Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое Варенцов Николай

ГЛАВА 32238

1896—1897 годы могут быть отмечены избытком капиталов на денежных рынках: банки, банкирские конторы, богатые люди изыскивали предприятия для помещения в них своих накоплений с целью получить больший процент, чем с ипотечных бумаг.

Кредиты были дешевы, можно было получить деньги дешевле 4%.

В это время С.-Петербургский Международный банк, во главе которого стоял Ротштейн, протеже Витте239, организовал Общество «Сталь». Были произведены большие расходы по организации дела, тогда лишь только стало известно Ротштейну, что сделанные затраты не оправдывают своих назначений. Ротштейн, чтобы выйти из этого неприятного положения, решил переложить всю тяжесть этого дела на плечи других. С этой целью пригласил так называемых «дельцов», не брезгающих никакими способами, лишь только бы нажиться. Во главе этих дельцов были поставлены Фейнберг, Волынский, военный геолог генерал Семенов и много еще других. На Московской бирже между ловко намеченным определенным кругом лиц были распространены слухи о громадных и неисчислимых залежах железной руды, находящихся близ Ладожского озера в Тулмозере240, на земле, арендованной у крестьян великим князем Петром Николаевичем на срок 99 лет. Причем сообщалось, что иностранные капиталисты стремятся захватить это дело в свои руки, но великий князь предусмотрел таковой возможный захват и обусловил договором с банком, что пайщиками в этом деле должны быть только русские. И разными слухами стремились создать на Бирже среди избранных ими денежных людей сгущенную атмосферу ажиотажа, пользуясь и весьма благоприятным временем для этого.

В конце июня ко мне зашел Н.А. Найденов и сообщил: в Банке241 скапливаются большие средства, разместить их выгодно в данный момент трудно, а потому приходится думать о помещении денежных средств в предприятиях, могущих в будущем давать хорошую пользу. Между прочим он сказал: «Заходил ко мне В.А. Хлудов, которого вы знаете, и предложил совместно с ним войти пайщиком во вновь организованное Общество «Сталь». Хлудов с доктором Богушем, хорошим геологом, ездили в Тулмозеро и от всего видимого там пришли в восхищение. Хлудов уверяет, что как только в Обществе «Сталь» все будет пущено полным ходом, то цена паям поднимется чрезвычайно, но тогда, конечно, купить паи не представится возможным. Хлудов становится во главе дела, скупив все паи, и согласен уделить Банку паев только на три миллиона рублей. Василий Алексеевич, делая такое предложение мне, поставил непременным условием держать все это в большой тайне, из-за боязни, что если об этом пронюхает большая публика, то создастся сильная конкуренция и тогда купить паев этого общества не придется. На слова В.А. Хлудова можно положиться, зная его как умного, скупого и аккуратного человека, но ради порядка следовало бы все-таки осмотреть это дело, и я зашел к вам узнать, не согласитесь ли съездить туда. Если Общество «Сталь» действительно представляется тем, как описывает Хлудов, то по входе туда пайщиком Банка и вы за свои труды могли бы приобрести некоторую часть первого выпуска паев по сходной цене».

Я с радостью согласился на это предложение. Съездить и осмотреть новое нарождающееся дело было для меня очень интересно.

Зашел к В.А. Хлудову в его контору, и с ним договорились встретиться в пять часов в ресторане «Славянский базар»242, куда придут представители Международного банка, чтобы совместно выяснить о дне поездки и маршруте.

Придя в «Славянский базар», я уже застал Василия Алексеевича, сидящего за столиком. Был доволен, что, пока он один, мы могли бы вдвоем наедине поговорить подробнее о «Стали», но, к сожалению, мне это не удалось. Василий Алексеевич возводил свои глаза к небу, твердя только одно: «Поймите, близ столицы руда на земле, даже ее рыть не придется, а качество ее не хуже руды с горы Благодать на Урале. Если я получу только один пай, буду счастливейшим человеком!» В это время глаза его сверкали и вид у него был ненормального человека от жадности и боязни, что ему не достанется даже одного пая.

Его горячность и возбужденное настроение всецело перешли на меня, и я с нетерпением ожидал прихода представителей банка.

Вместо ожидаемых двух представителей Фейнберга и Волынского пришел только последний, как потом оказалось, к моему благополучию. Фейнберг был гораздо умнее Волынского и не допустил бы таких промахов, как сделал Волынский, зародивший у меня сомнение в этом деле.

Волынский – красивый молодой человек, получивший, как говорили, высшее образование в Петровской земледельческой академии, изящно одетый. Говорил он с большим апломбом и нахальством, часто противореча сам себе и не замечая этого. Что давало мне повод думать: я для него маленькая рыбка! Стесняться моим присутствием ему не приходилось. Из его болтовни я сделал вывод: есть что-то в деле «Стали» странное и недоговоренное. Так, когда Хлудов возводил свои глаза к небу и, бия себя в грудь, выкрикивал: «Только один пай! Дайте только один пай!» – Волынский с усмешечкой отвечал: «Да кто же вам даст купить? Один пай может сделать человека богатым! Неужели думаете, что банк не сумеет устроить так, чтобы все паи «Стали» ушли за границу?» – и т.д. Потом после длинных и несвязных своих разговоров, обращаясь к Василию Алексеевичу, говорит: «Дело следует устраивать скорее, а не посылать еще какие-то экспедиции, после того, как там были европейские знаменитости, обследовавшие и изучившие хорошо это дело».

На мое замечание: «Для чего же мне тогда ехать туда, раз не представляется возможность Торговому банку принять участие в этом деле?» – Волынский спохватился и сказал: «Через три дня Фейнберг и я едем туда по делу, в нашем распоряжении будет целый вагон, конечно, мы будем рады, если вы поедете и посмотрите это громадное дело. Мы предпочитаем совмещать полезное и приятное… не возбраняется с собой пригласить и дам, и скучный путь в вагоне можем провести с развлечением и весело» – и т.д.

Я постарался от него узнать точный маршрут и сказал: «По всей вероятности, мы так и поступим». Про себя же твердо решил никоим образом не ехать с этой компанией, а выехать на другой же день, не сообщив никому о своем выезде.

Из «Славянского базара» идя домой и переваривая все слышанное, я был смущен: как я поеду? Не имею ни малейшего понятия в руде, о способах ее обработки и других разных обстоятельствах этого сложного дела – не выльется ли результат этой поездки в простой пикник? Но если дело окажется уже не так хорошо, как рисует его Хлудов, то я в некотором роде поспособствую вовлечению Торгового банка в дело невыгодное. Мне пришла счастливая мысль съездить к профессору-геологу Виктору Дмитриевичу Мешаеву, у которого я когда-то слушал лекции, и пригласить его съездить со мною в Тулмозеро и осмотреть это дело, тогда я могу быть более спокойным и, по крайней мере, моя совесть будет чиста.

К моему благополучию, я застал профессора дома. Рассказал о «Стали» все, что знал, и предложил ему поехать со мной, предупредив, что поедем с полным комфортом и без всякой затраты с его стороны, притом если дело окажется такое, как его описывают, то его не обойдут при распределении паев и дадут ему возможность принять участие в этом деле. К моей радости, профессор ехать согласился.

Я увидал по лицу В.Д. Мешаева, какое впечатление произвел на него мой рассказ о В.А. Хлудове, который при прощании со мной в «Славянском базаре» схватил меня за плечи, начал трясти и с безумными глазами кричал: «Да вы поймите: один пай, только один пай – и будешь миллионером!»

На другой день выехали в Тулмозеро с курьерским поездом через С.-Петербург, разместившись в двух больших смежных купе: в одном профессор и я, а в другом – А.А. Капустин и Т.И. Обухов, приглашенные мною в качестве опытных бухгалтеров на случай, если бы пришлось разбираться в отчетности. Да, как говорят, одна голова хороша, а уже четыре, понятно, еще лучше!

В Петербурге в нашем распоряжении был целый день, употребленный на осмотр минералогического музея, на приобретение нужных профессору книг, посещение известного профессора Горной академии Кулибина, к нашему сожалению, отсутствовавшего в Петербурге. Вечером выехали по Финляндской железной дороге до станции Сердоболь на Ладожском озере.

С раннего утра профессор принялся за чтение приобретенных книг, я же отправился гулять по вагонам. Ко многим пассажирам подсаживался, заводил с ними разговоры о Тулмозере и об Обществе «Сталь».

Беседы с местными обывателями меня еще более укрепили, что с Обществом «Сталь» нужно быть весьма осторожным. Один из опрошенных сказал с иронией: «Там создается большое дело, тратятся громадные деньги на строение, машины, дороги, шлют массу людей, хорошо оплачиваемых, а мы, местные жители, прожившие в этой местности всю жизнь, и не предполагали, что живем около таких богатств. Нужно сказать, и сейчас находимся под большим сомнением: не есть ли все это дело афера!» Другой мой собеседник сказал почти то же самое, что и первый. Заводил еще разговоры с несколькими, но результат расспросов был тот же: усмешки, качание головой, вздохи, удивление большим тратам, когда бы, по их мнению, все можно было сделать гораздо дешевле.

Прибывши в Сердоболь, профессор Мешаев предложил посетить местный завод, плавящий руду. Горный инженер этого завода показал и очень обстоятельно рассказал о залежах руды у них, но, когда начали расспрашивать о руде Тулмозера, инженер давал уклончивые ответы, и вообще из всех дальнейших с ним разговоров можно было заключить, что он что-то умалчивает, как бы стараясь соблюсти профессиональную этику относительно вновь народившегося соседа и конкурента. Такое впечатление создалось не у меня одного, но и у Мешаева.

При разговоре с Волынским в «Славянском базаре» выяснилось, что расстояние от Сердоболя до Тулмозера сорок верст – не больше! Имеется хорошее шоссе, и поездка на лошадях будет хорошей прогулкой. Волынский несколько раз с особым ударением указал, что сорокаверстное расстояние и есть преимущественное положение Общества «Сталь», дешево отражающееся на перевозе руды.

На какой-то из станций, не доезжая Сердоболя, послали телеграмму в Тулмозеро с просьбой выслать лошадей.

Рессорные экипажи ожидали нас на станции Сердоболь, и мы покатили. Садясь в экипаж, я посмотрел на часы, чтобы хотя временем езды определить более или менее точное расстояние из-за вкравшегося недоверия к словам Волынского.

Ехали долго, часы показывали, что проехали более сорока верст. Кучера стали настаивать на остановке: «Лошади измучены, их нужно накормить и дать отдохнуть, да и нам бы следовало тоже…»

Дорогой расспрашивали кучеров, сколько верст они считают до Тулмозера. Они отвечали: «Сорок, не больше!» Но когда часы показали, что расстояние это проехали, мы прижали кучеров. Они, сконфуженные, отвечали: «Кто их там знает? Нам сказали сорок, и мы говорим то же, живем здесь недавно, на нас не обижайтесь, мы подневольные». Видно было, что их отлично инструктировали и они в точности исполняют приказание.

Наконец приехали в Тулмозеро, и часы нам показали, что проехали не менее 80 верст, а потом по наведенным точным справкам выяснилось: расстояние между Сердоболем и Тулмозером 92 версты.

Приехали поздно вечером, наскоро поели и довольно уставшие от длинного пути отправились спать, предварительно уговорившись с главным инженером Лунгреном завтра утром приготовить лошадей для поездки на место залежей руды, по уверению их, отстоящих не далее десяти верст от дома.

При восхитительной погоде летнего утра в 8 часов мы садились в экипажи ехать осматривать местонахождение руды. Проехавши более двух часов, издали увидали какие-то отроги невысоких гор, издававших на солнце особый блеск. Нам сказали, что это-то и есть то, к чему мы стремились.

Руда выходила из земли шестью или семью отрогами и довольно далеко тянулась вдаль. Остановили экипажи и бросились бегом осматривать чудеса природы, сулящие громадные богатства всем счастливчикам, роком предназначенным быть пайщиками Общества «Сталь».

Зрелище было поражающее – не нужно быть геологом, чтобы оценить громадную стоимость этих залежей руды. Снять только выступы над землей, то и тогда денег не оберешься.

Отроги тянулись, как я уже говорил, на довольно большое расстояние, и около них лежала в правильно выложенных кубических саженках отбитая блестящая руда. Профессор Мешаев на глаз определил ее качество и сказал, что в ней будет не менее 50% железа, но придется взять в лабораторию, и тогда с точностью можно установить процентное количество железа.

Карабкаясь по этим отрогам и вычисляя приблизительно их кубический объем и переводя на пуды, захлебывались от волнения: близ столицы и такое громадное богатство! Правда, прав был В.А. Хлудов, говоря: «Владелец одного пая может сделаться миллионером!»

Было около 12 часов дня, пора ехать домой, желудки требовали топлива. Радостные, взволнованные всем видимым, собрались группами, тронулись в путь к экипажам, с восхищением делясь впечатлениями.

К большому нашему удивлению, видим мчащуюся к нам тройку, сидящие там махали шапками и что-то кричали. Какое же мое было удивление, когда в одном из махавших и особенно кричавших я узнал Волынского. Что хотите, но видеть здесь его, должного выехать сюда из Москвы через два дня, сейчас здесь! Выезд наш обставлен был секретно, знал о нем один Н.А. Найденов, понятно, он не стал бы рассказывать ради своих же интересов кому-либо об этом. Да, это был большой трюк!

Выскочивший из экипажа Волынский прежде всего начал пенять на меня за мой секретный отъезд из Москвы, и тем я лишил его удовольствия с ним прокатиться и приятно провести время, а пришлось ехать одному и скучать. Причем сообщил приятную новость: «Зная, что вы проголодаетесь, захватил с собой поесть и попить. Здесь, на лоне природы, мы отлично позавтракаем и одновременно полюбуемся на чудные отроги руды». Против этого возражать никто не стал, а с радостью все согласились.

Приехавшие с ним лакеи быстро расстелили ковры, мы большим кругом на них засели. Моментально середка круга была обставлена батареями бутылок с разными винами и в большом количестве и разнообразии превосходными закусками. Начался пир и веселье. Сначала велись разговоры о руде, о тех богатствах, какие она может дать, но вскоре поданное шампанское развязало всем языки; начались тосты и разные пожелания, потом перешли на веселые воспоминания и анекдоты, на каковые были большие мастера Волынский и Обухов; и мы незаметно просидели несколько часов. Ко мне пододвинулся профессор и сказал: «Поедемте-ка лучше домой, мне сильно надоел Волынский, он напоминает мне “волынку”».

Уже во время веселого завтрака я решил разместиться в экипажах так: Мешаев с главным инженером, себе облюбовал скромного, умного, симпатичного инженера-лесничего, с которым во время завтрака вел разговор, сообщившего, что в Тулмозере он был первым пионером, а Волынского поместил с Обуховым, очень схожих по характеру и по любви к скабрезным анекдотам. Такое размещение в экипажах состоялось, несмотря на желание Волынского ехать со мной. Мною своевременно предупрежденный Обухов уцепился за него и убедил Волынского сесть с ним, обещаясь рассказать такой анекдот, который он еще никогда не слышал.

Благодарю провидение, давшее мне возможность выбрать в мои спутники милого инженера-лесника, к сожалению, фамилию его забыл. Его рассказ о возникновении и создании дела «Сталь» ясно обрисовал всю картину этого возмутительного дела, с горьким последствием для многих, а для некоторых означавшего потерю всего состояния и от этого преждевременную смерть. Его правдивая душа возмущалась проделками сильных мира сего.

У великого князя Петра Николаевича на берегу Ладожского озера было большое лесное имение, куда инженер-лесничий поступил на службу в качестве заведующего по лесной разработке. Управляющий этим имением был большой любитель охоты, благодаря чему он и забрел в Тулмозеро и попал как раз на эти отроги руды, с лежащими около них кучами отбитой руды. Поинтересовался узнать от крестьян, откуда эта лежащая в кучах руда. Крестьяне ему рассказали: студент Горной академии Нобель некогда арендовал у них отроги гор с рудой и смежную землю, но без права производства на этой земле покоса и посева злаков, за 100 рублей в год. Проработал Нобель несколько лет, аккуратно уплачивал условленную плату.

Крестьянам показалось, что он платит мало, и при окончании аренды они назначили 300 рублей в год, предполагая, что Нобель согласится на эту прибавку. Он отказался прибавить, оставил руду, которую не успел к сроку окончания договора вывезти, в пользу крестьян – вот эта-то руда и лежит до сего времени. Крестьяне потом очень сожалели, что так легкомысленно поступили и тем лишились 100 рублей ежегодного дохода.

Управляющий князя захватил с собой куски руды и отвез в Петербург и отдал в лабораторию исследовать ее. Лаборатория дала отзыв о превосходном качестве руды, подходящей по качеству к руде с горы Благодать на Урале.

После чего управляющий побывал опять в Тулмозере и предложил крестьянам передать эту аренду на тех же условиях, как Нобелю, но со сроком на 12 лет и с платою им по 300 рублей в год аренды. Крестьяне были довольны таким предложением, и аренда состоялась. Получив постановление схода крестьян, управляющий отправился в Петербург к великому князю Петру Николаевичу, которому и доложил о громадных богатствах в Тулмозере, показал ему образцы руды, полученный из лаборатории анализ и заключенное им соглашение с крестьянами на аренду этой земли. Великий князь чрезвычайно заинтересовался этим делом, но рассказывающему леснику не было известно, на каких условиях великому князю управляющим были переданы договор с крестьянами и анализ руды.