Химия любви. Научный взгляд на любовь, секс и влечение Янг Ларри
Секс, разумеется, приводит к появлению детей. Миллионы мужчин во всем мире, которым женщины наставили рога, воспитывают не своих детей. Точные цифры неизвестны, результаты исследований широко варьируют в зависимости от региона исследования и многих других характеристик. По результатам опросов на Гавайях доля детей, появившихся на свет после измены мужу, составляет 2,3 процента, в Швейцарии – 1 процент, в Мексике – 12 процентов. Можно предположить, что в среднем на планете отцы растят (не догадываясь об этом) от 3 до 10 процентов чужих потомков.
Ради поддержания дискуссии давайте примем, что неверность в браке составляет от 30 до 40 процентов, в незарегистрированных моногамных отношениях – 50 процентов и что 10 процентов младенцев генетически не имеют отношения к мужчинам, которые считают себя их отцами. Во всем мире. Среди всех рас, племен и культур. Вывод очевиден: неверность – врожденная поведенческая черта по крайней мере некоторой части человеческой популяции. Так было всегда. Одна из самых знаменитых речей древнегреческого писателя и оратора Лисия – речь в защиту человека, убившего мужчину, которого он застиг в постели со своей женой: «Я никогда не подозревал, насколько я простодушен, полагая, будто моя жена – самая добродетельная женщина в городе», – сказал обвиняемый на суде.
Во все времена и во всех культурах противоречие между социальной моногамией и сексуальным влечением было источником различных неприятностей. Тысячи лет общество пыталось избавиться от него, силой загоняя половое поведение в рамки социальной моногамии, обуздывая, ограничивая и приструняя эротическое желание. Сам брак – узаконивание человеческой любви – это попытка структурировать половое поведение и ограничить его правилами. Во многих культурах, подвергшихся влиянию христианской традиции, брак предназначен для удержания эротического поощрения внутри прочной социальной связи, служит защитой от первородного греха. Общую тональность этого отношения установил Бл. Августин, который писал и проповедовал в конце 300-х – начале 400-х. Секс, учил он, это результат человеческого падения и изгнания из рая. Обращаясь к проблеме преступного желания, он утверждал, что в раю сексуальная страсть существовала не в той форме, которую она обрела после грехопадения. Ею полностью управляло рациональное «я». Оргазмы не доставляли яркого, умопомрачительного наслаждения, а были спокойными и находились в полной гармонии с идеальной утонченностью райского сада. Члены Адама и Евы соединялись размеренно, без рвения и страсти. Бремя сексуального желания и искушения стало частью наказания за отрицание Бога. Возвращение этой неприрученной дикости в узду разума – одно из главных обязательств человека перед Богом, если он когда-либо захочет вернуться в рай.
Если учесть, что человеческая сексуальность утратила эдемскую чистоту после грехопадения, людям стоило бы вообще не заниматься сексом, как считали некоторые отцы церкви. Но они признавали, что слабовольные будут испытывать мучительное искушение нарушить божественный план. Поэтому церковь дала им возможность выхода. Пусть люди отдаются во власть сексуального желания, но только в браке и при обстоятельствах, очерченных строгими правилами. Даже в браке секс для удовольствия или из похоти был смертным грехом: жена должна была беречь себя от любых действий, любых «распутных объятий», которые воспламеняли эротическое желание мужа. Нарушение этих правил влекло за собой тяжелую кару. За измену вы могли потерять собственность, семью и свободу. Но, несмотря на репрессии, множество людей продолжало изменять. Невзирая на ужасные последствия, они не могли совладать с процессами, идущими в их мозге и побуждавшими их к поступкам, которые грозили большими неприятностями.
Существовало «несовпадение между тем, что люди одобряли, и тем, чего они реально ожидали и что терпели», говорит нам Стефани Кунц, профессор истории и семейных исследований колледжа Эвергрин в Олимпии (штат Вашингтон). Это утверждение напоминает о том, как Мюррей отделял свою домашнюю жизнь от жизни с наркотиками, а еще о той пропасти, которая лежит между сексом на стороне и постоянной брачной связью. «Моралисты и философы воспевают верность и проклинают измену, но на деле это всего лишь абстракция, как и целибат, идея мира во всем мире и всеобщее благоденствие».
Кунц написала книгу «История брака: как любовь победила супружество». Она пишет, что даже в самые суровые времена сексуального подавления люди приспосабливались к обстоятельствам. Во многих средневековых городах Европы были легальные бордели. Высшее общество открыто признавало, что брак и романтическая любовь, в том числе эротическое стремление, – разные вещи. Романтическая любовь считалась высшей формой любви. «Согласно культу куртуазной любви истинное чувство может быть только вне брака», – рассказывает Кунц. Действительно, в книге XII века «Искусство куртуазной любви» Андре Капеллана первое правило звучит так: «Брак – не повод не любить». «Истинная любовь могла появиться только в адюльтере, – продолжает Кунц. – Брак являлся экономическим и политическим актом, а потому не имел отношения к подлинной любви. Люди женились или выходили замуж из практических соображений».
Европейская литература времен Чосера, конца XIII века, предлагает массу комических (и не очень) историй об изменах женам и наставлении рогов мужьям. Сюжет «Смерти короля Артура» Мэлори вращается вокруг романа Ланселота и Гвиневры. Однако нехудожественная литература – епархия церкви, поле ожесточенной битвы с распущенностью. Если читать церковные тексты того времени, может показаться, что основной заботой христианства была борьба с незаконным сексом. В XVI и XVII веках мужчины свободно говорили и писали, обращаясь, например, к своим тестям и шуринам, «о своих похождениях со служанками или о том, как подцепили сифилис от проститутки», со смехом говорит Кунц. Они рассказывали о новой служанке, которая хороша в постели, и были абсолютно уверены, что жены останутся в неведении. Однако то явление, которое жених поневоле Альфред Дулиттл в «Пигмалионе» Бернарда Шоу с отвращением называет «моралью среднего класса», существовало уже в дни Чосера. «Чосер был блестящим социальным историком», – объясняет Кунц. «Кентерберийские рассказы» – живая летопись борьбы с неприличным сексуальным желанием западноевропейского общества, постоянно изобретавшего самые разнообразные и противоречивые способы его усмирения. В этой летописи показано возникновение того, что в наше время считается идеалом брака. Одна из новелл, «История Франклина», рассказанная мелким землевладельцем среднего класса, повествует о супругах, также принадлежащих к среднему классу, – о спокойном, ничем не примечательном рыцаре и его жене Доригене, имеющей более высокий социальный статус. Ухаживая за своей женой, рыцарь обещает ей вести себя с ней не как хозяин, а как слуга и подчиненный, если на людях она будет поддерживать иллюзию власти мужа, чтобы защитить его репутацию. Супруга в свою очередь клянется быть верной и преданной. Иными словами, они заключают весьма современный равноправный договор. Следующий персонаж, дворянин Аврелий, был в отличие от верного рыцаря «слугой Венеры». Он влюбляется в Доригену и начинает ее преследовать. Он даже угрожает убить себя, если она не даст ему надежду. Наконец в отсутствие мужа Доригена, пытаясь спасти влюбленного сквайра, но при этом не потерять свою честь, обещает ответить ему взаимностью, если он сумеет изменить русло реки, что, как ей кажется, невозможно. Однако эти изменения происходят. Расстроенная Доригена признаётся мужу в том, что дала клятву, и тот, как истинно любящий человек, отвечает: она обязана сдержать свое обещание, но пусть никому не говорит об этом, чтобы не запятнать позором его имя. Тронутый честностью пары и их любовью друг к другу, Аврелий освобождает Доригену от клятвы.
«Такой была чосеровская модель равноправного брака, – объясняет Кунц. – В этом описании представлены зарождающиеся ценности партнерских отношений. Мы видим, что автор прославляет равноправие и взаимную верность мужа и жены в противоположность аморальному поведению высших и низших сословий. Это было началом идеализации брачных отношений и ценностей среднего класса. Чосер был очень прозорлив».
В центре идеи равноправного брака – образ женщины как неземного существа и неземная природа женственности. В дни Чосера женский эротизм воспринимался как нечто само собой разумеющееся. В период, начинающийся за три сотни лет до Чосера, и вплоть до XVIII века священники считали женщину источником порочного искушения. Женское желание воспринималось как нечто настолько пугающее, что породило миф о vagina dentate – зубастом влагалище. Но «к XIX веку, – говорит Кунц, – точка зрения на брак стала основываться на представлении о женской чистоте и благородстве». Чистая, благородная женщина, считавшая секс долгом и не совершавшая распутных действий, была не слишком интересна в постели. Неудивительно, что мужчины искали удовольствий на стороне. Отсюда и всем известные «двойные стандарты». Мужчина мог ходить к проституткам, иметь любовницу, но подобные действия не становились фатальными для брака. Жены не имели права возражать. «Я прочла множество дневников и писем. Мне попадались и такие, в которых женщина негодует на своего супруга, а родственники называют ее реакцию на поведение мужа неподобающей», – рассказывает Кунц о своем исследовании.
В 1920-е, в эпоху эмансипации, после выхода в свет книг, написанных нашим старым знакомым, Г. – У. Лонгом, американцы и европейцы вторично познакомились с идеей женского сексуального желания. Женщины обретали финансовую независимость и начинали жить самостоятельно, поэтому у них появлялось больше возможностей удовлетворять свои желания, в том числе вступая во внебрачные отношения. Такие авторы, как доктор Лонг, не ставили себе целью потворствовать изменам. Женская сексуальная свобода, говорит Кунц, должна была помогать в браке. С появлением руководств по брачному сексу у мужчин «не должно было оставаться повода искать связей на стороне, поскольку теперь они могли получить сексуальное удовлетворение дома». Половое просвещение было нацелено на средний класс. Низшие классы никогда не считались особенно нравственными, а у высшего класса уже имелось разрешение. Носителем общественной морали и нравственности, стальным стержнем, на котором держалась страна, был средний класс.
В 1930-е, по мнению Кунц, началась эпоха, в которой действовали более строгие, чем когда-либо, моральные нормы в отношении супружеской неверности, но это было время гораздо большей терпимости к сексуальным отношениям в целом. Пропасть между эротикой и брачным союзом исчезла. Браку, который удовлетворяет потребность человека в привязанности, в сексуальном плане больше ничего не мешает. Мы радуемся ему и ожидаем получить в нем максимум удовольствия и счастья. Многие браки, полагает Кунц, распались, не выдержав таких высоких ожиданий.
Здесь мы заканчиваем краткий экскурс в историю, который сделали, чтобы показать, как все 1800 лет западной цивилизации мир пытался разрешить главный парадокс любви: ее сосуществование с супружеской неверностью. Поначалу люди считали, что корень зла в сексуальном удовольствии, его считали греховным и относились к нему как минимум с порицанием, даже если речь шла о браке. Однако за последние сто лет сексуальное удовольствие стало одной из основ брачного союза. Все же независимо от того, как общество смотрит на брак и половые отношения, мужчины и женщины продолжают заниматься сексом на стороне, отступая от идеала моногамных отношений. Неверность проистекает не от распущенности нравов в обществе и не от давления жестких моральных устоев. Стремление к связи с другим мужчиной или другой женщиной скорее всего заложено в нашем мозге.
Предположим, вы молодой работник в рекламном агентстве. (Мы сделаем вас мужчиной, но, как доказала Сьюзен из Миннесоты во второй главе, с приливом эстрогена во время овуляции такой сценарий работает и для женщин. Просто смените для этой истории пол.) Так вот, однажды вы входите в лифт, собираясь подняться в свой офис, и видите красивую женщину. Она одета строго, но привлекательно: туфли на высоких каблуках, узкая юбка, волосы свободно спадают на спину. Она носит очки. Красивые женщины в очках нравятся вам с тех самых пор, как вы в тринадцать лет рассматривали в журналах фотографии сексуальных учительниц. Возникает немедленное и сильное влечение. Вы вступаете в зрительный контакт, обмениваетесь улыбками. Запускается цепь нейрохимических событий, которые мы описывали в предыдущих главах. Высвобождаются окситоцин и вазопрессин, в прилежащее ядро проникает дофамин, и у вас появляется мотивация сделать первый шаг. Однако вы не лабораторное животное, а человек, и сейчас ваш рациональный мозг активно подсказывает, что вы уже видели ее в доме своего начальника. Она – его невеста. Но даже если это не так, вы женаты, и пусть ваша сексуальная жизнь довольно скучна, а страсть первых лет брака рассеялась, вы любите свою жену. Вы не хотите ее потерять, а вы определенно ее потеряете, если она узнает, что у вас связь на стороне. Вы можете лишиться половины своих денег и собственности, не говоря уже о стоимости хорошего адвоката. Кроме того, сегодня на завтрак вы ели тонкую лапшу с чесноком и соусом из моллюсков. Вы довольствуетесь дружеским кивком, улыбкой, а когда двери лифта открываются, идете на свое рабочее место и с невольным вздохом садитесь за стол.
Это самоконтроль. Ваша медиальная префронтальная кора общается с миндалевидным телом, вентральной областью покрышки и прилежащим ядром. Она говорит:
«Прекрати!» Вы только что столкнулись с дилеммой «желание – благоразумие» и предпочли благоразумие.
Германские нейробиологи Эстер Дикхоф и Оливер Грубер подвергли испытуемых дилемме «желание – благоразумие», чтобы изучить функциональные различия в связи медиальной префронтальной коры и прилежащего ядра. Восемнадцать молодых добровольцев заполнили стандартные письменные анкеты, позволяющие изучить импульсивность и поиск новизны. В первой фазе теста они играли в игру, где им предъявляли по одному цветному квадрату. Они могли принять его или отказаться, нажав на кнопку. После каждого выбора им сообщали, привело ли это к маленькой награде – одному очку – или нет. Очки означали выплату денег, и чем больше очков они собирали, тем больше денег выигрывали. Это упражнение позволило им привыкнуть к тому, что деньги можно заработать, выбирая квадраты. Во второй фазе теста испытуемые занимались тем же самым, но на этот раз они находились в аппарате фМРТ, и в отличие от первой фазы у них была долговременная цель: собрать к концу игры определенный блок из трех цветов. Если им это удавалось, они получали много очков, означавших выплату большой суммы денег. Однако они могли выбрать цвет, который не был частью собираемого блока. Выбор такого цвета – «измена» по отношению к цвету, который они должны были собирать, – мог помочь им заработать дополнительное очко к своему окончательному счету. Рискуя, они получали шанс увеличить сумму. Но у этой «измены» был побочный эффект: неудача в выполнении задания с квадратом приводила к дисквалификации, при которой они лишались всех очков. Таким образом, проще было поставить себе долговременную цель не поддаваться искушению заработать как можно больше очков и играть, придерживаясь золотой середины. Иначе говоря, у испытуемых был стимул искать быстрое поощрение, хотя предполагалось, что они должны сосредоточиться на отложенном вознаграждении, собирая нужные цвета в заданный блок.
Если добровольцы выбирали немедленное вознаграждение, в их мозге наблюдалась повышенная активность прилежащего ядра и вентральной области покрышки. При столкновении с дилеммой «желание – благоразумие» эти области показывали слабую активность. Медиальная префронтальная кора подавала «стоп-сигнал». В результате оказалось, что у испытуемых, для которых, судя по данным анкетирования, были характерны самая низкая импульсивность и невыраженное стремление к новизне, происходит передача сигналов по обратной связи между медиальной префронтальной корой и прилежащим ядром. Таким людям удавалось наиболее успешно сосредотачиваться на долговременной цели.
Полученные данные согласовывались с результатами опытов на животных. При «столкновении желания и благоразумия» усиливалась отрицательная обратная связь между медиальной префронтальной корой, вентральной областью покрышки и прилежащим ядром. Это стало «первым свидетельством того, что у людей может быть сходный с животными механизм регуляции». Люди рождаются со склонностью удовлетворять насущные потребности, утверждают ученые. Когда что-либо, например возможность полового акта, запускает систему поощрения в нашем мозге, мы стремимся удовлетворить возникшее желание. Мы способны сдерживать это стремление ради достижения долговременных целей (например, ради сохранения связи с постоянным партнером), но успех такой «борьбы», по всей видимости, зависит от взаимодействия системы поощрения и медиальной префронтальной коры.
Мы уже не раз говорили о том, что существует несколько способов ослабить связь прилежащего ядра и медиальной префронтальной коры. Предположим, с тех пор как вы встретили женщину в лифте, прошло два года. Теперь она больше не невеста вашего начальника. Вас отправили в командировку в Коламбус, штат Огайо. Вы остановились в номере гостиницы «Хайатт» и снова поднимаетесь на лифте. Теперь, вместо того чтобы просто вежливо улыбнуться, роскошная женщина в очках спрашивает: «Вам нравятся эти типовые гостиницы?» Вы отвечаете, что здесь скучно, поскольку единственное, что можно делать в Коламбусе, это смотреть футбол по местному телеканалу. И вот спустя недолгое время вы уже сидите в баре гостиницы. Вы покупаете ей коктейль «Манхэттен» и смеетесь шуткам друг друга, хотя они совсем не смешны, однако голос вашей медиальной префронтальной коры приглушен алкоголем, и тонкий юмор для вас сейчас не принципиален. Ее рука касается вашего плеча. Она смотрит вам прямо в глаза. Выделяется немного окситоцина. В прилежащее ядро поступает дофамин, и сексуальное желание, убаюканное узами брака, вдруг просыпается. Вы больше не думаете о своей жене или стоимости адвоката по разводам.
Как и люди, самцы и самки полевок иногда занимаются сексом на стороне. Однако, как мы упоминали ранее, когда самец привязывается к своей подруге, его система поощрения изменяется, и они атакуют незнакомых самок. Кроме того, у большинства самок не возникает привязанности к другому самцу, если их партнер погиб или исчез. Как же объяснить этот парадокс? Вазопрессиновая цепь самца полевки управляет его привязанностью к территории и помогает поддерживать моногамную связь. До формирования привязанности к партнерше у него не было потребности защищать свое жизненное пространство, но когда привязанность возникла, он будет нападать на чужую самку (или самца) – нарушителя. Если же он покидает личную территорию – «отправляется в командировку», чтобы отыскать пищу и принести ее жене и детям, и вдруг встречает по пути чужую самку, у которой началась течка из-за другого самца, он ощутит искушение, перед которым может не суметь (или не захотеть) устоять. Возникновение привязанности к партнерше действительно меняет его мозг, и он становится зависим от своей супруги. Но это не значит, что у него исчезло сексуальное желание, появляющееся в ответ на приятный запах фертильной самки. Если таковая окажется поблизости, сексуальное влечение может оказаться сильнее потребности защищать свою территорию и печься о партнерше. Включится система поощрения за обнаружение партнера, и самец будет стремиться к спариванию. У него нет намерений тратить время и силы на ухаживание. Если самка не в течке, он не обратит на нее внимания. Но если она готова к половому контакту, он с радостью заведет с ней короткую интрижку, как те 60 процентов мужчин, которые, по их словам, поддались искушавшим их женщинам. После этого у самца полевки не сформируется предпочтение новой самки, так как его мозг уже реорганизован: «переключатель» уже переставлен из положения «нравится» в положение «требуется». Самец прочно связан со своей первой партнершей. Дальше он ведет себя примерно так: легкое объятие – «Это было здорово, спасибо», и он возвращается домой как ни в чем не бывало.
Вторая половина той пары, которую мы сейчас описали, ведет себя столь же легкомысленно. Уровень ее эстрогена повысился, поскольку у нее началась течка в ответ на запах партнера. Сейчас она осталась в одиночестве, отправившись на поиски пищи, или сидит в гнезде, пока ее партнер отлучился. Мимо проходит незнакомый самец. Под влиянием запущенной системы поощрения самка позволяет ему с нею спариться, после чего возвращается домой или ждет своего самца. Их отношения не меняются.
Поведением каждой из полевок-изменниц управляет стрессовая система кортиколиберина, который поддерживает их привязанность и побуждает возвращаться домой. Им не нравится быть отдельно друг от друга. Просто так случилось, что у них был секс с другой полевкой. И поэтому определенный процент полевок, как и определенный процент человеческих детей, не является генетическим потомством самца – хозяина гнезда.
Изменники-полевки и изменники-люди создают главный парадокс моногамии. Если вы хотите секса, то почему не получаете его дома? Для чего рисковать? Природу не обманешь. Когда живущий в неволе самец мартышки-игрунки впервые знакомится с самкой, он приходит в сильное возбуждение. Первые десять дней они с подругой спариваются в среднем три раза каждые полчаса. Они образуют моногамную связь. Но через два месяца отношений они вообще перестанут заниматься сексом, хотя будут обниматься гораздо чаще, чем в первые дни знакомства. Фактически, говорит изучающий эту модель Джеффри Френч из университета Небраски, за восемьдесят дней игрунки «превращаются из молодых влюбленных в старую супружескую пару». Они могут не заниматься сексом, но у них сформировалось то, что, с точки зрения Кунц, можно назвать равноправным браком.
Когда мотивация на поиск партнера для секса уменьшается, у самцов снижается уровень тестостерона. Как и уровень гормона стресса. Зато повышается концентрация эстрогена. Они успокаиваются. «Что происходит, когда люди вступают в брак? – спрашивает Джим Пфаус. – Теперь, когда секс доступен в любое время, они перестают им заниматься!» Он немного преувеличивает, но в целом это правда: чем дольше люди женаты, тем реже они занимаются сексом. Согласно национальному опросу Института Кинси по исследованию секса, пола и репродукции, проведенному в 2010 году, 16 процентов женатых мужчин-американцев в возрасте 40–49 лет занимаются сексом «несколько раз в год или раз в месяц». Лишь 20 процентов женатых мужчин из этой возрастной группы говорят, что занимаются сексом «два-три раза в неделю», 37 процентов женатых мужчин в возрасте 25–29 лет (не так долго состоящих в браке) утверждают то же самое. Показатели для женщин примерно такие же.
На частоту сексуальных контактов и мотивацию влияют многие факторы, включая детей, работу, счета, здоровье и физическую форму, однако нет сомнений, что спад обусловлен нейрохимией. У женатых мужчин уровень тестостерона гораздо ниже, чем у холостых. То же наблюдается у игрунок. У них больше концентрация эстрогена и меньше – гормона стресса: у них возникла привязанность, и они спокойны. Они гладят друг друга по спине, и это означает только поглаживание. Длительная совместная жизнь снижает сексуальный интерес к партнеру. Печально, но факт. Это не значит, что люди или обезьяны больше не хотят заниматься сексом – они хотят. Но секс с тем же самым партнером не обещает ничего экстраординарного. Поисковое поведение, направленное на спаривание в целом, слабеет: у них меньше стремление к сексу как с собственным, так и с новым партнером.
Не исключено, что потеря сексуального интереса имеет приспособительное значение. Самцы, которые бегают повсюду, отыскивая, с кем бы спариться, – не лучшие отцы. Изменение нейрохимических процессов, которое сопровождает формирование привязанности, помогает нам концентрироваться на основной задаче – воспитании детей. Если самец гуппи долгое время живет с одной самкой, он гораздо меньше интересуется сексом и вкладывает больше сил в поиск еды. Поскольку рыбы растут всю жизнь, такие самцы со временем достигают более крупных размеров, они сильнее и крепче тех особей, которые постоянно меняют партнерш. Эти самцы вкладывают больше сил в спаривание и меньше – в поиск пищи, в очередной раз доказывая, что жизнь плейбоя – дорогое удовольствие.
Отсутствие сексуального желания между партнерами, состоящими в долговременных отношениях, – лишь часть явления, открытого около пятидесяти лет назад и названного – хотите верьте, хотите нет – в честь тридцатого президента США. По иронии судьбы Калвин Кулидж – наименее подходящий кандидат на то, чтобы стать символом сексуальности. Он занимал руководящий пост в «ревущие двадцатые». Тогда процветал фондовый рынок, все были помешаны на джазе, модницы коротко стригли волосы. Кулидж – скупой на слова уроженец Новой Англии. Его прозвище – «Молчаливый Кэл» – отражает уравновешенный характер и энергичный ум. Если его сегодня вспоминают, то в основном за две фразы. Первая из них: «Главный бизнес американцев – это бизнес». Другое высказывание – скорее анекдот, чем правда, но тем не менее авторство приписывают именно ему. Итак, как-то раз Кулидж и его жена приехали на одну ферму. Показывать ее вызывался сам хозяин. Сначала он устроил экскурсию жене президента. В момент, когда маленькая делегация прибыла на скотный двор, петух как раз забрался на курицу. Поскольку при этой сцене присутствовала женщина, фермер слегка смутился. Миссис Кулидж, заметив его замешательство, попыталась сгладить неловкую ситуацию и задала технический вопрос: «Часто ли спаривается петух?» «Десятки раз в день», – ответил фермер. Миссис Кулидж улыбнулась: «Передайте это президенту». Позже, приведя на скотный двор президента и заметив петуха, фермер выполнил просьбу миссис Кулидж, сообщив ее мужу любопытный факт из жизни птиц. «Все время с одной и той же курицей?» – спросил Кулидж. «Нет, с разными», – ответил фермер. «Передайте это миссис Кулидж», – язвительно сказал президент.
На протяжении сорока лет ученые пытались решить проблему, возникавшую во многих лабораториях, где работают с крысами. Самцы, живущие с одной самкой, какое-то время активно с ней спаривались, а затем переставали это делать и становились «непродуктивными». Наконец решение было найдено. Оказалось, всё, что требуется для воодушевления самца, – поместить в клетку новую самку. Тогда вялые самцы вновь становились активными партнерами. Это явление назвали «эффектом Кулиджа». Через пятьдесят лет стало известно, что он характерен не только для крыс, но и для всех млекопитающих, а также для некоторых других животных, далеко отстоящих от зверей на эволюционной лестнице, например для улиток-прудовиков и жуков.
С одной из сторон «эффекта Кулиджа» – неуклонным угасанием страсти – сталкивались многие человеческие пары. Когда физическое влечение исчезает, ослабевает и связь между людьми, они испытывают меньше восторга, взаимной благодарности и желания близости. Если прежде у пары были трудности, скрываемые покровом страсти, теперь они обнажаются. А вот вторая сторона «эффекта Кулиджа» – возобновление сексуального влечения и восстановление сексуального поведения – прекрасный пример того, как соблазнительна может быть новизна, то есть пример того, как появляется соблазн измены. В момент, когда возникает внутренний конфликт между желанием и благоразумием, оказывается, что животные, равно как и люди, по-разному реагируют на этот соблазн.
Фред Мюррей любил новизну и новые ощущения. Жажда наркотиков была очень сильной и прервала его связь с женой и даже с дочерью. У него появилась новая возлюбленная, но в конце концов восторг, который он испытывал от этих отношений, тоже прошел. Один и тот же стимул, регулярно используемый одним и тем же образом, притупляет действие дофамина, система поощрения у наркоманов, как мы говорили, переключается с симпатии на потребность. Вы употребляете все больше и больше наркотиков, чтобы продолжать испытывать кайф, пока окончательно не изматываете свой организм на этой беговой дорожке наслаждения. Но если сексуальное удовольствие уходит из долговременных отношений с человеком, вернуть его увеличением дозы не получится. Конечно, вы можете попробовать, но особо не доверяйте книгам, которые дают рекомендации по тому, как внести свежую струю в сексуальную жизнь, и журнальным статьям, где гуру любви и секса делятся своей мудростью. Существует крайне мало моделей женского белья, сексуальных позиций и методов романтического толка, которыми вы можете попытаться разжечь потухший огонь отношений и придать вашей любви ту энергетику, какая была в самом начале. Однако если не считать возраста, снижающего, как это ни печально, сексуальное желание, жизнь с одним человеком не уменьшает нашу способность получать удовольствие от секса в целом. Мы крепко привязаны друг к другу, зависимы, испытываем меньшее сексуальное влечение, но вполне можем интересоваться сексом с новыми людьми. Судя по всему, на нашу готовность потакать этому интересу сильное влияние оказывает генетика. Линн Черкас и ее коллеги из Великобритании провели широкое исследование, в котором обследовали 1600 пар женщин-близнецов в возрасте от 19 до 83 лет. Почти у четверти пар была сексуальная связь на стороне. При этом однояйцевые близнецы обманывали партнеров в полтора раза чаще, чем разнояйцевые, точнее, разница между одно– и разнояйцевыми близнецами составила 41 процент. За это различие отвечает наследование: существует четкая связь между генами и поведением.
Около 17 процентов женщин, обманывавших своих партнеров, как и проповедник Джимми Сваггарт, считали, что поступают плохо, однако все равно делали то, что делали. Их представления о морали, по мнению ученых, сложились под влиянием среды, в которой они росли. Эти 17 процентов женщин бунтовали против моральных правил, навязанных им семьей и школой, и следовали другому, более сильному мотиву.
Такие ученые, как Пфаус, исследовавший поощрение, установили, что «эффект Кулиджа» возникает потому, что присутствие нового стимула – нового полового партнера – высвобождает дофамин в прилежащее ядро. Новый стимул, как новый аккумулятор в автомобиле, запускает двигатель желания, и система поискового поведения пробуждается к жизни. Старый ключ забил вновь. Грызуны отправляются на поиск сексуальных контактов. Люди начинают ходить в тренажерный зал, делают новую стрижку, покупают новую одежду.
Впрочем, для возникновения «эффекта Кулиджа» человек должен ценить новизну и иметь достаточно смелости, чтобы ее искать. Вы должны быть готовы лишиться уюта и покоя, обеспеченного привычным порядком вещей либо в буквальном смысле (то есть покинуть дом), либо в образном, например отказаться от прежней привязанности. Приключения всегда чреваты риском. Вы можете устроить охоту на чужого партнера, которого к тому же охраняют, иногда вопреки его желанию. Человек, в защиту которого Лисий произнес речь, убил любовника своей жены. Шон Малкахи, чей брат пытался соблазнить его девушку, дал волю гневу, убив кота. В начале 2012 года Шеннон Гриффин из Гренбери (штат Техас) была арестована за убийство любовницы своего мужа в Канзасе. Она совершила преступление спустя несколько часов после того, как узнала об интрижке.
Животные тоже охраняют своих партнеров, и соблазнитель сильно рискует. Готовность к риску зависит от конкретной особи. Возьмем, к примеру, птиц. Зебровые амадины – маленькие яркие птицы, обитающие в Австралии. У них красно-оранжевый клюв, белая грудка, серая спина и черно-белый хвост. Оранжевые перья на щеках самцов придают им сходство с джазовым трубачом Диззи Гиллеспи. Зебровых амадин часто используют в разнообразных научных исследованиях, и одна из причин такого внимания к ним заключается в том, что они, как и многие виды птиц, формируют пожизненные моногамные пары. Тем не менее некоторые особи обманывают своих партнеров. Вольфганг Форстмайер вместе с коллегами из лаборатории Барта Кемпенера в германском Институте орнитологии решил разобраться, что побуждает их к измене. Исследования он проводил на колонии зебровых амадин, живущих в неволе. По его мнению, с точки зрения эволюции птицы кое-что выигрывают от неверности.
Выгоды для партнеров мужского пола достаточно очевидны. Самцы зебровых амадин, как и самцы человека, производят много спермы. Распространяя сперму среди множества самок, они передают гены большему числу своих потомков. Строгая сексуальная моногамия ограничивает эту возможность. Что касается самок, здесь все сложнее. Самцам не требуется вкладывать много ресурсов в производство «внебрачных» птенцов, они не обязаны находиться рядом, чтобы помогать их выращивать. А вот самкам приходится хорошо потрудиться независимо от того, кто отец их потомков, однако они не только отвечают на ухаживания незнакомых самцов, но и сами стараются их соблазнить. Ученые уже пытались объяснить поведение изменниц тем, что самки заботятся о «качестве» будущего потомства. Они хотят отыскать другого самца, наделенного выгодными для будущего потомства признаками, которых нет у постоянных партнеров, поэтому и стремятся подцепить какого-нибудь привлекательного парня. Есть данные о том, что самкам приматов и человека тоже свойственно подобное поведение, особенно на стадии овуляции. Некоторые самки приматов используют натуральный обмен, соглашаясь на секс за ягоды или мясо, поскольку такие «подарки» означают, что самец, предлагающий себя в любовники, – хороший добытчик.
Форстмайер не то чтобы опроверг предложенное объяснение, но модифицировал его. Он обнаружил, что для связи на стороне самки предпочитают Клуни птичьего мира, впрочем, в случае зебровых амадин внешний вид – далеко не самое главное. Ученый провел многомесячные наблюдения за более чем 1500 особями, жившими в неволе, и пришел к выводу, что дело действительно в генах, но эти гены не обязательно отвечают за внешний облик птиц. Одни самцы пускались во все тяжкие чаще, чем другие. В целом их поведение зависело от генов, полученных от отца и проявляющихся в их характере. Чем активнее самец стремится к сексуальным контактам, тем больше у него партнерш и больше потомков. Но не только симпатичные самцы искали секса на стороне – так же поступали и вполне обыкновенные птицы, а значит, в популяции из поколения в поколение распространяются не только гены привлекательной внешности – потомкам передаются гены «поиска новизны и приключений», гены «смелости».
Исследовательская группа разработала систему оценивания реакции самок на попытки соблазнить их. С ее помощью удалось установить, что склонность самок к обману партнера также связана с генами, унаследованными от отцов. Самцы, занимающиеся сексом со множеством самок, спариваются чаще, их сыновья и дочери тоже склонны к изменам. Черты, благодаря которым самцы успешнее спариваются, влияли и потомков-самок, несмотря на то что самкам подобная неразборчивость может стоить недешево: птенцы самок-изменниц не такие крупные, как у добродетельных жен. Как заключил Форстмайер, промискуитет – черта, в значительно мере наследуемая обоими полами. Некоторые особи рождаются со склонностью к сексу на стороне.
Среди птиц много изменников. Самки крапивника ночи напролет проводят с жиголо. Примерно третья часть яйцеклеток саванной овсянки оплодотворяется не ее постоянным партнером.
В конце 2011 года международная группа европейских ученых объявила о результатах трехлетнего наблюдения в дикой природе за 164 гнездами больших синиц. Тринадцать процентов птенцов рождались от внебрачных связей. Внешний вид птицы играет свою роль, но индивидуальные черты характера гораздо важнее. У «смелых» самцов было больше птенцов от разных самок, чем у «застенчивых» самцов, сохранявших верность партнерше. У «смелых» самок тоже было больше внебрачных птенцов. Однако ветреные самцы и сами чаще оказывались обманутыми: пока этот тип летает по своим делам, его партнерша принимает гостей. На первый взгляд, личность птицы не влияла на ее вклад в численность популяции: и «застенчивые», и «смелые» самцы производили примерно одинаковое количество потомков. Однако индивидуальные наклонности оказывают влияние на вероятность, с которой «застенчивые» и «смелые» птицы вступают во внебрачную связь.
Исследователи лаборатории Кемпенера обнаружили у большой синицы вариант гена, от которого зависит, насколько общительным, открытым, смелым и любящим новизну является его обладатель. Это ген рецепторов дофамина, птичья версия человеческих рецепторов D4 (другое обозначение – DRD4). Генов, с которых считывается информация при синтезе рецепторов дофамина, несколько. Но этот ген – один из важнейших: рецепторы D4 расположены в основном в префронтальной коре.
В 2010 году группа, состоящая из специалистов нескольких наук, которые работают в университете Бингхэмптона в штате Нью-Йорк и в университете Джорджии, исследовала изменчивость человеческой индивидуальности на всех уровнях, вплоть до повторяющейся последовательности гена рецептора D4 (это последовательность наподобие «мусорной» ДНК в гене avpr1a полевок, найденной Ларри). Люди, имеющие один или несколько вариантов гена, содержащего семь повторяющихся фрагментов и более (обозначаются 7R+), были более склонны к новизне, приключениям и поиску острых ощущений. У обладателей 7R+-повторов иное распределение дофамина и его рецепторов в мозге, и он действует иначе в системе поощрения и медиальной префронтальной коре. У таких людей чаще наблюдались синдромы дефицита внимания и гиперактивности, наркомания и алкоголизм. Они были склонны рисковать деньгами – играть в азартные игры и делать рискованные вложения. Конечно, никому не хочется стать алкоголиком или тем, кто бросает деньги на ветер, играя в рулетку, но у носителей 7R+-повторов есть и другая перспектива: такая же генетическая особенность свойственна людям, которые не боятся опасностей, искателям приключений, чья деятельность способствует развитию человеческого общества. Такие люди часто становятся мигрантами, заселяя новые земли. Ген с 7R+ дал человечеству изобретателей, амбициозных и предприимчивых.
Вооружившись собранными данными, ученые провели еще одно исследование, в котором участвовало около двухсот молодых мужчин. Проверяли их склонность к импульсивному поведению, способность дожидаться «отложенного» вознаграждения, детали их сексуальной жизни и отношений. Затем у всех испытуемых взяли пробы для обнаружения 7R+-повторов в гене рецептора D4. Те, у кого имелся хотя бы один вариант гена с 7R+, на 50 процентов чаще изменяли своим постоянным партнерам, чем те, у кого гена не было. У носителей был более чем в два раза выше показатель уровня промискуитета. Половина носителей говорили, что обманывали своего постоянного партнера. Среди испытуемых, не имевших гена, доля изменщиков составила всего 22 процента, к тому же по сравнению с этими 22 процентами носители 7R+-повторов чаще вступали во внебрачные связи.
Возможно, это природная необходимость, чтобы в моногамных популяциях некоторый процент особей вступал во внебрачные связи. Благодаря им в популяции быстро распространяются и закрепляются какие-то полезные признаки. Ученые предположили, что ген рецептора D4 подвергается отбору в процессе эволюции. В трудные, опасные времена, когда будущее непредсказуемо, популяции необходимы смелые, предприимчивые люди. В спокойные времена изобилия потребность в них уменьшается. «В условиях, когда бродяжническое поведение адаптивно, давление отбора на 7R+ положительное, а когда адаптивно домашнее поведение, давление отбора на 7R+ отрицательное». Интересно, что полигамные индейцы яномами, живущие на Амазонке, часто являются носителями 7R+.
Как мы уже сказали, ген рецептора D4 – не единственный ген дофаминовых рецепторов, от которых зависит способность человека поддаваться импульсивным желаниям, искушению новизны и острых ощущений. Тот самый процесс перестройки мозга у наркоманов и степных полевок, в котором мозг переключается с «нравится» на «требуется», с жажды нового на поддержание существующих отношений, зависит от взаимосвязи двух других дофаминовых рецепторов – D1 и D2. Джошуа Букхольц, помощник профессора психологии в Гарвардском университете, изучает людей, у которых мало рецепторов D2 в полосатом теле – области человеческого мозга, которая охватывает прилежащее ядро и тесно связана с миндалевидным телом, медиальной префронтальной корой и основными структурами, производящими дофамин. Он обнаружил, что малое количество D2 в полосатом теле указывает на склонность к наркомании. «Сталкиваясь с новым стимулом или чем-то, что может сулить вознаграждение, – говорит он, – такие люди физически не способны приглушить дофаминовые сигналы. Поэтому большой выброс дофамина создает чрезмерное стремление к объекту, вызвавшему дофаминовый ответ. Обнаружив стимул, связанный с вознаграждением, они испытывают более сильное желание».
Таким стимулом могут оказаться деньги, еда, наркотики или что-то эротическое, но чем бы это ни было, медиальная префронтальная кора не справляется со своей работой либо вообще «молчит». Эти люди, говорит Букхольц, в большой степени склонны к импульсивному поведению. Они «чаще нарушают брачные связи, ведут беспорядочную половую жизнь и в целом демонстрируют рискованное поведение – не соблюдают моральные нормы, связанные с моногамией и совместным партнерством».
История изучения дофаминовых рецепторов и их роли в работе разных областей мозга очень запутанная. Знания об их значении для человека Букхольц называет «хаотичными», поэтому пока рано называть D4 «геном измены» или утверждать, что из человека с малым количеством рецепторов D2 выйдет плохой шпион, потому что он мгновенно попадет под влияние какой-нибудь Маты Хари. И все же, несмотря на то что детали дела выглядят расплывчато, общая картина постепенно проясняется. «Вариации на уровне поведения», наблюдаемые у людей, объясняет Букхольц, «зависят от вариаций на уровне нейробиологии».
Стефани Кунц скептически относится к «жесткой модели человеческого поведения». «Я придерживаюсь промежуточной позиции. Думаю, люди запрограммированы и на моногамию, и на внебрачные связи. В нас есть оба желания, обе способности». По ее мнению, в ту или иную сторону нас склоняет общество.
Возьмем охрану партнера. Как замечает Кунц, охрана партнера свойственна человеку и является основным признаком моногамии, и этому есть социологическое объяснение. «Там, где выживание зависит от умения делиться в противоположность собственничеству, охрана партнера слабее», – говорит она об индейцах бассейна Амазонки, традиционно практикующих форму общинного воспитания детей многими родителями. Беременные женщины занимаются сексом с несколькими мужчинами. Каждый из них вкладывает в ребенка часть себя, а значит, обязан помогать в его выращивании. «Но когда разница в богатстве и социальном статусе становится значительной, в обществе сразу происходит сужение обязанностей». Собственность и статус передаются генетическому потомку. В семьях формируются связи, основанные на генеалогии. Незаконнорожденный ребенок воспринимается как чужак. «Насколько я понимаю историю, люди начинают очень строго относиться к женскому целомудрию, если не хотят иметь ребенка со стороны, чей отец или иные родственники могут посягнуть на собственность и богатство семьи, в которой этот ребенок воспитывается», – говорит Кунц.
До Первого Латеранского собора римско-католические священники нередко обзаводились женами, но вот в 1123 году церковь постановила: «Мы полностью запрещаем священникам, дьяконам, иподьяконам и монахам иметь наложниц и вступать в брак. Согласно постулатам священного канона мы утверждаем, что браки, заключенные этими людьми, должны быть расторгнуты, а сами они приговорены к наказанию». Одной из причин этого постановления, помимо традиционного порицания телесных удовольствий, служили опасения Рима, что потомки этих священников унаследуют церковную собственность. Священники были «женаты» на матери-церкви, а она не терпела конкурентов. Монахиням полагалось воздерживаться от половых контактов, потому что они были Христовыми невестами. Отношения с кем-либо другим считались изменой.
Точка зрения Кунц не противоречит мнению Ларри: в подобных случаях срабатывают врожденные нейронные механизмы. По своей сути богатство, собственность, кровное родство – это территория. А мужчины для своих партнерш – это дети, поэтому нет ничего удивительного, что женщины стараются за ними присматривать. Вспомните, во второй главе мы рассказывали, что мужчина активнее охраняет партнершу, если чувствует, пусть бессознательно, что его возлюбленная овулирует. Охрана партнера – поведение, свойственное всем моногамным и многим полигамным животным. Как мы неоднократно подчеркивали и как утверждает Кунц, немаловажную роль в этом явлении играет окружающая среда. К примеру, ген avpr1a очень пластичен: он реагирует на социальную обстановку, в которой обитает индивид. Нэнси Соломон из университета Майами в Оксфорде (штат Огайо) изучала полевок, помещая их в искусственную среду, имитирующую естественные условия, на время, примерно равное продолжительности их жизни в дикой природе (около четырех лет). Она обнаружила, что число самок, с которыми спаривались самцы, и общее число зачатых этими самцами детей в большой степени зависели от того, какой вариант гена avpr1a был у самца. Но полученный результат также означает, что самки обманывали своих партнеров, принося на свет малышей, которые не являлись генетическими потомками их «мужей».
Используя искусственную природную среду, Алекс Офир проследил зависимость между частотой внебрачных половых связей у самцов и распределением вазопрессиновых рецепторов в двух областях их мозга – в коре задней части поясной извилины и латерально-заднем таламусе (эти структуры связаны с умением ориентироваться в пространстве и памятью). У самцов, которые наиболее часто оплодотворяли незнакомых самок, в этих областях было мало рецепторов.
Согласно данным, полученным на зебровых амадинах, около 28 процентов птенцов, рожденных в неволе, имели отца со стороны, а среди диких птиц эта цифра составила примерно 2 процента.
Вспомним большое исследование близнецов в Великобритании, по результатам которого 17 процентов женщин, изменявших мужчинам, нарушали собственные моральные принципы. Вероятно, некоторое число женщин, склонных к измене, но способных следовать общественным правилам, так не поступали. Если бы окружающая среда не ставила ограничений на внебрачный секс, они могли бы поддаться своей природной склонности.
Культура – отражение деятельности нашего мозга и возникающих при этом конфликтов. Привязанность к партнеру конфликтует с сексуальным желанием. Поэтому мужчины изобрели пояс верности и паранджу, наносили увечья женским гениталиям. Мы узаконили брак и наказание за попрание брачного обета. Развод стоит недешево, изменников часто подвергают публичному позору, а их карьера рушится. В армии США вас могут осудить за нарушение положений Единого военно-судебного кодекса, в которых сказано об измене. Всё это – попытки общества воззвать к здравомыслию: увеличивая цену неверности, оно старается ограничить наше желание секса на стороне.
Вероятно, держать нас в строгой узде необходимо, ведь нас тянет в разные стороны. Мы находимся между двумя центрами притяжения – привязанностью к партнеру и сексуальным желанием. Это противостояние могло возникнуть в ходе эволюции. Миллионы лет между мужчинами и женщинами идет война личных интересов. Женщины непрерывно ищут лучшие из возможных генов для своего будущего потомства. Чтобы в этом преуспеть, они должны быть фертильными (способными к деторождению) и при этом достаточно смелыми, чтобы, пользуясь своей фертильностью, находить партнера вне брака. Мужчинами руководит стремление как можно шире распространить собственные гены в популяции, но при этом не дать своей женщине спариться с другими мужчинами, особенно когда она фертильна. Поэтому мы ревниво охраняем партнеров и создаем культурные нормы сексуальной моногамии, узаконивая тем самым свое естественное стремление. Мы требуем моногамии от тех, кого любим, но далеко не всегда – от самих себя.
На страницах этой книги вы увидели, как «вариации на уровне нейробиологии» создают различия в поведении: вспомните крыс Франсез Чампейн, холостяков-полевок Тодда Ахерна, научный прорыв Ларри, исследовавшего работу рецепторов вазопрессина и окситоцина, влияние половых стероидов на развивающийся в матке плод. Особенности нейробиологии особи могут влиять на ее будущие половые отношения и сексуальную жизнь, в том числе на длительность постоянной связи и склонность к сексу на стороне. Так, Кристина Дюранте, с которой вы встречались во второй главе, выяснила, что женщины с высоким от природы уровнем эстрогена больше настроены на сексуальные отношения с мужчиной, не являющимся их постоянным партнером. Кроме того, они склонны завязывать и разрывать и снова завязывать и разрывать моногамные отношения, находясь в постоянном поиске все более красивого, богатого и умного парня. Мы рассказывали и об особенностях носителей варианта гена AVPR1A с номером 334, который содержит последовательность RS3. Эти люди, а также те, кто в младенчестве страдал от недостатка внимания и общения, нередко не способны к созданию крепкого союза с половым партнером и имеют больше половых контактов на стороне.
Уже сделаны исследования, свидетельствующие о том, что среди мужчин и женщин с более высоким уровнем тестостерона многие имеют больше сексуальных партнеров по сравнению с людьми, у которых этот показатель ниже. У таких людей меньше выражен «эффект Кулиджа», вернее, та его сторона, которая касается снижения уровня тестостерона при долгой совместной жизни с партнером. При изначально высоком базовом уровне гормона относительное его снижение не так заметно, и человек остается мотивирован на поиск сексуальных контактов.
Можно сказать иначе: нейробиологические вариации влияют на нашу индивидуальную способность бороться с собственными побуждениями. Многих тревожит и даже оскорбляет мысль о том, что наша «химия» – гены, дофамин и другие упомянутые нами сигнальные молекулы – вносит настолько большой вклад в то, что мы привыкли считать моралью и нравственностью. Но природе не свойственны мораль и нравственность. Она просто такая, какая есть.
Появляется все больше данных о том, что склонность к неверности, по крайней мере у некоторых людей, – врожденное качество и что сексуальный авантюризм – неотъемлемый элемент моногамной социальной системы. Возможно даже, необходимый элемент. Однако люди нередко пытаются полностью встроить свое сексуальное влечение в привязанность к одному партнеру. Это не так-то просто сделать. Большинство из нас ценит социальную моногамию. Многие, хотя не все, ценят сексуальную моногамию как условие прочной связи. Но социальная моногамия притупляет желание заниматься сексом с одним и тем же партнером, искушая нас заняться этим с кем-то другим. Из-за некоторых врожденных особенностей в строении мозга мы клюем на новый половой стимул – симпатичную сотрудницу, привлекательного мужа подруги, богатого начальника. Кроме того, есть люди, которых большинство считает привлекательными. Они смелые, открытые, веселые, рисковые, они – искатели приключений, как Невежа из второй главы, и они нередко больше других склонны к полигамному сексу.
В 2011 году голландские ученые представили свои результаты исследования неверности и склонности к измене среди администраторов и руководящих работников. Из 1250 опрошенных более 26 процентов сообщили о том, что вступали во внебрачную связь. Между положением в корпоративной иерархии и вероятностью измены обнаружилась сильная корреляция: те служащие, чья должность выше, у кого больше власти, проявили большую готовность к роману на стороне и супружеской неверности. Пол значения не имел: выводы касались и мужчин, и женщин высокого статуса. Эти люди уверены в себе, они открытые и смелые, что, конечно, объясняет их карьерный рост. Впрочем, разумеется, не все смелые, импульсивные, предприимчивые женщины и мужчины, уезжая в командировку, находят себе нового партнера. У человека по сравнению с животными мозг крупнее, мощнее и рациональнее. Многие из нас очень хорошо умеют сопоставлять риск и вознаграждение. Но сам факт того, что большинство культур вкладывают огромные ресурсы в насаждение моногамии, доказывает, что немалая часть человеческой популяции склонна заниматься сексом на стороне.
Склонность к изменам есть у самых разных видов животных. Обманывают не только зебровые амадины, корольки и полевки. Почти все социально моногамные животные, включая моногамных приматов, занимаются сексом не только со своими постоянными партнерами. Гиббоны образуют крепкие социально моногамные пары, но и самцы, и самки вступают во внебрачные связи. В 2005 году на экраны вышел документальный фильм об императорских пингвинах «Марш пингвинов». После оглушительного успеха этой картины консервативно настроенные религиозные деятели заявляли, что невероятная преданность самцов и самок, которые возвращались друг к другу после кормления в море, пересекая десятки миль ледового пространства, и вместе заботились о птенцах, служит нам уроком и природным подтверждением того, что Бог предпочитает моногамию. Что ж, императорские пингвины действительно сексуально моногамны, но лишь в течение одного цикла размножения. Когда птенцы вырастают и начинают жить самостоятельно, семья распадается и взрослые находят себе новых партнеров. Представьте, что Оззи и Харриет Нельсон обменялись супругами со своими соседями, Кларой и Джо Рендольф, когда Рику и Дэвиду пришла пора ходить в школу Некоторые авторы, например Кристофер Райан и Какильда Джета, написавшие книгу «Секс на рассвете», утверждают обратное. Они настаивают, что сексуальная моногамия неестественна и является изобретением человеческой культуры. Не слишком убедительно. Даже если результаты исследований завышены в десять или двадцать раз, по меньшей мере половина людей, вступающих в долговременные сексуально моногамные отношения, не занимается сексом на стороне. Точно так же не каждая полевка, зебровая амадина или большая синица ищут себе партнеров на стороне. Только некоторые. А многие люди обретают в продолжительном браке гораздо больше удовлетворения, чем в браке, не превышающем по длительности президентский срок, независимо от частоты занятий сексом. Еще социальная моногамия представляется полезной для здоровья особи – вспомните гуппи, имевших только одного партнера. Женатые мужчины живут дольше холостяков и дольше остаются здоровыми. То же наблюдается и у замужних женщин.
Самый правдивый ответ на вопрос, действительно ли люди созданы сексуально моногамными, судя по всему, таков: «Когда как». Некоторые – да. Другие, возможно, нет. Сексуальная моногамия в меньшей степени является тем, что люди или животные должны делать, и в большей – тем, к чему они склонны из-за индивидуальных особенностей строения мозга. Люди, подобные Сваггарту, Беккеру и другим знаменитостям, замешанным в сексуальных скандалах, могут обладать качествами личности, которые не только обеспечили им славу и успех, но и склонили к внебрачным отношениям. Но это не значит, что другие известные личности не предпочитают уютную, счастливую жизнь и задумываются о сексуальной связи на стороне. Здесь как с наркотиками: одни люди ими увлекаются, а другие не проявляют к ним никакого интереса.
Отчасти наши извечные проблемы – порождение нас самих. Такие церковные деятели, как Августин, учили, что людям положено быть сексуально моногамными. Да и всем нам было бы лучше не заниматься сексом вообще. Богословы смотрели на эту тему сквозь призму божественного мироустройства, утверждая, что Господь создал человеческих существ такими, чтобы один мужчина и одна женщина смогли создать свой собственный неповторимый Эдем на Земле. Изгнанные из рая, люди стремятся вернуться назад, всеми силами пытаясь подражать первоначальному замыслу. Мы пойманы в ловушку религиозной догмы.
Признание ошибки не означает, что социальная или сексуальная моногамия отомрет. Скорее, полагает Кунц, все больше и больше пар начнут следовать новым моделям отношений. Одни предпочтут социальную и сексуальную моногамию, другие будут тасовать колоду. Кто-то станет открыто осуждать сексуальные развлечения, а кто-то выберет принцип «не спрашивай – не говори». «Думаю, мы не должны сбрасывать со счетов тот факт, что возраст вступления в брак увеличивается. Сейчас человек может двадцать лет заниматься добрачным сексом, а потом говорит: „Надоела мне такая жизнь“, женится и счастливо живет в сексуальной моногамии, – объясняет Кунц. – Я почти на сто процентов уверена, – продолжает она, – что разные конфликтующие между собой желания будут порождать все большее разнообразие отношений». Это происходит уже сейчас, по мере того как люди пытаются разрешить парадокс, живущий в их сознании.
Глава 9
Новый взгляд на любовь
Представленная нами гипотеза может кому-то показаться довольно мрачной. Любовь – это зависимость, причем не в образном, а в прямом смысле слова. Некоторые из нас от природы склонны к внебрачному сексу. Даже пингвины на полюсе, те самые, из документального фильма, которыми мы все так восхищались, отнюдь не пример моногамии. А хуже всего то, что любовь – лишь химические вещества, стимулирующие активность определенных нейронных цепей и предназначенные не для того, чтобы возносить человека на высший духовный уровень, а чтобы сделать размножение привлекательным и превратить нас в сырье для эволюции. Все это так примитивно.
Мы слышим возражения с тех самых пор, как начали писать книгу. Людей отвращает идея о том, что ответственность за человеческую любовь лежит на крошечных плечах молекул, находящихся в нашем мозге. В самом деле тревожно: не снизит ли это знание нашу самооценку? Когда Кэти Френч обсуждала роль гормонов и вазопрессина на семинаре со студентами старших курсов, «многие оскорбились», со смехом вспоминает она. «Они говорили: „Как можно сводить такой волшебный эмоциональный опыт к обычным гормонам?“ Я хочу сказать, они действительно обиделись!» «Удивительно, насколько велико сопротивление идее биологических основ поведения», – говорит Пол Рут Вольпе, биоэтик, директор Центра этики в университете Эмори. Но мы принимаем эти возражения. Нас легко обвинить в том, что великий культурный критик Нил Постман называл «сциентизмом», а также в «медицинском материализме», против которого предупреждал Уильям Джеймс, и «редукционизме», о котором говорили многие. Однако главная мысль – что эмоции и поведение, которым эти эмоции движут, возникают в мозге – очень стара. «Люди должны знать, что из мозга, и только из него, появляются наши удовольствия и радости, смех и шутки, наши печали, боли, скорби и слезы», – писал Гиппократ. Через две тысячи лет Т. – Г. Хаксли сформулировал чуть менее красноречиво: «Все состояния сознания в нас, как и в животных, вызываются непосредственно молекулярными изменениями в мозговом веществе». Механистическое видение действительно способно навести на мрачные мысли. Вы можете возразить (и довольно справедливо, как нам кажется), что наука рискует открыть путь злу в этот мир. Мы даже видим первых земледельцев, застолбивших участки.
«Женщины доверяют мне больше, чем другим!» – написано под фотографией симпатичного, но не внушающего доверия парня на сайте, где продаются товары Vero Labs. «Лосьон Доверия – и меня хотят все женщины» – читаем мы другое рекламное объявление, на этот раз под снимком привлекательной дамы в нижнем белье, которая развязывает мужской шейный платок. В безграмотной рекламе, непреднамеренно раскрывающей всю сомнительность продукта Vero Labs, говорится: «В 96 процентах случаев женщина выбирает мужчину не на основе его физической привлекательности. Не из-за его красоты или богатства. Ее выбор основан на мощном внутреннем чувстве – ДОВЕРИИ».
Как вы уже догадались, доверие внушается спреем с окситоцином. Опрыскайте себя так, словно в руке у вас флакон одеколона, и вы получите повышение по службе, рост продаж и красивых женщин в прозрачных ночных сорочках, которые выстроятся в очередь, чтобы снять с вас галстук. Вопреки ожиданиям потенциальных донжуанов и продавцов подержанных авто «жидкое доверие» может пригодиться разве только для того, чтобы сыграть с кем-нибудь шутку. Если даже в нем есть окситоцин (в чем мы сомневаемся), опрыскивание кожи или одежды ничего не сделает ни с вами, ни с теми, кого вы встретите. Беате Дитцен говорит про такие вещи: «Кошмар». Кстати, на момент написания этой книги «Лосьон Доверия» можно было приобрести на Amazon. сот всего за 35 долларов (и люди его действительно покупали).
Коммерческие лаборатории видят большой потенциал в том, чтобы зарабатывать деньги на науке социальных отношений. После публикации работы Ларри о генах рецепторов вазопрессина и результатов шведского исследования мужчин и брачной привязанности одна канадская лаборатория начала продавать анализ на AVPR1A за 99 долларов. Теперь женщины могут проверить потенциальных мужей на «ген обмана». Некий ученый сделал себе рекламу, заявляя по телевидению и в печати, что может предсказать, будет ли мужчина обманывать своих партнерш. Он разработал мнимый тест из пяти пунктов, заимствованный главным образом из исследований в области социальной нейробиологии, принадлежащих Ларри и таким его коллегам, как Маркус Хайнрихс. Chemistry.com, невероятно популярный сайт знакомств, обещает «бесплатно выслать персонализированные анкеты кандидатов, обладающих потенциалом запуска нейрохимических реакций». Такой бизнес будет множиться, и потребители научатся распознавать мошенников, как это сейчас происходит в торговле фальшивыми лекарствами от рака, средствами гомеопатической «медицины» и кристаллами, фокусирующими энергию.
Сегодня такую мошенническую «химию» легко распознать, но в ближайшем будущем она сулит неопределенность и серьезные риски. Невесты и женихи, свекрови и тести начнут настаивать на добрачных генетических анализах таких нейрохимических веществ, как окситоцин, вазопрессин, дофамин, кортиколиберин, а также их рецепторов. Почему бы в объявлении о знакомствах вдобавок к традиционной фразе «высокий, образованный, одинокий белый мужчина» не указывать «AVPR1A RS3 (-)» как еще один плюс в копилку? Мужчины и женщины постоянно требуют в ответе на объявление описывать свою внешность. Почему бы не требовать еще и описание генотипа? Почему бы на первой встрече не рассказывать о состоянии своих окситоциновых рецепторов, об уровне эстрогена или тестостерона, о влиянии дофамина или о показателях опиоидных рецепторов, между делом обсуждая, кто где работает? «Кстати, – замечает женщина, приподнимая руку и поправляя волосы, – у меня, знаешь ли, тьма-тьмущая окситоциновых рецепторов в вентральной области покрышки».
Давайте предположим, что кто-то изобрел действенное подобие продукта, который продает сегодня Vero Labs. Или аэрозоль, запускающий выработку у вас окситоцина. Думаете, его не станут использовать банкиры, брокеры или агенты недвижимости? Под влиянием веществ, укрепляющих социальные связи, нам легче будет поверить, что невзрачный дом, описанный бойким риелтором как «уютный, хотя и нуждающийся в небольшом ремонте», может стоить полмиллиона долларов. В цюрихском эксперименте, описанном в пятой главе, инвесторы, чье доверие было подорвано, но которым достался спрей с окситоцином, продолжали демонстрировать доверчивость даже после обмана. Хайнрихс объясняет, что с дополнительной дозой окситоцина «вас не тревожат социальные риски».
Может быть, Роберт Хит и не излечил пациента В-19 от гомосексуальности, однако он предвидел последствия своих экспериментов. «Что может быть важнее деятельности мозга не только для индивида, но и для социальных групп? – спрашивал он. – Что может быть важнее для будущего человечества, для его выживания, чем возможность регулировать работу мозга и управлять разумом?» Нам хотелось бы верить, что за этим высказыванием скрываются лучшие намерения, что идеи Хита предполагали оптимистическое, а не пугающее воплощение, которое сегодня нам проще представить. Но если ожидания Хита станут реальностью, кто будет принимать решение о контроле вашего разума? Что мы подумали бы о родителе, который пичкает ребенка лекарствами ради подавления в нем сексуальности или снижения в нем тревожности, увеличения общительности? Миллионы детей в США, по большинству мальчики, ежедневно принимают риталин, стимулятор выработки дофамина, якобы для того чтобы лучше сосредотачиваться. Но это же самое лекарство помогает удерживать поведение детей в социально приемлемых рамках. Такое будущее нас ждет?
Некоторые люди с синдромом Аспергера[30] отрицают, что с ними «что-то не так» и что это надо исправлять. Многие из них считают себя лучше обычных людей. Один человек с синдромом Аспергера сказал Ларри о его исследовании так: это попытка превратить таких людей, как он, в таких людей, как Ларри. Любое успешное лечение больного аутизмом приводит к столкновению его со всеми теми социальными проблемами, которые хорошо знакомы остальным людям. «И кому это надо?» – спрашивал тот человек. Его точка зрения перекликается с высказываниями, которые мы часто слышим от специалистов по этике: что, если мы вылечим гения? Каким бы стал мир, если бы Бетховен, Ван Гог и Эйнштейн оказались социально адаптированными людьми и вели спокойную семейную жизнь? За гениальность часто приходится платить асоциальностью, трудными отношениями с другими людьми и личными страданиями. С другой стороны, хотя страдания Ван Гога кажутся приемлемой ценой для тех из нас, кто восхищается «Звездной ночью», сам Ван Гог чувствовал себя довольно паршиво. Так каким же образом назначать лечение? Кто должен его получать? Кто должен контролировать использование препаратов, изменяющих сознание и эмоции?
Зарождающаяся сфера нейромаркетинга стремится эффективно использовать системы, о которых вы узнали в этой книге. На самом деле весь маркетинг можно считать «нейро»: работники рекламы и производители товаров взывают к нашим эмоциям уже сотни лет. Фармацевтические компании повышают продажи с помощью симпатичных девушек, а «Синнабон» наполняет терминалы аэропортов и магазинов соблазнительным ароматом свежих булочек. Всякий раз сигналы идут от наших глаз и носов в мозг, будят в нас желание поощрения и мотивируют на покупку. Сегодня нейромаркетинг больше слоган, чем наука. Но что случится, если он действительно преуспеет? В какой момент легкое подталкивание превратится в пинок ногой?
А как насчет использования нейрохимических веществ при допросе врагов? Возможно, такой метод будет меньшим отступлением от американских идеалов, чем пытки погружением под воду, но насколько он этичен? В прошлом Полевой устав армии США в соответствии с Женевской конвенцией (об обращении с пленными) гласил: использование любых веществ без медицинской необходимости запрещено. Однако, по сообщению Исследовательского архива Конгресса США от 2004 года, в новом издании Устава это ограничение слегка изменено, и теперь во время допроса запрещается использовать «любые лекарства, вызывающие долговременные или постоянные ментальные изменения и нарушения». Это лазейка для тех, кто собирается применять нейрохимические вещества.
Любые правила или законы, которые ограничивают использование научных достижений ради предотвращения возможных негативных последствий, отражают трудноразрешимую дилемму: вещи, которые кажутся опасными, могут принести людям огромную пользу. Человек с синдром Аспергера, критиковавший Ларри, ошибался, полагая, что, с нашей точки зрения, любого взрослого необходимо лечить. Однако он был прав в том, что работа, которую ведут Ларри и другие ученые в своих лабораториях, может дать дорогу открытиям в медицине. Эти находки позволят справляться с разными видами аутизма. «По своей природе мы – биологический вид, крайне нуждающийся в контактах с себе подобными, – утверждает Томас Инзел, бывший учитель Ларри. – И когда опыт общения превращается для нас в источник тревоги, а не комфорта, мы теряем важнейшую вещь в нашей жизни, как ее ни назови».
Действительно, аутизм может быть «связан», или «ассоциирован», с различными генетическими особенностями и негативным воздействием среды, поэтому здесь очень важно проявлять осторожность. Если мы поймем, каковы в точности нейрохимические процессы, отвечающие за поддержание и укрепление дружеских связей, управляющие социальным поощрением и привязанностью, то однажды превратим найденное знание в терапию, чтобы справиться с некоторыми симптомами аутизма. Многие надеются, что так и будет. Для этого Ларри создал Центр транснациональной социальной нейробиологии в университете Эмори.
Как показывает история Марии Маршалл, условия, в которых жил человек в очень юном возрасте, могут повлиять на его взрослую жизнь. Предположим, у ребенка обнаружили тяжелую форму аутизма и начали лечить его чем-то очень простым, вроде назального спрея с нейрохимическими веществами, которые заставляют мозг воспринимать более широкий спектр внешних стимулов. Возможно, такая терапия никогда бы этого ребенка не вылечила. Но она могла бы изменить химию мозга так, чтобы зрительный контакт и общение с окружающими стали для больного более вознаграждающими. Если такой ребенок научится ассоциировать взгляд в глаза с вознаграждением, он будет лучше откликаться на социальные сигналы. Может проявиться «эффект снежного кома»: ребенок начнет все лучше понимать эмоции и меньше тревожиться при взаимодействии с окружающими. Возникнут новые, более крепкие нейронные связи. Эффект может длиться всю жизнь. Ларри уверен, что однажды так и произойдет под воздействием лекарства, запускающего окситоциновую систему, в сочетании с поведенческой терапией. Родители аутичных детей уже сегодня имеют возможность приобрести окситоцин. В Австралии они требуют от врачей рецепты на назальные спреи и получают их. Это не очень хорошо: эксперименты с аутичными пациентами, которым дают окситоцин, показывают прогресс, но такие улучшения временные и не очень выраженные. Родители, купившие препарат, чувствуют себя обманутыми, а еще хуже то, что они могут причинить ребенку вред, бесконтрольно пользуясь лекарством. В этой области требуется больше исследований.
В нашем организме есть одно любопытное вещество – меланоцитстимулирующий гормон. В естественной форме (либо в форме лекарства, которое связывается с рецепторами этого гормона, а значит, оказывает аналогичное действие) он делает вас загорелым. Австралийские компании сейчас пытаются вывести на рынок препараты с этим гормоном в качестве средств, снижающих риск рака кожи.
Кроме того, такие препараты могут повышать сексуальное возбуждение и снижать аппетит, а в виде влагалищной таблетки – стимулировать выработку окситоцина в мозге, действуя как влагалищно-шеечная стимуляция. Иначе говоря, скоро появится средство, которое сделает вас загорелыми, повысит сексуальное желание, поможет сбросить вес и активирует окситоциновую систему, пробудив доверие, эмпатию и способствуя формированию привязанности. Представьте, какое это терапевтическое благо для пар, страдающих от кризиса среднего возраста.
Названное лекарство может стимулировать социальную общительность при аутизме. Мира Моди, исследователь из лаборатории Ларри, показала, что препарат с меланоцитстимулирующим гормоном поддерживает у степных полевок привязанность гораздо эффективнее, чем окситоцин. Значит, лекарства, содержащие это вещество, способны снижать негативные социальные последствия аутизма лучше, чем назальный окситоцин.
Первые ограниченные эксперименты на людях, страдающих социальным тревожным расстройством (это наиболее часто встречающееся психическое расстройство после депрессии и алкоголизма), показали, что окситоцин, воздействуя на миндалевидное тело, уменьшает интенсивность страха и упрощает социальное взаимодействие. В марте 2012 года ученые из Калифорнийского университета в Сан-Диего объявили, что при использовании спрея с окситоцином у людей, страдающих социальной замкнутостью и испытывающих трудности в общении, усиливаются либидо, эрекция и оргазм, улучшаются личные отношения. Как показывают тесты, пациентам с болезнью Паркинсона, которые частично теряли способность различать эмоции (либо из-за своего заболевания, либо из-за лечения), окситоцин возвращал понимание чувств других людей.
Шизофрения – одно из психических расстройств, которые с трудом поддаются лечению. У пациентов, страдающих этим заболеванием, аномально высокий уровень окситоцина в крови. Когда шизофреникам давали спрей с окситоцином вместе с антипсихотическими препаратами, у них отмечалось большее улучшение по сравнению с теми, кому давали только антипсихотические лекарства.
Сейчас некоторые исследователи рассматривают возможности изменения системы поощрения в мозге таким образом, чтобы помочь наркоманам бросить наркотики. Если действие кортиколиберина можно уменьшать, выздоровевшие наркоманы с меньшей вероятностью почувствуют отрицательную мотивацию, побуждающую их вернуться к наркотикам.
Проясняются связи между различными вариантами генов рецепторов и поведенческими отклонениями, не обязательно попадающими в категорию психических расстройств, но мешающими нормальной жизни пациента. Один из вариантов окситоцинового рецептора связан с меньшей эмпатией матерей по отношению к своим детям. Другой вариант провоцирует эмоциональный дефицит и чувствителен к влиянию окружающей среды. Девочки – носительницы второго варианта, у которых был негативный детский опыт (например, жившие с матерью, страдающей депрессией), сами чаще страдают от депрессии и тревожности. Вариант вазопрессинового гена AVPR1A влияет на то, в каком возрасте девочки впервые начинают заниматься сексом. Как вы уже знаете, стресс, пережитый на начальных этапах развития, может склонять девочек к раннему вступлению в половую жизнь. Мальчики с двумя копиями длинной RS3-версии гена AVPR1A склонны начинать сексуальную жизнь до пятнадцати лет, чего нельзя сказать о мальчиках с двумя копиями короткой версии.
Благодаря лечению нейрохимическими веществами мать, страдающая от послеродовой депрессии и тревоги, сможет избавиться от этого состояния, что будет хорошо и для нее, и для ребенка. Эмоционально отстраненные отцы могут начать проявлять заботу. Некоторые психологи и ученые, узнав об исследовании влияния окситоцина на общение в парах, проведенном Дитцен, обсуждают возможность использования такого спрея в семейной терапии. Вообще говоря, сама терапия представляет собой стресс. Окситоцин, снижающий ответ на стресс и склоняющий мозг к доверию, может стать полезным инструментом для создания открытого, позитивного взаимодействия конфликтующих партнеров. Психиатр может использовать нейрохимические вещества, чтобы облегчить общение и сделать пациента более открытым. Если перед началом сеанса тот примет необходимое вещество, ему будет легче описать врачу свои мысли и мотивы поведения. Это поможет и пациенту, и психиатру (а также сократит оплаченное время сеанса, которое обычно посвящается налаживанию контакта). Когда мужчин просили ответить на вопросы о своих тайных сексуальных фантазиях, а затем вложить ответы в конверт и передать исследователю, 60 процентов мужчин, получивших дозу окситоцина, не запечатывали конверт, сделав его содержимое доступным экспериментатору. И только 3 процента тех мужчин, которые получили плацебо, оставляли конверт открытым. Разумеется, при работе с пациентами применение таких препаратов необходимо будет тщательно контролировать.
Уильям Джеймс писал: «Когда с неким состоянием мозга сообщается определенное знание, происходит нечто конкретное. Подлинное понимание происходящего станет научным достижением, перед которым померкнут все прежние открытия». Каждое новое научное или техническое начинание вызывает в обществе отклик. Социальная нейробиология и особенно исследования человеческой привязанности должны вести к серьезному пересмотру привычек, социальных институтов, больших и малых систем.
То, насколько хорошо нация справляется с возникающими проблемами, влияет на ее менталитет. В 1949 году, в разгар холодной войны, Джеффри Горер и Джон Рикман опубликовали книгу «Народ Великой России: психологическое исследование». В ней утверждалось: русские имеют обычай туго пеленать младенцев, что «причиняет ребенку сильную боль, огорчает его и вызывает в нем сильную и разрушительную ярость, которую невозможно выразить физически». В сочетании с таким элементом русской культуры, как общественное порицание, это ведет к агрессии и поддержке сильных лидеров. Горер и Рикман, их книга и теория пеленания подверглись критике и даже осмеянию. Можно искать оправдания такой реакции общественности, а можно не искать (впрочем, эту теорию помещали в учебники еще в семидесятых годах) – это уже не имеет значения, поскольку сегодня подтверждена справедливость идеи о том, что условия, окружающие человека в начале жизненного пути, равно как и его генетические особенности, влияют на будущую модель поведения. Это верно даже на уровне нации.
Благодаря исследованиям, проведенным в Южной Корее и США, ученые узнали, что корейцам свойствен следующий жизненный стереотип: они чаще, чем американцы, подавляют свои эмоции. Ученые сравнивали окситоциновые рецепторы у испытуемых из обеих стран. Корейцы с одним типом рецепторов подавляли эмоции сильнее, чем их сограждане с другим типом. Американцы с первым типом рецепторов подавляли эмоции меньше, чем американцы со вторым. Такое зеркальное различие связано с влиянием культуры на работу гена.
Новые знания дают нам возможность размышлять о тех переменах, которые затрагивают как жизнь отдельного человека, так жизнь общества в целом и способны влиять на все человечество. Одни перемены ведут к простым и незначительным, на первый взгляд, последствиям, но они тем не менее очень важны. Что, если, к примеру, изменится способ рождения детей? Лейн Стретхерн из университета Бейлор встревожен ростом частоты применения кесарева сечения. Обсуждая процесс, который вызывает формирование материнской привязанности у овец, мы говорили, что при кесаревом сечении дети не проходят через влагалищно-шеечный канал. Это ведет к меньшему высвобождению окситоцина в мозге матери, влияя на силу ее связи с младенцем. Врачи или будущие матери редко берут это в расчет и планируют операцию даже в тех случаях, когда в ней нет медицинской необходимости.
Стретхерн опасается, что на взаимную привязанность матери и младенца может влиять даже опыт больничных родов. «Что мы делаем, когда ребенок рождается? – задает он риторический вопрос. – Мы забираем его у матери, вместо того чтобы позволить ей вступить с младенцем в длительный телесный контакт, стимулирующий выделение молока».
В исследовании, опубликованном в конце 2011 года, ученые представили статистику, согласно которой у новорожденных, разделенных со своими матерями, автономная активность (ответ на стресс) была выше на 176 процентов, чем у детей, которые находились в контакте с кожей своих матерей. Показатель нарушенного сна был выше на 86 процентов. Мы не утверждаем, что женщины не должны ложиться в больницу, – нет никаких сомнений в преимуществах современных медицинских технологий, предотвращающих осложнения и смертность матерей и новорожденных. Но привычка забирать младенцев у матерей сразу после родов разрушительно влияет на мозг женщины и младенца, повышая риск послеродовой депрессии и формирования негативных отклонений в поведении ребенка в будущем.
Сью Картер затрагивает еще одну тревожную тему. Беременным, для которых высока вероятность преждевременных родов, иногда дают лекарства, снижающие активность окситоциновой системы, а роженицам, само собой, часто дают окситоцин для стимуляции родов. Эксперименты с полевками показали, что вмешательство в эту систему способно создать в мозге изменения, которые влияют на будущее поведение новорожденных и, возможно, запускают в мозге процессы, которые затем ведут к депрессии, тревоге и даже аутизму. Сегодня нет каких-либо клинических свидетельств в пользу того, что лекарства с окситоцином, используемые при родах, повышают вероятность будущих психических нарушений, но вероятность такого исхода стоит учитывать.
Любые упоминания о поведении родителей и риске аутизма вызывают горячие споры. Половину своих рассуждений на эту тему Стретхерн прерывает тяжелыми вздохами. После одного такого вздоха и долгой паузы он произносит: «Здесь, в больнице, мне приходится следить за тем, что я говорю коллегам… Есть разные мнения на этот счет». Он имеет в виду Лео Каннера. Основатель психиатрической клиники в университете Джона Хопкинса, Каннер для описания одной из моделей материнского поведения использовал слово «холодная». В обиходе слово перенесли с описания модели поведения на саму мать, и возник печальный обычай обвинять во всем матерей. «Сегодня в сфере изучения аутизма малейшее предположение о том, что материнское поведение может влиять на развитие этого состояния, встречает агрессию, – объясняет Стретхерн. – На эту тему следует говорить очень осторожно, однако я считаю, что мы не имеем права ее игнорировать, поскольку не имеем права игнорировать аутизм». Он полагает, что связь между матерью и младенцем и характер материнской заботы играют важную роль в развитии аутистического поведения у детей, чьи особенности генетики и (или) внутриутробного развития предрасполагают к возникновению аутических состояний. «Существуют неопровержимые доказательства, полученные в исследованиях людей и животных, что социальная среда влияет на развитие социального поведения у детей», – говорит он.
Можно уподобить связь между родителем и ребенком физическим упражнениям. Каждый раз, когда младенец и родители встречаются взглядами, прикасаются друг к другу, улыбаются и воркуют, у ребенка, по всей видимости, повышается сопротивляемость генетическим или внешним факторам риска аутизма и укрепляются нейронные связи, отвечающие за управление социальным поведением, что способствует здоровому развитию. Стретхерн опасается, что такие высказывания автоматически перерастут в гневные дебаты. Он не обвиняет матерей или отцов, однако указывает, что человеческое общение влияет на мозг, а мозг влияет на человеческое общение, образуя петлю обратной связи, и поведение родителей – один из ингредиентов сложной смеси, порождающей аутизм и воздействующей на «социальный» мозг.
Как показали работы Франсез Чампейн и других ученых, стресс и тревога, особенно на ранних этапах развития, сказываются на будущем поведении и взрослой жизни. Модели поведения наследуются следующими поколениями. Результаты научных работ свидетельствуют о том, что у детей уровни окситоцина и вазопрессина скореллированы с уровнями их родителей и что концентрации этих нейрохимических веществ влияют на поведение обоих поколений. Родители и дети с низким уровнем окситоцина вступают в контакт реже и получают меньшее «мозговое» поощрение, чем родители и дети с высоким уровнем.
Подобные факты вынуждают нас сделать паузу и взглянуть на нашу культуру в целом. Мы выстраиваем довольно тревожную культурную среду. Делая это, мы можем изменить коллективный социальный мозг.
На первый взгляд, экономика мало связана с любовью, желанием и привязанностью. Но задумайтесь о том, что говорит Стретхерн. Он полагает, что в США и других развитых странах отношения между матерью и ребенком начинаются не в самых лучших условиях, и речь не только о первых днях, проведенных в больнице. «Мать приносит ребенка домой и вскоре выходит на работу, оставляя его в яслях». Если вы посмотрите на наш мир через призму привязанности, говорит Стретхерн, ситуация не особенно благоприятная. «Мы оглядываемся на наше общество, на создаваемые нами модели поведения. Нам кажется, мы улучшаем свою жизнь, но так ли это? Возможно, мы своей деятельностью незаметно (или даже заметно) создаем себе проблемы».
Связь матери и младенца – ключевой элемент любой человеческой привязанности. Однако в современной экономической системе у многих родителей, в том числе одиночек, нет иного выбора, кроме как вернуться на работу едва ли не сразу после родов. Сидеть дома с ребенком – роскошь не потому, что родителям хочется катер на гидролыжах и две недели в лондонском пятизвездочном «Кларидже». На всех нас давят дорогая медицинская страховка, забота о пожилых родителях, стоимость обучения в колледже, страх безработицы и меняющаяся ситуация на рынке труда, где проигрывает тот, кто не спешит.
Споры о связи экономики и семейной жизни длятся с 1970-х, но исследование этих вопросов по традиции входило в сферу социологии, которую часто обвиняют в инфантильности. Однако сегодня социальная нейробиология может предоставить качественные данные, объясняющие реальный механизм того, как эмоциональные связи между родителями и младенцем влияют на развитие его мозга и в конечном итоге – на следующие поколения. Мы знаем, как это происходит у крыс. Здесь закономерности изучены до уровня молекул. Мало кто понимает, насколько важными могут оказаться эти исследования. Политики, управленцы и лоббисты застряли в прошлом, отрицая «личную ответственность» и защищая необходимость резкого сокращения бюджета, выделяемого на явно эффективные программы, могущие изменить традицию некорректного воспитания новых поколений. Сокращение финансирования поможет сэкономить деньги сегодня, но завтра расходы увеличатся. Удобно говорить, что мать-подросток сама виновата, родив ребенка, которого не может воспитать, что она должна собраться с силами и проявить ответственность. Но чтобы она могла это сделать, необходим идеальный рациональный контроль сверху. Как мы видим, ничего подобного не существует. В любом случае, нравится вам это или нет, кого-то все равно постигнет неудача. Издержки грядущих сложностей, с которыми столкнется или которые вызовет ребенок, выросший в эмоционально или физически неполноценной семье, в конце концов лягут на общество.
Возможно, ответственность за отчужденность должна лечь на общество, в течение последних пятидесяти лет упорно формировавшее культуру общения, с созданием которой мы его и поздравляем: она не принимает во внимание нейронные схемы, необходимые для культивирования любви в обществе. Недостаток прямой взаимной стимуляции этих схем замедляет их развитие. Электронная почта, текстовые сообщения, Twitter, Facebook и всемирное поклонение цифровым технологиям уменьшают человеческий контакт. Ощущение, будто технология способна имитировать физическое присутствие людей во времени и пространстве, иллюзорное. Мы покупаем продукты в магазинах самообслуживания, проводим банковские операции через Интернет или платежные терминалы, покупаем товары в онлайн-магазинах. Мы создаем то, что Постман[31] называет «технополией».
Такая жизнь может влиять на работу нашего мозга. Лаборатория в Висконсине, которая изучает детей, взятых приемными родителями из иностранных детских домов, проводила тест на стресс у девочек. Ученые оценивали отношения между девочками и их матерями, а затем проводили тест по математике и английскому языку, повышающий уровень тревоги. Девочек разделили на четыре группы. Одна группа общалась со своими матерями непосредственно, вторая разговаривала по телефону, третья использовала CMC, а четвертую лишили любых контактов. Ученые следили за уровнем окситоцина в моче и уровнем кортизола в слюне. Даже после учета различий в отношениях «мать – ребенок» у девочек, общавшихся с матерями лицом к лицу, наблюдался самый высокий уровень окситоцина и самый низкий уровень кортизола по сравнению с остальными группами. У девочек, отсылавших матерям текстовые сообщения, уровни окситоцина и кортизола не изменились. То же происходило в группе девочек, не общавшихся с матерями вообще.
Согласно гипотезе, которую отстаивает голландский ученый Карстен де Дро, эволюция работы человеческой окситоциновой системы происходила в рамках общества, структурированного в виде соподчиненных групп разного размера. Первая группа состоит из матери и ее ребенка, вторая – супружеская пара, третья – непосредственная семья, затем – близкие родственники, клан, племя и так далее. Эта структура обеспечила поразительный эволюционный успех человеческих существ, не только сумевших избежать вымирания, но и ставших доминирующим видом на Земле. Внутригрупповое доверие, считает де Дро, управляется окситоцином и связанными с ним нейронными цепями. Гормон создает «социальную смазку» не только для индивидуального взаимодействия, на котором мы сосредоточились в этой книге, но и для общества в целом. Судя по всему, когда люди сотрудничают друг с другом, вырабатывающиеся окситоцин и вазопрессин способствуют доверительным отношениям. Недавно это продемонстрировал антрополог Джеймс Риллинг, коллега Ларри по Эмори.
После Второй мировой войны, когда возникла ядерная угроза, два исследователя из корпорации Rand, Меррил Флуд и Мелвин Дрешер, обратились к теории игр, чтобы понять, как две нации могут отреагировать на всевозможные ядерные сценарии. Они создали то, что позже назвали «дилеммой заключенного». Представьте двух преступников, попавших в тюрьму по подозрению в ограблении банка. Их держат в разных камерах. Каждому заключенному полиция сообщает, что если он будет с ними сотрудничать, а другой – нет, стукач получит испытательный срок, а сообщник – пять лет тюрьмы. Если он не будет сотрудничать, а его сообщник будет, тогда первый преступник получит пять лет, а второй – испытательный срок. Если оба преступника станут сотрудничать и признаются в ограблении, каждый получит два года тюрьмы. Если не будет сотрудничать никто, оба получат испытательный срок за незначительное правонарушение, поскольку полицейские не сумеют доказать более серьезное преступление. Если вы – один из преступников, как вы поступите? Это зависит от того, насколько вы доверяете своему сообщнику.
В эту игру можно играть на деньги, что и предложил Риллинг. Количество выплат зависело от степени доверия между партнерами. Спрей с окситоцином усиливал кооперацию. Но это еще не всё. Риллинг обнаружил: когда мужчины сотрудничали друг с другом, окситоцин повышал активность полосатого тела, напоминая об эффектах в прилежащем ядре полевок в ходе формирования привязанности. Благодаря таким эффектам при взаимном сотрудничестве в мозге возникает более сильное поощрение, рождая понимание того, что другому человеку можно доверять и что доверие приятно. Окситоцин и вазопрессин повышали готовность к сотрудничеству (хотя вазопрессин работал в положительную сторону, только если игрок сначала делал жест доверия в адрес партнера), а это значит, способствовали общественному доверию, воздействуя на определенные области мозга, в том числе на миндалевидное тело. Возникает вопрос: что происходит в обществе, когда личное взаимодействие снижается, сохраняясь только внутри групп близких друзей?
Две другие крупные проблемы, с которыми столкнулось наше общество, – насилие и загрязнение окружающей среды. В сентябре 2011 года Ларри выступал на Блуинском саммите созидательного лидерства, проводимом совместно с Генеральной Ассамблеей ООН. Он сказал, что главы правительств, контролирующих политику в охваченных войной регионах – Ираке и Афганистане, должны учитывать, что стрессовый опыт в начале жизни влияет на деятельность мозга человека и его поведение в дальнейшем. То, что насилие и недостаток внимания плохо сказываются на детях, не новость. Знаменитые эксперименты Гарри Харлоу, проведенные в конце 1950-х, показали, насколько тревожными могут стать дети, если их не обнимать и о них не заботиться. Многие исследования и истории жизни, охваченные большим отрезком времени и имевшие место в разных уголках планеты, свидетельствуют о том, что вольное или невольное участие в вооруженных конфликтах, групповое насилие, психологические травмы заметно сказываются на психике и благополучии молодежи. Теперь, когда нейробиологи изучают под микроскопом механизмы работы мозга и получают данные, объясняющие причины того или иного поведения людей, лица, принимающие решения о начале войны, должны учитывать, с какого рода последствиями они столкнутся, когда молодое травмированное поколение подрастет.
Знание химии процессов, происходящих в период, когда в мозге закладывается ось полового поведения, должно подтолкнуть нас к переоценке методов управления окружающей средой. Вещества, разрушающие эндокринную систему, содержатся в пластмассах, гербицидах и даже в лекарствах. Они вносят более серьезные изменения в нейронные цепи, управляющие социальными связями человека, чем любые другие факторы, и в половой организации мозга играют ту же роль, что эстроген и тестостерон, использованные в экспериментах Чарльза Феникса и его последователей. В число наиболее известных и распространенных веществ такого рода входят бисфенол А (присутствует в эпоксидном составе, которым покрывают внутреннюю поверхность консервных банок, и в чувствительных к теплу кассовых чеках), фталаты (встречаются повсюду, особенно в мягкой, гибкой пластмассе), атразин (самый популярный гербицид, широко применяемый для обработки кукурузных полей в США), эстрогены, содержащиеся в противозачаточных таблетках. Существуют десятки других активных химических агентов. Многочисленные эксперименты показали, что вещества, способные вмешиваться в работу эндокринной системы, те самые, воздействию которых сегодня часто подвергается плод в матке и новорожденный, необратимо изменяют половое поведение лабораторных животных, чаще всего феминизируя особей мужского пола.
На этом этапе никто, включая нас, не может сказать наверняка, как грядущие открытия повлияют на будущее человечества. Но мы полагаем, что гораздо больше внимания следует уделять культуре, которую мы создаем своими действиями, законами и политикой, которая не имеет ничего общего с нашим «социальным» мозгом, но может оказывать на него самое разнообразное и глубокое влияние.
Когда Коперник заявил, что Земля – одна из множества планет, вращающихся вокруг Солнца (о чем было известно за две тысячи лет до него), и когда его точку зрения дополнили новые открытия, поместившие Солнечную систему в Млечный Путь, а Млечный Путь – в одно из многих миллионов галактических скоплений расширяющейся Вселенной, людям пришлось согласиться с тем, что их родная планета не центр мироздания. Затем Дарвин вынудил человека сойти с пьедестала, на который он сам себя возвел. На каждом следующем этапе развития науки религиозные, социальные и личностные догмы изгонялись из уютного кресла веры в другое, гораздо менее комфортное. Сегодня социальная нейробиология бросает вызов тем идеям, с которых мы начали свое повествование, – человеческим представлениям о любви и тому, как эти представления влияют на наше видение самих себя.
В этой книге мы пытались ответить на множество вопросов. И есть вопрос, уклониться от которого невозможно: почему мы любим? Возможно, наука никогда не ответит на главные «почему?» жизни. Они заводят нас в лабиринт размышлений, хорошо известный любому родителю трехлетнего ребенка, не дающего покоя всевозможными «почему?». Когда дети спрашивают: «Почему мы влюбляемся?» – мы отвечаем: «Чтобы иметь детей». «Зачем нам иметь детей?» Мы обращаемся к таким утверждениям, как «Божественный замысел» или «Чтобы делиться любовью». Эти ответы перемещают нас на следующий уровень квеста: «Зачем нам делиться любовью?» – после которого мы вынуждены воспользоваться банальной палочкой-выручалочкой – советом посмотреть «Губку Боба Квадратные Штаны».
Поиск ответов на «почему?» – вечный источник религиозных представлений, мифов и философии. Мы придумываем истории, чтобы помочь себе в поиске смысла существования мира и Вселенной. Мы придумываем истории для подтверждения собственной точки зрения. Уильям Джеймс осознавал силу человеческой фантазии.
Нередко говорят, что Генри Джеймс был писателем, писавшим как психолог, а его брат Уильям был психологом, писавшим как писатель. Будучи ученым, Уильям нередко сожалел о том, что новые открытия используются для подрыва мифов:
«На представлении о том, что духовная ценность явления падает, если доказано его низменное происхождение, основаны рассуждения всех тех, кому не свойственны сентиментальные порывы, когда они обращаются к своим более чувствительным собеседникам. Альфред так горячо верует в бессмертие души лишь оттого, что склонен к сильным эмоциям…
Мы все до известной степени опираемся на эту позицию, когда критикуем тех, чьи выражения чувств кажутся нам чрезмерными. Но когда другие в свою очередь не хотят видеть в нашем энтузиазме ничего, кроме проявления врожденной склонности, мы чувствуем себя глубоко уязвленными, так как знаем о себе, что каковы бы ни были свойства нашего организма, наши душевные состояния имеют цену жизненной правды. И в таких случаях нам хотелось бы заставить замолчать всех этих медицинских материалистов… Медицинский материализм воображает, что покончил со святым Павлом, объяснив его видение на пути в Дамаск как эпилептический припадок»[32].
Консервативные философы, политические теоретики и биоэтики встревожены, и они правы. В отличие от многих они признают, что в реальности остов нашей культуры не наука, технологии, производство и даже не законы, а истории, которые мы себе рассказываем. Возможно, эта опора более хрупкая, чем кажется. Иногда мы совершаем ошибки, пытаясь ее уничтожить: вспомните, с каким упорством Джон Мани утверждал, будто половое самоопределение формируется обществом. В попытке придать историям вес и убедительность консерваторы выстраивают своего рода морально-нравственную Линию Мажино, сводя их в систему и придавая им статус «законов природы», непреложных истин. Как и настоящая Линия Мажино, естественный закон сам по себе непрочен. Он далек от непреложности и со временем меняется. Хороший пример того, как это происходит, – представления о любви. Если вам предложат назвать самую древнюю из ныне существующих историй, то тема любви – первое, о чем вы подумаете. Как только человек изобрел письменность, он начал сочинять истории о любви и желании. Шумерская клинописная поэма, созданная около 4100 лет назад, начинается так: «Жених, дорогой моему сердцу, мила мне твоя красота». Рассказчица просит жениха скорее увести ее в спальню. Он выполняет ее просьбу, после чего она говорит: «Жених, ты мной насладился. Скажи моей матери, она тебя угостит; скажи моему отцу, и он одарит тебя». Традиции и обычаи со временем отходят в прошлое, им на смену приходят новые (хотя нам кажется, что традицию одаривать мужчину после секса вяленой ветчиной и «Ролексом» стоило бы вернуть), однако даже спустя многие поколения общий настрой поэмы будет понятен любому человеку в любом обществе. Здесь и тревожное предвкушение, и искренняя радость, и эротизм, и остаточное приятное чувство. А потом возникает история. Или картина, или стихотворение, или фильм.
Как бы то ни было, наше отношение к закону природы, который управляет любовью, поменялось. В США законы против смешанных браков, рабство и отрицание политических прав женщин основывались на человеческой интерпретации естественного закона: расовое смешение было отвратительно, противоречило Библии и портило белую расу. В некоторых штатах эта точка зрения продержалась до 12 июня 1967 года, когда дело «Супруги Лавинг против Виргинии» было решено в пользу супругов с такой удачной фамилией[33]. Сейчас большинство американцев не считают, что гомосексуальность – это нечто неправильное. Напротив, по мнению многих, геи и лесбиянки имеют право официально вступать в брак – поразительный переворот в национальном сознании, поскольку всего несколько лет назад бытовала убежденность, что подобные союзы неестественны. Определенный вклад в эти изменения внесла наука. Она обеспечивает нас новыми данными, дополняющими ранее проведенные исследования жизни тех людей, которые не вписываются в строгую систему двух полов и полового самоопределения. Миф меняется и вступает в противоречие с мифами тех, кому претят перемены. Кто-то реагирует на возникающую дезориентацию отрицанием. В ком-то страх рождает злость.
Осенью 2011 года доктор Кит Эблоу, называющий себя «одним из ведущих американских психиатров», эксперт телеканала Fox News в области психиатрии и пишущий редактор журнала Good Housekeeping, советовал родителям не давать своим детям смотреть сезон «Танцев со звездами», в котором участвовал Чез Боно. Почему? Потому что Чез Боно сделал операцию по изменению пола: он сменил женское тело на мужское. Эблоу писал для Fox, что «многие дети, которые это увидят, захотят сами определять свое я, которое, разумеется, подразумевает половое самоопределение». Если вам кажется, что это мнение напоминает старую теорию Мани, согласно которой общество способно навязать человеку тендерную роль, вы не ошибаетесь. «Люди действительно подражают друг другу в эмоциях, мыслях и поведении, – продолжает Эблоу. – Чез Боно, решивший, что у него не тот пол, достоин одобрения не больше, чем человек, которому внезапно пришло в голову, что у него не тот внешний вид, и он просит пластического хирурга пришить ему хвост, взяв мышцы с живота». Проще говоря, по мнению Эблоу, ваш сын, глядя на то, как Чез Боно танцует румбу, захочет отрезать себе пенис. Это убеждение основано на страхе и демонстрирует образец потрясающего невежества. Однако упрямое отрицание реальности, какое выказывает Эблоу, иногда заразительно.
Когда президент Обама выбрал Аманду Симпсон, транссексуала, бывшего летчика-испытателя, на пост советника Министерства торговли, консерваторы были возмущены. Американская семейная ассоциация (евангелическая политическая группа) наградила это назначение эпитетом «травести». «Больше всего эта кучка извращенцев хочет получить от общества одобрение на свой сексуально ненормальный образ жизни», – заявила ассоциация. Резкое осуждение прозвучало и со стороны влиятельных правых политических сил, например от Совета исследования семьи. Некоторые из высказываний ошибочно объединяли трансгендеров с гомосексуалами.
В 2011 году трансгендеры Нью-Йорка обратились в суд с просьбой позволить им менять свидетельство о рождении на новое, отражающее их пол в соответствии с их половым самоопределением, даже если им не делали хирургических операций. Питер Спригг, политолог в Совете исследования семьи, сказал в интервью New York Times, что любая такая замена стала бы «актом мошенничества». «Я считаю, что существует объективная реальность имеющихся у них половых органов и хромосомного набора, а так называемое половое самоопределение – полностью субъективное ощущение», – отмечает Спригг. После таких утверждений Спригга и его группу отнесли к лагерю Жермен Грир (воистину странный союз). Люди, являющиеся трансгендерами, не просто так проснулись однажды утром и решили, что было бы забавно поменять пол и стать мужчиной или женщиной. Вы можете притворяться, что вы не гомосексуал, поскольку для вас это чревато неприятностями, особенно если вы – известный человек, построивший свою карьеру на антигомосексуальной риторике, но все заканчивается тем, что вы снимаете мужчину-проститутку, встречаетесь с мужчиной в туалете аэропорта или пытаетесь соблазнить одного из ваших молодых прихожан. Вы можете иметь некоторый гомосексуальный опыт и при этом не быть геем. Вас нельзя завербовать в гомосексуалы, если вы не гей, и невозможно «вылечить», если вы гомосексуал. Гетеросексуальные мальчики и девочки ведут себя так потому, что такое поведение диктуется им их мозгом. Неважно, насколько агрессивна телереклама – производители игрушек не могут заставить ребенка хотеть игрушку, предназначенную для того или иного пола. Реклама направлена на то, чтобы ребенок поверил, будто данная игрушка отвечает его желаниям, а эти желания порождены его мозгом, который организован в соответствии с тем или иным полом.
Такова тесная взаимосвязь культуры, генов, воспитания и мозга. Но культура не создает пол – она его отражает. Пол человека влияет на все, начиная с того, кого мы любим, и заканчивая тем, что изголовье нашей кровати превратится в верхнюю муфту воображаемого борцовского ринга, с которой так здорово прыгать в постель. (Есть причина, по которой подавляющее число пострадавших, попадающих в травмпункты городских американских больниц, – это мальчики.) Однако многие до сих пор считают, что сексуальность формируется культурой, поскольку именно этот миф вписывается в их мировоззрение.
Как мы говорили в начале этой главы, меняющееся представление о механизмах любви угрожает многим, если не большинству, человеческих мифов о самых важных в жизни эмоциях. Как научные данные о работе нейронных систем любви влияют на наше представление о ней? Может ли любовь, созданная по собственному желанию, быть «реальной»?
По мнению одной нейробиологической научной школы, свободная воля – тоже миф: подсознание передает сознанию информацию, а последнее ведет себя так, будто бы само приняло решение, хотя на самом деле предпосылка к поступку возникает прежде, чем мы его осознаем. В этом случае любовь похожа на закономерности квантовой физики: сам акт наблюдения двух связанных частиц меняет их характеристики. Если мы узнаем, каковы нейронные механизмы любви, не разрушим ли мы ее? Так же размышлял наш старый знакомый и тевтонский повелитель мрака Эдуард фон Гартман. Знание лишает человека необходимого ему безумия и заблуждений, считал он. Нам следует оставаться слепыми, поскольку, утверждал он, если человек «осознает абсурдную всеохватность этого импульса… то, когда страсть попытается его поглотить, он будет пребывать в уверенности, что несет ответственность за совершаемую глупость». Если у нас будет хорошее зрение, мы станем думать о любви так, как думаем об автомобильном двигателе, игровых автоматах или компьютерном софте: как о программируемом процессе. Кроме того, мы можем рассматривать в виде программируемых процессов и самих себя.
Однако мы не согласны с Гартманом. Будь он прав, мы вылечили бы всех наркоманов, объяснив им мозговые механизмы зависимости. К сожалению, такой прием не работает. Метамфетаминовый наркоман, в деталях понимающий молекулярный механизм наркотического кайфа и роль гормонов стресса, все равно останется наркоманом. Влюбленный человек может понимать нейронные процессы, но все равно будет испытывать любовь.
Так существует свободная воля или она отвечает за десять, двадцать, тридцать – сколько? – процентов наших поступков? Важнее то, что мы ведем себя так, словно она действительно у нас есть. Иначе говоря, мы рассказываем себе историю. Это и означает быть человеком, особенно влюбленным человеком. Поэтому оба автора этой книги уверены, что будущее любви такое же светлое, как и раньше.
Как бы мы чувствовали себя, попав в мир, описанный сатириком Джорджем Сандерсом в рассказе «Побег из Паучьей головы»? Главный герой Джефф и молодая женщина Хизер встречаются в лаборатории, где на них испытывают новое лекарство. Абнести, проводящий тест, дает им препарат, после чего Джефф начинает думать, что Хизер выглядит «суперкруто», и то же самое начинает думать о нем она. «Скоро мы оказались на диване, и пошло-поехало. Между нами возникла самая настоящая страсть». И не просто страсть, а «правильная» страсть. Джефф и Хизер думают, что влюблены друг в друга. Позже Джеффу дают другое лекарство, и любовь исчезает. «Это потрясающе, – говорит Джеффу Абнести. – Это бомба. Мы раскрыли древний секрет. Фантастический поворотный момент! Допустим, кто-то не может любить. Теперь у него есть шанс. Мы ему поможем. Или кто-то слишком сильно влюблен. Или любит того, кого его родители считают неподходящей парой. Мы справимся и с этим. Скажем, человек грустит из-за своей любви. Тут появляемся мы или его папа с мамой, и грусти больше нет… Сумеем ли мы остановить войны? По крайней мере, притормозить их мы точно сможем! Внезапно солдаты обеих сторон начинают трахаться, а если доза небольшая – становятся лучшими друзьями». Забавно, не правда ли? Читая эти строки, мы улыбаемся. Но есть и классические научно-фантастические антиутопии, в которых эмоциями манипулируют и границы между реальностью и искусственными чувствами размываются.
Однако американцы и сейчас с энтузиазмом регулируют процессы в своем мозге. Согласно данным Центра по контролю и предотвращению заболеваний, примерно один из десяти американцев принимает антидепрессанты. Студенты без опаски и с пользой для себя принимают риталин, помогающий сосредоточиться на учебе. Сменные рабочие, пилоты, водители грузовиков и даже ученые употребляют модафинил – лекарство, позволяющее подолгу не спать, чтобы можно было продолжать работать. Мы уже не говорим о курильщиках марихуаны, кокаинистах, любителях бурбона, курильщиках или людях, помешанных на кофеине. Мы используем эти вещества по самым разным причинам, в том числе для того, чтобы справиться с любовью (хотим ли мы ее и не имеем, имеем ли, но не хотим, или пытаемся пережить ее потерю). Многие употребляют вещества, особенно алкоголь, чтобы повысить качество социального опыта. Молодые рейверы и любители вечеринок употребляют метилендиоксиметамфетамин, более известный как экстази, дающий им чувство сопричастности и дружбы с теми, кто танцует рядом со светящимися палочками в руках. Отчасти экстази действительно это делает, поскольку стимулирует высвобождение окситоцина и дофамина.
В 2009 году Ларри написал эссе для журнала Nature, где высказал идею, о которой мы здесь говорили: любовь – это качество, возникающее как результат серии химических реакций в мозге. У обозревателя New York Times Джона Тирни это эссе породило идею о возможной «вакцине любви» для тех, кто только что развелся или кто влюблен в человека, не способного или не желающего подарить ответную любовь. Статью перепечатывали в СМИ по всему миру. После этого Ларри получил письмо от жителя Найроби: «Я очень прошу, скажите, как получить эту вакцину для будущего применения. Надеюсь, вы объясните мне это и, если возможно, вышлете ее». Человек так воодушевился, что написал второе письмо: «Если есть подобное лекарство, я бы хотел получить несколько доз». А разве мы все не хотели бы? Кто из нас не испытывал безответной любви или боли, если любовь оканчивалась крахом? Кому не хотелось бы сделать укол, способный избавить от душевных страданий? Бедняга из Найроби и те, кто покупает «Лосьон Доверия», действительно хотят управлять своими и чужими эмоциями. На протяжении тысячелетий этим занимались ведьмы, создатели приворотных зелий и продавцы фальшивых афродизиаков. Всегда найдутся люди, которые чувствуют одно, а хотели бы чувствовать другое.
В Индии, где окситоцин часто используют для коров, чтобы увеличить удои, и даже для улучшения внешнего вида овощей, пресса пристально следит за социальными экспериментами над привязанностью, отчасти потому, что браки нередко устраиваются родителями, а не влюбленными. Если бы лекарство могло разжигать страсть, его бы использовали многие пары, долго живущие вместе. Если механизмами, которые мы обсуждали в этой книге, станет возможно управлять (а мы полагаем, что к этому все идет), ими будут управлять. Но это не сделает любовь менее реальной. Цветочная, ювелирная, винная и парфюмерная индустрии существуют благодаря нашей вере в то, что подобные манипуляции не только возможны, но и желательны. Наше общество уже решило, что использовать лекарства для влияния на личность нормально, и нет смысла это отрицать.
Обычно мы не ощущаем, что наши эмоции, вызванные искусственным изменением поведения, менее «реальны», чем возникшие естественным путем. Мы всегда манипулируем другими, а другие манипулируют нами. Любовь, пробужденная лекарством, не будет отличаться от любви, пробужденной бокалом мартини, умным разговором или хорошим сексом. Эмоция останется той же самой. Если кто-то принимает концепцию любви Ларри, ему неважно, что конкретно запускает механизмы мозга. Запуск этих цепей – вот что имеет значение. Какой бы способ мы ни использовали, мы будем вести себя так, словно сделали произвольный выбор. Любовь, запущенная лекарством, все равно останется любовью, подлинной и настоящей, по крайней мере такой же подлинной и настоящей, как и любая другая.
У нас может быть точная информация о том, как на процессы в нашем мозге влияют любовь, желание и пол, однако мы все равно изобретаем смыслы, чтобы лучше верить в это знание. Нас все так же радуют влюбленность и восторг и все так же печалит грусть. Но зато теперь у нас есть шанс желать большего и лучше понимать, что мы делаем. У нас есть возможность покончить с невежеством и предубеждениями, осознать силу механизма любви и попытаться, пусть иногда и тщетно, оградить себя от безрассудства. Есть люди, не верящие в Бога или в жизнь после смерти, но ведущие нравственную жизнь, способные ставить и преследовать цели, несмотря на свою уверенность, что никакое высшее существо не собирается их за это вознаграждать. А мы придумываем себе историю о встрече с человеком, которого полюбим, о том, как впервые увидим лицо своего ребенка, о бурном удовольствии от нашего сексуального пробуждения. Конечно, кто-то будет осознанно и злонамеренно использовать новое знание – в любой бочке меда есть ложка дегтя.
О гипотезе любви, привязанности и желания, которой посвящена эта книга, Вольпе говорит: «Давайте предположим, что Ларри прав на сто процентов. Допустим, я верю в это до мозга костей. И что тогда? Как это изменит мое поведение? Что я буду чувствовать по отношению к своей жене и детям?» Ничего это не изменит и не должно изменить. У Вольпе, его жены и детей есть свой миф, своя история, которую они создают на основе совместного опыта семейной любви. Даже Ларри, целыми днями думающий о любви и привязанности в терминах биохимических реакций, происходящих в определенных цепях мозга, испытывает любовь к своей жене и детям, которая не уменьшается из-за его редукционистской точки зрения.
То же самое происходит, когда мы смотрим фильмы. Кто видел «Гордость янки», историю Лу Герига, и ни разу не заплакал? Мы знаем, что режиссер, актеры и сценарист манипулируют нами, но все равно обнажаем свои эмоции. Нам нужна история, потому что она дает урок смелости, достоинства и, разумеется, любви. Как только в нас просыпается сексуальное желание, мы начинаем выдумывать причины, объясняющие ускоренное сердцебиение и пульсацию в паху. Сьюзен из Миннесоты продолжит флиртовать. Даже осознав это и сумев разобрать по кирпичикам всю нейрохимию процесса, она начнет рассказывать себе другую историю о том, почему это делает.
Конечно, любовь может привести и к трагическому финалу, как нередко бывает, но мы и здесь придумываем себе историю. Возможно, новая наука сумеет сгладить некоторые из самых опасных и патологических проявлений несчастной или обманутой любви.
Нам придется пересмотреть представления, с которыми мы живем уже много веков. Однако у тех, кому общество до сих пор отказывало в полноценном членстве из-за особенностей их биологии, из предубеждений, появится возможность вступить в его ряды. Мы сможем переосмыслить правила человеческих отношений, на которые, как нам теперь известно, сильно влияет работа химических веществ в нейронных цепях, идущая без участия нашего сознания. Нам придется спросить себя: всегда ли правильно то, что естественно? Если нет, мы должны будем решить, как и когда накладывать ограничения.
Новая социальная нейробиология вынуждает нас задавать эти вопросы, но она же способна помочь найти ответы. Она может дать материал для более крепкого остова человеческой культуры. Если мы собираемся избежать воплощения мрачных перспектив, открывшихся нам в нашем сегодня, нам следует очень внимательно относиться к тому, что мы себе рассказываем. И тогда любовь никогда не падет со своего пьедестала.
Благодарности
Авторы благодарны тем, чьи помощь и сотрудничество помогли нам создать эту книгу. Мы многим обязаны людям, с которыми беседовали, задавая очень личные вопросы; они терпеливо отвечали и тратили свое время. Особенно мы благодарны ученым, с готовностью вступавшим в оживленные и зачастую рискованные дискуссии о смысле и содержании своей работы.
Дэвид Молдауэр безоговорочно поверил в наш замысел, а Джиллиан Грей помогла нам его осуществить.
Спасибо Мишель Тесслер, Сьюзан Херд за ее непростую работу и советы, а также Алексу Херду за мудрое руководство.
Брайан благодарит Ларри, самого приятного и энергичного соавтора, какого только можно пожелать.
Жена Ларри Энн не просто выслушивает его рассуждения о сексе и отношениях между полами – она продолжает его любить, что говорит о многом, а его дети – это постоянное напоминание о том, как важна история любви.
Список литературы
Amateau, S., and M. McCarthy. Induction of PGE2 by Estradiol Mediates Developmental Masculinization of Sex Behavior. Nature Neuroscience, June 7, 2004.
Arnold, A. The Organizational-Activational Hypothesis as the Foundation for a Unified Theory of Sexual Differentiation of All Mammalian Tissues. Hormones and Behavior, May 2009.
Auyeung, В., et al. Fetal Testosterone Predicts Sexually Differentiated Childhood Behavior in Girls and in Boys. Psychological Science, February 2009.
Bao, A-M., and D. Swaab. Sex Differences in the Brain, Behavior, and Neuropsychiatric Disorders. The Neuroscientist, October 2010.
Berenbaum, S., et al. Early Androgens Are Related to Childhood Sex-Typed Toy Preferences. Psychological Science, March 1992.
Berglund, PL, et al. Brain Response to Putative Pheromones in Lesbian Women. Proceedings of the National Academy of Sciences, May 23, 2006.
Bleier, R. Why Does a Pseudohermaphrodite Want to Be a Man? New England Journal of Medicine, October 11, 1979.
Bradley, S., et al. Experiment of Nurture: Ablatio Penis at 2 Months, Sex Reassignment at 7 Months, and a Psychosexual Follow-Up in Young Adulthood. Pediatrics, July 1998.
Brooks, C. Some Perversion of the Sexual Instinct. Journal of the National Medical Association, January-March 1919.
Capel, В., and D. Coveney. Frank Lillie's Freemartin: Illuminating the Pathway to 21st Century Reproductive Endocrinology. Journal of Experimental Zoology 301 (2004).
Chura, L., et al. Organizational Effects of Fetal Testosterone on Human Corpus Callosum Size and Asymmetry. Psychoneuroendocrinology, January 2010.
Ciumas, C, et al. High Fetal Testosterone and Sexually Dimorphic Cerebral Networks in Females. Cerebral Cortex, May 2009.
Collaer, M., et al. Motor Development in Individuals with Congenital Adrenal Hyperplasia: Strength, Targeting, and Fine Motor Skill. Psychoneuroendocrinology, February 2009.
Diamond, M. Developmental, Sexual and Reproductive Neuroendocrinology: Historical, Clinical and Ethical Considerations. Frontiers in Neuroendocrinology, February 18, 2011.
Diamond, M. Pediatric Management of Ambiguous and Traumatized Genitalia. Journal of Urology, September 1999.
Diamond, M. Interview with the authors, April 6, 2011.
Diamond, M., and K. Sigmundson. Sex Reassignment at Birth: A Long Term Review and Clinical Implications. Archives of Pediatrics and Adolescent Medicine, March 1997.
Domurat Dreger, A. «Ambiguous Sex» – or Ambivalent Medicine? Ethical Issues in the Treatment of Intersexuality. Hastings Center Report 28, no. 3 (1998).
Durante, M., et al. Ovulation, Female Competition, and Product Choice: Hormonal Influences on Consumer Behavior. Journal of Consumer Research, April 2011.
Eckert, C. Intervening in Intersexualization: The Clinic and the Colony. Dissertation. Proefschrift Universiteit Utrecht, 2010.
Ehrhardt, A., and H. Meyer-Bahlburg. Effects of Prenatal Sex Hormones on Gender-Related Behavior. Science, March 20, 1981.
Garcia-Falgueras, A., and D. Swaab. A Sex Difference in the Hypothalamic Uncinate Nucleus: Relationship to Gender Identity. Brain, November 2, 2008.
Gizewski, E., et al. Specific Cerebral Activation Due to Visual Erotic Stimuli in Male-to-Female Transsexuals Compared with Male and Female Controls. Journal of Sexual Medicine, February 2009.
Glickman, S., et al. Mammalian Sexual Differentiation: Lessons from the Spotted Hyena. Trends in Endocrinology and Metabolism, November 2006.
Goldstein, J., et al. Normal Sexual Dimorphism of the Adult Human Brain Assessed by In Vivo Magnetic Resonance Imaging. Cerebral Cortex, June 2001.
Gooren, L. Care of Transsexual Persons. New England Journal of Medicine, March 31, 2011.
Gorski, R. Interview with the authors, May 2, 2011.
Gorski, R. Hypothalamic Imprinting by Gonadal Steroid Hormones. Advances in Experimental Medicine and Biology, 2002.
Gorski, R. Sexual Dimorphisms of the Brain. Journal of Animal Science 61, supp. 3 (1985).
Gorski, R., et al. Evidence for a Morphological Sex Difference Within the Medial Preoptic Area of the Rat Brain. Brain Research, June 16, 1978.
Greer, G. The Whole Woman. New York: Anchor Books, 2000.
Guerrero, L. Interview with the authors, March 8, 2011.
Hamann, S., et al. Men and Women Differ in Amygdala Response to Visual Sexual Stimuli. Nature Neuroscience, April 2004.
Hasbro http://www.hasbro.com/babyalive/en_us/shop/browse.cfm.
Hassett, J., et al. Social Segregation in Male, but Not Female Yearling Rhesus Macaques. American Journal of Primatology, October 13, 2009.
Hassett, J., et al. Sex Differences in Rhesus Monkey Toy Preferences Parallel Those of Children. Hormones and Behavior, August 2008.
Herman, R., et al. Sex Differences in Interest in Infants in Juvenile Rhesus Monkeys: Relationship to Prenatal Androgen. Hormones and Behavior, May 2003.
Hines, M. Prenatal Endocrine Influences on Sexual Orientation and on Sexually Differentiated Childhood Behavior. Frontiers in Neuroendocrinology, February 2001.
Hines, M., and G. Alexander. Commentary: Monkeys, Girls, Boys and Toys: A Confirmation Comment on «Sex Differences in Toy Preferences: Striking Parallels Between Monkeys and Humans». Hormones and Behavior, August 2008.
Imperato-McGinley, J., et al. Androgens and the Evolution of Male-Gender Identity Among Male Pseudohermaphrodites with 5a-Reductase Deficiency. New England Journal of Medicine, May 31, 1979.
Imperato-McGinley, J., et al. Steroid 5-alpha-reductase Deficiency in Man: An Inherited Form of Male Pseudohermaphroditism. Science, December 27, 1974.
Jacobson, C, et al. The Influence of Gonadectomy, Androgen Exposure, or a Gonadal Graft in the Neonatal Rat on the Volume of the Sexually Dimorphic Nucleus of the Preoptic Area. Journal of Neuroscience, October 1, 1981.
Kahlenberg, S., and R. Wrangham. Sex differences in chimpanzees' use of sticks as play objects resemble those of children. Current Biology, December 21, 2010.
Kimchi, Т., et al. A Functional Circuit Underlying Male Sexual Behavior in the Female Mouse Brain. Nature, August 30, 2007.
Kruijver, F., et al. Male-to-Female Transsexuals Have Female Neuron Numbers in a Limbic Nucleus. Journal of Endocrinology and Metabolism 85, no. 5 (2000).
LeVay, S. From Mice to Men: Biological Factors in the Development of Sexuality. Frontiers in Neuroendocrinology, February 2011.
Lillie, F. Sex-Determination and Sex-Differentiation in Mammals. Zoology, July 1917.
Lillie, F. The Theory of the Free-Martin, Science, April 28, 1916.
Marentette, J., et al. Multiple Male Reproductive Morphs in the Invasive Round Goby (Appollonia melanostoma). Journal of Great Lakes Research, June 2009.
McCarthy, M., et al. New Tricks by an Old Dogma: Mechanisms of the Organizational/ Activational Hypothesis of Steroid-Mediated Sexual Differentiation of Brain and Behavior. Hormones and Behavior 55 (2009).
Meyer-Bahlburg, H. Gender Identity Outcome in Female-Raised 46, XY Persons with Penile Agenesis, Cloacal Exstrophy of the Bladder, or Penile Ablation. Archives of Sexual Behavior, August 2005.
Meyer-Bahlburg, H., et al. Sexual Orientation in Women with Classical or Non-Classical Congenital Adrenal Hyperplasia as a Function of Degree of Prenatal Androgen Excess. Archives of Sexual Behavior, February 2008.
Money, J. Ablatio Penis: Normal Male Infant Sex-Reassigned as a Girl. Archives of Sexual Behavior, January 1975.
Money, J., and J. Dalery. Iatrogenic Homosexuality: Gender Identity in Seven 46, XX Chromosomal Females with Hyperadrenocortical Hermaphroditism Born with a Penis, Three Reared as Boys, Four Reared as Girls. Journal of Homosexuality, 1976.
Ngun, Т., et al. The Genetics of Sex Differences in Brain and Behavior. Frontiers in Neuroendocrinology, October 2010.
Ostrer, H., et al. Mutations in MAP3K1 Cause 46, XY Disorders of Sex Development and Implicate a Common Signal Transduction Pathway in Human Testis Determination. American Journal of Human Genetics, December 2010.
Читать бесплатно другие книги:
