Жатва Герритсен Тесс
– Не тянет, вот и не смеюсь.
Капитан фыркнул:
– Каков щенок, а? Настоящий везунчик. В Штатах попадет в богатенькую семью. Неужели и тогда смеяться не потянет? Где ж у него шестеренки заклинило?
Яков пожал плечами и снова уткнулся в карту.
– Зато я никогда не плачу, – буркнул он.
Алексей, свернувшись калачиком, лежал на нижней койке. В руках он, как всегда, сжимал Шу-Шу. Он спал, но проснулся, едва к нему в ноги сел Яков.
– Эй, Алешка, вставать думаешь?
– Меня и лежа мутит, – признался Алексей и снова закрыл глаза.
– Любый на ужин приготовил манты. Я девять штук умял.
– Не говори про еду.
– Ты что, жрать не хочешь?
– Еще как хочу. Но меня после первого же куска вывернет.
Яков вздохнул и оглядел каюту. В ней было восемь коек в два яруса. На шести валялись мальчишки, которым было не до игр и лазанья по кораблю. Яков побывал в соседних каютах – и там такая же картина. Неужели все ребята так и будут валяться, пока корабль не пересечет Атлантику?
– Это все из-за твоего внутреннего уха, – поделился новоприобретенными знаниями Яков.
– Что ты несешь? – застонал Алешка.
– Я про ухо говорю. Оно на пузо действует, вот тебя и рвет.
– Уши у меня не болят.
– Ты уже четыре дня бревном лежишь. Встал бы, пожрал чего.
– Отвали!
Яков изловчился и вырвал из Алешкиных рук драгоценную Шу-Шу.
– Отдай! – заскулил тот.
– Встань и забери.
– Отдай Шу-Шу!
– Сначала встань. Давай, поднимайся.
Алексей попытался отнять собачку, но Яков увернулся, и рука схватила воздух.
– Вставай. Сразу полегчает.
Алешка сел на койке. Его пальцы впились в матрас, а голова двигалась в такт корабельной качке. Неожиданно он зажал рот рукой, кое-как поднялся на ноги и доковылял до умывальника. Его вывернуло в раковину. Он со стоном вернулся на койку.
Яков молча отдал ему Шу-Шу. Обрадованный, Алешка крепко прижал плюшевую игрушку к груди.
– Я ж тебе говорил, что меня мутит. А теперь вали, дай поспать.
Яков вышел в коридор. Надия занимала отдельную каюту. Он постучался в дверь. Ответа не было. Тогда Яков подошел к двери каюты, в которой жил Грегор, и тоже постучался.
– Кто там? – послышался угрюмый голос.
– Это я, Яков. Хотел спросить: вам все еще плохо?
– Пошел ты знаешь куда?
И Яков пошел. Он послонялся по кораблю. Камбуз уже закрыли. Любый отправился спать. Капитан и штурман были слишком заняты, чтобы разговаривать с ним. Как всегда, Яков оказался предоставлен самому себе.
Оставалось машинное отделение. Якову повезло: Кубичев не спал. Они сели играть в шахматы. Яков получил право первого хода и двинул ферзевую пешку.
– А вы были в Америке? – спросил Яков, перекрывая гул дизелей.
– Дважды, – ответил Кубичев, двигая пешкой от ферзя.
– Вам там понравилось?
– Спроси чего полегче. Когда мы заходим в порт, нам велят сидеть в каютах и носа не высовывать.
– Зачем капитан вам это приказывает?
– Не капитан. Люди из каюты, что на корме.
– Что за люди? Я их ни разу не видел.
– А их никто не видит.
– Тогда откуда вы знаете, что они там?
– Спроси у Любого. Он им еду готовит и отправляет. Значит, эту еду кто-то ест… Ты ходить собираешься?
Яков заставил себя сосредоточиться на доске. Он выставил еще одну пешку.
– А чего бы вам не сбежать с корабля, когда мы приплывем? – спросил он Кубичева.
– С какой стати?
– Остались бы в Америке. Разбогатели бы.
Кубичев хмыкнул:
– Они мне нормально платят. Не жалуюсь.
– И сколько они вам платят?
– До чего ж ты настырный.
– Ну сколько? Кучу денег?
– Больше, чем я зарабатывал раньше. И больше, чем зарабатывают такие, как я. А работа – плавай взад-вперед через эту дерьмовую Атлантику.
Яков двинул своего ферзя.
– А судовой инженер – это интересная работа?
– Не стоит трогать ферзя раньше времени. Зачем ты так пошел?
– Пробую новые ходы. Может, и мне выучиться на судового инженера?
– Не советую.
– Но вам же хорошо платят.
– Только потому, что я работаю на «Компанию Сигаева». Они очень хорошо платят.
– Почему?
– По кочану.
– Ну скажите!
– Откуда я знаю? – Кубичев потянулся к доске. – Смотри, мой конь бьет твоего ферзя. Говорил тебе, это дурацкий ход.
– Я поставил опыт, – заявил Яков.
– И, надеюсь, чему-то научился.
Через несколько дней, придя в капитанскую рубку, Яков спросил у штурмана:
– А что это за «Компания Сигаева»?
– Где ты это услышал? – удивился штурман.
– Кубичев рассказал.
– Он не должен был говорить о таких вещах.
– Тогда и вы не говорите, – сказал Яков.
– Ты прав, парень.
Яков на время замолчал, наблюдая, как штурман возится с электронным оборудованием. Тот смотрел на экранчик, на котором постоянно менялись цифры. Некоторые из них штурман записывал в блокнот, поглядывая на карту.
– Где мы сейчас находимся? – поинтересовался мальчишка.
– Вот здесь. – Штурман ткнул пальцем в крестик на карте, в самую середину океана.
– Откуда вы знаете?
– Цифры рассказали. Я видел их на экране. Они сообщили мне широту и долготу места. Вот и все.
– Наверное, чтобы стать штурманом, нужно быть очень умным.
– В общем-то, особого ума не требуется.
Штурман передвигал по карте две пластмассовые линейки, соединенные общим стержнем. Отметив, что ему надо, штурман соединил линейки и поднял к самому верхнему краю карты, где была нарисована картушка компаса.
– Вы делаете что-то незаконное? – вдруг спросил Яков.
– С чего ты так решил?
– А разве не поэтому вам нельзя говорить о том, что вы возите?
Штурман вздохнул:
– Моя единственная обязанность – привести корабль из Риги в Бостон и потом назад в Ригу.
– Вы всегда возите сирот?
– Нет. Обычно мы возим грузы. Ящики с грузами. Что внутри ящиков – меня не касается. Я лишних вопросов не задаю. Вот так.
– Значит, вы занимаетесь чем-то незаконным.
– Ну что ты за любопытный чертенок, – засмеялся штурман.
Он снова стал записывать цифры в книжку аккуратными колонками.
Яков следил за действиями штурмана, потом спросил:
– Как вы думаете, меня усыновят?
– Обязательно.
– Даже с этим?
Яков выпятил культю левой руки.
Штурман посмотрел на него. В глазах взрослого блеснула жалость. Яков это заметил.
– Я точно знаю: тебя обязательно усыновят.
– Откуда вы знаете?
– Кто-то ведь заплатил за твой переезд в Америку. Оформил документы на тебя.
– Не видел никаких документов. А вы?
– Я усыновлениями не занимаюсь. Моя забота – привести корабль в Бостон.
Штурман выразительно посмотрел на дверь рубки:
– Шел бы ты к ребятам. Мне расчеты делать надо. Они внимания требуют.
– Чего мне туда идти? Все по койкам валяются и стонут.
– Ну тогда поиграй один. В другом месте.
Яков нехотя ушел из рубки и спустился на палубу. Палуба была пуста. Яков встал у перил. Он смотрел на воду, рассекаемую корабельным носом. Он думал о рыбах, плавающих под этой серой бурлящей водой. И вдруг ему стало трудно дышать. Бурление воды сдавливало ему горло. Но Яков не убежал с палубы. Он стоял, вцепившись в перила своей единственной рукой. В мозгу у него проносились страшные мысли, мелькали страшные картины холодных океанских глубин. Он давно, очень давно перестал ощущать страх.
И вот сейчас страх вдруг вернулся к нему.
8
Две ночи подряд ей снился один и тот же сон. Медсестры объяснили, что все дело в назначенных лекарствах: метилпреднизолоне, циклоспорине и обезболивающих таблетках. Эти препараты взбудоражили мозг. Волноваться не стоит: у всех, кто прошел через похожее состояние, бывают тяжелые сны. Постепенно они сами уйдут.
Но сегодня утром, проснувшись в слезах, Нина Восс поняла: этот сон не уйдет. Он останется с нею навсегда. Он теперь часть ее, как и пересаженное сердце.
Нина осторожно потрогала повязки на груди. После операции прошло уже два дня. Боль постепенно стихала, хотя по-прежнему будила ее по ночам, напоминая о полученном подарке. Ей досталось прекрасное, сильное сердце. Нина это поняла в первый же день. За долгие месяцы болезни она успела позабыть, что значит сильное сердце, каково ходить и не задыхаться; чувствовать, как теплая кровь постоянно омывает все жизненно важные органы, согревает мышцы, окрашивает пальцы в здоровый розовый оттенок. Она настолько свыклась с мыслью о смерти, что сама жизнь казалась ей чем-то необычным. Но теперь Нина воочию убеждалась: она будет жить. Она в буквальном смысле чувствовала это кончиками пальцев.
О том же говорило и биение ее нового сердца.
Но у нее пока не было ощущения, что сердце принадлежит ей. Возможно, это ощущение так никогда и не появится.
В детстве Нина часто донашивала одежду старшей сестры Каролайн. Сестра обращалась с вещами аккуратно, и потому ее добротные шерстяные свитера и нарядные платья выглядели почти как новые. Казалось бы, вся эта одежда переходила в безраздельную собственность Нины, но ей было не избавиться от ощущения, что она носит вещи сестры. Они так и оставались для нее «платьями Каролайн» и «юбками Каролайн».
«А чье сердце бьется теперь во мне?» – думала она, осторожно дотрагиваясь до груди.
В полдень приехал Виктор.
– Я снова видела этот сон, – сказала Нина. – Про мальчика-подростка. И такой яркий! Как наяву. Когда проснулась, я даже плакала.
– Дорогая, это всего лишь стероиды, – успокоил жену Виктор. – Врачи предупреждали о побочных эффектах.
– А я думаю, это не просто сон. В нем есть какой-то смысл. Неужели ты не понимаешь? Мальчик погиб, но часть его продолжает жить во мне. Я чувствую этого подростка…
– Зря медсестра разболтала тебе, кто был донором сердца.
– Я сама ее спросила.
– И все равно она не должна была говорить. Мальчишке уже ничто не поможет, а на тебя это нагоняет дурные мысли.
– Ты не прав, – тихо возразила Нина. – Я понимаю: его не воскресить. Но семья… если у него есть семья…
– Уверен: они не хотят, чтобы им бередили душевные раны. Сама подумай. Донорство органов – процесс сугубо конфиденциальный. И на то есть веские причины.
– Но почему бы не послать этим людям благодарственное письмо? Совершенно анонимное. Простое выражение…
– Нет, Нина. Это исключено.
Нина откинулась на подушки. Опять ее голова полнится глупыми мыслями. Виктор прав. Он всегда прав.
– Дорогая, а ты сегодня замечательно выглядишь, – сказал он. – Ты пробовала садиться?
– Дважды, – ответила Нина и вдруг зябко поежилась.
Ей показалось, будто в палате стало холодно, как зимой. Она даже отвернулась. Виктору незачем видеть, что ее трясет.
Возле кушетки, где спала Эбби, сидел Пит и смотрел на нее. Брат был в синей форме бойскаутов-волчат, с аккуратными нашивками на рукавах и ниткой пластмассовых бусинок, прикрепленной к нагрудному карману. Каждая бусинка – знак его бойскаутских успехов и побед. Не было только кепки.
«Куда же он дел кепку?» – подумала Эбби.
Потом она вспомнила: кепка потерялась. Они с сестрами обшарили каждый дюйм вокруг искореженного велосипеда, однако кепку так и не нашли.
Пит давно не приходил. С той ночи накануне отъезда в колледж. До этого брат появлялся несколько раз и всегда просто сидел и смотрел на нее, не произнося ни слова.
– Где ты был, Пит? – спросила Эбби. – Зачем приходишь ко мне, если просто сидишь и молчишь?
Брат не ответил. Он молча смотрел на нее. Его губы не шевелились. Воротник синей рубашки был накрахмален, а саму рубашку будто только что отгладили. Эбби вспомнила, как перед похоронами мать крахмалила и гладила рубашку. Неожиданно Пит повернул голову в сторону соседней комнаты. Похоже, его привлек какой-то звук. Фигура Пита задрожала, как потревоженная водная гладь.
– Что ты хотешь мне сказать своим появлением? – допытывалась Эбби.
Пит все быстрее превращался в отражение на взбаламученной поверхности воды. Эбби услышала целую лавину звуков, и брат исчез. Осталась лишь темнота.
Зазвонил телефон. Эбби ощупью сняла трубку:
– Ди Маттео.
– Говорят из реанимации хирургического отделения. Нужно, чтобы вы к нам подошли.
– Что случилось?
– Миссис Восс. Койка номер пятнадцать. Ей недавно пересадили сердце. Повысилась температура. Сейчас тридцать восемь и шесть.
– А как другие показатели?
– Давление – сто на семьдесят. Пульс – девяносто шесть.
– Сейчас приду.
Эбби повесила трубку и включила настольную лампу. Два часа ночи. Стул возле кушетки пустовал. Никакого Пита. Постанывая от усталости, Эбби встала, проковыляла к умывальнику и плеснула на лицо воды. Вода явно была холодной, однако Эбби этого не ощутила, словно находилась под действием анестезии.
«Просыпайся, – мысленно приказывала она себе. – Просыпайся и решай, что делать. Послеоперационная лихорадка. С пересадки сердца прошло три дня. Первый шаг – проверить состояние шва. Затем – легкие. Живот. Распорядиться насчет рентгена грудной клетки и бактериальных анализов».
Главное – быть предельно собранной.
Эбби понимала, что не имеет права допустить ни малейшей ошибки. Особенно сейчас и особенно в отношении этой пациентки.
Входя по утрам в двери Бейсайда, Эбби замирала: вдруг ее уже уволили? Но день начинался, и под напором обычных врачебных дел тревожные мысли отступали. В шестом часу вечера Эбби облегченно вздыхала. Пронесло! Каждый прожитый день немного развеивал тучи над ее головой. Угрозы Парра виделись уже не такими реальными. Эбби знала: Уэттиг и Марк – за нее. Возможно (всего лишь возможно), с их помощью она сумеет остаться в клинике. Нельзя давать Парру ни малейшего повода усомниться в ее профессиональных качествах. Эбби проверяла и перепроверяла результаты каждого анализа и данные каждого осмотра. Она старалась держаться как можно дальше от палаты, в которой лежала Нина Восс. Меньше всего ей хотелось снова нарваться на Виктора Восса.
Но реальность такова, что у Нины Восс повышенная температура, а она, Эбби Ди Маттео, – дежурный ординатор. Все эмоции и страхи – побоку. Она должна делать то, что должен делать дежурный ординатор.
Надев кроссовки, Эбби вышла из ординаторской.
Ночью клиника словно перемещается в иную реальность. Длинные коридоры совершенно пусты, но в них по-прежнему горит яркий свет. Когда смотришь на все это усталыми глазами, белые стены начинают искривляться и покачиваться, становясь движущимися туннелями. По одному из таких туннелей и брела Эбби. Ее тело все еще дремало, мозг никак не мог включиться в работу. Только сердце откликнулось на призыв о помощи. Оно громко стучало.
Завернув за угол, Эбби вошла в реанимацию хирургического отделения.
Здесь свет был притушен. Большинство пациентов спали. Возле стола дежурной медсестры на стене мерцали экраны шестнадцати мониторов, показывая, что сердца всех шестнадцати пациентов бьются. Мониторы показывали и другие данные, в том числе пульс. Эбби мельком взглянула на монитор № 15. Пульс миссис Восс, сто ударов в минуту, заметно превышал норму.
Одновременно с появлением Эбби на столе дежурной медсестры зазвонил телефон.
– Это доктор Леви. Он хочет поговорить с дежурным ординатором.
Эбби взяла протянутую трубку:
– Здравствуйте, доктор Леви. Эбби Ди Маттео слушает.
Ответом ей было молчание.
– Так это вы сегодня дежурите? – с заметным недовольством спросил кардиохирург.
Эбби вполне понимала причину его недовольства. Аарону Леви ужасно не хотелось, чтобы она дотрагивалась до Нины Восс. Но заменить ее кем-нибудь он не мог. Этой ночью доктор Ди Маттео была единственным старшим ординатором в клинике.
– Я как раз собиралась осмотреть миссис Восс, – сказала Эбби. – У пациентки повышается температура.
– Да. Мне сообщили.
И снова пауза.
Эбби решила плюнуть на неприязнь доктора Леви и вести разговор в сугубо профессиональном ключе.
– Я сделаю все, что предусмотрено в случае послеоперационной лихорадки. Сначала, естественно, осмотрю пациентку. Выпишу направления на клинический анализ крови, бактериологический анализ и анализ мочи, а также направление на рентген грудной клетки. Как только результаты будут у меня, я вам сообщу.
– Хорошо, – наконец подал голос доктор Леви. – Буду ждать вашего звонка.
Надев белый халат, Эбби вошла в отсек Нины Восс. Над кроватью неярко горел ночник. В конусе его мягкого света волосы Нины Восс казались серебристой полоской, протянувшейся среди подушек. Ее глаза были закрыты, а руки – сложены на груди, как у… покойников.
«Словно принцесса в гробу», – подумала Эбби.
Эбби подошла ближе, встала у постели.
– Миссис Восс, – тихо позвала она.
Нина открыла глаза. Ее взгляд медленно сосредоточился на Эбби.
– Я доктор Ди Маттео, – представилась Эбби. – Хирург-ординатор.
В глазах Нины что-то мелькнуло.
«Она знает мое имя, – подумала Эбби. – Знает, кто я».
Гробокопательница. Похитительница тел.
Нина Восс просто смотрела на нее непроницаемыми глазами.
– У вас послеоперационная лихорадка, – пояснила Эбби. – Нам необходимо установить ее причины. Миссис Восс, как вы себя чувствуете?
– Я… устала. Это все, – прошептала Нина. – Просто устала.
– Мне необходимо осмотреть шов у вас на груди.
Включив свет, Эбби осторожно размотала бинты. Место разреза было чистым: ни красноты, ни припухлости. Эбби достала стетоскоп. Она прослушала легкие Нины. Никаких посторонних шумов и хрипов. Потом ощупала живот пациентки, осмотрела уши, нос и горло. Никаких тревожных симптомов, никаких видимых причин лихорадки. Все это время Нина молча следила за действиями Эбби.
– Результаты осмотра показывают, что у вас не должно быть лихорадки, – сказала Эбби, сматывая стетоскоп. – Но температура держится. Значит, причина все-таки есть. Чтобы ее найти, мы сделаем вам рентген грудной клетки и возьмем три пробы крови на бактериологический анализ. – Она виновато улыбнулась. – Боюсь, этой ночью мы не дадим вам поспать.
– Я и так мало сплю, – покачала головой Нина. – Сны мешают. Столько снов…
– Плохие сны?
Нина медленно вдохнула, затем так же медленно выдохнула:
– Сны о мальчике.
– О каком мальчике, миссис Восс?
– Об этом. – Она коснулась рукой груди. – Мне сказали… сердце принадлежало мальчику-подростку. Я даже имени его не знаю. Не знаю, как он погиб. Знаю лишь, что сердце мне досталось от него. Это правда?
– Так говорили в операционной, – кивнула Эбби.
– Вы там были?
– Ассистировала доктору Ходеллу.
Губы Нины тронула слабая улыбка.
– Странно… Вы там… после…
Она замолчала.
Несколько минут никто из двоих не произносил ни слова. Эбби мешало говорить чувство вины. А Нине Восс? Что мешало ей? Ирония этой встречи?
Читать бесплатно другие книги:
