Я. Книга-месть Кушанашвили Отар

Один из писателей, придавших графоманским забавам художественный статус, обозвал Москву магометански-конфуцианским конгломератом.

«Выжить» – точное слово.

Практически невозможно.

Во второй раз не взялся бы, клянусь.

Кто, задаюсь риторическим вопросом, осуществляет наезды на АМ, суть которых, опуская мат, в том, что он говорлив необыкновенно и в этой многоречивости много от попугайства, – кто эти критиканы? Преимущественно – бездари, считающие себя, разумеется, недооцененными гениями.

Андрей Николаевич Малахов (11 января 1972, Апатиты, Мурманская область) – тележурналист, шоумен, ведущий программ студии специальных проектов ОАО «Первый канал», главный редактор журнала «StarHit». Окончил школу с серебряной медалью. Окончил факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова в 1995 году с красным дипломом.

В течение полутора лет стажировался в мичиганском государственном университете в США. Еще во время учебы проходил практику в отделе культуры газеты «Московские новости», был автором и ведущим программы «Стиль» на радио «Максимум». В 1998 году поступил на юридический факультет Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ).

Вопреки тому, что эти умники – и многие из вас – думают об АМ, он не лишен чувств, я это знаю по его отношению к маме, и, уж конечно, на голову в профессиональном смысле выше своих ругателей, обанкротившихся прямо во время своих кухонных синклитов.

Проблема лишь в том, что поденщина вынудила его стать певцом «дребедени, лишних мыслей» (И. Бродский), а ситуация в телеистеблишменте, когда никто уже никого не наставляет, и не чтобы там на сияющий путь праведности, а просто сдохла институция педагогов, – эта ситуация обрекает тебя на то, что ты волей-неволей с этим со всем остаешься наедине.

Парадокс: телеведущий – самый социализированный человек, тогда как быть селебрити – это обрекать себя на одиночество. На радость ниспровергателям.

Они же не умолкают ни на секунду, обвиняя АМ в полной творческой несостоятельности, но, хотя он аллергически воспринимает критику, он все еще на ногах.

Сейчас другой состав атмосферы, и, если уж звук в ней распространяется иначе, что говорить о методах достижениях успеха; мы с ним начинали при царе Горохе, на коленях и впотьмах, на трех работах, а теперь – на, получи Интернет! Он хорошо маскирует комплексы и камуфлирует профнепригодность, как бы сказать, стилизует ее под непричесанность.

Говорят, что АМ – креатура всесильного Эрнста, отсюда пропуск в лигу небожителей. Даже если это правда, а это правда, на площадке потеет не Эрнст, а АМ.

Он редко дает интервью – и правильно делает. Вопервых, мало кто умеет интервью брать, во-вторых, у него есть собственный журнал, где он всегда может написать, что он на коне, что он загорал с Киркоровым в Майами, а в Брюсселе жил в номере, недавно оккупированном Боно из U-2.

Хулители хулителям рознь; дурацких мы послали, а кому сказать, что целоваться взасос с Канделаки на церемонии – есть верх пошлости? Мне? Но я и сам пошляк.

Ругать его вообще имеет право только человек удачливый – любой другой тут же, тотчас, сейчас будет заклеймен как завистник.

У него давно нет личного пространства, отсюда раздражительность. Всякий ляп сопровождается хохотом скотоподобной публики, в большинстве своем беспрецедентно глупой, как мы и чем мы себя не тешили.

АМ – ее фаворит, но из кожи вон лезет, чтоб стать любимцем ТЕХ, Главных. Которые любят в отношении себя речи с повышенным содержанием сахара. Которые прежде разрешали огромные тиражи и вояжи за бугор, а чуть что не так, штрафовали игнорированием и бессонницей.

Сейчас, знаю по себе, ровно то же.

У него получается с НИМИ ладить, у меня не получается и не получится, видимо.

Вообще сейчас, когда год идет за пять, удивительно осознавать, что АМ в Останкино за долгожителя, хотя уже срывается и в прямом эфире, в минуту слабости: как, дескать, мне все тут, и вы, надоело!

А выпускникам журфака ему невозможно не завидовать, они о цене успеха не задумываются.

Вы известны как скандальный журналист. Где грань между допустимым с точки зрения журналистской этики. Ведь всегда хочется поставить вопрос остро, но при этом не выйти за рамки этой этики.

Гений и мораль не всегда дружны.

Скорее наоборот.

Меж тем АМ вкалывал с первого курса, приехав (выбравшись) из Апатит Мурманской области, из путаных зарослей провинции, где в теории все самородки, а на поверку ленивая пьянь, любящая пиздеть про недооцененность на кухнях в столь любезной им манере хипстерских терок: «все – чмыри».

Если я правильно понял за эти годы характер АМ (а я не вхожу в ближний круг), он, как все мы, нуждается в успехе, но, в противность большинству из нас, готов заради успеха на все.

Объективно оценивая АМ, нужно признать, что при огромном количестве плюсов он издает огромное количество несравненно пошлых ляпов, особенно когда переходит на отсебятину.

Вот тут – некая закавыка: в случае с АМ барышням, любящим его, плевать, как и что он говорит, а люди взрослые к нему снисходительны, для людей таких он – чужой праздник, истово болтающий телемэн оттуда, где даже звонки другу просчитанные.

Все равно, что бы ни делал АМ, даже если ему препоручают вести «Евровидение», – он непреодолимо чужеродный для истеблишмента, это читается даже в глазах.

Он, как и я, не борец с Системой, потому что он, как и я, понимает, что Системушка, конечно, уродушка, но вовсе не такая межсумочная, как многим кажется. Тут вопрос в другом: как вписаться?

Он вписался. Его признали своим тузы. И даже капризы, непрощаемые иным, ему сходят с рук.

Однажды, когда на «Евровидении» старательно, но бесславно выступила группа «Премьер-министр», я выругался в прямом эфире и чуть не лишил его работы (а себя лишил на два года даже намеков на эфир). Мы не говорили очень долго. Я тогда наивно полагал себя воплощением манифеста сознательного нигилизма, а он прикидывался лощеным инфантилом.

Прошло лет восемь, и теперь его не узнать. Он может теперь осадить, оборвать, предать остракизму кого угодно. Когда у него микрофон, возражать ему по бессмысленности то же самое, что вычитать из нуля, со стольким количеством лет, озвученных командой «Мотор!», неминуемо приходит масштабная самоидентификация. («Я и Родина – одно!») После стольких лет фавора любой из вас стал бы полагать критиков тараканами, а себя – ровней эпохе. Когда человек в хит-парадах десятый сезон, как может быть иначе? Теперь популярность не с дюйм, а с небоскреб, теперь он принадлежит не Апатитам и Первому каналу, а всей стране.

Я давно ношусь с идеей, что всех небожителей надобно обязать опубликовать свои детские фото; как я это сделал в этой изумительной книжке: чтоб наглядной стала эволюция.

У многих из знаменитостей есть основания избегать этой на вид милой процедуры.

Худшая вещь, случавшаяся с обретшим бронзовый статус АМ, – то, что при всей бронзовости он покуда – подневольный.

И обязан какое-то время быть соведущим у почтенного «Малахова+», который просто тезка.

И, соответственно, худшая вещь, случившаяся с «Малахов+», помимо самой передачи «Малахов +», – это участие Андрея.

Их многое роднило – прежде всего серьезные проблемы со вкусом. (Я не про D&G.)

У него, разумеется, случаются озарения, но зачем он себя превратил в бодибилдера, для меня загадка. Нет, понятно, в здоровом теле здоровый дух, но перебарщивать за каким чертом?

Он не пьет, не курит, а я не верю, что прозрение нисходит на таких. Человек, конечно, неуязвимое звено эволюционной цепочки, но немного сумасшедшинки не помешает.

Но, не будучи в силах обуздать желание быть вхожим в высший свет, АМ приходится играть по правилам. Ну не Шон он Пенн! Не ведает, что наши изъяны имеют свойство бросать слишком яркий отсвет на наши достоинства. Вон Пушкин (далее Довлатов) «создавал шедевры, а погиб героем второстепенной беллетристики». А мы-то, мы-то кто? Создатели второстепенной беллетристики, если из логики исходить.

Якубович жестче выразился: «приложения к программе передач».

Эфирные функции.

Каждый свой успех АМ компрометирует участием в катастрофических обсуждениях, написанием книг ни о чем; он и должен быть таким: чтоб в нем легко уживались Бог и дьявол; первый объясняет участие в благотворительности, второй стопорит развитие, провоцирует эксплуатировать все одни и те же находки, принуждает быть беспринципным до шизофренического блеска (отсюда равно вдохновенные обсуждения инцеста в студии и ведение аукциона).

Это я жертва многовластия, а АМ всю сознательную жизнь знает только одного хозяина Эрнста, адепта-апостола-апологета гигантомании. Это он выпестовал чемпиона (по крайней мере, СНГ) по многоглаголанию, каковое есть первый признак самохвальства и ячества (кому, как не мне, судить).

АМ, как классический карьерист, уловил-таки основной смысл шоу-бизнесовой суетни: себялюбие небоскребное. Так было во времена, когда культура насильно тащила в небеса, так тем более сейчас, когда она макает в помойку.

А перестать быть самовлюбленным и постараться быть просто хорошим человеком АМ позволяет себе только в холостяцкой опочивальне.

При этом (а может быть, в силу выше сказанного, это как раз логично) трудно найти более обидчивого – при такой-то удачливости! – ведущего, откровенно саботирующего всякого, если всяк показался ему непочтительным.

Это так же нелепо, как натужное презрение к успеху, которое выказывает новая формация ведущих. Хорошо еще, что при презрении к успеху не так очевидно презрение к людям, к тем самым, что сделали эту ху…сосню звездами.

На их фоне АМ – исполин! Он любит прикинуться инфантилом, но не все же время!

Он хотел быть звездой не где-то там, в блаженном далеко, а сей момент.

Сей момент не выгорело.

Но в принципе! Годы поденщины – и вот тебе слава большой порцией!

Где-то в кадровых высях под началом Эрнста ломают башку, что делать с АМ далее? Про инцест, про лжецелителей, про умерших в нищете народных любимцев он снял уже четыреста тысяч программ, и глаза его уже не горят, энергетическое остроумие сходит на нет, дух слабеет.

Так, глядишь, в ересь впадет!

Норов-то какой! Хватит на табун мустангов.

В отличие от других, ему есть куда расти.

А пока геометрически прогрессирующая драма. Которая может обернуться тленом.

Ладно бы плоти, абонемент в фитнес-клуб у него пожизненный, – тленом души.

Я, как любящий АМ, этого Эрнсту не спущу.

P. S. Я ходил к нему на вечеринку, посвященную пятилетию «Пусть говорят». Я нашел его в превосходной форме, в отменном настроении. Мы обнялись – две ходячие таблетки от депрессии, самоотверженно развлекающие людей.

Фото: Сергей Берменьев

Есть популяция моих собратьев по полу, которые НЕЧЕПУХОВЫЕ, у которых нимб над головой, которые – по лицу видно – победили в битве с демонами, совершенные мачо, нервические ковбои, иногда на уровне мимолетного взгляда инфернальные, идеально резонирующие с томлением красивых леди. Вот один из них: Сергей Мазаев.

… Как гений выбирает, в ком поселиться, вы знаете? Я – нет.

Но я точно знаю, что Костя Меладзе – гений, большой, огромный факинг гений!

Его брат настаивает на том, что Костя гений, тогда как он – крепкий ремесленник.

Я помню времена, когда ВМ выступал за двести долларов; я помню, потому что я их выбивал; я помню, как он – в узком кругу – паниковал, из-за отсутствия гарантий светлой будущности терял присутствие духа.

При таких-то песнях, с таким-то голосом!

Дурацкий глагол «перевернуть» в применении к измененному сознанию, ну или штампованный, но ведь и то правда, братья учинили революцию в нашей поп-музыке, подняли мятеж, обернувшийся триумфом.

Сколько всего пережили братовья за последние годы! Особенно Валера: развод, не очень внятные новые отношения, «нездоровое чувство вины», это он мне сказал, мрачнея лицом во время недавней встречи, и гастроли. Для поддержания духа.

Это Они – один сочинил, другой спел пьесу, как лицо сохранить: «спрячем слезы от посторонних…», вынесем все невзгоды часто грубой судьбы, будем для блезиру комедиантами.

Валера ненавидит Интернет, хотя вынужден иметь с ним дело, боготворит, как и брат, родителей, со всей возможной неприязнью относится к папарацци и очень-очень-очень любит детей своих.

Слушайте иногда, жертвы трясины повседневной жизни, Меладзе. И перечитайте главу.

Я не знаю формулы любви.

Я знаю, что живу ради любви.

Намерение, когда я писал эту статью, было простым: сообщить об этом всему миру.

Я хотел снять фильм.

Ужели затем я писал столь восхитительный текст, чтоб предать его забвению?!

Нет уж!

Может, еще сниму?!

Сидим за столом в грузинской ресторации – где ж еще нам сидеть, двум орлам, гордыми в профиль. Я спрашиваю у Валеры Меладзе, отчего с некоторых пор он перестал исполнять иные песни – например, знаковую «Не тревожь мне душу, скрипка». Отвечает менестрель: мол, не тревожь мне душу, О., голос меняется, какой-то фиоритурный ресурс исчерпан, воображение смущается уже другим.

Валера поет (а до этого Костя сочиняет) песни о тех, для тех, от имени тех, для кого главная тема – болезненная, мучительная несостыковка с миром, отвергающим любовь в чистом виде.

Один сочиняет, а другой поет для тех, о тех, от имени тех, кто знает, что на свете есть только один узловой вопрос: «Любишь или нет?», все прочее – вопрос концентрации, а не интерпретации.

Костя М., гениальный сукин сын, знает за людьми свойство даже от шороха впадать в депрессию, он и создает звуковые антидепрессанты, вверив брату почетную миссию лечащего доктора, возглавившего крестовый поход против демонов невылазной тоски, беспросветного отчаяния, склизкой хандры. Ибо невозможно вынести то, что нас не любят. Меладзе это знают (по себе), и дарят нам иллюзию, что нас любят, и желают, чтобы иллюзия стала явью.

Осторожный один, распахнутый другой – братовья дополняют друг дружку. Один, лабораторный гений, готовит почву другому, поджигателю людских сердец, посредством отлитого в песенной позолоте глагола.

«Ваша сила ясная, и в этой ясности – ручательство, что злу она не послужит».

Братьям Меладзе – Тацит (в переводе комедианта, питающегося благорасположением братьев, в особенности В. М.).

Что еще можно было написать после «Посредине лета»? «Стиляги» показали, что КМ может все: даже альбом забацать, полный ямайских вибраций, даже внушить нам, что ИНЬ-ЯН – это артисты!

Я знаю их 400 лет, и вы должны знать, что у автора игривой и разом пронзительной строчки «Чем выше любовь, тем ниже поцелуй» строжайшая этика. Вот в работе он какой, не знаю. Знаю его брата: если не матом, то это называется «перфекционизм».

Когда на соответствующую тему был проведен опрос, меня не удивило, что общественное мнение вручило золотую медаль по части стильности поющему брату. Что тут удивительного, если его вкусовой камертон – денди Брайан Ферри.

(Для невежд: БФ – мировая звезда, презирающая самый институт звезд. Человек-стиль, который на все императивы времен (а жил он во все времена): пой иначе, думай иначе, одевайся иначе – отзывался немедленно, но вальяжно: на-кась, выкуси!)

Ничего удивительного, если оба брата почитают эталоном Фила Коллинза.

(Для невежд: ФК – не Филипп Киркоров, звезда побледнее, всего-то мирового масштаба, ненавидящая самый статус звезды. Человек-мотив, в лучших песнях группы «Дженезис» демонстрировавший такие высоты музыкальной эквилибристики, что твой Гари Барлоу, про которого, конечно, вы тоже не ведаете.)

Вообще-то, положено надрывать голосовые связки ради хлеба насущного, братьям он, хлеб, само собой, надобен, но Валера, если захочет, умеет объяснить, что не хлебом единым. По-грузински поэтично, без помощи трафаретов. Причем непритворно вежливо растолковать, поскольку оба брата лишены сопутствующей профессии зацикленности на себе.

Причем один из них, сочинитель который, молчун до занудства, его серьезность пугающа, а который исполнитель – самый отъявленный холерик, что все же лучше покушений на серьезку, которыми грешат поп-идолы.

Апология жизни в исполнении двух братьев беспримерна. Каждому мгновению – ура, душному лету, шороху пустых тополей, гулкому хлопанью двери; ура неприбранному томному счастью, виду со скалы, ура порожним, но прелестным разговорам о высоких материях под винцо на летней веранде. Ура – даже изводящим нас вечным вопросам.

В песне «Иностранец» очевидно желание очутиться в другом, более дружелюбном мире; большинство их песен, собственно, и есть путевки туда.

Иногда горящие. Как «Вопреки». Про витальное противостояние с реальностью, где нам места нет. Якобы. Потому что место нам – есть.

С другой стороны, песни их можно трактовать как попытку быть счастливым здесь и сейчас. Где, казалось бы, мало приятственных картинок и звуков.

Все чаще в орбите моих личностных, а также просто рабочих отношений появляются люди, разные по степени обаяния и в смысле кошелька, которые говорят, что Валера (Костю толком никто не знает) является примером для них. Но ВМ не любит высокопарностей. Нет, выспренности он не чужд, иначе какой бы он был, к черту, Меладзе, но только не на свой счет.

Любимая поговорка: «Почаще открывай глаза, а не рот». Вот, я думаю, откуда у Кости столько точных наблюдений: «Ты не сбываешься, хоть снишься в ночь на пятницу».

Братья не любят, когда их цитируют, братья любят говорить (я так понимаю, для самозавода), что скоро случатся песни, которые тоже будут разобраны на цитаты.

Хорошие песни учат смирению. Но смирению, вооруженному незлой улыбкой. Как «Комедиант», окутывающий дымкой хоррора самую обыденную профессию – массовика-затейника.

А массовик-затейник не знает (не должен!) уныния!

Косте бы песни сочинять про чистый идеал, который узрит только чистый помыслами человек сквозь туман действительности, а он зачем-то берется продюсировать все подряд.

Денег полно. Их много, слышу возражения двуногих кротов, не бывает, это правда, но у КМ их полно. Зачем тогда распыляться?

Кстати, вот что я наблюдал: как только что не так, Костя тут же зовет в студию для записи дуэта брата, чтоб тот с красотками в альянсе от лица всего мужеска пола что-нибудь пропел про «огонь чресел моих».

Это происходит в последнее время часто. И это не должно удивлять. Значит, связка «ВИА Гра» плюс Меладзе работает. Под ее соусом можно быстро восстановить баланс, состоящий из цифр и уверенности в себе, дать самому себе отчет обстоятельный в песенке сжатой.

Минус эротически вольготное оформление при гипертрофированном экстерьере – и «ВИА Гра»-то поет отменные песни про то, что всякая барышня неминуемо угодит в силки неумолимой судьбы, амурная стрела ее нагонит.

«Направляй меня своей рукой, заслони меня от полнолуния…» Я и не знал, что Меладзе такой шалунишка; его стильность мирит всех с избыточной раскованностью.

Когда я видел его в Киеве, в перерыве между съемками, он был (или показался мне) истощенным. Украинская «Фабрика звезд» измочалила его, а, сколько я понимаю, не в его характере бросать на полпути дело.

Но это дело связано с ненавистной ему публичностью, с прежде вызывавшей у него ужас необходимостью быть все время на людях.

Причем на «Фабрике» дюжина ребят поет одну предлинную песнь песней Кости, то есть пацаны (ну, такие… относительные) и развязные девы – всего лишь эфирные функции какие-то, а не будущие Гари Барлоу и Лизы Стэнсфилд, приложения к кудеснику звука и слов, который способен отозваться на зов о необходимости в примиряющих с жизнью песнях.

Где Стас Пьеха?

Со сверхзвуковой скоростью появляются квазиартисты, со сверхзвуковой скоростью же испаряются. Если уж грузины Меладзе учинили самый смешной карнавал года на Первом канале, называя всех очень плохих певцов и певиц Стивиуандерами и Тинамитернерами, то чего говорить о прочих. Где теперь Стас Пьеха, Началова, Иракли? В клубах на восемь человек, семеро из которых их сродники и закадычники, а один – управляющий.

Песни не всегда должны быть таранно-экспансированными (на чем погорела Приходько), знаете, какими должны быть они?

Вот какими: когда ты видишь первый раз, как солнце погружается в море, и думаешь, что это и есть рай и ты в нем; когда идет дождь, и ты знаешь, что он будет идти вечно, а ты обречен быть один под дождем, и даже когда дождя нет.

Вот между двумя этими ощущениями и расстилается-простирается герметичное поп-государство.

Только этого не постичь выпускникам «Фабрик» – что российской, что украинской, что американской.

В числе немногих это дано было постичь братьям Меладзе, про которых скажут: это те, которые спели и написали «Как ты красива сегодня» и «Ночь перед Рождеством» – две песни, изменившие мир не для всех, но для многих.

Если даже взять его, Кости, в разгар успеха отъезд в Киев, предполагавшийся тайм-аут, разрешившийся переездом, то ведь даже не для встряски он отъезжал, а чтоб основательно, фундаментально все переиначить, чтоб «отстали».

Ситуация с эстрадой в обоих государствах тождественная: пшик, мишура, понтярщик на понтярщике.

Зато – тише. Там градус интриг ниже.

И он сразу был утвержден там, после «Попытки № 5» для «ВИА Гры», богом солнца, священным истуканом на берегу Днепра. Вершителем румянощеких судеб, мечтательно обдумывающих возможность попасть к этому человеку, при куриных вложениях гарантирующему львиные доходы.

Но не для того братья пришли в этот мир.

Они пришли в мир пластиковых звезд, принеся с собой вкус и запах реальности, которая преимущественно свинцовая, то есть малоприятная.

Костя пишет, не стесняясь заглядывать на территорию коллективного бессознательного (взять хоть «Параллельные миры»).

Его брат, судя по последнему нашему с ним застолью, на этой территории живет.

Один анахорет, другой – эпикуреец с намеком на раблезианство, конек коего, при всех невзгодах, – вкус к жизни, проявляющийся даже в чтении «Нашей Версии».

Когда Вы проснулись и поняли, что Вы известны, знамениты, востребованы?

Когда оглянулся по сторонам.

Тогда же отчетливо понимал, что буду клоуном, но карьеристом – никогда. И богатым – никогда.

Вот вам и доказательство теории, что музыка, превосходящая жизнь, включая поп-музыку, должна и может создаваться людьми не от мира сего.

А от того мира, где парень любит девушку и женится на ней, где голоса у людей сладкие, где нет корриды, где собеседники умны, где длинная дорога приводит к дому, а в доме хрустальный перезвон.

Костя Меладзе в знак благодарности за теплые слова в адрес его брата:

«Спасибо, талантливый Гарри, когда-нибудь будут снимать фильм про жизнь того, кто создал в этой стране журналистику 21 века (О. К.). И если они не возьмут у меня интервью по этому поводу, я их маму…»

Когда у Рыжего (Андрея Григорьева-Аполлонова, далее АГА) угас отец, я плакал с ним. Будучи в другом городе.

Когда угас мой папа, АГА плакал со мной. В трубку телефонную.

Клянусь богами, если при мне вы хоть колкость отпустите в адрес этого парня, вам пиздец, я порешу вас.

И уж если такой жуир, фат и щеголь, как АГА, признается такому питекантропу, как я, что Матвиенко, спускающий подопечным все, окромя свинячества, кроме низостей, сыграл в его жизни решающую роль (то же, верно, касается Кирилла Андреева и Олега Яковлева), чего говорить обо мне, под его мелодику совершившем, может быть, самые значительные свои поступки.

Я так часто склоняю имена АГА и ИМ, что определенно добился катастрофически землистого цвета рож у их супостатов и оппонентов, копиистов и эпигонов (строго рассуждая, и у своих, у меня их тоже легион, что саранчи).

В день своего полтинника ИМ едва держался, чтоб не расплакаться. Были все. Даже Эрнст. Чего уж, даже я, до сорока лет неважно внимавший богу, а после внявший Его просьбам о дружбе.

Его лучшие песни великолепны, как мой слог, как вид с высоты ледника, как улыбка моего сына Даньки, как толстый кошелек, как игра хоккеиста Ковальчука, как «Доширак» в голодуху, как манеры Клинта Иствуда.

Перечитайте текст про хорошего человека.

Мы стоим на набережной, я говорю витиеватый комплимент, он – глаза в сторону, потерянная, робкая улыбка – внимает, я звонко завершаю осанну, он протяжно: «Да ла-а-дно!»; и в этом «да ла-а-дно!» весь Игорь Матвиенко, живой – уже легендарный, чего там! – ответ на полемику, есть ли у нас качественная поп-музыка. Многоречивость в данном случае неуместна, отвечаю: есть, я знаю ее много лет, на набережной однажды предо мной стояла.

Потом зарядил частый дождь, и я стал атаковать маэстро дурацкими вопросами известного толка: мол, какова она, природа сочинения, вот, например, густой дождик в сию секунду не навевает мотивчик?

А надо знать, что ничем так нельзя смутить ИМ, как допросом на тему «алхимия творчества». Спросишь его, бывало, как писались «Тучи» – и наблюдаешь физиономическое ухудшение.

Мы прозевали момент, когда главной музыкой в стране стала музычка для невротичных сентиментальных бандитов. И эти адепты и апологеты шансона будут утверждать без тени смущения, что их короли Трофим и Стас Михайлов поют не ради гонорара, а ради ответов на проклятые вопросы.

На вопрос, зачем он женится каждый год, продюсер Матвиенко ответил: «Количество браков переходит в качество». Ответил с саркастичной интонацией, а интонация, если кто не знает, это то, чем окрашено сознание. Правда приятный философизм для нынешней благоверной?

На съемках приснопамятных «Акул пера» горе-критики пытались задумчивого ИМ загнать в угол вопросами о ширпотребной музычке, это повторялось снова и снова, ИМ улыбался, и это не было снобизмом, это была уверенность, что нехитрая песенка про «Колечко» способствует нормализации кровяного давления. Понятно же, что песенка «Реви, реви» не для Реввы, не для впавших в разложение от сознания собственной значимости музщелкоперов, а для девушки из Самары, которая верует, что разложению можно противодействовать поцелуями. Во время танца в комнатке с постером «Отарушек интернешнл» в полстены.

Песни – центр его вселенной, артисты-детки, родня разной степени приближенности, и он хочет, чтобы его артисты сохраняли глубокую внутреннюю порядочность при любых раскладах.

Но это невозможно, чертов ты идеалист! Ведь ИМ, по сути, желал, очень желал спасти Игорька Сорина, но не сумел.

Игорька Сорина, и отчасти заслуженно, многие почитали человеком полувеликой святости, но ведь сгубила его гордыня. Был он человеком, как это сказать, поврежденного даром ума. Сохранение порядочности оказалось не подкреплено базисом практичности.

Коллизия между ними была обозначена ясно: ИМ полагает осторожность, основанную на морали, немалой частью доблести, а доблестный Сорин доблестью полагал культивирование неосторожности.

ИМ очень, очень, очень важно, чтобы его артист, независимо от возраста и цацок, объема мозгов и размера… бицепсов, был хорошим человеком.

Вот почему идеальнее тандема, чем у ИМ сложился с Колей Расторгуевым, не вообразить (как шутили мы с Аполлоновым, в некоторых культурах они считались бы помолвленными).

80 млн лет назад, когда заработавшему первые 80 млн грузинских лари ИМ было 80 млн раз наплевать на мнение журналистов, я на съемках сказал, что главная его песня (на тот момент) не «Комбат», но – «Главное, что есть ты у меня».

ИМ токмо производит впечатление человека, насквозь флегматичного; уж ежели его что зацепит – он известен своей снайперской реакцией.

Тут он коротко глянул на меня и улыбнулся: «Точно».

«Улицею нашей я вернусь однажды и скажу: „Родная, я тебя люблю“ – это из новой, про мои деревенские клятвы любить вечно и интуитивное понимание, что все на свете ради вот этой курносой.

И песнь у него такая есть «За тебя», так там даже гитарный рифф демонстративно служит охраной, грозной, мадригала.

Я, между прочим, эту песнь песней много раз использовал как боевую инструкцию, и раза два, напевая ее про себя, я одним грозным видом ускорял или вызывал к жизни у супостатов порыв облегчить кишечник.

Сила, мать его, искусства!

Композитор номер раз мог после «Фабрики звезд», которой, это было очевидно, вымученно руководил, мог запросто превратиться в Карабаса-Барабаса, конвейерного изготовителя ходячих консервных банок, окошмаренных оптикой. Благодарение небесам, не превратился, а написал парафраз на «Иронию судьбы» для «Иванушек» и «Веру» для «Любэ».

У меня, конечно, есть вопросы по «Мобильным блондинкам», но – блондинки же, шут с ними; главное, ИМ продолжил писать о том же, о согласии с человеческой долей, о том, как ввиду «Северной звезды» надо прижать к себе зазнобу и дать слово – себе, ей – ничего не бояться. Быть Бенисио дель Торо, а не каким-то заурядным актеришкой.

Когда кругом ералаш, и ноют самые сильные (мнимо), и в разгаре сплошной карнавал мелюзги, и – в рифму – мозги кричат SOS от службы, от дружбы, от прелой политики – что, я вас спрашиваю, спасает?

Вечер выходного дня и песня «Трамвай пятерочка», так было со мной, я тогда обретался в Черемушках, фигурирующих в песне. (Там, кстати, точно сказано, «под окном любимых не целуют» нонче, когда ж целовать, если все пьют до опузырения.)

ИМ, по-моему, специально так устроил свою жизнь, или построил, чтобы не попадать в поле зрения папарацци, он летает – и пока пишет про Кострому, и когда не пишет – ниже их радаров.

Парадокс: ИМ пашет в самом бесчеловечном бизнесе, а сам до глубины души, до кончиков пальцев – сентиментальный пры-ы-ынц. Будучи другим, как можно было бы сочинить песню «Москвички» (где, кроме прочего, Расторгуев таким манером произносит слово ШАКАЛАДКА, что отчетливо восторженно понимаешь: сантименты, теплынь, жар объятий не переживают ренессанс, они всегда были с нами, в нас!)?!

Ну не напоминать же мне, что Николай Расторгуев – один, если не самый, из самых любимых артистов.

Политкорректный, кряжистый, основательный.

Форпост Матвиенко и с недавних пор – наш посол в мире галстучных хлыщей.

Или песню про «Мента» (клянусь, она так называется!). Та самая, которую Коля, добиваясь слезоточивого абсолюта, заканчивает приказом: «Встать, когда хоронят Бойца!» Было менту 20 смешливых и смешных лет, у него не было синдрома Вьетнама, он и жизни-то не видел, чтобы со смаком рассказывать, как он «пытается найти способ пройти через это», не жил еще согласно мечтам, надел форму, на которую скалятся те, ради кого надел, и – на тебе. Пуля.

ИМ написал мелодию, которая позволила НР, рассказывая об обычном хорошем парне, петь тихо-тихо, как только НР один и умеет, а в конце рявкнуть, задыхаясь от слез.

А ИМ превратил даже отвратное слово «мент» из издержки новояза в провокативную высокопарность.

Мне моя говорит, что лучшие песни ИМ пахнут весной, отливают малахитом (а моя, это существенное уточнение, не музыкальный критикан, я бы в уме повредился), обрамлены такой изысканной рамкой звуковой, что я обязан вам доложить, что кудесника звука всех вечнозеленых пьес ИМ зовут Игорь Полонский и он похож на выпускника Гарварда, вовсе не на парня, придавшего «Комбату» духоподъемный шарм.

Саша Маршал. За каким чертом?

Сильный человек Саша Маршал сильно выступил на концерте для ветеранов. Он вышел в кителе, увешанном орденами и медалями; первые несколько рядов ветеранов, у которых было-то по одной награде на лацкане, слышно ахнули.

А. М. был беспричинно трагичен, пел про батю (не комбата), такую же, как он, сильную, порядочную личность.

Его драпировка повергла в смятение и меня. На вопрос, за каким чертом, я получил ответ о «достоверности».

ИМ чужд картинности, редко дает интервью, как заправский хитрован, отделывается общими словами, для нашего шоу-биза, чистоганно-развратного, подозрительно целомудренный и высшим комплиментом полагает, когда кто-то называет кого-то из роты его подопечных приличным человеком.

Во, я подошел к главному. К 50 годам, заделавшись знатным деятелем на поприще шоу-бизнеса, ИМ добился, стяжал, заработал репутацию приличного человека и очень, очень, очень хочет, чтобы те, с кем он работает, старались быть хорошими людьми, отрицающими беса.

Мне достаточно эволюции Григорьева-Аполлонова, которая началась с отметки «ничего себе пацан» и к настоящему моменту зафиксирована на отметке «с таким за честь дружить».

Саратовских работниц аэропорта (владивостокских, самарских, бишкекских, рижских, киевских) я доводил до исступления умопомрачительно корявым, но неотразимо обаятельным исполнением, минимум 20-кратным, песни «Прощай» с сердце разъедающим зачином: «Я уже давно предчувствовал потерю, ею оказалась ты». Я же хитер как бес: всегда на чужом выезжаю. На чужом репертуаре. Возвращался в Москву, рассказывал ИМ о караоке-триумфах, он улыбался, понимая, что даже бестолочь в известном смысле – барометр пристрастий публики.

На сцене «Метелицы», уже почившей площадки для арт-игрищ, я исполнил (разумеется, надругавшись над оригиналом) песню «Рыжая». Меня АГА, самый знаменитый после Чубайса Рыжий в стране, толкнул в бок: ты чего, все песни, что ль, изучил?..

Все, что ль, изучил.

Я, знаете ли, совсем плохих песен не учу.

Когда-то я завершил документальный фильм памяти Игоря Сорина словами, что он так и не стал большой звездой, но останется маленькой звездочкой, струящей не потоки, но лучики света.

Он был лампочкой – лапочкой, ИМ – лампа, прожектор, подарок барабанным перепонкам, сердцу в груди, живущему в мучительно-сладостном томлении по абсолюту.

Один хороший парень сказал про самого ИМ, что не понимает, как тот пишет душераздирающие песни, будучи таким воспитанным, культурным, обходительным парнем. Хороший парень, как и все, полагает, что люди из шоубиза – прожженные циники и просто имитаторы хороших эмоций за хороший баблос.

В принципе возразить нечего. Вам остается только поверить мне на слово: ИМ – сложный, но хороший человек. Плохой так не улыбается.

Раз он со смехом сказал мне, что в прошедший уикенд с семьей трапезничал в рублевской ресторации, а по соседству я изображал тамаду, поминутно славословя именинника. Колись, за сколько? Я назвал цифру. ИМ вскинул брови. За такие, мол, деньги я бы и сам вприсядку пошел и горланил месяц напролет, не гнушаясь ничем.

У него нет никакого пиетета к прошлым заслугам. «Фабрика звезд» оказалась привычкой пробовать новое, не бросая старое.

Ну прям как Пугачева, иронизирую я.

Хуже, серьезно отвечает он. Говорит, что «ФЗ» опустошила его, что «больше никогда», что приручать кого-то – предприятие слишком хлопотное для ума и для сердца, что он слишком переживает из-за тех, кто не добился успеха.

Кто-то же должен сеять разумное и доброе, пусть не вечное. Я, знаете, паре по фамилии Агурбаш эту миссию не доверил бы.

Он написал, а Расторгуев спел песню «Просто люди» про моих, твоих, наших, даже медведевских папу с мамой; «Ребята с нашего двора» – про охламонов, которые снятся мне через ночь; «Самоволочка» – епитимья впереди, пока мороженое и стайка хохотушек; гимн «Москве» – «что же ты сделала со мною?!», из мальчика под твоим покровом я вымахал в мужа, и, чтобы ни трындели, пахнешь ты, как зазноба, как в фильме с ранним Михалковым, поющим в метро. Он написал про студенток, не тех, что… а тех, что краснеют от поцелуя. Про сердечное ведомство ледащих и кряжистых пацанов, от имени которых, мысли которых, робкие и не очень, вещают члены семьи – Шаганов и Андреев, призванные даже про ералаш в голове написать улыбчиво, с проглоченной слезой. Он написал про незнакомых людей как про знакомых, и они стали нам родными. Он славит тихих людей, не ведающих воя, прося оконного «За Родину!»; затюканного службиста, способного, оказывается, спеть Дусе серенаду, про Кольку в замасленной фуфайке, про листопад, про безмерную вину после дурацкой ссоры («Сяду на последний я автобус, и к тебе приеду, и скажу: как скучаю, твой не слыша голос, как я нашей дружбой дорожу»). Про усталость после марафонского марш-броска, мозг не работает, целуй меня, целуй, и целует Маня Андрюху, а Лола Кирилла Андреева, а Расторгуев спасен любовью Наташи и песнями ИМ, и девчонки фабричные пишут любовные sms-ки, и Дайнеко грезит о принце, и «в нашем городе Новый год, и я снова живу».

Игорь, спасибо!

Улыбаюсь.