Я. Книга-месть Кушанашвили Отар

Все, у меня больше гастролеров для вас нету и еще долго не будет, не умиляйтесь и не негодуйте: список составлен по опросу организаторов на местах.

Общими усилиями вы своим легковерием и проплаченные СМИ своим оголтелым враньем сформировали мнение, что Жасмин недосуг выспаться, Тимати дома бывает три дня в году, «Дискотека Авария» забыла код домофона, а «Чай вдвоем» засыпает в Майами, а просыпается во Владивостоке, Стас Пьеха взял за сердце целую страну, и страна вопит: к нам, к нам приезжай!

В стране, где у людей нет денег ни на что и где на этом фоне запели уже и Куценко, и Гришковец, и Оксана Федорова, и Анфиса, к сожалению, Чехова, можно, конечно, выставлять себя кем угодно, но страна на это говно денег не потратит, страна избирательна.

Чехова и кавказские мужики

Анфиса Чехова уверена, что она талантлива во всем.

Запела. Хочет быть как Дженнифер Лопес. Одним местом она уже похожа, вторым – приближается к иконе гетто и кавказских мужиков.

Лолита так и не вышла покамест замуж, хотя в новогодних программах 1408 раз обещала это сделать. И даже предъявила публике жениха, похожего на спецназовца.

Пусть Киркоров не Карузо, но его шоу хотя бы способствует понижению стресса, проверено.

Пусть «Иванушки» не ТАКЕ ТНАТ, но у них харизма и приятные мелодии.

Пусть Милявская на любителя, но самоотдача!

А тусклые, размножающиеся со скоростью дрозофилы, – ну чего им, убогим, делать?

Вопрос: что бы вы делали?

Правильно, заливали.

Поверьте убеленному сединами скандалисту, известному даже в Португалии: оскандалиться может всякий, но, увы, настоящие мастера этого дела в шоубизе перевелись. Потому что настоящий скандал – целая наука, искусство и жанр самоутверждения. Теперь у наших поп-артистов в глазах уютная коровья пустота. А в прежние времена я просыпался и узнавал, что в поезде, который мчал на гастроли, вусмерть подрались Влад Сташевский и Саша Васильев из «Сплина». Один обозвал другого словечком на букву «п» и в ответ получил в глаз.

Какой из проектов, в котором Вы принимали активное участие, Вам наиболее приятен и почему?

«Партийная Зона» на «ТВ-6».

Я был молод, изумительно глуп и излучал магнетизм.

В прежние времена Юра Шатунов не боялся объявить газават «папаше» Разину, утверждая, что «крестный» нечист на руку. В прежние времена, написав хоть слово критики в адрес Ветлицкой, ты в тот же день встречался с летучей бригадой по физиономическому улучшению.

В прежние времена какой-нибудь Виктор Рыбин категорически отказывался делить гримерку с кем-нибудь вроде Шуры, заявляя во весь голос об абсолютной несовместимости по причине несовместимости ориентаций. В прежние времена считалось доблестью расколошматить в лучших рок-н-ролльных традициях гостиничный номер: в таких историях принимала участие даже Ирина Аллегрова. В прежние времена физическое столкновение Шевчука с Киркоровым носило высокопарный идеологический характер. Теперь все конъюнктурщики, спящие летаргическим сном, на словах любят друг дружку, ненавидя в реале. И даже пиарщики нынче – такие же унылые шифровальщики пустоты, как их работодатели. Увы, притихла «девочка-скандал» Земфира, барышня редких музыкальных достоинств и редкой невротичности, побуждающей ее во всем видеть заговор. Теперь ты считаешься скандалистом, если просто сомневаешься в нетленности творчества Димы Билана или пишешь о том, что Рома Трахтенберг умер от транквилизаторов, «Яйца судьбы» – фильм беспомощный, а солистки из группы «Тутси» плохо одеваются.

Одинаковые песни, одинаковое поведение на публике, одинаковые рожи во время трансляции, одинаковые клипы, слизанные с «ихнего» MTV… И когда народный артист Юрий Антонов на спецтрассе задает трепку инспектору ГИБДД, не проявившему должного почтения, на безрыбье это приравнивается чуть ли не к кончине Джексона.

Вместо Маши Распутиной – Валерия, вместо Шнура – Стас Пьеха, вместо меня – выпускники журфака, предпочитающие дерзить анонимно в Сети.

Бестворчество. Без-скандальщина. Увы мне!

Катя Гордон

Катя Гордон запела. Рассказывают, что на концерте кто-то время от времени громко сожалел, что под рукой нет парабеллума.

О ни обе отмечены печатью Верховного Гения, на них обеих лежит отсвет обреченности на вечность, они обе в глазах привередливой публики разом поэтические натуры и вавилонские блудницы, обе, как, обдавая меня винными парами, шипит сидящий рядом мой товарищ В.

Канал «НТВ» первым решил выбраться из путанных зарослей академических кухонных споров и, вернувшись к столь любезной обывателю живой жизни, сформулировать два вопроса: 1. Есть ли война между Ротару и Пугачевой? 2. Кто побеждает в этой войне?

Кто лучше? Это моя редакция.

Как Вы относитесь к концерту Мадонны в Москве?

Я никогда не был поклонником М. Мадонна – настоящий крез, сама себя сотворила, не какая-нибудь оранжерейная девица.

В любом случае – это событие.

Обе, вне всякого, демиурги с перезавышенной самооценкой, обе (с одной я имел дело, с семьей другой знаком) мастерицы строить ковы, устроить супостату личную преисподнюю.

Обе ищущие натуры, привычные и к подъемам, и спадам. Только у АП эта синусоида сопряжена с децибелами, а у Ротару – с исчезновением на время для осмысления, и триумфа, и афронта.

Одна из них писала песни (АП), другая – никогда. Одна всегда пела про любовь (АП), другая – всю жизнь пела манифесты сознательной социальности, а в последние годы вдруг перешла на интима прославление, упиваясь своей инфантильностью.

Обе являются любимицами страшного подотряда рода человеческого – политиков.

Обеих упрекали только на моем веку раз сто пятьдесят в том, что они «задержались», в том, что не замечают дымящихся руин карьер.

Одной пришло в голову уйти со сцены (есть подозрение, что вернется), Ротару, подменяя причину следствием, уверена, что ее время еще не пришло, и отчаянно молодится.

Что для Вас деньги? И сколько у Вас их?

Отвечая на этот вопрос, неминуче делаешься дураком.

Штамп: они суть независимости.

И их никогда нет.

Пугачева весьма щедра на публичные заявления, Ротару весьма скупа на публичные заявления.

Одна выходила замуж 44 раза, Ротару раз и навсегда.

Обе вписались органично во время, макающее в помойку, – после времени, когда культура насильно тащила в небеса.

Обе насквозь мелодраматичны, но любят эпический размах. Одна войдет в историю как создательница «Рождественских встреч», другая – как вечнозеленая хуторянка.

Пугачева неудачливый бизнесмен, Ротару – удачливее (у нее отель как минимум не загибается).

У обеих проблемы с ближним кругом. Обе лучше певицы Максим. И все-таки боевая ничья.

О Юрии Шмильевиче Айзеншписе я все написал в предисловии к его книге, вышедшей незадолго до его кончины.

Меня упрекали за это предисловие: мол, оно выспреннее.

А каким еще оно может быть, если речь идет о человеке с такой биографией, объединившей и Севару, и Япончика, безмерно пикантных персонажей.

Он научил меня, что кручина бесплодна, что тлен не страшен тому, кто всегда учится, что надо бояться долбоебов, талдычащих слово «духовность».

…Умирал он страшно. В двадцатой больнице, состоящей из полутрупов и более-менее внимательного персонала, среди которого тоже встречались полутрупы.

Вроде ел правильно, не пил вообще.

Зная горькую правду про бренность жизни, верил, что в ней, в жизни, есть смысл, помогающий переплавить невзгоды в арт-продукт. Он был лириком с компьютерным мозгом, Наполеоном (антропометрически и мозжечком). Если такое допустимо, монстром с большим сердцем.

На экране казавшийся субтильным, в яви он заполнял собой все пространство.

Конечно, его репутацию трудно назвать безупречной, а характер легким. И репутация, и характер были такой выделки, что общаться с ним мог только тождественного мировоззрения человек.

Он мог словесно уничтожить, он мог руки распустить.

Скольких коллег я от него оборонял!

Он питал огромную слабость к гардеробу, располагал редким в этом смысле вкусом.

Меня Юрий Шмильевич Айзеншпис вывел из овощного оцепенения. Ему не хватало одиночества, вот этого вот – «раздал имущество и удалился в скит». Из меня, кутаисского заморыша, он лепил парня, при всей своей интровертивности, самодостаточного и не боящегося внешнего мира. Ужасно агрессивного, когда речь идет об агрессии врагов, кроткого участника ансамбля, когда нужно быть просто солдатиком. Он мог обезобразить, будучи субтильным, врага так, что могло показаться, будто это не «рукотворное чудо», но – ковш экскаватора. Я убежден, что Он ушел в самом соку, в самый распрекрасный возраст – подлости судьбы он уже раскусил, сын стремительно рос, вымахав в верткого юношу, изрядно обаятельного, а сам ЮА стал всенародно признанным истребителем скверны.

…Теперь за него Я.

ЮА нужно описывать как искусительную смесь жесткого визави и объекта журналистского интереса.

Ему нужны были тридцать минут, много часа два, чтоб влюбить в себя кого бы то ни было.

Он не раз и не два говорил мне, что налицо дегенерация артистов, вообще младых да ранних.

Память о нем «тленья убежит».

В июле день рождения моего Юрия Шмильевича Айзеншписа – Великого Старика, научившего меня не вставать на колени ни перед кем.

Когда б он щадил себя, закатили бы пирушку в честь 65-летия, а я был бы тамадой.

В июле про моего ЮА вспоминают (разумеется, все реже).

Одна газета с очень большим тиражом написала, что мой ЮА стоял у истоков «голубого лобби». Написала, презрев все законы-каноны морали.

Я хотел было съездить в редакцию к этим термитам, к этим смердящим рептилиям и карательно заставить их забыть про законы гравитации, взлететь от хука в челюсть и шмякнуться. Оказалось, статью написала девушка.

Я человек, конечно, сложный, но микробов не люблю, людишек-микробов. Я пятнадцать лет был ему братом, сыном, учеником, и он всегда брал странной для богачей щедростью, прихотливым перепадом температур между формой и тем, что внутри: субтильность и вулкан – так это назовем.

До последнего дня он сохранял бунтарское реноме, но при этом с каждым годом становился все более сентиментальным, наверное понимая, что где-то в заоблачных высях ему отмерено немного и с людьми пора заканчивать быть жестким.

Я учился у него каждый день, я читал и читаю его жизнь как живую хронику внутренних борений не «голубой», а интересной души.

О целительной роли ЮА в жизни бездельников и лентяев могут рассказать экс-бездельники и лентяи – Сташевский, тот же Билан, я, в конце концов. Все трое по гоголю и отъявленные, между прочим, «баболюбы».

«И вот, столь долго состоя при музах», я вынужден развенчивать посредством клятвы и пышной риторикой омерзительный миф голубого колера.

Я в квартире, в которой практически дневал и ночевал, про «темный зов плоти» ничего не слышал, а про дружбу слышал, про недопустимость низости, он бился, чтоб мы не стали наркоманами и пьяницами. И, это важно, не был одноклеточным дидактиком. Ему не давал покоя вечный самоанализ. Он вставал в шесть ежедень и думал не об обложках – по крайности не о них в первую голову, – но о том, что он оставит сыну Мише.

Никита

Вернулся певец Никита. Вернее, возвращается. Точнее, хочет вернуться. Когда б у него хватило ума при царе Горохе не уходить от доподлинного царя Юрия Айзеншписа, чью опеку он отверг, сейчас имели бы о-оочень крепкого артиста.

Обзывая меня вредоносным шутом, требовал, чтобы я больше времени посвящал детям: «Это самое важное. Грузин».

Не надо голубых ему было.

Но если вам так неймется, так уж и быть, унижусь и открою, что сам водил к нему, холостяку, девиц, а утром их выпроваживал, цинично приговаривая: «Убирайся, детка, во имя любви» (шучу).

Я обнаруживаю величайшее замешательство, когда надо от термитов оберегать – оборонять сложных, но достойных людей.

И он, между прочим, не делил людей на «голубых» и «Отариков». Он делил на талантливых и бездарей.

И он научил стоять спиной к спине, когда наших бьют.

…Я стою, Юрий Шмильевич!

Кем был Дима Билан?

Во-первых, он был Виктором Беланом, как Глюкоза была Наташей Ионовой.

Во-вторых, и это главное, он был крепким парубком с выдающимися артистическими и вокальными данными.

Кем стал Дима Билан?

На короткое время заделавшись погибелью мира пластиковых звезд, он стал форменным Томом Крузом, которому, если кто не в курсе, сейчас приходится, чтоб доказать, что он не абсолютно ку-ку, а вовсе даже абсолютно не ку-ку, уничтожать свой божественный статус. Он стал просто хорошим певцом с пластичной психикой и непонятной диаграммой душевного состояния, ревностно указывающим на свою особость.

Билан и английский

Истово пожинал плоды всю годину Дима Билан, которого я по-прежнему люблю и почитаю первым исполнителем, но который, я убежден, идет неверной стежкой. Очевидно, что череп его, полный черного перезвона, не справляется с нагрузками. Напойте мне хоть одну его песню за прошлый год. Если тот язык, на котором поет Билан, называется английским, то тот, на котором пишу я, – испанский.

Когда он пел «На берегу неба», «Это была любовь», он был изрядным вокалистом; теперь, когда он тщится стать «как Джастин Тимберлейк», он стал вокальным акробатом, чьи фигли-мигли (которые, не сомневаюсь, сам он назовет колоратурами) технически изощренные, но не содержат фермента, влюбляющего в артиста.

Фермент тот называется просто – теплота.

То есть мы, самарские, московские, владивостокские, любили его за своеобычность, а он, заработав в Самаре, Москве и во Владивостоке, хочет, из кожи вон лезет, чтоб его любили в штате Массачусетс и городе Дублине.

Он ведь славный парень, если между нами. Его натужная демонстрация, что он теперь и с Богом, и с чертом на короткой ноге, – от лукавого, он просто церемоний MTV и GRAMMY навидался.

И после триумфа на Евровидении, который я сопровождал детским восторженным плачем, он счел, что самое время взобраться на облако и попросить прикурить у Господа Бога (хотя, по чести, «BELIEVE» много слабее «Never, never let you go»).

Сколько в нем было пороха, мощи, огня, вкуса, гармонии!

Огонь остался, вкус пропал, гармония ушла к Эросу Рамазотти.

P. S. И все равно: когда я думаю о том, как он начинал, вспоминаю его лучшие пьесы, – душа моя возносится в небо и теряется средь облаков.

Он остался мальчиком, сосланным во взрослую жизнь.

Я в разговорах про Мишку Джексона, хоть сколько-нибудь оспаривающих Его величие, не участвую. Не хватало еще! Он подарил нам музыку невероятной мощи, необъяснимого обаяния, потусторонней красоты.

Он конвертировал в музыку свои представления о Прекрасном, сочинив и исполнив такое количество песен, способствующих просветлению, что туманы ими можно рассеивать.

Напев мильон пронзительных песен, всю свою жизнь он превратил в одну длинную песню – в отличие от тех, которые пел, ясных, как утро, – песню, полную смысловых темнот.

Теперь эту песню, как водится, признают хоть и драматичной, но шедевральной.

У Вас есть отвращение к Америке и что они делают? Их деятельность.

У меня бесконечное почитание Америки.

Я вообще полагаю большинство песен МД патентованным средством от навязчивого ощущения, что жизнь – дерьмо, что без любви твое сознание пойдет в пищу безумию, что только страсть обратит лед в порох.

Он, подобно Байрону, исследовал все самое экстравагантное. Вернее сказать, пробовал на себе.

Чтобы полпланеты было от горя вне себя… ну кто еще должен умереть, пардон за цинизм.

Все, что он делал, излучало магнетизм. Он первым поженил ноту и цифру, ноль и бесконечность, алгебру и потустороннюю гармонию.

Он всегда был молчуном. Оранжерейным молчуном, нашедшим спасение в эскапизме, который обыкновенно служит прибежищем для балансирующих на грани морального и финансового дефолта.

Вы – самый скандальный журналист России. Многие люди хотят «закрыть Вам рот». Как Вам удается жить в таких обстоятельствах.

Есть два способа.

Один – не думать об этом.

Другой – отчетливо сознавать, что самое большое, что они могут сделать, – убить. Всего-то.

Он не растворился в Истории, но стал частью ЕЯ, и теперь против него ничто – небесная власть и власть земная.

Наш Мишка, уместно – неуместный светящийся Гений.

P. S…Слушаю Его!

Какие стандарты он задал все-таки, если без вычурностей! Какие музыкальные корпоративные идеалы создал!

Я всегда объявляю его (а если высокопарнее – позиционирую) как лучшего певуна всех времен.

Он взял меня – и всех – таранной экспансией с того санремовского вечера, когда, казавшийся нескладным, вьюноша вышел и спел про свое турбулентное состояние.

Сжатые до трех минут прописные истины он так интимно интонирует, что какой там Кокер! (Там просто какой-то хрипун, а здесь сильная личность.)

Умеет, собака, драпировать красивым голосом вечную коллизию Она-Он, их интимные биографии, слившиеся в один ебливый апокриф.

Как Вы относитесь к рок-исполнителям? С кем Вы хотели бы сейчас провести беседу?

А никаких рокеров нет.

Есть только Эрос Рамазотти, то есть, наверное, Экса Роуз рокер, но слишком смазливый.

А поболтать – с Эросом, которого нахожу сложным и простым. Как я.

У него почти античное чувство меры, плодоносное (слышно на каждом альбоме) чувство юмора, бездна вкуса.

Два с половиной часа на сцене он проживает страшно интенсивно, потому что состоит из мускулов, а не из водянистых хмельных пузырьков.

Нонешний век приучает человека быть грубым, что есть искажение природы человека.

В его песнях нет горькой ухмылки над бренностью жизни, в них есть надежда, а не тщета надежд. Они учат даже болячки переплавлять в арт-продукт, сверхуспешный в интерконтинентальной Европе, которую взял ловко, как Наполеон.

Что для Вас является счастьем?

Как лапидарно на этот вопрос ответствовать? Когда дома ждут, когда есть сигара, диск, и никто не ссорится.

Тошнотный штамп: он сыграл огромную роль в моей жизни.

Но это правда.

Фото: Анатолий Ломохов

Никас Сафронов относился ко мне трепетно. Потом перестал, как Долина. Сейчас я на коне: читай книгу, и они с Долиной снова будут относиться ко мне трепетно.

…Помимо всего прочего, я искренне полагаю песнь «Я – это ты, ты – это я» одной из лучших в истории российской поп-музыки.

Он сам лишил себя жизни.

Нет, вы не прочли:

ОН САМ ЛИШИЛ СЕБЯ ЖИЗНИ.

Он был патентованным высокоинтеллектуальным холериком – невротиком; он был чудесным иногда, иногда невозможным парнем.

Другой патент – на звание популярного поп-исполнителя – он получил после безделицы под названием «Мальчик хочет в Тамбов». И на семисотом исполнении этой вещички проклинал и себя, и нас всех.

Чего Вы боитесь?

Дураков. Молодых людей со старообразной внешностью. Любви – но ее же и желаю.

Он был порядочным парнем, витавшим в эмпиреях и абсолютно не приспособленным к будничной жизни.

Он не был самым примерным мужем, но он был мужем самой, хорошо, одной из самых порядочных жен – Наташи.

Два молодых существа, любившие друг друга со студенческой нищеты, и эта любовь была за пределами рациональной мысли.

Он выпрыгнул из окна в мозглую погоду, употребив расширяющие сознание вещества, ибо «любви нас не природа учит, а первый пакостный роман».

Мы обменивались эпистолами: вот одна из его записок – манерная, но из которой ясно, что он был тончайший и неровный паренек, более всего любивший звуки и полемику на музыкальные темы.

К записке прилагался диск. На диске… Бетховен, Вивальди, Шопен.

Я никогда Его не забуду.

Отару Кушанашвили

Произнести слова, в которых Вы, мой друг, сможете отыскать неизведанную правду морфофонетических словообразований и транскрипций, не использованных Вами же в бытность меркантильных потуг моего визави, сопровождающихся безотносительным восторгом недополовозрелой публики, как таковой по природе нашего же ее восприятия, крайне бессмысленно.

• Я не хочу играть словами,
• Привык излечивать делами.

Однако ж строки, адресованные человеку – искателю правды и добра, не могут быть оставлены без внимания. Старик, да разве может быть соизмеримо сознание, подобное нашему с тобой, с чем-либо, хотя бы отдаленно напоминающее мозговые клетчатки организма, гордо носящего… Но не это смысл, поверь мне. Люди рождены не для того, чтобы, возводя над собою ореол, честолюбиво зычно во всеуслышание, до посинения в мошонке, публично доказывать всем и вся свою святость и близость к гению. Нет, Отар, я не стремлюсь заполнить пробелы необузданной ценой нравоучений, ты же знаешь, я не из тех.

Но я буду искать гармонию в жизни, а иногда и создавать. Но не конверт будет являться производным для неплагиатичного соединения воедино бемолей и диезов, а нечто иное, более дорогостоящее. Моя доля такова… и в этом моя правда миропонимания и правильного использования своего предназначения в среде себе подобных.

• Велика наша роль.
• Я не шут, не король.
• Ты не Бог, не плебей.
• Мы во власти теней.

• Ты, Отар, не суди,
• Крылья освободи.
• И прольет небо свет
• На остаток тех лет,

• Что дарованы нам,
• Вездесущим парням.
• Так что будь, не грусти,
• Если что-то не так,
• Гари Барлоу прости…

Думаю, старик, этот потаенный CD откроет тебе тайны невосполнимых фантазий и ностальгии того уходящего времени беззаботного мировосприятия и невинности.

Жму обеими.

С искренним уважением М. Насыров

Он есть (не пришел, а – есть, Он всегда был) в мире пластиковых звезд, со вкусом и запахом реальности, но их, вкус и запах, с собой принес, он эту реальность воплощает.

Мама моя покойная светлела лицом, когда видела его, и злилась, когда его называли при ней мафиозо.

Мой папа – долгожитель, которому палец в рот не клади и который избирателен что твой король, сказал мне: если, говорит, с кем-то на закате дней моих, восхитительно несладких и пугающе чудесных, и пить, то только с Ним.

Есть мистика, есть гороскопы, есть ученые мужи, есть коллайдер или как его там – и есть Кобзон.

Мы записывали с ним интервью, и он, среди прочего, сказал, что всегда умел радоваться маленьким радостям, даже если они оказывались эфемерными, всегда мечтать любил, даже если мечты эти казались всем эфемерными.

– Но вы же практик, – вставил я.

– Одно с другим не сочетается? – улыбнулся он.

Это место из интервью удалили. Разумеется.

Не предаваться унынию учит он.

Даже тех, кому он не приносил и не приносит музыкальной радости.

Даже молодые да ранние безоговорочно признают Его безоговорочным образцом.

Он может спеть и про ночное море, где каждый из нас замирал в божественном восторге и божественной тоске, среди немолчного шума и пылающей звездной бездны, и следом отчеканить осанну людям в форме. Он может быть пламенным трибуном и человеком, нежно поющим о расставании, предвосхищающем перемещение в небесный приют.

Он умеет горько улыбаться над бренностью героев, нет, Норд-Ост жизни и тщетой надежд, но знает, что ему, как артисту ненизкого полета, вменено в обязанность дарить надежду другим, по сегодня полагающим ИК совершенным артистом.

ИК не знает, из другого теста, что такое просчитанный успех, или же просто он попал в нерв времени тем, что пел отменно песни, внушающие возможность счастья.

Сталкивались Вы с предательством? Можете ли Вы предать?

Да, меня пытались нагнуть. Но поскольку я сам не идеален (хотя до голого предательства не доходило), чего тут апофегмы толкать.

Половина страны убеждена, что ИК способен лед превратить в порох, чувственными речами и песнями помочь сохранить лицо, остановить (как он это сделал во время кошмара «Норд-Оста») запертых в узилище разъедаемого безумием сознания обдолбанных фанатиков.

В Наташу Кобзон я был влюбленный!

Я был шумный, но невнятный, разумеется, обаятельный, но до неприличия закомплексованный.

P. S. Таки так и есть: они слитые для меня воедино: Родина моя и мой Кобзон.

Я уже писал однажды про Киркорова, что он полон силы и огня, часто по-артистически безумен, но ему не хватает большого стиля, он зачастую не в ладах со вкусом. И все-таки я его люблю и потому понимаю природу любви к нему. Он – верный. Себялюбец, конечно, еще тот, но, уверяю вас, в науке выстраивания правильных отношений с социумом толк знает. А уж в том, как строить карьеру, ему просто равных нет.

Пока иные, скрючившись, валяются средь дымящихся руин много обещавших карьер, ФК движется вперед. Очевидно, он и в приватных беседах признает, что его жизнь на эстраде, где он с младых ногтей и где он скала среди холмиков, ему наскучила. А в преддверии выхода на экраны фильма «Любовь в большом городе-2» и публично была произнесена парочка очень сильных выражений.

Смысл и сила их как раз в том, что практически потерян интерес к этому, эстрадному, принесшему ему оглушительную славу роду деятельности, ибо – расти дальше некуда. Он уже ходил веселыми ногами в продюсирование. Мюзикл на его счету, артисты. ФК, при том при всем, как продюсер решил перешагнуть чрез период ученичества, созревания, то есть, не постигнув азбуки, взялся писать роман. Мюзикл почил, Стоцкая, Агурбаш, Колдун… Где они?

Сейчас помогает Лорак и… Билану. Чтоб тот в третий раз поехал на Евровидение, что само по себе выше всякого разумения. Киркорову скучно. С математикой у него всегда была любовь – его волнует художественная сторона вопроса. Любимец муз хочет быть любимцем ВСЕХ муз. Поэтому подался в кино, хочет детей. Слышите? Кино и детей ему подавай. Насчет детей промолчу, а кино – почему нет? У ФК, на всех фронтах желающего быть первым, везде кратко-временный сеанс любви с предметом. Независимо от качества предмета.

Отар, сложно ли быть известным? Слава не портит?

Слава портит всех. Маскулинные идолы мутируют в женоподобных крольчих – и наоборот.

Роль в новой киношке Марюса Вайсберга у него не главная, но смыслообразующая. Что первая часть, что вторая – умеренно смешные, а ФК… что написать, не знаю. ФК и в кино ФК. Но кино зряшное, вот что. Мелкотравчатое какое-то для затеянного не для мелкой суеты Филиппа. Сальное. Такие мюзиклы априори обречены: голосят, наша природа донтандэстэнд такое дерьмо. Спираль, порожденная его вездесущностью, прошла точку полного витка (он даже был женат, помните?), и я говорю ему: полно, шеф, отрекись от побочного, пой! Лучше пой.

P. S. Я уверен, что Он еще долго-долго будет № 1.

И я рад этому.

Как, наверное, этому рад Он.

Мнимо грубый, на поверку сентиментальная квашня, старомодно убежденная, что сермяга победит силикон, что объятия длят жизнь, всякая даруемая нами улыбка есть правильный знак по дороге в эдем, я негаданно накатал статью про Аллегрову Ирину.

Надо ли говорить, что текст был путаный: я называл ее Королевой, но Вульгарной, то есть Вульгарной, но Королевой. При всей путаности текст, мне казалось, дышал симпатией. Ей передали не то и не так, мне передали, что совсем скоро меня принудят лизать огненную сковородку.

Через месяц я встретился с ней на юбилее непростого человека, и первые минут пять между нами потрескивало электричество.

После она отменила гнев, я раза три удачно сострил, потом она в лоб спрашивает, какие три ее песни мне по нраву, а меня, знаете ли, на понт не возьмешь, и, хоть и завладела бледность рожей моей, я выпалил: «Транзитный пассажир», «Улыбка папы», «Фотография 912» – и победоносно профальцетил: «С наивной подписью на память».

И – еще добавил, что ее несколько манерную линию поведения на сцене украшают очень точно подобранные песни – как внезапные ясности.

Если вы сначала послушаете отвратную песню «Угонщица», а потом безуспешно будете унимать сердце, слушая «Не опоздай», вы быстренько поймете, что ИА в курсе, что такое биржа, и в курсе, что биржевой курс романтики всегда высок.

Пройдя земную жизнь до половины, она разгадала несколько тайн. Одна из них такая: если глаза необманные и приложить некоторые усилия, можно переплавить невзгоды в арт-продукт, заменяющий фармацевтику.

Остаточный запас мифа об Ирине Аллегровой – как и обо мне – еще не просто велик, а преумножается.

В этом смысле показательна история с песней «Транзитный пассажир».

В этой песне быль, случившаяся с каждой второй женщиной большой страны, у которой (женщины, не страны) и впрямь есть повод для кручины. Но кручина… м-м-м-м… непродуктивна. В совокупности с иными мелкотравчатостями ведет к духовному тлену.

Ведь если по делу, жизнь страшно била ИА. Состояла из пощечин и подзатыльников, а триумфы, все до одного, были рукотворными. Жизнь ведь сука такая, обязывая нас к самодисциплине, делает все, чтоб поглумиться всласть над нашей природой.

Если вы не заметили, именно в означенной песне или, например, в «Тем дням счастливым не вернуться, и не вернуть любовь, ты знаешь. Но только бы тебе не поскользнуться, легко ступая по моим слезам» видна горькая улыбка над бреностью жизни и тщетой надежд.

Даже эти, означенные, слезы можно и должно переплавить в арт-продукт, в пилюлю, в кимоно, в высокую улыбку.