Жатва Герритсен Тесс
Ее машина стояла в дальнем конце стоянки. Ординаторы прозвали это место «сибирской глушью». Но они не жаловались. Получить постоянное место на служебной стоянке Бейсайда было не так-то просто.
– Буду ждать тебя дома, – сказала Эбби. – Если не завалюсь спать.
Марк обнял ее, запрокинул ей голову и поцеловал. Одно усталое тело сомкнулось с другим.
– Осторожнее за рулем, – шепнул ей Марк. – Я тебя люблю.
Эбби побрела к стоянке, затуманенная усталостью и этими тремя словами, что звучали у нее в голове.
Она обернулась, чтобы помахать Марку, но тот уже скрылся за дверьми клиники.
– Я тоже тебя люблю, – сказала Эбби и улыбнулась.
Она достала из сумочки электронный ключ, приготовившись открыть дверцу, и только сейчас обнаружила, что блокировочная кнопка не нажата. Какая же она растяпа! Всю ночь ее машина простояла с незапертой дверцей.
Эбби открыла дверцу и… попятилась. Из салона ей в ноздри ударило волной зловония. Еще отвратительнее был его источник. Гниющие внутренности кольцами обвивали рычаг переключения передач и осклизлой лентой тянулись к рулевому колесу. Пассажирское сиденье покрывала искромсанная, вздувшаяся масса непонятного происхождения. А на водительском сиденье, прямо на подушке лежало… окровавленное сердце.
Адрес привел его в Дорчестер – задрипанный район на юго-востоке Бостона. Остановившись в нужном месте, он смотрел на приземистый дом, напоминавший ящик. К дому примыкала заросшая лужайка. К стене гаража было приделано баскетбольное кольцо, куда пытался забросить мяч мальчишка лет двенадцати. Все мимо. Мальчишке явно не светил грант на занятия в баскетбольном клубе. Ворота гаража были полуоткрыты. Там стояла старая, давно отъездившая свое машина. Судя по такой рухляди на колесах и обшарпанному дому, материальная помощь здесь очень бы пригодилась.
Человек вылез из машины, перешел улицу. Когда он достиг подъездной дорожки, мальчишка вдруг затих. Он стоял, прижимая к груди мяч, и с явным подозрением смотрел на незнакомца.
– Я ищу дом мистера Флинта, – сказал тот.
– Это он и есть, – ответил юный баскетболист.
– Твои родители дома?
– Только па. А в чем дело?
– Скажи, что к нему приехал кое-кто и хочет поговорить.
– А вы кто будете?
Человек протянул мальчишке визитную карточку. Тот равнодушно пробежал ее глазами и попытался вернуть.
– Ты лучше покажи отцу.
– Сейчас, что ли?
– Да, если отец не занят.
– Понятно.
Мальчишка скрылся за раздвижной дверью. Вскоре вышел брюхастый хмурый мужчина.
– Меня ищете?
– Да. Здравствуйте, мистер Флинт. Меня зовут Стюарт Сассман. Я работаю в юридической фирме «Хокс, Крейг и Сассман».
– И что дальше?
– Насколько я знаю, полгода назад вы лечились в клинике Бейсайд.
– Было такое. Попал к ним после аварии. Въехал в меня один лихой парнишка.
– И вам пришлось удалить селезенку. Это так?
– Как вы все это разнюхали?
– У меня работа такая. Я, мистер Флинт, действую в ваших интересах. Вам ведь сделали серьезную операцию.
– Иначе бы я помер. Так мне сказали. Значит, серьезную.
– И одним из врачей, лечивших вас, была ординатор Эбигайл Ди Маттео?
– Точно. Каждый день меня осматривала. Очень приятная женщина.
– А она или другие врачи рассказывали вам о последствиях удаления селезенки?
– Говорили. Они говорили: надо беречься, а не то можно схлопотать какую-нибудь инфекцию.
– Не какую-нибудь, а смертельно опасную. Они вам об этом говорили?
– Вроде да… Сейчас уже не помню.
– А врачи не упоминали о случайном травмировании во время операции?
– Это как?
– Скажем, скальпель выскользнул из руки хирурга, задел селезенку. Началось сильное кровотечение.
– Нет. – Флинт подался вперед, тревожно глядя на Сассмана. – Никак со мной такое было?
– Этого я пока не знаю. Нам всего лишь нужно ваше согласие на получение вашей карточки.
– Зачем?
– Мистер Флинт, в ваших же интересах убедиться, что поводом для удаления селезенки действительно послужила травма после аварии, а не ошибка хирурга. Если же селезенку вам удалили по ошибке, это называется нанесением ущерба здоровью пациента. В таком случае вы имеете право на компенсацию.
Мистер Флинт молчал и смотрел на сына. Мальчишка внимательно слушал разговор взрослых, хотя вряд ли что-то понимал. Потом мистер Флинт посмотрел на ручку, которую протягивал ему Сассман.
– Говоря о компенсации, я имел в виду деньги.
Мистер Флинт взял ручку и поставил свое имя.
В машине Сассман убрал подписанное заявление на выдачу медицинских документов в портфель, затем достал список. Там значились имена и фамилии еще четверых бывших пациентов, чьи подписи он рассчитывал получить. Вряд ли с ними будут проблемы. Алчность и желание отомстить – комбинация очень сильная и действенная.
Вычеркнув Гарольда Флинта из списка, Сассман завел двигатель.
10
– Свиное сердце. Скорее всего, его подбросили в машину ночью, и оно весь день жарилось внутри закрытого салона. Я до сих пор не могу полностью вытравить вонь. Чем только не брызгала.
– Он решил поиздеваться над тобой, – сказала Вивьен Чао. – Такое нельзя оставлять без ответа.
Эбби и Вивьен вошли в вестибюль Массачусетской клинической больницы и направились к лифтам. В воскресный полдень здесь было не протолкнуться от посетителей. Они едва втиснулись в большую кабину общего лифта. Над головами покачивались разноцветные воздушные шары с пожеланиями скорейшего выздоровления. Когда двери закрылись, в воздухе отчетливо запахло гвоздиками.
– У нас нет никаких доказательств, – вполголоса заговорила Эбби. – Мы не можем заявить, что его наемники изгадили салон машины.
– А кто еще мог сделать такое? Кто фабрикует судебные иски против тебя? Он настолько распоясался, что толкнул тебя, не побоявшись свидетелей. Говорю тебе, Ди Маттео: тебе тоже пора подавать иски. Нападение. Кошмарные угрозы.
– Все дело в том, что я хорошо понимаю, почему он так себя ведет. У него нервы на пределе. Его жене едва успели пересадить сердце, и вдруг – послеоперационные осложнения.
– Ты никак себя виноватой чувствуешь?
Эбби вздохнула:
– Чувствую, Вивьен. Всякий раз, проходя мимо ее отсека.
На четвертом этаже они вышли из лифта. Их путь лежал к отделению кардиохирургии.
– С его деньгами он способен год за годом превращать твою жизнь в ад, – сказала Вивьен. – Один иск против тебя уже есть. Думаю, скоро появятся и другие.
– Они уже появились. Мне из архива клиники сообщили, что пришли запросы на карточки еще шестерых моих бывших пациентов. И все – от юридической фирмы «Хокс, Крейг и Сассман». Они же представляют интересы Джо Террио.
Вивьен даже остановилась.
– Я никак не думала, – призналась она. – Ты же будешь судиться до конца жизни.
– Или пока не уйду из Бейсайда. Как ты.
Вивьен двинулась дальше. Как всегда, быстрыми и решительными шагами. Маленькая бесстрашная азиатская амазонка.
– А почему ты не борешься за возвращение в Бейсайд?
– Пытаюсь. Но нам с тобой противостоит не кто-нибудь, а Виктор Восс. Едва я назвала его имя своему адвокату, она побелела. Очень показательно для чернокожей женщины.
– Что она тебе посоветовала?
– Забыть о восстановлении на прежней работе. И радоваться, что успела окончить ординатуру. Я хотя бы могу устроиться штатным хирургом в другую клинику. Или открыть собственную практику.
– Неужели твой адвокат так боится Восса?
– Никогда мне не признается, но она действительно его боится. Очень многие его боятся. И потом, в моем положении нет смысла добиваться возвращения в Бейсайд. Это ведь я принимала решение. Если начну качать права, сделаю себе только хуже. Значительно хуже. Можно говорить что угодно, но мы с тобой похитили сердце. Если бы это был не Виктор Восс, нам бы еще сошло с рук. А теперь я расплачиваюсь… – Она посмотрела на Эбби. – Но получается, что меньше, чем ты.
– Меня пока не выгоняют из Бейсайда.
– Вот именно «пока». Ты всего лишь ординатор второго года. Эбби, ты должна показать Воссу зубы. Не позволяй ему тебя уничтожить. Ты чертовски хороший врач, чтобы по милости этого придурка тебя выкинули из Бейсайда.
– У меня иногда появляется мысль: а стоило ли это делать? – покачала головой Эбби.
– Стоило ли? – переспросила Вивьен, остановившись возле двери палаты № 417. – Давай зайдем и посмотрим. А потом ты мне скажешь.
Вивьен постучалась и, не дождавшись ответа, нажала дверную ручку.
На кровати сидел парень и терзал пульт от телевизора, нажимая все кнопки подряд. Если бы не кепка с эмблемой «Ред сокс», Эбби не признала бы в нем Джоша О’Дея. Его щеки заливал здоровый румянец. Едва увидев Вивьен, Джош расплылся в улыбке.
– Привет, доктор Чао! – радостно завопил он. – Я тут как раз думал: придете вы ко мне хоть раз?
– Я уже приходила. Дважды. Но ты оба раза спал. Типичный ленивый подросток, – с притворным недовольством произнесла Вивьен.
Они оба засмеялись. На несколько секунд в палате стало совсем тихо. Затем, робея, Джош раскрыл руки, намереваясь ее обнять.
Вивьен застыла. Казалось, она не знала, как себя вести. Потом вдруг сломала невидимые барьеры и шагнула к постели Джоша. Объятие было коротким и неуклюжим. Вивьен почти обрадовалась, когда оно кончилось.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она у парня.
– Отлично. Вот только…
– Что? – насторожилась Вивьен. – Осложнения?
– Да нет, – отмахнулся Джош. – Папа принес все кассеты с записью матчей. А видеомагнитофон их не проигрывает. Я по-всякому пробовал. И никак. Может, вы знаете, как подключать?
– Нет. Если я возьмусь подключать, то еще, чего доброго, угроблю телевизор.
– Надо же! Доктор, а в таких вещах не понимаете, – по-детски обиженно протянул Джош.
– Извини, парень, но нам в колледже этого не преподавали. Тебя же не удивляет, что мастер по ремонту телевизоров не умеет делать операции на сердце… Кстати, а ты помнишь доктора Ди Маттео?
Джош растерянно покосился на Эбби.
– Вроде помню… но не уверен. – Он пожал плечами. – Я как-то забыл то, что было на прошлой неделе. У меня это стерлось, будто с пленки.
– Ничего удивительного, – успокоила парня Вивьен. – Понимаешь, Джош, когда твое сердце останавливалось, мозг плохо снабжался кровью. Отсюда и твоя забывчивость. Но все это – в прошлом.
Она дотронулась до плеча Джоша. Обычно Вивьен Чао не позволяла себе подобных жестов. Во всяком случае, Эбби такого никогда не видела.
– По крайней мере, ты не забыл меня, – сказала Вивьен и со смехом добавила: – Хотя, наверное, пытался.
Джош опустил голову.
– Вас, доктор Чао, я буду помнить всегда, – тихо сказал он.
Они оба замолчали, удивленные неожиданными жестами и признаниями. Рука Вивьен оставалась на плече Джоша. Он смотрел вниз. Козырек бейсбольной кепки закрывал его лицо.
Эбби невольно перевела взгляд на трофеи Джоша. Они занимали почетное место на ночном столике. Но теперь они не выглядели памятью об уходящей жизни. Вместе с Джошем все эти ленточки, вымпелы и значки праздновали его новое рождение.
В дверь палаты постучали.
– Джоши! – позвал женский голос.
– Мам, входи! – крикнул Джош.
Дверь широко распахнулась, и в палату ввалилась целая толпа посетителей. Родители, родные и двоюродные братья и сестры, дядья и тетки. Они притащили целый лес шаров, надутых гелием. В палате выразительно запахло жареной картошкой из ближайшего «Макдоналдса». Обступив постель Джоша, родня обнимала его, целовала и обменивалась восторженными возгласами.
– Ты посмотри на него… Как замечательно выглядит… Совсем здоровый парень…
Джош глуповато улыбался. Ему нравились эти знаки внимания. Он даже не заметил, что Вивьен деликатно отошла в сторону, освобождая место для шумной армии О’Деев.
– Джош, смотри, кого мы с собой привезли! Дядю Гарри из Ньюбери. Уж он-то знает все про видеомагнитофоны. Гарри, ты сможешь разобраться?
– Конечно. Всем соседям подключал. И с этим разберусь.
– Гарри, а ты взял те шнуры? Ты посмотри в мешке. Вдруг дома оставил?
– Думаешь, я могу забыть шнуры для Джоша?
– Джош, здесь три суперпорции жареной картошки. Тебе уже можно есть жареную картошку? Доктор Тарасов ничего не говорил по поводу жареной картошки?
– Мам, мы фотоаппарат забыли! Я так хотела сфотографировать шрам на груди Джоша.
– Нечего фотографировать шрамы!
– А учитель сказал, это было бы круто.
– Ваш учитель – человек в возрасте и не говорит таких словечек, как «круто». Никаких фото шрамов. Это нарушает свободу личности.
– Джош, тебе помочь управиться с картошкой?
– Гарри, в чем загвоздка? Неужели ты не можешь подключить видео к этому телевизору?
– Ой, не знаю. Больно старая модель…
Вивьен не без труда удалось пробраться к Эбби. В дверь палаты снова постучали. Приехала еще одна группа многочисленной родни Джоша. Объятия, поцелуи и восторженные комплименты его внешнему виду. На мгновение в плотном кольце О’Деев возник просвет. Эбби увидела, что Джош смотрит на них с Вивьен. Он беспомощно улыбнулся и махнул рукой.
Эбби и Вивьен тихо вышли из палаты. Они стояли в коридоре, слушая гомон за дверью.
– Ну что, Эбби, как ты теперь ответишь на свой вопрос? Стоило ли?
Они зашли в сестринскую узнать, можно ли поговорить с доктором Тарасовым. Секретарша ответила, что, скорее всего, он в комнате отдыха хирургов. Так и оказалось. Иван Тарасов потягивал кофе, одновременно делая записи в карточках. В своем твидовом пиджаке и очках, сползающих на нос, он был больше похож на праздного английского джентльмена, чем на знаменитого кардиохирурга.
– Мы только что из палаты Джоша, – сказала Вивьен.
Тарасов поднял голову. Эбби заметила, что карточки с историями болезни забрызганы кофе.
– И что вы думаете по этому поводу, доктор Чао?
– Я думаю… вы делаете замечательную работу. Мальчишка просто фантастически выглядит.
– У него небольшая послеоперационная амнезия. А в остальном – быстро идет на поправку, как и все ребята в его возрасте. Через неделю будем выписывать, если медсестры не выпроводят его раньше.
Тарасов закрыл карточку и снова взглянул на Вивьен. Улыбки на его лице уже не было.
– А на вас, доктор, я имею зуб. Причем громадный зуб.
– На меня?
– Вы знаете, о чем я говорю. О пациентке в Бейсайде, которая тоже ждала пересадки сердца. Отправляя Джоша к нам, вы рассказали мне не всю историю. Потом обнаруживается, что сердце было предназначено той пациентке.
– Оно не было предназначено ей. Эбби привезла вам заявление на целенаправленную передачу сердца.
– Заявление, добытое путем ухищрений.
Тарасов поправил очки и хмуро посмотрел на Эбби:
– Мистер Парр, президент вашей клиники, рассказал мне подробности. И адвокат мистера Восса – тоже.
Вивьен и Эбби переглянулись.
– Его адвокат? – переспросила Вивьен.
– Да. – Взгляд Тарасова переместился на его бывшую студентку. – Вы хотели, чтобы меня осудили?
– Я пыталась спасти Джоша.
– Вы утаили существенные сведения.
– Зато теперь Джош жив и идет на поправку.
– То, что сейчас скажу, я больше повторять не буду. Впредь никогда так не делайте.
Вивьен было собралась ответить, но ограничилась вежливым кивком. Вся ее поза свидетельствовала о чисто азиатском почтении к учителю: опущенные глаза, сдержанный поклон.
Однако Тарасов не купился на ее смирение. Он смотрел на Вивьен с легким раздражением. Потом вдруг рассмеялся и снова взялся за карточки.
– Мне надо было бы еще тогда выгнать вас из Гарварда. Не воспользовался шансом.
– Приготовились! К повороту! – крикнул Марк, толкая румпель.
Нос «Моего пристанища» повернулся по ветру. Паруса трещали, канаты лупили по палубе. Радж Мохандас поспешил к лебедке правого борта, чтобы развернуть кливер. Парус с громким хлопком принял в себя ветер. Яхта накренилась на правый борт. Из каюты внизу донеслось клацанье жестянок с прохладительными напитками.
– Эбби, к перилам с подветренной стороны! – распорядился Марк. – Марш на подветренную сторону.
Эбби переместилась на левый борт, где схватилась за спасательный трос, в очередной раз мысленно поклявшись больше никогда не ступать на борт яхты.
«Что делает с мужчинами парусное судно? – думала она. – Что с ними делает море? Почему они безостановочно кричат?»
Кричали все четверо: Марк, Мохандас, его восемнадцатилетний сын Хенк и Пит Джигли, ординатор третьего года. Они буквально орали. О парусах, которые требовалось натянуть, о спинакер-гиках и упущенных порывах ветра. И конечно же, они орали из-за «Красноглазки» Билла Арчера, которая упрямо нагоняла яхту Марка. Вдобавок они орали на Эбби. Ее роль в гонках определялась вежливым словом «балласт». Проще говоря, мертвый груз. Эту роль обычно исполняли мешки с песком. Эбби была живым, движущимся мешком. Мужчины кричали, и Эбби послушно перемещалась к противоположному борту, где ее в очередной раз выворачивало. Мужчины не страдали от качки. Они сновали по палубе в своих дорогих яхтенных ботинках и кричали:
– Почти у цели! Еще один галс. К повороту!
Мохандас и Джигли возобновили свои неистовые палубные танцы.
– Поворачиваем!
«Мое пристанище» снова поймала ветер и накренилась на левый борт. Эбби перебралась к правому. И опять скрипели паруса и хлестали канаты. Мохандас вращал рукоятку лебедки, и с каждым оборотом вздувались мышцы на его смуглой руке.
– Догоняют! – крикнул Хенк.
«Красноглазка» приблизилась к ним еще на полкорпуса. Ветер доносил крики Арчера. Как и Марк, он кричал на свою команду, требуя нагнать соперника.
«Мое пристанище» обогнула буй и двинулась по ветру. Джигли сражался со спинакер-гиком. Хенк сворачивал кливер.
Эбби перегнулась через борт. Ее опять тошнило.
– Черт! Они у нас на хвосте! – крикнул Марк. – Ставьте снова этот долбаный спинакер! Слышали? Шевелитесь! Живее!
Джигли с Хенком торопливо поставили спинакер. Послышался громогласный хлопок. Парус принял в себя ветер, и «Мое пристанище» рванула вперед.
– Вот так, моя девочка! – радовался Марк. – Давай, оставь их позади!
– Эй, смотрите! – крикнул Джигли, указывая на яхту-соперницу. – Что это с ними?
Эбби кое-как подняла голову и оглянулась на яхту Арчера.
«Красноглазка» их больше не догоняла. Развернувшись вблизи буя, судно двинулось к берегу.
– Они включили двигатель, – сказал Марк.
– Думаете, смирились с поражением?
– Чтобы Арчер вышел из игры? Быть такого не может.
– Но тогда почему они возвращаются?
– Думаю, лучше их догнать и спросить. Опускайте спинакер, – распорядился Марк, он тоже включил двигатель. – Идем к берегу.
«Слава тебе господи!» – подумала Эбби.
К тому времени, когда яхта, тарахтя двигателем, входила в гавань, Эбби почти уже не тошнило. «Красноглазка» стояла, привязанная к тумбе пирса. Команда складывала паруса и сматывала канаты.
– Эй, на «Красноглазке»! – крикнул Марк, когда они проходили мимо. – В чем дело?
Арчер помахал сотовым телефоном:
– Мэрили вдруг позвонила! Сказала, чтобы мы возвращались. Что-то серьезное. По телефону говорить не стала. Она ждет нас в яхт-клубе.
– Хорошо. Встретимся в баре. – Марк оглядел свою команду. – Пока встаем на якорь. Зайдем в бар, пропустим по стаканчику, узнаем, в чем дело, и снова в море.
– Только поищите себе другой балласт. Я схожу, – заявила Эбби.
– Как? Уже? – искренне удивился Марк.
– А ты не видел, что со мной было? Тут уже не до наслаждений гонками.
– Бедняжечка моя. Я заглажу свою вину. Что желаешь? Шампанское. Цветы. Ресторан на твой выбор.
– Высади меня на берег.
Смеясь, Марк направил яхту к пирсу.
– Слушаюсь, мой первый помощник.
«Мое пристанище» остановилась у пирса. Мохандас с сыном быстро закрепили яхту носовым и кормовым канатами. Эбби пулей вылетела на причал. Ей показалось, что даже он раскачивается.
– Такелаж пока не снимать, – распорядился Марк. – Узнаем сначала, из-за чего всполошилась Мэрили.
– Наверняка затеяла вечеринку, – предположил Мохандас.
«Только этого мне еще не хватало», – подумала Эбби, идя с Марком к зданию яхт-клуба.
Марк властно обнимал ее за плечи. Опять слушать мужские разговоры о море и яхтах. Опять смотреть на загорелых мужчин в спортивных рубашках, которые будут глотать джин-тоник и оглушительно смеяться.
После залитого солнцем пирса интерьер яхт-клуба показался ей сумрачным. Еще удивительнее была тишина. Возле бара стояла Мэрили со стаканом в руке. Арчер сидел за столиком. Никакой выпивки. Только бумажный кораблик, наспех сделанный из салфетки. Вся команда «Красноглазки» собралась возле барной стойки. Неподвижные. Молчаливые. Единственным звуком было позвякивание кубиков льда в стакане Мэрили. Она сделала маленький глоток и отрешенно поставила стакан на стойку.
– Что-то случилось? – спросил Марк.
Мэрили подняла голову, моргнула, словно только сейчас заметила его появление. Затем снова уткнулась взглядом в стакан.
– Аарона нашли, – сказала она.
Пила Страйкера не только противно визжала. Распиливание костей всегда сопровождалось зловонием. В этот раз воняло достаточно сильно.
Бернард Кацка – детектив убойного отдела – поднял глаза от секционного стола и увидел, что трупная вонь доконала его молодого помощника Лундквиста. Тот отвернулся, зажимая рукой в перчатке нос и рот. Вместо улыбки киногероя его лицо искажала гримаса отвращения. Лундквист пока не привык к вскрытиям. Мало кто из полицейских к этому привыкает. Вскрытие трупов не относилось к числу любимых зрелищ и самого Кацки. Просто за годы работы в полиции он приучил себя относиться к этой процедуре как к интеллектуальному упражнению, отодвигая в сторону человеческие особенности жертвы и сосредоточиваясь на чисто органической природе смерти. Он видел тела, обугленные огнем пожаров. Видел месиво, остающееся после падения человека с двадцатого этажа. Видел трупы со следами огнестрельных и ножевых ранений (иногда тех и других сразу), трупы, изъеденные крысами. Болезненную реакцию у него вызывали только детские трупы. Но на столе лежал труп взрослого. Один из многих, виденных Кацкой. Труп полагалось вскрыть, осмотреть и потом занести данные осмотра в каталог. Если думать об оборвавшихся жизнях, вместо снов получишь кошмары.
К своим сорока четырем годам Бернард Кацка уже овдовел. Его жена умерла от рака три года назад. Все разворачивалось у него на глазах. Вот это был настоящий кошмар, от которого он так до конца и не оправился.
А сейчас Кацка бесстрастно смотрел на труп, вскрываемый патологоанатомом. Тело белого пятидесятичетырехлетнего мужчины, женатого, отца двоих детей (оба – студенты колледжа), кардиохирурга по профессии. Его личность удостоверило сличение отпечатков пальцев и опознание вдовы. Для нее это была неимоверно тяжелая процедура. Смотреть на труп любимого человека всегда тяжело. А если учесть, что любимый человек, покончив с собой, два дня провисел в комнатенке, где тепло и нет вентиляции, зрелище было особенно ужасающее.
Кацке сообщили, что вдова прямо в морге упала в глубокий обморок.
«Ничего удивительного», – думал Кацка, глядя на труп Аарона Леви.
Лицо самоубийцы было совершенно бледным, ни кровинки. Да и откуда взяться румянцу, если кожаный ремень пережал артерии и преградил доступ крови? Высунутый язык был шершавым и совершенно черным. Вся естественная слизь на языке давно высохла. Веки были полузакрыты. Склеральное кровоизлияние окрасило белки глаз в зловещий кроваво-красный цвет. Под шеей, где от ремня осталась странгуляционная борозда, рисунок кожи говорил о классическом застое крови. О том же говорили пятна в нижних частях рук и ног, похожие на кровоподтеки, а также точечные кровотечения и пятна Тардье в местах лопнувших сосудов. Так обычно и выглядели трупы самоубийц-висельников. Помимо странгуляционных борозд вокруг шеи, единственным видимым повреждением была рана на левом плече величиной с монету.
Доктор Роуботам вместе с ассистентом (оба в надлежащем хирургическом облачении и защитных очках) закончили торакоабдоминальный разрез. Он напоминал букву Y. Два диагональных разреза, идущие от плеч, соединялись в нижней части грудины. Дальше разрез становился вертикальным и охватывал всю брюшную полость вплоть до лобковой кости. Роуботам тридцать два года работал судмедэкспертом, и его было трудно чем-либо удивить или взволновать. Вот и сейчас, проводя вскрытие, он слегка скучал. Каждое свое действие он пояснял на диктофон. Диктофон включался и выключался ножной педалью. Голос у доктора Роуботама был монотонным. К этому моменту он удалил щит из ребер и грудины и обнажил грудную полость.
– Взгляни-ка, Слизень, – сказал он, обращаясь к Кацке.
Читать бесплатно другие книги:
