Таинство Слова и Образ Троицы. Бословие исихазма в христианском искусстве Козарезова Ольга

Основной вывод преосв. Сергия подкрепляется и Е. Голубинским (5). Он даже расширяется некоторыми беглыми замечаниями о причинах возникновения праздника. Голубинский обращает внимание на то, что на Руси были устрояемы храмы в честь Положения Ризы Богоматери, то есть в честь Влахернского храма. Настоятель какой-либо Ризоположенской церкви, скорее всего какого-либо знаменитого монастыря, и установил праздник. Догадка эта лишь подходит к истине, лежащей несколько глубже. В самом деле трудно допустить, чтобы настоятель даже значительного монастыря, назначил бы к храмовому дню, 2 июля, некоторый дублет или дополнительный праздник почти того же смысла. Если бы это и случилось в каком-либо месте, то почему же праздник стал общероссийским? Наша служба не упоминает об обители, как это постоянно бывает у нас со службами, прославляющими святого или событие, происшедшее в монастыре (см., например, службу Тихвинской иконе Божия Матери). Наша служба говорит об одном князе и об одном граде. Голубинский относит установление праздника к периоду домонгольскому и упоминает Богородичные храмы Новгорода и близ Владимира, не решаясь признать их Покровскими за отсутствием точного наименования их во-имя в летописях. Вскользь упоминает Голубинский и имя Андрея Боголюбского. Это упоминание послужило безымянному автору статьи в «Приходском Чтении» № 19, 1911 г. (приложение к «Церковным Ведомостям»), придти почти к решительному выводу, что именно Андрей Боголюбский установил праздник Покрова после завоевания Киева в 1165 г. Автор именует церковь на Нерли, построенную Андреем, Покровской. Такое утверждение укрепилось в работах почти всех исследователей иконографии.

Все приведенные мнения позднейших исследователей говорят, таким образом, о зарождении праздника в домонгольский период на Руси, в частности на северо-востоке ее, во времена Андрея Боголюбского и даже по его инициативе. Все доводы, приводящие к таким решениям, не могут иметь прочности, пока не будут они подкреплены данными памятников словесного и изобразительного искусства, не принятыми исследователями во внимание. Только единовременное рассмотрение данных иконографии, летописей, проложных сказаний и богослужебных текстов может пролить свет на стоящий перед нами вопрос.

Русское иконописание имеет теснейшую связь с литургическим творчеством. Темы и вдохновения его исходят часто из литургических гимнов. Многие наименования икон берутся из поэтических прославлений. Это вполне понятно: икона служит для объяснения истин веры, так же, как и тексты служб. «Умозрение в красках» зачастую может распространить и расширить то, что не всегда ясно и понятно из текста. Службы же наши, в свою очередь черпают свое содержание, берут выражения из проложных и даже летописных сказаний (см., напр., «жены моавитские» в службе св. кн. Александру Невскому).

Наши летописные сказания излагались почти всегда под углом зрения церковным, ибо рождались они и исходили по преимуществу из монастырей или кафедральных центров. Русь росла из православия, и оно было ее двигающей силой, направлявшей в ранние времена жизнь государства по особой религиозной стезе. Мы привыкли ко многим особенностям наших верований, духа, стиля и темам художественного искусства и часто не задумываемся над источником таких особенностей, скрытых в текстах летописей, прологов и богослужений, родившихся на нашей почве. Между тем в рассмотрении их можно и должно искать разъяснения внутреннего смысла вопросов, толкования которых даются почти всегда на основе современных воззрений и умозаключений, часто отходящих от основоположительных фактов.

Даже при добросовестных исследованиях какого-либо вопроса наших верований исследователи «бредут порознь», отыскивая лишь в одной области решения их. Исследователи иконописания мало принимают во внимание словесное творчество и наоборот. Это отмечали такие столпы, как Н. Лихачев, П. Айналов и Н. Кондаков, произведшие в своей области огромную работу и не успевшие разъяснить частные вопросы русского иконописания: мы и доселе стоим перед загадками, например, образов Софии, имеющей разные иконописные передачи, дающие пути к разному пониманию внутреннего смысла икон. Такой же, в сущности, загадкой стоит перед нами и иконное изображение событий «не своих, а чужих», по выражению Голубинского, забытых на родине их – в иконе Покрова.

Тема праздника Покрова, несомненно, взята была из греческого источника – жития Андрея Юродивого. Эпизод явления ему Богоматери входит в изложение его жития, весьма пространного и в наших прологах расположенного на несколько дней октября. Житие Андрея получило у нас, в самом начале его, добавление чисто русское, сообщающее о том, что праздник «уставися праздновати октября в первый день на память апостола Анании». Пролог конца XII в. уже имеет это указание, говорящее о том, что праздник это новый, недавно введенный кем-то. Позже, в XIII в., по указаниям преосв. Сергия, обследовавшего многочисленные списки, появляется и служба в честь Покрова, заключающая некоторые данные, помогающие уяснить основные понятия, связанные в общем клубке многих вопросов. Вернее сказать, что в XIII в. существует основа службы – тропарь (что и ныне), сама же полная служба выросла около этого тропаря в честь иконы Покрова.

Иконное изображение, дошедшее до нас, датируется обычно историками иконописания XV в. Оно может истолковываться в отвлечении от данных словесного творчества в разных смыслах – от упрощенного сюжета прославления ризы Богоматери, ее покрова, хранившегося во Влахернском храме, до внутреннего толкования образа Покрова – заступления, покровительства. В первом случае изображение относится к выражению почитания, так сказать, материального и местного, Влахернского, во втором – к изложению общей идеи заступления. Эта идея дает и третье разумение Покрова, как эпитета, имени самой Покровительницы. Выражения наших служб позволяют видеть в иконе все три эти понятия.

В нашей службе Покрову можно наблюдать несомненную и традиционную литературную зависимость в словоупотреблении от греческой службы в честь положения ризы Богоматери, 2 июля. Составленная для Влахернской церкви в IX в., эта служба сама пользуется уже бывшими в употреблении в греческой церкви эпитетами Богоматери – Покров – и «стена нерушимая». Эти выражения, частые в октоихе, взяты из более раннего произведения греческой церковной поэзии – из акафиста. И в нашей службе XIV в., и в службе Казанской иконе, писанной в XVII в. патр. Гермогеном, мы найдем эти выражения, принимаемые в разных смыслах. В тропаре Казанской иконе, наряду с выражением «в державный Твой покров прибегающе», стоит и «Ты бо еси божественный Покров рабом Твоим». Это разумение самой Девы Покровом было общим нам и грекам воззрением на служение Ее людям.

В греческой службе на 2 июля прославляется и сама одежда – покров Богоматери. Греческая эта служба имеет в виду погребальную ризу Богоматери. «Вместо тела Твоего богоносного, ризу Твою всем даровала еси», говорит Иосиф в своем каноне на этот день и отмечает далее «Ангели ныне сликовствуют в честнем храме Твоем, Чистая, и окружают раку честную и святую Твою ()». Служба прославляет святыню, находящуюся во Влахернском храме. Святыня эта именуется то esthe — одежда, то skepe — покрывало, то mafarion — повой или ручник: так именно и переводит это слово примечание греческой минеи – от латинских manus и fero, хотя при этом и указывает, что и монашеская мантия носила такое наименование, очевидно от греческих omos и fero. Наш славянский перевод пользуется на 2 июля словами – одеяние и омофор.

Служба же на первое октября усваивает последнее слово, совершенно превратив его в более знакомое уху – омофор, часть архиерейского облачения. Такое употребление этого термина дает совершенно особое разумение заступления Девы в Ее первосвященническом служении предстоятельницы. В этой связи можно отметить описание ряда изображений в храме великомученицы Варвары (Н. Покровский. «Христианское чтение» 1888 г., – С. 6: «Церковная старина на Ярославском археологическом съезде»); представляющих 6 таинств, кроме священства, которое заменено коронованием Девы, как помазанием, очевидно, на священническое служение. Это, как бы вывод из слов службы об омофоре Девы. Все же, главное разумение слова «Покров» в нашей службе относится к понятию заступления. Оно ближайшим образом и связано со внутренним смыслом иконы и праздника, и оно-то и дает разъяснение причины установления и распространения этого удивительного праздника.

Приняв веру из Византии, Русь приняла и Покровительницу столицы ее, как заступницу и Покров не только стольного своего города, но и всех градов, всей страны. Главные кафедральные храмы, затем, первый влиятельнейший монастырь Киева, посвящены были за малыми и позднейшими исключениями, в честь Богоматери. Софийские храмы имели храмовыми днями Богородичные праздники. По летописям можно составить целый описок Успенских кафедральных храмов в целом ряде растущих городов – в XII, XIII и XIV вв.: запечатлел этот ряд всероссийский кафедральный Успенский Московский собор. Богородичная традиция с ранних времен входит особенностью в верование наших предков, постепенно и с силой напоминая о себе в новых храмах, явленных иконах и сказаниях.

Наша служба на 1 октября в этом смысле является первоосновой для будущих вдохновений к прославленно икон Богоматери в богослужениях.

Как местная по первоначалу, и составленная для какого-то определенного храма, служба имеет в виду какого-то одного князя и какой-то определенный град. Канон неизвестного автора, кажется правленый в XV в. Пахомием для Новгорода (7), отмечает установление праздника на Руси. «Горы и холми украсишася многоименными церквами Твоих праздников»: автор службы этим свидетельствует, что Русь по преимуществу посвящает свои храмы Богоматери. К праздникам этим он относит и Покров: «Помолися заны грешныя, Твоего Покрова праздник в Российстей земли прославлыния». Автор утверждает установление праздника на Руси, не приводя, к сожалению, ни подробностей, ни уточнений. Тропарь праздника Покрова, прочно засвидетельствованный преосв. Сергием, как находящийся в памятниках XIII в., дает основания к некоторым выводам и уточнениям.

Мы указали, что в нашей службе намечается, как бы в параллель греческой службе на 2 июля, написание ее для определенной церкви. «Прииди и ныне в славе Твоей в Твою, Богородице, церковь». «Иерее богомудрии в церкви Твоей с людьми благочестивыми предстояще». Можно догадываться о том, что эта Богородичная церковь Успенская: первый ряд стихир на Господи воззвах имеет характерно успенские окончания и, кроме того, типично успенский мотив – стих 131 псалма: «Воскресни, Господи в покой Твой», помещен в службе. Этот мелкий наружный признак, сам по себе незначительный, может служить для намеченного локализирования зарождения праздника Покрова, возникающего как местный. Храмом, для которого писана была служба, скорее всего мог быть Успенский собор во Владимире, выраставшем в центральный город при Андрее Боголюбском. Стихиры и канон, писанные, возможно, позже тропаря, прославляют град. Тропарь, засвидетельствованный, как мы указывали, ранее всей службы, дает полные основания думать, что установлению праздника предшествовало прославление иконы Покрова: тропарь имеет в виду именно икону: «И к Твоему пречистому образу взирающе, умильно глаголем: покрый нас честным Твоим покровом». Автор тропаря видел икону Покрова и в честь ее составляет свой гимн. Икона уже существует в XIII в., в сложной или упрощенной композиции. Здесь мы встречаемся со случаем необычным – иконописное изображение дает автору вдохновение, тогда как почти всегда бывает обратная зависимость. Позже служба рисует детали этой иконы. К ней присоединяется и связанная с ней, вероятно возникшая уже в последующие времена, служба в честь Андрея Юродивого, носящая в себе следы типично Новгородского стиля. Службы этой у греков также нет. И та и другая службы часто говорят о видении Андрея во Влахернской церкви.

Является неизбежно вопрос: Почему это именно видение, в житии Андрея лишь мимоходом отмеченное (8), могло возыметь такое значение, и силу к установлению праздника на Руси, в то время, как Константинополь не отметил такого события? Ответ на этот вопрос надо искать в нашей истории, в совпадении исторических обстоятельств, сходных по сути с бывшим в Константинополе. Нужно думать, что не только видение Андрея Юродивого толкнуло установить праздник Покрова. Несомненно, оно дало тему, развитую художником на иконе в расширенно Влахернскую картину, сочетающую в себе разные элементы, отстоящие одно от другого на большой промежуток времени. Но для того, чтобы событие, происшедшее на чужой почве, стало своим по преимуществу, необходимо было особое побуждение, причина, побуждающая такое усвоение.

В русском иконописании не часты изображения Богоматери без младенца Христа. В первое время русского христианства иконы Богоматери – не говорим об фронтописи – традиционны в изображении Сына и Матери. Принесенные из Греции иконы Богоматери с младенцем дали основной тип переносных изображений. Икона Покрова, типа Оранты, отходит от такой традиции.

У Н. Кондакова в «Иконографии Богоматери» (стр. 300 и дал.) приводятся изображения Оранты на так называемых обетных иконах – за правителя или владыку страны. Подобные мотивы покровительства князю хорошо представлены у того же Н. Кондакова в «Изображениях русских княжеских семьей в миниатюрах XI в.» – СПб., 1906, помещенных в Трирской псалтири.

Как раз в нашей истории обретается пример такой древней обетной иконы, родившейся на Руси по особому случаю. Это икона Боголюбская, изображающая явление заступницы – Покрова кн. Андрею Боголюбскому, идущему из Киева на Владимирское княжение с иконой Богоматери с младенцем Христом, взятой из Вышгорода. Икона позже получает наименование Владимирской по своему первоначальному пребыванию во Владимире. Телега с иконой останавливается неподалеку от Владимира. «Ту коня много биша», а конь ни с места. Здесь Андрей получает во сне видение Богоматери-Заступницы, молящейся за град, который он и основывает на месте видения – Боголюбов, от которого Андрей и получает свое прозвище. Андрей приказывает изобразить по своему видению Богоматерь в молитвенной позе и строить две церкви Богоматери. Летописи называют обе эти церкви Богородичными, без уточнения во-имя. Это общая манера летописей: даже Софийские храмы зачастую именуются просто Богородицами. Предание, все же, называет один из храмов Покровом на Нерли, относя построение его к 1165 г. Многие исследователи склонны принять, как прочное наименование храма Покровским, с момента постройки его. Голубинский воздерживается от такого заключения, как историк скрупулезный, основывающийся только на точных данных памятников. Храм, действительно, посвящен был Богородице, но вряд ли в честь Покрова; скорее он мог быть посвящен памяти видения кн. Андрея, с храмовой иконой Боголюбской. Это видение и было основой и прототипом для более позднего изображения усложненной композиции иконы Покрова. Это было духовное зерно иконы Покрова. Боголюбская икона представляет Богоматерь в профиль, как в изображении на Суздальских вратах, почитающихся первоначальным изводом Покрова. Подтверждение нашему выводу дается при сравнении иконы Боголюбской Богоматери, одной ее подробности, с текстом записи об установлении праздника Покрова в ранних прологах, списки которых в числе 9, проверил Голубинский (9), и в числе 50 (10) – преосв. Сергий. Прологи относятся к XII и XIII вв.

Пролог Великих Четий Миней говорит: Октября 1. «В той же день празднуем Покров Святей Богородицы. О видении святого Андрея и Епифания, како видеша на воздусе святую Богородицу». Изложив вкратце видение, приводимое в житии Андрея, пролог добавляет: «Се убо егда слышав, помышлях: како страшное и милосердное видение, паче надеяние наше и заступление бысть без праздника? Надеяже ся Владычице на милосердая Твоя словеса, еже к Сыну си рече, молящи и глаголющи: Царю небесный, приими всякаго человека, славящаго Тя и призывающаго имя Твое на всяком месте, идеже бывает память имени Моего, святи место сие и прослави прославляющия Тя именем Моим, приемля их всяку молитву и обет».

Пишущий это слышал житие Андрея Юродивого, поразившее его, но повествует об ином видении, приводя молитву, не находящуюся в повествовании об этом явлении. В житии Андрея нет и следа такой молитвы. Намерение установить праздник все же связано с видением Андрея Юродивого. Молитва же относится к освящению какого-то иного, чем Влахерны, места, которое должно почитаться святым.

Далее пролог об самом установлении праздника: «Тем словесем надеяся, восхотех, да не без праздника останет святый Покров (11) Твой, Преблагая, но якоже хощещи украсити честный праздник Твоего Покрова, Всемилостивая, украси, да и прославляющия Тя возвеселятся, видяще многоименны Твоя праздники сияюща; и якоже тамо сущия народы в церкви милостивно покры, тако и нас грешных раб Твоих покрый кровом крылу Твоею, низлагающи советы же и думы помышляющих на ны злая, и спаси ны по милости Сына Твоего в сей век и в будущий и вся притекающия к Тебе с страхом и верою и надеющияся на Тя, скорое наше заступление и помощь. Устави же ся таковы праздник месяца октомврия в 1 день, в память святаго апостола Анании в славу Отца и Сына и Святаго Духа».

Вторая часть записи приравнивает видение бывшее «зде» к Андрееву, бывшему «тамо». Молитва первой части, очевидно, взята из другого явления. Праздник устанавливается кем-то, кто мог исполнить свое «восхотех» и причислить его к уже существующим многоименным праздникам в честь Богоматери, как установление новое, имеющее в виду заступление «зде» от «советов и дум промышляющих на ны злая».

Отсутствующая в греческом житии молитва «Царю небесный…» помещается в прологе, как уже известная у нас. Эта молитва записывается в пролог знающим эти словеса, произнесенные Богоматерию при каком-то видении. Свиток, находящийся в руках Богоматери на Боголюбской иконе, и носит как раз это написание. Иконное изображение передает прологу изложение молитвы, полученной в видении и появившейся ранее установления праздника и ранее иконы Покрова. Даже если допустить обратное, то есть, что пролог передал свитку иконы слова молитвы, то древнее наименование ее Боголюбской дает указание на то, что молитва эта ведет свое начало со времен Андрея (12). И при этом остается в силе положение введения в практику иконописания на Руси Оранты.

Считая предположение о передаче обетной иконой Андрея Боголюбского своей основной темы заступления сложной композиции иконы Покрова, дошедшей до нас в более позднем изводе, вполне допустимым, возможным и даже верным, мы получаем «tetrminus a quo» появления иконы Покрова. Андрей отправляется из Вышгорода в сопровождены жены Улиты, попа Микулы и дьякона Нестора с иконой Богоматери, присланной патриархом Константинопольским отцу его, в 1155 г. Явление ему Богоматери и основание Боголюбова происходит тотчас же после этого явления, запечатленного на заказанной Андреем по видении иконе, вскоре после этого года, то есть в 1156–1157 гг. Последняя дата принимается историками охотнее. Святцы XIII в. уже включают праздник Покрова и даже тропарь и кондак ему. Надо положить известное время на то, чтобы частный праздник получил распространение всероссийское, что повлекло и помещение его в русские святцы При этом соображении мы без труда подойдем к периоду между 1157 г. и концом XII в. Несомненно, что праздник установлен лицом влиятельным: быстрое распространение его и внесение в пролог слова этого лица о назначении для праздника дня 1 октября показывает, что акт этот произведен кем-то известным и обладающим властью и, притом, лицом не духовным. Служба не упоминает о таковом, а это было в обычае у нас: отметить или Владыку-епископа или же обитель, начинающую празднование. Андрей был убит в 1174 г. Позволительно расположить в его время начало праздника и даже почти с достоверностью предположить, что он и был тем, кто установил праздник. Тогда и слова службы о каком-то князе и граде, врученном Богоматери, получают разъяснение почти достоверное.

Мы встречаемся здесь с поражающим накоплением как бы случайных исторических совпадений, родственных по своему существу. Можно добавить еще одно. Явление Богоматери Андрею Юродивому, слышанное одноименным ему князем, получившем также видение, хотя и иного рода, легко могло возбудить в нем ревностное желание прославить Богоматерь-Заступницу, и он берет в основу житие, то есть то, что почиталось на Руси Писанием. Но, все же в скупых словах пролога проглядывает и его собственный опыт духовный. В практике Андрея Боголюбского уже числилось заверенное в нашей истории установление праздника Всемилостивому Спасу и Богородице 1 августа (13). Весьма любопытно то, что русское иконописание иногда дает на одной доске свод праздников какой-либо области, так сказать икону ее святынь. У Н. Лихачева, в описании собрания П. М. Третьякова (стр. 49), находим сборную икону, несомненно Владимирской области. На ней изображены иконы – София в центре и в окружении: Спас, происхождение честных древ (1 августа), Воздвиженье Креста, далее – Зачатие Анны, Рождество, Введение Божией Матери, Покров, Собор Ее, положение ризы и пояса, и сретение Владимирской иконы. Здесь сочетаются две линии праздников: Креста, связанного литургической практикой с празднованием Спаса и Богородицы 1 августа, (праздником, установленным Андреем) и ряда Богородичных праздников – в частности Покрова, связанного с Влахернским праздником положения ризы и пояса, и Владимирской иконы, помещенной Андреем в соборе Владимира. В намерении иконописца было отметить в серии уже известных великих праздников, возникшие при Андрее праздники Спаса, Покрова и Владимирскую икону, как древнюю областную святыню.

Появление иконы вызвало написание тропаря в ее честь. Вслед за этим началось и строение храмов во имя Покрова. Первое точное наименование храма Покровским находится в летописи под 1305 г. – в Новгороде, на Детинце (см. «Новгородская летопись». – М., 1950). Это был первый храм, посвященный в честь иконы Богоматери. Церковь в честь Знамения Новгородского построена была позже. Это было начало обычая посвящения храмов в честь икон Богоматери – Казанских, Знаменских, Скорбященских и т. д.

Икона Покрова дошла до нас, вероятно, в позднейших копиях. Копии эти представляют некоторое разнообразие. Мы высказали предположение, что Пахомию в XIV в. уже известна была икона Новгородского извода, наиболее сложной композиции, отличающейся введением в нее многих персонажей, связанных единством места, но не времени. Н. Лихачев считает, что на древнейших иконах Покрова не было изображения Романа Сладкопевца, помещенного позже по благодатному совпадению дат празднований. Наш пролог упоминает на день 1 октября лишь память св. ап. Анании. Надо сказать, что летописи, отмечая даты событий, обычно упоминают одну память, падающую на день события, хотя бы их было и несколько на этот день. Так, например, в Троицкой летописи, под 1340 г., день 1 октября значится под упоминанием только Покрова, вероятно уже особо торжественного дня для Владимирской области: Кн. Семен Иванович интронизирован «на столе во Володимире в велицей и соборней церкви святей Богородицы на великом княжении всеа Русин месяца октоврия в 1, на память честнаго Покрова святыя Богородица» (см. под датой «Троицкая летопись». – М., 1950).

В службе можно найти косвенное подтверждение тому, что празднование Покрова связывалось с памятью пр. Романа. Мелкая подробность, отличающая кондак Покрова, дает основание утверждать, что автор его имел в виду или совпадение дат, или же, так же, как и Пахомий, отметивший без иных оснований присутствие царя и патриарха при видении, видел извод иконы с Романом. Кондак представляет собой литературное заимствование именно у самого Романа. Кондак Покрова берет за образец не только глас и общее строение известного рождественского кондака, писанного Романом, но и заимствует из него целые выражения и поэтические обороты. Этот кондак почти неизменно пишется на свитке в руке святого на его иконах. Нарочитое или благодатное совпадение празднеств этим весьма отмечено. Но, скорее всего, иконное изображение и дало автору кондака вдохновение отметить и пр. Романа подражанием ему.

Кто касается даты празднования, то здесь возможна лишь догадка. Быть может, на выбор ее повлиял бывший на Руси в ходу греческий обычай отмечать начала месяцев – новомесячия. От него у нас остались лишь следы в виде освящения воды 1 августа и 2 февраля (вместо 1 февраля, на день мч. Трифона у греков). Праздник Спаса и Богородицы помещен был на 1 августа, 1 сентября праздновалось церковное новолетие и ближайшее первое число октября было взято, как удобное для празднования: наступал после сбора урожая осенний покой (4).

Здесь любопытно отметить попытку объяснения избрания этой даты для праздника Покрова другим соображением, исходящим из католических кругов довольно отдаленного прошлого. В житиях святых на французском языке, издания 1739 г., приводится соображение, что 1 октября было избрано в соответствии и по аналогии с празднованием на 40 день по Воскресении Вознесения Спасителя. Так как сороковой день пришелся бы после Успения Богоматери, 15 августа, на 23 сентября, праздник Предтечи, то его «октава» заставила расположить праздник на 8 дней позже.

Икона Покрова, совмещая в себе разные по времени мотивы, как бы уходит от земных рамок определения ее, как изложения одного лишь события явления Андрею Юродивому Богоматери. Задачей иконописца сложной композиции, было представление и некоего догмата. Кроме понятия заступления и предстательства Богоматери, иконописец видел и изобразил на иконе Покрова образ церкви, в ее условном разделении на церковь торжествующую и церковь воинствующую, небесную и земную, единую и соединенную под общим кровом, на котором изображен Христос, глава Церкви, благословляющий, и архангелы, служащие Ему. В этом смысле наружная кровля, нежданно возвышающаяся над внутренним, взятом в разрезе, изображением храма, имеет задачей указать на единство и целостность изображенного внутри храма служения небесных и земных. Н. Пунин, в сборник «Русская икона» СПБ, 1914 г., пишет: «Волнение и слава неба опираются на глубокую, спокойную веру земли». Это та же мысль о единстве церковном, в разном выражении его, но основанная на наблюдении художника, созерцающего мастерское изображение иконописца. Но иконописец продуманно и намеренно отличает в одной подробности изображения чина служения и порядка церковного земных и небесных. В изображении нижнего плана он располагает в соответствии с принятым, по неписанному правилу, порядку расположения в церкви молящихся – царицу и ее свиту слева, с самого края композиции, тогда, как параллельное этому изображение лика преподобных жен, обращенное лицом ко внутренности храма, ко входу в него, находится в верхнем плане справа. Этим отмечено предстояние земных перед алтарем храма, тогда как небесные молитвенники (и св. Роман на амвоне) сослужат: они обращены к народу, как иконостас, и потому лик жен, занимая на небе то же положение слева, расположен справа: это изображение земной литургии, как отражения небесной. Удлиненная фигура Девы служит изображением моста и соединения земных и небесных. На Руси позже ходило толкование Девы, как церкви (см. службу Софии Премудрости Божия кн. Симеона Шаховского).

Иконописный подлинника «М. 1903 г.» дает указание изображать кровлю на иконе Покрова о пяти верхах. Такое указание могло образоваться из летописного показания о том, что Андрей построил Успенский собор во Владимире о пяти золоченых верхах в 1158 г. Кровля, пятиглавая или многоглавая, всегда отличается чисто русским стилем. Храмы постройки Андрея, по летописи, созидали и расписывали иноземные мастера. Можно думать, что дошедшая до нас икона, определяемая XV в., есть копия, писанная с образца, составленного на Руси иноземным мастером. Кровля храма на иконе, по определению Кондакова (Русская икона), имеет стиль русский и напоминает, скорее всего, Софию Новгородскую. Рядом с кровлей помещена конная статуя императора Юстиниана, по мнению большинства исследователей долженствующая играть роль географического указания на Софию Константинопольскую. Такое указание страдает неточностью: оно не соответствует месту явления Богоматери Андрею, происшедшему не в Софии, а во Влахернском храме. Таким образом, смысл этого характерного признака Юстиниановой Софии теряется. Это клеймо, насколько знаем, единственное на иконе, писанной на Руси, позволяет думать, что иконописец был иностранцем, знавшим эту подробность и поместившим ее рядом с кровлей русского храма, виденной им в натуре, с иным каким-то намерением. Иконописец заставляет, введя в соблазн и Пахомия Серба, присутствовать при видении царя и патриарха, что в житии, давшем тему иконе, никак не отмечается. В XV в. в Константинополь путешествовал наш паломник Зосима, отметивший расположение статуи у Софии. Вряд ли иконописец брал повествование Зосимы для нежданного и позднего помещения и этой подробности в своей сложной композиции. Вернее, что статуя ему была известна в своем виде и на своем месте. Иконописец мог быть греком или южным славянином: клейма Юстиниана встречались на болгарских ранних иконах.

Помещение этого изображения могло иметь иное значение в связи с историей кн. Андрея. Здесь опять мы имеем дело с историческим совпадением. Клеймо это имело целью отметить изображенный храм, как Софию. Софийские храмы у нас отмечают княже-митрополичьи города первенствующего значения: Киев, Новгород. Андрей намеревался превратить Владимир в главный центр государства, который заменил бы разоренный Киев. Он хочет сделать из Владимира северный Киев. Недаром строит он Золотые и даже Серебряные ворота, переименовывает речки в Лыбедь и Почайну, находит и Подол, строит собор по образцу великия Печерския церкви (Гол. стр. 302), но не называет его Софией, хотя и имеет к тому вожделение. Он не имеет на это права, но ищет его. На его времени как раз и обрывается Софийная традиция и зарождается чисто русский обычай строить главные храмы в честь Успения.

Летописи повествуют о том, что Андрей собирался завести у себя автокефального митрополита, в чем патриарх Константинопольский отказал ему. Его епископ, поначалу отмечаемый летописью, как мудрый церковный деятель, в дальнейшем повествовании той же летописи, оказывается татем, разбойником Федорцом, казненным в мучениях Киевским митрополитом после того, как соседние князья и их епископы – в их числе и знаменитый Кирилл Туровский – воспрепятствовали беззаконной затее Андрея. Помещение на иконе Покрова клейма должно было польстить князю, для которого писалась икона в растущем и набиравшем силу Владимире. Позднейшие иконы Покрова идут по двум условным группам – Новгородской и Московской. Клеймо часто уже не помещается, как непонятное, и значения не представляющее. Оба типа иконы Покрова передают в сущности одну и ту же тему заступления, данную примитивом Боголюбской иконы, послужившей для развития иконописной и словесной формы прославления праздника Покрова, возникшего и укрепившегося на Руси в связи с ходом ее истории.

«Вышний Покров над Афоном», Москва, 1892, на стр. 147, в примечании, сообщает: «Греческая церковь в наше только время начинает вводить в состав церковных празднований Покров Божия Матери». В чем выражалось это празднование, мы не знаем. Во всяком случае перевода нашей службы на Покров нам обнаружить не удалось и, скорее всего, его и не было, так как в этом году напечатана была, с благословения Архиепископа Эллады и Св. Синода, новая служба по случаю освобождения Греции от оккупационных войск в минувшую войну. День празднования приурочен к государственной дате – 28 октября. Служба составлена келлиотом Герасимом на Святой Горе. В службе лишь изредка упоминается видение св. Андрея во Влахернской церкви, как пример заступления Богоматери. Главным мотивом службы является – благодарение за избавление Греции от современных опасностей.

Ф. Спасский.

Примечания

1) См. у преосв. Сергия «Полный месяцеслов Востока». – Т. 2. – М., 1876 г. под числом.

2) Е. Голубинский, История Русской церкви. – Т. 2, вторая половина тома. – М. 1904 – С. 178.

3) П. Н. Ф. История богослужебных песнопений православной кафолической восточной церкви. – Изд. 3. – Киев, 1884. – С. 201.

4) «Сводный иконописный подлинник XVIII в.». – М., стр. 58.

5) Гол. – Т. 2. – стр. 400–406.

6) И. Успенский. Очерки, по истории иконописания. – СПб, 1895, стр. 15, формулирует это положение так: «Икона это в красках и фигурах исповедание веры и такая же свидетельница православного церковного учения, как православная церковная книга».

7) Св. В. Яблонский. «Пахомий Серб и его агиологические писания». СПБ, 1908. – С. 126–129.

8) См. Vitae Sanctorum и Вел. Четьи Минеи, Октябрь, дни 1–3.

9) Гол. – Т. 2. – С. 406.

10) «Приходское чтение», упом. в тексте.

11) Здесь и далее Покров означает заступление, о котором говорится и в тексте молитвы.

12) Пр. Сергий в «Страннике» 1900 г. в статье «Русская литература об иконах Богородицы в XIX в.». – С. 206, говорит: «Собственно русских икон, написанных в России, можно насчитать немного: таковы, например, Покрова Божия Матери, Боголюбская, явление Богоматери св. кн. Андрею…» Н. Кондаков «Русская икона». – Прага, 1933. – С. 332: «Боголюбская икона, по преданию принесенная еще в 1157 г., явилась у нас на Руси, как памятник Византийского искусства и древнейших княжений в средней Руси». В предании нет сведений о принесении иконы. Оно сообщает о заказе Андрея написать икону, возможно и иноземному мастеру; такие мастера расписывали собор, построенный Андреем во Владимире.

13) По Белозерской псалтири числилась и память Андрея Боголюбского 1 августа, хотя убит он был в ночь на 29–30 июня. (Сер.).

14) Арх. Филарет предположил, что видение Андрею Юродивому было за воскресной всенощной, в том году бывшей 1 октября. Статья А и Б в «Христианском чтении» 1863 г. – Т. 3, указывает ряд годов, в которые воскресения приходились на 1 октября для определения года видения. Это 888, 893, 899 и 910. Скорее можно предположить, что явление произошло в пяток, когда во Влахернах происходили особые службы и «обычное чудо» взятия покрова с иконы. См. у Гол. и Кондакова.