Ахульго Казиев Шапи
– Говорят, умер.
– Как умер?!
Граббе вскочил и заходил по комнате, не в силах осознать случившееся.
– Алексей Александрович, такой крепкий мужчина, герой, и вдруг – умер? – не верила Екатерина Евстафьевна.
– Вероятно, вы хотели сказать – убит? – нервно говорил Граббе
– На войне, случается, убивают.
– Да нет же, – настаивала Лиза
– Умер! Заболел и умер.
– Чем же он болел? – все еще сомневался Граббе.
– Не слышал, чтобы он лечился.
– Говорят, открылась тяжкая водяная болезнь. Он в экспедиции был против черкесов. Солдаты из сил выбивались, а граф решил подать пример и полдня шел по глубокому снегу.
– Это же надо так простыть! – перекрестилась Екатерина Евстафьевна.
– А какой был красавец!
– Государь даже своего лейб-медика прислал, но все оказалось напрасно, – продолжала Лиза.
– А хоронить где будут? – спросила Екатерина Евстафьевна.
– У покойного имение в Тульской губернии, – сказал Граббе и перекрестился.
– Туда и повезли, – кивнула Лиза.
– Все только об этом и говорят.
Неожиданная смерть генерал-лейтенанта Вельяминова могла многое изменить. Граббе знал его еще по войнам с Наполеоном. Вельяминов был сверстником Граббе и служил в артиллерии у Ермолова, когда Граббе был у того адъютантом.
Став командующим на Кавказе, Ермолов сделал Вельяминова начальником штаба Отдельного грузинского корпуса, и с тех пор его протеже участвовал во всех войнах, случавшихся на Кавказе и вокруг него. После Турецкой войны он получил пост командующего войсками на Кавказской линии и в Черномории. Он не гнулся перед начальством и не всегда соглашался с военным министром Чернышевым, за что Граббе уважал его особенно, так как имел свои счеты с этим царедворцем, больше занятым интригами, чем настоящими военными делами. Наперекор Чернышеву, Вельяминов не признавал оборону и отдавал предпочтение сильным набегам. Его считали вольтерьянцем за томик веселого философа, с которым Вельяминов не расставался даже в походах. Читал он в очках, за что солдаты прозвали его «четырехглазым». Он сочинил «Способ ускорить покорение горцев», но применить его на деле так и не сумел. Вельяминов слыл распорядительным и хладнокровным командиром, умевшим вселять отвагу в самое слабое сердце. Но в смысле гражданского управления Граббе его не одобрял, потому что здесь творились очевидные безобразия и полнейшая неразбериха.
Взволнованный Граббе понимал, что Лиза не могла знать всего, а происходить теперь должно было многое. Генерал решил выйти в город, чтобы узнать о чрезвычайном событии побольше.
Граббе надел мундир и украсил его своим главным орденом – Святого Георгия 3-й степени, который красноречиво свидетельствовал о множестве прочих. Золотой крест с расходящимися белыми лучами давался за особые боевые заслуги, его полагалось носить на шейной ленте и никогда не снимать. Граббе получил его за Польскую компанию. Тогда, в должности начальника штаба 1-го пехотного корпуса, он участвовал в нескольких сражениях и штурмовал Варшаву.
Глава 4
Дамы вызвались сопровождать генерала. Жене не терпелось поговорить со знакомыми о своем прелестном младенце. А Лиза стремилась в магазин Челахова, где можно было не только купить модные вещицы, но и найти свежий номер «Русского инвалида», в котором она надеялась прочесть о новом повышении мужа по службе. Ее не столько опечалила смерть знаменитого генерала, сколько беспокоила мысль о том, как бы заступивший на место Вельяминова не отменил прежние представления о производстве в новые звания.
Курорт на минеральных водах у гор Машук и Горячая было велено учредить в начале века. Но настоящее свое развитие он получил при Ермолове, в правление которого здесь появились минеральные ванны, так и прозванные – Ермоловскими. Началось кипучее строительство лечебниц, лазаретов, павильонов, дач и гостиниц. По украшавшей пейзаж пятиглавой горе Бештау город получил свое название – Пятигорск. Поначалу здесь лечились раненые и больные с Кавказского театра военных действий, но со временем Пятигорск разросся и превратился в модный южный курорт, где бурлила светская жизнь.
Пятигорский бульвар, обсаженный липами, был многолюден и напоминал Невский проспект. Все «водяное общество» прогуливалось здесь в перерывах между употреблением предписанных докторами порций из целебных источников. Публика была весьма разнообразная, и костюмы встречались поразительные – от вуалей и ярких шляп до статских фраков и разнообразных вариаций военных мундиров, украшенных папахами, бурками и всевозможным оружием.
Казалось, здесь никому и дела не было до умершего Вельяминова. Все были заняты способами водного излечения и афишами заезжих гастролеров. Дамы же, заняв все скамейки вдоль бульвара, внимательно изучали наряды соперниц, особенно недавно прибывших из столиц и, следовательно, имевших больше понятия о последних модах.
Гомеопатических наклонностей местных докторов Граббе не разделял, считая, что настоящий лев должен питаться мясом. А на страдальцев с горящими глазами, принимающих натощак невообразимое количество дурно пахнущих минеральных вод, смотрел снисходительно, как на помешанных. Граббе лишь сдержанно раскланивался с редкими знакомыми и внутренне негодовал на это сборище ряженых, среди которых не находил ни одной значительной персоны, мнение которой могло бы что-то значить.
Наконец, они добрались до нужного дамам магазина, над которым красовалась вывеска «Депо разных галантерейных, косметических и азиатских товаров».
Генерал магазинов не посещал. Оставив дам за их любимым занятием, он направился в ресторацию, служившую центром здешней светской жизни.
Ужасная гора, виденная Граббе во сне, не шла у него из головы, и генерал чувствовал, что существует какая-то неуловимая связь между ней и кончиной Вельяминова.
Владелец магазина армянин Челахов устроил его на столичный манер, и приезжие могли найти в нем все, что могло понадобиться для отдыха, лечения и развлечений. Цены у Челахова были ниже столичных, а товары не хуже. Сверх того предлагались кавказские костюмы, оружие и прочие местные принадлежности отменного качества. Покупать у Челахова считалось хорошим тоном, и здесь всегда хватало посетителей.
Екатерина Евстафьевна с восторгом перебирала детские наряды, только что поступившие из Парижа. Она обожала своих детей и денег на них не жалела. А Лиза принялась листать журналы, все еще надеясь выискать в них дорогое ей имя. Ничего не найдя, она отложила журналы и с грустью смотрела на хлопоты счастливой матери, которая покупала платьице за платьицем. Это было так трогательно и так невыносимо. Лиза отвернулась, чтобы украдкой смахнуть слезу, но тут ее внимание привлек смуглый молодой господин, выбиравший кавказскую саблю.
– А нет ли поострее? – любопытствовал покупатель, неумело размахивая тяжелой саблей.
– Найдется, – сладко улыбался продавец и подавал другую саблю, полегче.
– Вот, извольте.
– Да, – согласился покупатель, рубя воздух новой саблей.
– Эта не в пример острее будет.
– Ежели на войну идти изволите, то рекомендую и кинжал, – предлагал товар продавец.
– Гвозди рубит, шайтан.
– А-а, – неуверенно кивал покупатель.
– На Шамиля в самый раз!
– Если на Шамиля, – принял серьезный вид продавец,
– Вам непременно пистолет надобен. Имеем новейших конструкций.
– Пистолет у меня уже есть, – сообщил покупатель.
– Даже два. Французских! Таких и в столице не найти.
– Простите, сударь, – не удержалась Лиза.
– А вы в какой полк намерены?
– Я, собственно, еще ни в какой, – отвечал покупатель.
– Я по личному желанию, сударыня. Как волонтер… В тот, что к Шамилю поближе будет.
– Вы такой храбрый! – улыбнулась Лиза.
– Да! – воскликнул волонтер.
– То есть… У меня особая цель. Я специально приехал. Однако же позвольте представиться. Честь имею, Аркадий Синицын, бывший студент.
– Елизавета Нерская, – протянула руку для поцелуя Лиза.
– Я на тот предмет спрашиваю, что муж мой в Дагестане служит. И если вы его увидите… Я бы хотела…
– Сочту за честь! – обрадовался Аркадий.
– А бурочку не желаете ли? – напомнил о себе продавец, набрасывая на плечи Аркадия черную бурку.
– Господи Боже! – воскликнула Лиза, глядя на преобразившегося Аркадия.
– Вылитый черкес!
– Бурка в горах – первое дело, – убеждал продавец.
– И от непогоды спасает, и от ран бережет. Опять же папаха…
– Это я и сам знаю, – сказал Аркадий, скидывая бурку.
– Вы это все мне заверните.
Он достал деньги расплатился не глядя.
– Куда прикажете принесть?
– В гостиницу. Знаете, тут, за углом. В седьмой нумер.
– Всенепременно, ваше благородие, – кланялся продавец.
– И бутылочку вина приложим от заведения. У нас все по высшему разряду.
Довольный произведенным на даму впечатлением, Аркадий рискнул продолжить знакомство.
– Не позволите ли вас проводить, сударыня, в смысле моциона?
Этот молодой человек был так не похож на местных нахальных донжуанов, что Лиза решилась прогуляться с ним по бульвару. Про Екатерину Евстафьевну она тут же позабыла.
В помпезном здании ресторации, над которым весьма потрудился архитектор Шарлемань, устраивались балы, представления и благотворительные вечера в пользу раненых, а дважды в неделю проходили благородные собрания. За вход брали по пятьдесят копеек серебром, из которых платили музыкантам и покупались свечи для освещения. Прочие удовольствия, равно как и изысканные напитки, посетители оплачивали сами. Но в этот день с посетителей денег не брали в память о Вельяминове, который немало способствовал устройству этой ресторации.
Когда Граббе вошел в просторную, красиво убранную залу, к нему сразу же бросилось несколько его знакомых. В отличие от бульвара, здесь были весьма озабочены вестью о кончине Вельяминова.
– Вы уже слышали, Павел Христофорович? – спрашивали генералы и полковники, почтительно здороваясь с Граббе.
– Какое несчастье, ваше превосходительство!
– Прямо беда!
– А что Шамиль?
– Пока сидит тихо.
– То-то! Пусть только попробует мюридов своих бунтовать.
– И зачем было в снегу стоять? Генеральское ли это дело?
– Генеральское дело – во всем быть примером, – ответил Граббе.
– И в снегу, и даже под ядрами.
– А какой был генерал! Самого Аббас-Мирзу за Аракс загнал!
– И ведь всюду поспевал! Помню, шли мы с ним через Балканы…
– А учен был! Бывало, принесут ему голову абрека, так он ее непременно в столицу для научного обозрения!
– Что же теперь будет?
– Неисповедимы пути господни…
– Дас, – глубокомысленно, со значением кивал Граббе.
– Все мы смертны…
Граббе имел много что сказать о Вельяминове, и даже поболее остальных, но в обществе мелькавших здесь голубых мундиров предпочел ограничиться тирадой насчет боевого товарищества с Вельяминовым в Наполеоновскую кампанию, давая понять, что заслуги их под Смоленском и при Бородино были оценены менее чем скромно.
Подали рюмки с водкой. Все выпили, поминая генерала. Затем разговоры переместились в кружки, и к сожалениям стали примешиваться иные тревоги. Кто теперь заступит на место Вельяминова? Что будет с теми, кому он протежировал, кому обещал должности? Сменится ли штаб? Оставят ли горцев в покое или, напротив, велят безотлагательно усмирить? Было о чем призадуматься, особенно тем, кто служил на Кавказе. И втайне почти всякий прочил себя на соблазнительную вакансию, ибо каждый мнил себя Наполеоном.
Лиза и Аркадий прогуливались по бульвару, как старые знакомые. Она держалась от кавалера на достаточно деликатном расстоянии, которое не могло бы бросить на нее и малейшую тень компрометации. Лизе вовсе не хотелось подвергать сомнению свою репутацию, которую она гордо берегла столько лет. Но Лиза так давно не разговаривала с молодыми людьми, даже на таком расстоянии, что была в некоторой растерянности. Особенно ее смущали завистливые взгляды стареющих дам, которые расселись на скамейках вдоль аллеи и подозрительно перешептывались, слишком внимательно разглядывая ее кавалера.
Чтобы не обращать на них внимания, Лиза представляла, будто прогуливается со своим супругом… Ведь именно для этого она сюда и приехала – броситься на шею мужу, вышедшему в офицеры. Эта ничего не значащая прогулка оборачивалась опасным искушением.
– А позвольте полюбопытствовать, вы здесь с папенькой? – решился спросить Аркадий.
– Вовсе нет, я живу у семейства генерала Граббе.
– Граббе! – воскликнул Аркадий, будто услышал имя старого приятеля.
– Как же, как же!
– Он истинный герой, – кивала Лиза.
– И даже был декабрист.
– Вот-вот, из декабристов! – кивал Аркадий.
– Они, декабристы, такие. Им ничего не страшно.
– И знаком с моим мужем.
Но Аркадия мало занимал муж Лизы, ему больше нравилось думать, что Граббе может составить ему протекцию.
– А генерал, он на каком фланге? Где Шамиль?
– Он… – не знала, что ответить Лиза.
– Он сейчас в отпуске. Поправляет здоровье.
– А когда поправит? – не унимался Аркадий.
Но Лиза решила перевести разговор на другой предмет.
– Вы говорили, пистолеты у вас особенные.
Аркадий засиял от гордости:
– Я открою вам тайну.
– Тайну? – удивилась Лиза.
– Только дайте слово, что не скажете генералу.
– Как вы могли подумать! Ну, говорите же!
– Это дуэльные пистолеты.
– Дуэльные? – не понимала Лиза.
– Я прибыл, чтобы вызвать на дуэль Шамиля.
– Что вы такое говорите? – не верила Лиза.
– Разве вы знаете Шамиля?
– Я его никогда не видел, но, по рассказам бывалых офицеров, он – человек благородный. Стало быть, примет вызов.
– За что же вы его намерены вызвать?
– Я вижу в вас аристократическую особу, я очарован вами и потому откроюсь лишь вам, – произнес Аркадий с видом заговорщика.
– Благодарю вас, сударь. Но продолжайте же. Это очень волнительно.
Аркадий уже собрался было с духом, но тут навстречу выкатился открытый экипаж, в котором веселая компания в окружении цыган распевала модный романс «В горах я встретила черкеса».
Лиза наметанным глазом определила, что кутили настоящие «кавказцы». Это было видно по загорелым лицам. Была весна, но высоко в горах можно загореть и зимой. И еще она знала, что эти молодцы – с Правого фланга, на который в том, 1838 году, было обращено главное внимание кавказского начальства и откуда прибывало больше всего раненых.
Следом катили парные дрожки, и возницы созывали желающих отправиться на Щелочные, Кислые и Железные Воды, посетить загадочный Провал или полюбоваться видами с горы Машук.
Затем показался и разукрашенный тарантас, из которого выскакивали клоуны, жонглеры и ученые собачки, приглашая на свои представления. А маги и чародеи сулили открыть любые тайны и предсказать будущее.
В благородном собрании разбирали военную компанию против горцев. Толковали о Вельяминове, который не сумел взять Шамиля в Гимрах, в разбитой и окруженной башне, о Фезе, который запер Шамиля в далеком ауле, но выпустил. Да к тому же подписал с ним мир, который вселил в горцев уверенность в своей непобедимости. О государе, который в свой визит на Кавказ был так разгневан, что ему не представили раскаявшегося Шамиля, что уволил Розена и положился на Головина, обещавшего быстро кончить войну. Обо всех вместе главных кавказских командирах, которые валили вину друг на друга. А главное – о том, что Кавказ превратился в Ахиллесову пяту России. Долгая и непопулярная война становилась вредной привычкой вроде пьянства. А много ли проку от пьянства? Одни долги да дуэли. Надо бы кончать, только духу не хватает. Хотя и для войск – недурная школа. Только это вечное оправдание уже теряло смысл. После школы люди умнее становятся, а тут – жизни лишаются.
Как карты, в которые невозможно выиграть, а выиграв – обогатиться. Но вот вопрос: имеют ли горцы право на независимость? Философический вопрос. Ханы-то их давно на государевой службе. Выходит, Шамиль – бунтарь. А разве можно с бунтарями мириться? Эдак и в России крестьяне на помещиков восстанут. А мужику волю давать – хуже нет. Все устои рухнут.
Граббе на Кавказе не воевал, но имел мнение и на сей счет, которое заключалось в том, что война на Кавказе ведется неправильно. То ли дело в Европе воевать. Вот тебе авангард, вот арьергард, маневры, артиллерия. А тут – сам черт не разберет. И порядка никакого нет. Вот древние римляне, те были воины! Французы – так себе вояки, а Шамиль и его мюриды – чистые разбойники! Таких в два счета можно расщелкать, надо только правильную методу применить.
Бывалые кавказцы осторожно возражали. Воевали они и в Европах, только Кавказ – штука мудреная. Тут не в маневрах дело. Наполеон был антихрист, Москву сжег, там ясно было, с кем дерутся и за что. А Шамиль – материя особенная. Впрочем, в политику предпочитали не углубляться, на то в штабах мудрецы сидят, а здесь люди военные.
Граббе ценил древних полководцев и не удержался от того, чтобы объяснить простые средства для успокоения Кавказа, если бы он сам был на месте Македонского или того же Ганнибала. Он был красноречив, но сильно увлекался, а когда пришел в себя, обнаружил, что остался наедине с пьяным поручиком. Тот, размахивая бокалом с вином, цитировал ему стихи Лермонтова на смерть Пушкина, за которые тот был сослан на Кавказ:
Погиб поэт! – невольник чести – Пал, оклеветанный…
– Э-э… Как там было?.. – силился вспомнить поручик.
Не вынесла душа поэта!..
– Э-э… А, вот!
Вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи! Таитесь вы под сению закона, Пред вами суд и правда – все молчи!.. Но есть и божий суд, наперсники разврата!..
– Что-с? – грозно воззрел на него Граббе.
– Это в каком смысле?
– Я на тот предмет, что не имел счастья быть знакомым с Пушкиным, а вы, я слышал, удостоились…
– Вы пьяны, милостивый государь, – отрезал Граббе, отстраняя от себя поручика.
– И, похоже, достаточно излечились, чтобы вернуться к месту службы.
– Всенепременно, – кивнул поручик, допивая вино.
– Сегодня обещали шансонеток, да вот незадача… Головин…
И поручик нетвердой походкой направился в буфет. Там его дожидался приятель – штабс-капитан с рукой на перевязи.
Граббе уже давал себе слово не посещать этот вертеп, где всякий раз находятся наглецы, готовые нагрубить генералу. Однако тут были особенные обстоятельства. С Пушкиным он действительно был знаком. Но о гибели его на дуэли вовсе не сокрушался. Во-первых, потому, что дуэли запрещены законом. Во-вторых, он был обижен на Пушкина, назвавшего письмо Граббе царю после арестов декабристов глупым унижением перед правительством. Знал бы он, как храбро держался Граббе на допросах! Сам-то поэт и до столицы не доехал, заяц, видите ли, ему дорогу перебежал. И еще смел рассуждать о заслуженных генералах, когда сам пороху не нюхал. Всего-то и подвигов явил, что взял у казака пику и погнался за отступающими турками.
Да и поэзию его Граббе невысоко ценил. Они познакомились четыре года назад у Раевского-младшего. Говорили о 12-м годе, а потом разочарованный Граббе записал в своем дневнике: «К досаде моей, Пушкин часто сбивался на французский язык, а мне нужно было его чистое, поэтическое русское слово… Вообще, пылкого, вдохновенного Пушкина уже не было. Какая-то грусть лежала на лице его».
Привлеченные веселым гомоном, на бульваре начали появляться отоспавшиеся после ночных увеселений «фазаны». Так здесь именовали честолюбивую молодежь, слетавшуюся на Кавказ со всей России. Это были отпрыски знатных семейств и разночинцы, околдованные романтическими героями Бестужева, жаждавшие сильных чувств, мечтавшие щегольнуть, отличиться в какой-нибудь недолгой и не слишком опасной экспедиции. Эта «золотая молодежь» искренне полагала, что война с горцами – не более чем веселый пикник на природе с фейерверками вместо пушек и наградами, сыплющимися градом вместо пуль.
Других приводили на Кавказ неоплаченные карточные долги, амурные неудачи, скука столичных салонов и отвращение к наукам, которыми потчевали студентов старые профессора.
Третьи, наслышавшись об экономических чудесах, сопутствовавших долгим войнам, надеялись сделать карьеру, чтобы вернуться домой в чинах и с приличным капиталом. Они полагались на рекомендательные письма, протекции и благосклонность судьбы, в которой успели усомниться на мирном поприще.
На Водах «фазаны» проходили нечто вроде карантина, привыкая к новой жизни и постепенно теряя старые привычки. Да и на то, чтобы уяснить, не готовятся ли новые экспедиции, на каком фланге, в какой полк им лучше приписаться, чтобы вернее всего удовлетворить свои чаяния, требовалось время. Перед тем, как ринуться за наградами и прочими вожделенными отличиями, эти волонтеры заводили дружбу с настоящими военными кавказцами, усваивали их манеры, оригинальные костюмы, мотали на ус изумительные случаи из боевой жизни.
Лечившиеся на Водах офицеры смотрели на «фазанов» свысока, как бы с Кавказских гор, но покутить за их счет были не прочь. Слишком богатых и неопытных они ловко обыгрывали в карты, оставляли почти ни с чем, чтобы те умоляли своих папенек и маменек прислать им еще денег «на покупку лошади взамен подстреленной горцами».
Некоторые «фазаны» до того преуспевали в заочном познании боевой кавказской жизни, что возвращались обратно, полагая, что с них и того довольно. Без наград, зато и без ран, живые-здоровые и с множеством мемуаров, из которых даже пытались составлять книжки на манер Марлинского.
– Пусть уж лучше перья скрипят, чем пули свистят, – благоразумно рассуждали кавказские «ветераны».
Граббе так и не дождался влиятельных персон. Вероятно, у них появились заботы поважнее. Вокруг выпивали и закусывали. Тон задавали бывшие декабристы, разжалованные в солдаты, но сумевшие выбиться в офицеры. И разговоры сами собой перетекали в предосудительное русло. Однако кавказские офицеры умели не только воевать. Жандарм в голубом мундире уже сидел за их столом в сильном подпитии, поминутно поправляя нахлобученную кем-то папаху. И до того уклонился от обязанностей, что провозгласил тост за Шамиля:
– Не явись он на имамство, – улыбался жандарм приятелям, – вы бы, господа мои хорошие, так и гнили на своей каторге!
Затем принялись рассуждать о том, кому эта война выгодна, и сошлись на казнокрадах.
– Да вот взять хотя бы Эолову арфу, – объяснял капитан, пытаясь обратить на это внимание осоловевшего жандарма.
– Я на инженера учился, я знаю. Одно – что арфа эта и не звучит вовсе, а другое – заметьте, что потрачено на нее двенадцать казенных тысяч, когда я бы и за пару лучше соорудил, и она бы у меня не то что пела – польку бы плясала!
Граббе решительно направился к выходу. Бывшие декабристы провожали его ироничными ухмылками. Они недолюбливали Граббе, полагая, что он вышел «сухим из воды». Они не смели сказать ему это в глаза, но не упускали случая поддеть его самолюбие. Вот и на этот раз, когда он проходил мимо столика, за которым офицеры играли в ломбер, кто-то нарочито громко назвал ненавистное Граббе имя генерала, которого уже прочили на место Вельяминова.
Барон Анреп! На царском смотре вышло недоразумение, когда Граббе неточно передал Анрепу повеление государя, и тот со своей бригадой исполнил не то движение, какое следовало. Государь остался недоволен. Последовало нелицеприятное объяснение Анрепа с Граббе, кончившееся вызовом на дуэль. Стреляться решено было за границей. Анреп отбыл туда немедленно, но Граббе так и не дождался. И теперь упоминал о нем с нескрываемым презрением.
– Его тут только недоставало, – мрачно думал Граббе, направляясь к выходу.
– Этот фанфарон должен бы меня благодарить! Отказавшись от дуэли, я спас его от государственного преступления. И от смерти тоже, ведь первый выстрел был за мной… Впрочем, он все еще за мной, и если приведет судьба…
Его размышления прервало эхо, которое вдруг пронеслось по всему собранию:
– Граббе!..
Генерал остановился, не понимая, что происходит. Со всех сторон на него смотрели удивленные, злые и заискивающие лица.
– Ваше превосходительство, господин генерал-лейтенант!
Перед Граббе возник усталого вида фельдъегерь, одной рукой отдавая честь, а другой протягивая ему запечатанный красным сургучом конверт.
– Извольте принять.
– Что это? – спросил Граббе, тоже отдавая честь.
– Экстренное. Из Петербурга. По высочайшему именному повелению.
Граббе взял пакет. Собрался с духом и распечатал. Это было приказание немедленно явиться к военному министру Чернышеву. У Граббе потемнело в глазах. Слишком много несчастий для одного дня. Если Анреп был всего лишь его недругом, то Чернышев был могущественным и злопамятным врагом.
Когда шум на бульваре улегся и отдыхающие вновь предались целительному моциону, Лиза решила вернуться к прерванному разговору.
– Так вы говорите, дуэльные пистолеты?
– Настоящие. Безотказные, и пули не выкатываются, – с готовностью рассказывал Аркадий.
– Папенька их с войны с Наполеоном привез. А я позаимствовал. Ради чрезвычайно важного, и даже в историческом смысле, дела.
– Так чем же вам Шамиль не угодил? – допытывалась Лиза.
– Собственно, он тут ни при чем, – сказал Аркадий.
– Однако и без него не обошлось.
– Я вас не понимаю, Аркадий. Умоляю, скажите же, в чем дело!
– Вы мне не верите?
– Напротив. Мне это очень важно, – говорила Лиза.
– Если вы таким образом решили кончить войну, значит, и муж мой скоро вернется.
Аркадий огляделся, будто боялся, что их кто-то подслушает, и тихо сказал:
– У меня была невеста. Я ее любил без памяти, – Аркадий перевел дух и продолжил: – Но вдруг явился с Кавказа весь в орденах полковник. И моя невеста…
– Она вам отказала? – ужаснулась Лиза.
– Как в обморок упала, а очнулась его невестой.
– Я вам очень сочувствую, – сказала Лиза.
– И даже очень понимаю ваши страдания. Однако же не Шамиль увел у вас невесту.
– Увел полковник весьма геройского вида. Будь я девицей… То есть я хотел сказать… – Аркадий смутился, затем снова перевел дух и выпалил: – Я тогда-то все и понял. Если Шамиль не уймется, оружие не сложит, то так и будет плодить героев-полковников на горе отвергнутым женихам.
– Я и сама еще не стара, но плохо понимаю нынешнюю молодежь, – вздохнула Лиза.
– Как-то у вас все диковинно выходит. Полковник вам обиду нанес, а вы Шамиля на дуэль желаете вызвать.
– И вызову! Я от своего не отступлюсь! – пообещал Аркадий.
– Она узнает, каковы бывают настоящие герои!
– Да вы и не воевали еще, а уже в моих глазах – герой, – всплеснула руками Лиза.
– Что же будет, когда до горцев доберетесь?!
– Я всем докажу! – горячился польщенный Аркадий.
– Вы меня не знаете, сударыня. Я такое сотворю, что в историю впишут!
Послышались выстрелы. Это была бутафорская пальба в кукольном представлении. Лиза и Аркадий невольно остановились, увидев, как бойко кувыркались уморительные фигурки. Отважные генералы наскакивали на горцев, стягивали их с гор, учили уму-разуму и уводили в плен самого Шамиля.
Глава 5
Читать бесплатно другие книги:
