Я. Книга-месть Кушанашвили Отар
…Многих 90-е погубили, по мне, они были целительными.
Дело в отношении. Для одних лампа струит свет, другим режет глаз.
Меня они – при всем наружном безумии – дисциплинировали. Говорю же, исцелили от зазнайства.
Я как будто специально нарывался, ломал дрова, в чем очень даже успел.
Я маниакально много работал, не зная устали, не ведая депрессий, педантично, шаг за шагом осваивая ремесло.
В часы усталости духа я всегда нежно вспоминаю эти годы, которых лучше не будет, и не надо.
Я написал тогда столько многозначительной мути! Смешно: еще полагал себя изрядным сочинителем.
Да и сейчас, если с умом, можно многое извлечь из давно осевшей пыли. Чтоб поздние, нынешние поступки и писания не обвисали дряблыми старческими мышцами.
Бог Небесный! Кем бы я был, кабы не 90-е? Слабаком без владения приемами полемики, иронии, манифеста, дюжинным квазиостроумцем, фрондером, Хлестаковым.
Я тогда определялся с Верой, и определил, что верю только в себя.
Отрицал эвфемизмы, это теперь только так изъясняюсь.
Был стремительным.
Хотя, по-моему, таковым и остаюсь.
Что, возможно, и предопределило мое относительное долголетие.
Ваш покорный – грузинский Евтушенко из города Кутаиси, где я переживал и горе, и радость, первые горе и радость, где на балконах слушали итальянскую музыку, где старые улочки излучают магнетизм, порожденный сошедшимися физикой и лирикой, воздухом, который можно есть, и рассветами, во время которых не стыдно плакать.
Что Вы можете сказать о проблеме в Грузии на сегодняшний день?
Там не все так, как вам рассказали.
А я с мамой и папой болтал, когда наезжал на вакации, в пять утра – и так каждое утро! Сообщал им о своих решениях, всегда получая добро.
Если вы склоняетесь к эскапизму, вам нужен Кутаиси, он сразит вас улыбчивостью и затейливой архитектурой, сверкающей оранжерейностью; подкупит историей, включающей рождение под городом В. Маяковского и блужданию по парку О. Кушанашвили.
Кутаиси – это возмездие Бога за удушье будних хлопот, меткое попадание в смысл, любой кутаисец – магистр света, адепт чистого добра (я про себя в первую голову). Это место, где ты внимаешь небесам, рассветам, закатам, но делаешь это не напряженно, но расслабленно. Кутаиси – город, начисто лишенный апломба, но проспект Чавчавадзе, где вызревал ваш любимый трибун, имел все задатки гетто с тягой к кулачному выяснению истины.
Кутаиси – город самолюбивый, не выносящий нравоучений, его отсутствие болезнетворно; это частичка моя!
Мой город кому-то дарует звание магистра тьмы, кому-то – адепта чистого добра.
Надо встать спозаранку, как я люблю, и взглянуть на рассвет в горах, попрощаться с гравитацией.
Я до сих пор пребываю в своем кутаисском чину, как есть пошлый кутаисский парубок.
Иногда мне становится так тоскливо, что я готов осыпать ласками каждый кирпичик каждого кутаисского тенистого дворика, где – в каждом! – живая хроника внутренних борений, таких же, как я, путево-непутевых.
Природа одарила моих детей визуальностью незаурядной, тонким умом, такой же душевной организацией, самою изощренной эмоциональностью; едва ли этот букет присущ другим детям.
Это мой дядя Федор.
Он умел – а теперь, верно, умеет более с дичайшим энтузиазмом выделывать качественные фортели.
Я давно его не видел.
Но, будучи записным оптимистом, я уверен, что – увижу.
О целительной роли Кутаиси в жизни каждого магистра света можно рассказывать часами, а можно в парке Пионеров рухнуть на скамью – и все понять.
Садись, ландскнехт, выпей водичку Лагидзе, только в этом городе такая концентрация вольготности и хрустального воздуха, втяни!
И вот, столь долго состоя при музах, я думаю, что пышностью риторики своей я обязан моему Кутаиси, моей школе № 15, моему парку, где гоняли в мяч…
Что он такое – Кутаиси? Свет, много света. Зов родителей. Я плоть от плоти кутаисской.
Есть от чего заважничать, в принципе.
Кутаиси – город в Западной Грузии. Расположен по обоим берегам реки Риони на высоте 125–300 м над уровнем моря. Население 186,400. В Кутаиси жил живописец Григорий Иванович Майсурадзе. Советский оперный певец Зураб Анджапаридзе родился в Кутаиси. В кутаисской гимназии учился Владимир Маяковский…
P. S. Нью-Йорк не заменит Кутаиси, раут с Обамой двух секунд в нем. Книгу приобретший да уразумеет эту истину: там такие, как автор, не нарождались.
Вы, как я, готовы заявить, что до своих, как у меня, 99 лет храните верность раз навсегда выбранным ориентирам?
В лучшие времена моя мама осаживала несчастных оппонентов за три секунды, а когда на семью обрушивались несчастья, сжимала в упрямстве зубы.
У меня не было мужской ролевой модели, а она всегда была рядом.
Религия для Вас – это…
Я атеист. Но понимаю тех, кто Верует.
На сложные темы говорила, драпируя их деликатной лексикой.
Биография ее состоит из сиротства и беспролазной нищеты.
Она была безбрежно щедра.
Когда я приехал на похороны и предавался кручине, увидел, что проститься с ней пришел весь город, и понял, что в известном смысле она, мама моя, нетленна!
Страшная интенсивность, с которой она жила, сожгла ее. Интенсивность душевной жизни, смысл каковой состоял для нее в том, чтобы ее дети сделались людьми.
Сделались ли? Что и как тут ответить?
Ее улыбка снится мне. Ее улыбка, ее смех – арт-продукты высочайшего разбора.
Мне кажется, она умела быть счастливой. Даже когда глядела на нас, игравших роли ничем не довольных недорослей, привыкших, чтобы Она сама устраивала оттепели нам, эгоистично «снежным» соплякам.
…Все, кроме сами знаете чего, – прах, тлен, ноль, пшик, суета, пустота.
P. S. Раз ночью я примчал на машине из Тбилиси в Кутаиси. Минуя дом, приехал на погост. Целовал надгробие, плакал и пил.
Она плакала со мной.
Дядя Федор – моя боль, моя вина (из-за него в моей светлой башке кишат демоны).
Моя любовь.
Это Святая тема.
И страшная.
Состоящая, во-первых, из укоров себе, во-вторых, из укоров себе, в-третьих, из укоров себе.
Исказить правду – большой соблазн. Сослаться красиво на бренность жизни и тщету надежд – и исказить. Переплавить невзгоды в арт-продукт.
Я сам по себе нервическая особа, таковые мы все. Все глядим в Наполеоны. Все заперты в узилище разъедаемого безумием сознания эгоцентриков.
Перечисляя обиды накопившиеся, все мы только успеваем загибать пальцы.
Подобные ситуации, когда всякий считает себя правым, встречаются в каждой семье.
То, что начинается с сантиментов, обязательно заканчивается расчетом и расчетливостью.
Папа научил меня извлекать из общения с жизнью даже минимальные молекулы счастья.
Он умер в субботу, 24 апреля 2010 года, а в воскресенье пошел частый дождь со снегом.
Дядя Федор найдет меня.
Найду ли я нужные слова?
Я постараюсь.
У меня семеро детей (пока); за вычетом крохотного Даниила, все, уподобившись мне, питают слабость к трескучим фразам и обладают исключительной культурой вранья.
Старшая, Даша, огневая барышня, с умными глазищами, с любовью к «Токио Hotel», полагающая всех, кто с ней не согласен, пациентами лепрозория и при известных обстоятельствах могущая уничтожить оппонента словом.
Она могла бы заменить любого из ключевых персонажей фильма «Безумный спецназ».
День без интриг для нее не день, но маленькая смерть.
Мы не поладили с ее мамой, я был идиотом, она красивая, но брутальная, Дашка росла без меня, я не знаю пока, как это сказалось, но, например, она стесняется быть сентиментальной, моя блаженная дочь.
Хитрюга она знатная, способна объегорить государство, и я не рекомендую ни вам, ни государству пытаться обхитрить ее.
Форменный дьяволенок, адекватно реагирующий даже на косой взор.
И этим все сказано!
«Льет ли теплый дождь, падает ли снег», Дашка всегда начеку; посылает учителей, мне пишет безапелляционно: приеду на такси, оплатишь.
Наши эстетические пристрастия полярны, но это как раз нормально, не будет же она проявлять чуткость к Гари Барлоу и к Эросу Рамазотти!
Совершеннейший холерик с уходами в скрипичную тоску, изливающий душу весьма избирательно, не впускающий в свою личную вселенную, как Эрос Рамазотти, абы кого.
Лучшая упрямица на свете, способная, сжав зубы, выжать из ситуации ли, из оппонента ли – все!
Если не хочет чего-то делать, найдет четыреста причин, драпируясь в красивые фразы.
Паче чаяния я оказался парнем, абсолютно лишенным тяги к дидактике. Именно что тяги – способность-то ого-го какая!
Увы, я занимался их мировоззрением тем, что не занимался им вообще, хотя в кругу друзей считаюсь экспертом по взаимоотношениям и отношениям с социумом.
Не верьте этому фото: совершенно небесное создание способно подвергнуть вас в панику с последующим бегством в секунду.
Даша хочет испортить биографию тем, что желает стать актрисой.
Мне и ей часто (чаще, чем, может быть, ей бы хотелось) говорят, как она похожа на меня.
У Вас есть дети на стороне?
Нет. Это не вяжется с моим представлением, как оно должно быть.
Это правда. Для сторонних – временами невыносима, не знающая удержу и чувства меры, редко-редко кручинящаяся (кручину считает бесплодной).
При живости ее натуры духовный тлен ей не грозит, черти ей не страшны, даже директор школы.
Я уверен, что Дашка состоится. Природа у человека такая. Не верит она в бренность жизни, хоть тресни. Не боится невзгод.
Жаждет успеха, торопится взрослеть, глядит в Наполеоны – в мерилстрипы.
Я могу предать анафеме кого угодно, но не детей; я сам-то вечный ребенок, Питер Шалвович Пэнашвили.
У нее, у Дашки моей, маскулинная внутренняя суть сочетается с гипертрофированной женственностью.
Она не приемлет моей водянистости, любит конкретику, даже в письме.
Не боится быть смешной.
И она долго-долго будет молодой.
Всегда. (Как ее папаша нерадивый.)
Одна дочь, Арина, у той вообще мировоззрение человека будущего. Она пишет стихи, рисует, пробует себя в прозе (на строчке «…ужели я покину эту юдоль плача, не повидавшись с тобой?» я впал в столбняк).
Глава третья, в которой говорится об Алле Борисовне, Отарушках Интернешнл, двух известных братьях, а также о том, чего нельзя спускать Эрнсту
Она – красивая, потерянная, разудалая, смахивающая слезу, жалкая, жалостливая, томная, капризная, смурная, смирная, меланхоличная, роковая, доступная, недосягаемая, самовлюбленная, закомплексованная – теребила фотографа (про этого упыря ничего не знаю, тем более в кино его не было, но скорее всего это шустрила, они все шустрилы, как Боря Краснов, умело имитирующие кипучую деятельность, будучи самопровозглашенным авангардом альтернативного художества): ты так меня сними, зафиксируй для вечности, чтоб я получилась разухабистая и, как поляна зимой в горностаевой опушке белейшего снега, красиво-величавая, но смотри, гад, «чтоб никто и не заметил, как на сердце одиноко мне».
Заметьте, в песне песней нет сакраментального детального призыва морщинки убрать, как в книгах и в кино полнометражно, или там «разве тут подбородок не ниже дозволенного», в песне песней просьба, чередующая лихость со слезой, чтоб наблюдатель не наблюл, что трудно, слезливо, невозможно!
В жизни Аллы всегда наличествовала помесь навоза и зефира: навоз – это ее отчего-то редко ротирующееся окружение, навоз – это я, зефир – это то, чем она кормила и кормит, но реже теперь, нас с ложечки, потому что любит нас.
Секрет ее (величия) в том, что она рассматривает понятия в их базовом, незамутненном значении: жизнь она воспринимает как дар, историю своей жизни как столкновение невинности со злом (то есть это все в ней, как во всех нас).
Она знает про песню (я сейчас не только про песню, про фотографа и про никому не нужные слезы, я про способ жить) все; по крайней мере, то, чему не научат на «Фабрике». Не вот тот трафарет, мол, «строить и жить помогает», а тот антитрафарет, который гласит, что песня помогает дышать, исподлобья улыбаться и не бояться холестерина.
Она знает толк в науке облегчения людям жизни.
Они – люди, катаклизмы (людьми порожденные) – уйдут, испарятся, сойдут на нет, а Алла останется с нами, она каждой песней это обещала.
Ужели вы думаете, что декларации про уход серьезные? Ужели затем я плачу всякий раз, когда она воспаряет крещендо в «Трех счастливых днях», на строчке «Расставанье – маленькая смерть», пролетая над планетой Земля, чтобы ее, даже ввиду неслыханной выслуги умопомрачительных лет, вот так просто отпустить?! Не отпущу.
Я руками трогаю лучшие строчки ее лучших пьес; их можно нанизать на нитку и носить как бусы.
Люди в деревнях и на виллах почитают ее своей. Я имею на нее прав не меньше, чем предмет девичьего психоза Михаил Прохоров, который, говорят, помог ей учинить такой день рождения, что твоя инаугурация.
Ей, если не считать последней истории с внуком, априорно доверяют все поборники молодой демократии, все апологеты моего нелепого землячка Сталина. Она нужна всем, потому что всем нужна Песнь Песней. А ведь только она умеет такую пропеть.
Вот те самые «счастливые деньки»… Ведь свою их версию предложила и Агузарова, Великое Воплощение Ослепительной Буддистской пустотности. Ан волнения умов не случилось, уж на что умеет всякий раз напомнить, что даже кровь у нее зеленая, не то что у нас, плебеев.
Она пела как небрежный пастырь, не глядя в зрительный зал. Алла – будто охваченная сумеречной лихорадкой, прощаясь с душой, благодарной за 72 часа счастия знойного.
Столько лет летать на высотах недосягаемых, быть на всех радарах – и сохраниться.
Я не задружился, но это моя проблема, не ее.
Ее – в отсутствии конгениальных песен и людей.
Ты с кем угодно можешь валять дурака, но не с Аллой. При ней ты быстренько хвостик подожмешь, так она устроена. Оппозицию она быстро умеет усмирять; я знаю, сам был оппозицией.
Сначала меня смущало присутствие в каждой песне обращения к Богу. Распните меня, не кажется мне этот жанр удобоиспользуемым для подобных обращений! Да еще с очевидно деланным выражением неземной скорби на лице.
Пугачева, когда от нее далеко отстоит Галкин и она не беседует о своем величии с журналистом Гаспаряном, чистой воды шекспировской высокооктановости героиня.
Вступите, неучи, со мной в полемику!
Я предъявлю вам песню «Приглашение на закат». У нас давно, лет 40, не было песен, вовремя застывших между аффектированностью и потаенными слезами. Эта песня, как и положено крепкой, разом рождает два ощущения: неуюта и, в противность, небессмысленности самоанализа. Добавьте харизму АБП и просто красивую мелодию: вот почему 99 из 100 ее коллег – ремесленники, а у нее это называется высоким служением.
Те песни, о которых я пишу, каждая из них, – наглядный урок запутанной истории души русской женщины, живущей не ради себя, полагающей жизнь без надрыва пустой.
Ее песни поет Леди, не выдумывающая чопорных претензий, но взыскующая предметного разговора на тему «За что?».
Расскажите подробнее о скандале с А. Пугачевой.
Он, скандал, был отвратным, потому что Он (я) был тошнотворным. Я был очень молод и очень глуп – и вся недолга. Славы хотелось.
Славу получил.
И шесть месяцев.
Физиономически – это такой типаж, что немыслим без сгустка эмоций, без их выброса в атмосферу; жизнь не то чтобы улучшается с помощью экзальтации, она просто искреннее становится: «Лунной ночью настежь окна отворю и помолюсь…» Вот кабы не это «помолюсь», получилась бы песенка не великих музыкальных достоинств, но редкой сентиментальной точности. Но это, может, с колокольни неврастеника так видится? Мы-то лунные ночи заполняем другими занятиями на предмет уничтожения грусти.
Кто будет спорить, что АБП, как никто, умеет подбирать для трансляции наших эмоций самые уместные вокальные эквиваленты.
Я уже не помню, по какому поводу пришел к Андрюхе Малахову на съемку, но помню, что базар был про то, как тяжело живется на просвет какой-то Линдсей Лохан. Оказалось, что это американская кино-поп-звезда, которую следует любить, потому что ей тяжело живется. Когда ехал на эфир, по радио крутили: «Это завтра, а сегодня я его поцеловала…» и далее: «Я ведь тоже плохо кончу… Мало, Алла, Алла, мало…»
Какая, нах, лоханка, подумал я, когда мне всучили микрофон, когда у нас такая революционерка! Вызывающе самодостаточная притом. У лоханок тьма-тьмущая людишек, призванных придумать своей каракатице многосложную судьбу, у нас – АБП, которой придумывать ничего не надо, просто непросто жить надо.
Ее раннюю слушаешь, как на последний киносеанс ходишь. Вы мне эту метафору простите, потому что я имею в виду не дурака валять, но ходить, именно чтобы отвлечься и взлететь, чтоб кино было про объятия, чтоб набежала и отпустила грусть.
А не чтоб она сама дала повод изрыгнуть на нее хулы ужасные, как тогда, когда она с подхалимами спела чудовищную «Не имей сто рублей…». Нет, уж лучше, которые, якобы приближенными будучи, имитировали пение этой бестолочи, тем более тошнотной, что дидактической.
Вот и ведение концертов в ее исполнении – вызывающий анахронизм. Но кто я такой, чтоб указывать ей, как их должно вести?! Вот режиссер она – другой коленкор. Даже в молчании слышит пульс мироздания. Ее «Рождественские встречи» принуждали льнуть к экранам, она причудливым образом женила блюз на цыганщине, держала за руку напыщенных рокеров, даже печальной светлой памяти от печали сгоревшей Натали Медведевой нашла место.
И собственные песни режиссировала тоже. Например, когда пела про «голубя сизокрылого», отпускала его, дурынду самовлюбленную, на все четыре стороны, а в конце песни вздыхала: «лети, лети» и тут же – «не знает о расплате». А расплата неминуема.
Тридцать альбомов вашего Кинчева не стоят одного «Осеннего поцелуя»: потому что слушать альбомы КК – это удел тех, кому приятно смаковать свое экзистенциальное мировоззрение, а означенная песня для тех, кто плакать и умеет, и не стесняется.
Правда ли, что Вы «выдвиженец» А. Б. Пугачевой?
В каком-то смысле – да.
Я думаю так, что АБП в высшей степени рефлексирующий человек, из тех, что знают строки (и то, что за ними) «В осенний простор протрублю то, на что не хватило мне слов человеческой речи».
«Протрубит», обязана, про свое неуклюжее стремление стать бизнесвумен. Что заставило, к примеру, выпускать чипсы, обувь, еще какую-то дребедень? Не говорите ни слова про нужду! Оставьте! Раз и навсегда говорю аки знаток: все у них в порядке. Если уж мне, спасшему демографию на Руси, хватает, чего уж им-то стенать?!
Репутационная политика? Тогда – позорная.
А если вы наберетесь наглости и скажете что-нибудь вроде – широкая натура, старается для нас, – я вас ударю.
Ее поле – песня. Пусть это поле возделывает. Пусть даже повода не дает для догадок, что для нее важнее всего в жизни.
В забытой всеми феерической тихой песне она спела: «Если спросит меня голос с небес», мол, кто дороже, мать, более всего на Земле, она ответствовала: «Дочка, мама, ты и я».
В этом месте, чтоб не запамятовать, восклицаю: лучший автор Пугачевой – Игорь Николаев. Он автор и упомянутой песни, в которой есть бьющие наповал, но почему-то самой АБП в ходе последующей жизни игнорируемые строчки: «Но с тобой мы знаем точный ответ, виноватых в том, что прожито, нет».
В таком признании определенно есть отвага. Самый тон – взвешенный, покойный – суть отвага. Мы же филиппики швырять мастера – и вы, и я. Да и она, судя по тому, что в квартете ингредиентов смысла жизни в ответе небесам самое зыбкое звено – «Ты».
Брось в меня булыжники, но не Галкин же разумеется под местоимением!
Был такой в мои студенческие времена журнал «Театральная жизнь», уж не знаю, живой ли (судя по тому, какова она, эта жизнь, без кавычек, вряд ли). Вызывающе антисоветский. Антисоветскость его состояла в том, что он исповедовал и проповедовал – бестрепетно притом – культ отдельно взятого человека.
АБП опубликовала там эссе. Лучшее из того, что она писала. Могу, если она возразит, доказать. Ибо, например, в журнале имени себя, недолго протянувшем, писала она, что ли, устало. А тут – плевок в рутину, проклятие и гимн одиночеству, огонь, радость, скорбь, химеры, секундная эйфория. Эссе было об артистической доле.
О себе.
Это было написано так беспощадно и сердечно, что я, хвастливый журфаковец, изумился, нет, был настигнут прострацией: вот как, оказывается, можно писать.
О себе, о мире – по-доброму и зло, высоким штилем и безмерно едко.
Я тогда неделю проходил в хандре. Нет, лгу. Просветленным, напротив. Если у человека такой высокий уровень самоосмыления, думал я, шатаясь по тифлисским улочкам, понятно, почему страна прислушивается ко всякому его вздоху.
Правда же Максим Галкин – идиот?
О-о-о, поверьте мне, нет! Мне бы научиться – да и вам! – у него много чему. Я, кстати, хорошо знаком с его братом. Славный малый.
А два десятилетия спустя другой титан самоедства, Гриша Лепс, решается на жест, который по охальности сродни покорению Эвереста без подготовки, – перепеть «Озеро надежды» (Игорь Николаев, само собой).
В любом другом исполнении, повторяю, мертворожденная затея. Песня от лица женщины, находящейся на перепутье, угодившей в ловушку собственных химер, невозместимых интимных издержек, потратившей полжизни на поиски счастья и при всем при том – верящей, верующей.
Лепс спел ее от мужского лица – и так, что солнце ярче засияло, дожди стали более частыми и хмель от жизни самой бьет в голову.
Тут же злорадно стали писать: ГЛ спел даже лучше. Не лучше – иначе.
А потом, в чем-чем, а в зависти АБП замечена никогда не была. Уж скольким помогла – от «А-Студио» до Любаши, от Зинчука до Моисеева.
Коротко знающие утверждают, что АБП тотчас, если, натурально, считает нужным, отзывается на зов о помощи; и вообще, для тех, кому доверяет, она не на котурнах и не в маске; ни позы, ни аффектации.
При всем при этом покойный Айзеншпис рассказывал мне, что, когда того требовали обстоятельства, АБП могла заставить тебя пожалеть, что ты не умер ребенком.
Юрий Шмильевич говорил об этом с очевидным восхищением.
Что Вы думаете о Мише Галустяне и что Вы вообще думаете о КВНе?
Галустян и К° показывают высокий класс, но они скоро устанут. Сам по себе МГ по-кутаисски добрый, открытый парень.
Обязан признаться, что в зале суда, когда мне выносили приговор по делу о клевете в адрес АБП (вернее, до начала заседания, разрешившегося перемирием), мне хватило, чтоб я пожалел о своем рождении, одного ее взгляда.
Вот так и я (см. выше) в каком-то смысле стал «голубем», дождавшимся расплаты.
Я знаю старшего брата МГ, Дмитрия, чистого помыслами и, говорят, хваткого бизнесмена.
Ну не могут же братья быть настолько отличными друг от дружки…
Посему я верю в то, что МГ – славный.
А истый, самый что ни на есть аутентичный голубь – Боря Моисеев – ведет под ее покровом авторское шоу на «Радио Алла». Слышали? Говорят, кастинг проходили 3 млн человек. Какие же были остальные, если выбор пал на того, чье появление в эфире заставляет солнце прятаться за тучи?! Того, кому мы обязаны вербализацией однополых интимных мечтаний?
При этом я испытываю определенную симпатию к БМ как, что ни говори, большому артисту… уж не знаю какого жанра.
Но – позвольте внести ясность: ведущий – это я, артист – он. Полагаясь на чувства такта, я не лезу на чужие территории.
Просто АБП своих не бросает, ее милость всеобъемлюща.
Все люди, которых она любит, главные для нее. И даже тех, кто не оценил ее любви, она провожает с грустной улыбкой с миром: послушайте «А ты не знал» и «Не обижай меня».
У нее такая закалка, что она не боится косых взглядов. Я бы боялся, если бы про меня спел Сергей Зверев (я, кстати, дружу с ним, высокой, будете удивлены, самоиронии человек).
Но все это семечки, когда вспоминаешь, что она сделала с песнями Владимира Кузьмина. Кто спорит, он один из самых вкусных мелодистов европейского калибра, но как насыщала она самое пространство этих мелодий: «Когда-нибудь я стану лучше…»! Такая песнь в той мертвящей среде!
И годы спустя – «Будь или не будь» с… Вот как это объяснить? Воздух другой, сбивает с панталыку?
Выпускникам «Фабрик» всех стран и не разобраться, как можно было так в полголоса для хрестоматийного фильма пропеть «Мне нравится», что носовые платки были самым востребованным аксессуаром, а годы спустя забацать дуэт с Веркой Сердючкой.
Я слышу: не тебе, пес, совать нос в эту путаницу противоречивых наслоений в репертуаре Великой!
Но, мужественно отвечу я (да еще подкрепительно-выразительно кашляну), это именно я из-за нее едва не загремел в каменный мешок, а загремел бы – и поделом; это я на гастролях в Самаре ее главному произведению, дочери Кристине, заходя в ресторацию, где она, само совершенство, трапезничала, напел «Не отрекаются любя», а гомерический хохот закончил дивертисмент-элегией «Желаю счастья в личной жизни».
Поэтому – шаттафакап!
Суровый и блистательный Розенбаум, тоже полагающий МГ пластмассовым, тоже не понимает, как вдохнувшая особенную жизнь в его пьесу «Где-нибудь с кем-нибудь как-нибудь» леди, боготворимая им, – вот с этими вот.
Она узаконила честную, со слезами, жизнь, вот что. Увековечила образ той самой леди сильной, но терпеливой, терпеливо плачущей у окна.
Другие карабкаются по призовому столбу, она (если бы не этот окаянный визит на Первый канал с рассказом о том, как за квартиру был прощен ничтожный зять), минуя столб, шествовала по русской, прежде советской, земле; она – наш Клинт Иствуд в юбке, который большую человеческую невинность трактует как осознанное состояние организма, а это состояние требует регулярных упражнений.
Верите ли Вы в дружбу между женщиной и мужчиной?
Только умалишенный верит.
Я мог стать ее другом, но постеснялся. После суда в квартиру меня привел Филипп, меня трясло. А когда б не трясло, этого текста не было бы. Она угостить хотела чаем, а я, идиот, отказался.
Она спела песню, которая называется «Когда я уйду».
Еще чего: стоять! Никуда Вы не уйдете. Вы – наша потому что.
Нет, моя.
Да: драма.
Меньше всего хотелось бы компрометировать тему наскоками, в прежние времена стяжавшими мне славу хама и нигилиста: во-первых, потому, что в самые неприятно поворотные мои катаклизмы, когда все висело на волоске, он звал меня в эфир своей программы, чего не делал никто, во-вторых, если АМ и не заслужил панегириков, то уважения достоин безусловно. Хотя бы за свои заслуги перед русской словесностью (которые, разумеется, ничтожны перед моими), страдающей от обилия косноязычных урюков: в Останкино он, по сравнению с иными, – златоуст. Хотя бы за то, что работает по… денно и нощно работает, в заулках сознания, в той части души, о которой он не будет болтать даже со мной, отчетливо сознавая, что сходит с ума (и то сказать, я не видел ни одного человека в моей профессии, кто сохранил бы на четвертом десятке благоразумие. Вот елейное выражение морды или пучеглазие – это да, у каждого второго это.
И все же усыпанный блестками путь АМ драматичен.
Всякий телеведущий – дитя малое и, следственно, самый мощный потребитель любви на планете. Нарцисс, тщетно силящийся уверить публику почтенную в противном.
Пишу о Малахове – но пишу и о себе. Отсюда болезненные ощущения: ты начинал как герой высокого жанра, а продолжаешь (или заканчиваешь) фарсом.
Свист, увещевания остановиться.
Но на останкинских небожителей улюлюканьем не воздействуешь, едким словом их не проймешь.
Ему приходится быть отвратно самоуверенным, ибо, даже если споткнется, затопчут. До второй молодости далеко, а глаза – прегрустные. Ну что за жизнь, когда самое яркое в ней событие – поход в тренажерный зал?! Я был очевидцем, как воодушевлен он после тренировки и как крепок на едкое слово и раздражен, когда съемки следуют одна за другой. Ургант пошутил: АМ так одержим работой над икроножными мышцами, что, верно, хочет отобрать звание самого красивого человека Планеты у Сергея Зверева, такая у него своекорыстная цель.
Сложно ли сейчас выжить начинающему журналисту в Москве? Сложно ли вообще там выжить? Может, подскажете какой-нибудь способ?
Читать бесплатно другие книги:
