Спаси меня, мой талисман! Шатрова Наталья

Недвига уже горела от нетерпения. Неторопливое раздевание показалось ей мучительно долгим. Второй раз в жизни она испытывала сильное вожделение, связанное с одним и тем же человеком. Недвига решительно подняла подол рубахи, оголяя ноги.

Такая настойчивость отрезвила Баяна. Он выпустил женщину из рук. Кругом раздавались похотливые вздохи и стоны. Воздух был напоен желанием. Недвига невольно вновь потянулась к мужчине, но он вдруг вскочил на ноги, взял ее ладонь, потянул. Недвига покорно подалась к нему. Баян подхватил ее на руки и понес за стоянку. Отойдя на приличное расстояние, бережно положил на землю.

Недвига блаженно вытянулась, раскинув руки. На небе не видно ни облачка, и мерцающие звезды подмигивали ей, благословляя ее любовь. И Недвига поняла – она любит Баяна.

Сразу припомнился первый день их встречи. Два года назад она еще могла нравиться мужчинам. Сейчас она не считала себя старухой, но понимала, что уходящие лета и изнуряющая рабская доля не прибавляют ее облику свежести. Одно хорошо – Баян по-прежнему желал ее. Осознание этого наполняло сердце женщины радостью. Присутствие Баяна усыпляло, лишало способности трезво мыслить и думать о будущем.

Лихорадочно мужчина и женщина стянули с себя одежды, оголив жаждущие прикосновения друг к другу тела. Едва увидев женщину обнаженной, Баян набросился на нее, в первобытном порыве ничем не отличаясь от своего грозного предка, покорителя степей, – волка. Недвига не испугалась неистового напора, выгнулась, откинула голову назад, чтобы полнее и плотнее принять мужчину. Оба переплелись, дрожа от возбуждения, сжигавшего их изнутри и потопившего во всепоглощающей любви.

Далеко за полночь Баян и Недвига вернулись на стоянку. Охрана молча пропустила их к дотлевающим кострам. Умиротворенная Недвига тесно прижалась к мужчине и, закутавшись в теплые верблюжьи шкуры, засыпая, подумала, что такой дивной ночи не испытывала никогда в жизни.

Едва первые робкие лучи солнца коснулись лица, Недвига проснулась и тут же повернула голову к Баяну, лежавшему рядом. На нее, не мигая, печально смотрели темные глаза. Женское сердце тоскливо екнуло в груди. Оба думали об одном: скоро придет страшная разлука и, возможно, навсегда.

Время прибытия в печенежский стан неумолимо приближалось, как бы Недвига ни желала его оттянуть. Вскоре показались до боли знакомые войлочные вежи. Женщина невольно притихла за спиной вождя, когда отряд подъехал к стану.

Жители стана переполошились, признав в спутнице Баяна сбежавшую Недвигу. Несмотря на то что она провинилась, печенежские женщины встретили ее доброжелательно и проводили в вежу Баяна, с любопытством расспрашивая, где она пропадала. Все неподдельно сочувствовали ей. Никто не сомневался, что военный совет во главе со старейшинами приговорит ее к смерти.

Порасспросив Недвигу, степнячки вскоре разошлись по своим делам, оставив ее одну. Женщина огляделась. Все в веже было обычным и привычным: войлочные коврики на утрамбованной земле и стенах; ложе, покрытое шкурами; каменный очаг посередине. Огромная куча одежды и дорогих вещей – иноземные покрывала и ткани, различные мужские и женские украшения, серебряная утварь – небрежно валялась на полу у круглой стены. Баяну, как вождю, доставалась большая часть награбленного добра.

В вежу неслышно проникла одна из рабынь.

– Поешь, Недвига.

Девушка принесла миску с мясом и кувшин молока. Недвиге казалось, что от волнения и переживаний она не сможет съесть ни кусочка, но белизна напитка и аппетитный кусок мяса сразу вызвали чувство голода. Перед смертью хоть наесться. Она спокойно принялась за еду, но насытиться не успела – в вежу вошли два крепких воина.

Недвига поставила миску на пол, поднялась с ложа и, не спеша, принялась стряхивать с платья несуществующие крошки, всеми силами стараясь оттянуть неизбежное.

Воины терпеливо ждали. Их бесстрастные лица ничего не выражали, но Недвига подумала, что ее страх заметен и они втайне потешаются над ней. Она гордо выпрямилась и шагнула к выходу.

Пока Недвига находилась в веже, на степь опустилась ночь. В центре стана горел костер, освещая лица старейшин и воинов, собравшихся вокруг него. Старики сидели молча, не шелохнувшись, похожие на каменные изваяния. Шаман с бубном в руках равнодушно смотрел на языки пламени. Баян стоял и мрачно наблюдал за приближением Недвиги, сопровождаемой стражей.

Женщина вступила в круг и остановилась. Суровые лица печенегов не предвещали ничего хорошего. Она поежилась и обратила умоляющий взор на Баяна, ища поддержки, но он уже отвернулся к старейшинам. Главный старейшина кивнул головой, и вождь поднял руку. Воины притихли. Начался совет.

Недвига возвышалась над сидящими, и кто-то сзади сердито ткнул ее в спину:

– На колени!

Она покорно опустилась на землю. Тело ее охватил трепет, по коже поползли мурашки. Из темноты дохнуло леденящим душу холодом. Несмотря на жар костра, женщину зазнобило. Она обхватила себя за плечи и опустила голову, страшась направленных на нее суровых взглядов.

– Почему ты не выполнила волю покойного вождя? – грозно вопросил главный, самый старый, старейшина.

Недвига подняла голову, посмотрела прямо в его мутные большие зрачки.

– В племени, к которому я принадлежала, женщин не заставляли уходить в мир иной вслед за мужем, – прошептала она заранее заготовленный ответ, подсказанный ей Баяном в пути.

С обычаями чужих народов печенеги считались. Обязана ли рабыня подчиняться воле своих хозяев вразрез собственным представлениям о жизни и смерти? Печенеги, растерявшись, молчали.

Старейшина обвел всех суровым взором из-под насупленных седых бровей. Он был по-старчески подслеповат и не мог разглядеть лиц собравшихся у костра, но догадывался об их сомнениях и злился на них за то, что род стал забывать законы предков.

Старец был когда-то вождем, но зоркость глаз исчезла безвозвратно; руки высохли и теперь могли держать только посох; зубы выпали, и еду ему разжевывала рабыня, доживавшая свой век рядом с ним. Он приходился отцом и дедом многим воинам, сидящим здесь, которые и не ведали, от кого были зачаты. Да и он не знал своих детей. Зачем воину обременять себя заботой о семье? То удел женщин – рожать и следить за потомством. А мужчина должен воевать и наслаждаться жизнью, беря в постель любую понравившуюся ему женщину: печенежку ли, рабыню – все равно.

Наблюдая за молодежью, старейшина дивился: законы предков были попраны. Мужчины стремились к обогащению, желали закрепить за собой женщину, знать своих детей, да еще и любить их. Вот и покойный вождь пожелал взять с собой всех своих женщин. Разве не достаточно ему в царстве мертвых одной жены, оружия и коня? Испокон веков вожди забирали малую часть того, чем владели, – и это было правильно. А простые воины вообще не имеют право забирать женщин, это привилегия знатных людей.

Хотя старец и осуждал покойного вождя за жадность, но и в Недвиге он видел нарушительницу порядков.

– Как она смела ослушаться своего хозяина? Она сбежала, дав пример другим рабам. Рабыня должна умереть! – вынес старец свой приговор. – Тело ее надо бросить в степи на растерзание диким зверям, чтобы душа ее не знала покоя! И неповадно было другим нарушать волю своих хозяев.

Эта непродолжительная, но страстная речь стоила старику половины его жизненных сил. Он откинул голову и прикрыл глаза в изнеможении. Недвига похолодела от ужаса, когда воины одобрительно загудели, соглашаясь с приговором.

– Рабыня виновна, но зачем ее убивать? – раздался голос другого старейшины, он был хоть и младше главного, но почитался среди соплеменников за мудрость и справедливость. – Мы выполнили предсмертное желание вождя, отправив в царство мертвых одну из его любимых рабынь. Я думаю, он на нас не в обиде, если не мешает нам жить.

Степняки утвердительно закивали головами. Тень покойного не являлась в стане, что говорило о его хорошем обустройстве в царстве мертвых. Если бы ему что-то не понравилось, он мучил бы живых, пугал детей, портил скот и поджигал вежи.

Поднялся невообразимый гвалт. Воины разделились. Одни требовали смерти, другие хотели оставить в живых, но наказать сурово для устрашения других рабов. В Недвиге проснулась надежда на спасение, она сжалась и застыла, ожидая окончательного решения.

Ни один мускул не дрогнул на лице Баяна, пока говорили старейшины. Спокойно слушал он и сородичей, которые никак не могли прийти к единому мнению. Наконец он поднял руку. Все стихли, лишь потрескивание сучьев в костре нарушало ночную тишину.

– Рабыня принадлежит мне по наследству, – Баян взялся за рукоять сабли, готовый отстаивать свои права до конца, – я не желаю терять ее.

Рабыня стоила немалых денег, и многие печенеги тут же поддержали своего вождя, поскольку корысть была понятна всем.

Главный старейшина возмутился мягкостью своих соплеменников. Кого жалеть?! Рабыню! Мир поистине перевернулся.

– Рабыня не исполнила волю своего господина. Она должна умереть!

– Я вправе сам решать судьбу своих рабов, – стоял на своем Баян, обрадованный поддержкой воинов, а больше тем, что никто не собирался выпытывать у Недвиги, как ей удалось сбежать из стана.

Старцы удивились: чего молодой здоровый мужчина держится за рабыню? Добра у него мало, что ли? Да ему каждый воин с набега отваливает приличную долю добычи. Старейшины все более склонялись к принятию приговора своего старшего товарища, а их мнение было решающим.

Баян посмотрел на склоненную фигурку Недвиги, и сердце его затопила жалость и горечь: неужели он навсегда лишится этой женщины? Неужели ей придется умереть? И вдруг ему пришла такая простая и верная мысль, что он удивился, как не додумался до нее раньше.

– Слушайте все! – волнуясь, воскликнул он. – Я даю Недвиге свободу и беру ее в жены.

– Вождь не может без разрешения старейшин взять в жены женщину, не принадлежащую к печенежскому роду, – ехидно усмехнулся главный старейшина, не желающий уступать молодому вождю, осмелившемуся перечить ему. – Рабыня должна понести наказание. А ты нарушаешь закон наших предков, защищая ее и пытаясь уберечь от приговора, который вынесет совет.

Баян с такой силой сжал рукоять сабли, что на руках вздулись бугры мышц. Беспомощный гнев охватил его. Старейшина намного умнее, за его плечами мудрость прожитых лет. Вождю никогда не выиграть словесный бой – он ловок только там, где нужна сила оружия.

И все же Баян не потерял надежды. Поверх всех голов он обратил умоляющий взор на шамана, отрешенно сидевшего у костра. Старец почувствовал этот взгляд, встрепенулся.

Очень давно он любил мать Баяна, но шаман не принадлежит себе, а она желала тепла семейного очага. До сих пор он не был уверен, действительно ли Баян его сын, хотя женщина поклялась ему в этом перед смертью; просила беречь его и помогать по мере сил и возможностей. Женщина знала, о чем просит: возможностей у шамана было больше, чем у всех знатных людей в стане. И хотя сомнение всегда жило в душе, шаман, дав клятву умирающей, не мог отказать Баяну в помощи.

Шаман тяжело поднялся с земли, не выпуская свой бубен из рук.

– Надо узнать, что думает об этом Великий Предок, – прошептал он тихо, но воины услышали и благоговейно замолкли: голосом шамана говорят духи, наставляя живых на путь истинный.

Воины почтительно проводили старца до крайней вежи. Далее никто не пошел. Костлявая маленькая фигурка скрылась в темной ночи.

Недвига никогда не слышала, как шаман общается с Великим Предком, но то, что он счел нужным выполнить эту тяжелую миссию сейчас, как бы ради нее, польстило ей. Не каждый раз шаман испрашивает совета у Предка. Один такой разговор укорачивает его жизнь на несколько лет.

Шаман же, бредя по степи, думал о том, что законы предков действительно нарушаются, но не молодежь виновата в этом, а сама жизнь. Баян любит эту чужую женщину, что тут поделаешь? Раньше признаться в любви означало лишить себя уважения, но времена меняются. Сейчас женщин называют женами и признают себя отцами их детей.

Он пытался доказать самому себе, что не отцовское чувство повлияло сейчас на его решение спрашивать Предка, а желание примирить вождя со старейшинами. Он-то знал, что разлад между силой и мудростью может привести к тяжелым последствиям для всего рода. Он искал новые оправдания своему поступку и в глубине души понимал, что лжет сам себе. Разве он сам не обрадовался, узнав, что у него есть сын? Много лет он наблюдал, как мальчик растет, мужает, крепнет. Пусть Баян считал, что его отцом был Кутай, но и любовь шамана он чувствовал с самого детства и любил его в ответ. И недаром сейчас вновь обратился за помощью именно к нему. И разве это не приятно?

Вскоре около стана раздался жуткий тягучий волчий вой. Недвига и все печенеги вокруг невольно вздрогнули, потом оцепенели, боясь пошевелиться. Дети заплакали от страха. Кровь стыла в жилах, едва вновь раздавался во мраке дикий вопль, пробирающий до костей. Стадо за станом шарахалось. Ржали кони.

Через некоторое время далеко в степи прозвучал ответный вой, приглушенный большим расстоянием, но не менее жуткий, чем у стана. Люди слушали, не шевелясь, вой волков в ночи. Даже ветер не шелестел травой. Вся природа боялась вспугнуть далекого Предка степного народа.

Казалось, миновала целая вечность с тех пор, как старец ушел в степь. На самом деле разговор шамана с Великим Предком длился не так уж долго. Наконец все смолкло. Порыв ветра взметнул вверх сноп огненных искр забытого горящего костра.

Люди настороженно вглядывались в кромешную темноту за станом, пытаясь увидеть старца, но он все равно возник неожиданно, медленно и неслышно волоча ноги. Изможденное лицо исказилось судорожным напряжением.

Около костра шаман остановился, посмотрел на старейшин, терпеливо ожидавших последнего слова Предков.

– Наш вождь – великий воин, – еле слышно прошептал старец, но вокруг стояла такая трепетная тишина, что его услышали все. – Мы сами единодушно избрали его на военном совете, потому что он угоден Предкам. Это они наделили его силой, опытом, мужеством, а мы лишь выполнили их завет – дали ему власть, поэтому желание вождя – священно. Так сказал Великий Предок…

Последние слова дались шаману с превеликим трудом. Из его рта пошла белая пена, и он рухнул на землю, едва не угодив головой в костер. Подбежали воины, подхватили старца под мышки и за ноги, приподняли, бережно поддерживая голову и спину, понесли. После разговора с Предком шаман будет долго болеть, пока не восстановятся силы, потраченные на общение сквозь века.

Продолжение спора вопреки воле Великого Предка было бессмысленным, так как означало бы неуважение к умершим сородичам. Главный старейшина молча поднялся и, тяжело опираясь на посох, покинул собрание. За ним потянулись остальные старцы и воины.

Баян поднял Недвигу с колен. Женщина едва держалась на ногах, они занемели, и она с трудом сделала первый шаг. Она подумала, что сейчас упадет, но подбежали рабыни, подхватили ее под руки и повели в вежу мужа.

Едва войлочный полог скрыл ее от посторонних глаз, Недвига добрела до постели и повалилась на нее плашмя, ни о чем не думая и ничего больше не желая.

Глава четвертая

Знойное пыльное лето вступило в свои права. Дон обмелел, травы пожухли, солнце палит с небес на шумный разноголосый рынок. Торговцы обливаются потом, расхваливая свой товар, местный и привезенный издалека. Кого только не встретишь на рыночной площади в Саркеле! Всех примирила жажда барыша, даже самых злостных и непримиримых врагов: и печенегов, и угров, и хазар, и славян. Это в поле они воины, а на торгу все равны, всем надо торговать, все хотят богатеть и процветать.

Недвига и Баян утром прибыли в Саркел для продажи пленных. Баян остался в невольничьем ряду, а она в сопровождении двух воинов отправилась гулять по рынку.

С тех пор как Недвига снова встретилась с Баяном, она не уставала радоваться жизни, солнцу, теплу. Спроси ее сейчас, что еще ей нужно, она рассмеялась бы, не ответив, потому что в ее жизни сбылась мечта всех женщин: с ней рядом был мужчина, которого она любила.

Недвига переходила от лотка к лотку, внимательно разглядывая вещи, любезно предлагаемые купцами. Искала она зеркальце. Очень хотелось ей взглянуть на лицо свое – не постарело ли за годы рабства, не покрылось ли морщинами, не поседели ли волосы? Рабыням, воспевающим ее красоту и доброту, она не очень верила, хотелось убедиться самой, что все еще прекрасна и долго еще будет желанной для мужа.

Она увидела то, что искала. Взгляд остановился на небольшом бронзовом зеркале с костяной ручкой. Недвига залюбовалась тонкой изящной работой неизвестного мастера. Такая вещь достойна жены вождя грозных печенегов.

На хазарском языке Недвига спросила цену у русоволосого купца и, узнав ее, принялась торговаться. Купец оказался покладистым, и они легко сошлись в цене. Зеркальце перекочевало к Недвиге. Она собиралась уже отойти от лотка, когда неожиданно ее остановила славянская речь:

– Подожди, не уходи. Кажется, я тебя знаю. Ты не жила в северянской веси у Псела?

Купец, у которого она только что выторговала зеркальце, теперь с нетерпением ждал ответа.

– Жила, – удивилась Недвига, тоже перейдя на славянскую речь.

– Сдается мне, что ты мачеха ведуньи Белавы. Тебя я видел всего раз, но у меня неплохая память на лица. Хотя я могу и ошибаться, ведь с тех пор прошло лет шесть-семь.

– Верно, Белава – моя падчерица, – осторожно подтвердила Недвига: она тоже на память не жаловалась, но вспомнить мужчину никак не могла.

– А я Веселин, ее пасынок, – обрадовался купец, но тут же вспомнил, что Недвига исчезла много лет назад, и поспешил сообщить ей о детях: – Ты знаешь, я видел твоих детей. Они живут очень хорошо. Ярина стала настоящей красавицей, а Дар окреп, возмужал…

Недвига побледнела и тяжело оперлась на край лотка. Мужчина протянул руки и участливо поддержал ее.

– Тебе плохо?

– Нет. – Недвига вздохнула, выпрямилась. – Они живы. Я уж и не чаяла когда-нибудь узнать что-нибудь о них. Спасибо, ты принес мне добрую весть.

– Да, такими детьми ты можешь гордиться. – Веселин горестно вздохнул и добавил: – А Белава погибла…

Тут Недвига вспомнила, почему имя «Веселин» казалось ей смутно знакомым. Как она могла забыть, что Белава именно от него родила ребенка.

– Но она не погибла. Ее захватили в плен печенеги…

– Я сам видел пепелище, – мужчина покачал головой, – Белаву сожгли, а печенеги появились потом и разорили весь. Боги наказали сельчан за смерть невинной женщины…

– Да нет же! Белава жива! – воскликнула Недвига и, беспокоясь о том, как бы ее не прервали, торопливо поведала рассказ о чудесном спасении Белавы и о дальнейших событиях, не забыв упомянуть, что теперь она живет в Саркеле.

– Здесь?! В Саркеле?! У мытника?! – Веселин почувствовал, как его душа переполняется радостным нетерпением. – Я хорошо знаю мытника. Сейчас же пойду к нему и выкуплю Белаву.

Он принялся быстро складывать товар в мешок.

– Погоди, – остановила его Недвига, – не спеши. Я тебе еще не все сказала. Мы с мужем пытались выкупить ее и твою дочь, но, как ни уговаривали мытника, он не продал их. На то есть особая причина…

Женщина замолчала. Веселин ждал, чувствуя, как в душе нарастает беспокойство от ее недоговорок. Недвига подняла на него виновато-сочувственный взгляд.

– Белава ждет от мытника ребенка, – произнесла она. – В рабстве такое случается часто. Мне кажется, тебе надо забыть ее.

– Но я должен увидеть Белаву!

– Зачем? Своим появлением ты испортишь ей жизнь. Она давно смирилась. В доме мытника Белава ни в чем не нуждается, спокойно воспитывает дочь. Она довольна.

– Неужели ты думаешь, что я, узнав, что она жива, уеду и не встречусь с ней?! – возмутился Веселин.

– Я предупредила тебя. Белава должна спокойно родить и растить детей. Увидав тебя, она расстроится, а мытник ее все равно не продаст. Он сам собирается жениться на ней. Зачем бередить уже зажившие раны?

Пока Недвига и Веселин разговаривали, печенежские воины топтались рядом, не понимая, о чем может так долго беседовать жена вождя с чужестранцем. Один из них, потеряв терпение, коснулся ее руки.

– Мне пора, – огорчилась женщина, ей хотелось побольше узнать о своих детях. – Если увидишь Ярину и Дара, передай им от меня весточку. Скажи, что я вышла замуж за печенежского вождя и живу хорошо. Если бы не тревога за них, то я была бы вполне счастлива.

– Передам, – Веселин понял, как ей тяжело расставаться с ним, единственным звеном, связывающим ее с детьми.

Он смотрел вслед удалявшейся женщине до тех пор, пока она не скрылась в рыночной толпе, потом повернулся к стоящему рядом мужчине:

– Слышал, Жихарь, где моя Белава?

Жихарь кивнул. Он дружбу ставил выше всего на свете. Вместе они когда-то служили в дружине князя Аскольда, не раз выручали друг друга в бою, потому и сдружились крепко. У Веселина в Киеве не было родных, и Жихарь предложил жить у него. Семья друга – мать, отец, сестра Ворося – приняла Веселина приветливо, никогда теснотой не попрекала, хотя домишко их совсем был стареньким и маленьким. В княжеских походах и в полюдьи[42] набрали друзья много добра. Отец Жихаря выделил небольшие средства. Да и Веселин в свое время в Киев не с пустыми руками пришел, отец его снабдил кое-чем. Решили друзья построить ладью и заняться торговлей. Вскоре купеческое дело так им понравилось, что и вовсе отошли от дел ратных, выйдя из княжеской дружины.

Была у Жихаря задумка женить друга на Воросе, но ничего из этой затеи не вышло. Никаких иных чувств, кроме братских, Веселин к ней не питал. И Жихарь отчаялся свести их на брачном ложе.

Немногословный друг Жихарь знал, как переживал Веселин потерю любимой, и понимал, насколько сейчас радостна для него весть о ней.

– Жихарь, постарайся узнать побольше о мытнике и о Белаве, – попросил Веселин и усмехнулся: – Посмотрим, так ли уж она довольна своей жизнью, как сказала ее мачеха.

Жихарь отсутствовал две ночи. На рынке он познакомился с мытниковской поварихой Будой, раз в три дня закупавшей продукты, и быстро сошелся с ней. Перед могучим ростом Жихаря и его мужским обаянием не могла устоять ни одна женщина, а Буду редкие тайные встречи с Заккаем удовлетворяли мало.

Повариха оказалась не только любвеобильной, но и словоохотливой. Жихарь за короткий срок выведал все обо всех обитателях мытниковской усадьбы.

– Белава действительно живет, нужды не зная, – сообщил он утром на третий день, сочувственно поглядывая на Веселина, взволнованно вышагивающего по ладье. – Мытник души в ней не чает, предупреждает все ее желания и собирается на ней жениться. Ему надо только развестись с первой женой, но это дело уже решенное: жена его и пикнуть против не смеет.

– Не может же быть, чтобы Белава так быстро разлюбила меня! – Веселин с досады стукнул кулаком по деревянной обшивке борта. – Я думал, что она мертва, а все равно каждый день вспоминал ее!

– Женщины слабо хранят верность, быстро забывают старые привязанности и любят только тех, кто рядом, – убежденно заявил Жихарь, не жалея чувств друга.

– Но как же мне теперь быть?! Неужели я никогда не увижу ее?!

– Мытник не продаст ее ни за какие блага в мире, – Жихарь покачал головой. – Бесполезно пытаться – ведь она носит его долгожданного ребенка. Да и Белава наверняка радуется этому замужеству.

– Нет, я не верю, она не может любить этого жирного борова. Ей просто некуда деваться, – произнес Веселин.

– Мытник очень богат, а это много значит для женщины, тем более для рабыни, – бесстрастно разочаровал друга Жихарь, ничуть не сомневаясь в своей правоте.

Веселин перевел взор на маячившую перед глазами крепость, возвышавшуюся над Доном. Грозные неприступные стены скрывали от него любимую, но желание видеть ее подстегивало на решительные действия.

Глава пятая

Ясным теплым утром Белаве принесли плотно закрытую корзину. С удивлением приняв ее, ничего не подозревая, она спокойно откинула крышку и тут же отшатнулась, выронив корзину из рук.

Далее все происходило как в страшном сне. Белава завороженно стояла, а из опрокинутой корзины медленно выползали две извивающиеся змеи с выпуклыми глазами без век.

Белава как бы окаменела, оставаясь неподвижной, не в силах даже кричать – страх мертвой хваткой держал за горло. Вероятно, неподвижность и спасла ей жизнь. Твари, не замечая ее, поползли в противоположный от выхода угол.

Впоследствии Белава долго вспоминала те мгновения и не могла никак понять, как она, объятая ужасом, догадалась сдвинуться с места, броситься к двери, окончательно придя в себя лишь от собственных воплей.

Прибежали люди. Заккай, бесстрашно подступив к змеям, выхватил саблю и молниеносно отрубил им головы. Слуги принялись убирать следы побоища, а Заккай приступил к дознанию: кто, как и когда принял корзину.

Вскоре все рабы, что-либо знавшие и видевшие, дружно указали на повариху, которая принесла корзину с улицы.

Буда, заикаясь от страха, рассказала, что, когда она возвращалась с рынка, ее остановил неизвестный мужчина и попросил передать Белаве корзину. На вопрос поварихи: «Что в ней?» – он ответил, что ведунья сама просила собрать для нее некоторые травы.

Никто не усомнился в достоверности рассказа поварихи. Дело на том и закончилось, но сама Белава не поверила Буде, хотя и считала ее своей подругой. Буда хорошо знала, что ведунья никогда не общалась с посторонними людьми за пределами усадьбы и тем более не стала бы просить кого-то собирать для нее травы. Ответ незнакомца должен был насторожить повариху, а она спокойно передала корзину по назначению, даже не заглянув в нее, что тоже казалось невероятным, ведь всем известно, что повариха сует свой нос не только в котлы с едой.

Но чтобы Белава ни думала, свои соображения она оставила при себе, не желая портить спокойную жизнь усадьбы своими подозрениями.

В течение нескольких дней Веселин бродил вокруг мытниковской усадьбы. Прочный забор казался неприступной крепостью. Днем за ним раздавались голоса многочисленных слуг. Ночью во двор выпускали свирепых псов. Проникнуть незамеченным в усадьбу, чтобы увидеть Белаву, было невозможно.

Раньше, приезжая в Саркел, Веселин и Жихарь не раз посещали мытника, и тот радушно принимал их. Но сейчас Веселин не напрашивался в гости, резонно полагая, что Белава, заметив его, не сдержится и навлечет на себя ненужные страдания. Поди знай, как на это отреагирует ее хозяин.

Было бы предпочтительнее увидеть ее наедине. Для этого Веселин, зная, что мытник на рынке, и караулил вход в усадьбу. Но тщетно. За пределы дубовой двери никто не выходил.

Вышагивая как-то по тихой улочке из конца в конец, Веселин увидел выходящего из усадьбы управляющего мытника. Заккай заметил его, узнал и удивился.

Веселин смутился, но ненадолго. Зная от Жихаря об обитателях усадьбы почти все, он вспомнил, что Заккай приходится племянником хозяйке – и уж, наверное, ему не нравится желание господина расстаться с ней.

– Я жду тебя, Заккай. У меня к тебе предложение. Не хочешь ли ты, чтобы Белава навсегда исчезла из жизни твоего хозяина?

Заккай от неожиданности опешил, а Веселин испугался: не поторопился ли? Но сказанного не воротишь.

После недолгого молчания, показавшегося Веселину нескончаемым, Заккай, оглядевшись по сторонам, тихо произнес:

– И что ты предлагаешь?

Веселин обрадованно перевел дух: Заккай заинтересовался, а лучшего помощника в столь важном деле не найти.

Белава вскрикнула и проснулась в холодном поту. Опять ей снились мерзкие ползучие твари. Протянув руку, она коснулась мытника. Убедившись в его присутствии, успокоилась. После явного покушения на ее жизнь кошмары и жуткие видения преследовали ее постоянно.

Нельзя сказать, что Белава надеялась на мирное разрешение дела о разводе, но что кто-то пожелает ей смерти, не предполагала.

Жена мытника лишилась чувств, когда ей сообщили о разводе. Придя в себя, она твердо заявила, что не уедет, пока за ней не прибудет отец или его представитель. С их помощью она надеялась решить вопрос о приданом, которое не намеревалась оставлять мужу, но потребовать сама стеснялась.

Мытник согласился на все условия и приказал Заккаю послать в Итиль гонца. Прошло немало времени, а вестей от отца жены не было.

Белава жалела отвергнутую женщину. Насколько все было проще у северян: захотел вторую жену – пожалуйста, никто не препятствует. Почему же здесь люди сами себе осложняют жизнь ненужными запретами?

Правда, сравнивая обычаи, Белава никак не могла решить, какой же ей больше по нраву. Оба, разумеется, несовершенны и оба полностью не соответствуют человеческой природе. Будь она женой Веселина, ей бы очень не понравилось, приведи он в дом еще одну женщину. А вот нелюбимого мытника она готова делить с кем угодно, лишь бы он реже ночевал у нее. Так какой обычай лучше?

При всех этих сложностях думы о Веселине являлись для Белавы своеобразной отдушиной. Она нарочно вызывала в памяти его образ, чтобы отвлечься от тоскливой действительности. Веселин подарил ей недолгое счастье, воспоминание о котором согревало ее в наиболее тяжелые дни.

Видать, и правду говорила бабушка: «Ведунье никогда не быть счастливой». Теперь в справедливости ее слов Белава уверилась сама. Свет любви мелькнул однажды, поманил, вселил надежду на счастье и погас. Наверное, боги знали, что делали, лишая женщину, призванную исцелять людей, радости, иначе она потеряет чувствительность к чужой боли. Известно, что счастливый человек равнодушен к горю других.

Несмотря на загубленное личное счастье, Белава еще не устала от жизни, поэтому покушение явилось пугающей неожиданностью.

Разбуженный криком и легким прикосновением, мытник очнулся от сна.

– Что с тобой, Белава?

– Не знаю. Я боюсь.

– Не можешь забыть тот случай, – догадался мужчина. – Успокойся, ведь все обошлось.

– Но это может повториться, как ты не понимаешь? Кому надо было убивать меня? Если только… – Белава замолчала, страшась произнести роковые слова.

– Ты кого-то подозреваешь? Говори!

– Может, это дело рук твоей жены?

Мытник покачал головой.

– Я уже спрашивал ее об этом. Она ничего не знает. Да и откуда ей знать: сидит все дни напролет в своей комнате, плачет.

– А ее няня? – все еще сомневалась Белава.

– Она тоже никуда не выходила. Я вот думаю, что это какой-то больной, которого ты не долечила, решил отомстить тебе, – пошутил мытник.

Несерьезная шутка еще больше расстроила женщину. Как ему доказать, что жизнь в его доме становится для нее опасной? Затаившийся враг не успокоится, пока не изведет ее.

– Ты забыл о поварихе. Она часто выходит из усадьбы, и твоя жена – ее хозяйка.

– Белава, не мучь себя понапрасну. Скоро ты будешь здесь хозяйкой, и все это уже усвоили. Да и с поварихой ты в более дружеских отношениях, чем с любой другой служанкой. Неужели ты думаешь, она решится на покушение?

Белава промолчала, раздумывая, затем, поняв, что мытника не переубедить, произнесла:

– Завтра канун Купалы – особый день, когда все травы вбирают в себя магическую силу. Есть одна трава, которая оберегает от всех напастей. Можно я выйду из крепости и поищу ее?

Едва у Белавы наметился живот, мытник запретил ей выходить за пределы усадьбы, беспокоясь о ребенке. И сейчас он недовольно сморщился, услышав просьбу.

– Все в руках Божьих. Никакая трава не убережет, если Он не захочет, – начал мытник увещевать женщину, но осекся.

Белава печально смотрела на него. За последнее время лицо ее осунулось, и на нем неясно читались опасения и тревога. Только огромная сила воли не давала женщине окончательно впасть в уныние.

– Хорошо, сходи, – сдался мужчина. – Заккай проводит тебя.

Глава шестая

Белава сидела над обрывом под густой сенью дерева, наслаждаясь отдыхом. С Дона веял благодатный ветерок, остужая разгоряченное зноем лицо.

Белава и Заккай набрали полные лукошки, но нужной травы так и не нашли, поэтому уходить не торопились, наслаждаясь тишиной и свежестью.

В городе пыльно и жарко. Здесь тоже солнце палит с небес, но сидеть и глядеть на спокойную гладь реки намного приятнее, чем закрываться от беспощадного зноя в душной комнате.

Ребенок в животе сильно торкнулся ножкой. Женщина улыбнулась, погладила это место ладонью. Скоро, совсем скоро появится малыш. Мытник боялся, что он родится до законного брака, но само его рождение – это ли не счастье, посланное небесами?! К чему переживать, до или после замужества дитя увидит свет жизни? Она-то любила его уже сейчас.

Тихо плескавшаяся у берега вода приносила спокойное удовлетворение. Забылись все переживания и огорчения последних дней.

Сзади раздался шорох. Белава оглянулась. Подошел Заккай, сел рядом.

– Белава, нам надо объясниться. Не думай, что я сердит на тебя из-за моей тетки. Ты ни при чем: такова судьба еврейских женщин. Ты, наверное, боишься, что я раскрою хозяину тайну наших отношений и посею в его душе сомнения относительно ребенка? Поверь мне, я давно бы ему сказал, если бы хотел, но не хочу вредить ни тебе, ни твоему будущему ребенку. И вообще я ухожу от мытника. Мой дед позвал меня к себе. Он уже совсем старый, скоро помрет. Если я успею вовремя приехать, мне достанется несметное богатство. Не скрою, я хотел бы взять тебя с собой. Ты мне нравишься, Белава. Но я не могу жениться на тебе. Как я покажусь деду на глаза с женой-язычницей? Он и меня проклянет, как когда-то моего отца. Но не подумай, что я из-за богатства деда отказываюсь от тебя и ребенка. Все намного сложнее. Дед и тетка – мои единственные кровные родственники, и я не хочу терять их. Что касается ребенка, то я не уверен, мой он или нет. Мытник тоже может быть его отцом…

– Я понимаю тебя, – Белава обрадовалась, что Заккай решил покончить со всеми недомолвками между ними. – Я должна тебе сказать, что никогда не считала, что ты чем-то обязан мне. Между нами не было любви, а влечение, которое мы испытывали, было простым плотским желанием. Я не виновата, что мытник решил жениться на мне. Я этого вовсе не хотела.

– И последнее, что я должен тебе сказать, – Заккай словно не слышал женщину, стремясь высказаться до конца. – Ты, наверное, подумала, что тех змей подкинули тебе я или тетя. Я не отрицаю, что желаю, чтобы тетя осталась женой мытника, но лишить тебя ради этого жизни я не смог бы. А тетя вообще не способна причинить кому-то вред. Я не знаю, кто хочет тебе смерти, но человек этот живет не в усадьбе мытника. Ты не расслабляйся и никому не доверяй. Будь осторожна. А теперь… прощай…

В руках мужчины вдруг оказалось покрывало, которое взметнулось и накрыло Белаву с головой. Сначала она не испугалась, не удивилась, приняв все за шутку, вскочила, замахала руками, стараясь сбросить покрывало. Но невидимые веревки уже опутывали ее тело, и вскоре она уже не могла пошевелиться.

– Прости, Белава, но ты приносишь несчастье, – услышала она хриплый голос Заккая.

Ее бросило от страха в дрожь. Неужели все слова были ложью, чтобы усыпить ее бдительность? Неужели Заккай желает ее смерти? Сейчас камень на шею – и в воду.

Край покрывала отогнулся, высвобождая ее голову. Белава жадно захватила ртом воздух. Но надышаться не успела: перед глазами мелькнуло ребро ладони и опустилось ей на шею.

Мытник, вернувшись вечером домой с рынка и узнав, что Заккай с Белавой еще не вернулись, забил тревогу. Служка, посланный к стражам крепости, сообщил, что охрана главных ворот видела, как Заккай с женщиной вышли из города, но назад ни в эти ворота, ни в другие не входили.

Искали и в городе, и за крепостью, но тщетно. Мытник не спал до рассвета, но едва короткий сон сморил его, в дверь постучали. Мужчина вскочил, обрадованный – наконец-то нашли!

В комнату протиснулась повариха Буда. Прямо у двери бросилась на колени и поползла к мытнику:

– Нет мне прощения, господин! – выла она, протягивая к нему руки. – Ведь я знала, знала, а молчала…

– Да что такое? Говори толком, – испугался мытник.

– Заккай и Белава давно спелись, еще в прошлое лето, только в тайне все держали.

– Как спелись? – не понял хозяин.

Повариха укоризненно посмотрела на него.

– Да как? Очень просто, как все мужчины и женщины.

– А ты откуда знаешь? – он все еще не хотел верить в предательство, свершившееся в его доме.

– Да заставала их не раз. – Повариха зажмурилась, чтобы не видеть страшного лица мужчины, и выпалила: – И ребенок, которого Белава носит, не твой, а Заккая. Наверное, поэтому они и ушли из усадьбы.

Мытник почувствовал, что если сейчас не сядет, то упадет. Он опустился на деревянное сиденье. Ведьма! Ведь он знал, что она принесет ему несчастье, но страсть глаза затуманила и едва его посмешищем не сделала.

Жалея себя, он вспомнил о жене. Ей-то каково было? Ведь он ее чуть на всю Хазарию не опозорил!

Жена, несмотря на ранний час, тоже не спала. Она с удивлением посмотрела на мытника, виновато вставшего на пороге. Рабыня-няня тут же удалилась, закрыв за собой дверь.

Мытник подошел к постели. Женщина невольно потянулась к нему. Он схватил ее руки, приложил к своим мокрым щекам.

– Прости меня, – с трудом выдавил муж.

Жена не выдержала, зарыдала.

Они сидели, обнявшись, торопясь выговорить все, что накипело на душе, одновременно прощая друг друга.

– Надо твоему отцу весточку послать, что мы помирились, а то примчится зазря, – вспомнил мытник про старика.

– Не примчится, – женщина покачала головой. – Заккай был вчера утром у меня, винился, что обманул тебя, гонца к отцу не посылал.

– Не посылал? – неприятно поразился мытник. – Почему?

– Меня жалел. Сказал, что отныне у нас с тобой все должно быть хорошо, – жена виновато склонила голову. – Прости, я ничего не знала и даже не поняла, что он задумал. Только сегодня догадалась…

– Да, провели меня управляющий и рабыня. Я тоже хорош. Одного понять не могу, как Белава могла полюбить нищего, ведь я ей все свое богатство обещал?

– Что богатство, если любви нет, – печально отозвалась женщина. – Я тебя все равно любила бы, хоть добро всего света бросили бы к моим ногам. Ты обижал меня, а я верила, что Бог не допустит плохого, раскроет тебе глаза. Я преданно молилась, и Он помог мне…

Мытник изумленно посмотрел на жену. Она говорила то, о чем думал он сам: всесильный Бог уберег его от свершения роковой ошибки. Вот что значит принадлежать к народу, избранному Богом! А Заккай, хоть его имя означает праведный, чистый, но он – еврей новообращенный, поэтому нет у него ни стыда, ни совести, ни боязни Бога.

– Постой, – воскликнул мытник, вспомнив, – ведь Белава дочь здесь оставила. Что же она за мать такая? Родное дитя бросить!

Страницы: «« ... 7891011121314 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Мне тогда было тридцать два года. Марусе двадцать девять, а дочери нашей Светлане шесть с половиной...
«Раньше сюда иногда забегали ребятишки затем, чтобы побегать и полазить между осевшими и полуразруше...
«Это сейчас Земля всем известна как образец добрососедства и миролюбия. Даже несмотря на свое полное...
В сборник «Игры судьбы» талантливой уральской писательницы Чёткиной Екатерины вошли двадцать два рас...
В сборник включены фантастические повести и рассказы о будущем человечества. Антиутопия, в которой и...
Поэма Бориса Брика "Шамиль" – удивительное и неповторимое явление в русской литературе. Она останетс...