Берия. Судьба всесильного наркома Соколов Борис Вадимович
Для оздоровления ситуации Лаврентий Павлович предлагал послать в Хулинский уезд "авторитетную комиссию для обследования работы партийного и советского аппарата и рассмотрения жалоб крестьян", снять ряд проштрафившихся работников и "особо обследовать вопрос о предоставлении крестьянам леса, госстрахования и о кредите". Заодно Берия хотел провести проверку и в других уездах Аджаристана и во всех мусульманских районах Грузии, чтобы предотвратить аналогичные волнения. Берия подчеркивал: "При отсутствии мероприятий по партийной и советской линии, все мероприятия ГПУ не достигнут цели, и те причины, которые лежат в основе имевшего места вооруженного выступления, искоренены не будут". Он понимал, что восстания легче предотвратить экономическими и политическими мерами, чем потом пускать в ход войска. Без нужды Лаврентий Павлович людей никогда не губил. Но и мягкотелостью не страдал. Через несколько недель были сменены основные руководители Аджарии (никто из них не пережил 37-го года), а ряд руководителей повстанцев, сложивших оружие, арестованы и расстреляны. Но восстание вынудило власти пойти на уступки — вновь разрешить ношение чадры, открыть медресе и не принуждать женщин и девушек посещать школы.
Смена руководства в Аджарии также вызвала волнения. Прежний председатель Совнаркома Гогоберидзе был родом из Кобулетского уезда автономной республики, а новый, Лордкипанидзе, — "варягом" из Грузии. Земляки Гогоберидзе возмущались: "Если не будет нашего председателя СНК, то мы сделаем хуже, чем хулинцы". Но на этот раз обошлось. А Зекерию Лордкипанидзе Берия расстрелял в 38-м.
Восстание в Хулинском уезде вызвало резонанс в Батуми и других городах Аджарии. Берия с тревогой отмечал, что в разговорах аджарцев "повторялись… требования о свободе чадры и духовного преподавания, закрытия грузинских школ, присоединения к Москве и т. д. Наряду с этой "московской ориентацией" межнациональные отношения между грузинами и аджарцами резко обострились. В среде рабочих это сопровождалось рядом вызывающих поступков со стороны аджарцев (невыход на работу, нанесение побоев). В свою очередь, грузины самым резким и презрительным образом отзывались о "неблагодарных свиньях — аджарцах", которых в свое время напрасно не истребил генерал Ляхов, и т. д. Русские рабочие приходили в негодование от слухов о том, что "аджарцы срубают головы убитым русским красноармейцам", несмотря на это, они, более объективно оценивая события, указывали на промахи местных властей в антирелигиозной политике, на то, что крестьян вовлекли в движение провокаторы, контрреволюционеры и т. д.". Берия констатировал, что после подавления восстания "тревожное состояние не улеглось. Многие аджарские хозяйства намереваются уйти в Турцию, комсомольцы и партийцы опасаются террористических актов, греки обнаруживают тенденцию уезжать на родину. Производительность труда аджарских рабочих на предприятиях Батума значительно пала".
В качестве необходимых первоочередных мер для оздоровления ситуации в Абхазии Берия рекомендовал: "Предложить Аджарскому обкому послать в Хулинский уезд авторитетную комиссию для обследования работы партийного и советского аппарата и рассмотрения жалоб крестьян, которая должна вести работу во всех теми.
Особо обследовать вопрос о предоставлении крестьянам леса, госстрахования и о кредите.
Оздоровить уездный и темский партийный и советский аппарат путем снятия ряда работников.
Использовать опыт проверки в Хулинском уезде для проведения соответствующих организационных мероприятий не только в остальных уездах Аджаристана, но и во всех мусульманских районах Грузии.
Принять соответствующие меры к поднятию уровня развития аджарского крестьянства".
С острыми конфликтами между грузинами и армянами, армянами и азербайджанцами, абхазами и грузинами, между различными этнографическими группами внутри закавказских народов Берия был хорошо знаком, так как возглавлял Секретно-оперативное управление Закавказского ГПУ.
В последние годы жизни и после смерти Лаврентия Павловича часто обвиняли в "мингрельском национализме". Но в действительности, в бытность в Грузии, он с этим национализмом, как, впрочем, и со всеми остальными, неустанно боролся, в полном соответствии с линией партии. Так, 23 апреля 1929 года в очередной информационной сводке Берия сообщал: "Проект перенесения центра ряда уездов Западной Грузии в Поти вызвал недовольство в ряде районов Зугдидского уезда… Много толков создалось вокруг Зугдидского музея. Ходят слухи о том, что вся реорганизация вызвана желанием Тифлиса присвоить себе музей, для чего и хотят лишить Зугдиди его значения, как уездного центра. Слухи эти подкрепляются проникшими в массы сведениями о предполагаемой распродаже части экспонатов для вывоза за границу. В разговорах слышится много протестов, оценивающих распродажу как "разграбление народного достояния", "хищническое отношение к культурным ценностям" и т. д.
Нетрудно видеть за всем этим, с одной стороны, отражение местных интересов, ущемляемых ликвидацией (по мнению крестьян) музея, приносившего доход жителям от экскурсантов; с другой стороны — история с музеем — повод для всякой враждебной агитации, в том числе и для агитации так называемых "мингрельских сепаратистов". К последним Лаврентий Павлович, как видно не питал никаких симпатий. И всегда за национальными и политическими требованиями он усматривал также экономическую основу.
С борьбой с "мингрельским сепаратизмом" связана и одна романтическая история, в которой Лаврентий Павлович показал себя неутомимым борцом за нравственность. 27 октября 1930 года он докладывал руководству Закавказской Федерации: "Председатель Пахуланского колхоза (Цаленджихский район) Леонтий Гогохия около двух месяцев тому назад был арестован по обвинению во вполне доказанном похищении комсомолки Козуа с целью принудить ее ко вступлению с ним в брак. Кроме того, Гогохия имеет за собой ряд затрат, причем только по линии Цекавшири он растратил 13 000-14 000 рублей.
После ареста Гогохия произошел ряд фактов, свидетельствующих о том, что он пользуется со стороны некоторых ответственных товарищей совершенно незаслуженной поддержкой, которая уже привела к освобождению Гогохия на поруки, а в дальнейшем может избавить его от ответственности за все содеянное.
Когда работник Зугдидского отделения Грузинского ГПУ нашел похищенную комсомолку Козуа, вместе с похитителем Гогохия, доставил в отделение, туда прибыл секретарь укома т. Жвания и в присутствии начальника отделения т. Закария, стал уговаривать Козуа: "Что особенного случилось, Гогохия тебя любит, и ты бы вышла замуж за него…"
Т. Жвания говорил комсомолке, что на нее "падет ответственность за гибель Пахуланского колхоза, который неминуемо развалится".
Козуа возражала: "Я не только не люблю Гогохия, но даже не уважаю его. Я знала его только как председателя колхоза и, в качестве единственной комсомолки, выполняла всю ложившуюся на меня общественную работу".
Параллельно с этим Козуа рассказала, что Гогохия приставал к ней с объяснениями в любви, с письмами и т. д. Она жаловалась в уком и Наробраз (очевидно, Козуа работала учительницей. — Б. С.), но никто не оградил ее от домогательств Гогохия.
Вскоре начались различные послабления тюремного режима для Гогохия. Его посещали различные, часто неблагонадежные лица. Через них он проводил кампанию за то, чтобы "крестьянство коллективно потребовало его освобождения".
Гогохия послал в Целенджихский РК КПГ телеграмму с угрозой, что "коллективизации угрожает развал, если его не освободят".
Правление колхоза, под влиянием Гогохия, потребовало вызова Гогохия "для выяснения некоторых вопросов". И действительно, Гогохия препроводили в Пахулани под конвоем. Он воспользовался случаем для ведения агитации в пользу "автономной Мингрелии", так как Гогохия примыкал к группировке "автономистов". В расчеты этой группы входит перенесение районного центра из Цаленджихи в Зугдиди, поскольку это должно ослабить остальные районы бывшего Зугдидского уезда за счет одного, главного Зугдидского района.
Наконец, недавно Гогохия вовсе освобождается на поруки, и руки у него совершенно развязаны, как для сведения личных счетов со своими врагами, так и для "автономистской" деятельности. Необходимо принять меры к тому, чтобы в деле Гогохия не примешивались посторонние впечатления и чтобы следствию была обеспечена беспристрастность".
Здесь растратчик и похититель девушки-комсомолки (прямо как в "Кавказской пленнице" — "студентка, комсомолка, красавица") предстает еще и зловредным "мингрельским автономистом", а сам Берия — борцом за девичью честь. Правда, любвеобильность самого Лаврентия Павловича была уже тогда притчей во языцех. Позднее, в 53-м на следствии, ему это припомнили. Тогда Берия признал, что женщин у него в самом деле было много, но что они вступали с ним в интимные отношения исключительно по доброму согласию или, в случае если речь шла о профессиональных жрицах любви, — за деньги по установленной таксе. Десятки женщин, оказавшихся в списках бериевских секретарей, напротив, утверждали, что вступали в связь с Лаврентием Павловичем по принуждению, под угрозой репрессий или вообще были им изнасилованы. Что ж, признаться в бескорыстной любви к поверженному шефу МВД было рискованно — сразу могли взять в оборот как "английскую шпионку" и "заговорщицу". Так что всей правды о любовных похождениях нашего героя мы уже никогда не узнаем.
Талантливый публицист Кирилл Столяров утверждал, что "у Лаврентия Павловича проявилось идиллическое, книжное представление о колхозниках… Голодной, послевоенной деревни он толком не знал, и судя по всему, знать не хотел". Но Берия прекрасно знал деревню 20-30-х годов и не имел никаких оснований считать, что после разорительной войны 1941–1945 годов жить там стало лучше. Он аккуратно поставлял руководству Грузии и Закавказья секретные сводки о настроениях народа.
Надежды на избавление от тягот хлебного кризиса 1928–1929 годов и сплошной коллективизации крестьяне видели в лидерах антисталинской оппозиции. Так, 27 апреля 1930 года чекисты изъяли в Тифлисе до 300 экземпляров троцкистских листовок, где, в частности, утверждалось: "Аппаратная бюрократия захватила власть. Рабочий больше не хозяин своей страны… Даже если пятилетка будет выполнена, это только укрепит строй бюрократии. Рабочие останутся ни с чем. Не нужно поддаваться обману… Сейчас различные части бюрократии, сталинцы, правые, борются друг с другом. Все они, не говоря уже о меньшевистской и прочей сволочи, хотят воспользоваться недовольством в рабочей массе… Сознательные рабочие, глубже усваивайте неисполненное завещание Ленина, чтобы разобраться во всех уловках и маневрах правительственных аппаратчиков… Да здравствует диктатура пролетариата не на словах, а на деле!"
А в Батуме в ночь с 5 на 6 мая распространялись рукописные листовки уже от лица правых: "Трудящиеся. Коммунистическая партия накануне гибели. Уверяем вас, что коммунисты будут скоро уничтожены. Несчастный народ, всюду слышен твой стон. Вы не имеете ни хлеба, ни радости". Листовка была подписана: "Правый рабочий".
Характерно, что оппозиционеры в равной мере поносили как "сталинских аппаратчиков", так и другие, антисталинские течения: правых, меньшевиков и "прочей сволочи". Перед лицом смертельной опасности оппозиционеры обнаружили фатальную неспособность объединиться. Всевозможные "блоки" троцкистов и правых, правых и меньшевиков, дашнаков и мусаватистов возникали только в чекистских головах, но отнюдь не потому, что коллеги Лаврентия Павловича верили в реальность подобных союзов. Просто таким образом можно было охватить гораздо больше "врагов народа" в рамках одной "заговорщической организации".
5 мая 1930 года Берия докладывал руководству Закавказья о настроениях населения Эриванского и Ленинаканского округов в связи с продовольственными трудностями: "В селении Гейгумбет местными троцкистами ведется провокация о том, что "Красная Армия больше не в состоянии противостоять бандам, и в Нахкрае (Нахичевани? — Б. С.) она сдалась бандитам… Троцкий собрал 6000 аскеров из Турции и перешел на сторону дашнаков, и скоро дашнаки во главе с Троцким будут в Армении. Вдохновителем последней провокации (о Троцком) явился бывший руководитель группы троцкистов Акуппорян".
Лев Давыдович Троцкий во главе 6 тысяч турецких солдат, в качестве предводителя дашнаков, идущий освобождать Армению от большевиков — такое можно вообразить только в каком-нибудь анекдоте от армянского радио. Но так уж достал крестьян Сталин, что они готовы поверить в примирение двух злейших врагов — турок и дашнаков и готовность последних подчиниться человеку, который руководил ликвидацией независимой Армении.
С голодухи и безысходности и не такие сумасшедшие комбинации привидятся. А голод был такой, что вместо мяса в борще могла оказаться… ящерица. Берия докладывал руководству Закавказья: "1-го июня 1930 г. в Забратской столовой ЦРК № 13 (г. Баку. — Б. С.) сварили вместе с борщом довольно большую ящерицу. Части этой ящерицы попали в несколько тарелок обедающих рабочих (получился непроизвольный синтез украинской кухни с дальневосточной, который бакинские рабочие, привыкшие к кавказской кухне, явно не оценили. — Б. С.)… Последнее время в новых рабочих столовых Заводовостроя ФЗР на стройках "Макс-Миллер", "Бедшер", "Винклер", "Кох", где работают до 1000 человек, наблюдается раздача обедов явно недоброкачественных, так, например, в борще нескольких рабочих были обнаружены черви в 2 сантиметра, вторые блюда являются какими-то рвотными и часто бракуются рабочими. 28. IX. 1930 г. и 4/X составили акты с подписями завкома и нескольких рабочих о найденных червях и гнилостном запахе во 2-м блюде".
А когда в Азербайджане летом и осенью 1930 года в связи с коллективизацией вспыхнуло восстание, повстанцы возлагали надежды на лидеров правой оппозиции Сталину. Побывавший в плену у мятежников член компартии бакинский рабочий-железнодорожник Рахманов свидетельствовал в своем докладе руководству Закавказского ГПУ — Реденсу и Берии: "Район, куда я был командирован, буквально кишит бандитами. Есть банды до 200 человек. Вооружены они прекрасно, причем особенно интересным является то, что они хорошо снабжены патронами. Я встречался в июле с группой бандитов — верховых. Они вступили со мной в разговор. Они называют себя не бандитами, а просто людьми, спасающими свои жизни от произвола местных властей, доведших их до необходимости взяться за оружие. Крестьяне жалуются на свою тяжелую жизнь и безвыходное положение. С одной стороны, они обязаны снабжать хлебом правительство, а с другой стороны — снабжают требующих хлеба бандитов". В общем, красные придут — грабят, белые (точнее, зеленые — ведь восстание шло под зеленым знаменем ислама) придут — опять грабят…
Реденс и Берия цитировали суждение о восстании беспартийного бакинского слесаря И. Афанасьева: "В Гяндже уже началось восстание. Туда посланы войска на усмирение. Восставшие в Гяндже взрывают мосты и грабят поезда. Когда-нибудь эта проклятая власть сломит себе голову. Есть ведь пословица: сколько вор ни ворует, а рано или поздно голову сломит. Ты посмотри на настроение массы. Нет ни одного процента довольных. Власть прямо издевается над народом. Ведь даже хлебом не может снабдить население. Сама напакостит власть, а потом находит каких-то вредителей. Со многими мне приходилось говорить, и они прямо говорят — пусть только начнется война, мы знаем, на кого поднять винтовку за то, что грабят наших отцов. Ведь сами партийцы против этого безобразия. Посмотри на настроения наших рабочих, и сам хорошо поймешь. Казаки на Северном Кавказе только и ждут начало конца". К этому крику души чекисты сделали такое примечание: "В прошлом Афанасьев собственник, — имел свою мастерскую, в данное время антисоветски настроен".
А рабочий бакинской "Союзнефти" Ивашенко предавался мечтаниям с каким-то безвестным сексотом: "Рабочие ничего не жрут, кроме хлеба. Наше положение улучшится, когда Рыкова прогонят, а за ним и Сталина". Лидеры правых, выходит, были столь же ненавидимы рабочими, как и Сталин.
Впрочем, некоторые из недовольных, особенно из числа интеллигенции, высказывали симпатии Бухарину. "С такой политикой, если мы будем продолжать в таком же духе, мы далеко не уйдем, — заявлял беспартийный инженер отдела рационализации бакинского завода имени Шмидта Зимников, — главное, все молчат и ничего не хотят говорить. Политика, которую ведет ЦК ВКП(б), приведет к тому, что скоро люди будут подыхать с голода (как в воду глядел инженер. — Б. С.). Бухарин был прав, что нельзя было так круто поворачивать тяжелую индустрию. Это все может отрицательно повлиять на население и вызвать нежелательные колебания, да и партийцы когда-нибудь очнутся от спячки. Рабочие скрытно ропщут на пятилетку. Пока возможно, надо исправлять сейчас".
Другой бакинский инженер, Барак, откликаясь на расстрел 48 "вредителей", заявил: "Советская власть нашла причину продзатруднений в тех 48-ми, которых расстреляли. Это только замазывание глаз рабочим. Рабочему в настоящих условиях на те гроши, которые они получают, жить почти невозможно. Кооперативы пусты, обеды противны в столовых, что будет дальше, никому неизвестно".
Непраздничное настроение было у рабочих в Закавказье в день 7 ноября 1930 года. В сводке, составленной в связи с главным революционным праздником, Берия сообщал о высказываниях рабочих Армянского карбитного завода: "Все, о чем докладывали на заседании (о достижениях власти и др.), является ложью". "Мы не обязаны работать в пользу крестьян, так как последние сами ничего не делают, а рабочих заставляют работать за них. Крестьяне нам за это из своей продукции ничего не дают. Этим мы только их превратим в лодырей. Рабочих и превратили в каких-то ослов самопожертвования. В единственный выходной день (7 ноября) нас, рабочих, гонят куда попало. Голыми и босыми отправляют нас на уборку хлопка, не снабжая нас обувью и одеждой". Подобные настроения подытожил директор Клинического института Меликян: "Нам не до Октябрьских празднеств, когда желудок пуст".
Октябрьская демонстрация в Баку в том году тоже прошла далеко не гладко. Берия докладывал: "В демонстрации отдельные рабочие выступали против правых уклонистов и призывали вести борьбу с ними. Часть выступающих поддерживала право-оппортунистические лозунги, отрицая необходимость борьбы с Бухариным, Рыковым и др. Беспартийный рабочий Ахмед Таги из Ленинского района: "Мы с начала 5-тилетки обвиняли Бухарина за его неправильный подход к вопросам хозяйственного строительства, а на деле вышло, что он прав. Нас морят голодом, зарплаты вовремя не выдают". Комсомолец Симонян, рабочий строительного отдела Ленинского района: "С идеей колхозов ничего не вышло, разорили крестьян и нас с голода уморят. Не нужно было настаивать и прислушиваться к голодающим рабочим и крестьянам. Мы, рабочие, работаем голодные и раздетые, а жены комиссаров ходят в шелку и золоте. На шею рабочего садятся, и чем дальше, тем хуже становится, конца не видно". Рабочий "Азнефти" Курдиков: "Крестьян грабят, не дают им развивать своего хозяйства, народ голодает. Если на сторону Рыкова и др. перейдут еще несколько вождей, то тогда разобьют Сталина". Неизвестный: "Видно, положение улучшается. Политбюро сейчас фактически проводит линию правого уклона. Товары отпускаются без ордеров, скоро отменят заборные книжки (карточки. — Б. С.). Умерили отпуск товаров за границу. Зачем уклонистов обвинять, ведь они этого не хотели".
"Политика Сталина привела нас к нищете. Недаром Рыков и Бухарин против его политики. Голод терпеть можно год, а не подряд несколько лет. Ведь заводами и фабриками сыт не будешь", — возмущался котельщик завода имени Пятакова член ВКП(б) Гриценко. А другой член партии кочегар того же завода Гейдар Керимов в группе рабочих говорил: "Из-за политики Сталина все персидские подданные уезжают в Персию. Они правы, так как голодать никто не хочет".
6, 7 и 8 ноября 1930 года на территории фабрично-заводского района Баку чекисты обнаружили 35 листовок и прокламаций антисоветского, антикоммунистического и антисталинского содержания. Среди них были такие, например: "Товарищи. Только Рыков даст нам жить, но не Сталин — националист. Да здравствует свободная жизнь".
"Граждане товарищи. С вас три шкуры дерут. Долой коммунистов — паразитов. Штаб обороны гор. Баку".
"Правительство СССР, мы жить хотим".
"Товарищи рабочие. Сила у вас. Довольно вам мучиться. Ваши дети гибнут, как и вы. Свергните это паршивое правительство и будете жить как люди".
Берия с сожалением констатировал: "В настроении масс праздничные моменты отсутствовали".
Много хлопот ГПУ доставлял и конфликт в руководстве Азернефти. Группировка братьев Агаларовых открыто симпатизировала троцкистам. Как отмечалось в сводке Закавказского ГПУ, "Агаларовы заявляют: "Почему такого вождя, как Троцкий, исключили из партии. Сейчас руководит партией кучка бандитов" Берия сделал вывод: "Пришло время убрать их (братьев) с фабрики".
Продовольственные трудности 1930 года заставляли многочисленных персидских подданных, работавших на бакинских заводах и нефтепромыслах, возвращаться на родину. Как отмечалось в сводке Закавказского ГПУ, "ряд рабочих персподданных, отражая в данном случае настроение большинства, утверждают: "Раньше при Николае и при муссаватистах жилось лучше. В нехватках виновата Соввласть. Улучшения никакого не будет, в дальнейшем еще хуже будет".
О том же говорил и персидский подданный — оператор завода "Крэкинг" беспартийный Мехти Кулиев: "С нашими верхами социализма никогда не построишь. Нам дают по норме, за границу отправляют без нормы, сколько хочешь. Теперь хорошего наверно не дождешься. Нас кормят только баснями. 12 лет существуем, ждем только хорошего, а получается все хуже и хуже".
Но больше всего в 1930 году хлопот Берии доставило восстание в Азербайджане. В начале декабря Закавказское ГПУ докладывало о борьбе с повстанцами в Гянджском уезде, численность которых превышала тысячу человек: "Во главе банддвижения стал бывший член муссаватистского парламента, бывший мулла иттихадист (член исламской партии Азербайджана, с которой в начале 20-х годов успешно боролся Берия. — Б. С.) Гаджи Ахунд. Объединение бандгрупп под его руководством ставило задачей организацию массового выступления. С этой целью Гаджи Ахунд широко развернул а/с агитацию. Усиленно распространялись слухи "о скором падении Соввласти, приходе англичан, турецких войск" и т. д. Крестьяне призывались к борьбе с колхозами, к вооруженному выступлению "против русских захватчиков, за религию, за освобождение от нищеты" и т. д. В Кедабекском районе распространялись прокламации с подобными лозунгами. Для подтверждения слухов о приходе турецких войск один из бандитов (по распоряжению Гаджи Ахунда) был переодет в турецкого офицера и командирован по селам в сопровождении бандгруппы, которая публично величала его "паша". Бандагитаторы при этом уверяли крестьян в том, что "правые уклонисты солидарны с Гаджи Ахундом" и т. п.
Эта подготовка собрала вокруг Гаджи Ахунда свыше 1000 человек хорошо вооруженных и подчинила его влиянию ряд сел Шамхорского и Касум-Измайловского районов. Кулацко-зажиточная прослойка в этих районах явилась ближайшим источником материальной и физической помощи банддвижению.
В район концентрации банд были стянуты войсковые части. Активные выступления бандгрупп начались с 10 ноября".
Да, Бухарин, Рыков и Томский впереди, на лихих конях, во главе воинов ислама — это примерно то же самое, что Троцкий, объединяющей под своей командой дашнаков и турецких солдат. Но народы бывшей Российской империи все надеялись, что кто-то придет спасти их от Сталина и большевиков, будь-то Троцкий, Бухарин, англичане, турки, черт, дьявол… Хотя Турция в то время вообще была союзником Москвы, и турецкие власти сильно ограничивали антисоветскую деятельность кавказской эмиграции в приграничных районах. Англия же не имела никаких планов интервенции в СССР.
Восстание Гаджи Ахунда поначалу казалось серьезной угрозой. Повстанцам даже удалось на полутора суток прервать движение по железной дороге Баку — Тифлис.
Однако очень скоро выяснилось, что разжиться продовольствием в стране, где крестьяне едва сводят концы от урожая до урожая, нет никакой возможности. Люди Гаджи Ахунда вынуждены были реквизировать продукты у населения, тем самым восстанавливая его против себя. Как отмечалось в докладе Берии, уже в начале декабря "Гаджи Ахунд стал уговаривать своих товарищей разбиться на части, мотивируя наступлением частей Красной Армии, невозможностью достать в большом количестве продукты". Очень скоро Гаджи Ахунду пришлось раздробить свою армию на мелкие отряды, а большинство повстанцев разошлись по домам. Войска под командованием главы Азербайджанского ГПУ М.П. Фриновского загнали группу Гаджи Ахунда и 9 его ближайших сторонников в Дивардинские зимовники, где почти все они, включая главаря, были убиты в бою 9 декабря 1930 года. Поднятое Гаджи Ахундом восстание было подавлено с помощью суровых репрессий. В селах брали заложников, заставляя крестьян выдавать скрывающихся повстанцев. Захваченных в плен участников мятежа и заподозренных в пособничестве им расстреливали на месте. Только 8 декабря 1930 года, например, казнили 23 "бандита" и 10 "пособников и укрывателей". По социальной принадлежности расстрелянные распределялись следующим образом: кулаков — 12, середняков — 15, бедняков — 2, рабочих — 2, антисоветский элемент — 1 и совслужащий — 1. Некоторые добровольно сложившие оружие повстанцы временно оставлялись на свободе в расчете, что они сагитируют своих товарищей прекратить борьбу. Потом их тихо "изымали" и либо расстреливали, либо отправляли в концлагеря.
Сталин тоже читал все сводки ГПУ. И боялся, что, если кризис еще более углубится, бывшие вожди оппозиции смогут стать знаменем народного недовольства, а их сторонники на местах, равно как и уцелевшие меньшевики, дашнаки, эсэры и члены других запрещенных партий придадут выступлениям рабочих организованность. Поэтому сразу, как только появился подходящий предлог, — убийство Кирова, началась широкая кампания превентивных репрессий всех подозрительных, достигшая кульминации в 37-38-м годах.
Берия с тревогой отмечал, что во время демонстрации 7 ноября 1930 года в столице Азербайджана, хотя "отдельные рабочие выступали против правых уклонистов и призывали вести борьбу с ними… часть выступающих поддерживала правооппортунистические лозунги, отрицая необходимость борьбы с Бухариным, Рыковым и др.".
Продовольственные трудности заставляли людей ностальгировать по тому времени, когда у власти в Закавказье были антисоветские правительства, не говоря уж о благословенном царском времени. Так, еще 30 апреля 1929 года, в связи с введением карточек на хлеб — 800 грамм для работающих и 400 грамм для иждивенцев в день, Берия фиксировал в сводке нелестные высказывания рабочих о Советской власти. "Не нужно верить брехне нашего правительства. Все, что оно обещало, это ложь. Разве при меньшевиках жизнь не была лучше. Меньшевики были правы, когда боролись с большевиками. Если бы меньшевики остались, то нам не жилось бы так плохо", — сокрушался тифлисский грузчик Лука Богвирадзе.
А в Армении крестьяне с тоской вспоминали о высланных кулаках и прочих "эксплуататорах". Сводки ГПУ фиксировали, как в апреле 1930 года в Армении "в селе Авдибек Аламлинского района на бедняцком совещании выступил батрак Седрак со следующим заявлением: "Что мне дала Советская власть, меня кормил священник, и ему я должен помогать". А в селении Амамлы батрак Пализян говорил совсем уж крамольные вещи: "Наши кулаки такие же батраки, как и я. Я лично работал у кулаков Баграмянов, и они больше меня работали. У нас в селе кто бедняк, тот лодырь. Кого мы называем кулаками, это те люди, которые день и ночь мучаются, работают".
Раз такие настроения проявляются даже среди "классово близких", значит, дело плохо. Раскулачивание и раздел добра высланных между остальными крестьянами стало совершенно необходимым для выживания Советской власти. Теперь крестьяне были связаны круговой порукой, отделены навсегда от тех, кто работал день и ночь и не боялся отстаивать перед властью свои и общественные интересы. А неуправляемое крестьянское стадо уже можно было загнать в колхоз, когда посулами, а чаще — грубой силой.
Недовольство сохранялось и в колхозах, но там его гораздо легче было контролировать тому же ГПУ, совместно с колхозным руководством. Среди крестьян нарастали настроения безысходности. Берия докладывал: "В селении Карабулаге Абиранского района середняк Арутюнян, во время разъяснения статьи т. Сталина "Ответ товарищам колхозникам", заявлял среди крестьян следующее: "Произносят речи ради своего кармана, говорят, что власть рабоче-крестьянская, не верьте. Они врут, имя крестьянина коммунисты используют для того, чтобы мы молчали бы. Нигде правды нет и не будет".
Лаврентий Павлович цитировал и образец пропаганды, распространяемой среди крестьян троцкистами: "Партия разлагается, власть потеряла голову и теперь не имеет возможности поставить работу должным образом. Если до сих пор правительство работало сносно, то этим было обязано Ленину и Троцкому, которые руководили работой. А теперь за работу взялся княжеский сын — Сталин (намек на распространенную в Грузии легенду, что настоящим отцом Сталина был князь Эгнаташвили. — Б. С.), который ни одной минуты о крестьянах не думает, старается всячески наши хозяйства уничтожить. Для этой цели он выдвинул коллективизацию, и все, что делается, сами видите своими глазами".
Еще более красочную легенду поведал в Абхазии середняку Антиси Гурцкая незнакомец, назвавшийся Каландарашвили, в апреле 1930 года: "Советская власть уже на краю гибели, и она должна была быть ликвидирована еще в январе с. г., но по некоторым причинам она имеет счастье существовать до сего времени. Существующее жендвижение (против закрытия медресе и снятия чадры. — Б. С.) надо усилить, так как за этим последует вооруженное восстание мужчин, к которому примкнет Красная Армия, и тогда коммунистам будет конец. В отношении товарища Сталина сказал, что он лежал в Гульрипшском санатории больным, где и умер. Тело его отвезли в Москву, но коммунисты до сих пор об этом умалчивают".
Эх, наивная крестьянская вера, что злой большевистский царь то ли уже умер, то ли вот-вот умрет, и их, крестьян, оставят в покое.
Сельхозтехника, которую щедро обещали крестьянам, заманивая их в колхозы, порой обращалась в форменное издевательство над людьми и здравым смыслом. Так, 6 мая 1930 года Берия докладывал: "Полученные однорядные сеялки совершенно непригодны для кахетинских условий. Кроме того, крестьяне избегают пользования ими, так как указанные однорядки удорожают производительность труда крестьян. Например: чтобы засеять 1 га необходима одна лошадь, одна сеялка и два человека, тогда как самым примитивным способом один человек может посеять больше двух гектаров за то же время".
Недовольны были и рабочие, которым в результате коллективизации стало нечего есть. В Ереване рабочие маслобойного завода Армхлопка кандидат партии Алике и Саркисян говорили своим товарищам, что "с раскулачиванием кулаков и ликвидацией спекулянтов положение рабочих не улучшилось. В кооперативах, за исключением черного хлеба, ничего нет. Неправильно, что у нас рабочее правительство. Кто получает жирные оклады, тот живет хорошо, а рабочие постоянно нуждаются и питаются черным хлебом. В случае войны в первую очередь отправят нас, а в то время как за рабочими нету ухода". Берия подчеркнул, что "все присутствующие при этом рабочие (17 человек) согласились с этим". Несчастные как в воду глядели: рабочие и крестьяне требовались также в качестве пушечного мяса для грядущей войны.
В июне 1930 года Берия составил очередную сводку об отношении крестьян Закавказья к коллективизации после сталинской статьи "Головокружение от успехов", опубликованной в "Правде" 2 марта 1930 года: "Во время войны (так называли ударный период коллективизации) на моей земле срезали 35 деревьев и приказали молчать, теперь кто мне их возвратит", — жаловалась крестьянка Масхарашвили из села Хидари. А середняк Петр Джимиашвили сетовал: "Нас обманывает и правительство, и партия. Обещали нам многое, а на деле ничего не дали. Мне 65 лет, и столько, сколько в колхозе, никогда в жизни не работал. Сегодня что мы отработали, все забрали вышедшие из колхоза. У меня одна пара быков, которых я свел в колхоз. Мне понадобилось привезти дрова для семьи, отнести кукурузу на мельницу или же отвезти больных к врачу, и когда я обращался в правление, мне отказывали и заявляли, что быки уже не принадлежат мне".
Эти жалобы от крестьян шли бессчетно. Но угрозы для власти они не представляли. Не было политических сил, способных канализировать крестьянское недовольство, направить его на достижение политических целей в масштабе если не всего СССР, то хотя бы в масштабе всей Грузии, Армении или Азербайджана. Некоммунистическая оппозиция была окончательно подавлена к середине, а внутрипартийная, троцкистская и бухаринская — к концу 20-х годов. У власти же была армия и ГПУ, способные без труда подавить даже локальные вооруженные восстания. На разговоры же недовольных смотрели как на материал для будущих арестов и следственных дел.
В бытность Лаврентия Павловича во главе ГПУ Грузии, он не был чужд либерализма. Так, Берия постоянно воевал с партийным руководством Грузии по поводу "перегибов" в антирелигиозной кампании, причем не только по отношению к мусульманам. 3 мая 1929 года в специальной докладной записке "О грузинской церкви". Там он требовал: "Разослать циркулярное письмо местным парторганизациям, подтвердив еще раз методы и рамки антирелигиозной пропаганды с предложением прекратить всяческие безобразия, которые провоцируют политику нашей партии и вызывают озлобление довольно лояльного грузинского духовенства и верующих к Советской власти. Предложить по советской линии несколько ослабить налоговый нажим на духовенство и ни в коем случае не производить арестов представителей последнего без соответствующей санкции со стороны ГПУ. Предложить прокуратуре расследовать все случаи ограбления и поджогов церквей и виновных привлечь к ответственности. Считать абсолютно необходимым вопросы отобрания и закрытия церквей согласовывать с местными органами ГПУ в целях избежания возможных ошибок и систематического разложения грузинского духовенства".
Лаврентий Павлович разъяснял, как ему удалось приручить грузинскую церковь, несмотря на то, что католикос открыто выступал против Советской власти и поддерживал меньшевиков: "Длительной нашей работой нам удалось создать оппозицию католикосу Амвросию и тогдашней руководящей группе грузинской церкви, и лишь только в 1927 году в январе месяце удалось полностью вырвать из рук Амвросия бразды правления грузинской церковью и вместе с его приверженцами удалить от руководящей роли в Грузинской церкви. В апреле месяце — после смерти католикоса Амвросия католикосом был избран митрополит Христофор, вполне лояльно относящийся к Соввласти, и уже собор, избравший Христофора, декларировал свое лояльное отношение к власти и осудил политику и деятельность Амвросия, в частности, и грузинскую эмиграцию".
Берия полагал, что после 1920 года "форсирование закрытия церквей, нажим на грузинское духовенство являлись ответом на отношение к власти духовенства. Даже и в этот период церкви закрывались не путем прямого административного постановления, а подводилась невыполнимая норма численности прихода для регистрации церкви, и при невыполнении ее церковь признавалась бездействующей и закрывалась… Грузинская церковь, несмотря на свое лояльное отношение к власти, влачит жалкое существование. Массовые ограбления церквей, поджоги и разгромы их, насилия местных властей, нередко с участием партийных и комсомольских организаций, приводят церкви к совершенному разрушению, а непосильное налоговое обложение заставляет грузинское духовенство отречься от церкви и искать новые пути заработка. Лишение духовенства самых элементарных прав, как то: свободы передвижения, без арестов и административных высылок, поставило грузинскую церковь перед фактом невозможности существования… Грузинская церковь стирается с лица земли… Творимые безобразия невероятны в правовом государстве… Мы имеем весьма достоверные факты и случаи использования меньшевистской нелегальной организацией творимых безобразий вокруг грузинской церкви для демонстраций против Соввласти и дискредитации местных партийных и комсомольских организаций".
Лаврентий Павлович пытался внушить своим партийным товарищам: раньше, при строптивом католикосе Амвросии, церковь прижимали правильно, но все-таки аккуратнее, чем сейчас, но зачем же продолжать сводить ее к ногтю теперь, когда грузинской церковью руководят свои люди? Думаю, что в 1943 году Сталин именно по совету Берии ослабил гонения на Русскую Православную Церковь, пойдя на опробованный 16 годами ранее в Грузии вариант и поставив во главе церкви карманного патриарха, Синод и утверждаемых органами госбезопасности епископов.
Определенный либерализм не мешал Лаврентию Павловичу образцово выполнять директивы из центра. По образцу московских процессов над вредителями он создал дело местной, закавказской "Промпартии". Весной 1930 года была арестована группа инженеров и служащих "Азнефти", занимавшихся строительством нефтепровода Баку — Батум. Выявившиеся при проектировании и постройке нефтепровода ошибки и финансовые злоупотребления объявили вредительством — умышленным разбазариванием "народных средств". 4 мая 1930 года Берия послал показания арестованного Антона Викторовича Булгакова, бывшего главного инженера строительства нефтепровода Баку — Батум, председателю Закавказского ЦИКа Михе Цхакая. Под диктовку следователей Булгаков утверждал: "Вредительский смысл заключался в том, что для капиталистических кругов… было безразлично, за счет какого ведомства затрачены деньги на постройку нефтепровода при Советской власти, вредительские же круги НКПС видели в удержании постройки нефтепровода в своих руках повод для проведения еще добавочных капиталовложений… В то же время вредительскими кругами Закавказской железной дороги чрезвычайно раздувалась эксплуатационная смета керосинопровода… Деятели контрреволюционной вредительской нефтяной организации, а также бывшие владельцы нефтяных предприятий, находившиеся за границей, ясно понимали, что одна вредительская деятельность не будет в состоянии вызвать падение Советской власти и что главную надежду надо возлагать на интервенцию. В случае же возникновения такой интервенции, контрреволюционная организация должна была оказать ей помощь. В конце 1925 года из-за границы через секретаря Английского посольства Уайта было получено письмо на английском языке за подписью Э.Л. Нобеля и Детеринга (бывших владельцев бакинских нефтепромыслов. — Б. С.) с директивами о подготовке к интервенции. После прочтения письмо было уничтожено. В этом письме, которое, очевидно, было написано по желанию и по указаниям английского военного штаба, предлагалось контрреволюционной вредительской нефтяной организации выделить специальную военную группу и выполнить ряд мероприятий по подготовке к предполагавшемуся на Кавказском берегу Черного моря десанту (Лаврентий Павлович в плане подготовки к такому десанту трактовал и намеченное в связи со строительством нефтепровода расширение батумского порта. — Б. С.)… В конце 1927 года в Москве через Норвежскую миссию и через А.В. Иванова (инженера, главаря "вредителей". — Б. С.) было получено от Э.Л. Нобеля письмо на английском языке… Сообщалось, что военная интервенция, предполагавшаяся на 1928 год, была по политическим соображениям отложена на год, на два".
Закавказские чекисты действовали по той же схеме, что и их коллеги в Москве и по всей стране. Группа инженеров из "бывших", еще с дореволюционным стажем, будто бы вступает в связь с эмигрантами-капиталистами. Те, в свою очередь, связаны с Генштабами и разведками Англии (Франции, Германии, Японии, Польши и т. д., в зависимости от политической конъюнктуры, региона и фантазии следователей), обнадеживают своих бывших подчиненных скорой интервенцией, в ожидании которой требуется всячески вредить Советской власти: устраивать взрывы на шахтах, аварии на железных дорогах, пожары на нефтепромыслах и т. д. Такого рода инцидентов в годы индустриализации из-за бесхозяйственности, нехватки квалифицированных кадров рабочих и инженеров, а главное, из-за отсутствия у людей заинтересованности в добросовестном и производительном труде, в СССР было с избытком. Вот и требовалось свалить вину на "вредителей" — "буржуазных спецов". Берия и Реденс в организации очередного "вредительского дела" были не оригинальны.
Рабочие же сообщения об осуждении инженеров-"вредителей" встречали с энтузиазмом. Берия 17 декабря 1930 года сообщал об откликах на процесс Промпартии. В частности, рабочие Тифтрамвая выражали искреннюю радость: "Так им и надо. Пусть знают оставшиеся в живых вредители, что Советская власть жестоко карает тех, кто поднимает против нее свою изменническую руку!" И огорчились, что Рамзину и остальным приговоренным к расстрелу вышло помилование. Такова же была позиция подавляющего большинства рабочих. Бакинские рабочие, например, настаивали: "Таких подлецов не стрелять надо, а на куски резать".
Особенно возмущало пролетариев, что вот инженеры выучились на народные деньги, а теперь гадят, да еще при этом люди гибнут. О том, насколько основательны выдвинутые против "спецов" обвинения, рабочая масса не задумывалась. Правда, в конце обзора Лаврентий Павлович привел и критическое мнение о процессе "Промпартии", оговорившись, что высказывавшие его лица давно уже разрабатываются ГПУ как "антисоветский элемент": "В заключение интересно будет привести разговор сотрудников на постройке Дома связи на проспекте Руставели… Чертежник конторы Ястребов сказал: "Осадчий и Шеин, которые на Шахтинском процессе были общественными обвинителями и сидели рядом с государственным обвинителем Крыленко по левую сторону, теперь сами являются подсудимыми". Счетовод Петров ему на это ответил: "Остался только один Крыленко на левой стороне". А бухгалтер Блажиевский закончил разговор следующими словами: "Ничего, на следующем процессе и Крыленко будет сидеть на правой стороне суда".
И ведь как в воду глядел тифлисский бухгалтер Блажиевский! В 1938 году прокурор Н.В. Крыленко был арестован и расстрелян. Правда, судила Николая Васильевича Военная коллегия Верховного Суда в ускоренном порядке, без участия обвинения и защиты, так что на скамье подсудимых несчастному пришлось томиться очень недолго — от силы пару часов.
Сталин тоже прочел подготовленную ГПУ сводку откликов о процессах над "вредителями". Может быть, даже заимствовал оттуда идею насчет Крыленко. Главное же, Иосиф Виссарионович убедился: народ жаждет крови своих врагов, и, пожалуй, с особым удовлетворением воспримет казнь бывших членов компартии. Большевиков рабочие и крестьяне не шибко жалуют. А тут появится возможность все тяготы "сплошной коллективизации" и "ускоренной индустриализации" свалить на "плохих большевиков", отведя критику от главного большевика и немногочисленной группы "твердых сталинцев". Это изверги Троцкий и Бухарин, Зиновьев и Рыков, Каменев и Сокольников и прочие организовывали диверсии, уничтожали хлеб, чтобы спровоцировать голод, организовывали саботаж заданий пятилетки. А им помогали десятки, сотни тысяч троцкистов и бухаринцев по всей стране. Вот на кого можно было спокойно списать ошибки, произвол и бесхозяйственность номенклатуры всех уровней.
Но необходимо отметить, что уже тогда Лаврентий Павлович не только занимался фальсификацией дел против "врагов народа", но и пытался исправить некие особенно вопиющие пороки судебно-следственной практики. Так, 20 октября 1930 года он представил доклад "Об основных недочетах в работе судебно-следственных органов и прокуратуры". Там, в частности, утверждалось: "В работе судебно-следственных органов Грузии отмечается отсутствие плановости, неудачный по своей квалификации подбор работников, неувязка в работе отдельных звеньев судебно-следственного аппарата, слабое, а временами полное отсутствие делового руководства и надзора со стороны прокуратуры и т. д.". Берия указывал на "необходимость укомплектования судебно-следственных органов партработниками, политически и теоретически достаточно подготовленными, а для поднятия квалификации уже работающих в аппарате лиц — организовать краткосрочные подготовительные курсы". Он призывал "усилить борьбу с хозяйственными преступлениями, используя при этом все способы для выявления нарушений революционной законности, а также участие органов прокуратуры в деле проведения ударных кампаний: хлебозаготовки, посевкампании, индустриализации, коллективизации сельского хозяйства и др. Усилить инструктаж верховного суда и надзор прокуратуры над деятельностью судебных органов. Повести решительную борьбу с текучестью личного состава сотрудников судебно-следственного аппарата. Воздержаться от частых перебросок работников внутри судебно-следственных органов. Принять срочные меры к безотлагательному разбору дел, залежавшихся у следователей и суда".
Что и говорить, меры разумные, но в конкретных условиях 30-х годов не слишком актуальные. Не за горами была Большая чистка, когда текучесть сотрудников следствия, суда и прокуратуры достигла предела, а судопроизводство велось по упрощенной и ускоренной схеме разного рода особыми "тройками" и "двойками". Под конец жизни Лаврентий Павлович попытался упразднить последний внесудебный орган — Особое совещание при МВД, но не успел, и по иронии судьбы стал последней жертвой другого внесудебного органа — Специального судебного присутствия, судившего участников мнимого "бериевского заговора" без участия прокуроров и адвокатов.
Берия приходилось заниматься не только судами, но и повседневными нуждами людей. Так уж сложилось исторически, что органы госбезопасности занимались не только своими прямыми обязанностями, но и народнохозяйственными проблемами, и надзором за религией и культурой, и повседневным бытом, ибо всюду возникали весомые поводы для "антисоветских настроений", за всеми сферами народной жизни нужен был глаз да глаз.
20 ноября 1930 года Берия и Реденс подготовили совместный доклад "О настроении рабочих и служащих города Баку и его районов в связи с продзатруднениями". Картина представала удручающая: "Рабочий (член партии) газового отдела Сураханского района в заявлении, поданном в Сураханский райсовет относительно квартиры, дает оценку переживаемого момента с явно антисоветской точки зрения. "Нас не считают за людей. Действительно, большое сходство настало современной политики с политикой Николая II… Заставляют идти к царю — с петициями в Райсовет… Товарищи Райсоветчики, выжмите из своих мозгов искру сочувствия к рабочим".
На заседании бюро ячейки, где заявление рабочего было осуждено как антипартийное, он разорвал партбилет и заявил о выходе из партии". Царские времена с ностальгией вспоминал старый беспартийный рабочий Илья Чернов, проработавший на бакинских заводах более 40 лет: "Раньше Николай плохой был, а жили как люди. Теперь говорят хорошо, а нигде ничего не добьешься. Не разберешь, что делается. Советская власть нехорошо делает". А беспартийный рабочий 1-го Бурового управления Ленинского района Александр Клейн возмущался: "В наших газетах пишут, что в Германии рабочие живут плохо, что там ничего нет, большая безработица и т. д. Все это неправда. В Германии лучше живется рабочим, чем в СССР. Вот приезжали из Германии и рассказывали, что у них прислуга ходит в лучшей одежде, чем мы".
"Ни в одном государстве нет такого хаоса, как у нас, — утверждал хронометрист отдела турбинного бурения беспартийный М. Шишков. — А главковерхи везде и всюду кричат о том, что мы выполняем пятилетку и догоняем Америку. Таких порядков нет даже в самой отсталой стране, к примеру в Индии. Рабочий кушает как свинья, а если станет говорить правду, то его считают антисоветским элементом. Все отправляют за границу, нас морят. А теперь там не принимают, так давай нас давить очередями. На собраниях кругом кричат — у нас есть, у нас много. А мы хлопаем. Дураками нас считают. Мы же все понимаем и прохлопали все хорошее". А рабочий завода имени Пятакова перс Исмаил Хазрат был краток, но категоричен: "Кто сказал, что это продовольственные затруднения. Это приходит время, когда большевики должны подохнуть".
Во главе коммунистов Закавказья
Составлять и подписывать секретно-осведомительные сводки Лаврентию Павловичу пришлось все время пребывания на высоких чекистских постах, где он оставался до ноября 1931 года, когда его сделали первым секретарем компартии Грузии и вторым секретарем Закавказского крайкома ВКП(б). Тогда же по случаю десятилетия Грузинской ЧК председатель ОГПУ В.М. Менжинский издал специальный приказ, где с большим удовлетворением отметил, что "огромная напряженная работа в основном проделана своими национальными кадрами, выращенными, воспитанными и закаленными в огне боевой работы под бессменным руководством тов. Берии, сумевшего с исключительным чутьем всегда отчетливо ориентироваться и в сложнейшей обстановке, политически правильно разрешая поставленные задачи, и в то же время личным примером заражать сотрудников, передавая им свой организационный опыт и оперативные навыки, воспитывая их в безоговорочной преданности Коммунистической партии и ее Центральному Комитету". На следующий год Лаврентий Павлович стал един в трех лицах, возглавив парторганизации Закавказья, Грузии и Тбилиси. К ордену Красного Знамени Грузинской ССР на груди Берии добавились такие же ордена РСФСР, Армянской ССР и Азербайджанской ССР. В 1934 году на XVII съезде партии его сразу же избрали полноправным членом ЦК.
13 июля 1932 года, полгода спустя после того, как в конце октября 31-го он был назначен вторым секретарем Заккрайкома ВКП(б), Берия написал секретарю ЦК Кагановичу достаточно традиционное для местных руководителей письмо, где просил снизить план сельхоззаготовок и помочь техникой: "Дорогой Лазарь Моисеевич! В настоящее время уже представляется возможным подвести некоторые итоги нашей работы за истекшие 6 месяцев… Общая площадь посевов этого года превысила на 19.261 га площадь посевов прошлого года. Посевной план в целом выполнен на 97,3 %… по хлопку на 101,6 %, по табаку на 93 %, по чаю — на 93,8 %, по винограду — на 97 %.
Хлебозаготовки этого года потребуют огромного напряжения. Прежде всего, о плане. Мы очень тщательно подсчитали, проверили и пришли к убеждению, что заданная Закавказью цифра чрезмерно велика, непосильна и попытка ее реализации может создать крупные осложнения.
Фактически заготовительный план по Закавказью оставлен центром на уровне прошлого года, хотя в постановлении ЦК ВКП(б) и Правительства говорится о снижении плана на 1 млн. пудов. В прошлом году крестьянскому сектору было задано 4.044.000 пудов. Вместе с заданием по совхозам (400 пудов) и с гарнцевым сбором — это составит кругом 5 млн. пудов, т. е. столько же, сколько и в прошлом году. Видимо, в центре не учли имеющийся у нас недосев 1931 года, который удалось ликвидировать только частично (по Грузии недосев выражается в 60.000 га). В прошлом году задание по хлебозаготовкам в порядке "встречных" планов было перевыполнено, но деревня оказалась накануне восстания, мужик уходил в лес.
В этом году, благодаря большому неурожаю, перспективы значительно хуже. Неурожай, вызванный сильной засухой, охватил почти все Закавказье, в особенности Грузию и Армению. При таких условиях нам волей-неволей приходится ставить вопрос о снижении хлебозаготовок до уровня реальных возможностей.
Мы подсчитали, что по крестьянскому сектору сможем заготовить не более 2,5 млн. пудов, по совхозам 538.000 пудов и гарнцевого сбора 568.000 пудов, итого 3.605.000 пудов (кругло). Таким образом, нам план должен быть снижен примерно на 1,5 миллиона пудов. Это абсолютно необходимо, иначе мы не гарантированы от повторения рецидивов прошлого года.
Вопрос хлебозаготовок стоит остро и требует скорейшего разрешения. Перепись скота, проведенная в этом году, показала огромное снижение поголовья в Закавказье. Так, по Грузии численность КРС 1569.600 голов, оказалось в наличии — 1.378.500, мелкого скота — 1653.600, оказалось в наличии — 896.774, свиней — 320.000, оказалось 198.597.
Огромное снижение поголовья, явившееся следствием перегибов, допущенных в прошлом, чрезвычайно затруднило выполнение плана по скотозаготовкам… План 10 мая постановлением ЦК и СНК СССР уже снижен с 38 тыс. т до 28 тыс. т живого веса, но и этот план является напряженным и больше фактически заготовленного на 4 тыс. тонн… Лишь 19 районов Грузии не дефицитны по мясу". Берия жаловался, что общий товарный выход мяса составил 3805 тонн при плане в 4500 тонн: "Выполнение этого плана (4500 тонн) должно, следовательно, пойти в известной своей части за счет значительного уменьшения поголовья, и без этого пострадавшего за последние годы".
Он отметил и остроту финансовой проблемы, связанной с дефицитом товаров для населения: "Проводящиеся в настоящее время заготовки технических культур (коконов и пр.) сильно тормозятся благодаря отсутствию дензнаков. Ежедневно с мест поступают десятки телеграмм, которые Госбанк не в состоянии удовлетворить. За отсутствием денежных средств задерживается также выдача зарплаты, что вызывает повсеместно большое недовольство. При этом следует отметить, что мобилизация денежных ресурсов и реализация займа протекают у нас далеко не плохо. По мобилизации денежных ресурсов контрольная цифра выполнена на 93 процента (данные на 5 июля по Грузии), по займу на 75,9 процента.
Напряженность положения с денежными ресурсами в числе прочих причин объясняется значительным оседанием денег на селе. Товаропроводящая сеть на селе задерживает и замедляет оборот средств, с другой стороны, развитие колхозной торговли не обеспечено еще в достаточной мере товарами ширпотреба, способствует накоплению денежных средств у крестьян. Приток средств в деревню в настоящее время далеко превышает возможности мобилизации средств у населения, и это создает кассовый разрыв, больно ударяющий по хозяйственным организациям и начинаниям".
Берия не забыл и родную Грузию. Из двух вариантов строительства новых коксовых установок, в Гяндже или Ткварчели, он ратует за последний: "Где строить в Закавказье коксовые установки: в Гяндже или Ткварчели. И тот, и другой варианты имеют своих сторонников и противников. Мне, однако, кажется, что все преимущества на стороне Ткварчельского варианта. Научные исследования и расчеты, произведенные в связи с этим отдельными специалистами и комиссиями специалистов с несомненностью устанавливают выгоду постройки коксовых установок именно в Ткварчели, вблизи угольных месторождений.
Сторонники Ганджинского варианта обосновывают постройку коксовых установок в районе Ганджи тем, что отходные газы коксовых печей можно будет использовать для обогрева доменных печей. Газы коксовых печей между тем являются ценнейшим сырьем для промышленности и использовать их для сжигания это значит совершить преступление.
Принятие Ткварчельского варианта означает постройку в Ткварчели крупного коксового комбината, который помимо кокса для Дашкесана даст: азотистые удобрения (до 75 тыс. тонн), синтетический аммиак, сульфат аммония, искусственный спирт и другие крайне нужные продукты для развития ценнейших культур в Западной Грузии.
От постройки коксовых печей вблизи металлургических заводов с использованием коксовых газов для обогрева домен отказались не только передовые страны Запада, но и наши строители". Берия доказывал, что Ткварчельский вариант даст экономию в 4 млн. рублей — иначе придется возить уголь и дефицитную воду в Дашкесан и использовать для этого дополнительно 28 тыс. вагонов.
Лаврентий Павлович предлагал разводить в Колхиде субтропические культуры: цитрусовые и чай, для чего требовалось осушение болот. И настаивал на строительстве нового паровозо-ремонтного завода в Тифлисе, поскольку старый, возведенный еще в 1883 году, устарел морально и физически.
Берия просил Кагановича помочь с автотранспортом: "С мест идут буквально вопли о помощи транспортными средствами… Мы стоим перед угрозой гибели части урожая технических культур, которые не удастся вывезти даже при условии мобилизации всего имеющегося авто- и гужевого транспорта. Я уже не говорю о том, что за отсутствием легковых машин чрезвычайно затрудняется связь с районами и срывается выполнение срочных заданий. Аппарат ЦК имеет на ходу только одну машину, которая к тому же по несколько раз в неделю портится.
В переговорах с Вами и с товарищем Молотовым мне было обещано выделить для Грузии известное число грузовых и легковых автомашин и автобусов. До сих пор, видимо, не представилось возможным реализовать это обещание. Очень прошу помочь нам в этом деле. Нам нужно на первое время 15–20 легковых машин (фордов), 20 грузовиков, 10–15 автобусов. Это наша минимальная потребность, и я думаю, что в интересах дела ее нужно удовлетворить еще в текущем квартале".
Замечу, что требования главы коммунистов Грузии более чем скромные. Подозреваю, что накануне Первой мировой войны наместник на Кавказе имел парк легковых автомобилей побольше, чем Лаврентий Павлович почти два десятилетия спустя.
Особо жаловался Берия на работу столь близких Кагановичу железных дорог: "Работа Закавказских железных дорог все время ухудшается, особенно начиная с мая месяца. Если в 1931 году Закавказские железные дороги по своим показателям занимали первое место среди дорог всего Союза, то в настоящее время они сползли на 9 место с тенденцией к дальнейшему ухудшению. По оценке НКПС, Закавказские железные дороги по состоянию скоростной езды, ремонта паровозов и их эксплуатации стоят на одном из последних мест… Основной причиной создавшегося положения, несомненно, является неслаженность руководства дороги и ее дирекции. Отсюда отсутствие дисциплины, интриги, групповая борьба, дезорганизация аппарата и проч. Нет твердой руки в управлении, во всех вопросах проявляется какая-то мягкотелость, половинчатость, нерешительность.
Нужно этому положить конец. Нужно, чтобы НКПС вплотную занялся Закавказскими дорогами и как следует расшерстил аппарат во главе с дирекцией.
На днях по этому вопросу имел разговор с т. Папулия Орджоникидзе. Я ему прямо сказал, что нельзя со всеми драться, нельзя вечно быть на ножах с руководящим составом дирекции, с отделами, с секретарем ЗКК по транспорту, с ДТО ОГПУ и др. Нужно наладить, наконец, деловую работу. Тов. Папулия со мной как будто согласился и обещал наладить отношения. Что из этого выйдет, не знаю".
Немного забегу вперед и скажу, что ничего путного из обещаний старшего брата Серго Орджоникидзе не вышло, и именно его несостоятельность как хозяйственника создала в дальнейшем хороший предлог для ареста несчастного Папулии Константиновича. Он был осуществлен по указанию Сталина новоназначенным наркомом внутренних дел Н.И. Ежовым 27 октября 1936 года, в день 50-летнего юбилея Серго.
Берия покритиковал и недавно смещенного с поста первого секретаря Закавказского крайкома Мамию (Ивана) Орахелашвили: "Тов. Мамия Орахелашвили продолжает быть недовольным и дуется. Он даже перестал ходить на бюро ЦК. Теперешним положением он определенно не доволен, хотя я делаю все, чтобы избежать в пределах возможности столкновения с ним. Он, видимо, не понимает или не хочет понять, что для создания деловой атмосферы: для выполнения тех задач, которые поставлены перед нами решениями партии и правительства и Вашими указаниями, нужна твердая рука, нужна решительность и четкость в работе, и больше всего в этом нуждается грузинская организация, в которой со времени ухода тов. Серго не прекращались интриги и групповая борьба.
Только твердая рука, последовательная и ясная позиция могут создать деловую атмосферу работы и покончить с бесконечными склоками, разъедавшими организацию. Это лучше всего подтвердилось опытом истекших 7–8 месяцев работы, и я думаю, что этот опыт для многих (за исключением, может быть, тов. Мамия) не прошел даром.
На этом опыте, в этой атмосфере — люди научились по-новому работать, по-новому подходить к делу, и мне думается, что уже это одно является немаловажным достижением".
К письму Лаврентий Павлович добавил от руки очень многозначительный постскриптум: "Был два раза у т. Коба и имел возможность подробно проинформировать его о наших делах. Материалы по вопросам, затронутым в этом письме, переданы также товарищу Коба".
Значит, Берия в то время был уже вхож к Сталину и делал красноречивый намек Лазарю Моисеевичу, что просьбы закавказских коммунистов скорее всего будут удовлетворены генсеком. Лаврентий Павлович знал, что группировка Орджоникидзе — Ломинадзе впала в немилость у Сталина, и не пожалел критических стрел в адрес близкого к ней Орахелашвили и брата Серго Орджоникидзе Папулию (оба они погибли во время Великой чистки). Очевидно, аргументы, изложенные в письме, нашли понимание у Иосифа Виссарионовича. В октябре 1932 года Берия был утвержден главой коммунистов Закавказья.
О конфликте Берии с Орахелашвили, случившемся в 1932 году, рассказывал в конце 70-х Ф. Благовещенскому один из ближайших соратников Берии П.А. Шария: "Конфликт дошел до того, что обоих вызвали в Москву, чтобы там сделать выбор в пользу одного.
В это время Акопов, секретарь Тбилисского горкома, явился на партсобрание в ИМЛ Грузии (который возглавлял Шария. — Б. С.), чтобы "пронюхать", куда же идет дело: он был уверен, что Шария это знает. А тот "не знал" и в своем выступлении говорил о том, что нужно усилить воспитательную работу, что приоритет слишком отдан работе организационной. Акопов на основе этого решил, что победа будет за Орахелашвили, — и соответствующим образом себя повел. Но тут сделался известным противоположный выбор Москвы — и Акопов поспешил в Орджоникидзе (Владикавказ), чтобы встретить возвращающегося с победой Берию и на аэродроме сказать ему о "провокации", которую организовал Шария в своем институте.
Вскоре после этого в ИМЛ отмечали 40-летие литературной деятельности Горького. Шария опаздывал (был у больной матери), просил подождать, но заседание начали без него. Когда он явился, то взял из зала и вместе с собой провел в президиум Марию Орахелашвили (жену только снятого и переведенного в Москву первого секретаря Заккрайкома Мамии Орахелашвили. — Б. С.) — старую большевичку, наркома просвещения, члена правления института. Это было сочтено за демонстрацию, и вскоре Шария "сам ушел" из института. За девять месяцев опубликовал три книги. Потом под угрозой исключения из партии (этот ультиматум ему предъявил сам Берия) снова вернулся на партийную работу…"
В конфликте Берия — Орахелашвили Шария "не хотел групповщины, считал, что "виноваты обе стороны", и "прямо говорил" им об этом. Но, "конечно, правильно" решение в пользу Берии. "Берия — фигура", — говорит Петр Афанасьевич "конфиденциально", и кулак его сжимается, как бы отражая волевой характер "фигуры" (что-что, а сильная, жестокая воля, до беспощадности к другим, у Лаврентия Павловича действительно была. — Б. С.), — "а Орахелашвили…" — и рука бессильно-недоумевающе расслабляется, и фраза остается незаконченной. Он прибавляет про Берию: "Но дальше республики я бы его не пустил. Лаврентием Павловичем он не назвал его ни разу".
Что ж, насчет того, что политический потолок Берии — это руководство республиканской парторганизацией, Шария, пожалуй, прав. Только неизвестно, зародилось ли это мнение у Петра Афанасьевича еще в 30-е годы, или уже во Владимирской тюрьме, после падения неудачливого патрона. Лаврентий Павлович действительно преуспевал в Москве только тогда, когда выполнял административно-технические функции: по указанию Сталина чистил НКВД от людей Ежова, руководил народным хозяйством в годы войны, возглавлял работу по созданию ядерного и термоядерного оружия. Попытка же играть самостоятельную политическую роль после смерти Сталина за какие-нибудь три месяца закончилась полным крахом.
Шария также говорил диссиденту Р.И. Пименову, вместе с которым сидел во Владимирской тюрьме, о довольно низком уровне бериевской эрудиции. Пименов вспоминал: "Интеллектуальнейшим из бериевцев был Шария. Издавна он был секретарем Берии то по науке, то по иностранным делам, а Берия бесподобно умел подбирать людей. О самом Берии Шацкин как-то сострил: "Со времен Гуттенберга Берия не прочитал ни одной книги", — и, пересказывая мне этот анекдот, все бериевцы соглашались с расстрелянным Шацкиным; Людвигов дополнял, что, требуя от него достать какую-нибудь книгу, Берия не умел назвать ни автора, ни заглавия книги, ни о чем она, а описывал ее цвет, формат, толщину, у кого в руках видел. К слову, четко следуя газетным установкам момента, они Берию иначе как "людоедом" не честили, кто чаще, кто реже, кто сквозь зубы, кто пламенно. Но у Берии был нюх на способности людей (отмечали они, отдав дань хуле), и главным его принципом был подбор по деловым качествам. Гарантию же преданности себе он усматривал в том, что объединял на близких должностях лиц, взаимно ненавидевших друг дружку. Этим в зародыше пресекался какой бы то ни было заговор против него: прежде взаимно донесут (весьма своеобразная система "сдержек и противовесов". — Б. С.). И хотя ко времени знакомства со мной все жизненные грозы уже отшумели для этих бериевцев, уже с десяток лет они находились в тюрьме, — они продолжали ненавидеть один другого, что было заметно".
Понятно, что в условиях тюрьмы никто из заключенных не рискнул теплым словом отозваться о Лаврентии Павловиче. Кто-нибудь из сокамерников обязательно донесет, что имярек восхваляет "врага народа". А за это грозил карцер или, в худшем случае, даже дополнительный срок. Тем более что жили бериевцы во Владимирке, как пауки в банке. Шария, тот и на свободе в беседе с посторонними на всякий случай даже не называл Берию по имени-отчеству — чтобы не заподозрили в симпатии к "лубянскому маршалу". Но вот насчет того, что книг Берия почти не читал, по крайней мере, художественных, возможно, академик был недалек от истины. Об этом ведь пишет и его сын Серго, упирая, правда, на то, что отец больше налегал на книги по истории и экономике. На самом деле, как я думаю, Берия, как и другие советские чиновники его ранга, читал главным образом сравнительно короткие справки по тем или иным актуальным вопросам, подготовленные для него референтами, в том числе и интеллектуалом Шарией.
А вот насчет бериевского чутья на людей Пименов не ошибся. Помощников себе Лаврентий Павлович подбирал исключительно по деловым качествам и весьма удачно. И не только подбирал, но и умел заставить делать именно то, что в данный момент было необходимо. Иначе не получил бы Советский Союз в рекордно короткий срок атомной и водородной бомбы и ракетного оружия.
Надо признать, что процитированное выше письмо Берии Кагановичу — отнюдь не уникальный документ. В партийных архивах сохранилось немало подобных же писем и шифрограмм как самого Берии, так и других глав обкомов и республиканских парторганизаций. В них красной нитью проходят просьбы о снижении плана по поставкам зерна, мяса и другой сельхозпродукции. В то же время, секретари обычно ратовали за размещение на подведомственных территориях объектов тяжелой индустрии, хотя одновременно жаловались на товарный голод — острую нехватку продовольствия и товаров повседневного спроса. Парадокс объяснялся просто. В условиях централизованного снабжения всеми ресурсами размещать в своей республике или области предприятия легкой промышленности или крупные пищевые комбинаты с точки зрения местной партийной власти было бессмысленно. Львиная часть их продукции все равно бы забиралась в другие регионы для поддержки рабочих, занятых на предприятиях тяжелой промышленности, которые, как правило, имели оборонное значение. Так что, разместив у себя металлургический, нефтеперерабатывающий или машиностроительный завод, можно было быть уверенным, что поставки продовольствия и ширпотреба в регион значительно увеличатся.
Но наивно было бы думать, что просьбы об уменьшении плановых сельхозпоставок вызывались только заботой о населении своих областей, краев и республик. На самом деле невыполнение планов вполне могло стоить местному партийному боссу поста, а в 1937–1938 годах — и головы. Хлопоча о корректировке планов в сторону снижения Берия, Хрущев, тот же Каганович, в бытность его главой коммунистов Украины, и многие другие заботились также о собственной шкуре. Хотя и сочувствие к несчастным крестьянам у них присутствовало. Берия, напомню, вырос в крестьянской семье, не понаслышке знал о тяжелом труде землепашца. Другое дело, что если из центра следовал категорический приказ, Лаврентий Павлович, Лазарь Моисеевич, Никита Сергеевич и прочие руководители краев, областей и республик тех же крестьян не щадили, равно как и рабочих, трудовую интеллигенцию и своих товарищей-партийцев. Замечу, что многих, например Павла Петровича Постышева, даже повышенное рвение в расправе с "врагами народа" не спасло от гибели в огне костра Большой чистки. Но Берия тогда уцелел.
Нередко Лаврентию Павловичу удавалось хоть немного облегчить жизнь своих земляков. Так, 2 января 1938 года Сталин телеграфировал ему о своем принципиальном согласии продавать дешевый хлеб совхозным рабочим: "Не возражаем против продажи хлеба рабочим животноводческих совхозов по 5 рублей пуд. Необходимо только знать, какое количество хлеба будет продано рабочему, и вообще нужно установить норму для каждого". Что ж, учет и контроль для Иосифа Виссарионовича — прежде всего.
При чтении письма Берии Кагановичу бросается в глаза, что глава коммунистов Закавказья весьма умело лоббировал интересы края и особенно родной Грузии, с хорошим знанием технических деталей (пригодилось соответствующее образование). Разумеется, когда Лаврентий Павлович ратовал за размещение в Ткварчели коксовых установок, он не знал, что через десять с небольшим лет ему придется руководить самой важной оборонной отраслью Советского Союза — атомным проектом, подчинившим своим нуждам всю экономику и лучшие научные силы страны.
В период руководства Берии парторганизациями Грузии и Закавказья произошло два инцидента, в которых уже после падения "лубянского маршала" старались увидеть им же организованные провокации, с целью втереться в доверие к Сталину. В сентябре 1933 года вблизи Гагр в Абхазии в сторону находившегося там на отдыхе Иосифа Виссарионовича было произведено несколько выстрелов. После ареста Берии стали говорить, что он специально инсценировал покушение на вождя, чтобы закрыть его своим телом и тем доказать свою преданность и незаменимость. Об этом событии вспоминает со слов отца и Серго Берия: "Бытует версия, что в сентябре 1933 года мой отец якобы инсценировал покушение на Сталина, когда тот отдыхал на одной из южных дач (начальник личной охраны Сталина Н.С. Власик в мемуарах ошибочно относит покушение к лету 1935 года. — Б. С.). Цель понятна — заслужить благосклонное отношение вождя. Небылиц на сей счет написано много, а вот что происходило в действительности.
Существовали так называемые особые периоды. Это когда Сталин где-то отдыхал. Так было и в тридцать третьем. Все знали, что Сталин уехал в Москву. И начальник ГПУ Абхазии Микеладзе, очень хороший, кстати, человек, решил отдохнуть. Выехал с друзьями, как говорится, "на природу", слегка расслабиться. Развлекались на берегу. Выпили, закусили, и тут Микеладзе увидел пограничный катер. Здесь, на его беду, и пришла в голову мысль прокатиться всей компанией, а в ней были и женщины.
Кроме того, что Микеладзе руководил органами государственной безопасности Абхазии, ему, как начальнику оперативного сектора, подчинялись и пограничники. Но как остановить пограничный катер? Начал стрелять в воздух, пытаясь привлечь внимание экипажа. Подчеркиваю, в воздух — не по катеру. Кто мог знать, что на борту пограничного корабля находился в это время Сталин…
Факт стрельбы зафиксировали и начали разбираться. Нашлись горячие головы, которые тут же расценили это как террористический акт: мол, Микеладзе покушался на жизнь главы государства. Так пьяная выходка переросла в покушение.
Отцу все же удалось отстоять тогда Микеладзе, тот отделался снятием с работы и переводом на низовую должность в Грузию. Он бывал у нас дома с женой и сокрушался, как несправедливо с ним обошлись. Отец говорил ему:
— Слушай, ну что еще можно было сделать? Ты же сам понимаешь, что происходит. Вот меня даже упрекают, что я укрываю террориста. Считай, что еще легко отделался.
Мама тоже переживала за эту семью…
Словом, Микеладзе уехал в Грузию и об этом досадном недоразумении начали потихоньку забывать, но не все, разумеется.
Когда умер председатель Совнаркома Абхазии Лакоба (в декабре 1936 года; Берию после ареста обвинили в том, что он будто бы отравил Лакобу. — Б. С.), его смерть связали с Микеладзе. А там вот какой случай произошел. Еще при жизни Лакобы на его даче из его же револьвера застрелилась дочь председателя Госбанка (на самом деле наркома внешней торговли. — Б. С.) Розенгольца. Увязали и с этим фактом. Выстроили версию — специально из Москвы следователь приехал! — будто бы эта девушка подслушала разговоры заговорщиков и ее таким образом "убрали". ГПУ Абхазии к расследованию не допустили. Состоялся суд, и несколько человек были осуждены к расстрелу, в том числе и "террорист" Микеладзе. Правда, я слышал, что московские следователи обещали ему освобождение и выдачу других документов. Якобы его расстрел был фиктивным, а решение по Микеладзе принималось чуть ли не на самом "верху". Исходили из того, что сломить Микеладзе не удалось — он был действительно очень сильным человеком, — и решили взять уговорами. Но утверждать, что бывшему руководителю ГПУ Абхазии удалось в действительности избежать тогда расстрела, я, естественно, не могу".
Бывший начальник сталинской охраны генерал-лейтенант Н.С. Власик описал инцидент под Гаграми несколько иначе: "Летом 1935 года было произведено покушение на товарища Сталина. Это произошло на юге. Товарищ Сталин отдыхал на даче недалеко от Гагр.
На маленьком катере, который был переправлен на Черное море с Невы из Ленинграда Ягодой, т. Сталин совершал прогулки по морю. С ним была только охрана. Направление было взято на мыс Пицунда. Зайдя в бухту, мы вышли на берег, отдохнули, закусили, погуляли, пробыв на берегу несколько часов. Затем сели в катер и отправились домой. На мысе Пицунда есть маяк, и недалеко от маяка на берегу бухты находился пост погранохраны. Когда мы вышли из бухты и повернули в направлении Гагр, с берега раздались выстрелы. Нас обстреливали.
Быстро посадив т. Сталина и прикрыв его собой, я скомандовал мотористу выйти в открытое море. Немедленно мы дали очередь из пулемета по берегу. Выстрелы по нашему катеру прекратились.
Наш катер был маленький, речной и совершенно непригодный для прогулок по морю, и нас здорово поболтало, прежде чем мы пристали к берегу. Присылка такого катера в Сочи была сделана Ягодой тоже, видимо, не без злого умысла — на большой волне он неминуемо должен был опрокинуться, но мы, как люди не сведущие в морском деле, об этом не знали (но так покушения не устраивают: по принципу, то ли перевернется, то ли нет. — Б. С.).
Это дело было передано для расследования Берии, который был в то время начальником ЦК Грузии. При допросе стрелявший заявил, что катер был с незнакомым номером, это показалось ему подозрительным, и он открыл стрельбу, хотя у него было достаточно времени все выяснить, пока мы находились на берегу бухты, и он не мог нас не видеть.
Все это был один клубок. Убийство Кирова, Менжинского, Куйбышева, а также упомянутые покушения были организованы правотроцкистским блоком".
Николай Сидорович не питал никакой любви не только к Ягоде, но и к Берии, поскольку с его и Маленкова происками связывал свой арест в 1952 году после проведенной ревизии сталинской обслуги (тогда выяснилось, что Власик обильно брал для собственных нужд коньяк и шампанское, икру и семгу и разные другие деликатесы, выписывавшиеся якобы для Сталина). И послушно повторял версию 1936–1938 годов, когда выстрелы у Гагр трактовались как покушение, организованное троцкистами и бухаринцами. Единственный факт, который бывший сталинский телохранитель передал верно, это то, что на допросах пограничники утверждали, будто катер вызвал подозрения и потому был обстрелян.
Документы расследования гагрского инцидента, цитируемые Николаем Зеньковичем, свидетельствуют, что все происшедшее квалифицировалось как недоразумение, когда "своя своих не познаша". При этом пограничники показали, что действовали по инструкции: "Катер со Сталиным, мол, отсутствовал в представленной им заявке на прохождение в охраняемой зоне". Командир пограничников Лавров заявил, что, "увидев движущийся незаявленный катер, пересекавший подведомственную зону, то есть погранзаставу "Пицунда", он сигналами повелел катеру пристать к берегу. А поскольку тот продолжал двигаться прежним курсом, произвел несколько выстрелов вверх".
Подобные объяснения выглядели вполне естественно в тех условиях. Не могли же Микеладзе, Лавров и другие пограничники и чекисты признаться в том, что устроили веселый пикник с девочками и спьяну решили покататься на катере. Версия же о том, что это была устроенная Берией инсценировка с целью повышения своей популярности у Сталина, не выдерживает никакой критики. Интересно, каким образом ему удалось уговорить Микеладзе принять участие в такого рода спектакле. Начальник ГПУ Абхазии должен был понимать, что за происшедшее его по головке не погладят, даже если в результате никто не пострадал. И Берия был совершенно прав, когда говорил Микеладзе, что тот еще легко отделался — простым понижением в должности (Лаврову пришлось хуже — дали пять лет). Но даже если бы Микеладзе заранее знал, что наказание этим ограничится, ему все равно не было бы никакого резона участвовать в столь опасной постановке. Да и Берии устраивать подобные игры не было никакого смысла. Хотя непосредственной ответственности за инцидент он не нес, часть вины все равно Иосиф Виссарионович мог возложить на главу грузинских коммунистов: как-никак, неприятность случилась на подведомственной ему территории. К тому же в случае инсценировки никто не стал бы выдавать попытку покушения за халатность, как это было сделано в ходе официального расследования. Тогда бы уж Лаврентию Павловичу логичнее было бы сделать так, чтобы покушавшиеся погибли в перестрелке. И никаких концов бы не осталось!
Подчеркну также, что ни осенью 1933 года, ни годом позже никаких драматических ускорений в карьере Берии не произошло. Нет ни малейшего признака, что именно после инцидента в Абхазии Сталин стал более благосклонно относиться к Лаврентию Павловичу.
В принципе происшествие под Гаграми стало следствием обычной советской халатности. О поездке Сталина на катере должны были вовремя оповестить пограничников и абхазских чекистов. Сделать это должен был тот же Власик и глава ГПУ Грузии Д.С. Киладзе (расстрелян в 1937 году, так же как и Микеладзе и Лавров). Но оповестить-то как раз и было затруднительно, поскольку Микеладзе и Лавров в этот момент безмятежно пьянствовали на природе и на своих рабочих местах отсутствовали. А когда Власик в мемуарах рисует умильную картину, как он закрыл вождя своим телом, — это просто запоздалая попытка оправдать собственное разгильдяйство. Я таки уверен, что ни Власик, ни Берия тогда Сталина своей грудью от пуль не закрывали, тем более что ни одна из выпущенных в воздух пуль до катера так и не долетела.
Другое дело, что в 37-м, в период Великой чистки, когда всюду изыскивали врагов народа и раскрывали покушения на Сталина и других вождей, грех было не вспомнить стрельбу под Гаграми. И тогдашний глава НКВД Грузии С.А. Гоглидзе, в 53-м расстрелянный вместе с Берией, представил, наверняка с подачи Ежова, все происшедшее как теракт. Микеладзе арестовали, а Лаврова доставили в Тбилиси из лагеря, заставили признаться и расстреляли. Но всего этого осенью 33-го Лаврентий Павлович предвидеть, естественно, еще не мог. Потому вполне искренне утешал Микеладзе, что тот легко отделался.
Зачем же все-таки следователи Руденко и Москаленко в 1953 году так упорно старались приписать Берии инсценировку покушения на Сталина? Даже если бы это и было правдой, подобное деяние и под статью-то подвести было бы трудно. Разве что обвинить Лаврентия Павловича в мошенничестве? Полагаю, что сверхзадачей тут было попытаться объяснить как широким массам, так и номенклатуре, почему Берия оказался столь приближен к Сталину. Требовалось убедить народ, что Лаврентий Павлович пролез наверх путем всевозможных махинаций, а не за счет своих чекистских и организаторских талантов.
Был и еще один инцидент, в котором позднее заподозрили срежессированную Берией инсценировку. Летом 1937 года во время поездки в Сухуми он пережил покушение на свою жизнь. Лаврентий Павлович остановил машину на окраине города и вышел поразмяться. Вдруг из-за кустов выскочили трое неизвестных с пистолетами. Личный телохранитель Берии чекист Борис Михайлович Соколов успел закрыть его своим телом и тоже обнажил "вальтер". Им на помощь бежали водитель и секретарь Абхазской парторганизации. Бандиты образовались. У Соколова правая рука была прострелена четырьмя пулями, и его пришлось срочно доставить в больницу.
Соколов оказался не только преданным телохранителем, но и талантливым писателем. Уже во второй половине 50-х годов он написал детективный роман "Мы еще встретимся, полковник Кребс", который переиздается и сегодня. Кстати, этот роман — единственный в советской литературе, где матерый иностранный шпион — резидент британской разведки Кребс, хотя и раненный, но благополучно уходит от преследующих его чекистов. Но что самое интересное, в этом романе, похоже, описано знаменитое покушение на Берию. Только отнесено оно на десять лет назад, в 20-е годы, и Берия там, разумеется, не фигурирует. Зато герой, имеющий явные автобиографические черты, становится жертвой этого покушения и получает тяжелое ранение в руку, которую приходится ампутировать. Не знаю, действительно ли сам Соколов в результате покушения лишился руки, но ранение он, во всяком случае, получил тяжелое. Это само по себе подрывает распространенную после ареста и казни Берии версию о том, что это покушение инсценировал сам Лаврентий Павлович, чтобы повысить свои акции в глазах Сталина. Однако обстоятельства покушения, как кажется, исключают инсценировку. Вряд ли бы Берия стал сознательно калечить своего телохранителя. И в любом случае пули пролетели рядом с Берией и вполне могли поразить и его, хотя бы за счет непредсказуемого рикошета. Скорее всего главу коммунистов Грузии тогда обстреляли либо абхазские противники Советской власти (как в романе Соколова), либо просто уголовные бандиты.
Признаем, что Берия был не только хорошим чекистом (со всем, что с этим словом связано дурного), но и хорошим хозяйственником. Кстати сказать, насчет коксовых установок, упоминавшихся в письме Кагановичу, Лаврентий Павлович был совершенно прав. Действительно, за рубежом давно уже их предпочитали строить вблизи угольных месторождений и предпочитали развивать коксохимию, а не сжигать ценный коксовый газ в качестве топлива. Характерно, что Берия не побоялся призвать брать пример с "передовых стран Запад". Очевидно, он вполне сознавал техническую отсталость России. Вполне возможно, что Лаврентий Павлович смог бы неплохо хозяйствовать не только в условиях жесткой советской административной системы, но и в условиях западной рыночной экономики. Как знать, не сложился ли бы по-другому его жизненный путь, если бы Берия все-таки отправился в начале 20-х учиться в Бельгию. Затем, быть может, стал бы невозвращенцем, занялся бизнесом, выбился в миллионеры, а то и в миллиардеры. Неслучайно же в 1953 году, войдя на короткое время членом высшего коллективного руководства страны, Берия ратовал за рыночные реформы.
Следует отметить, что финансовые трудности, равно как и трудности с выполнением плана государственных сельхозпоставок, оставались постоянным фоном пребывания Берии в Грузии и Закавказье. Задержки с выплатой зарплаты в 30-е годы были столь же обычным явлением в СССР, как и в России в 90-е. В конце 1936 года Лаврентий Павлович вновь писал Кагановичу: "Т. Лазарь Моисеевич! Как ни крутимся и прилагаем все силы, чтоб выйти из тяжелого положения с финансами, дело у нас все же плохо. У нас задолженность по зарплате, но очень большая, мы своими силами не вытянем. Почему так? 1) Товаров мало поступает в наш край. 2) Нет товаров для коммерческой продажи. Что касается сбора денресурсов, ты знаешь, что эта работа у меня поставлена хорошо, и во всем Союзе иду впереди всех. Отсутствие товаров нас режет. Нужно как-нибудь нам помочь. Все я сделаю, но без помощи центра с зарплатой не справлюсь. По всем этим вопросам посылаю т. Тер-Габриэляна. Помоги нам. Привет. Лаврентий".
Об одном из источников относительного финансового благополучия Закавказья при Берии Ежов, как председатель КПК, 6 сентября 1936 года докладывал Сталину: "Дело с кредитованием Самтреста Грузии проверил. Вина Марьясина целиком подтверждается. Финансовая сторона дела такова. В начале 1936 года бывший председатель Госбанка Калманович незаконно кредитовал Самтрест Грузии в размере 22,5 миллионов рублей. Марьясин не только не принял никаких мер к понуждению Самтреста погасить банковскую задолженность, но, наоборот, неоднократно отсрочивал очередные платежи и производил дальнейшее совершенно незаконное и неправильное кредитование Самтреста. Сверх 22,5 миллионов рублей… выдал еще дополнительную ссуду в 5300 тысяч рублей. В результате такого широкого кредитования задолженность Самтреста Госбанку на 1-е февраля 1936 года составляла 77 миллионов рублей". Марьясин получил строгий выговор и был отстранен от руководства Госбанком. Берия же не пострадал. Можно предположить, что кредиты Грузии отпускались с одобрения Сталина, Молотова или Кагановича, а потом крайним сделали близкого к Пятакову Марьясина, который вскоре был репрессирован. Вряд ли одной только Грузии отпускались кредиты такого рода. Вероятно, дело о незаконном кредитовании Самтреста понадобилось как предлог для устранения очередного "врага народа".
Берия немало сделал для развития культа Сталина в Закавказье. Под его именем вышла книга по истории большевистских организаций в крае, где главные заслуги в борьбе с царизмом приписывались "великому кормчему". Об этой книге, вызвавшей одобрение Сталина, мы скажем дальше.
А вот издание Берией сборника ранних сталинских работ Иосифу Виссарионовичу не понравилось. 17 августа 1935 года он телеграфировал из Сочи Кагановичу, Ежову и Молотову: "Прошу запретить Заккрайкому за личной ответственностью Берия переиздание без моей санкции моих статей и брошюр периода 1905–1910 годов. Мотивы: изданы они неряшливо, цитаты из Ильича сплошь перевраны, исправить эти пробелы некому, кроме меня, я каждый раз отклонял просьбу Берия о переиздании без моего просмотра, но, несмотря на это, закавказцы бесцеремонно игнорируют мои протесты, ввиду чего категорический запрет ЦК о переиздании без моей санкции является единственным выходом. Копию решения ЦК пришлите мне".
Сталина, разумеется, не неточность заботила, а то, что его позиции тех лет по некоторым вопросам, упоминание в положительном контексте ряда имен не соответствовали политической конъюнктуре 30-х годов. Статьи надо было основательно почистить перед изданием, а услужливый Лаврентий, выпустив их в первозданном виде, поставил своего покровителя в неудобное положение. Но этот грех Иосиф Виссарионович Берии простил. Тем более что тот активно занялся большим и нужным делом: организацией музея Сталина в Гори.
Об этом музее в 1934 году Заккрайком принял специальное постановление. На родине вождя предполагалось не только отреставрировать дом-музей, но и выстроить рядом кинотеатр, драматический театр, библиотеку, гостиницу и дом колхозника. Приехавшая в Грузию в сентябре 35-го инструктор ЦК ВКП(б) Г.А. Штернберг докладывала Кагановичу: "В день приезда в Тифлис, 16-го, состоялось мое первое свидание с тов. Берия, который в общих чертах ознакомил меня с тем, что намечается в деле благоустройства и реконструкции Гори.
Основные положения по данному вопросу нашли уже отражение в постановлении Заккрайкома (№ 11, от 3/X — 34 г.). Указанным постановлением поручается специалистам составить в 21 /2 месяца проекты и сметы по постройке театра, кино, гостиницы, дома крестьянина, библиотеки-читальни и по работам реставрации дома, в котором жил тов. Сталин. Одновременно с этим же постановлением решено построить заводы известковый и кирпичный для данного строительства и отпустить на приступ к работе 300 тыс. рублей…
Особым вопросом является реставрация исторического дома, или, вернее, домика, где жил тов. Сталин… Я не могла не сделать упрека местной организации в том, что я не нашла следов заботливого ухода за этим домом…
Совершенно правильно поднят вопрос т. Берия и отдельными товарищами из районной парторганизации в Гори о необходимости, в связи с реконструкцией района, где жил товарищ Сталин, выселить 40–50 семей, построив для переселения выселяемых 2 жилых дома по 20 квартир в каждом доме. Это, в сущности, вопрос дополнительных 400–500 тысяч рублей (в 1934 году весь бюджет города Гори составлял 907 тысяч рублей. — Б. С.). Но совершенно независимо от источника ассигнований потребной суммы, постройку этих домов необходимо осуществить, с тем чтобы выселенные почувствовали бы улучшение своих условий в связи с общей реконструкцией района и реставрацией дома, где жил Великий Сталин.
Накануне отъезда я вновь была у т. Берия, который сказал мне о своем намерении выехать в Москву, где он собирается уточнить с Вами отдельные вопросы и наиболее важные моменты по делу реконструкции Гори".
Во время той поездки Штернберг завязалась интрига вокруг книги Берии "К вопросу об истории большевистских организаций Закавказья" (1935). Вернувшись в Москву, инструктор 10 апреля 1936 года написала заявление в КПК, где утверждала, что супруги Сеф и Янушевская в беседе с ней жаловались, что в действительности эту книгу написал не Берия, а Сеф. Позднее, в сентябре 1936 года, она так изложила обстоятельства появления на свет крамольных высказываний: "… В беседе со мной по вопросу о книге т. Берия… Янушевская в довольно откровенной форме дала понять, что этот доклад т. Берия является результатом работы Сефа. Эта постановка вопроса заставила меня насторожиться. По приезде в Москву в беседе с т. Райской М.Я., членом партии с 1918 года… о книге т. Берия, она мне также сказала, что книга т. Берия — это результат работы Сефа. Эту антипартийную болтовню мне удалось узнать из двух источников в Тифлисе и Москве, и для меня совершенно ясно, что эти разговоры значительно шире". Штернберг указала, что и С.Е. Сеф, и Л.П. Янушевская были участниками ленинградской зиновьевской оппозиции, и разразилась гневной филиппикой: "Считаю эти разговоры антипартийными, злостной клеветой на лучшего ученика т. Сталина т. Берия. Мной об этих разговорах было подано заявление на имя секретаря ЦК ВКП(б) т. Ежова в апреле или марте 1936 года и тов. Шацкой — инструктору ОРПО я об этом сказала значительно раньше (сейчас же по приезде)". В апрельском заявлении этот пассаж звучал немного иначе: "Считаю, что Сеф, сохранивший себя в рядах нашей партии, до настоящего времени продолжает свою гнусную работу и клевещет на одного из учеников т. Сталина т. Берия". В августе — сентябре 1936 года партколлегия КПК по Закавказью разбирала дело об "антипартийной болтовне" Сефа и Янушевской и, судя по всему, исключила их из партии.
Забегая вперед, скажу, что, вероятно, высказывания Сефа да дело о финансовых послаблениях, сделанных Марьясиным Берии, были единственным серьезным компроматом, которым располагал Ежов против Лаврентия Павловича в 38-м, когда того назначили в НКВД. Но история с кредитом была не оригинальна, поскольку все партийные руководители на местах пытались выбить в Москве средства для своих регионов. Главное же, здесь больше был виноват не Берия, а ежовский собутыльник Марьясин. Идти со всем этим к Сталину было бы просто несерьезно. Дружбу с оппозиционерами Шляпниковым, Пятаковым и Марьясиным Ежову как раз и вменили в вину после ареста, на следствии. Что же касается случая с Сефом, то спичрайтеры были если не у всех, то у многих партийных руководителей. Книга Берии, судя по всему, была продуктом коллективного творчества. На следствии в 1953 году Лаврентия Павловича обвинили в плагиате уже по отношению к бывшему заведующим отделом агитации Закавказского крайкома Эрика Бедии.
В 36- м эпизод с книгой по истории большевистских организаций в Закавказье закончился для Берии без каких-либо отрицательных последствий. 22 октября 1936 года член Партколлегии КПК по Закавказью Горячев докладывал главе КПК Ежову: "Согласно решению Бюро Заккрайкома ВКП(б) от 29 VIII -36 г. Партколлегия КПК при ЦК ВКП(б) по Закавказью разбирает дело Сефа Семена Ефимовича, члена КП(б) с 1919 г., и его жены Янушевской Людмилы Павловны, члена КП(б) по обвинению их в антипартийной болтовне, выражавшейся в том, что в разговоре с б. инструктором ОРПО ВКП(б) т. Штернберг (ныне парторг "Минусазолото", член ВКП(б) с 1919 г.) Янушевская и Сеф заявили, что книга тов. Берия "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье" является работой Сефа.
В своем заявлении в Партколлегию по Закавказью т. Штернберг утверждает, что Янушевская, будучи в Москве, в беседе с членом КП(б) с 1918 г. т. Райской М.Я. (зав. китайским сектором Ленинской школы при Коминтерне в Москве) также сказала, что книга тов. Берия — это разработка Сефа.
В этом же заявлении т. Штернберг сообщает, что об этих разговорах ею было подано заявление на Ваше имя в апреле и марте 1936 г. и поставила об этом в известность инструктора ОРПО ЦК ВКП(б) т. Шацкую.
На наш запрос т. Шацкая сообщила, что т. Штернберг действительно поставила ее в известность об этой антипартийной болтовне, которую с Штернберг вели Сеф и Янушевская. Т. Штернберг же в заявлении на имя Партколлегии по Закавказью указывает, что эту болтовню с ней вела только Янушевская.
Сообщая о вышеизложенном, прошу поручить опросить тт. Райскую и Шацкую, уточнив, кто вел эту болтовню с Штернберг, Сеф или Янушевская, и протоколы опроса обеих вместе с заявлением Штернберг на Ваше имя, поданное в марте и апреле 1936 г.".
Шацкая, в свою очередь, написала заявление на имя члена Партколлегии по Закавказью Кудрявцева: "По твоей просьбе сообщаю все, что знаю о разговоре т.т. Сефа и Штернберг, Янушевской и Штернберг.
В марте или апреле этого года ко мне на работу в ЦК зашли т. Штернберг, член ВКП(б), бывший инструктор ОРПО ЦК ВКП(б), и в разговоре заявила мне, что считает возмутительным разговоры Янушевской и Сефа о том, что книгу тов. Берия будто бы готовил Сеф. Тут же Штернберг сказала, что Сеф бывший оппозиционер (я лично т. Сефа не знаю и никогда его не видела).
Я посоветовала т. Штернберг написать об этом в Заккрайком и, будучи сама в Тифлисе, вспомнила свой разговор со Штернберг и спросила тебя, получено ли какое-нибудь заявление крайкомом. Ты ответил отрицательно, а затем через несколько дней после моего возвращения в Москву получила от тебя телеграмму с извещением, что Сеф категорически все отрицает, и ты просишь меня написать, что я и делаю".
Горячеву и другому члену Партколлегии по Закавказью Вацену написала письмо и сама Штернберг (оно поступило адресату 19 октября): "В ответ на ваше отношение… от 14/IX — 1936 г… считаю необходимым сообщить следующее:
Будучи в командировке в Тифлисе в последних числах сентября 1935 года (в связи с вопросом о реконструкции Гори и создании там сталинского музея. — Б. С.), я была у т. т. Сефа и Янушевской и в беседе со мной по вопросу о книге тов. Берия "По вопросу об истории большевистских организаций Закавказья" Янушевская в довольно откровенной форме дала понять, что этот доклад т. Берия является результатом работы Сефа. Эта постановка вопроса заставила меня насторожиться.
По приезде в Москву в беседе с т. Райской М.Я., членом партии с 1918 г. (Зав. китайским сектором Ленинской школы в Москве) о книге т. Берия, она мне сказала, что Янушевская, будучи в Москве, ей также сказала, что книга т. Берия — это результат работы Сефа. Эту антипартийную болтовню мне удалось узнать из двух источников в Тифлисе, Москве, и для меня совершенно ясно, что эти разговоры значительно шире.
Сеф член ВКП(б), б. эсер, был в ленинградской оппозиции и в 1926 г. выслан из Ленинграда;
Янушевская член ВКП(б), также была в ленинградской оппозиции и в свое время выслана.
Считаю эти разговоры антипартийными, злостной клеветой на лучшего ученика т. Сталина т. Берия. Мной об этих разговорах было подано заявление на имя секретаря ЦК ВКП(б) т. Ежова в апреле или марте 1936 года и тов. Шацкой — инструктору ОРПО я сказала значительно раньше (сейчас же по приезде).
Примечание: Подавая заявление на имя секретаря ЦК ВКП(б), я не считала возможным в свое время послать копию в Закавказский крайком…
Парторг "Минусазолото", член ВКП(б) с 1919 г. Штернберг".
Ранее секретарь Закавказской контрольной комиссии Кудрявцев направил письмо в Особый сектор ЦК ВКП(б) И.И. Шапиро, который был по совместительству помощником Ежова: "По сообщению тов. Шацкой — инструктора ОРПО ЦК ВКП(б) в апреле 1936 года бывшим работником ЦК ВКП(б) тов. Штернберг было подано вам заявление об антипартийной болтовне работника Закпарторганизации тов. Сефа по поводу книги тов. Берия "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье". В связи с расследованием этого дела Заккрайкомом ВКП(б) прошу Вас, если можно, прислать копию заявления тов. Штенберга (так в документе. — Б. С.) или сообщить результаты заявления тов. Штенберга".
На этом письме Ежов 16 августа наложил резолюцию: "Дать материал мне".
И первое заявление Штернберг, датированное 10 апреля 1936 года, тотчас нашлось. Оно гласило: "Считаю необходимым довести до вашего сведения следующее:
Будучи в командировке в Тифлисе, при встрече с Янушевской Л. - членом партии (женой Сефа) последняя мне заявила при разговоре о докладе и книги т. Берия, что этот доклад т. Берия является результатом работы Сефа. И дальше после этого уже в Москве при разговоре с т. Райской (членом ВКП(б)) я узнала, что Янушевская и т. Райской говорила, что доклад т. Берия является результатом трудов Сефа.
Сэф был эсер, активный участник контрреволюционной троцкистско-зиновьевской группы в 1926 г. в Ленинграде, сослан из Ленинграда в 1926 г.
Янушевская Л., жена его, также была в этой контрреволюционной группе и также выслана из Ленинграда в 1926 г. Сейчас эти люди, которые активно боролись против нашей партии, распространяют клевету, что он, Сеф, освещает историю нашей партии и одной из организаций, выращенной непосредственно тов. Сталиным.
Считаю, что Сеф, сохранивший себя в рядах нашей партии, до настоящего времени продолжает свою гнусную работу и клевещет на одного из учеников т. Сталина т. Берия.
Полагаю, что эта клевета имеет организованный характер, так как я одна имела возможность слышать эту клевету из двух источников".
Штернберг явно находилась под сильным влиянием Берии, в свое время поразившего ее проектом реставрации сталинского домика Гори и превращения родины вождя в настоящий международный туристический центр. Ее первое заявление было неприкрытым доносом против бывшего оппозиционера Сефа, посмевшего покуситься на авторитет верного ученика Сталина. Но простодушная Штернберг (простодушие замечательно сочеталось с подлостью) на этот раз просчиталась. Рассчитывая защитить Лаврентия Павловича от наветов Сефа, она невольно оказала ему медвежью услугу. Ежов сразу сообразил, что дыма без огня не бывает, что вряд ли жена Сефа вдруг ни с того ни с сего стала рассказывать каждому встречному-поперечному, что ее муж, а вовсе не Берия, создал эпохальный труд "К истории большевистских организаций Закавказья". В те годы партийные вожди первого ряда еще сами писали собственные доклады и статьи. Хотя вожди второго ряда — секретари обкомов и республиканских парторганизаций уже начинали пользоваться услугами спичрайтеров. Дальше мы увидим, что бериевский доклад был плодом коллективного творчества. Но Лаврентий Павлович как раз стремился пробиться в первый ряд вождей — тех, чьи портреты несут на московских демонстрациях. И то, что его уличат в присвоении авторства не им написанного текста, было серьезной угрозой.
Вероятно, Ежов сразу оценил значение компромата против одного из наиболее видных региональных руководителей и сосредоточил все материалы об "антипартийной болтовне" Сефа и Янушевской в своих руках. Характерно, что второе заявление Штернберг, написанное в октябре 1936 года, уже куда более спокойное по отношению к Сефу и его жене. Может быть, ей дали понять, что надо немного умерить пыл. Ежову-то важнее было не осудить чересчур разговорчивого спичрайтера, а держать на крючке главу Заккрайкома. Но тогда дело Сефа и Янушевской своего развития не получило. Берия находился в явном фаворе у Сталина, а Ежов, только что, 26 сентября 1936 года, назначенный наркомом внутренних дел, еще не видел в Берии опасного для себя человека. Эх, знал бы Николай Иванович где упасть, соломки бы подстелил!
Пока все закончилось печально только для Сефа. Ранее, после высылки из Ленинграда, Семен Ефимович публично осудил свои прежние оппозиционные взгляды и продолжал относительно успешную карьеру. В 1927–1930 годах он — редактор закавказской краевой газеты, в 1930–1932 годах — заведующий культпропагандистским отделом Фрунзенского райкома Москвы, в 1932–1933 годах — заместитель директора Института красной профессуры. Затем Сеф возвращается в Закавказье. В 1933–1934 годах он — заведующий кульпропагандистским отделом Закавказского крайкома, а в 1934–1935 годах — второй секретарь Бакинского горкома партии. В это время отношения Берии и его спичрайтера по какой-то причине разладились, и в карьере Сефа произошел слом. Его перебрасывают с партийной работы на гораздо менее престижную хозяйственную. В 1935–1936 годах он — председатель Закавказского Союза потребкооперации, а в апреле 1936 года его назначили уполномоченным наркомата легкой промышленности при Совнаркоме Закавказской Федерации. Вероятно, это назначение никак не было связано с заявлением Штернберг, датированным 10 апреля 1936 года. Ведь ему был дан ход только в августе — сентябре. А вот какой-то конфликт, происшедший между Берией и Сефом в 1935 году, по всей вероятности подвигнул обиженного Семена Ефимовича и особенно его супругу, переживавшую за карьеру мужа, к неосторожным разговорам. Мол, Лаврентий Павлович попользовался плодами чужого труда, а теперь сплавил Семена Ефимовича на протребкооперацию. В общем, поматросил и бросил. Эти разговоры услышала Штернберг, которая как раз тогда побывала в Тифлисе. И, пусть с опозданием, но решилась написать донос. Последствия же для Семена Ефимовича оказались трагическими.
Семена Ефимовича сняли с работы, исключили из партии, а в 1937 году арестовали и расстреляли (при Хрущеве реабилитировали). О судьбе Людмилы Павловны Янушевской у меня сведений нет. Скорее всего ее арестовали вместе с мужем, но, как члена семьи "врага народа", могли не расстрелять, а отправить в лагерь. Неизвестно, дожила ли она до реабилитации.
Замечу, что по своей номенклатурной должности — уполномоченный наркомата легкой промышленности по Закавказью Сеф вовсе не обязательно подлежал репрессиям. Правда, его и его жены участие в зиновьевской оппозиции оставляло им немного шансов уцелеть. Бывшие оппозиционеры репрессировались в первую очередь.
В Закавказье Лаврентий Павлович принял активное участие в терроре 1937–1938 годов, широко применял санкционированное Ежовым и Сталиным избиение подследственных. На февральско-мартовском пленуме 1937 года он сообщил, что только за последний год в Грузию вернулось почти полторы тысяч меньшевиков, дашнаков и мусаватистов, причем "за исключением отдельных единиц, большинство из возвращающихся остается врагами Советской власти, является лицами, которые организуют контрреволюционную вредительскую, шпионскую, диверсионную работу… Мы знаем, что с ними нужно поступить как с врагами".
А 17 июля 1937 года Лаврентий Павлович докладывал Сталину о разоблачении очередного "заговора": "В Аджарии раскрыта контрреволюционная организация, связанная с турецкой разведкой и ставящая своей целью присоединение Аджарии к Турции. Организация вербовала себе сторонников и последователей в деревнях Аджарии, увязывая свою работу с эмигрантскими элементами, находящимися в Турции. Показаниями почти всех арестованных председатель ЦИК Аджарии Лордкипанидзе Зекерий изобличается в том, что он является руководителем этой контрреволюционной организации и связан с турецким консулом в Батуми и турецкой разведкой. Прошу санкционировать его арест. В настоящее время Лордкипанидзе находится под наблюдением для предотвращения возможного бегства за границу. В ближайшие дни представлю кандидатуру аджарца на пост председателя ЦИК Аджарии". Сталин оставил резолюцию: "Т. Берия! ЦК санкционирует арест Лордкипанидзе". Ясно, что ни с каким ЦК он не советовался, а единолично решил судьбу несчастного Закерии, который ни с какой разведкой связан не был, а от аджарских эмигрантов мог ждать только смерти. Но она настигла Лордкипанидзе от рук "своих".
В Грузии Берия как глава местной парторганизации творил то же самое, что в 1937–1938 годах творили по всей стране другие секретари обкомов и республиканских парторганизаций, ничем особенным не отличаясь ни в лучшую, ни в худшую сторону. Тем более что контрольные цифры, сколько расстреливать, а сколько сажать, задавались из Москвы. Самодеятельность же местных чекистов и партсекретарей, равно как и прокуроров, составлявших на местах Особые тройки, была очень ограничена и распространялась лишь на самые низшие ступени номенклатуры. Сколько именно невинных душ загубил тогда Лаврентий Павлович в Грузии, данных нет, точно так же, как нет раскладки числа расстрелянных по другим областям и республикам. Конечно, местный секретарь, получив общую директиву из центра репрессировать всех бывших акционеров, дворян, поляков, кулаков и иные неблагонадежные категории населения, мог кого-то из списка кандидатов в ГУЛАГ или на расстрел изъять, хотя и рисковал, что в будущем его обвинят в том, что покрывает врагов народа. Можно было, конечно, и добавить кого-то, если только кандидат на пулю занимал не слишком видное положение и его казнь не требовалось согласовывать с Москвой. Тех же Бедию или Сефа, например, Берия при желании вполне мог добавить в список обреченных на смерть. Но не исключено, что они попали туда и без его участия, просто как бывшие оппозиционеры. А уж Лаврентий Павлович, даже если бы узнал об этом, наверняка не проявил бы никаких стараний, чтобы спасти от "вышки" болтунов-спичрайтеров.
Сколько именно людей отправил на смерть Берия в Грузии, повторяю, пока точно неизвестно. Учитывая общую численность населения СССР в тот момент — около 170 млн. человек, и численность населения Грузии — около 3,5 млн. человек, можно предположить, из общего числа 682 тысяч человек, расстрелянных по политическим мотивам в 1937–1938 годах, на долю возглавлявшейся Берией республики придется около 9,6 тысяч человек. Но это только в том случае, если допустить, что репрессии распределялись по территории страны абсолютно равномерно. Между тем, несомненно, что по крайней мере в столицах, Москве и Ленинграде концентрация расстрелов была значительно выше — ведь здесь отстреливали не только местную, но и общесоюзную. С учетом этого реальное число казненных в Грузии могло быть на 2–3 тысячи меньше, достигая 6–7 тысяч человек. Примерно такая норма осужденных на смерть — несколько тысяч человек была де-факто установлена для секретарей обкомов и большинства республик, занимавших свои посты в 1937–1938 годах. Только для Москвы и Ленинграда, а также такой крупной республики, как Украина, она достигала уже нескольких десятков тысяч казненных. При этом выполнение нормы само по себе отнюдь не давало гарантии на то, что соответствующий чиновник уцелеет.
Убивал ли Берия? Дело Ханджяна
Да, Берия тогда, в Грузии, и позднее, в Москве, отправил на тот свет тысячи и тысячи людей. Но убивал он их, разумеется, не лично, а подписывал сверхсекретный расстрельный список или просто отдавал словесный приказ, без номера. Впрочем, убийство по крайней мере одного человека приписали лично Берии. Будто бы Лаврентий Павлович в своем собственном кабинете застрелил первого секретаря компартии Армении Агаси Гевондовича Ханджяна. Но обстоятельства этого дело заставляют очень сильно сомневаться в том, что последний умер насильственной смертью. Да и обвинения в убийстве Ханджяна предъявили Берии лишь почти три года спустя после ареста и казни, когда Лаврентий Павлович ни подтвердить, ни опровергнуть их уже не мог.
Вот как выглядит дело в записке заместителя председателя КПК П.Т. Комарова в ЦК КПСС от 8 февраля 1956 года: "Решением Президиума ЦК от 17 января 1956 г. Ханджян А.Г… реабилитирован (посмертно) (в предложении о реабилитации генеральный прокурор Р.А. Руденко утверждал, что "расправу над Ханджяном" учинили Берия и его приспешники. — Б. С.).
Главной военной прокуратурой в 1955 г. производилась проверка заявлений матери Ханджяна — Ханджян Т.С., которая отвергала версию об обстоятельствах гибели сына, считая его убитым.
О факте гибели Ханджяна А.Г. имеется официальное извещение Заккрайкома ВКП(б) и ЦК КП(б) Армении, опубликованное 11 июля 1936 г. в печати, согласно которому Ханджян покончил жизнь самоубийством, якобы на квартире в г. Тбилиси около 9 час. вечера 9 июля 1936 г. путем выстрела из револьвера. В сообщении акт самоубийства связывался якобы с политическими ошибками Ханджяна. Политические обвинения против Ханджяна в настоящее время полностью отпали и являются нечем иным, как прикрытием факта гибели Ханджяна.
Как видно из имеющихся материалов, обстоятельства гибели Ханджяна в полагающемся законом порядке в свое время не были расследованы, а оружие, из которого был сделан выстрел, не было установлено.
По показаниям лиц, охранявших Ханджяна, последний между 7 и 8 час. вечера был обнаружен лежащим в своей комнате на кровати с огнестрельной раной в голову. Между тем на Тбилисской станции скорой помощи вызов к Ханджяну зарегистрирован в 9 час. 25 мин., и пострадавший доставлен в больницу в 10 час. 25 мин. вечера.
После консилиума врачей Ханджян оперирован в 1 час. 30 мин. утра 10 июля 1936 г., и затем он умер, о чем имеется запись в операционном журнале. В то же время в акте вскрытия трупа Ханджяна от 10 июля 1936 г. указано, что он умер 9 июля 1936 года. История болезни Ханджяна в больнице не обнаружена, хотя на всех больных того периода они имеются (она могла быть изъята впоследствии из-за политического характера дела о самоубийстве Ханджяна; все-таки не каждый день в тбилисской горбольнице умирали столь высокопоставленные чиновники. — Б. С.). Указанные данные дают основание для предположения, что могла быть произведена фикция операции над трупом.
В больнице скорой помощи, куда был доставлен Ханджян, по имеющимся данным, находились Берия, Агрба, наркомздрав Грузии Мамаладзе, прокурор республики Вардзиели и главный врач больницы Киршенблат. Следует отметить, что Агрба, Мамаладзе и Вардзиели в 1937–1938 гг. были осуждены и расстреляны, а Киршенблат, осужденный к 10 годам лишения свободы, был расстрелян в феврале 1938 г. в Полтавской тюрьме по постановлению тройки УНКВД без всяких на то оснований. Охранники Саноян и Мкртчян арестовывались после смерти Ханджяна и освобождены через 1,5 месяца.
Акт вскрытия трупа Ханджяна был произведен не судебным экспертом-врачом, а паталогоанатомом Джорбенадзе. Указанный акт в 1955 г. Главной военной прокуратурой был направлен судебно-медицинским экспертам. Главный судебно-медицинский эксперт Министерства обороны проф. Авдеев М.А. дал заключение, что обнаруженная, согласно записи в акте, у Ханджяна на голове огнестрельная рана не могла быть нанесена выстрелом из пистолета "Лигнозе" калибра 6,35 (который имелся у Ханджяна), а нанесена она пулей револьвера калибра не менее 7,5 мм. В извещении Заккрайкома ВКП(б) было указано, что Ханджян застрелился из револьвера (а не пистолета).