Жатва Герритсен Тесс
– Не дергайтесь, Эбби, – произнес мягкий женский голос. – Мне нужно взять у вас кровь на анализы. Пожалуйста, полежите спокойно. Я должна заполнить несколько пробирок.
– Доктор Уэттиг, рентгеновская установка готова, – произнес третий голос.
– Подождите немного, – ответил Уэттиг. – Иглу для капельницы нужно взять покрупнее. Шестнадцатый номер. Начинайте.
Теперь боль пронзила правую руку. Как ни странно, эта боль вывела ее разум из замешательства и заставила работать с предельной ясностью. Эбби точно знала, куда она попала. Она не помнила, как здесь очутилась, но место, где она находилась, называлось отделением неотложной помощи клиники Бейсайд. Если она здесь, да еще в таком состоянии, значит случилось что-то чудовищное.
– Марк, – пробормотала она и попыталась сесть. – Где Марк?
– Не двигайтесь! Вы трубку капельницы собьете!
Чья-то рука надавила ей на локоть, припечатав руку к каталке. Прикосновение отнюдь не было мягким. Они все вместе издевались над ней, кололи иголками и обращались как с пойманной зверюшкой.
– Марк! – крикнула она.
– Эбби, послушайте меня.
Это снова был Уэттиг. Она узнала его тихий, нетерпеливый голос.
– Мы пытаемся с ним связаться. Наверняка он скоро приедет. А сейчас вы должны нам помогать, иначе мы не сможем помочь вам. Это понятно? Эбби, вы меня понимаете?
Его лицо подействовало на нее сильнее слов. Эбби затихла. Как часто, еще будучи ординатором, она холодела от взгляда его голубых, ничего не выражающих глаз. Сейчас, пригвожденная к каталке, она чувствовала не робость и не волнение. Страх. Ей было страшно. Очень страшно. Она оглядела палату, ища хотя бы одно дружественное лицо. Но все, кто находился рядом с нею, были слишком заняты пробирками с кровью, трубками капельниц и показаниями приборов.
Потом занавеску отодвинули. Каталка тронулась. Ее куда-то везли. Мелькали люминесцентные трубки под потолком. Ее увозили в недра клиники. В логово врага. Она даже не пыталась сопротивляться. При связанных руках и ногах не больно-то повоюешь.
«Думай, – мысленно приказала она себе. – Ты должна думать».
Каталка завернула за угол. Эбби узнала отделение рентгенологии. Возле каталки появилось новое лицо. Мужское. Оператор компьютерного томографа. Друг или враг? Как распознать? Тем временем ее перенесли на стол. Появились новые ремни: на груди и бедрах.
– Лежите совсем тихо, – сказал ей оператор. – Иначе все придется повторить сначала.
Над ее головой нависла арка сканера. Это не было замкнутое пространство, но Эбби нашла у себя все симптомы клаустрофобии. Она вспомнила впечатления своих пациентов, проходивших компьютерную томографию: «Все равно что засунуть голову в точилку для карандашей». Эбби закрыла глаза. Вокруг щелкал и негромко гудел томограф. Она заставляла себя думать. Вспоминать, как и почему здесь оказалась.
Эбби вспомнила, что села в машину и поехала. Добралась до платной магистрали. Дальше пленка ее воспоминаний обрывалась. Это называлось ретроградной амнезией. О самой аварии она вообще ничего не помнила. Однако события, приведшие ее к той точке, постепенно всплыли в памяти.
Пока длилось сканирование, она вспоминала и к моменту его окончания соединила разрозненные куски. Картина не была цельной, но достаточной, чтобы Эбби поняла, как ей действовать дальше, если она хочет остаться в живых.
Она была умницей. Настоящей пай-девочкой, отчего оператор томографа потерял бдительность и, перемещая ее обратно на каталку, не закрепил ей руки. Только ремень на груди. Затем он вывез каталку в комнату ожидания.
– За вами придет сестра из реанимации, – сказал он Эбби. – Если что-то понадобится, позовите. Я буду в соседнем помещении.
Сквозь полуоткрытую дверь Эбби слышала его разговор по телефону.
– Да, это лаборатория компьютерной томографии. Мы свою работу сделали. Доктор Блейз сейчас просматривает результаты. Вы хотите ее забрать?
Эбби потянулась и осторожно расстегнула пряжку грудного ремня. Потом села на каталке. Комната почему-то закружилась. Тогда она прижала пальцы к вискам, и кружение пропало.
Капельница!
Эбби отклеила лейкопластырь и, морщась, вырвала катетер. Из трубки на пол потек физиологический раствор. Эбби не обратила на это внимания. Сейчас главное – остановить кровотечение из вены. Игла шестнадцатого размера проделала в руке довольно большую дырку. Эбби замотала отметину лейкопластырем, однако кровь продолжала сочиться. Ей сейчас не до этого. Нужно убраться отсюда до прихода медсестры.
Она слезла с каталки, угодив босыми ногами прямо в лужу физраствора. В соседнем помещении оператор дезинфицировал томографический стол. Шуршали бумажные салфетки, хлопала крышка педального мусорного ведра.
На крючке висел лабораторный халат. Его Эбби надела поверх больничной пижамы. Столь нехитрое действие отняло у нее немало сил. Она по-прежнему старалась связно думать, не позволяя белой пелене боли овладеть ею. В таком состоянии Эбби подошла к двери. Ноги двигались еле-еле, словно она брела по зыбучим пескам. Толкнув дверь, она вышла в коридор.
Путешествие по зыбучим пескам продолжалось. Эбби постоянно останавливалась, прислоняясь к стене. Передохнув, шла дальше. Она завернула за угол. В дальнем конце коридора был запасной выход. Эбби заковыляла туда. Она поддерживала себя мыслью: «Если доберусь до той двери, я в безопасности».
Далеко за ее спиной послышались голоса. Потом раздались торопливые шаги.
Эбби отодвинула задвижку, открыла дверь и вышла в ночь. Позади завыла сигнализация. Страх придал ей сил. Она побежала в темноту, кое-как перебравшись через бортик стоянки. Гравий и осколки стекла царапали ступни. У Эбби не было плана бегства. Она не знала, в каком направлении двигаться. В мозгу стучала только одна мысль: она должна выбраться из Бейсайда.
Голоса приближались. Ее окликнули.
Оглянувшись, Эбби увидела троих охранников, выбегающих из дверей отделения интенсивной терапии.
Она спряталась за машиной. Увы, слишком поздно. Охранники ее заметили. Тогда Эбби выпрямилась и снова побежала. Ноги плохо ее слушались. Огибая машины, она постоянно спотыкалась.
Шаги преследователей становились все громче. Они надвигались с двух сторон. Эбби свернула влево, пытаясь протиснуться между двух машин.
Охранники окружили ее. Один схватил за левую руку, другой – за правую. Эбби лягалась, пихалась и даже пыталась кусаться. Вскоре подбежал третий. Втроем они потащили Эбби обратно в отделение неотложной помощи. В лапы доктора Уэттига.
– Они меня убьют! – кричала Эбби. – Отпустите меня! Слышите? Они меня убьют!
– Не выдумывайте, мисс. Вас пальцем никто не тронет.
– Вы не понимаете. Вы ничего не понимаете!
Двери отделения распахнулись. Эбби втащили внутрь, затем положили на каталку. Привязали всеми ремнями, хотя она отчаянно брыкалась и лягалась.
Над нею снова склонилось лицо доктора Уэттига. Побелевшее. Напряженное.
– Пять миллиграммов галоперидола. Внутримышечно, – отрывисто приказал он.
– Нет! – завопила Эбби. – Нет!
– Немедленно вколите ей галоперидол.
Рядом возникла медсестра со шприцем в руке. Она быстро сняла колпачок с иглы.
Эбби извивалась всем телом.
– Держите ее, – сказал Уэттиг. – Неужели ее невозможно утихомирить?
Кто-то взял ее за запястья. Ее слегка повернули на бок, заголив правую ягодицу.
– Ну пожалуйста, – умоляла Эбби, глядя на медсестру. – Не давайте ему меня калечить. Не надо уколов.
Ей протерли спиртом место укола. Спирт противно холодил кожу. Потом в правую ягодицу вонзилась игла.
– Пожалуйста, – шептала Эбби, понимая, что уже бесполезно о чем-либо просить.
– Все будет хорошо, – сказала медсестра и улыбнулась ей. – С вами все будет хорошо.
23
– Следов шин на пирсе нет, – сказал детектив Карриер. – Лобовое стекло пробито. У водителя дырка над правым глазом. Мне она напоминает пулевое отверстие. Слизень, ты знаешь правила. Извини, но нам понадобится осмотреть твой пистолет.
Кацка кивнул, затем устало посмотрел на темную воду.
– Скажите водолазу, пусть поищет мой пистолет на дне. Примерно вон в том месте. Если течением не отнесло.
– Ты считаешь, что сделал восемь выстрелов?
– Может, и больше. Когда все началось, у меня была полная обойма.
Карриер кивнул и дружески потрепал Кацку по плечу:
– Ехал бы ты домой, Слизень. Не хочу повторяться, но вид у тебя просто дерьмовый.
– Даже так?
Но домой Кацка не поехал. Он пошел туда, где собрались работники криминалистической лаборатории. Фургон подняли из воды еще несколько часов назад. Теперь машина стояла на границе контейнерного терминала. В колесных осях запутались водоросли. Падая, из-за воздуха в шинах фургон перевернулся и крышей сел на дно. Крышу и сейчас покрывал густой слой ила. Им же было заляпано лобовое стекло. Фургон принадлежал транспортно-хозяйственному отделу клиники Бейсайд и использовался для перевозки оборудования и лекарств, а также для доставки персонала в другие клиники. Час назад позвонили руководителю отдела, который ничего не знал об исчезновении фургона.
Дверца со стороны водительского сиденья была открыта. Полицейский фотограф снимал салон и приборную доску. Тело водителя извлекли полчаса назад. По данным удостоверения, это был некто Олег Боровой, тридцати девяти лет, житель Ньюарка, штат Нью-Джерси. Других сведений бостонские полицейские пока не имели и ждали их поступления.
Подумав, Кацка решил не приближаться к фургону. Его действия и так вызывали вопросы. Лучше держаться подальше от главной улики. Он пересек контейнерный терминал и вышел за ворота. Его машина стояла там, где он ее бросил. Кацка залез в салон и сел, уронив голову на руки. В два ночи он приехал домой, принял душ и немного поспал, а к восходу солнца уже вернулся на пирс.
«Я слишком стар для подобных кувырканий, – подумал он. – Старше, чем нужно, по меньшей мере лет на десять».
Все эти погони в темноте со стрельбой наугад привлекательны для молодых львов, а не для копа среднего возраста. Сейчас Кацка особенно сильно чувствовал этот свой средний возраст.
В окошко машины постучали. Кацка вскинул голову и увидел Лундквиста. Он опустил стекло.
– Как самочувствие, Слизень?
– Да вот, собираюсь ехать домой. Хоть высплюсь.
– Думаю, вас заинтересуют кое-какие подробности о водителе фургона.
– Уже есть данные по нашему запросу?
– Ребята пробили Олега Борового по компьютерной базе данных. Нам повезло. Он у них числится. Русский иммигрант. В Штаты приехал в восемьдесят девятом. Последнее место жительства – Ньюарк, штат Нью-Джерси. Трижды арестовывался, но до тюрьмы дело не доходило.
– В чем его обвиняли?
– В похищении людей и вымогательстве. Всякий раз судебное разбирательство не могли довести до конца из-за исчезновения свидетелей. – Лундквист наклонился к окошку и, понизив голос, добавил: – Похоже, вы ухлопали крупного подонка. Ньюаркские копы утверждают, что Боровой входил в русскую мафию.
– Откуда у них такая уверенность?
– Нью-Джерси считается штаб-квартирой русской мафии в Америке. Знаете, Слизень, по сравнению с этими парнями колумбийцы – прямо-таки Ротари-клуб. Русским мафиози мало просто убить свою жертву. Они сначала отрежут ей пальцы на руках и на ногах. Так, развлечения ради.
Кацка нахмурился. Он вспомнил недавние события: плавание в холодной воде, крики людей на пирсе. Их язык, которого он не понимал. Потом представил отрезанные пальцы, бостонские улицы, заваленные частями расчлененных трупов. Это невольно навело его на мысли о скальпелях хирургов и операционных столах.
– Как Боровой связан с Бейсайдом? – спросил Кацка.
– Этого мы не знаем.
– Но он был за рулем их фургона.
– В фургоне обнаружены лекарства и прочие медицинские товары, – сообщил Лундквист. – Тянет на две тысячи долларов. Возможно, мы наткнулись на черный рынок. У Борового в Бейсайде могли быть партнеры, приторговывающие лекарствами и, так сказать, сопутствующими товарами. Вы застукали его, как раз когда он вез этот груз на корабль.
– Кстати, откуда этот корабль? Вы связывались с начальником порта?
– Корабль принадлежит некой «Компании Сигаева». Судоходная компания. Кстати, тоже из Нью-Джерси. Зарегистрирована в панамском морском регистре. Последним портом захода корабля значится Рига.
– Это где?
– Столица Латвии, одной из бывших советских республик.
«Опять русские», – подумал Кацка.
Если это действительно русская мафия, они имеют дело с преступной организацией, отличающейся особой жестокостью и беспощадностью. Вместе с каждой волной законопослушных иммигрантов в Америку приезжало и отребье. Хищники, пауки, торопящиеся вслед за соотечественниками обосноваться в стране равных возможностей. Здесь они плели свои криминальные сети. Им Америка казалась страной легкой наживы.
Кацка подумал об Эбби Ди Маттео, и в нем вдруг вспыхнула тревога. После того ночного звонка он ей больше не звонил. Его потянуло позвонить ей. Набирая номер, Кацка почувствовал сильное сердцебиение. Он знал, как называется это состояние. Предвкушение. Радостное, тревожное и совершенно иррациональное желание услышать ее голос. Подобных чувств Кацка не испытывал очень давно и понимал (очень отчетливо понимал), что они значат.
Он тут же отключился. Весь этот час он пребывал в подавленном состоянии, которое лишь крепло.
Он прикинул расстояние, какое успел пройти этот внезапно снявшийся с якоря сухогруз. Наверное, не меньше сотни миль. Даже если они засекут его местонахождение, арестовать корабль в международных водах будет не так-то просто.
– Мне нужно все, что известно о «Компании Сигаева». Прежде всего их возможные связи с «Эмити» и Бейсайдом.
– Будет исполнено, Слизень.
Кацка завел двигатель.
– Твой брат по-прежнему служит в береговой охране? – спросил он Лундквиста.
– Уже нет. Но у него там остались друзья.
– Надо с ними связаться. Узнать, подымались ли они на борт сигаевского судна.
– Сомневаюсь. Учитывая, что корабль совсем недавно пришел из Риги.
Лундквист замолчал, увидев шедшего к ним Карриера. Тот махал рукой.
– Эй, Слизень! Тебе уже передали… насчет доктора Ди Маттео?
Кацка мгновенно выключил двигатель. Пульс, бешено стучащий в висках, он выключить не мог. Он смотрел на Карриера, ожидая самого худшего.
– Она попала в аварию.
По коридору громыхала тележка с едой для пациентов. Этот звук разбудил Эбби. Проснувшись, она обнаружила, что лежит на простынях, мокрых от пота. Ее сердце билось быстрее обычного. Сказывались последствия кошмара. Эбби хотела повернуться на бок… и не смогла. Ее руки были привязаны. Натертые запястья саднили. Значит, все это – не кошмарный сон. Это – кошмарная явь, от которой не проснешься.
Всхлипнув от собственного бессилия, она вдавила голову в подушку. Разглядывать потолок – единственное доступное ей занятие.
Где-то рядом скрипнул стул. Эбби повернула голову.
У окна сидел Кацка. Видно, ему было некогда побриться, отчего его лицо казалось старше. Наверное, он провел бессонную ночь. Таким Эбби его еще не видела.
– Я просил медсестер снять ремни с ваших рук, – сказал Кацка. – Но им это делать запрещено. Вы брыкались и вырывали иглы капельниц.
Он встал, подошел к ее постели.
– С возвращением вас, Эбби. Можно сказать, вы родились в рубашке.
– Я ничего не помню.
– Вы попали в аварию. Ваша машина перевернулась на Юго-Восточной скоростной магистрали.
– Кто-нибудь еще…
– Никто не пострадал, – поспешил ее успокоить Кацка. – А вот ваша машина уже вряд ли будет ездить.
Он замолчал. Эбби поняла, что теперь Кацка смотрит не на нее. В сторону. На ее подушку.
– Кацка, это все… по моей вине?
Он неохотно кивнул:
– Судя по следам шин, вы ехали с серьезным превышением скорости. Скорее всего, заметили впереди машину, двигавшуюся по вашей полосе. Решили избежать столкновения, резко затормозили. Вашу машину отнесло вбок и ударило о бетонное ограждение. От этого она перевернулась. Несколько раз. Хорошо, что на соседних полосах никого не было.
– Боже мой, – закрыв глаза, прошептала Эбби.
И снова в их разговоре возникла пауза.
– Это еще не все, – вздохнул Кацка. – Я говорил с дежурным офицером патрульной службы. В вашей машине нашли разбитую бутылку водки.
У Эбби округлились глаза.
– Быть этого не может, – прошептала она.
– Эбби, при травмах такое бывает. Вы просто забыли. После тех событий на пирсе вы находились в шоке. Тоже вполне объяснимое состояние. Решили расслабиться. Ничего удивительного. Вы же были дома.
– Если бы я выпила, я бы это помнила! Все, что происходило дома, я хорошо помню. Если бы я выпила, то ни за что…
– Эбби, сейчас очень важно, чтобы…
– Важно, чтобы меня не обвиняли в том, чего я не делала! Кацка, неужели вы не понимаете? Они меня снова подставляют!
Кацка потер усталые глаза. Чувствовалось, бодрствование давалось ему с трудом.
– Эбби, мне очень жаль, – пробормотал он. – Понимаю, как нелегко вам это признавать. Но доктор Уэттиг показал мне результаты вашего теста на содержание алкоголя в крови. Анализ сделали ночью, когда вас привезли в отделение неотложной помощи. Содержание алкоголя – двадцать одна сотая.
Кацка смотрел не на нее, а в окно, словно каждый взгляд, брошенный на Эбби, отнимал у него силы. Она же не могла повернуться к нему. Мешали ремни, до боли стягивающие запястья. Слезы подступили совсем близко. Но она не позволит себе плакать. Нет, ее слез не увидит никто.
Эбби закрыла глаза. Куда, в какую сторону направить свой гнев? Другого оружия у нее не было. Они забрали у нее все. Даже Кацку.
– Дома я не выпивала, – сказала она, медленно выговаривая каждое слово. – Вы должны мне верить. Я не была пьяна.
– Тогда скажите, куда вы ехали в три часа ночи?
– Я ехала сюда. В Бейсайд. Это я помню. Марк мне позвонил, и я поехала… А где Марк? Он здесь? Почему он до сих пор не зашел ко мне?
От молчания Кацки веяло холодом. Эбби повернула голову, но увидеть его лицо все равно не смогла.
– Кацка, вы что-то знаете?
– Марк Ходелл не отвечает на сообщения пейджера.
– Что?
– Его машины нет на больничной стоянке. Никто толком не знает, где он.
Слова не выговаривались. Эбби показалось, что у нее вдруг распухло горло.
– Нет, – только и могла прошептать она.
– Эбби, пока слишком рано делать какие-либо выводы. Его пейджер мог попросту сломаться. Мы пока ничего не знаем.
Но Эбби знала. Знала с той секунды, как Кацка ответил на ее вопрос. Знала наверняка, и знание раздавило ее. У нее онемело все тело. Из него ушла жизнь. Эбби не сознавала, что плачет. Она даже не чувствовала слез, пока Кацка, держа в руке бумажный платок, не подошел к ней. Он осторожно вытер ее щеку.
– Я вам очень сочувствую, – прошептал он.
Кацка откинул ее волосы с лица, всего лишь на мгновение позволив своей руке задержать на ее лбу.
– Очень сочувствую.
– Найдите мне его, – прошептала Эбби. – Пожалуйста, пожалуйста, найдите мне его.
– Найду.
Кацка ушел. Только тогда Эбби сообразила, что он расстегнул и снял ремни с ее рук. Она была свободна. Она могла слезть с койки, уйти из палаты. Но Эбби никуда не пошла. Она уткнулась в подушку и дала волю слезам.
В полдень медсестра вытащила у нее иглу капельницы, попутно привезя тележку с едой. На еду Эбби даже не взглянула. Она лежала с закрытыми глазами и не слышала, как увезли тележку.
В два часа дня пришел доктор Уэттиг. Он встал у изголовья, листая карточку. Уэттиг долго всматривался в результаты анализов, сопровождая это действо хмыканьем и покашливанием. Только потом он удостоил ее взглядом.
– Как самочувствие, доктор Ди Маттео?
Она не ответила.
– Детектив Кацка сказал, что вы отрицаете, будто вчера ночью пили спиртное.
Эбби продолжала молчать.
Уэттиг вздохнул:
– Первый шаг к выздоровлению – это признание, что у вас есть проблема. Мне самому надо было бы проявить проницательность. Понять, что все это время вы пытались в одиночку справиться со своей проблемой. Но сейчас картина прояснилась. Настало время заняться непосредственно вашей проблемой.
Эбби подняла глаза.
– Какой в этом смысл? – отрешенно спросила она.
– Какой смысл? Уберечь ваше будущее. Конечно, управление автомобилем в нетрезвом состоянии – серьезное отягчающее обстоятельство. Но вы ведь умная, способная женщина. Помимо медицины, есть другие сферы, где вы сможете построить успешную карьеру.
Ее ответом снова было молчание. Крах медицинской карьеры сейчас казался Эбби пустяком. Исчезновение Марка – вот настоящее горе.
– Я попросил доктора О’Коннора осмотреть вас, – сказал Уэттиг. – Вечером он придет.
– Мне не нужен психиатр.
– Это вы так думаете. А я думаю, что нужен. По моему мнению, вы нуждаетесь в серьезной помощи. Я помню ваши слова о том, что вас кто-то подставляет, преследует, хочет расправиться. Вам необходимо избавиться от этих навязчивых мыслей. Пока доктор О’Коннор не осмотрит вас и не даст своего заключения, я вас не отпущу. Возможно, он сочтет необходимым перевести вас в психиатрическое отделение. Это его компетенция. Мы не можем допустить, чтобы вы себя покалечили. С нас достаточно ваших ночных попыток к бегству. Мы очень переживаем за вас, Эбби. Мы все, и я лично. Потому я и попросил о психиатрическом освидетельствовании. Уверяю вас, это делается для вашего же блага.
– А идите вы, Генерал… далеко-далеко, – глядя прямо на него, сказала Эбби.
К ее злорадному удовольствию, он дернулся, как от пощечины, и резко отошел, захлопнув карточку.
– Я к вам еще зайду, доктор Ди Маттео, – уходя, бросил он.
Эбби долго смотрела в потолок. До прихода Уэттига ей казалось, что у нее не осталось сил на сопротивление. Теперь все ее мышцы были напряжены до предела. Из живота слышалось грозное урчание. Пальцы болели. Ничего удивительного. Взглянув на них, Эбби увидела сжатые кулаки.
«Идите вы все!»
Она села на постели. Голова закружилась, но лишь на несколько секунд. Просто она слишком долго провалялась. Пора вставать и восстанавливать контроль над своей жизнью.
Эбби подошла к двери. Слегка приоткрыла ее.
Напротив палаты стоял стол, за которым сидела медсестра. Она сразу же подняла голову и посмотрела на Эбби. На ее бедже значилось: В. СОРИАНО, ДИПЛОМИРОВАННАЯ МЕДСЕСТРА.
– Вам что-нибудь надо? – спросила медсестра.
– Нет, ничего, – ответила Эбби и быстро закрыла дверь.
Ну и ну! Ее здесь держат как узницу.
Эбби босиком обошла палату, обдумывая план действий. Она запретила себе думать о Марке. Только не сейчас, иначе она снова повалится на койку и заревет. Этого они от нее и добиваются. Ждут, когда она сломается.
Эбби присела на стул у окна, она думала. Перебрала несколько вариантов действий и тут же отмела за несостоятельностью. Ночью Марк ей сказал, что Мохандас на их стороне. Теперь Марк исчез. Мохандасу Эбби не доверяла. В этой больнице она не доверяла никому.
На ночном столике стоял телефон. Эбби подняла трубку и услышала гудок. Она позвонила Вивьен домой, но потом вспомнила, что Вивьен все еще в Берлингтоне.
Тогда Эбби позвонила на свой домашний номер, набрала код доступа и прослушала сообщения с автоответчика. Оказалось, Вивьен снова ей звонила, и голос у китаянки был напряженный.
Эбби позвонила в Берлингтон.
На этот раз Вивьен взяла трубку.
– Просто чудо, что ты меня застала. Я съезжаю из номера.
– Возвращаешься домой?
– Да. Шестичасовым рейсом. Вся поездка оказалась сплошной тратой времени. В Берлингтоне не изымали никаких органов.
– Откуда ты знаешь?
– Я проверила расписание самолетов по берлингтонскому аэропорту и по аэропортам соседних городов. Нигде нет полуночных рейсов на Бостон. Ни один самолет в это время к нам не летает. Слышишь? Ни один. Берлингтон – это их прикрытие. А Тим Николс снабжал их официальными документами.
– И теперь Николс исчез.
– Или они от него избавились.
Обе замолчали.
– Марк пропал, – тихо, почти шепотом, сказала Эбби.
– Как пропал?
– Никто не знает, где он. Детектив Кацка говорит, они не могут найти машину Марка. Сам он не отвечает на сообщения.
Эбби замолчала, чувствуя, как ей сдавливает горло.
– Эбби… Эбби… я так…
Голос Вивьен смолк. В трубке послышался щелчок. Эбби до боли в пальцах стиснула трубку.
– Вивьен, ты меня слышишь?
Раздался второй щелчок. Их разъединили.
Эбби повесила трубку и попыталась перезвонить. Гудка не было. Она стучала по рычагу, набирала номер оператора, снова и снова вешала и поднимала трубку. Все было напрасно.
Ее телефон отключили.
Кацка стоял на узкой пешеходной дорожке моста Тобин и смотрел на воду. До воды было далеко. С запада несла свои воды река Мистик, торопясь соединиться с рекой Челси. Их общее устье выходило в Бостонскую гавань и море. Если прыгнуть с моста, полет до воды продлится несколько секунд. Удар о воду будет сильным и почти наверняка смертельным.
Кацка повернулся к противоположной стороне моста, густо забитого машинами. Он размышлял о том, какие стадии проходит тело утопленника. Течение реки, естественно, понесет труп к гавани. Поначалу труп будет плыть под водой, продираясь сквозь ил и грязь. Затем мертвое тело начнет наполняться газами. В одних случаях на это требуются считаные часы, в других – дни. Все зависит от температуры воды и скорости размножения бактерий в разлагающихся внутренностях. В какой-то момент труп всплывает.
Вот тогда его обнаружат. Через день или через два. Распухший до неузнаваемости.
