Я. Книга-месть Кушанашвили Отар

Он приучил нас к тому, что его интерпретации привычно блистательные, поэтому я позволю себе поделиться волнением, граничащим с беспокойством, связанным с песней «Свои» Игоря свет Матвиенко, которую наш герой спел и соло, и с «Любэ».

Но сначала…

После Аллы, иконы для обоих полов, после Аллы, одинаково любимой мымрами, наркобаронами, президентами и даже нами и Киркоровым, после Аллы, которая заставить умеет плакать и смеяться разом, – взять и перепеть опять «Озеро надежды», да так, что АБП тихо молвить должна была: «Однако!»

Глупым людям, даже не столько глупым (с этими-то понятно), сердешно недалеким, не уразуметь, почему эта николаевская пьеса преисполнена вселенской грусти, которая все гнет, но распрямляет между тем спину.

Фото: Анатолий Ломохов

Умный, порывистый, проникновенный, резкий, энергичный, уставший – это Лепс, даже гротеск наполняющий кислородом.

Под его раскатистым басом в начале песни девушки ежатся, парни наливаются уверенностью, проникаются никогда не запоздалым осознанием, что бояться не стыдно, стыдно бездействовать. «Море счастья обмелело, и река любви замерзла», но надежды никому у нас не отнять!

«Великий человек! Прости слепорожденным», ибо большинство из нас перестали ловить мгновения, пожирать костный мозг жизни, позволили, грешники, унынию стать частью жизни.

Экстатический градус, до которого накаляет любую залу ГЛ, во-первых, не поддается описанию, во-вторых, возник внезапно, здесь и сейчас, тогда как ГЛ пел уже давно, его знали все.

Есть подозрение, что, если ГЛ попросить исполнить романс португальских лесорубов «Ария» либо вспомнить «в час заката Любовь, забытую когда-то…», он и из нее сотворит термоядерное послание роковым фифам.

«Я тебя не люблю, это главный мой плюс», уйди по-хорошему, мымра, найди себе другого дурака.

ГЛ – это сжатые в упрямстве зубы, прикрытые ухмылкой скомороха.

Он шел к успеху не семимильными шагами, а вздох за вздохом. Не казался сильным, не мог похвастать звездной визуальностью, и по той причине или по другой, при ощущаемой, видимой ранимости дерзким был сверх меры. Посылал сразу (меня, когда знакомились, на третьей секунде, а я, между прочим, тогда был популярнее «На-Ны»!), без драпировки из высокопарностей.

Биография часто определяется не тем, что человек делает, а тем, чего он не делает: в том, что он делает, всегда есть почти античное чувство меры. Я, конечно, имею в виду политику, а не самоотдачу (непонятна только коллаборация со С. Пьехой, как если бы Брюс Спрингстин спел с Алексеем Воробьевым).

ГЛ знает, знает по опыту, что кручина бесплодна, поэтому он сам по себе пример, голос употребляет, чтоб дать надежду, что все еще сбудется. Что тлен страшен всякому, но не тому, кто пойдет за ним.

ГЛ знавал страшные полосы. Все, что вы слышали о нем, – правда. И на волосок он был, и по лезвию, согбенясь, шел, интенсивно скадентствуя.

ГЛ состоит из мускулов, из нервов, из водянистых хмельных пузырьков, из рюмки водки, шелеста купюр, потери кг на концертах, п(м)ис(ж)онских очков и любви к солнцу.

В Сочи вездесущий Григорьев-Апполонов, светло улыбаясь мимо меня своим воспоминаниям, на балконе «Жемчужины» рассказывал, как Гриша играл «во-он в том ресторане», думать не думая, что бренная жизнь окажется щедрой на брутальный сюрприз.

Он только что не прослезился, мой АГА, тщетно пытаясь меня уверить, что им – ему и Грише – повезло.

Везет сильнейшим (дуракам, конечно, тоже, но они сходят с дистанции: дыхалка безнадежная).

Артист от не-недоартистов отличается тем, что может даже оплеухам присобачить приставку «арт».

Копиистами ГЛ (а их, на глаз и на многострадальное ухо, кажется, полстраны) не уразуметь одного: нельзя уподобиться ему, если петь с хорошо отмеренной дозой боли в голосе.

Потому что у него не отмеренная, у него боль, так скажем, аутентичная.

Странное дело: его, ГЛ, обожают патетичные критики. Это началось еще с пресловутого РК «Метелица», нашей с ним альма-матер, а выступали мы там, за вычетом моих и его фанов, для патентованных лузеров, антихристов с кошельками.

С летами он научился осаживать их. Тогда мы в ответ на хамство уклонялись от апперкотов, а теперь сами дадим по роже чуть что.

А как Вы относитесь к Илье Лагутенко как к человеку?

Он славный малый.

Разумеется, хитрован.

Раз при мне молодой нарцисс из числа жирующих банкиров щелкнул пальцами: ну-ка, Гриша, изобрази Высоцкого.

Гриша изобразил Марлона Брандо, изображающего Крестного папаню. Банкир заткнулся.

А я бы за те деньги прокукарекал бы даже!

Я спросил его как-то, как он относится к фарсу, в который пытаются обратить общение с купленным (как им кажется, с потрохами) артистом нувориши.

Как к фарсу, невозмутимо ответствовал ГЛ. Он мастер черного юмора. При мне один наш с ним товарищ бегал в закулисье, крича: «Мне нужно что-то черное, завтра похороны». Гриша моментально: «Твоей души недостаточно?»

Его песни – его университеты, но теперь его песни – уже наши университеты, в которых постигаются образцы вдохновенного самопоедания, неравнодушной жертвенности, трогательной слабины.

Многим это не понравится, но ГЛ ювелирный матерщинник. Я ходячая иллюстрация того, что мат суть высокое искусство. ГЛ – достойный спарринг-партнер.

Говоря схематически, он похож на свои пьесы. Один из фильмов Вуди Аллен хотел назвать «Ангедония», что означает неспособность к получению удовольствия. Вот ГЛ, познавши цену успеха, лечит от ангедонии. Пусть сейчас за гонорары, сопоставимые с баблом европейских вокальных светил.

Благодаря его вокализам, миллион мужиков получили индульгенцию: «Я тебя не люблю, это я так решил» – и я не уверен, что среди этих мужиков нет мразей.

Но проблема в том, что ГЛ делает свою работу филигранно, а музычка – она и для мразей тоже, даже для пьяниц, почитающих ГЛ своим, даже для чудаков на букву «М», имеющих, как они полагают, право приватизировать ГЛ в силу тождественного мировоззрения.

Сидишь с такими за столом, они с умным видом: у нас с Гришаней биографии рифмуются. Хорошо хоть слово «экзистенция» не вворачивают.

Люди, слушающие его «Водопад», смотрятся хорошо. Знающими себе цену, «ведь для счастья надо – быть с тобою рядом», не надо усложнять.

У него – Анечка и дети, мама и наверняка кто-то еще, кто так же, как он, любит сочинский горний дух, забавы и кто знает, что ангелы существуют; кто не боится «бессонниц», кто на «Лодке» плывет против течения, прощаясь с собой темным, приветствуя себя исполненного светлой славы.

«Что может человек?» – спрашивает он своей песней из свежего альбома.

«Бежать по небу», распознавать «своих» по улыбкам, научиться говорить «прости».

Человек может все.

Даже человеком стать.

Брат Кристовский

Один из братьев Кристовских на Радио 7 в программе «Моя жизнь – моя музыка» про песню В. С. Высоцкого сказал «нормальная», а про «Романс» лидера «Сплина» Саши Васильева – «выдающийся».

Он не знает, и ему на это наплевать, но он – Первый в той области, где я имею наглость подвязаться. Странно, что такой человек не распознал в моей линии поведения буффонаду.

Сей этюд посвящаю музыкальным критикам – существам загадочным, вынуждающим меня в отчаянии открыть: это племя я так и не понял, не раскусил, не разгадал, хотя земную свою тропинку уже истоптал до середины.

Я не понимаю, о чем они пишут, я не понимаю, как они пишут. И однажды публично высмеял все эти рецензии, исполненные якобы досконального знания музыкального дела, громоздких терминов и метафор с внятным привкусом раннего Троицкого. И напоролся на распекание: силен ты, брат, обсирать коллег, а вот так – умно, сочно-смачно, с обилием шифровок – сам-то никогда и ни за что не напишешь.

Вы – самый скандальный журналист России. Многие люди хотят «закрыть Вам рот». Как Вам удается жить в таких обстоятельствах.

Есть два способа.

Один – не думать об этом.

Другой – отчетливо сознавать, что самое большое, что они могут сделать, – убить. Всего-то.

Я взвился. И решился на настоящую издевку.

Положим, группа в переводе на русский зовется «Ноябрьский черный дождь». Положим, группа выпустила альбом под названием «Коитус в закрытом режиме». Что написали бы девять из десяти наших критиков? А вот что.

Альбом, милый, как герань на окне, как тихий вечер с семьей на даче, сделан в ключе готического индастриала с элементами фанка, давно доказавшего, что огород городить можно только там, где стиль «бамбуковый сакраменто» сочетается в вечным пиликаньем скрипки.

Группа и в предыдущем альбоме обличала Голливуд как империю порока, но делала это, уповая на чистокровное декадентство, подкрепленное гитарным визгом, перекликающимся с антисофтбезумием приснопамятных «Калифорнийских тормозов».

Альбом не поддается никакой четкой жанровой классификации, хотя готический индастриал – явление самодостаточное, как и мегаполисно-хораловый ска.

Понарошку приджазованная четвертая композиция «Поеби меня всерьез» – отнюдь не легковесная заявка на будущее, где, возможно, группа видит себя в нише стопроцентного хаус-соула со струнными вкраплениями.

Музыканты во главе с харизматичным Джеком Тимберфаковым, некогда рьяным поклонником знойного этнического чупа-чупса-рока, показали себя людьми, зоркими на всякую звуковую пустоту, бутафорность в формальных моментах записи.

Природа успеха этого тяжеловесного диска – в рождении новых синтезов, симбиозов и чего-то там еще, в одаренности саунд-кудесника, наполнившего сосуд нового альбома жидкостью терпкой и тонизирующей.

MTV

Канал MTV отличился тем, что во всеуслышание заявил о расставании с определением «музыкальный». К этому шло много лет: прежний формат, предполагавший самокультивирование, сдох. Умер и Майкл Джексон, а даже такие самобытные цыпочки, как Леди Га-Га и Бейонсе, порождение не MTV, а времени. Это же время их вскорости умертвит.

Одно рыло из журнала «с гитарой наперевес», законченное чмо, написало, что альбом – заумный. Он не заумный, твою мать, а чуть умнее твоего, твою мать, любимого дерьма, твою мать.

Слушал родимую поп-музыку. Потому что никто еще не отменял заповеди: изучи врага хорошенько… Враг живет в полном довольстве, можно ужесточить лексику в абсолютном; он по-прежнему на 99 процентов питается ворованными мотивами и чудовищными рифмами, нас потчуя тем же.

Седьмая композиция, «Исходящий» – разве ж тому не доказательство?! Обаятельное декадентство, приправленное остроумной, как Евгений Петросян, перкуссией.

Джек Т. – человек не общественный, не тусовочный, создавший свой собственный мир из отгоняющих сатану звуков, где даже флейта способна противостоять бычарскому маргинальному миру, маргинальному до такой степени, что нет времени на роздых.

Здесь барабаны на помочах у ситары, здесь двенадцатый извилистый трек – «Судьба, ты меня заебала» – лучший подарок пигалицам, по ночам со страхом вслушивающимся в темноту, которая кажется вечной.

На письме не передать легкости девятого этюда, посвященного маленьким, но существенным бытовым деталям вроде розетки; подробностям сумрачной двадцать три часа в сутки жизни.

Клавишные то и дело получают у группы простор, и в эти моменты начинает из-за туч выглядывать солнце. Как приглашение на вечеринку после потогонной рабочей недели.

Их выступление позапрошлым летом на Земле Франца-Иосифа было вулканообразным, но ошибочно отнесенным к арт-дилер-року, помпезному, но ограниченному.

…Ну и все такое; продолжать эту пародию выше сил моих.

Вот такие рецензии, эзоповы до шизофреничности, я читаю – обязывает служебный долг! – ежедень, то есть так часто, что уже не смешно. Мои дружки подтрунивают надо мной: дескать, твои статьи попсовые на фоне такой метафористики – реляции, написанные штабным приказным.

Прости меня, А. К. Троицкий, никчемный я человек, попса густопсовая.

Со страстью…

Зверев назвал дизайнера Симачева мелким воришкой; Оксана Робски бросила писательство, а я у Сургановой играл на бас-гитаре в переполненном зале. И что, что плохо? Со страстью зато.

Неправда ваша, что я ненавижу артистов. Они смешные, как я могу их ненавидеть?! Нелепо церемонные, готовые ради заметки в «Желтой газете» на любую сделку, включая мужеложство; пригибаемые к земле грандиозным самомнением, обменивающиеся друг с другом лицемерными улыбками; избыточно приторные и деланно любезные… милые люди!

Но артисты все ж таки делятся на «до» и на «после». Артисты старого созыва, прежнего разбора хоть и не без греха, но куда им до нонешних, блудливых. Для нонешних умение казаться, но не быть – как мост над пропастью, а если они еще и запоют, мы вместе с ними и рухнем в эту пропасть. Этих ребят не возьмешь, не проймешь, не задушишь, не убьешь. Юлия Ковальчук, одна из пятисот семидесяти семи бывших «блестящих», подражая западным дамочкам и желая бабла, открыла собственную школу танцев. Имени себя то есть.

Потому что добрая и временами даже обаятельная Юлия пребывает в блаженном неведении относительно того, что люди пребывают в блаженном неведении относительно того, кто она такая. И ни Плисецкая никому здесь не указ, ни Алла Духова (которая «Тодес»), ни Мадонна – гуру натужно молодящихся людей. Юлия же мне, когда я более-менее деликатно выказал недоумение, ответствовала с улыбкой: но ведь люди пришли.

Еще более странные истории. Некто Дима Бикбаев (надо же, я фамилию запомнил!), судя по визуальному ряду, избыточно ухоженный, явно недоедающий оловянный солдатик из паствы Кости Меладзе, выступающий в дуэте «БиС», написал книгу! Чистокровный артист шапито новой волны описал – стоять, цитирую: свой «тернистый путь в шоубизнесе» и пообещал в аннотации, что всякий прочитавший «найдет для себя ответы на вечные вопросы». Я не шучу. Он тоже. А один – вот тут фамилии не помню – из группы «Челси» вознамерился открыть школу эстрадного мастерства… тоже имени себя, разумеется. (Ага, и преподавателями на полставки возьмет отживших свое Стиви Уандера и Эроса Рамазотти.) Анна Седокова вот-вот выпустит книгу, как правильно сношаться (а, забыл уточнить: Аня когда-то пела в «ВИА Гре»). И даже мой любимый Леня Агутин, в сравнении с которым все остальные имена – карликовые, хочет снять кино.

Фото: Руслан Рощупкин

Я утверждаю: в том, что Леня Агутин дает жару, «повинна» любящая его безбрежно евойная женушка Варум (Маша).

Я не против. Лишь бы это было «высокооктановое» кино про поиск своего места в жизни. И про соответствие ему.

«Как девственница»

Игорь Николаев отметил 50-летие в стране Барака и под шатром женился на прелестнице Юлии. Дима Маликов отметил 40-летие, я встретил его и спросил: «Как?» – «Как девственница» – был ответ.

Так и тянет на манерную метафору: «День, когда я познакомился с Колей Фоменко, наполнил до краев чашу моих чувств».

Мы все у него учились.

В идеале, конечно, военные песни должен исполнять только Коля Расторгуев, но я уже большой мальчик, битый жизнью и вами; жизнь и вы только что не битой – бейсбольной – растолковали мне, что идеал суть химера. Каждый год после фарса, в который своим участием обращают священный Праздник поп-трутни, я начинаю вопить: надо возбранить группе «Тутси» петь про Тот Самый Синий Платочек.

Осталось только Владу Топалову облачиться в напрокатную гимнастерку и продекламировать «Жди меня». Посему – запретить делать это и любой другой группе, сочетающей имбецильное выражение мордашек с натужной – и всегда проигрышной – имитацией хоть какого-то понимания того, чем они занимаются, исполняя «Платочек» или «Темную ночь».

Внутреннее состояние наших артистов, от Б. Моисеева до Н. Трубача, таково, что лицемерие их второе имя. Заскорузшие в невежестве, в том числе душевном, как они могут петь песни, исполненные боли и вместе с тем света?!

У какого-нибудь Витаса на лбу написано, что он с червоточиной и думает лишь об увеличении жилплощади; однако ж выходит шельма и поет: «Как-то летом на рассвете». Леща бы дать за такую охальность.

Или вот сценка: на сцену всходит Саша Маршал в кителе, украшенном сорока пятью, я считал, медалями и орденами – партер, состоявший из ветеранов, охает. Начинается песня «Бьется в тесной печурке огонь», и пока я ломаю башку, к чему маскарад, подходящий Маршалу так же, как зайцу смокинг, ветераны тянутся к выходу. Правильно – они же чуткие к фальши.

Показательно, что артистам Игоря Матвиенко, окромя Расторгуева, возбранено участвовать в таких концертах, даром что это бесценная возможность казать рожи на главных каналах: Матвиенко считает, что сопляки опошляют Праздник, девальвируют Память, дискредитируют Бернеса и Утесова, оскорбляют макрокосм ветеранов. Может ли Авраам Руссо или там Гоша Куценко спеть песню, освященную раненой памятью, так, чтоб люди плакали или светлели лицами? Закройте уши, я сейчас выдам матерную тираду. А на слышанный мною уже не раз довод заступников «пусть хоть так… в такой форме выказывают пиетет» я отвечу, как отвечаю всегда: чем ТАК, в ТАКОЙ форме, лучше вообще не выказывать этот пиетет.

Не тот случай. Форма должна быть безупречной. Содержание такое потому что.

Интервью из журнала «GQ»[1]

Собчак. Отар, разреши обратить твое благосклонное внимание на наши с Ксенией ноги…

Кушанашвили. А что ноги?

Собчак. У нас есть такая традиция. Для наших интервью мы выбираем одежду не сговариваясь. Мы анализируем персонажа и одеваемся как бы в духе наших представлений о нем. Обычно эти представления настолько разные, что подчас мы даже выглядим по-идиотски.

Зато сегодня у нас полное единодушие. Только взгляни на эти суперсекси гипюровые колготки – у меня и моей подружки.

Соколова. Ага, мы твои черные мамбы!

Кушанашвили. Я польщен! Вы надели колготки, так как находите меня сексуальным! Это льстит старому заслуженному чабану. Я, как от вас выйду, пойду нажираться с друзьями-подонками – грузинскими бездельниками. И они уже знают, что я сейчас даю интервью самим Собчак и Соколовой. Так вот, мне грузины дали задание вас рассмотреть хорошенько, чтобы я им рассказал, какие вы в жизни. К вам попасть – это ведь как Ленина увидеть.

Соколова. Причем в гробу. Но хватит комплиментов! Давайте возьмем быка за рога – как говорят у вас, чабанов, на знойном Кавказе. В отличие от моей подруги, с которой тебя связывает многолетняя, почти нежная дружба…

Кушанашвили. О да, я обожаю Собчак! До сих пор не могу забыть, как лет этак десять назад она при мне в ресторане Марата Сафина на х… послала! Лучше нее на х… вообще никто не умеет посылать.

Собчак (удовлетворенно). Что есть, то есть.

Соколова. Так вот. История нашего с тобой знакомства, Отар, коротка…

Кушанашвили. Но романтична!

Соколова. Пару месяцев назад мы встретились на программе Андрея Малахова.

Кушанашвили. Да. Я нагло домогался тебя при всех в грязном коридоре «Останкино».

Собчак. А меня ни разу не домогался!

Кушанашвили. Я спросил ее: как с ней переспать?..

Соколова. И немедленно получил исполненный истинной девичьей скромности и достоинства ответ: «Нет ничего проще».

Кушанашвили. История началась красиво!

Соколова. Да, и она имела бы не менее красивое продолжение, если бы в грязном коридоре с неотвратимостью божественного возмездия не нарисовался маленький сгорбленный сексолог Полеев! Приблизившись ко мне, сексолог сказал: «Ксения, не верьте ни одному слову этого болтуна! Он горазд только п…здеть, а в деле он ноль без палочки».

Кушанашвили. Вот ведь скотина сексолог!

Собчак. Действительно. Так испоганить еще не начавшуюся историю любви!

Кушанашвили. И что, у меня нет надежды?

Соколова. Ну почему? Как говорят в ГУВД, «весна покажет, кто где срал». Я имею в виду, что твои шансы уложить меня в постель будут зависеть от того, как ты будешь отвечать на наши с Ксенией вопросы. Вот первый из них: прав ли сексолог Полеев? Действительно ли мужчина, который имеет внешние признаки секс-символа или, по крайней мере, постоянно говорит о сексе и бабах, когда доходит до дела, мало на что способен?

Кушанашвили. Мало на что способен в постели?! И это она говорит человеку, который практически спас российскую демографию, отцу семерых детей!

Собчак. Внебрачных?

Кушанашвили (уклончиво). Частично.

Соколова. Хорошо, по крайней мере, мы знаем, что семь раз в жизни ты это делал.

Собчак. Семь детей?! У тебя?! Это как-то не укладывается в образ скандального телеведущего, алкоголика и разгильдяя…

Кушанашвили. А я не такой. И пусть все об этом знают! Семь детей – ты вообще представляешь, какая на мне ответственность?! Их же всех надо обеспечить.

Собчак. Есть анекдот. Врач принимает девятые роды, выносит ребеночка отцу и говорит: «Слушайте, вы, когда в следующий раз будете е…аться, подумайте о том, как будете обеспечивать следующего ребенка». А счастливый отец отвечает: «Доктор, я когда хочу е…аться, мне кажется, я могу всех детей мира обеспечить!» По-моему, анекдот как раз про тебя.

Кушанашвили. О, я хорошо представляю себе ваш творческий метод! На интервью приходит красивый, гордый собой мужчина – а уходит оплеванное говно. Кто был самым многодетным из всех, кого вы унижали?

Собчак. Ох, старожилы не упомнят… У Батурина сколько детей?

Соколова. Двое, кажется.

Собчак. А, вспомнила! Рамзан Кадыров.

Соколова. Тоже кавказский мужчина.

Собчак. Обожаю кавказских мужчин!

Соколова. Я думаю, ваши чувства взаимны: ты настоящая мечта горских народов Кавказа – русская льстивая блондинка.

Собчак. Неужели тебе не нравятся кавказские мужчины? Страсть, цветы, подарки?..

Соколова. Видишь ли, у меня у самой папа грек – возможно, поэтому мне всю жизнь по принципу выбора противоположностей нравились высокие малахольные блондины. Истинные арийцы.

Собчак. Высокие блондины? Прости, но уж эти очевидно в постели ничего не умеют. То ли дело маленькие, жилистые, лысые…

Соколова. Собчак, во мне метр восемьдесят роста, как я могу любить маленьких, жилистых и лысых?!

Собчак (мечтательно). С таким рабочим… крестцом!

Соколова. Я не понимаю, как такая чудовищная похотливость может в тебе сочетаться с желанием выйти замуж за правильного еврейского мужчину?!

Кушанашвили. А я считаю, что евреи в постели вообще полный ноль! Ксюша будет изменять мужу с необузданным грузином.

Соколова. А я считаю, что бренд «необузданный грузин» – главное разочарование секс-рынка.

Кушанашвили. Вот тут я полностью согласен!

Соколова. То есть, по сути, сексолог прав? Жаль, ради тебя, Отар, я даже готова была пересмотреть свои физиологические пристрастия к блондинам.

Собчак. А давайте-ка вернемся к теме нашего интервью. Если даже кавказские мужчины – ноль в сексе, то кто не ноль?! Отар, ты не понаслышке знаешь русский шоу-бизнес, вхож в волшебный мир звезд. Давай-ка мы с тобой не будем ходить вокруг да около и составим рейтинг сексуальности.

Соколова. Обожаю рейтинги!

Собчак. Расскажи нам, кто из звезд экрана, политики, шоу-бизнеса действительно может претендовать на гордое звание секс-символа? Возьмем, к примеру…

Соколова.…президента Медведева!

Собчак. Заметьте, не я это предложила!

Кушанашвили. Рискуя, как грузин, потерять московскую прописку, скажу, что, по-моему, президент Медведев сексуален примерно как послеобеденная мятная пастилка. Премьер-министр – вот тут еще можно рассчитывать на какие-то неожиданности. Пристрастие к актам насилия в сортирах, мужественный торс, жесть во взгляде, скрывающем неизбывную мужскую тоску… Но все это – если правильно раскочегарить. Боюсь, никто не возьмется в его обстоятельствах…

Соколова. А что наш друг – Михаил Прохоров?

Кушанашвили. Но это скучно даже обсуждать! Вы его совсем затюкали. Человек с манерами аутиста. Какой там может быть секс?! Чистый вампиризм – отбор энергии у девственниц. Этот феномен подробно описан в трудах средневековых мистиков.

Собчак. А Иван Ургант? Андрей Малахов? Их хотят миллионы женщин!

Кушанашвили. Х…йня! Одна оболочка.

Соколова. Президент Саакашвили?

Кушанашвили. Ну только если рассматривать его в качестве честной давалки американскому империализму.

Собчак. Ну кто же тогда?! Неужели женщины так трагически ошибаются? Неужели нет в природе сексгигантов?!

Кушанашвили. Есть.

Собчак и Соколова (хором). Кто?!

Кушанашвили. Иван Демидов.

(Пауза.)

Собчак (неуверенно). Ты имеешь в виду начальника Департамента гуманитарной политики и общественных связей Управления Президента РФ по внутренней политике?

Кушанашвили. Именно так! Я лично сам всегда приводил ему телок, уговаривал. И знали бы вы, сколько их было! А как он их выгонял?! Использовал и выкидывал за дверь как ветошь, честное слово! Я потом пытался как-то сгладить неловкость, бокал вина, чаю, что ли, предложить. Потому что нельзя же с девушкой так жестко – попользовал и выгнал. А он вот мог. Сотнями!

Соколова. Послушай, мне кажется, ты просто хочешь постфактум оговорить своего бывшего начальника, ныне серьезного государственника, функционера. По-моему, Иван Демидов совсем не выглядит как порноикона, а вовсе даже напоминает финский холодильник – какие там сотни телок…

Фото: Сергей Берменьев

Циклопический, герметичный, как Штирлиц, тонкий, как юмор Урганта, самый главный бес в моей жизни. Иван Демидов.

Кушанашвили. Какие сотни?! Тысячи! Мы все – кто работал с ним – знали, если рядом Иван, он вы…бет всех! Нам ничего не достанется. Он уже тогда применял административный ресурс. Ему все давали. На моей памяти только Лера не дала, отказалась, что удивительно. Уж не знаю, как ей это удалось. Помню как сейчас то собрание…

Собчак. Довольно про Ивана! Мы поняли. Кто еще?

Кушанашвили. Сергей Белоголовцев.

(Пауза. Глаза колумнисток выражают крайнюю растерянность.)

Соколова. Кто?!

Кушанашвили. Белоголовцев!

Собчак. Ну это… невозможно! Звезда «33 квадратных метров»?! Помесь порочного подростка и дебилоида… Сергей Белоголовцев – секс-гигант?!

Кушанашвили. Да! Если бы хоть раз побывала с нами на гастролях, ты бы увидела. Белоголовцев не признавал конкурентов. Ты бы тоже не устояла! Он брал телку прямо за рога и уводил…

Соколова. Рога?

Кушанашвили. Мог и за жопу! И тщательно выверенный образ полудурка был только на руку этому Казанове, Синей Бороде, секс-маньяку и безжалостному соблазнителю. Мы только растерянно взирали на то, как лучшие телки скрывались в его купе…

Собчак. В это очень трудно поверить! Оба названных тобой персонажа в моих глазах не имеют с сексуальностью ничего общего.

Кушанашвили. А кто, по-твоему, сексуален?

Собчак. Ну… Марат Сафин, например.

Кушанашвили. Про Сафина согласен. Он первым открыл Дашу Жукову. Я бы даже сказал, откупорил, как бутылку доброго игристого. И технично слил ло…

Собчак (грозно). Кому-кому?!

Кушанашвили. Я хотел сказать – лощеному, элегантному красавцу, олигарху, губернатору Абрамовичу Роману!

Соколова. Ну конечно, куда Абрамовичу до Сергея Белоголовцева! Но давайте же продолжим наш удивительный рейтинг!

Кушанашвили. Андрей Григорьев-Аполлонов!

Собчак. Господи, ну хоть кто-то fuckable! Хоть одно симпатичное лицо. А то я уже совсем в уныние впала.

Кушанашвили. Но это исключение. Как правило, симпатичные как раз и не при делах.

Соколова. О, эту теорию нам развивал еще писатель Лимонов – только про женщин. Он говорил, что красивые девушки – в постели не старательные, у них и так все есть. А зато дурнушки – о-го-го! По-твоему, у мужчин тоже так?

Кушанашвили. Именно!

Собчак. Вот и я говорю. Ну их на фиг этих высоких блондинов, толку от них никакого. Да здравствуют низкорослые, кряжистые, носатые брюнеты…

Кушанашвили. Так это ж я!

Собчак. Отар, ну где твоя хваленая скромность! Про тебя нам уже все рассказал сексолог Полеев. К тому же составитель рейтинга не может быть его участником. Давай рассмотрим какого-нибудь известного малосимпатичного брюнета… Вот, к примеру… К примеру, Михаил Шац…

Кушанашвили. Шац? Шац?!! Да при звуке этого презренного имени мой скукоженный грузинский детородный орган гордо выпрямился во весь свой нечеловеческий сайз! Послушайте, глупые женщины, если слова «шац» и «х…й» состоят из трех букв – это еще не значит, что между этими понятиями есть что-то общее! Да вас послушать, этот Шац – просто порноикона! Рокки-жеребец! Апокалиптический Приап с членом скорпиона! О, теперь я понимаю, почему женщины всегда дают каким-то жалким ничтожествам, если даже лучшие из них могут исторгать из себя подобную глупость! Шац! О, горе мне! Мама, верни меня в Кутаиси! (Методично бьется головой о столешницу.)

Соколова (Собчак). Как ты думаешь, что его так возбудило?!

Собчак. Не знаю, может, между грузинами и евреями есть какая-то сакральная связь?

Соколова. Теперь ты понимаешь, почему я предпочитаю молчаливых блондинов!

…Но беседа была ярче!

Не говоря – дольше, длиннее.

Хотя Григорьев-Аполлонов расточал похвалы, а автор предисловия, мой наперсник Полупанов, купив журнал в аэропорту, уже оттуда орал в трубку: «Блеск!»

На серьезе говорю: беседа с барышнями была, при всех хи-хи-ха-ха, одной из самых значительных в жизни моей блистательной.

…Людей успешных не привечают, мне-то уж более про это знать, и Ксюшу С. не жалуют, как бы это сказать, – в пику. Назло.

Не премину признаться ей в симпатии (уверен: во взаимной).

Ибо, как и Она, только задолго до нее, я живу и поступаю «на грани».

Как Вы относитесь к Ксении Собчак, как к человеку и женщине?

С восхищением! Мне с ней легко. Она тоже шельма.

То, что она не проста, очевидно.