Защитник Отечества Корчевский Юрий
С большой неохотой я поднялся, прошёл в дом, подойдя к опочивальне купца, постучал. Никакого ответа, только храп за дверью. Забарабанил кулаком. Из-за двери высунулась заспанная Лиза, купчиха.
– А, что? Почто людей ночью будишь, случилось чего?
– Случилось, Авдея буди.
Лиза исчезла, а через пару минут появился всклокоченный Авдей.
– Чего тебе, неугомонный? Ночью спать надо.
– Надо, только не получается. Оденься, вниз спустись, во дворе показать кое-что надо.
Я вышел, уселся на крыльцо. Через некоторое время показался одетый Авдей, потирая руками глаза. Небо уже посерело, и убитых было хорошо видно.
– Норманны?!
– Истинно так.
– Кто же их так?
– Авдей, ты что, не проснулся? Я конечно.
– Так их же четверо! – Авдей для убедительности растопырил четыре пальца.
– Пятеро, Авдей, один ещё в сточной канаве, за забором.
– Ну ты силён, как же это ты их, один-то?
– Авдей, не об этом думать надо. Куда убитых девать?
– Из-за этого ты меня разбудил? Всё равно утра ждать надо. Утречком к городской страже – рассказать, что и как, там уж решат, куда тела девать. Они напали на мой дом, ты защищался – вот и все дела, даже суда не будет.
– Ни фига себе, пять трупов – и суда не будет?
– Так по Правде, каждый может свою жизнь и дом оборонять от разбойников, а то, что убил – молодец, пятерых татей Бог твоими руками прибрал.
Авдей повернулся и, заходя в дом, проговорил:
– Пятерых норманнов – один, ночью… скажи кому – не поверят.
М-да, а я беспокоился о суде. Чай, смертоубийство произошло. В моё время, даже если бы закон был на моей стороне, по милициям и прокуратурам вдоволь бы потаскали, да ещё бы сделали виновным за превышение пределов необходимой самообороны, запросто впаяв срок. Им, пятерым, с мечами, напасть на меня можно, а для меня – превышение. И до каких пор права преступника будут защищаться лучше, чем права их жертв? Вопрос, конечно, риторический, но всё же…
Спать Авдей не ложился, вынес кувшин вина и два оловянных кубка. Разлил вино мне и себе: – Давай выпьем за удачу твою, что жив остался. – Мы чокнулись и выпили. Помолчали. Затем Авдей произнёс:
– Сколько живу, никогда не слышал, чтобы русич пятерых норманнов завалил. Не бывало такого. Наверное, у тебя ангел за спиной стоит, или сам Господь не оставляет своим вниманием, дорог ты ему чем-то, угодил – делами ли своими, другим чем – не знаю. Давай выпьем, чтобы и дальше он тебя не оставлял.
В общем, пока рассвело окончательно, мы были уже поддатыми. Меня немного отпустило после боя, а то внутри – как стальная сжатая пружина. Лечить я людей привык за свою жизнь, а не отбирать эти жизни, пусть и защищаясь.
На кухне зашевелились кухарки.
– Пойдём, Юра, перекусим, день хлопотный будет.
Мы поели вчерашних пирожков с вязигой, доели варёную куриную полть, запив всё сытом, и вдвоём направились к городской страже. Уходя, Авдей предупредил прислугу – во двор не выходить.
Пока шли, Авдей вдруг вспомнил:
– Мне холоп рассказал давеча, что вроде длань людскую во дворе нашли? Было?
– Было, Авдей, тебя беспокоить не стал. Прошлой ночью тати лезли, одного убил, второму руку отрубил.
– Мне почто не сказал?
– Зачем попусту беспокоить.
Авдей резко остановился, я ткнулся в него.
– Я хозяин в доме, за всё отвечаю, всё поэтому знать должон. Запомнил?
– Извини, Авдей, не подумал.
– То-то. А где вчерашний убитый?
– Так его раненый утащил.
Авдей захохотал; смеялся долго, вытирал выступившие слёзы.
– У вас в Москве все такие? Или ты один такой?
– Наверное, один, Авдеюшко.
– Ладно! – Купец похлопал меня по плечу. – То хорошо, что службу справно несёшь, вчера двоих татей порешил, сегодня – пятерых норманнов. Вижу – не зря деньги плачу, глаз у меня на людей верный. Все тебя после плена нашего искали, но нашёл один я. Во я какой!
Молодец, Авдей! – решил подыграть я.
Купец горделиво выпятил грудь и шагал важно.
В управе к сообщению отнеслись спокойно: писец записал в пергамент, буднично сказал, чтобы мы вывезли убитых.
– Куда? – изумился я.
– Да к норманнам, на пристань.
Авдей недовольно поморщился – опять расходы, но нанял возчика с подводой и пару амбалов для погрузки. Тела амбалы шустро сложили на подводу, не выказав ни тени брезгливости – не впервой, что ли? Но вот доставать пятого из сточной канавы отказались, и лишь полушка от Авдея сверх оговоренной суммы заставила их спуститься в вонючую канаву и вытащить убитого.
По Правде – всё оружие побеждённых доставалось победителю, но мародёрничать я не стал, не снимал шлёмов и кольчуг и уложил в повозку мечи убитых.
– Юрий, это же железо, на торгу хорошие деньги за мечи взять можно, – увещевал Авдей.
– Нет, – категорично ответил я.
Авдей благоразумно не пошёл на пристань. А мне деваться было некуда, пошёл впереди подводы. Встречные с удивлением глядели на страшную процессию, делились друг с другом соображениями. Так, в сопровождении зевак мы и прибыли на пристань. У драккара стоял норманн.
– Конунга позови. – Норманн открыл было рот, но, увидев груз на подводе, исчез на судне. Тут же появился их вождь, легко спрыгнул с борта на причал. Увидев убитых, помрачнел, заиграл желваками на скулах.
– Кто их?
Я взглянул ему в глаза. – Я.
– Один?
Я кивнул.
Конунг подошёл к подводе, оглядел убитых.
– Оружие не взял?
Я покачал головой, что говорить – всё и так видно.
– Это хорошо, Один их примет, они погибли, как воины, с оружием в руках.
Конунг повернулся ко мне, протянул руку. Я мгновение поколебался, но пожал. Ладонь была жёсткая, шершавая от весла, рукопожатие – сильным.
– Мы уходим, больше не беспокойся.
А что ему ещё остаётся? Шесть воинов бесславно погибли, о них не сложат висы или саги, они не привезут богатые трофеи, их родственники спросят с конунга, – что ему отвечать? Я его понимал.
Норманны погрузили тела убитых на корабль, и драккар отчалил. Толпа восторженно взревела и заулюлюкала. Меня подхватили и потащили в корчму. Как я не старался пить меньше, пропускать тосты, но к вечеру не устоял.
Проснулся в своей постели. Голова разламывалась, штормило. Рядом с постелью, на лавке стоял кувшин с рассолом – не иначе, кухарки позаботились. Я с удовольствием приложился, вроде полегчало. Мочевой пузырь заставил встать. Когда я проходил мимо кухни, выскочила кухарка.
– Как я пришёл, что-то не помню.
– Он пришёл! Да тебя принесла толпа пьянющих мужиков, два раза уронили с крыльца, мы уж боялись, что убьёшься. Требовали вина на посошок, еле Авдей, дай Бог ему здоровья, их выпроводил. Сабля вот твоя в углу стоит – забери.
Вот это да, давненько я так не пил; всегда сам дорогу домой находил, на автопилоте, а тут так опозорился.
Умылся, забрал саблю. Вояка хренов, самого бесчувственного принесли, оружие на кухне. Совсем совесть потерял, распустился, где осторожность?
Так, ругая себя последними словами, забрался снова в постель. После рассола стало полегче, но всё равно штормило, голова слегка кружилась, при одном воспоминании о выпивке начинало мутить.
Заглянул Авдей. – Ну, герой, живой?
– Живой, – тусклым голосом ответил я.
– Надо же, норманны не свалили, а от кувшина вина в беспамятство впал. Коли богатырь в бою, так и в корчме богатырём быть должон.
– Извини, Авдей, не богатырь я, не дорос.
– Да нет, брат, о тебе только и разговоров в Новгороде, ко мне подходят, за руку здороваются, узнают – что да как.
Купец явно был доволен повышенным вниманием.
– Отлежаться бы мне денёк, Авдей.
– Отдыхай, заслужил.
Авдей хихикнул и вышел.
Пожалуй, отлежусь, да и о возвращении в Москву думать надо. Курбский уже должен в Литву переметнуться. У кого бы узнать насчёт него? У дворян местных, должны знать, слухами земля полнится. Вот только как это сделать? К ним в усадьбу за просто так не придёшь, не скажешь холопу – поговорить с твоим хозяином хочу. Не ровня я им – у дворян роды старые, по многу веков, спеси тоже хватает, не будут с простолюдином общаться. Надо что-то предпринимать. С этой мыслью я и уснул.
Проснулся ближе к вечеру от шума. Оделся, привёл себя в порядок. Шумели в трапезной. Авдей увидел меня через открытую дверь, махнул рукой – заходи. За накрытым столом сидели несколько незнакомых мужиков, одетых по-купечески. Явно Авдея сотоварищи по ремеслу.
– Вот он, наш герой, норманнов живота лишил, так что они от испуга из города сбежали, любуйтесь!
Меня усадили за стол, налили кубок. Я страдальчески посмотрел на Авдея. Тот лишь плечами пожал – мол, я здесь не при чём, но уважить гостей надо.
Выпив кубок до дна и хорошо закусив, я вспомнил было про неотложное дело и хотел уйти, да разговор среди купцов меня заинтересовал. Один из купцов из Москвы вернулся, удачно распродав меха. Его сотоварищи интересовались ценами на воск, зерно, меха, железные изделия. Я же ёрзал от нетерпения на стуле, горя желанием поговорить о слухах. Улучив момент, спросил: – Не слышно ли чего в Москве окромя цен на товары? – Купец начал рассказывать о пожаре в Немецкой слободе, о неудачном походе царя на Казань и о многом другом. Наконец, в словах его мелькнуло то, что интересовало меня – злой царь стал после измены подлой, князь Курбский со своими людьми в Литву переметнулся. Царь Иван всех бояр от себя отдалил, осерчавши. Опричников себе из простолюдинов набирает. Попритаились ноне бояре, гордыня поуменьшилась, про пиры многодневные не слыхать.
Хорошие новости, прямо отличные. Надо собираться в Москву. Если всё улеглось, заживём с Дарьей по-прежнему, в её доме. А коли опричники жизнь портить будут, или Адашев обо мне вспомнит, то недолго в Новгород вернуться. Можно и дом здесь купить, знакомых опять же много уже, на первых порах Авдей подскажет – как дело своё завести, не всё же саблей размахивать – когда-нибудь найдётся противник поудачливей, чем я. Всё, решено. Зря я ломал голову, как к дворянам подобраться, через купцов новости московские узнать можно было.
Откланявшись, прошёл в свою комнату, а поутру известил Авдея, что пришла пора мне в Москву вернуться. Расстроился купец вначале:
– Как же, Юра, так славно у нас сложилось, я тебя не обижал, ты меня выручал – живи.
– Не обижайся, Авдей. Хороший ты мужик, да жена у меня в Москве. Вернусь в Москву, не понравится что – вместе с женой в Новгород возвращусь, дом куплю, а в долю торговую возьмешь – так товарищами и подельниками будем.
– Удачи тогда тебе, привык я уже к твоим упражнениям на заднем дворе, тати и разбойники мой дом стороной обходят, про тебя в Новгороде уже легенды ходят.
– И тебе спасибо, Авдей, поддержал в трудную минуту.
Невеликие мои пожитки были уже собраны в небольшой узел, оружие на мне. Долгие проводы – лишние слёзы. Я подхватил узел и направился к пристани. Во все времена года жизнь здесь кипела, замирая только тогда, когда лёд сковывал Волхов. Пристани тянулись на целую версту. Был участок, где стояли рыбацкие суда – тут всё пропиталось запахом рыбы, были грузовые причалы, с амбарами для хранения товаров.
Я высматривал посудины с чёрным флажком – стягом великого князя Московского Ивана. Нашёл сразу несколько судов, договорился с хозяином вёрткого речного ушкуя. Места маловато, комфорта нет, зато через все отмели проходит играючи, опять же через волоки легче и проще перебираться, стало быть – быстрее в Москву попаду. И в самом деле, через две недели спокойного путешествия кораблик уже швартовался на Яузском причале.
После Новгорода Москва казалась огромной и многолюдной. Расплатившись, сошёл на берег. Постоял немного, раздумывая, куда идти, потом направился к дому Дарьи. На стук в калитку вышла Варвара, увидев меня, всплеснула руками, бросилась на шею: – Хозяин вернулся!
На шум из дверей выбежала Дарья, похудевшая, но всё такая же привлекательная. Обняла за шею, жарко поцеловала в губы.
– Вернулся, я так и знала, что вернешься, сердце чуяло. Как Курбский со своим отродьем в Литву съехал, так и сердечко ёкнуло – Юра скоро вернётся.
– В дом-то пригласите, али на улице разговаривать будем?
Обе женщины висели на мне, так что шёл с трудом. Соскучились, да и время для них было тяжёлое: без хозяина работники разбежались, производство хлебного вина остановилось, денежный ручеёк иссяк. Фактически всё придётся налаживать заново. Одно хорошо – дом уцелел, это главное. Не разграбили, не сгорел, не отписали в государеву казну. Что дом цел – большая заслуга Варвары, не зря я её в своё время выручил, домой привёл. Воздались заботы.
Я не замедлил отблагодарить своих женщин – достал из узла каждой по красивому новгородскому платку. Бросив меня, обе стали примерять наряды, крутиться у зеркала.
– Кормить хозяина будете?
Обе заполошно заметались по кухне; все втроём сели за стол в трапезной. Скромный был стол, чувствовалась нехватка денег.
После обеда я достал калиту, отсчитал Варе серебра – сходить на торг, прикупить мяса да зелени. Сам же с Дарьей поднялся наверх, в спальню. Едва прикрыв дверь, как по команде стали раздеваться и бросились в постель. За полгода, что я провёл в Новгороде, женщин у меня не было, очень уж я соскучился по Дарье, ласкал и не мог насладиться и насытиться. Спохватились только, когда внизу, в кухне загремела посудой вернувшаяся с торга Варвара.
Мы оделись, уселись за стол. Даша рассказала, как она жила. Хоронясь у родственников, изредка навещала свой дом, поддерживала Варю; деньги таяли, новостей от меня – никаких. Только когда прошёл слух об измене Курбского и отъезде его в Литву, отважилась вернуться в свой дом.
– А ты как, любый мой?
– Да почти так же, в охране у купца Авдея в Новгороде служил. Служба скучная, непыльная, ждал-дожидался, когда в Москву, к тебе вернусь.
– Ой, Юра, а ведь к тебе от Адашева на днях приходили – совсем запамятовала. Спрашивали тебя, я сказала – не знаю, исчез куда-то. Правильно сказала?
– Правильно. Ну их всех, царедворцы до добра не доведут. Им служишь верой и правдой, а они продадут, когда им будет выгодно. Больше я во дворец не ходок.
– Жить-то на что будем?
– Немного деньжат привёз, заработал; на первое время хватит, а там придумаю что-нибудь. Не тревожься – теперь я дома, с голоду не помрёте. Мужик я или нет?
Дарья обняла меня и расплакалась. Я гладил её по голове, бормотал успокоительные слова. Пусть выплачется, глядишь – на душе легче станет.
Утром спал долго, проснувшись от вкусных запахов из кухни. Пахло пирогами, по-моему – с рыбой. Умывшись и одевшись в домашнюю рубашку, вышел. На кухне довольные, раскрасневшиеся женщины хлопотали у печи.
– Ой, хозяин проснулся, сейчас снедать будем.
На столе лежала горка ватрушек, привлекали взгляд расстегаи, в печи что-то булькало, по-моему – мясное.
Поели неплохо, в дороге ведь домашнего нет – сухари, вяленое мясо, да вечером, когда судёнышко у берега – костерок с неизменной кашей. Не то, что дома.
Но пора и делами заниматься. Я переоделся, опоясался саблей и направился к Сергею, единственному оставшемуся в живых из моей команды после Полоцка.
– Ба, атаман! Какими судьбами? Давно тебя не видел, думал – забыл.
– Нет, Сергей, не забыл. Если помнишь наши приключения с князем Курбским, то должен знать, что я вынужден был убраться из Москвы. В Новгороде отсиживался, только вчера вернулся – и сразу к тебе.
– А что, дело есть?
– Есть небольшое, тайное.
– Никак опять с Адашевым связался?
– Упаси, Господь, сыт боярскими забавами. У тебя лошади целы ли?
– А как же, в порядке держу, да только застоялись.
– Ну вот, давай-ка завтра разомнём их.
– Далеко ли?
Я уклонился от ответа.
– Лопату к седлу приторочь, только в глаза чтоб не бросалась, в холстину заверни.
– Будет исполнено, атаман. Скучно без тебя было. Да, знаешь новую напасть царь Иван Васильевич учинил – опричников набрал, бояр да дворян грабят, живота лишают, даже детей не щадят. Как думаешь – всерьёз?
– Да, Сергей, всерьёз и надолго. Если есть возможность – уехать бы куда, на два-три годика.
Сергей сокрушенно покачал головой: – А семья? Дом куда девать?
Я пожал плечами. С тем и расстались.
Поездка вышла удачной. Мы вместе доехали почти до места, где я спрятал клад. Правда, не до самого конца, последнюю версту я проехал один. Быстро нашёл место, раскопал, пощупал мешочки – монеты в этом. Развязал – золото, сгодится. Второй мешочек – серебряные деньги, в основном – псковской чеканки. Тоже пригодятся. Остальное даже не смотрел – надо торопиться до вечера вернуться, да и ни к чему иметь при себе большие ценности.
Спокойно вернулись в Москву, я щедро отсыпал серебра Сергею – всё-таки он сохранил лошадей – а их кормить полгода надо было, опять же – семья.
Вернулся домой пешком, лишь кафтан подозрительно оттопыривался. Оба мешочка спрятал под стреху в баню, ни к чему девчонкам о них знать, соблазн велик будет, слаба женщина.
Дома плотно поужинал, с вином. Дарья после любовных утех быстро уснула, а я лежал и думал – что делать дальше. Мне-то было известно по книгам, фильмам о тёмных временах опричнины. Много голов попало на плаху, даже весьма полезных для Руси. Кто о моей голове плакать будет, кроме моих девчонок? Не стоит затевать дело в Москве, надо продавать дом и сваливать, в тот же Новгород. Знакомых полно, Авдей на первых порах поможет. Опричнина и там оставит свой кровавый след, но не так, как в Москве. Здесь, под оком Ивана, отца родного для опричнины, эти ублюдки творили, выражаясь по-современному, полный беспредел. Никаких законов, судов, Правды, – только алчность, кровожадность, жестокость тупых бультерьеров, исполняющих хозяйскую команду – фас!
Чем больше я размышлял, тем сильнее крепла уверенность – надо из Москвы убираться. Не торопясь, не бросая за бесценок – дома пока в цене. Продать, взять только самое необходимое. Нанять небольшое судно – и в Новгород. Не нравится Новгород – есть Псков, Рязань, Тула и куча других городов. Новгород Ивану всё-таки не нравился своей свободолюбивостью и зажиточностью, самостоятельностью. Поэтому самодержец постоянно гнобил вольный город.
Я перебирал в памяти города, вспоминал историю – вот ведь дурак, плохо я её учил в школе – прикидывал, где наши катаклизмы произойдут, и всё-таки решил остановить свой выбор на Новгороде.
За тяжкими раздумьями пролетела бессонная ночь, за слюдяными оконцами забрезжило утро. Поднялся я с кровати разбитым, как с похмелья.
После завтрака, глядя на моё хмурое лицо, Дарья встревожилась: – Случилось чего?
– Пока не случилось, но надо готовиться к переезду.
– Куда, зачем?
– Дом продавай; не торопись, найди покупателя посолидней – кто цену даст, отбери ценные вещи. Как продадим – всё, вместе с Варварой в Новгород будем перебираться.
Видя, что Дарья колеблется, я приврал:
– Ночью видение мне было, пожар страшный в городе случится зимой, почти всё сгорит. Если языком своим не растреплешься о сём, то дом выгодно продать можно. В Новгороде знакомые есть, да и деньжат немного припас – дом купим, дело заведём, лучше прежнего жить станем.
Дарья немного успокоилась.
– Всё же страшновато без дома остаться, в чужой город уезжать.
Я обнял Дарью; конечно – с бухты-барахты, неожиданно, в другой город, не на время, может быть – навсегда. Любому будет не по себе, слишком резко нарушается привычный уклад.
– Покупателя я быстро найду, ходил тут недавно купец один, спрашивал – дом-то, считай, полгода нежилой стоял. Лавку я его на торгу знаю. Схожу сегодня, поговорю.
– И правильно, пока тепло – на корабле отплывём, и вещей взять больше можно.
Дарья сходила на торг, и этим же вечером пришёл купец. Ба, армянин. Он мог бы назвать любое имя, но нос и акцент выдавали его с головой. Облазив весь дом, от крыши до подвала, остался доволен; долго торговался, но в цене сошлись и ударили по рукам. В залог купец дал задаток, а я поставил условие – мы освободим дом через неделю. Надо же и вещи собрать, куда спешить? Немудрёная мебель оставалась в доме, надо было только собрать мягкую рухлядь.
Обойдя причалы, нашли новгородский ушкуй. Через несколько дней он отплывал назад, в Новгород. К моему удивлению, купец меня узнал:
– О! Так это ты, берсерк, что Авдея из плена освободил, а потом норманнов побил?
– Я, – не пристало скромничать, когда узнают.
– Тогда я и охрану нанимать в обратную дорогу не буду, а с тебя вполовину возьму.
Куда ж деваться, коли узнали; я согласился. И надо же приключиться такой гадости. Буквально за день до отъезда, когда уже часть вещей была на ушкуе, в дом пожаловал гонец от Адашева. Подойдя ко мне, гонец молвил:
– Дьяк ждёт. – Обвёл глазами узлы, видимо что-то заподозрил: – Не за Курбским ли собираешься? – Недобро так на меня посмотрел, как будто заподозрил в измене.
А я не за границу собрался, только говорить об этом не стал, так – промычал невнятное.
Гонец уехал, а через пару часов ко мне заявились опричники – трое верховых, с саблями и отрубленными собачьими головами у стремени. Открыли калитку ногами, вошли без спроса, подбежавшую к непрошенным гостям Варвару ударили – так, походя. Привыкли уже, что все их боятся и отпор не дают. Да не на такого напали. Я вышел из дома, сабля в ножнах.
– Почему непотребство в чужом доме творим?
– Ты кто таков, чтобы нам, царёвым слугам, указывать?
– Свободный человек, это мой дом, я вас не приглашал.
– Так пригласи.
– Много чести.
– Слышь, Тимофей, нас не пригласили.
– Да кто его спрашивать будет, червя земляного.
Мало того, что непрошенные ввалились, выродки непотребные, так ещё и хозяина мимоходом оскорбляют – совсем обнаглели. Молодчики напрашивались на потасовку, такое поведение прощать нельзя, лучше смертью заплатить, чем всю жизнь ходить, проглотив унижение.
Я вырвал саблю из ножен и снёс голову ближайшему опричнику, прыжком перелетел два метра и вогнал саблю второму в живот, почти по самую гарду – так, что вытащил с трудом. Третий безуспешно пытался вытащить непослушными руками свою саблю, но, видно, давно не доставал, приржавела. Губы его тряслись, он выпученными от страха глазами смотрел на мою окровавленную саблю.
– Ну, сучонок, слуга государев, кто из нас червь земляной? Это тебя, пакостника, скоро черви могильные жрать будут. Ты не в рай попадёшь – в ад! Вспомни, скольким достойным людям ты жизнь испоганил, дочерей да жёнок снасильничал, кого живота лишил? Тебе они по ночам не снятся, урод?
Я медленно подходил к нему, слегка помахивая саблей: у пакостника от испуга случилось недержание, штаны спереди потемнели, зажурчало.
– Как втроём девку обидеть – так наглости хватило. А что же вы втроём меня одного одолеть не смогли? Потому как на моей стороне Правда, а за тобой кто?
От ужаса опричник упал на колени, бросив бесплодные попытки достать саблю.
– Не убивай, милостивец! Семья у меня, дети малые.
– У тех, кого ты со своими подельниками убивал, тоже семьи и дети были, что же тебя это не остановило?
– Государь, государь повелел – не щадить никого, по его велению, не сам.
– Так умри, как человек, не как мразь!
Я снёс опричнику голову, подошёл к калитке и прикрыл её. Ни к чему прохожим глядеть на бойню. Спиной почувствовал взгляд. Варвара прижалась к стене дома и со страхом смотрела на трупы опричников.
– Хозяин, не надо было; если из-за меня – то пусть бы лучше побили.
– Нет, Варя. Унижение терпеть от непрошенных гостей в своём доме я не намерен. Иди в дом.
На негнущихся от испуга ногах Варвара ушла в дом.
Я обвёл глазами убитых: принесла же вас нелёгкая – себе на погибель, мне на неприятности. Думали – испугаюсь грозного имени царя. Как же! Пиетета пред власть предержащими я не испытывал давно. Плюнул со злости. Ну, ещё бы денёк-два, и – прости – прощай, стольный град. Зашёл в дом, подошёл к Дарье.
– Сейчас иди, нанимай извозчика с подводой, что успели собрать – погрузим, и уходите вдвоём с Варей на ушкуй. С купцом всё уже решено, где стоит кораблик, ты уже видела.
– Ой, Юрочка, пойдём с нами! Прознают душегубы, сюда явятся, по твою душу.
– Ну и пусть их, разомнусь напоследок.
– Боюсь я за тебя, всё же слуги государевы.
– Времени нет на уговоры. Иди на торг, забери деньги у армянина, найми извозчика, я пока во дворе приберу.
Вот в чём Дарье не откажешь, так в практичности и сообразительности. Моментом оделась и ушла, боязливо обойдя трупы.
Я перетащил тела на задний двор, сбросил в выгребную яму. Нескоро их тут найдут, если найдут. Обвёл глазами двор – всё в порядке. Нет, надо кровь присыпать песком. Набрав на заднем дворе песка с ведро, присыпал почти впитавшиеся в землю кровяные лужи. Ни к чему пугать возчика или армянина, покупателя дома.
Глава IX
Когда вещи были погружены, я достал из-под стрехи оба мешочка: один с золотыми монетами, другой – с серебряными, сунул в один из узлов, показал на него Дарье:
– Береги, как зеницу ока, здесь наш дом и дело в Новгороде, поняла?
Дарья кивнула головой.
– Езжайте, грузитесь на ушкуй, за меня не волнуйтесь: как только освобожусь – сразу прибегу на судно. Кормчему скажи – пусть будет наготове, он меня знает.
Всё, уехали, часто оглядываясь и утирая слёзы. Нелегко оставлять дом, где прожил много лет, где прошли, может быть, лучшие годы.
Так, теперь надо подготовиться к встрече гостей. То, что они явятся, сомнений не вызывало. Я разложил перед собой всё своё оружие: невелик арсенал – нож, сабля и пара ножей для метания. Моя оплошность. Пересчитал деньги в поясной калите, не раздумывая более, почти бегом отправился на торг. Купил, насколько хватило денег, ещё шесть ножей – не очень хорошего качества, но это лучше, чем ничего. Боевой топор бы ещё, но все деньги были у Дарьи. Ладно, дома остался обычный, плотницкий топор. В умелых руках – тоже оружие страшное и эффективное.
Пока суть да дело, доел съестные припасы на кухне – воин должен быть сытым. Конечно, при ранении в живот сытое брюхо – это плохо. Но если меня ранят именно в живот, опричники просто добьют, и потому лучше съесть. Наевшись, улёгся на постель, только сняв сапоги, но не раздеваясь.
Опускались сумерки. Вдали, на нашей улице, раздался топот копыт, молодецкие крики и посвисты. Не иначе, по мою душу едут. Обулся, опоясался саблей, заткнул за пояс ножи и топор. Кафтан надевать не стал – в бою только мешать будет, а от раны всё равно не убережёт. Останусь цел – надену, если нет – будущему хозяину кафтан достанется, чистым и целым.
Топот стих у моего дома. Я выглянул в окно. Ё-моё, да их человек тридцать, все в движении, даже пересчитать трудно. У сёдел приторочены мётлы и собачьи головы.
Самое разбойничье время – сумерки. Улица как вымерла, все забились в свои дома, моля Бога – только бы не в мой дом, пусть лучше к соседу, а ещё лучше – на соседнюю улицу. Не иначе – Адашев постарался: не дождавшись посланной троицы и предполагая мои возможности, послал толпу.
Судя по убитой троице – подготовка плохая, хреновая, можно сказать. Никто из троицы и сабли не успел достать. Но недооценивать противника не стоит, могли послать и опытных вояк.
Недолго ждать – первые уже отворили калитку и заходят, нагловато заходят, бесцеремонно. Ладно, сейчас поучим. Я взял все метательные ножи в обе руки, внезапно открыл дверь и с крыльца, прямо с пулемётной скоростью стал бросать в опричников. Долгие тренировки не прошли даром, ни один нож не пролетел мимо цели. Я захлопнул дверь. Отлично, минус пять человек. Осталось ещё два ножа, пока приберегу.
Свора стала осторожнее, заходили во двор, обтекли дом со всех сторон. Окружают, стало быть, ну-ну.
В кухне раздался треск, я бросился туда. Опричник, выбив окно, лез на кухню. Его подсаживали двое сослуживцев. Выхватив саблю, снёс ему голову и тут же остриём уколол в шею ещё одного. Второй успел отпрянуть. Минус ещё двое.