раз Лис уже не смеется, а плывет, как я.
Расслабуха.
Снимаю битые «адидасовские» кроссовки, серые хлопчатобумажные носки, блаженно шевелю пальцами, открытыми легкому горному ветерку.
Кайф.
А тут еще и зеленый от костерка прибежал, чифирнуть принес: молодец, дружок, что сам догадался.
Хочешь хапнуть?
На, затянись, хоть расслабишься чуток.
Сам-то откуда?
Из Питера?
Бывал, бывал.
Одному корейцу из ваших даже обещал как-то обязательно в гости доехать, если жив буду, разумеется…
…Что?!
Встать!!
Встать, кому говорю!!!
Козел!
Ты с кем разговариваешь, сукин сын?!
Забыл?!
Послужишь с мое, тогда и получишь право вопросы задавать, вша, блядь, бельевая!
Кр-р-ру-угом!
Ша-а-агом марш!!!
Вот так-то…
– Старшой, ты чо на парне отрываешься? – Глаза у Лиса уже совсем косые, огромные, как это часто бывает у рыжих, карие зрачки норовят выпрыгнуть прямо из глазных яблок. – Нормальный пацан. И не борзый ни капельки. Почти земеля твой, мне лично вот по хер: что Москва, что Питер. Правду про тебя говорят – зверь…
…Дурак ты, Лис.
Дурак.
А как ты меня встретил, когда я из учебки приехал, помнишь? Сапогами по грудине – помнишь?
А я что теперь – миндальничать должен, да?!
Тебе-то что, ты-то завтра-послезавтра на дембель, а мне здесь еще – как медному котелку, если раньше не пристрелят…
– Так, Старшой, ты учти, что подстрелить-то – по разному могут. Могут, знаешь, и промеж лопаток попасть. Так, чисто случайно…
Могут, конечно.
Могут.
Но ведь я-то тебя тогда – не подстрелил?
И Ваха Хохла не хлопнул, хотя уж кто-кто, а Хохол того точно стоил, по-любому.
Но – дембельнулся ведь, сука?!
Дембельнулся.
А Ваха – повесился.
Вообще-то, – дурак, конечно…
Ну и что, сортиры собственной зубной щеткой почистил, кто их не чистил-то, причем, мягко скажем, по разному?!
А у этого грызуна молодого – национальная гордость, понимаешь.
Правда, Хохол тогда тоже переборщил, когда ему на спину «золотой дождь» начал устраивать. У нас после этого весь призыв Хохла мочить хотел, на первых же боевых. Сам же помнишь: ротный его до дембеля на операции не брал.
Берег, значит.
Теперь Хохол, говорят, ему письма из Союза пишет, про жизнь свою мирную рассказывает…
Так что, Лис, – херня все это.
Давай-ка лучше еще одну забьем, чтобы уж совсем загаситься, по полной. А то сил больше нет на всю эту херню смотреть, да еще и думать о ней при этом. А совсем не думать – у меня почему-то не получается…
– Слышь, Старшой. А ты, правду говорят, стихи пишешь?
Во дела!
И это знают!
Ну, – правда, ну, – пишу, тебе-то какая разница?
– Учился, да?
Я не этому учился, Лисенок.
Не стихам.
Не в этом дело.
В живых людей пулями стрелять я тоже, извини, не учился.
А – ничего.
Получается.
– Слышь, Старшой. А прозу какую, ну, рассказы там, или, скажем, повести, как, не пробовал?
Пробовал.
Но тебе – один хрен не скажу, лучше в смешок переведу: сострю, например, что-нибудь, попошлее.
Ну, скажем, про ту же Верку из медсанчасти, – как плана обкурившись, полночи стихи ей читал, прямо на краю вертолетного поля, под четырехметровым кустом конопли, похожим скорее на какое-то дерево.
Она-то, дура жирная, совсем другого от меня ожидала.
Да и сам я, если уж совсем честно, не Гумилева с Мандельштамом этой корове деревенской всю ночь декламировать собирался.
Приходы, они тоже, знаете ли, – разными бывают.
Ой, разными…
А она потом ко мне еще долго доебывалась с непрестанно мучившим ее простую деревенскую душу вопросом: что, блять, все-таки такое «конквистадор», почему он старый, и как оно правильно произносится…
– Старшой, а Старшой, – Лис после третьей совсем «уплыл», – пишешь ты там или нет, мне по херу. Ты только за Афган не пиши…
– ?
– Да просто не надо, да и все. Ты грамотный, ты это лучше меня знаешь. Вот прикинь, у меня этот раз – «крайний», по ходу. Через неделю ДМБ. Я в строевую ходил, там документы уже готовы. Ну вот. Прикинь: приезжаю я в свой родной Владимир, рост – под два, вся грудь в орденах. И херня, что Рыжий…
– И что? – спрашиваю.
– И ничего, – передразнивает. Ты если чо напишешь, так от меня даже опойки привокзальные шарахаться будут, как от чумного. А дуру гнать – ты не будешь, что я тебя, не знаю, что ли…
Молчу.
Думаю.
– Ну, короче. – Лис лезет в «лифчик» за сигаретами. – Пусть лучше этот пишет. Как его. Ну, этот, говноед, который с фотоаппаратом. Приезжал тут недавно, ты помнишь. А ты – лучше про Союз пиши, там тоже говна достаточно…
Жму плечами, киваю.
– Ну, нет, – взвивается. – Ты слово давай! Понял?!
Понял, что уж тут непонятного.
Дал я ему слово…
…Через пару дней нас подняли по общей.
Дембелей обычно не берут, берегут ветеранов, но ротный в тот раз приперся злой и похмельный, и пошли все.
Нашу вертушку долбанули еще на подходе к предгорьям, над зеленкой, и слава богу, что не «Стингером».
Тогда бы вообще без шансов.
А так, летун, старый, вечно похмельный майор, – все-таки дотянул, волчара.
И я – выжил.
А вот у Лиса, к сожалению, – не получилось.
В госпиталь нас везли вместе, и он таки умудрился прохрипеть на прощанье:
– Разговор помнишь? Помнишь, Старшой?! Не сдержишь слово – пришибу, адресок-то давно имеется…
У меня тоже есть твой адрес, Лис.
Владимир, городское кладбище, Лисин Андрей Иванович, 1964–1984.
Можешь пришибать…
Птичий старик. 1993
…Ежедневная газета, ребят, – это ад, в самом чистом его виде.
В дистиллированном.
Даже не знаю, с чем сравнить.
Если только с рабами на галерах.
Которых злые барбосы в садомазохистских кожаных передниках кожаными же кнутами гоняли.
Но я почему-то думаю, что против этих античных, угнетаемых злыми рабовладельцами пацанов по крайней мере никто не интриговал и никто их, бедолаг, не подсиживал.
Ага.
Просто на их отполированные худыми мускулистыми задницами до неприличного средиземноморского блеска скамьи и тяжелые, норовящие вырваться из рук, «морские» весла – никто особенно и не претендовал.
Ну, не котировал никто эту профессию в лазурно-пенном античном мире, несмотря на здоровый, по сути, труд на свежем и южном морском воздухе.
Иначе бы они получили там у себя ад в квадрате.
В газете же к ежедневному реально каторжному труду – добавляются еще и не менее ежедневные сплетни, доносы и прочие милые мелочи типового советского-российского учреждения.
И именно поэтому я глубоко убежден, что только журналист, прошедший все карьерные ступени этого ежедневного писчебумажного ада, может считать себя настоящим крепким профессионалом.
Это вам, ребят, – не глянцем каким смешным руководить и не в ящике время от времени рожу высовывать.
Здесь еще и писать надо уметь: в ежедневке, как в ВДВ, на войну ходят все, – включая замполитов и кашеваров, иначе просто не получается.
Издержки профессии, извините.
Мне, к примеру, – так даже нравилось…
…Я как раз заканчивал редактуру «своей» полосы, когда в дверь моего кабинета самым наглым образом постучали.
У меня аж челюсть отвисла, врать не буду.
Начальство, в лице Главного и ответсека всегда имело право входить в мою каморку без стука. А остальные, включая первого зама главного редактора и, по совместительству, моего товарища и партнера Сашу Лещевского, прекрасно знали, что за несколько часов до дедлайна меня вообще лучше не беспокоить: характер поганый, могу и на хер послать, а если чо – и пепельницей запустить.
Невзирая на чины и звания.
Кто не спрятался, я не виноват.
Так ведь нет, – не просто нагло стучат, еще и дверь потихонечку открывают.
С тянущим душу и вызывающим глухую и ненавистную зубную боль противным механическим скрежетом.
– Это еще что, блядь, за дела?! – рычу.
– Я тебе не блядь, – усмехается посетитель и внаглую, без всякого на то разрешения, устраиваясь на небольшом кабинетном диване, поднимает на меня свои небольшие, но выразительные серые веселющие глаза с пляшущими в них чертенятами.
Я было открываю пасть для очередного рыка, но понимаю, что кричать на этого посетителя – совершенно точно не буду.
Потому как нечем.
Просто воздух в легких неожиданно закончился.
И только потом, – чуть позже, – слышу вдогонку стук собственной, выпавшей от изумления, челюсти.
Твою мать!
Это же – Вещевайлов!
– Вовка! – удивленно откидываюсь на вращающемся кресле. – Это ж сколько лет мы с тобою не виделись?! И как ты меня нашел, скотина такая пропащая?!
Он – только смеется в ответ и достает из кармана стильного летнего плаща бутылку вполне себе приличного коньякия.
Нет, ну надо же…
– Так, – соображаю, – вот что, Вован. Я ради тебя, конечно, готов бросить все, но только кроме жены и газеты. Вернее, – вру. Совсем чуть-чуть. В смысле – ровно наполовину. Кроме газеты, с женой мы и так недавно разбежались. Причем с приличной скоростью, ага. Причем я, по ходу, бежал быстрее. Итого: можешь подождать полчаса?! Сейчас я редактуру закончу, и – полностью в твоем распоряжении…
– Окей, – смеется. – Давай заканчивай со своей рутиной, акула ротационных машин. Потом с чистой совестью этот флакон и приговорим. А что жену бросил? Я тут случайно Юлика Гуголева встретил, так он говорил, она у тебя – красавица. И детей вроде двое…
– Тут сложная история, – морщусь. – Потом расскажу, только редактуру закончу.
– Ну ладно, ладно, – успокаивающе машет руками. – Я пока покурю, не возражаешь?
Я только фыркаю в ответ.
Какие тут еще, извините, могут быть возражения?!
…И в этот момент, как назло, в кабинет заглядывает Машка, на которую Вещевайлов делает немедленную стойку, почти как престарелый потасканный сеттер на молодого глупого вальдшнепа.
Аж шерсть на загривке дыбом поднимается.
Машка же на него, естественно, – ноль внимания.
Ну, – посетитель и посетитель.
Подумаешь.
Газета все-таки…
– Ага, – констатирует. – Ты как всегда занят. Ну, тогда я поехала.
И выходит, аккуратно прикрывая дверь.
Вот так всегда: ни здравствуйте, ни до свидания.
Впрочем, – какие уж тут «до свидания»…
– Это кто?! – восхищенно шипит Вещара. – Откуда, блядь, такие обалденные экземпляры?! Я б ради такой – специально к тебе на работу устроился…
Теперь – уже я закуриваю.
Точнее – пока не закуриваю.
Только задумываюсь на эту тему.
Кажется – все-таки хочется, ага.
Читать бесплатно другие книги:
