В объятиях принцессы Грей Джулиана
– Насколько мне помнится, я приказал экономке вам помочь.
– Я хотел обойтись собственными силами, но в конце концов мне на помощь пришла леди Сомертон.
Луизе показалось, что граф перестал дышать. Во всяком случае, запах виски стал намного слабее.
– Да?
– Да. Она была очень добра.
Сомертон отвернулся и зашагал к столу с напитками. На полу сверкали осколки. Они были довольно далеко от стола, зато близко к стене, словно кто-то швырнул в нее стакан.
– Она бывает очень добра к тем, кого любит.
Куинси вскочил, и Луиза наклонилась, чтобы взять его на руки.
– Не ходи туда, Куинси. Порежешь лапки.
– Она перевязала вам рану, мистер Маркем?
– Нет, я сделал это сам. Не люблю, когда вокруг меня хлопочут.
– Правильно. Хотите выпить?
– Нет, спасибо. – Луиза переступила с ноги на ногу. Увидев, что Сомертон налил в стакан большую порцию виски и поднес его к губам, она сказала: – С вашего позволения я вернусь в постель.
– Как? – Сомертон, так и не сделав глотка, уставился на нее. – У вас нет вопросов? Вы не хотите знать, почему моя жена спит наверху в детской, а не в комнате, которую занимаете вы? Почему я при каждом удобном случае не укладываю это соблазнительное создание в постель? Ведь вы же не станете отрицать, что моя супруга – удивительно красивая женщина.
Луиза покраснела.
– Да, она очень красива. Но это ваше личное дело.
– Мое дело. Вы чертовски правы. – Сомертон захохотал и несколькими большими глотками осушил стакан. – Очень метко сказано, мой друг. Хотя, строго говоря, это не совсем мое дело. Или совсем не мое? Но вы идите спать, мистер Маркем. – Он махнул пустым стаканом в сторону двери. – Возвращайтесь к себе и ложитесь в постель, мистер Маркем. Говорят, люди с чистой совестью спят спокойно и крепко. Наслаждайтесь этой возможностью, пока можете.
Что-то в его голосе – непонятное холодное отчаяние – заставило Луизу поступить наоборот. Она подошла к кровати Сомертона, посадила на нее Куинси, потом, не глядя на графа, опустилась на корточки у стены и начала собирать осколки.
– Что вы делаете? – полюбопытствовал граф.
– Не хочу, чтобы вы снова порезались. – Она осторожно складывала крупные осколки на ладонь и, подобрав все, бросила их в умывальник – корзины для мусора в комнате не нашлось.
– В этом нет никакой необходимости. Лакей утром все сделает.
Сомертон был сильно пьян. Он тяжело дышал, запах виски опять усилился.
Она взяла мягкую мочалку для умывания и принялась собирать ею мелкие осколки.
Граф сделал шаг к ней и остановился.
– Перестаньте! – рыкнул он. – Вам за это не платят.
– Лучше сделать это, чем зашивать вам ногу среди ночи.
– Я сам могу все зашить.
Он был такой большой, горячий и сильный… Луиза побоялась, что он услышит отчаянное биение ее сердца, заметит, как пульсирует жилка на шее.
Она попыталась думать о Петере, вызвать в памяти его образ. Нельзя забывать, что она вдова, потерявшая мужа меньше двух месяцев назад. И несмотря на это, стоит рядом с полуобнаженным мужчиной и тщетно старается успокоить сердце, часто и громко стучащее под повязкой, стягивающей грудь. Да еще кожу покалывает, и мысли расплываются.
Что она чувствует, возбуждение или стыд?
Разве можно разобрать? Она никогда не испытывала ничего подобного с Петером. Петер, милый Петер, был ее дорогим другом, веселым и приятным в общении. Об их интимных ласках по ночам она почти ничего не помнила. Всякий раз по утрам оба делали вид, что ничего не было. Чтобы не испытывать неловкости.
Но все же она не может предать его память. Ее долг – уважать усопшего супруга, и она не поддастся сексуальному влечению всего лишь через несколько недель после его безвременной кончины.
Луиза выпрямилась.
– Хорошо. – Она с показным безразличием пожала плечами и протянула графу мочалку: – Убирайте за собой сами. Сами вино…
Она замолчала на полуслове, заметив на краю умывальника маленький круглый блестящий предмет.
Государственный перстень Хольштайн-Швайнвальд-Хунхофа.
– Сам… что?
Луиза с трудом оторвала взгляд от кольца.
– Сами виноваты, в конце концов. – Все это было для нее внове. До того судьбоносного октябрьского дня она не знала подобных забот и доверяла слугам уборку всех обрывков и осколков в своей жизни.
– Вы пристыдили меня?
Луиза чуть придвинулась к умывальнику.
– Вряд ли кто-то осмелится пристыдить вас. Тем более я.
– Вы ошибаетесь. Для меня важно ваше хорошее мнение. Уж не знаю почему.
– Вероятно, это влияние виски, которое вы пьете. – Она кивнула на столик с напитками.
К ее огромному разочарованию, граф не проследил за ее взглядом.
– Возможно. Но в вас, Маркем, есть что-то такое… Я должен был уже дюжину раз вас уволить, но почему-то не сделал этого. Признаюсь, что оскорбления, за которые я должен был вас рассчитать, меня забавляют.
Пусть говорит.
– Оскорбления? Я вас оскорбил? – Луиза сделала еще один шажок.
Сомертон опустил глаза и стал загибать пальцы:
– Ваша дерзость, отсутствие уважения, неподчинение прямым приказам…
– Я не дерзок.
– Ваша собака.
Услышав слово «собака», Куинси поднял голову.
– Моя собака тоже вас оскорбила?
Уголком глаза она видела кольцо, притягивающее ее к себе словно магнит. Им невозможно не восхищаться. Завтра утром, когда граф протрезвеет, а утреннее солнце избавит его от меланхолии, он рассмотрит кольцо, увидит надпись, прочитает ее. Его острый ум, несомненно, сложит вместе частички головоломки.
Луиза прикинула расстояние. Осталось два шага. Может быть, три.
Сомертон рассеянно вертел в руке стакан.
– Да, ваш пес тоже оскорбил меня. Он напоминает мне вас – так же не уважает старших.
– Это потому, что у него нет старших. А так это пес высочайших моральных принципов.
– И потом… – Сомертон снова взмахнул пустым стаканом и отвернулся. Луиза сделала еще два шажка к умывальнику.
– Что потом? – спросила она.
– И потом, мне кажется, я знаю, почему все вам прощаю, – тихо проговорил он, глядя куда-то в сторону. – Потому что честного, прямого и преданного человека в этом мире найти очень трудно. Почти невозможно. Это как иголка…
Луиза уже была возле умывальника и как будто случайно оперлась рукой о его край. Теперь вожделенное кольцо было совсем рядом. Одно легкое движение рукой, и оно окажется в кармане. Пусть только граф еще на мгновение отвернется.
– Что вы делаете?
Луиза едва не подпрыгнула. Сомертон сверлил ее проницательными черными глазами.
– Ничего. Жду продолжения. Вы весьма забавны, когда пьяны.
Граф нахмурился – темные брови сошлись на переносице.
– Щенок! Убирайтесь к черту!
– О нет. Прошу вас, продолжайте. – Она не убирала руки с умывальника, представляя, как еще мгновение – и ее пальцы коснутся знакомой драгоценности.
Сомертон отошел от стола. Его лицо казалось жестким и постаревшим.
– Я сказал, убирайтесь вон, Маркем.
Луиза всплеснула руками:
– Хорошо, я…
В этот момент Куинси спрыгнул с кровати и подбежал к босой ноге Сомертона.
Тот опустил глаза:
– Что ты делаешь, дворняга?
Куинси вывалил из пасти красный язычок. Мордочка пса выглядела счастливой, словно граф только что признался ему в вечной любви. Он поднял лапку и осторожно тронул большой палец ноги мужчины.
Луиза быстро смахнула перстень в карман.
Она могла бы поклясться, что Куинси ей подмигнул.
– Я ухожу, – сообщила она. – Спокойной ночи и приятных снов, ваша милость.
Она направилась к двери. За ней поспешил Куинси. Его лапки слегка разъезжались по натертому полу.
– Подождите.
Вкрадчивые нотки в голосе графа заставили ее моментально застыть. Одна нога повисла в воздухе. Луиза вздохнула, поставила ногу на пол и раздвинула губы в улыбке:
– Да, сэр?
– Возможно, мистер Маркем, вы передумаете?
Кольцо оттягивало карман пижамных штанов, и Луиза боялась посмотреть вниз и увидеть, как оно выпирает на бедре.
– О чем вы, сэр? – Она прикрыла рот рукой, сделав вид, что широко зевнула. – Простите, я очень устал.
– Передумаете брать кольцо с моего умывальника.
Куинси заскулил. У Луизы зашумело в ушах от страха.
– Но, сэр, я не…
– Мистер Маркем, сделайте одолжение, не валяйте дурака. – Голос Сомертона был таким острым, словно мог резать сталь. Лицо стало мертвенно-бледным. – Поверьте, я сталкивался с более предприимчивыми воришками, чем вы.
Луиза уставилась на нос графа, большой и прямой, нос с древних римских золотых монет. Так, должно быть, чувствует себя бабочка перед тем, как ее протыкают булавкой.
– Кольцо не ваше, – буркнула она.
– Вы так думаете? Но ведь оно и не ваше.
Если его не достать из кармана, оно, пожалуй, прожжет дыру в пижаме.
– Ошибаетесь. Оно мое.
– Ваше? – Он язвительно хохотнул: – А вы наглец, сударь.
– Оно мое, – упрямо повторила Луиза.
– Такой дорогой перстень не может принадлежать мелкому клерку. Не исключаю, что оно изготовлено на заказ в единственном экземпляре. Мне еще не приходилось видеть такого необычного подбора камней.
– Это семейная реликвия. Единственное, что досталось мне от отца. – Она говорила уверенно, поскольку это была чистая правда.
– Ах, вот как! Семейная реликвия.
– Да. Уже несколько поколений.
Медные часы на каминной полке тикали медленно и как-то сурово. Куинси виновато жался к ее ногам. Сомертон стоял перед Луизой словно скала, полуобнаженный, великолепный в своей наготе, хитрый зверь, настороженно принюхивающийся к возможному врагу. На его груди дернулась мышца и сразу расслабилась.
– Семейная реликвия. Наследство от отца. Оно выпало из кармана во время нападения? – спросил он.
– Нет. Вор вытащил его из моего жилетного кармана до вашего появления.
– Хм.
Луиза молча ждала, когда он заговорит. Скажет, что она лгунья, и потребует кольцо. Заставит ее показать его, описать…
– Тогда почему вы не потребовали его там, на месте? – спросил граф.
– Не думал, что вы мне поверите. Сами говорите: мелкий клерк, и вдруг такая ценность. Я боялся, что вы заподозрите неладное.
– Но это действительно подозрительно, Маркем, чертовски подозрительно. – Сомертон быстрыми шагами подошел к ней и остановился… слишком близко. Ей пришлось задрать голову, чтобы встретиться с ним взглядом, выставив напоказ свою забинтованную шею.
– Значит, вы мне не верите. – Луиза опустила руку в карман и стиснула в кулаке кольцо.
От Сомертона пахло виски и табаком. Горячее дыхание щекотало кожу. Он медленно поднял руку и коснулся ее лица. Его палец скользнул по расцарапанной щеке вниз, задержался сначала в уголке рта, потом на кончике подбородка.
– Наоборот, мистер Маркем, я верю всему, что вы предпочитаете мне сообщить.
Луиза забыла, что надо дышать, стараясь осмыслить сказанное.
«Я верю всему, что вы предпочитаете мне сообщить». Неужели он произнес именно эти слова?
Ей показалось, что с души свалилась неимоверная тяжесть.
Она глубоко вздохнула и сделала шаг назад.
– Спасибо за доверие, ваша милость. Спокойной ночи.
Уже закрывая за собой дверь, она услышала последние негромкие слова графа:
– Пока не доказано обратное, мистер Маркем.
Глава 7
Лондон
Февраль 1890 года
В гостиной дома миссис Дьюк в Баттерси пахло, как в хлеву.
– Мои глубочайшие извинения, – сказал герцог и почесал голову под париком. – Мой сосед слева во время недавнего похолодания приобрел большую и не контролирующую себя свиноматку. Мы собираемся добиваться судебной защиты.
– Ничего страшного. – Луиза сняла шляпу и положила ее на столик у стены. Куинси спрыгнул на пол и подбежал по протертому восточному ковру к ногам миссис Дьюк. Одно ухо у него задорно стояло, на умильной мордочке читалась надежда.
– Я не забуду о тебе, малыш. – Герцог взял с подноса сандвич с ветчиной, отломил кусочек и бросил песику. Тот поймал угощение на лету и немедленно его проглотил.
– Зря вы его подкармливаете. Слуги на Честер-сквер его совершенно разбаловали, не говоря уже о сыне Сомертона. – Луиза осторожно опустилась на продавленный диван у камина. Опыт научил ее проявлять осмотрительность.
– Считай это моей компенсацией за свиноматку, – буркнул герцог. – Грейся, девочка моя. Сегодня ужасный холод.
– Вовсе нет, – усмехнулась Луиза. – Зимы в Хольштайне намного холоднее. Снег может идти много дней подряд. – Она потянулась к чайнику: – Можно?
– Конечно, зачем спрашиваешь. Я с утра уже проглотил три чашки кофе, пытаясь оттаять. Куда, к черту, подевалась эта неряха-служанка? Динглби! – крикнул он.
– Отвали, – донесся из глубин дома вежливый ответ.
– В наше время так трудно найти хороших слуг! – посетовал герцог.
Луиза склонилась над чашкой, дожидаясь, когда ароматный пар согреет лицо. Она отщипнула крошку кекса и положила ее в рот.
– Вы, как всегда, правы. Но скажите, есть какие-нибудь успехи? Вы получили известия от моих сестер?
Олимпия выбрал самый большой кекс и откусил его с отнюдь не женским изяществом.
– Я успел заметить, что больше всего вопросов задают те, кто хочет отвлечь внимание от себя.
– Отвали!
– Это еще что? Такие слова не пристало произносить германской принцессе.
– Я вошла в роль, как вы и советовали, – буркнула Луиза. – Я хочу знать, как поживают мои сестры. Вы уже много недель ничего о них не говорите.
Герцог прожевал кекс, проглотил и вытер салфеткой рот.
– Так вышло, что новости действительно есть. Думаю, скоро ты обо всем узнаешь из газет. Наниматель нашей дорогой Эмили раскрыл ее инкогнито.
Луиза со звоном поставила чашку на блюдце и вскочила:
– Что? С ней все в порядке? Она… она… жива?
– Жива и невредима, – поспешил успокоить ее герцог. – Ничего с ней не сделается. Более того, мужчина, о котором идет речь, в высшей степени порядочный человек. Он сделает ее счастливой, если только она даст ему шанс.
Луиза разинула рот:
– Она выходит замуж?
– Думаю, что да, хотя она об этом еще не знает. Если все пойдет хорошо, она еще до Благовещения станет герцогиней Эшланд… если не раньше. – Он деликатно кашлянул в платочек.
Луиза воинственно уперла руки в бока.
– Если все пойдет хорошо? Что вы хотите сказать?
– Ну, не знаю, в жизни всякое бывает. Возможно, мне все же не следовало отправлять тебя в логово Сомертона.
– Дядя, – проговорила Луиза, призывая себя к терпению. – Скажите прямо, моя сестра в безопасности?
– Она находится под защитой в моем доме на Парк-лейн, и ее прилежно охраняет сам герцог.
– Это не то же самое, что в безопасности.
– Моя дорогая Луиза, – терпеливо сказал герцог Олимпия. – Никто из нас не в безопасности. Ни один человек на этой земле. Каждый может в любой момент попасть под омнибус. Или почесать локоть и заработать сепсис. А еще есть тиф, чума, война. Перечислять можно до бесконечности.
– Теперь вы пытаетесь отвлечь мое внимание.
– Я хочу сказать только одно: в жизни постоянно приходится рисковать. Фортуна улыбается смелым. Как правило, дела идут своим чередом, но если воспользоваться благоприятной возможностью…
Луиза упала на колени перед креслом, на котором восседал герцог Олимпия, облаченный в небесно-голубое шелковое платье.
– Дядя, что вы сделали? – тихо спросила она.
Он взял ее похолодевшие руки в свои.
– Послушай меня, девочка. Мы, мисс Динглби и я, не сидели все это время сложа руки. Мы узнали, что в Англии действительно существует группа агентов, которые занимаются вашими поисками. Более того, нам стало известно, что они получают информацию от человека, который имеет представление о вашей ситуации. И мы считаем, что сможем обратить нарушение инкогнито Эмили себе на пользу.
Куинси, сидевший под столом в ожидании ветчины, повернул голову к Олимпии и заворчал.
– Иными словами, вы хотите использовать ее как приманку, – помертвев, проговорила Луиза, едва шевеля губами.
В гостиной материализовалась мисс Динглби:
– Мы составили великолепный план, предусмотрев все возможные осложнения. Мы устроим в доме герцога бал по случаю помолвки, шумный и пышный. Там в каждой комнате будут дежурить агенты. Герцог Эшланд будет охранять твою сестру лично.
Луиза встала и в упор взглянула на мисс Динглби, которая топталась на пороге, облаченная в серое платье служанки и накрахмаленный белый чепчик.
– Разумеется! Вы же, как обычно, все предусмотрели.
– Дорогая, мы занимались этим множество раз. Наши агенты великолепно обучены.
– И Эмили будет находиться посреди всего этого. Вы еще нарисуйте ей на лбу мишень.
– Луиза, я обещаю, что с ее головы не упадет ни один волосок.
Девушка подалась вперед и ухватила дядю за обтянутые шелком широкие плечи.
– Я не потеряю ее, вам понятно? Я потеряла мать, мачех, отца, мужа. Я не потеряю еще и сестер!
– Успокойся, девочка. – Герцог погладил ее по щеке и тепло улыбнулся. – Я все отлично понимаю.
– Сестры – все, что у меня осталось в этой жизни.
– Чепуха, – заявила мисс Динглби. – У тебя есть…
– Я понимаю, – повторил герцог. – И скорее пущу себе пулю в лоб, чем позволю причинить вред тебе или твоим сестрам.
Луиза опустила голову на массивные, укрытые шелком колени и в изнеможении закрыла глаза. Поэтому она не видела скептического и неодобрительного выражения лица мисс Динглби, взиравшей на них сверху. Теплый язычок лизнул ее лодыжку – девушка почувствовала тепло даже сквозь толстый шерстяной чулок.
– Все будет хорошо, – тихо сказал герцог.
Луиза не плакала. Она уже давно не позволяла себе этого. Принцесса не должна открыто демонстрировать свои эмоции. Она лишь почувствовала неприятное жжение в глазах и тяжесть на сердце. Неделя оказалась нелегкой. Да что там неделя – вся зима была тяжелой. Ей никогда не приходилось долго находиться в атмосфере, подобной той, что царила в доме графа Сомертона. Ей иногда казалось, что на деревянных половицах обозначены линия фронта и боевые порядки отдельных подразделений, а домочадцы скользили по коридорам на цыпочках, словно по минному полю. Люди, жившие в доме, будто в одночасье лишились всех жизненных сил. Их кто-то заморозил. Ввел в транс. И в таком состоянии они влачили унылое однообразное существование, которое и жизнью-то вряд ли можно назвать. В Хольштайнском замке всегда соблюдались строгие протокольные правила. Отец обращался с ней, наследницей престола, с подчеркнутой официальностью. Ее мать умерла при родах, а вслед за ней и мачехи. Тем не менее их дом был полон жизни, смеха и сестринской любви.
Она подумала об Эмили, златокудрой скромнице в очках. Неужели она действительно влюбилась в герцога? К этой мысли следовало привыкнуть. Жаль, что ни Луиза, ни Стефани не могут разделить с ней счастье и горе, неожиданные радости и разочарования, сладость предвкушения…
Интересно, а что это такое – сладость предвкушения? Ожидание счастья?
– Моя дорогая девочка, – герцог неловко погладил ее по голове, – ты хочешь мне что-то сказать?
Луиза подняла голову и отстранилась:
– Нет, ничего. Абсолютно ничего. Просто я сегодня немного устала. Вчера был долгий и утомительный вечер, потом я плохо спала, перебирая в уме несделанные дела…
– Ты что-нибудь заметила? Необычную активность? Записки? Письма? Визитеры?
– Нет.
– А как ведет себя его супруга?
– Леди Сомертон ведет себя как обычно. Она очень красива, добра и не занимается никем, кроме своего сына.
– Их сына.
– Да, их сына. Кстати, он очень симпатичный малыш. А она – замечательная мать. Но всячески старается держать мальчика подальше от графа. Мне кажется, он хотел бы стать лучшим отцом, но не знает как. Думаю, если она позволит мужу получше узнать ребенка…
– Да, все это очень интересно, но это их семейные дела. – Герцог нетерпеливо поерзал и глянул в окно, где стоял мрачный серый февраль. – Как ты думаешь, сейчас не рано для шерри?
– Определенно рано.
Мисс Динглби отклеилась от дверного косяка, у которого все это время стояла.
– Для шерри никогда не бывает рано, тем более лондонской зимой. Солнце уже садится.
– Да уж, – не могла не согласиться Луиза. – Англия летом намного приятнее.
– Так чего же ты стоишь столбом, Динглби? Иди и достань шерри из буфета, в который ты его спрятала. – Герцог дождался, пока стихнут шаги и начнут хлопать дверцы, и поспешно заговорил: – Послушай меня внимательно, Луиза. И учти, это не имеет ничего общего с твоими сестрами. Боюсь, пришло время для еще одного плана, который я обдумываю уже некоторое время.
– О нет, только не это. Нет, нет и еще раз нет! – Она попятилась и плюхнулась на диван. Куинси тут же вскочил ей на колени, всем своим видом показывая, что теперь он совершенно доволен своей собачьей жизнью.
– Слишком поздно, дорогая. Ты уже в нем участвуешь. – Он покосился на дверь гостиной. – Буду краток. Как тебе, должно быть, известно, граф Сомертон давно подозревает свою супругу в неверности.
– Ерунда. Возможно, она его не любит, но, безусловно, хранит ему верность. В этом не может быть и тени сомнений.
– Его подозрения обоснованы.
Читать бесплатно другие книги:
