Демонтаж Кубякин Евгений

Любопытно, если всех академиков, почитателей таланта Карпини, постричь именно таким образом, сохранится ли у них прежнее вожделенное обожание его творчества?

От себя заметим, что мужской монгольской прически в природе никогда не существовало. У кочевников было принято либо брить голову наголо, либо отпускать волосы, никак их не трогая. Женщины там всегда носили «крылатые» прически: волосы заплетены в две косы, расширяющиеся у висков в виде крыльев. Возможно, Карпини случайно услышал про две косы от каких-нибудь купцов, но кому следует «прилепить» их, мужчинам или женщинам, не разобрался.

Может ли монгольская одежда, описанная Карпини, соответствовать действительности или нет, решайте сами. На наш взгляд, она не соответствует потребностям человеческой природы и полностью изобличает Карпини как выдумщика.

Теперь перейдем к величайшему открытию, предъявленному миру военно-стратегическим талантом Карпини. Мы имеем в виду описанное им устройство монгольской армии. Кто-нибудь, перечитавший произведение Карпини, может задать нам вопрос: «Откуда сугубо гражданский священник, к тому же не посетивший монголов в действительности, мог взять данные о разделении монгольской армии на десятки, сотни, тысячи и т. д., откуда могли взяться сведения о суровых наказаниях, якобы практикующихся в монгольской армии, и где Карпини мог взять описание вооружения и доспехов?» Тем более что ряд исторических «светил» разглядели в карпинско-монгольских доспехах «хуннские», доведенные до совершенства. Возможно, по их мнению, «хунны» были слегка туповатые, раз сами не сделали этого своевременно, не глядя на то, что вынуждены были участвовать в сражениях беспрерывно.

Напомним читателю параграф из «Истории Монгалов» Карпини, который называется «О разделении войск»:

«О разделении войск скажем таким образом: Чингис-кан приказал, чтобы во главе десяти человек был поставлен один, и он называется у нас десятником, а во главе десяти десятков был поставлен один, который называется у нас сотником, а во главе десяти сотников был поставлен один, который называется тысячником, а во главе десяти тысячников был поставлен один, и это число называется у них тьма. Во главе же всего войска ставят двух вождей или трех, но так, что они имеют подчинение одному.

Когда же войска находятся на войне, то если из десяти человек бежит один, или двое, или трое, или даже больше, то все они умерщвляются, и если бегут все десять, а не бегут другие сто, то все умерщвляются; и, говоря кратко, если они не отступают сообща, то все бегущие умерщвляются; точно так же, если один или двое, или больше смело вступают в бой, а десять других не следуют, то их также умерщвляют, а если из десяти попадает в плен один или больше, другие же товарищи не освобождают их, то они так же умерщвляются».

Действительно, откуда простому итальянскому монаху можно было знать о таких вещах. Но дело в том, что перед нами именно «итальянское» представление об армии. Было бы удивительно, если бы Карпини изобразил что-нибудь не итальянское. Ведь десятник — это не кто иной, как декурион в римской (итальянской) армии, а сотник — в той же армии именовался центурионом. Далее в римской армии структурно следуют когорты и легионы, которые не соотносились по принципу «тысячи» и «десяти тысяч» (когорта состояла из 500–600 человек), но легион составляли 10 когорт, и строилась когорта в 10 шеренг. К легиону придавалось 10 турм конницы.

Где же итальянский (римский) священник мог наткнуться на десятичное деление армии? Историки утверждают, что только в Монголии, больше негде, хотя даже двоечнику должно быть видно — в Италии. Карпини попросту «слизал» структуру родной римской армии, упростив ее до полного примитива.

Когорту, как мы приводили выше, составляли 500–600 человек, турму 30 конников, легион вместе с велитами (легкая пехота, вооруженная, как правило, пращами и луками) насчитывал 7000 воинов. Карпини же банально свел все к арифметической десятичной системе, которую историки теперь выдают нам за «гениальный план Чингисхана».

Кстати, наименование монгольского воинского формирования «тумен» не совсем военного происхождения. Весьма часто в различных источниках можно натолкнуться на подобные сведения:

«Была упорядочена денежная система, а также система мер и весов (по тебризскому стандарту). Вместо различных монет, чеканившихся в разных областях, вводился единый для всего государства дирхем, весивший 2,15 грамма серебра. 6 дирхемов составляли серебряный динар, а 10 тысяч динаров — счетную единицу тумен».

Имеется еще один нюанс, на котором необходимо заострить внимание: приведенное выше римское деление войск применялось только для пеших формирований. В степных же армиях (а именно таковой должна была являться монгольская армия) пеших воинов никогда не было. Там существовала только конница. Пеший воин в степи — это ходячий труп. Бывали, конечно, случаи походов пеших армий в степь, но все без исключения они канули в безвестность: Дария, Кира, также часть войска Александра Македонского. Даже следов этих пропавших армий не обнаружено.

Так вот для кавалерии совсем не подходит войсковое структурирование, предназначенное для пехоты. Конный бой стремителен, скоротечен. Управление кавалерией в бою специфическая и крайне сложная функция. Здесь невозможно передать приказ «по цепи», как в пехоте, а вестовой, посланный к командиру кавалерийского подразделения, может гоняться за ним до бесконечности. Управление в бою десятью равными конными подразделениями — это абсурд. Такое могло прийти в голову только сугубо гражданской личности.

Структура кавалерийских подразделений строилась таким образом, чтобы вышестоящий командир командовал двумя, максимум тремя боевыми единицами. Дивизия состояла из трех полков. Полк (кирасирский) из двух дивизионов, дивизион из двух эскадронов (у казаков сотен), эскадрон из двух полуэскадронов (полусотен), полуэскадрон делился на два взвода. Уланские, драгунские и гусарские полки делились на три дивизиона, но ниже шла двоичная схема.

Численность эскадронов составляла 128 коней (у казаков и милиции 100). Таким образом, ударная сила полка составляла от 400 до 700 человек. Соответственно кавалерийская дивизия включала в свой состав около 2000 конников. Вот такая организация обеспечивает эффективное и непрерывное управление кавалерией во время ведения боевых действий.

Если деление конной армии на сотни (как, впрочем, и сухопутной) является старинным правилом, проверенным практикой, то деление конницы на тысячи и десятки тысяч есть обычная фантазия Карпини, многократно повторенная попугаями с дипломами историков.

Утверждения историков о том, что остальные армии мира, начиная с римской, не использовали деление на тысячи и десятки тысяч по той причине, что были намного тупее монголов, свидетельствует лишь о том, что звания «тупицы» больше достойны не римские стратеги, а современные историки.

Перед тем как приступить к обсуждению наказаний, описанных Карпини, необходимо вникнуть в саму суть наказаний и понять, для чего они предназначались и какую функцию должны были выполнять?

Когортный боевой порядок римской армии обеспечивал победу при строжайшем соблюдении строя. Легионеры обязаны были держать строй при любой ситуации на поле боя. Солдат должен был уметь моментально заполнить разрыв боевой линии, произошедший в результате человеческих потерь, а также держать строй при маневрировании когорты и легиона. Даже обход препятствий, встречающихся на пути когорты, являлся предметом длительных учебных тренировок.

Особенностью обучения римских солдат являлось то, что легионер всегда должен был быть уверен — его не бросят одного на поле боя, товарищи, не глядя на угрозу их жизни, всегда будут рядом.

Отступление в римском порядке предусматривалось только организованное. Несанкционированное покидание строя на поле боя даже одним солдатом, грозило гибелью всему легиону. Такой солдат непременно должен был быть убит на месте рядом стоящим товарищем или своим декурионом. Если же ни тот, ни другой не сделали этого — всех неминуемо ждала смертная казнь.

В римской армии существовало три вида казни: децимация, вицезимация и центезимация. Так, Красс, после разгрома его войска Спартаком, применил децимацию. Был казнен каждый десятый воин. Отбор для казни проводился по жеребьевке (деце — означает десять). Рассказ Карпини о монгольских военных наказаниях всего лишь вульгарная переделка римской децимации.

Такой жестокий вид наказания, как децимация, родился на свет вместе с появлением линейной тактики римской когорты и легиона. Данный вид наказания был жизненно необходим в условиях действия пеших боевых порядков. Монгольское войско, как нас уверяет тот же Карпини, сплошь состояло из конников. Но дело в том, что после сигнала «Атака» для кавалеристов такое понятие, как строй, уже не подходит. Бой с участием всадников напоминает скорее бульки в кипящей воде или сильно перепуганный муравейник. Противники полностью «перемешиваются» друг с другом, и боевой порядок, тем более линейный, в данном случае просто не предусмотрен. Главное, своего по ошибке не рубануть.

Конник резко нападает, отскакивает обратно, применяет обходные маневры и движение по кругу. Сила конника в маневренности, а не в линии строя. Поэтому наказания, применяемые для пеших римских легионеров, практически не могли быть востребованы в кочевой армии конников. Они должны быть совершенно иные, но Карпини о других ничего не знает. Почему же монгольские наказания для конников у Карпини так напоминают римские наказания для пеших воинов, догадаться не сложно.

Теперь перейдем к описанию воинских доспехов, с такими подробностями представленных Карпини. По всему видно, он не только разглядывал их издалека, но и самолично присутствовал при их изготовлении:

«Латы же имеют четыре части; одна часть простирается от бедра до шеи, но она сделана согласно расположению человеческого тела, так как сжата перед грудью, а от рук и ниже облегает кругло вокруг тела; сзади же к крестцу они кладут другой кусок, который простирается от шеи до того куска, который облегает вокруг тела; на плечах же эти два куска, именно передний и задний, прикрепляются пряжками к двум железным полосам, которые находятся на обоих плечах; и на обеих руках сверху они имеют кусок, который простирается от плеч до кисти рук, которые также ниже открыты, и на каждом колене они имеют по куску; все эти куски соединяются пряжками. Шлем сверху железный или медный.

У некоторых же все то, что мы назвали, составлено из железа следующим образом: они делают одну тонкую полосу шириною в палец, а длиною в ладонь, и таким образом они приготовляют много полос; в каждой полосе они делают восемь маленьких отверстий и вставляют внутрь три ремня плотных и крепких, кладут полосы одна на другую, как бы поднимаясь по уступам, и привязывают вышеназванные полосы к ремням тонкими ремешками, которые пропускают через отмеченные выше отверстия; в верхней части они вешают один ремешок, который удваивается с той и другой стороны и сшивается с другим ремешком, чтобы вышеназванные полосы хорошо и крепко сходились вместе, и образуют из полос как бы один ремень, а после связывают все по кускам так, как сказано выше. И делают это они как для вооружения коней, так и людей. И они заставляют это так блестеть, что человек может видеть в них свое лицо».

С прискорбием вынуждены сообщить, что историков не вдохновила сверкающая сталью тяжелая конница монголов (ведь именно тяжелую конницу представил Карпини). Кочевые пастухи, закованные вместе с конями в металлические латы, не прижились на страницах учебников. В принципе мы уже обсуждали нечистоплотное отношение историков к первоисточникам, когда они, как изюм из булок, выковыривают нужную для себя фактуру, а все, что им не нравится, отправляют в помойное ведро.

Но вернемся к латам Карпини. Кто хоть иногда смотрел исторические фильмы, без труда опознает кожаный панцирь римского легионера с нашитыми на него металлическими пластинами и наплечными защитными полосами, который точно так же состоял из двух половин, нагрудной и спинной, и скреплялся ремнями.

Хотя нашлись умники, углядевшие совсем иное происхождение стальных монгольских лат. Г. В. Вернадский, прилежный поклонник таланта Карпини, считает, что у монголов была «доведенная до совершенства гуннская экипировка». Только знаменитые монгольские луки чего стоят, которые, по утверждению Г. В. Вернадского, были «знаменитее» знаменитых английских луков:

«Монгольский лук был очень широк и принадлежал к сложному типу; он требовал, по крайней мере, ста шестидесяти фунтов натяжения, что было больше, нежели у английского длинного лука; его поражающая дистанция составляла от 200 до 300 шагов».

Другими словами, монгольские лучники обладали гораздо большей физической силой, чем английские, и поэтому использовали более тугие луки. Мы сильно возражаем и хотим задать вопрос: «А ничего, что монголы в среднем на 20 сантиметров ниже англичан, на 30 килограммов легче и, следовательно, физически намного слабее?» Чтобы успешно пользоваться более тугими луками, чем англичане, за монгольскими лучниками непременно должна была ходить специальная бригада и подбирать свежие дымящиеся кучки, выпадающие у них от перенапряжения.

Вслед за этим вопросом хочется задать следующий: «А что, перед тем как делать такие заявления, историкам думать вовсе не полагается?»

Карпини, как мы ранее говорили, упоминает о существовании монгольских метательных машин, но к описанию их даже не приближается. Вернадский же, напротив, булькает от удовольствия, обсуждая монгольские осадные механизмы:

«До Чингисхана монголы не имели артиллерии. Они познакомились с осадными механизмами в Китае и встретили их вновь в Средней Азии. Механизмы, использовавшиеся монголами, были в основном передневосточного типа и имели дистанцию поражения 400 метров».

Непонятно, почему же монголы предпочли китайским механизмам передневосточные? Кстати, кроме Вернадского, о загадочных передневосточных механизмах никто больше не знает. В размерах вранья Вернадский намного превзошел своего учителя Карпини. Разница в том, что знаменитый францисканец делал это по заданию Ватикана, а Вернадский исключительно от любви к вранью.

Говоря о китайских механизмах, очень полезно будет привести выдержку из книги Марко Поло. Данный рассказ с неимоверной точностью расставляет все по своим местам:

«Саианфу знатный город; двенадцать больших и богатых городов подчинены ему. Большая здесь торговля и промышленность. Живут тут подданные великого хана, идолопоклонники; деньги у них бумажные; мертвых они сжигают. Шелку у них много, и ткут они всякого рода золоченые ткани. Дичины всякой здесь много. Вот тут есть, чему быть должно в большом городе.

Скажу вам по правде, после того как вся область Манги [Манзи] покорилась, этот город не сдавался три года. Всякий раз, когда войско великого хана приходило сюда, останавливалось оно на севере; а с других сторон вокруг города было большое и глубокое озеро. Только с севера войско великого хана могло обложить город, а с других сторон по воде жителям подвозилось продовольствие. Никогда бы города не взять, не случись вот что: три года осаждало войско этот город и не могло его взять, и было это досадно рати.

Говорили тут Николай, Матвей и Марко: «Придумаем вам снаряд овладеть городом». Ратные люди согласились, и слова эти передали великому хану. Пришли к великому хану гонцы из войска и докладывают, что обложением города не взять, подвозят туда продовольствие с таких-то сторон и помешать этому нельзя. А великий хан повелел взять город во что бы то ни стало. Говорили тут два брата и сын, господин Марко:

«Великий государь, есть у нас мастера, делают они такие снаряды, что большие камни бросают; не выдержит этот город; станут машины бросать камни, тут он и сдастся».

Согласился великий хан и повелел как можно скорее изготовить те снаряды.

Были у братьев в услугах немец да христианин-несторианец — хорошие мастера. Приказали им братья построить две-три такие машины, чтобы бросали камни в триста фунтов. Построили мастера две отличные машины; приказал великий хан отвезти их к войску, что осаждало Саианфу и не могло города взять. Пришли туда машины, установили их: татарийцы глядели на них как на великое в свете чудо. Что же вам сказать? Уставили машины и бросили камень в город; ударился камень в дом, рушит и ломает все, наделал шуму страшного.

Увидели жители такое неслыханное бедствие, изумились, испугались и не знают, что говорить им и что делать. Собрались на совет, а как спастись от этого снаряда, не придумали. Стали они тут говорить, что если не сдадутся, так все погибнут; посоветовались, да и порешили всячески сдаваться. Послали сказать военачальнику, что сдаются и хотят быть под великим ханом. Принял их военачальник и согласился, а город сдался. По милости Николая, Матвея да Марка вышло так, и немалое то было дело. И город, и область — самые лучшие у великого хана; большой ему доход отсюда».

Прелюбопытнейшая реакция монголов на камнеметы: «глядели на них как на великое в свете чудо». Ведь описываемое Марко Поло событие происходит через 60 лет после того, как монголы обстреливали Рязань из этих самых камнеметов. Выходит, не перенимали монголы у продвинутых китайцев чертежи осадных механизмов. Да и что они могли перенять, если сами китайцы «изумились и испугались, увидев это неслыханное бедствие».

Вот, собственно, и весь ответ на вопрос, какие же осадные машины разглядел Карпини у монголов. Не могло быть у монголов никаких камнеметов, как не было их и у китайцев.

Кроме двух туманных упоминаний о наличии у монголов каких-то машин, сделанных Карпини вскользь, больше никакие источники этого не содержат. В то же время Рубрук и Марко Поло уверенно отметают любые утверждения о наличии у монголов и китайцев камнеметов. Заявления историков о якобы имеющемся упоминании в первоисточниках o существовании монгольских машин, лишний раз доказывают, что секта историков всего лишь сборище безответственных лгунишек.

Камнемет на самом деле изобрел Архимед в Греции, который, кстати, китайских родственников ни по отцовской, ни по материнской линии не имел.

Оценку, которой отечественный историк Г. В. Вернадский наградил проницательность Карпини, ему самому как ученому не делает чести:

«Первым европейцем, который в должной мере понял мрачное значение организации монгольской армии и дал ее описание, был монах Иоанн де Плано Карпини». Весьма уместно вспомнить другое выражение: «Следует изучать историю, а не свое представление о ней».

Если бы Карпини в реальности осуществил поездку в тыл противника с разведывательной миссией, то каким бы дилетантом он ни был, непременно изучил бы возможности производства монголами оружия. В этом случае текст «Истории» содержал бы описание мастерских, где оно изготавливалось, их размеры, местонахождение, мощность и производительность. Карпини обязательно узнал бы, где и какое оружие изготовляется в других (покоренных) странах. Где располагаются запасы железной руды и по каким путям ее доставляют в мастерские, а также фамилии наиболее известных мастеров, ведь, как мы помним, монголы увели в Монголию несметные толпы высокопрофессиональных ремесленников. Где-то же эти ремесленники обязаны были обитать?

А уж изготовление таких сложных механизмов, как стенобитные машины, должно пройти отдельной главой книги Карпини. Понятно, что заготовка «древесины» для их изготовления, это объемный и специфический промысел, а изготовление мягких материалов, приводящих машины в действие, — также отдельная индустрия.

Историки убеждают нас, что, начиная с доспехов и луков, вооружение у монголов исключительно монгольского производства (включая карманные камнеметы — пороки). Такое возможно только при наличии мощного, хорошо организованного военно-промышленного комплекса. Ведь, принимая на службу мужчин из покоренных племен, монголы вооружали их собственным оружием? Или те брали его в другом месте… Пожалуй, не стоит дилетантов-историков пугать подобными вопросами. Все равно ничего не добьемся.

Возможность производства оружия — более важный элемент для любого разведчика, чем простое описание самого оружия. Посети Карпини Монголию на самом деле, он непременно уделил бы внимание возможностям производства оружия и городам ремесленников, изготавливающих «знаменитое монгольское вооружение». Отсутствие таких описаний подчеркивает недостоверность сведений, «добытых» Карпини. Они с головой выдают «придуманность» его путешествия. Похвала дилетанта Карпини другим дилетантом Вернадским по идее не должна вызывать восхищения у людей, достигших возраста получения паспорта.

Религиозный культ монголов, описание которого встречается только у Карпини и де Рубрука, является предметом внимательного изучения и почитания историков. Подчеркиваем, только историков. Философы и религиоведы не испытывают к нему ни малейшего интереса. Провести исследование реальности путешествий Карпини и Рубрука на основе представленного ими религиозного культа, естественно, невозможно. Каких-либо свидетельств о его существовании, письменных или скульптурных, в природе не существует. А вот рассмотреть основные элементы представленной ими «религии», пожалуй, необходимо. В любом случае, проигнорировать этот специфический вопрос мы не имеем права.

Во-первых, слышал ли кто-нибудь про культ бога Итоги? Ведь именно бога Итогу описывает Карпини. Рубрук поумнее, он во многом вторит Карпини, но имя бога вообще никак не упоминает. Хотя довольно странно, описывая культ поклонения, не называть имени объекта поклонения? Мы слышали бородатый анекдот, когда в кассу за зарплатой обращается мужик, просит денег и говорит, что его фамилия Итого, но не подозревали, что у этого анекдота настолько историческая основа.

Во-вторых, называя монголов идолопоклонниками, Карпини описывает при этом довольно странных идолов, которым они поклоняются:

«Тем не менее у них есть какие-то идолы из войлока, сделанные по образу человеческому, и они ставят их с обеих сторон двери ставки и вкладывают в них нечто из войлока, сделанное наподобие сосцов, и признают их за охранителей стад, дарующих обилие молока и приплода скота. Других же идолов они делают из шелковых тканей и очень чтут их. Некоторые ставят их на прекрасной закрытой повозке перед входом в ставку.

Вожди, тысячники и сотники всегда имеют козла в середине ставки. Вышеупомянутым идолам они приносят прежде всего молоко всякого скота…»

Не совсем понятно, почему сотники и тысячники поклоняются козлу? Когда у нас солдаты подобным образом издеваются над начальством (в его отсутствие, разумеется), это еще вкладывается в какую-то логику, но чтобы вожди и тысячники сами себя вот так…

Рубрук переплюнул Карпини и пошел дальше. У него идолов возят уже целыми телегами:

«Моалы или Тартариане принадлежат к их (югурским) сектам в том отношении, что веруют только в единого бога, однако они делают из войлока изображения своих умерших, одевают их драгоценными тканями и кладут на одну повозку или на две. К этим повозкам никто не смеет прикасаться, и они находятся под охраной прорицателей… Если наступает праздничный день или первое число месяца, они извлекают вышеупомянутые изображения и ставят их в порядке вокруг в своем доме. Затем приходят сами Моалы и вступают в этот дом, кланяются этим изображениям и чтут их. В этот дом нельзя входить ни одному иностранцу. Один раз я хотел войти, но меня очень жестоко выбранили».

Если назначение тряпичных идолов у Карпини не совсем понятно, то Рубрук проясняет их значение — это «куклы» умерших. Хотя опять не совсем понятно, за века в приличной семье должно насобираться неимоверно много таких кукол, и одной или двумя повозками здесь явно не отделаешься. В каждой семье таких повозок должны набираться десятки. Но поскольку, по заверению Рубрука, повозок всего одна или две, значит, остальных «божеств» банально выкинули. Может, их, конечно, «списали» при очередной инвентаризации, но в любом случае это противоречит уважительному отношению к божествам.

Кроме божеств в виде «тряпичных умерших», Рубрук в отличие от Карпини описывает и другие виды идолов:

«Возле входа, со стороны женщин, есть опять другое изображение, с коровьим выменем, для женщин, которые доят коров; ибо доить коров принадлежит к обязанности женщин. С другой стороны входа, по направлению к мужчинам, есть другая статуя, с выменем кобылы, для мужчин, которые доят кобыл. И всякий раз, когда они соберутся для питья, они сперва обрызгивают напитком то изображение».

Тут необходимо внести ясность. Рубрук считает, что монголы живут в передвижных городах. Города состоят из неразборных юрт огромных размеров, которые перевозят на несуразно больших телегах. Тянут эти телеги быки, поскольку, по мнению Рубрука, основной вид животных, который разводят монголы, это крупный рогатый скот, то есть коровы. Поэтому основной дойкой (то есть коров) занимаются женщины, а на мужчин возлагается менее объемная забота — доить лошадей.

«Они не имеют нигде постоянного местожительства и не знают, где найдут его в будущем. Дом, в котором они спят, они ставят на колесах из плетеных прутьев; бревнами его служат прутья, сходящиеся кверху в виде маленького колеса, из которого поднимается ввысь шейка, наподобие печной трубы; ее они покрывают белым войлоком, чаще же пропитывают такой войлок известкой, белой землей и порошком из костей, чтобы он сверкал ярче. И они делают подобные жилища настолько большими, что те иногда имеют тридцать футов в ширину. Именно я вымерил однажды ширину между следами колес одной повозки в 20 футов (более восьми метров)… Я насчитал у одной повозки 22 быка, тянущих дом, 11 в один ряд вдоль ширины повозки и еще 11 перед ним.

Один богатый Моал или Тартарианин имеет таких повозок с сундуками непременно 100 или 200; у Бату 26 жен, у каждой из которых имеется по большому дому, не считая других маленьких, которые они ставят сзади большого; они служат как бы комнатами, в которых живут девушки, и к каждому из этих домов примыкают по 200 повозок».

Если хотите лучше представить город и повозки монголов, откройте любой учебник истории для 6 класса. Там вы обязательно увидите и неразборные юрты с почти печными трубами, и повозки, просто убивающие своими размерами, а также стада быков, тянущих монгольские города.

Хочется задать вопрос историкам, вставляющим подобные картинки в школьные учебники: «Ромалэ, вы технологию изготовления оси для такой телеги хоть отдаленно себе представляете?» Если делать ее из металла, то необходима доменная печь и прокатный стан, чего, как вы должны догадываться, в Монголии и сегодня нет. А если из дерева, то также «маем нэвэлыку зупынку». Технология подбора ствола должна соответствовать технологии подбора корабельной мачты. Но корабельные мачты изготавливаются из корабельной сосны. А вот тележная ось, выполненная из сосны, не выдержит и километра пути. Думается, даже у историков хватает догадливости осознать, что монголы асфальтовыми дорогами не пользовались.

Изготавливать тележные оси из деревьев твердых пород монголы также не могли по двум причинам. Первое, монголы никогда не были плотниками и не умели обрабатывать дерево твердой породы (ведь мы говорим об исконно монгольских обычаях «ездить городами»). Второе. Для того чтобы подобная «перевозка» заняла устойчивое место среди национальных монгольских привычек, вся Монголия должна быть покрыта лесами из деревьев твердых пород. Причем не любых твердых пород, а только тех, из которых возможно изготовить ровную ось более восьми метров длиной, что опять в монгольской природе исключено.

Ну и о самих юртах. Ладно, Рубрук в XIII веке толком не представлял себе, что такое юрта. Но историкам XXI века не знать, что юрта — конструкция разборная, и перевозят ее в разобранном виде на одном-единственном верблюде, а «сверкающей белой печной» трубы она отродясь не имела, просто стыдно. Или опять скажете: «Божья роса»?

Теперь о быках, которых в одной повозке двадцать, в пяти повозках сто, в пятидесяти — тысяча и т. д. Из школьных рисунков нам ясно, что даже самый маленький передвижной монгольский город, это несколько тысяч быков и, очевидно, столько же коров. Одних жен Бату, по самым скромным подсчетам, должны тянуть 114 000 быков.

Из описаний, приведенных Рубруком, нам должно стать ясно, что монголы — большие приверженцы разведения крупного рогатого скота. Подтверждают ли унылые ландшафты Монголии данный вывод? Мы как-то привыкли считать, что для разведения коров заливные луга требуются, огромные стога сена, силосные ямы и т. п. Чтобы коровы с быками нормально плодились — ой как много сена с соломой требуется. Даже в условиях средней полосы в засушливые годы, например в послевоенные годы середины XX столетия, коров зимой приходилось массово вырезать, потому что нечем было прокормить до весны. Это при условии, что у нас никогда не прекращалось растениеводство!

А вы представляете себе, где монголы, и где растениеводство? Монголы и растениеводство — это слова антиподы! Климат и почва в Монголии не позволяют заниматься растениеводством. А жухлой, жесткой степной травки никогда не бывает в избытке. Так что сотни тысяч мирно пасущихся монгольских коров — это наглая неприкрытая ложь.

Зимой 2009–2010 года в Монголии от недостатка пищи погибло 10 миллионов голов рогатого скота (мелкого, разумеется). Не спасло и то, что соседние страны, включая Россию, составами отправляли в Монголию всевозможный корм в качестве помощи. Не в состоянии монгольские степи прокормить много овец и лошадей. Коров, естественно, в Монголии выращивать гиблое дело.

Коровы спокойно могут жить в Африке, где зимы не бывает и трава зеленая круглый год. Кроме этого, коровы там питаются всем, что падает с деревьев: бананами, апельсинами, манго и т. п. А в степях и в пустынях другие животные преобладают.

Сейчас уже ни для кого не секрет, что основу монгольского хозяйства составляют коневодство и овцеводство. Массового разведения крупного рогатого скота (коров) у монголов никогда не существовало и на ближайшую тысячу лет не предвидится.

Нельзя же так бездумно любую галиматью помещать в учебник. И в какой? В школьный! Не хотите думать, идите работать на заправку, бензин ослиной мочой разбавлять. И прибыльнее, и совесть не мучает. То бензин, а то дети!

Но на всемонгольском разведении крупного рогатого скота фантазии Рубрука не ограничиваются. Вдобавок он выстраивает на этом целый раздел «загадочной» монгольской религии, в виде чисто женского идола с коровьим выменем, на основании чего, в свою очередь, женщинам отказывают в дойке лошадей. Идола с выменем, в отличие от Карпини, Рубрук представляет уже в виде статуи. Кого же изображает сам идол, не указывается. Если Рубрук подразумевает, что идол человеческий с коровьим выменем между ног, тогда неудивительно, откуда сегодня появилось столько извращенцев в католической среде.

И вот это все историки с серьезным видом обсуждают, а потом заставляют изучать студентов и школьников. Что побуждает историков верить в подобное, находясь в трезвой памяти и рассудке?

Монгольские жрецы, описанные Рубруком, весьма характерны и, к удивлению, узнаваемы:

«Точно так же все жрецы их бреют целиком бороду и голову; одеяние их желтого цвета; с тех пор как они обреют голову, они хранят целомудрие и должны жить по сто или двести зараз в одной общине… Куда бы они ни шли, они имеют также постоянно в руках какую-то веревочку со стами или двумястами ядрышками, как мы носим четки, и повторяют постоянно следующие слова: «On mani baccam», то есть: «Господи, ты веси», как один из них перевел мне это, и он столько раз ожидает благодатности от Бога, сколько раз, говоря это, вспоминает о Боге».

Рубрук явно с чьих-то слов описывает общину буддистов или вайшнавов, в России больше известных как кришнаиты. Именно кришнаиты постоянно ходят с четками на руке и часто повторяют слова, переданные Рубруком как «on mani baccam», что на самом деле в транскрипции должно звучать: «Ом намо Багаватэ». Хотя нельзя не отметить — Рубрук почти точно воспроизвел незнакомое звучание.

Кришнаиты необычно одеваются, носят странные прически, норовят всех угостить вегетарианской пищей и преподнести «Бхагаватгиту». Вместо проведения строгих религиозных обрядов они поют и танцуют вместе с божествами, вдобавок радуются, как дети. В общем, производят впечатление людей несерьезных и легкомысленных.

На самом деле вайшнавы (кришнаиты) — это вторая ветвь арийских Вед. Кришнаиты, в отличие от буддистов, являются потомками славян-ариев, которые принесли Веды в Индию много тысяч лет назад. Славянская и индийская арийские ветви имеют единое происхождение.

Описанные Рубруком кришнаиты или буддисты никак не могут являться жрецами бога Итоги. Дальнейшие описания наглядно показывают, откуда Рубрук черпает свои фантазии:

«Точно так же у идолопоклонников, как и у нас, есть большие колокола… В те дни, когда они заходят в храм, они ставят две скамьи и сидят в направлении клироса».

В представлении Рубрука монгольские языческие храмы обязательно должны иметь колокола и оборудованы клиросом. Надо ли объяснять, что, услышав где-то туманные рассказы о восточных храмах, Рубрук в своей фантазии добавляет к ним элементы католических. И естественно, человеку, видевшему в своей жизни только католические храмы, не приходит в голову, что в храме могут отсутствовать скамейки. Читателю же должно быть известно, что ни буддистские, ни вайшнавские храмы, ни мусульманские мечети скамеек не имеют. На Востоке не бывает скамеек.

По сути, ученые сделали из Карпини, а вслед за ним и из Рубрука пророков новой религии бога Итоги. И, как положено людям со скромным интеллектом, сами же поверили в этого Итогу. Как ни прискорбно сообщать, но в Итогу, кроме отечественных ученых, больше нигде в мире, включая Монголию, никто не верит. «Бог Итога и пророк его Карпини» пользуются популярностью только в этих узких кругах. («Узких» — имеется в виду не только количественный состав, но и качество лобных долей.)

К сказанному добавим лишь, что в 1995 году президентом Монголии подписан указ «О поддержке инициативы поклонения и культа гор Богдо-Ул, Хан-Хэнтэй и Отгонтэнгэр», который придал официальный статус общенациональным святыням, почитающимся с незапамятных времен.

Ссылка Рубрука на уйгуров, которые якобы наградили монголов своей «итоговской» религией, несостоятельна изначально. Уйгуры испокон веков по настоящее время были мусульманами. Проживают уйгуры на территории Китая, поэтому встретить их по пути в Монголию невозможно.

Уйгурской письменности, которой якобы овладели соратники Чингисхана, также никогда не существовало. Для письма уйгуры используют китайские иероглифы.

Большой популярностью пользуется сегодня уйгурская кухня. С появлением в Китае частной собственности после 2000 года страну, в том числе и Пекин, заполонили уйгурские ресторанчики. Китайцы с необычайным аппетитом потребляют уйгурские блюда, не глядя на их «мусульманское» происхождение.

Прежде чем представить вам следующий «обычай» монголов, мы не знаем, как точно поступить, ибо находимся в замешательстве. Дело в том, что данный обычай есть не что иное, как погребальный обряд. Погребальный обряд всегда считался делом важным и сокровенным, но то, что представил нам Карпини, имеет чисто развлекательное направление, как бы странно это ни звучало.

«Когда же умрет, то если он из знатных лиц, его хоронят тайно в поле, где им будет угодно. Хоронят же его со ставкой (очевидно, вместе с юртой — представьте размер ямы!), именно сидящим посередине ее (сидя хоронят мусульмане. — Прим. авт.). И перед ним ставят стол и корыто, полное мяса, и чашу с кобыльим молоком, и вместе с ним хоронят кобылу с жеребенком и коня с уздечкой и седлом, а другого коня съедают и набивают кожу соломой (именно соломой, то есть продуктом растениеводства, монголам без растениеводства никуда! — Прим. авт.) и ставят ее повыше на двух или четырех деревяшках, чтобы у него была в другом мире ставка, где жить, кобыла, чтобы получать от нее молоко и даже иметь возможность умножать себе коней, и кони, на которых он мог бы ездить, а кости такого коня, которого они съедают за упокой его души, они сожигают. И часто также женщины собираются для сожжения костей за упокой душ людей, как это мы видели собственными глазами».

Мы хотим подумать вместе с читателями. Мог ли среди монголов, которым катастрофически не хватает топлива для приготовления пищи, зародиться такой обычай, как сожжение костей коня? Ведь даже варку они предпочитают жарке по причине такой нехватки. Самый распространенный вид топлива, как мы уже говорили, это сушеный конский навоз. Представьте себе, какую кучу лошадиного дерьма необходимо насобирать, чтобы сжечь целого коня. Причем просто так, без всякой пользы. Потом неделю сидеть в холоде и без горячей пищи, поскольку весь навоз в округе сожгли, а новое когда еще подсохнет?

Конечно, Карпини даже близко не представлял себе особенности монгольского быта и жизни.

«Иной же способ существует для погребения некоторых знатных лиц. Они идут тайком в поле, удаляют там траву с корнем и делают большую яму и сбоку этой ямы делают яму под землею и кладут под покойника того раба, который считается его любимцем. Раб лежит под ним так долго, что начинает как бы впадать в агонию, а затем его вытаскивают, чтобы он мог вздохнуть, и так поступают трижды; и если он уцелеет, то впоследствии становится свободным, делает все, что ему будет угодно, и считается великим в ставке и среди родственников усопшего. Мертвого же кладут в яму, которая сделана сбоку, вместе с теми вещами, о которых сказано выше, затем зарывают яму, которая находится перед его ямой, и сверху кладут траву, как было раньше, с той целью, чтобы впредь нельзя было найти это место. В остальном они поступают так, как о том сказано выше, но наружную его палатку оставляют на поле».

Когда дело коснулось погребальных обрядов, историки вопреки своей традиции вдруг признали показания Карпини несостоятельными. И даже вставили в свои труды такие строки: «Археологи удивляются полному несоответствию своим полевым наблюдениям картины погребальных ритуалов, описанных францисканцами». Другими словами, историки вдруг сообщают нам, что Карпини наврал.

Только не подумайте, что это произошло потому, что у историков вдруг проснулась совесть или образовались зачатки разума. Просто тема погребения находится на стыке истории и археологии, а в археологии к выводам необходимо прикладывать вещественные доказательства. К тому же изымаются эти вещественные доказательства в присутствии многочисленных работников археологической партии. Юридически выражаясь, при свидетелях и понятых. Эти весьма протокольные действия лишают историков возможности заниматься любимым делом — врать напропалую. Именно поэтому у них иногда всплывают фразы типа «сей факт не соответствует полевым наблюдениям археологов», что по неопытности можно принять за проявление скромности историков, либо даже за наличие приверженности их к научным методам.

«В их земле существует два кладбища. Одно, на котором хоронят императоров, князей и всех вельмож, и, где бы они ни умерли, их переносят туда, если это можно удобно сделать, а вместе с ними хоронят много золота и серебра. Другое — то, на котором похоронены те, кто был убит в Венгрии, ибо там были умерщвлены многие. К этим кладбищам не дерзает подойти никто, кроме сторожей, которые приставлены там для охраны, а если кто подойдет, то его хватают, обнажают, бичуют и подвергают очень злым побоям. Поэтому мы сами по неведению вошли в пределы кладбища тех, кто был убит в Венгрии, и сторожа пошли на нас, желая перестрелять, но так как мы были послами и не знали обычаи страны, то они дали нам уйти беспрепятственно».

Карпини на самом деле хитер. Понимая, что в качестве главного доказательства достоверности своей книги он обязан представить многотысячные захоронения монголов в Венгрии и Польше (чего сделать невозможно), Карпини попросту «вывозит» трупы в Монголию. Таким способом он объясняет, почему никаких захоронений в Европе от монголов не осталось.

Ладно, «императоров, князей и всех вельмож, и, где бы они ни умерли, их переносят» на кладбище в Монголии — можно как-то отнести на счет уважения занимаемым должностям, а каково же назначение другого кладбища, «на котором похоронены те, кто был убит в Венгрии»? Их-то по каким монгольским обычаям тащили 7000 километров. Карпини почему-то никаких пояснений не дает. Даже что-нибудь выдумать ленится. Тем более, что подходить к этим кладбищам нельзя никому, кроме сторожей. Надо понимать, родственникам тоже. Зачем тогда везли? Для кого? И какая необходимость в столь жесткой охране? Согласитесь, найти ответы на столь простые вопросы невозможно. Хоть и утверждается, что глупость не имеет пределов, тут даже она буксует.

Ну и теперь самый главный вопрос: «Что же «доехало» до Монголии из Венгрии?» Как мы понимаем, изготовлять мумий монголы не умели. Утверждать, что умерших немедленно обкололи шприцами с веществом для задержки разложения плоти, также, думаем, ни у кого наглости не хватит.

Значит, десятки тысяч трупов, в течение некоторого времени скрупулезно собирали по всей Венгрии, затем их свалили на телеги, отобранные у местного населения, и повезли в Монголию. Охрана каравана, надо понимать, тоже должна составлять не менее десятка тысяч воинов.

Не надо быть знатным эпидемиологом, чтобы догадаться о дальнейшем. Собственно, ничего сверхъестественного произойти и не могло. Просто трупы начали пухнуть и разлагаться. Мириады насекомых слетелись поживиться халявой. Отложили яички, и пока мясо не разложилось окончательно, триллионы червей превратили поклажу повозок в шевелящуюся однородную массу. Со временем черви в свою очередь превратились в летучих насекомых и также начали откладывать яйца. Отвалившиеся руки и ноги конвой поначалу пытался подкладывать «хозяевам», но впоследствии просто перестал обращать на это внимание.

То, что стекало с тысяч повозок, образовало изрядную реку гноя, лимфы и жидкого человеческого жира, обильно сдобренного трупным ядом. Учитывая, что длина «процессии» должна составлять примерно 30–40 километров, малая ширина речки вполне компенсировалась ее длиной. Запах, издаваемый такой «речкой», попросту должен лишать человека возможности дышать. Дикие животные, поначалу пытавшиеся ухватить кусок кисти или уха, в ужасе разбежались. Вороны, охотившиеся за деликатесом — глазами, также дали деру, предпочтя принять судьбу перелетных птиц неминуемой смерти.

От запаха, распространившегося на десятки километров вокруг, деревни и города дружно падали в обморок. А когда конвой приближался к какому-нибудь населенному пункту в надежде добыть пропитания и фуража, жители либо разбегались без оглядки, либо предпочитали погибнуть в неравной схватке, но не подпустить заразных к своим домам.

Естественно, через совсем непродолжительное время, сто процентов конвоя, погонщиков и тягловых животных неминуемо должны заразиться смертельными болезнями. Максимально такой караван смог бы дотянуть до Одессы, где уже окончательно остановился и последние «сотрудники» конвоя бесславно почили бы вместе с последней лошадью (хотя ею мог оказаться и бык).

В радиусе ста километров вокруг шевелящейся массы из трупов людей и животных, население покинуло бы свои дома и запретило даже своим внукам в них возвращаться. Со временем на поверхности от «последнего пристанища» остался бы только толстый слой костей, к которым в течение ста лет никто бы не рискнул приблизиться.

Так что вряд ли Карпини удалось в Каракоруме посетить «кладбище погибших в Венгрии». Скорее он столкнулся бы с ним в низовьях Днепра. И охрана такому «кладбищу» в этом случае совершенно не требовалась.

Надеемся, читатель понимает, что рассказы о перевозке десятков тысяч трупов на тысячи километров в XIII веке — допотопный блеф. Никогда подобных вещей на свете не происходило и не могло происходить. Просто Ватикану необходимо было скрыть истинных виновников бесчинств в Венгрии и Польше, вот Карпини не подумавши и «уволок» трупы в Монголию.

Более никакие источники: летописные, археологические и т. п. наличие кладбищ, описанных Карпини, не подтверждают.

С огромным удовольствием приведем читателю некоторые «воспоминания» первооткрывателей о сценах и ритуалах, которые историки почему-то не включили в «сокровищницу» монгольских обычаев, и, естественно, страницы современных учебников данные ритуалы не «украшают». А ведь как украсили бы!

«И когда они (монголы) хотят побудить кого-нибудь к питью, то хватают его за уши и сильно тянут, чтобы расширить ему горло, и рукоплещут и танцуют перед его лицом».

«Итак, все же мы вошли с робостью и со стыдом. Скатай (монгольский хан) сам сидел на своем ложе, держа в руке маленькую гитару, а рядом с ним сидела его жена, о которой я вправду полагал, что она отрезала себе между глаз нос, чтобы быть более курносой, ибо у нее там ничего не осталось от носа. И она намазала это место, а также и брови, какой-то черной мазью, что было весьма отвратительно в наших глазах».

«И все женщины сидят на лошадях, как мужчины, расставляя бедра в разные стороны, и они подвязывают свои куколи по чреслам шелковой тканью небесного цвета, другую же повязку прикрепляют к грудям, а под глазами подвязывают кусок белой материи; эти куски спускаются на грудь. Все женщины удивительно тучны».

«Жен же каждый имеет столько, сколько может содержать: иной сто, иной пятьдесят… и они могут сочетаться браком со всеми вообще родственницами».

«Затем холод усилился и Мангу прислал нам три шубы из шкур павианов». (Замечательный монгольский обычай — дарить шубы из павианов. Немного, правда, напоминает Бразилию, где много диких обезьян!)

«Прорицатели также возмущают воздух своими заклинаниями, и когда от естественных причин наступает столь сильный холод, что они не могут применить никакого средства, они выискивают тогда каких-нибудь лиц в становище, обвиняя их, что через них наступает холод, и тех убивают без всякого замедления».

«Чтобы коровы доились, перед ними необходимо начать петь».

«Если кому положат в рот кусочек, и он не может проглотить его и выбросить его изо рта, то под ставкой делают отверстие, вытаскивают его через это отверстие и без всякого сожаления убивают».

Мы привели некоторые обычаи, с которыми столкнулись в Монголии европейские путешественники XIII века и которые историки постеснялись выставить на общее ознакомление. По какой причине историки этого не сделали, непонятно. Неужели догадались, что они при этом выглядели бы полными глупцами?

Теперь же приведем те обычаи, которые непременно бы запомнил Карпини, если бы действительно побывал у монголов:

— у монголов не принято без спроса хозяев входить в юрту. Нельзя входить в юрту тихо, неслышно. Нужно обязательно подать голос или покашлять. Таким образом гость дает понять хозяевам, что не имеет враждебных намерений;

— нельзя входить в гости к хозяевам юрты с засученными рукавами, с лопатой или другими землеройными орудиями. По монгольскому обычаю, рукава засучивают только на похоронах, а землеройные предметы, вносимые в юрту, считаются дурной приметой;

— при встрече не целуются, только касаются щек друг друга;

— в знак уважения к гостю хозяин обязательно надевает шапку. Если вы зашли в юрту и хозяин не надел шапку, можете уже уходить, вам здесь не рады;

— нельзя приходить в гости с пустой посудой. Нужно обязательно в посуду что-нибудь положить, иначе пустая посуда заберет счастье из этой юрты;

— считается неприличным помогать хозяевам: передавать пищу, обслуживать гостей;

— нельзя уйти, не попробовав угощение хозяев;

— если вы даже на минуту зашли в юрту, хозяйка обязательно предложит вам пиалу с чаем. Причем за чаем не принято вести беседу. Чаепитие должно проходить в молчании;

— обед также начинается с чая. Его пьют в ожидании, когда поспеет баранина;

— в знак уважения хозяйка подает чай гостю двумя руками. Гость также должен принять пиалу двумя руками, этим он показывает уважение дому;

— у монголов всегда существовало правило «правой руки». Любые подношения вы можете принимать только правой рукой или двумя руками;

— при приеме гостей строго соблюдается правило — старшему по возрасту или тому, кому хотят подчеркнуть уважение, подают баранью голову и крестец, которые как бы символизируют целого барана;

— нерушимым правилом в Монголии всегда было забивать барана в честь дорогого гостя.

Монголы по сей день сохраняют и свято чтят древние обычаи кочевой жизни, живут в войлочных юртах практически автономно и обеспечивают свое существование за счет ведения натурального хозяйства.

Человек медлительный, степенный в понятии монголов почтенный человек; занятой, торопливый (европейский стиль) вызывает отторжение.

На тайлаганах или шаманских обрядах не следует прикасаться к шаманской одежде, бубну и тем более что-либо надеть на себя из шаманских атрибутов. Даже шаман не наденет на себя вещи другого шамана, а если в этом возникает острая необходимость, то только после многочисленных обрядов очищения. Категорически запрещается простому человеку произносить вслух шаманские молитвы (дурдалга).

Книгу Карпини нельзя рассматривать в отрыве от политической ситуации, создавшейся на момент выхода книги. Сложнейшая обстановка, в которой находился Апостольский престол после изгнания из Ватикана, требовала неимоверных усилий от папы Иннокентия IV по восстановлению своего авторитета. На самом деле книга Карпини всего лишь маленькая акция Ватиканского АГИТПРОПА.

Ватикану для восстановления своей власти в Европе требовалось насмерть перепугать европейцев, чтобы они стали сговорчивее с папой. А этого невозможно было сделать, не создав образа врага. Карпини максимально удачно справился с этой задачей, но для этого ездить дальше Галича ему совершенно не требовалось. Географические и кулинарные подробности монголов папу никоим образом не интересовали.

Книга Карпини — это не записки путешественника-натуралиста. Все подробности о монгольском быте вставлены с единственной целью — показать дикость монголов, жестокость, бесчеловечность и вместе с тем выносливость, неприхотливость и приспособленность к военным походам. Именно с этой целью Карпини выдумывал сверхчеловеческие монгольские качества. Никакой реальной основы под собой они не имеют. Умудриться не разглядеть истинного лица карпинской агитки — это не только ненаучно, это откровенное вредительство для науки истории. За такие вещи в детстве Остап Ибрагимович расстреливал из рогатки.

А вот откровенные небылицы, изобилующие в книге Карпини, поголовно все исследователи оценили неправильно. К ним отнеслись с пренебрежением или с откровенным издевательством. Иным вообще представилось, что Карпини это сделал от глупости или непомерной тяге к вранью. Хотя вышеупомянутые небылицы имеют вполне конкретное назначение.

На самом деле Карпини действовал в полном соответствии с законами жанра. Обычные записки путешественника о поездке в одну из восточных стран никогда бы не смогли вызвать массового интереса европейцев, и данная акция «агитпропа» Ватикана попросту прошла бы незамеченной. А вот именно благодаря небылицам «История Монгалов» вызвала живой интерес обывателя. Именно небылицы в первую очередь обсуждались на всех уровнях: от холопов до королей. Неграмотные люди взахлеб пересказывали друг другу ужасы про уродов и чудовищ, а вместе с этими рассказами несли в головы обывателей нужную Ватикану информацию о страшной монгольской угрозе и необходимости защиты от нее в виде объединения под покровительством папы.

Между прочим, наши современники с превеликим наслаждением смотрят на экранах различные триллеры про монстров и чудовищ. При этом без жалости платят немалые деньги за удовольствие. Почему же мы отказываем в любви к чудовищам нашим предшественникам? Они с не меньшей радостью посмотрели бы эти триллеры и ужастики. Но у них не было такой возможности, а книга Карпини как раз удовлетворяла подобные запросы. При этом учтите, мы смотрим фильм, заранее зная, что это выдумка, а люди во времена Карпини, узнавая про чудовищ, были почти уверены в их существовании. Что сильнее щекочет нервы и возбуждает фантазию?

Огромное множество современных людей свято верят в монгольскую Калку, монгол-мусульман, их переход через Кавказский хребет и при этом считают себя весьма критичными и проницательными людьми. Небылицы Карпини ничуть не уступают перечисленному по достоверности. К тому же они мастерски вплетены в картины повседневной монгольской жизни и оригинальны с литературной точки зрения. Карпини, по сути, начал протаптывать дорожку для многих современных фантастов:

«Когда они возвращались через пустыни, то пришли в некую землю, в которой, как нам, при нашем приходе ко двору императора, говорили за верное русские клирики и другие, долго бывшие среди них, Тартарийцы нашли каких-то чудовищ, имевших женский облик. И когда через многих толмачей они спросили их, где находятся мужчины той страны, чудовища-женщины ответили, что в той земле все женщины, которые только рождались, имеют человеческий облик, мужчины же имеют облик собачий (как, наверное, это приятно было слышать средневековым женщинам. — Прим. авт.). И пока они затягивали пребывание в вышеназванной земле, на другой стороне реки собрались воедино собаки, и так как была лютейшая зима, то все собаки-мужчины бросились в воду, а после этого на твердой земле стали кататься в пыли, и таким образом пыль, смешанная с водою, стала замерзать на них. И после частого повторения этого, на них образовался густой лед, затем они в сильном натиске сошлись для боя с Тартарийцами. А те часто метали в них стрелы, но стрелы отскакивали назад, как если бы они метали их в камни; также и другое оружие Тартарийцев никоим образом не могло повредить им.

Собаки же, сделав набег на них, ранили укусами многих и убили и таким образом выгнали их из своих пределов. И отсюда до сих пор еще есть у них пословица: «Твой отец или брат был убит собаками». Женщин же их, которых они взяли в плен, Тартарийцы отвели в свою страну, и они были там до своей смерти.

И пока то войско, именно Монгалов, возвращалось назад, оно пришло к земле Буритабет, которых они победили войною. Эти люди — язычники; они имеют удивительный обычай, а вернее сказать, достойный сожаления обычай, так как, когда чей-нибудь отец свершает долг человеческой природы, они собирают всю родню и съедают его, как нам говорили за верное…»

«Чингис-кан также в то время, когда разделил те войска, пошел походом против Востока через землю Кергис, которых не одолел войною, и, как нам говорили, там же прошел до Каспийских гор; горы же эти в той стороне, к которой они пришли, состоят из адамантова камня, почему и притянули к себе их стрелы и железное оружие.

Люди, заключенные среди Каспийских гор, услышав крик войска, начали ломать гору, и когда Тартарийцы возвращались туда в другое время, десять лет спустя, они нашли гору сломанною; но когда Тартарийцы попытались подойти к людям, они отнюдь не могли этого, так как перед ними было распростерто некое облако, за которое они никоим образом не могли пройти, потому что совершенно теряли зрение, как только доходили до него; те же, полагая наоборот, что Тартарийцы страшатся подойти к ним, сделали против них нападение, но как только они добрались до облака, то не могли пойти дальше по вышеупомянутой причине.

Но прежде чем дойти до вышеназванных гор, они шли больше месяца по обширной пустыне. Все продвигаясь оттуда к востоку с лишком на месяц пути, они прошли по большой степи и добрались до некоей земли, где, как нам передавали за вполне достоверное, они видели наезженные дороги, но не могли найти ни одного человека; но они так усиленно искали по земле, что нашли одного человека с его женой, которых привели перед Чингис-кана; и когда он спросил их, где находятся люди этой страны, те ответили, что живут в земле, под горами. А вышеназванный Чингис-кан, удержав жену, отправил этого мужчину со своими послами, поручая тем людям, чтобы они явились на его приказ.

Тот, придя к ним, рассказал им все, что им приказал Чингис-кан. Те сказали в ответ, что в такой-то день явятся к нему для исполнения его приказа, сами же тем временем соединились потаенными путями под землею, выступили против них в бой и, внезапно бросившись на них, убили очень многих. А эти, именно Чингис-кан и его подданные, видя, что они ничего не достигают, а скорее теряют своих людей, а к тому же они не могли выносить шума солнца; наоборот, в то время когда восходило солнце, им надлежало приложить одно ухо к земле, а верхнее крепко заткнуть, чтобы не слыхать этого ужасного шума, но и так все же они не могли остеречься, чтобы из-за этого многих из них не поубивали, побежали и вышли из вышеназванной страны.

Тех людей, именно, мужа с женою они взяли с собою, и те оставались до смерти в земле Тартарийцев. На вопрос, почему люди этой земли живут под землею, те сказали, что в одно время года, когда восходит солнце, бывал столь сильный шум, что люди никоим образом не могли выдержать; мало того, они даже били тогда в бубны, тимпаны и другие инструменты, чтобы не слышать этого шума. И во время возвращения Чингис-кана из этой земли, у них не хватило съестных припасов, и они ощущали сильнейший голод, но им удалось найти свежие внутренности одного животного; взяв их, они сварили, вынув только кал, и отнесли их к Чингис-кану; тот поел их вместе со своими. Поэтому Чингис-каном было установлено, чтобы не бросать ничего от зверя, ни крови, ни внутренностей, ни чего другого, что можно есть, за исключением кала…»

«Хирподана в то же время послал Оккодай-кан с войском на юг против Кергис, которых он победил на войне. Эти люди — язычники, они не имеют волос на бороде; обычай их таков: когда умирает чей-нибудь отец, то они от скорби вырезают на своем лице в знак печали как бы ремень от одного уха до другого.

Победив их, он пошел к югу против Арменов; но когда он переходил через пустыни, то они, как нам говорили за верное, нашли также некоторых чудовищ, имеющих человеческий облик, но у них была только одна полная рука, то есть как до локтя, так и после локтя, и то на середине груди, и одна нога, и двое стреляли из одного лука; они бегали так сильно, что лошади не могли их догнать, ибо они бегали, скача на одной ноге, а когда утомлялись от такой ходьбы, то ходили на руке и ноге, так сказать, вертясь кругом. Исидор называл их Циклопедами. А когда они утомлялись таким образом, они бежали по прежнему способу.

Все же некоторых из них Тартарийцы убили, и, как нам говорили русские клирики при дворе, прибывающие вместе с вышеназванным императором, многие из них приходили в посольстве вестниками ко двору вышеуказанного императора, чтобы иметь возможность заключить мир с ним».

Насчет этих строк всевозможные исследователи разделились на два лагеря. Первые, то бишь историки, стараются этих строк не замечать и таким образом сохранить научное лицо книги. Другие же исследователи насчет них возмущаются и объявляют книгу Карпини ненаучной. Но причем здесь научность, господа? Мы с таким же успехом можем обвинить в ненаучности Джонатана Свифта с его «Приключениями Гулливера».

Разве Карпини писал научную работу? Он что, претендовал на звание исследователя или натуралиста? Или хоть кто-то из его современников об этом заикался? Если через 400 лет кому-то потребовалось привлечь Карпини в качестве натуралиста, то это не его вина. Его книга есть заказной агитационный материал, выполненный в форме литературного произведения. Поэтому к веселым, интригующим выдумкам Карпини так и следует относиться, а не перетягивать их за уши в ранг научных открытий.

Как в канале радиосвязи низкая частота «едет» на высокой, так и в книге Карпини «нужные» идеи «едут» на выдумках. Как еще было привлечь внимание населения? Тогда не было ни газет, ни журналов, ни телевидения. Шоу-бизнес строился единственно на публичных четвертованиях. Поэтому каждая книга вынуждена была сама себя рекламировать и раскручивать.

Марко Поло, хотя его книга может претендовать на научность, тоже вставил много шокирующих читателя мест. Он даже умудрился всунуть сцены эротического содержания. Ему в отличие от Карпини не было необходимости кого-то пугать или куда-то призывать, а вот интерес к книге требовалось «подогревать», причем всеми доступными методами. В качестве примера приведем небольшую выдержку из Марко Поло:

«Добрых двадцать дней идешь по той стране, и нет тут ни постоялых дворов и никакого продовольствия; на все двадцать дней нужно запасаться едой для себя и кормом для скотины; хищные звери, смелые и злые, попадаются часто; остерегаться их нужно, они опасны. Замков и деревень тут, однако же, довольно.

Вот как, по их обычаю, женятся. Сказать по правде, никто здесь ни за что в свете не женится на девственнице; девка, говорят они, коли не жила со многими мужчинами, ничего не стоит; поэтому-то и женятся они вот так: придут сюда, скажу вам, иноземцы и раскинут палатки для побывки; тотчас же старухи из деревень и замков приводят к ним дочерей, по двадцати, по сорока и меньше, и больше, и отдают их странникам на волю, чтобы те жили с девками; а странники девок берут и живут с ними в свое удовольствие; держат при себе, пока там живут, но уводить с собою не смеют; а когда путешественник, пожив с девкой в свое удовольствие, захочет уходить, должен он ей подарить что-нибудь, какую-нибудь вещицу, чтобы девка могла, когда замуж выйдет, удостоверить, что был у нее любовник. Каждая девка так-то почитает нужным носить на шее более двадцати разных подарков. Много, значит, у нее было любовников, со многими она жила, и чем больше у девки подарков, чем больше она может указать любовников, с которыми жила, тем милее она, и тем охотнее на ней женятся: она, дескать, красивее других. Раз женились, жену любят крепко и чужую жену трогать почитается за большой грех, и того греха остерегаются.

Рассказал вам об их браках, сказать об этом нужно было. Приходить сюда следует молодым, от шестнадцати до двадцати четырех лет».

В принципе это все, что нам хотелось сказать о незабвенном труде Карпини «История Монгалов». Знакомство же с его книгой хочется закончить выдержкой из научной работы Сибирского отделения Российской академии наук:

«Фундаментальная библиотека Иркутского государственного университета обладает весьма интересным и еще не опубликованным фрагментом сочинения Плано Карпини. Фрагмент этот в 1925 году был извлечен из переплета книги, хранившейся некогда в библиотеке Иркутской духовной семинарии. Впервые обследовал его М. А. Шангин. С внешней стороны рукопись представляет собою пергаментный лист размером 2923 см, потемневший и несколько потертый от времени и долголетнего употребления его в качестве переплетной обертки; верхняя часть листа обрезана. Рукопись написана отчетливым готическим почерком XIV века в два столбца. Заглавные буквы разрисованы красной и синей краской.

Этот случайно уцелевший обрывок большой рукописи содержит в себе 7-ю, 8-ю и часть 9-й главы первой части сочинения Карпини, публикуемой обыкновенно под заглавием «История Монгалов». Интерес этому придает рассказ Плано Карпини о том, что скоро по возвращении своем с Востока он позволил любопытствующим снять несколько копий со своей автобиографической рукописи, еще не вполне отделанной; “поэтому, — прибавляет он, — пусть никто не удивляется, найдя мою рукопись более подробной и более исправной, чем остальные, так как с тех пор, что я приобрел некоторый досуг, я пополнил, исправил и отделал ее в тех частях, где она была неполна”».

Так что пусть читатель не удивляется, если в России впредь регулярно будут «всплывать» новые отрывки книги Плано Карпини с еще неизвестными, но весьма требующимися для историков подробностями жизни «Монгалов».