Жатва Герритсен Тесс

Вивьен спряталась в толпе пассажиров, ожидающих багаж. Красный чемодан катался по кругу. Вивьен не стала к нему прикасаться, а с нарочитой неторопливостью побрела вокруг карусели. Так она добралась до противоположного конца, где толпа загораживала ее от глаз человека в плаще.

Бросив сумку, Вивьен побежала.

Впереди были еще две багажных карусели, которые сейчас пустовали. Пробежав мимо них, она устремилась к дальнему выходу.

Вивьен выбежала в темноту, где бушевал ветер. Человек в плаще успел выскочить через другой выход. Здесь к нему присоединился напарник. Они заметили Вивьен. Человек в плаще указал на нее и прокричал что-то непонятное.

Вивьен стремглав понеслась по тротуару. Она знала, что эти люди гонятся за ней. По пути они опрокинули тележку носильщика, ругавшего их последними словами.

Затем раздался негромкий хлопок, и в волосах Вивьен что-то просвистело.

Пуля.

Сердце Вивьен неистово билось о грудную клетку. Легкие жадно ловили воздух, густо насыщенный автобусными выхлопами.

Впереди показался вход. Вивьен забежала внутрь и вскочила на ближайший эскалатор. Оказалось, он работал на спуск. Преодолевая упрямую ленту, Вивьен понеслась вверх, она перескакивала через две ступеньки. Уже наверху она услышала второй хлопок. Висок обожгло болью. Вивьен почувствовала, как что-то теплое капает по щеке.

Перед ней была билетная стойка компании «Америкен эйрлайнз». Пассажиров обслуживали четверо сотрудниц, к каждой выстроилась небольшая очередь.

Преследователи бежали вверх по эскалатору. Они что-то кричали, но не по-английски.

Вивьен кинулась к стойке, оттолкнула мужчину с багажной тележкой и вскочила на прилавок. Она по инерции поехала дальше и оказалась по другую сторону. Вивьен упала, ударившись о бок багажного конвейера.

На нее смотрели четыре изумленные и испуганные сотрудницы «Америкен эйрлайнз».

Вивьен встала, ощущая слабость в ногах, и осторожно посмотрела через стойку. Толпа ошеломленных посетителей глазела на китаянку в недоумении. Те двое исчезли.

Вивьен обвела глазами служащих авиакомпании. Они тоже пребывали в оцепенении.

– По-моему, самое время вызывать охрану, – сказала она.

Одна из женщин молча потянулась к телефону.

– И раз уж вы взялись звонить, наберите заодно и службу девять-один-один, – попросила Вивьен.

Черный «мерседес» ехал медленно. Возле будки он остановился. Мимо пронеслась другая машина, и в свете ее фар Эбби увидела профиль человека за рулем. Это был Тарасов.

Эбби подбежала к пассажирской дверце и забралась в салон.

– Слава богу, вы приехали.

– Эбби, вы же совсем замерзли. Возьмите с заднего сиденья мою куртку.

– Вперед. Нужно поскорее убраться отсюда.

Тарасов не спеша отъехал. Эбби привычно оглянулась назад, нет ли преследования. Никого. Проезжая часть была пуста.

– Машин за нами нет? – спросил Тарасов.

– Нет. Думаю, мы спокойно доедем.

Тарасов едва слышно выдохнул.

– Я в этих делах полный профан, – сказал он. – Я даже детективные фильмы не люблю.

– Пока что у вас все отлично получается. Сейчас главное – добраться до полицейского управления. Можно позвонить Вивьен, чтобы подъезжала туда же.

Тарасов с беспокойством вглядывался в зеркало заднего обзора.

– Кажется, я заметил машину.

– Где?

Эбби обернулась, но ничего не увидела.

– Я, пожалуй, сверну. Так надежнее будет.

– Поезжайте. Я буду следить за дорогой, – сказала Эбби.

Они завернули за угол. Эбби сидела вполоборота, вглядываясь в заднее стекло. Никаких фар. Машину Тарасова никто не преследовал. Тогда почему он сбросил скорость?

Вскоре он и вовсе остановился.

– Что-то случилось? – спросила Эбби, поворачиваясь к хирургу.

– Ровным счетом ничего, – ответил Тарасов и погасил фары.

– Почему вы…

Дальнейшие слова застряли у нее в горле. Тарасов нажал кнопку, сняв блокировку дверей.

Эбби с ужасом наблюдала, как снаружи открыли дверцу. В салон ворвался холодный вечерний воздух. К ней протянулись руки и выволокли в темноту. Волосы лезли в глаза. Эбби вслепую отбивалась от похитителей, но силы были неравны. Ей связали руки, предварительно заломив их за спину. Рот заклеили скотчем. Потом ее подняли и бросили в багажник другой машины.

Крышка багажника захлопнулась, оставив ее в кромешной темноте.

Машина тронулась.

Эбби легла на спину и принялась молотить ногами. Она билась, пока у нее не заболели ляжки. Вскоре она уже с трудом поднимала ноги. Бесполезное занятие. Бейся не бейся, никто не услышит.

Утомившись, она легла на бок и заставила себя думать.

Тарасов. Значит, и он тоже? Почему он в их шайке?

Постепенно все куски головоломки встали на свои места. В темноте багажника, под грохот колес перед Эбби разворачивалась полная картина. Итак, Тарасов был хирургом с мировым именем. Он руководил командой блестящих кардиохирургов, одной из лучших и наиболее уважаемых на Восточном побережье. Десятки успешных операций по пересадке сердца. Благодаря репутации Тарасова к нему за помощью обращались безнадежно больные со всего мира. Эти люди обладали изрядным богатством и могли выбирать любого понравившегося хирурга. Они требовали самого лучшего и щедро за него платили.

Но они не могли купить главное, чтобы остаться в живых: сердца. Человеческие сердца. Это запрещено законом. В первую очередь – законом Соединенных Штатов.

И вот здесь им на помощь приходила команда трансплантологов из Бейсайда. Эбби вспомнила, как однажды Тарасов сказал: «Я постоянно направляю своих пациентов в Бейсайд».

Он был бейсайдским посредником. А проще говоря, сводником.

Машина затормозила, затем повернула. Некоторое время под колесами скрипел гравий. Потом они остановились. Издали донесся гул. Это был звук взлетающего реактивного самолета. Теперь Эбби точно знала, куда ее привезли.

Крышка багажника открылась. Эбби вытащили наружу, на холодный ветер, пахнущий дизельным топливом и морем. Ее поволокли по пирсу, втащили на сходни. Скотч на губах гасил ее крики. Впрочем, в грохоте взлетающих самолетов они и так были бы не слышны. Эбби мельком увидела палубу и тени геометрических очертаний. Ее потащили вниз по гулким металлическим ступеням. Один этаж, потом второй.

Открылась дверь. Эбби втолкнули в темное помещение. Связанные руки не позволяли погасить толчок. Она упала, ударившись подбородком о металлический пол. Перед глазами вспыхнули и замелькали яркие кольца. Она была в каком-то ступоре и не могла даже шевельнуться. Боль сверлила ей череп, словно туда забивали кол.

По лестнице спустился кто-то еще. Эбби услышала, как Тарасов сказал вполголоса:

– Хоть что-то добыли. Разлепите ей рот. Не хватает еще, чтобы она задохнулась.

Эбби перевернулась на спину. Коридор был тускло освещен. В проеме двери стоял Тарасов. Один из сопровождавших его людей нагнулся к ней и сорвал ленту с губ. Эбби невольно вздрогнула.

– Почему? – шепотом спросила она.

Это был единственный вопрос, вертевшийся в ее голове.

– Почему?

Силуэт Тарасова слегка пожал плечами, словно она задала неуместный вопрос. Его помощники вышли в коридор и уже собирались закрыть дверь.

– Неужели это все из-за денег? – крикнула Эбби. – Неужели все так просто?

– Деньги ничего не значат, если на них нельзя купить то, что вам позарез необходимо, – ответил Тарасов.

– Например, сердце.

– Например, жизнь вашего ребенка. Или вашей жены, сестры, брата. Уж кто-кто, а вы, доктор Ди Маттео, должны бы очень хорошо это понимать. Нам все известно о маленьком Пите и трагедии, случившейся с ним. Ему ведь было всего десять лет, когда он умер. Я прав? Мы знаем, какой личной трагедией стала для вас смерть младшего брата. Думаю, доктор, вы бы отдали что угодно, только бы спасти его жизнь. Так?

Эбби молчала, и ее молчание послужило Тарасову ответом.

– Вы бы отдали все. И все бы сделали ради спасения Пита.

«Да», – подумала Эбби.

Это признание не потребовало никаких размышлений. Оно было инстинктивным.

«Да».

– Представьте, что испытывают родители, глядя, как умирает их ребенок, – говорил Тарасов. – У них достаточно денег, но их сын или дочь должны дожидаться своей очереди на пересадку. А впереди стоят алкоголики и наркоманы. Впереди стоят умственно отсталые. Отъявленные бездельники, никогда не работавшие, привыкшие жить на пособие… Представьте, – уже тише повторил он.

Дверь закрылась. Лязгнул засов.

Эбби лежала в полной темноте. Гремели ступени под ногами ее похитителей. Они поднимались на палубу. Потом захлопнулся лестничный люк. Стало почти тихо, если не считать шума ветра и стона канатов, удерживавших корабль.

«Представьте».

Эбби закрыла глаза и постаралась не думать о Пите. Но брат стоял перед нею, красуясь в своей форме бойскаутов-волчат. Когда Питу было всего пять лет, он заявил, что Эбби – единственная девочка, на которой он хочет жениться. А как он потом горевал, узнав, что невозможно жениться на родной сестре…

«На что бы я пошла ради твоего спасения? На что угодно. На все».

Из темноты донесся шорох.

Эбби похолодела. Шорох повторился, едва слышимый. Крысы!

Она отползла подальше от источника звука и даже сумела встать на колени. Воображение рисовало громадных грызунов, снующих по полу. Кое-как Эбби поднялась на ноги.

Потом что-то негромко щелкнуло, и в помещении вспыхнул свет. Ее глазам он показался нестерпимо ярким. Эбби попятилась. Под потолком висела обыкновенная лампочка. Она чуть покачивалась, ударяясь о цепочку патронного выключателя.

Никаких крыс в помещении не было. Звуки, принятые Эбби за крысиный шорох, исходили от… мальчишки.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Мальчишка стоял не шевелясь. Глаза настороженные. Худенькие босые ножки напряжены, готовые дать деру. Вот только бежать было некуда.

Сколько ему? На вид – около десяти. Бледный, светловолосый. В свете качающейся лампочки его волосы казались серебристыми. У него на щеке Эбби заметила пятно и только потом, внутренне содрогнувшись, поняла: это не грязь, а синяк. Глубоко посаженные глаза мальчишки тоже показались ей синяками.

Эбби шагнула к нему. Мальчишка попятился.

– Я не сделаю тебе больно, – сказала она. – Я просто хочу с тобой поговорить.

Он почему-то наморщил лоб и покачал головой.

– Честное слово, я не сделаю тебе больно.

Мальчишка что-то буркнул, но Эбби ничего не разобрала. Теперь уже она досадливо наморщила лоб и покачала головой.

Оба в каком-то недоумении смотрели друг на друга.

И вдруг мальчишка задрал голову. На корабле запустили двигатели.

Эбби напряглась, слушая лязг якорной цепи, скрипы и стоны гидравлических механизмов. Вскоре судно качнуло. Корабль отошел от пирса и явно заторопился покинуть акваторию порта.

«Даже если я неведомым образом развяжу себе руки и выберусь из этой железной комнаты, бежать мне некуда».

В отчаянии она смотрела на своего маленького товарища по несчастью.

Мальчишка забыл о шуме двигателей. Он смотрел на связанные запястья Эбби. Потом он немного передвинулся, продолжая разглядывать веревки. Только сейчас Эбби заметила, что у мальчишки нет левой кисти. Чуть ниже локтя его левая рука оканчивалась культей. До сих пор он прижимал ее к телу, скрывая увечье. Теперь, казалось, вспомнил и внимательно рассматривал.

Мальчишка поднял глаза на Эбби и что-то сказал.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Мальчишка повторил с явным недовольством в голосе. Эбби удивилась себе: почему она не понимает? Что у нее с мозгами?

Она лишь покачала головой.

Их отчаяние было обоюдным. Затем мальчишка вскинул голову. Должно быть, он нашел решение. Подойдя к Эбби со спины, он одной рукой попытался освободить ее от пут. Не получилось. Веревка была завязана крепкими морскими узлами. Тогда мальчишка встал на колени и взялся за веревку зубами. Эбби чувствовала его жаркое дыхание. Иногда зубы задевали ее кожу. Корабль уходил от берега, под потолком железной комнаты качалась лампочка, а мальчишка, как настойчивый мышонок, грыз веревочные кольца на руках Эбби.

– Извините, но время посещения уже закончилось, – запротестовала медсестра. – Слышите? Туда нельзя. Остановитесь!

Кацка и Вивьен, игнорируя запрет, направились прямо в палату № 621. Эбби там не было. У окна стоял явно растерянный доктор Колин Уэттиг.

– Где Эбби? – спросил Кацка.

– Доктор Ди Маттео исчезла.

– Вы же говорили, что она у вас под наблюдением. Уверяли, что с ней ничего не может случиться.

– Она и была под наблюдением. Никому не разрешалось к ней заходить без моего непосредственного разрешения.

– Тогда где она?

– Этот вопрос вам следует задать доктору Ди Маттео.

Спокойный тон Уэттига – вот что по-настоящему взбесило Кацку. И еще – бесстрастное, лишенное каких-либо эмоций выражение глаз. Этот человек привык командовать и скрывать все, о чем не полагалось знать посторонним. Глядя в непроницаемое лицо Уэттига, Кацка вдруг узнал себя и был по-настоящему ошеломлен.

– Доктор Уэттиг, вы отвечали за нее. Что ваши люди сделали с нею?

– Мне не нравятся ваши предположения.

Кацка подскочил к нему, схватил за лацканы халата и толкнул к стене:

– А ну отвечайте, куда вы ее дели?

В голубых глазах Уэттига мелькнул страх.

– Говорю вам, я сам не знаю, где она! В половине седьмого мне позвонили медсестры и сообщили о ее исчезновении. Мы подняли на ноги всю нашу службу охраны. Они прочесали клинику.

– Вы ведь знаете, где она. Где? – напирал Кацка.

Уэттиг покачал головой.

– Я спрашиваю: где?

Кацка еще крепче схватил Уэттига за халат и снова тряхнул.

– Не знаю! – прохрипел Уэттиг.

Вивьен бросилась их разнимать.

– Кацка, прекратите! – крикнула она. – Вы его задушите!

Кацка резко отпустил Уэттига. Тот попятился и уткнулся в стену, тяжело дыша.

– Учитывая помраченное состояние, в каком она находилась, я думал, в клинике ей будет безопаснее.

Уэттиг выпрямился. Он растирал шею. Ярко краснела полоса, оставленная воротником халата. Кацка смотрел на полосу, шокированный собственной жестокостью.

– Мне как-то и в голову не приходило, что Эбби может говорить правду, – признался Уэттиг.

Он достал из кармана сложенную бумажку и протянул Вивьен.

– Совсем недавно получил от медсестер.

– Что в этой бумаге? – спросил Кацка.

– Результаты анализа на содержание алкоголя в крови Эбби, – морща лоб, ответила Вивьен. – Нулевой уровень.

– Я решил провести повторный анализ, – пояснил Уэттиг. – Она утверждала, что не выпила ни капли. Вот я и подумал: пусть проверят в независимой лаборатории. Если результаты совпадут, ей будет трудно отрицать очевидное…

– Вы отправили ее кровь в стороннюю лабораторию?

Уэттиг кивнул:

– В лабораторию, полностью независимую от Бейсайда.

– Вы мне говорили, что по первому анализу содержание алкоголя в ее крови было двадцать одна сотая.

– Да. Этот анализ сделали у нас в четыре часа утра.

– Полураспад алкоголя в крови длится от двух до четырнадцати часов, – сказала Вивьен. – Если ранним утром ее кровь была насыщена алкоголем, повторный анализ должен зафиксировать хотя бы следы.

– Но в ее организме алкоголя вообще не было. Как вы это объясните? – спросил Кацка.

– Или ее печень изумительно быстро переработала алкоголь, или наша лаборатория допустила ошибку, – пожал плечами Уэттиг.

– Ошибку? – переспросил Кацка. – Это у вас так называется?

Уэттиг молчал. Он казался изможденным и очень старым. Не в силах стоять, он сел на смятую постель.

– Я не осознавал… не хотел допускать возможности…

– Что Эбби все это время говорила вам правду? – закончила за него Вивьен.

– Боже мой, – качая головой, бормотал Уэттиг. – Если все, что говорила Эбби, – правда, эту клинику нужно сровнять с землей.

Кацка почувствовал на себе взгляд Вивьен и посмотрел на нее.

– У вас еще остались сомнения? – тихо спросила китаянка.

Уже четыре часа мальчишка спал на руках у Эбби, щекоча теплым дыханием ее шею. Он лежал обмякший, странно вывернув руки и ноги, как спят по-настоящему уставшие дети. Когда Эбби его впервые обняла, он задрожал. Она массировала его голые ступни, и ей казалось, что она трет сухие холодные палочки. Постепенно мальчишка перестал дрожать и затих. От него пошли теплые волны. Такое тепло исходит от всех детей, когда они глубоко засыпают.

Эбби тоже немного поспала. Когда она проснулась, ветер дул сильнее. Он скрипел в корабельных снастях. А над головой неутомимо раскачивалась лампочка.

Ребенок сопел и слегка елозил во сне.

«Как удивительно пахнут мальчишки в этом возрасте», – подумала Эбби.

Примерно так пахнет теплая трава. Их запах еще не приобрел специфический мужской оттенок. Когда-то Пит вот так же спал у нее на плече. Отец вел машину, а они сидели сзади, и милю за милей Эбби слушала негромкое биение сердца Пита. Но то сердце давно уже не бьется. Сейчас она слушает удары сердца другого, совершенно незнакомого ей мальчишки.

Он тихо застонал и вдруг проснулся. Сощурился, потом вспомнил, где он и кто с ним.

– Эб-би, – прошептал он.

Она кивнула:

– Правильно. Эбби. Ты запомнил.

Она улыбнулась и провела рукой по его лицу, осторожно коснувшись синяка.

– А ты… Яков.

Мальчишка кивнул.

Они улыбнулись друг другу.

Снаружи все так же стонал ветер. Качка усилилась. На лице мальчишки плясали тени, отбрасываемые лампочкой. Яков наблюдал за Эбби, глядел на нее почти голодными глазами.

– Яков, – повторила она.

Она провела губами по его шелковистой светлой брови. Ее губы были влажными. Нет, не от мальчишечьих слез. От ее собственных. Эбби вытерла слезы о свое плечо. А Яков все смотрел на нее. Молча. И как только ему удавалось смотреть не мигая?

– Я здесь, – прошептала Эбби.

Потом, улыбнувшись, взъерошила ему волосы.

Вскоре его веки закрылись. Яков снова обмяк у нее на плече в глубоком сне.

– Вот и дождались ордера на обыск, – сказал Лундквист, пнув дверь. Дверь распахнулась, громко хлопнув о стену. Лундквист вошел и обомлел. – Это еще что за хрень?

Кацка повернул выключатель.

Они зажмурились от нестерпимо яркого света. С потолка свешивались три мощных светильника. Куда ни посмотри – повсюду сверкающие поверхности. Шкафы из нержавеющей стали. Тележки для медицинских инструментов и стойки капельниц. Мониторы, опутанные проводами. Какие-то приборы с обилием кнопок и ручек.

Посередине стоял операционный стол.

Кацка подошел к столу. По бокам свисали ременные крепления. Два ручных, два ножных и еще два, подлиннее. Эти предназначались для груди и талии.

Со стола взгляд Кацки переместился на шкафчик с препаратами для анестезии. Шкафчик тоже был на колесах и стоял у изголовья стола. Детектив выдвинул верхний ящик. Внутри лежали стеклянные шприцы и иглы в пластиковых футлярах.

– Чем они тут занимались? – недоумевал Лундквист.

Кацка задвинул верхний ящик и взялся за следующий. Здесь лежали стеклянные пузырьки. Он вытащил первый попавшийся. На этикетке значилось: «Хлорид калия». Пузырек был наполовину пуст.

– Это не демонстрационное оборудование, – сказал Кацка. – Похоже, это… операционная.

– Операционная в таких трущобах? – удивился Лундквист. – Что за операции они здесь делали?

Кацка опять посмотрел на стол. На болтающиеся ремни фиксаторов. И вдруг ему вспомнилась Эбби со связанными руками. Ее заплаканное лицо. Воспоминание было настолько болезненным, что он встряхнул головой, прогоняя картинку. Страх, охвативший Кацку, мешал ему думать. Но если он не будет думать, он не поможет Эбби. Не спасет ее. Кацка отшатнулся от стола.

– Слизень, вам никак стало плохо? – забеспокоился Лундквист.

– Нет. – Он подошел к двери. – Я в лучшем виде.

Он выбрался наружу, встал под пронизывающим ветром и еще раз обвел глазами здание «Эмити». Посмотришь с улицы – ничего примечательного. Обветшалое строение в захудалом квартале. Грязный фасад из коричневого песчаника. Окна с выступающими коробками кондиционеров. Его вчерашний визит не выявил ничего подозрительного. Заурядный торговый зал, обшарпанные столы, заваленные каталогами. Приемщики заказов, похожие на живые манекены. Но вчера он не видел верхнего этажа. Кацка и представить не мог, куда его поднимет лифт.

В операционную. К столу с ремнями.

Менее часа назад Лундквист выяснил, что «Эмити» принадлежит «Компании Сигаева». Той самой компании из Нью-Джерси, владевшей грузовым судном. Опять русская мафия. Насколько глубоко она пустила корни в Бейсайде? Или русские просто вели подпольный бизнес с кем-то из клиники? Бейсайд вполне мог оказаться их торговым партнером по черному рынку.

У Лундквиста запищал пейджер. Прочитав сообщение, молодой детектив поспешил в машину, где оставил свой сотовый.

Кацка стоял перед зданием. Он думал об Эбби и о том, где еще ее искать. Клинику они перерыли вдоль и поперек. Осмотрели стоянку и всю прилегающую территорию. Все указывало на то, что Эбби ушла из клиники сама. Но куда она направилась? Кому еще позвонила? Скорее всего, тому, кому доверяла.

– Слизень!

Кацка повернулся. Возле машины стоял Лундквист, размахивая сотовым телефоном.

– Кто звонит? – спросил Кацка.

– Береговая охрана. Их вертолет ждет нас.

По лестнице снова кто-то топал.

Эбби вскинула голову. Яков мирно спал. Она боялась, что гулко колотящееся сердце разбудит мальчишку, но он даже не шевельнулся.

Дверь распахнулась. На пороге стоял Тарасов в сопровождении еще двоих.

– Пора идти, – сказал он, глядя на Эбби.

– Куда? – спросила она.

– Здесь недалеко. – Тарасов кивнул на Якова. – Будите его. Он тоже пойдет.

Эбби крепче обняла Якова.

– Только не мальчика, – сказала она.

– Его в первую очередь.

– Почему? – спросила Эбби, упрямо мотая головой.

– У него четвертая группа крови, положительный резус. Единственный экземпляр, которым мы располагаем в данный момент.

Эбби посмотрела на Тарасова. Потом на Якова. Как безмятежно он спал. В щуплой груди билось сердце.

«Это сердце пойдет Нине Восс, – подумала она. – У Нины та же группа и тот же резус…»

Один из спутников Тарасова рывком поставил Эбби на ноги. Она не смогла удержать Якова. Мальчишка скатился на пол. Только сейчас он проснулся и очумело заморгал. Второй мужчина пнул его носком ботинка и что-то прокричал по-русски.