Домашняя готика Ханна Софи

9.08.07

– Слишком дорогой и уродливый, – заметил Селлерс, глядя на дом номер два по Бэлчер-стрит. – Ненавижу эти новые кукольные домики.

Он знал, что Сьюки отреагировала бы так же. Она бы предпочла переделанную церковь или конюшни – что-нибудь старинное и необычное.

– А по мне, ничего, – сказал Гиббс. – Уж лучше твоей хибары. Дэбби раньше хотела такой же купить. Пришлось ее обломать. С четырьмя спальнями они идут примерно по полмиллиона.

Зазвонил мобильник Селлерса. Гиббс тут же забубнил у него за спиной: «Ладно, детка, подмывайся, такси уже здесь…» Похабные пародии стали для него обычным элементом программы.

– Хватит уже, а? Извини, Уотерхаус. Да, без проблем. Если они знают.

– Знают что?

– Он хочет, чтобы мы спросили, как звали отца Эми Оливар.

– А почему он в школу не звякнул?

– Школа закрыта, дебил.

У мужчины, открывшего дверь на звонок, было красное лицо и волосы торчком. Может, немного за тридцать, предположил Селлерс. Пиджак валялся на лестнице у него за спиной, открытый портфель – посреди прихожей. Его содержимое было рассыпано вокруг.

Изо всех сил будет стараться помочь, но при этом окажется абсолютно бесполезен, подумал Гиббс.

– Простите. Только вернулся с работы и умудрился потерять бумажник. Тяжелый выдался денек. Домой я его точно принес, но… – Он посмотрел себе под ноги, потом повернулся и заглянул под пиджак. – В любом случае…

– Констебли Селлерс и Гиббс, департамент полиции Калвер-Вэлли, – представился Селлерс, показывая удостоверение.

– Полиции? Что… с детьми все в порядке?

– Не волнуйтесь, мы не с плохими новостями, – успокоил его Селлерс. – Мы пытаемся найти семью Оливар. Вы ведь у них купили дом?

– Ох! Подождите здесь. Одну секунду.

Он ринулся в дом и исчез где-то в дальнем конце коридора. Вернулся с изрядной стопкой конвертов.

– Когда найдете их, передайте, пожалуйста. Почта на их имя поступала еще целый год, но они, видимо, про это не знали, потому что… – Он попытался сунуть письма полицейским, которые благоразумно отступили.

– У вас есть адрес для пересылки?

– Они оставили и адрес, и телефон. Но оба оказались фальшивыми.

– Фальшивыми? – Селлерс немного приободрился. Похоже, наметился прогресс. Он часто предчувствовал такие события. Сьюки считала, у него интуиция.

– Я позвонил по оставленному номеру, но там ни о каких Оливар даже не слышали. Я попытался расспросить, и, похоже, номер даже не совпадает с адресом, который они оставили. Так что, похоже, они солгали. Бог его знает почему. Продажа дома прошла вполне гладко. Мы не ругались из-за занавесок или ламп, никаких дрязг не было.

Селлерс все-таки взял у него письма. В основном всякая рекламная ерунда, адресованная Энкарне Оливар, Энкарнасьон Оливар и миссис/мисс Э. Оливар. Пара писем была адресована Эми. Ни одного письма отцу Эми, заметил Селлерс.

– А как звали мистера Оливара?

– Ох… м-м… подождите…

– Имя было испанское? – спросил Гиббс.

– Да! Как вы… а, они же испанцы, уехали в Испанию. – Он смущенно рассмеялся. – Вот поэтому вы работаете в полиции, а я нет. Вот почему я потерял бумажник. О, вспомнил – Анхель. «Ангел» по-испански. Не хотел бы я, чтоб меня звали Ангелом.

– Вы знаете, где он работал? – спросил Селлерс.

– В центральной больнице Калвер-Вэлли, он кардиохирург.

– А вас как зовут?

– Гарри Мартино.

– Когда вы купили дом у Оливаров?

– М-м… Господи, вам бы у жены спросить. Э-э… в прошлом году, по-моему, в мае. Да, в мае. Точно, вскоре после окончания футбольного сезона. Последний матч мы смотрели еще в старом доме. Простите, понимаю, это глупо, – рассмеялся он.

Гиббсу не нравился Мартино. Что уж такого глупого в том, что ты помнишь, где был во время последнего круга чемпионата? В этом году Гиббс его пропустил, впервые за всю сознательную жизнь. У Дэбби был выкидыш, и они провели целый день и целую ночь в больнице. Гиббс не рассказывал никому на работе, и Дэбби велел при Селлерсе и прочих коллегах об этом не заикаться. Он не возражал, чтобы знали ее подруги, но не хотел, чтобы об этом болтали в участке.

– Адрес и телефон у вас сохранились? – спросил Селлерс.

– Где-то, но… послушайте, можете заскочить завтра, примерно в это же время? Моя жена, наверное, знает, где это все. Или, может, зайдете и подождете? Она скоро вернется. Или заходите с утра. Мы уезжаем только в…

– Если найдете, позвоните мне. – Прервав Мартино, Селлерс протянул визитку.

– Будет сделано.

– Мудила, – пробормотал Гиббс по дороге к машине.

Селлерс уже разговаривал с Уотерхаусом. Гиббс отметил, как менялся тон Селлерса – с удовлетворенного на раздраженный, а затем на озадаченный.

– Как это так? – удивленно вопросил Селлерс, уже садясь в машину. (Ну и где его хваленая интуиция? Может, и нет у него никакой интуиции. Стейси ведь никогда о ней не упоминала. Может, Сьюки просто так его подбадривает.) – Уотерхаус говорит, что уже слышал это имя. Причем недавно. Да так еще устало это объявил – ну, знаешь, как он умеет.

Селлерс вытащил из кармана список, который дала им Барбара Фитцджеральд, – имена учеников, ездивших на экскурсию в совиный приют. В списке такой фамилии не было. Внезапно все имена в списке показались Селлерсу знакомыми. Может, он с ума сходит? Или это из-за того, что он уже прочитал список, когда забирал его у миссис Фитцджеральд?

– Уотерхаус слышал имя Анхель Оливар? – спросил Гиббс. – Тогда какого хре…

– Нет. Гарри Мартино.

Чарли Зэйлер сидела, поджав под себя ноги, на полу в своей гостиной и смотрела на два образца ткани. «Искристое шампанское» и «бисквит Кэйтлин». Один – светло-золотистый, с узором в полоску, другой – «мятый» бархат, тоже золотистый. Чарли смотрела на них уже почти час и ни на шаг не приблизилась к решению. Как вообще такие вещи выбирают? Снаружи было темно, но задергивать шторы она не собиралась.

Выбор ткани, образцы которой привезла сестра, – не единственная проблема. Ей еще предстояло выбрать кресло и диван, которые будут обиты выбранным материалом. Винчестерское кресло? Берджесовский диван? Чарли провела большую часть вечера, разглядывая привезенный Оливией каталог Лоры Эшли, и бесилась из-за своей неспособности выбрать. Поначалу она сопротивлялась, но на самом деле каталог ее очаровал. Она не могла оторвать глаз от розовой и розово-лиловой ткани, кисточек, стеклянных бус и блесток – раньше она пришла бы в ярость от одного взгляда на все это. Роскошные, сверкающие комнаты в каталоге выглядели… ну, выглядели, как комнаты женщин, на которых мужчины хотят жениться.

Чарли застонала от отвращения, ужаснувшись собственной мысли. В какую же пускающую слюни, жеманную, безмозглую дуру она превращается! Тем не менее мысль никуда не делась: будь у меня такая спальня, я могла бы выйти за Саймона и ничего не бояться. Женщин с атласным светло-коричневым постельным бельем не бросают.

Стыдно в тридцать девять быть такой же жалкой, как в шестнадцать.

«Бисквит Кэйтлин», «искристое шампанское». Оба подходят. От долгого сидения в одной позе у нее затекло все тело.

В чувство ее привел звонок в дверь. Чарли вскочила, будто ее застукали за каким-то неприличным занятием. Десять минут одиннадцатого. Саймон. Кто же еще. Вот пусть и выберет, подумала она мстительно. Сунет ему под нос лоскуты и даст пять секунд на решение. Посмотрим, как он с этим справится.

Это был не Саймон. Это оказалась Стейси, жена Колина Селлерса. Улыбка Чарли увяла. Стейси была в пижаме – белой, с розовыми свинками, – поверх наброшено черное пальто. Одна нога босая, на второй зеленовато-голубой тапок без задника. Второй тапок валялся за ее спиной, на дорожке. Стейси дрожала и громко всхлипывала.

Чарли молча посторонилась, впуская ее. Ну вот, эта курица наконец-то узнала, что ненаглядный изменяет ей. О чем все в курсе уже много лет. Стейси прошла в дом и с булькающим рыданием обхватила себя руками. Чарли провела неожиданную гостью в кухню, щедро плеснула водки в два стакана и закурила. У нее оставалось всего три сигареты, так что Стейси она предлагать не стала.

– Что случилось? – спросила она.

Нелегко изображать симпатию, когда на самом деле не чувствуешь ничего, кроме злости. Стейси, наверное, не подозревала, какой эффект производило на Чарли даже мимолетное упоминание ее имени с того самого рокового дня рождения Селлерса. Помнит ли вообще тот вечер отупевшее, рыдающее создание, медленно расползающееся по ее столу?

Зато Чарли помнила все прекрасно, и важно было только это. Стейси и еще пара идиотов ввалились в спальню, дверь которой была приоткрыта; в спальню, где Чарли, абсолютно голую, пятью секундами раньше оставил Саймон. Без объяснения причин он сбежал почти из постели, и с тех пор они так этот инцидент толком и не обсудили. Чарли была слишком потрясена и зла, чтобы запереть дверь или прикрыться простыней. После бегства Саймона она раскорякой осела на пол, и тут как раз нарисовались Стейси и компания. Спутники Стейси смутились и тут же ретировались, а Стейси задержалась. Она ведь знала, кто такая Чарли, знала, что та – босс ее муженька, так что все хорошенько рассмотрела, хихикнула и только потом неспешно удалилась. Этого Чарли ей никогда не простит.

Она осталась на той вечеринке – с намерением доказать, что вполне может веселиться и после исчезновения Саймона, и зажигала до последнего. Уже за полночь она услышала, как Стейси треплется об увиденном. Не замечая Чарли, Стейси в красках расписывала приятелям, что «эта баба» уже несколько лет преследует тюфяка Уотерхауса. Как это, наверное, ужасно, распиналась Стейси, заполучить наконец мужчину своей мечты, затащить его в постель – и лишь для того, чтобы он сбежал, как только ты разденешься. Чарли, пожалуй, и сама не смогла бы описать ситуацию лучше.

Кажется, Стейси что-то у нее спрашивает. Хочет знать, говорит ли она по-французски. По-французски? Как это связано с тем, что Селлерс трахает Сьюки Китсон?

– На экзамене я получила пятерку, но не могу сказать, что бегло говорю.

– Но ты же до полиции преподавала языки в Кембридже…

– Англосаксонские, скандинавские и кельтские. И больше литературу и историю, чем языки. А что?

Стейси достала из кармана пальто листок бумаги и толкнула его через стол. Чарли не пошевелилась.

– Что это?

– Мое домашнее задание по французскому, на летние каникулы.

«Ты заявилась ко мне посреди ночи, в пижаме, чтобы поговорить о домашнем задании? Начни жить, тупая корова».

– Ты ведь знаешь, что я учу французский?

Ну да, во все новостях только об этом и трендят.

– Теперь знаю.

– Это нам преподаватель дал. – Стейси прервалась, чтобы глотнуть водки. Большую часть которой пролила на подбородок. – Это куплет из песни, один и тот же, по-французски и по-английски. Нам нужно сказать, кто его написал, француз или англичанин. Это же невозможно! – Стейси всхлипнула. – В смысле, я же не глупее остальных, и у меня хорошо получалось учить всякие слова и глаголы, но… я просто не понимаю, откуда мне это знать. Его мог написать… да хоть монгол. А Колин – как же он меня бесит! Он мне не помогает! Я уже всех спрашивала, но никто понятия не имеет. Я подумала о тебе и… ну, я подумала, что ты наверняка поможешь.

Чарли вдруг стало интересно. Она взяла листок, сначала прочитала английский текст.

Французская версия была озаглавлена «Mon аmi Franois» и, не считая того, что была на другом языке, ничем не отличалась. Чарли захотелось рассмеяться. Молодец, учитель французского. Слова способен выучить любой дурак, но не все могут понять логику языка.

– Наверняка не ты одна в тупике, – сказала она. – Скажи своему учителю, что это слишком сложно.

– Колин знает ответ – и не подсказывает! Он говорит, что если я не могу сама додуматься, то глупа как пробка и только зря трачу время. Он иногда бывает таким мерзким!

– Мне он казался приятным, когда мы вместе работали, – возразила Чарли. – Хотя и ошивался вместе с придурком Гиббсом.

– А он когда-нибудь… говорил обо мне? Что любит меня? Я думала, может… Ты ведь женщина…

– Нет, – сухо ответила Чарли, почувствовав, что они приближаются к истинной цели визита Стейси.

– Можно я у тебя переночую? – попросила Стейси.

– Прости, у меня нет кроватей. Только матрас, и на нем сплю я.

– Ничего, посплю на полу.

– Нет, не поспишь.

В дверь снова позвонили. Стейси в голос зарыдала, умоляя Чарли не говорить Селлерсу про нее.

– А твою машину, он, конечно, не заметит, тупая ты жопа, – пробормотала Чарли, шагая к двери.

Ей даже не пришло в голову, что за дверью не Колин Селлерс, так что она замерла от испуга, обнаружив на крыльце Саймона. Он немного озадаченно ухмылялся, словно и сам был удивлен своему появлению.

Чарли ухватила его покрепче и бесцеремонно потащила в кухню.

– Тебе пора, – сказала она Стейси. – Нам с Саймоном надо поговорить. Правда, Саймон?

Тот смущенно сунул руки в карманы.

– Но ты не сказала мне ответ! – возмутилась Стейси. Нос у нее распух от слез.

– Твой учитель хочет знать, способна ли ты сама это понять, а ты не способна. Вот тебе и ответ.

Чарли смотрела, как Стейси, спотыкаясь, топает через прихожую на улицу, под дождь. Она даже не задержалась, чтобы поднять второй шлепанец. Никогда в жизни Чарли не закрывала дверь с таким удовольствием.

– Что это было? – спросил Саймон.

Пока Чарли объясняла, он взял листок, забытый Стейси. Вслух прочел стихотворение.

– Это ведь англичанин написал, правда?

– Вероятнее всего.

– Имя Франсуа подразумевает, что написал француз, а значит, точно не француз, иначе было бы слишком очевидно.

– Ты шутишь, правда?

Но Саймон не шутил.

– Давай же, разгадка на поверхности, – подначила Чарли.

– Не для меня.

– Ну, тогда ты не умнее Стейси Селлерс. Зачем пришел-то? – Чарли говорила нарочито грубо.

– Ты слышала, что мы нашли в Корн-Милл-хаус?

– Хочешь поговорить о работе? О своей работе? Тогда тебе к Сэму Комботекре, я иду спать.

– Еще мне интересно… не подумала ли ты о другом деле.

– Другом деле? Другом деле?! – Она бросилась на него, он попятился. – Ты даже произнести вслух не можешь, да? Потому что на самом деле не хочешь произносить! Ты меня не любишь, – по крайней мере, никогда не говорил, что любишь! Ну?

– Но ты не даешь мне сказать то, что я хочу сказать, – пробормотал Саймон.

– Херня! – рявкнула Чарли. – Ты обращался со мной как с прокаженной, а теперь хочешь на мне жениться, хотя мы даже не спали вместе, даже на свидании ни разу не были? Что изменилось?

– Ты.

Чарли ждала продолжения.

– Сейчас я тебе нужен. Раньше я тебе был не нужен. И ты мне всегда была небезразлична, хотя я этого и не показывал.

Чарли бросила окурок в остатки водки Стейси.

– Может, довести дело до логического конца и перерезать себе вены? – предложила она. – Тогда я покажусь тебе совершенно неотразимой.

Саймон вздохнул:

– Все бессмысленно, да? Тогда я пойду.

– Нет. Останься. Выкладывай про свое дело.

Чарли требовалось время, чтобы переварить его слва.

– А если я передумал?

– Я же не в любви объясняться прошу, – мрачно улыбнулась Чарли.

– Ладно, – буркнул Саймон. – Мы думаем, что анонимное письмо написала некая Эстер Тейлор, но пока не нашли ни одной Эстер Тейлор, хоть немного похожей на Джеральдин Бретерик. Парочку мы еще не выследили, так что, надеюсь, наша – одна из них. В любом случае, на фотографиях, которые она забрала из Корн-Милл-хаус, – Эми Оливар и ее мать, Энкарна. Это подтвердили в школе.

– Энкарна?

– Энкарнасьон. Испанка. Она работала в банке «Лиланд-Карвер», в Лондоне, а отец Эми, Анхель Оливар, был кардиохирургом в центральной больнице Калвер-Вэлли. Судя по всему, они переехали в Испанию, только вот контактные данные, оставленные Гарри Мартино, новому владельцу дома, где они жили, оказались фальшивыми. Я бы прямо сегодня улетел в Испанию, но Снеговик желает перекопать каждый дюйм сада Марка Бретерика и только потом согласен раскошелиться на билеты. Считает, что мы найдем тело Анхеля Оливара. Комботекра с ним согласен.

– А ты нет?

Саймон отвернулся к окну.

– Имя Гарри Мартино тебе ничего не говорит?

– Нет.

Он закрыл глаза и сложил руки на затылке.

– Я его уже видел – точно знаю. Или слышал.

– У тебя есть теория, так ведь? – спросила Чарли.

– Жду, пока со мной свяжется Норман.

– Норман… Компьютерщик?

Саймон кивнул.

– То есть это как-то связано с компьютером, с ноутбуком Джеральдин Бретерик?

– Расскажу, когда все подтвердится.

Никакого сомнения, что все подтвердится: Саймон уверен, что прав. Как всегда. Чарли не удержалась:

– Если бы я вышла за тебя, ты посвящал бы меня в свои теории, прежде чем они подтвердились?

– А подскажешь ответ на французскую загадку Стейси Селлерс?

Она рассмеялась. Саймон нехотя улыбнулся.

– Знаешь что, – предложила Чарли, – додумаешься сам – я за тебя выйду.

– Серьезно? Только из-за этого?

Только из-за этого. У Чарли не было сил дальше переживать. Не было сил принять предложение Саймона или окончательно отвергнуть, у нее не было сил решать – она понимала, какого мучительного самокопания это от нее потребует, сколько вариантов придется просчитать, сколько уравнений со словами «надежда» и «страх» придется решить. Если слишком близко к сердцу принять и его предложение, и свой ответ, будет очень больно – в этом Чарли не сомневалась. Так что пускай выбор зависит от совершенно абсурдного фактора. Тогда результат не будет иметь особого значения.

– Серьезно, – сказала она. – Vraiment. Это «серьезно» по-французски.

Адвокат Марка Бретерика, Пола Годдард, поджидала Сэма Комботекру у блока предварительного заключения.

– Вот и вы, – поприветствовала она его. – Хотела с вами переговорить, прежде чем начнем.

Она семенила вслед за Сэмом, стараясь не отставать. Ноги у нее были короткие, а туфли напоминали пыточные инструменты.

– Вам разве не нужно напоследок проконсультироваться с вашим клиентом? – осведомился Сэм.

Годдард остановилась.

– Я не хочу подвернуть ногу, пытаясь успеть за вами.

Сэм спешил. Уже больше одиннадцати, он пропустил отход мальчиков ко сну второй вечер подряд. Они еще слишком малы, чтобы понять причину, но достаточно взрослые, чтобы превратить свое разочарование в оружие. Четырехлетний сын наверняка при следующей встрече ясно даст понять, какое место отец теперь занимает в семейной иерархии. «Я тебя больше не люблю, папа. Я люблю только маму». Или что-нибудь в этом роде.

Сэм притормозил.

– Простите, – сказал он.

Пола Годдард не виновата, что произнесла «Вот и вы», как будто он специально от нее скрывался. Точно так же говорила его жена, Кейт, и ее «Вот и ты», как правило, значило «Хватит увиливать, хватит валяться с газетой и марш убирать „Лего“».

– Давайте сразу к делу, у меня нет времени на бессмысленную грызню, которую так любят устраивать полицейские и адвокаты. Я вам не враг, и вы мне не враг, так ведь? Я знаю, что в саду моего клиента нашли останки двух тел…

– И еще два тела в самом доме.

– …и понимаю, как это выглядит. А вы знаете, что в момент смерти жены и дочери он был в Нью-Мексико. Это установлено, ко всеобщему удовлетворению, так ведь?

Сэм кивнул. Не было в этом деле ничего удовлетворительного, вообще ничего.

– Я представляю интересы мистера Бретерика не очень давно, – продолжала Годдард. – Меньше двенадцати часов. Его семья подыскивала адвоката, и кто-то из друзей порекомендовал меня.

– Я мог о вас слышать?

– Зависит от того, насколько хорошо вы информированы. Дело в том, что… я представляла людей как виновных в убийствах, так и невиновных. Я делаю свое дело одинаково хорошо, помогаю и тем и другим. И я в жизни не видела человека более невиновного, чем Марк Бретерик.

– Может, он просто хороший лжец, – сказал Сэм. – Как бы вы в этом ни разбирались, сколько бы у вас ни было опыта, вы можете ошибаться на его счет.

– Я не ошибаюсь. – Годдард снова засеменила вперед, и Сэму оставалось только последовать за ней. – Он говорит, что никого не убивал, лишь когда я прямо спрашиваю его об этом. Ему это кажется настолько само собой разумеющимся, что он забывает, что об этом нужно говорить. Вдобавок он не просит его вытащить. Он не хочет выходить отсюда.

– Могу его понять. Я бы тоже не хотел возвращаться в дом, где убили по меньшей мере четырех человек. – Предупреждая ее следующую фразу, Сэм добавил: – Даже если я сам их и убил. Особенно если я сам их и убил.

– Он вовсе не поэтому не хочет выходить на свободу, – живо возразила Годдард. Либо у нее был исключительный талант подавать свое мнение как твердо установленный факт, либо она знала что-то, чего не знал Сэм. – Он думает, что ваша группа ведет расследование неправильно. Он убежден, что Джеральдин и Люси были убиты каким-то третьим лицом.

– Может, у него комплекс вины и ему нравится в заключении, – сказал Сэм. – Может, для него тюрьма – облегчение? Больше не нужно убегать, запутывать следы и скрываться. Да и кормят, опять же.

– Сколько вы уже служите? – спросила Годдард.

– Двадцать два года.

– И сколько раз вы видели людей, которым нравилось сидеть в тюрьме?

Сэм кивнул, уступая.

– Большинство предпочитает оставаться на свободе, даже если это означает, что у плиты стоять придется самому, – раздраженно пробормотала Годдард. – В общем, я просто хотела предупредить: если Марк Бретерик – ваш главный подозреваемый, вы зря тратите время. Он никого не убивал.

На самом деле Сэм даже не был с ней не согласен. Его больше интересовало, что может рассказать Марк, – а не то, что он, возможно, сделал. После разговора с Корди и Уной О’Хара у него появились новые вопросы к Марку. Делиться этим с Полой Годдард он не собирался. Ее заявление о вечной дружбе адвокатов и полицейских было самой обычной уловкой.

За сегодняшний день Годдард была уже второй женщиной, которая полагала, что Сэм задерет лапки и безоговорочно согласится с ней во всем. Корди О’Хара тоже была твердо уверена, что ни Марк, ни Джеральдин никого не убивали.

– Вы спрашивали об Эми Оливар, – сказала она. – Вот мать Эми, Энкарну, я вполне могу представить размахивающей в ярости мачете. С ней никогда не было скучно, мне она даже нравилась, но порой эта женщина бывала просто невыносимой.

Сэм отложил эту информацию в голове. Ему понравилась квартира Корди – небеленые кирпичные стены, разноцветные плетеные коврики и высокие вьющиеся растения. Ему нравилось, что она держала ребенка в слинге, пока они говорили, и нравилось имя ребенка – Иантэ. Прямо посреди гостиной, на подставке в виде большого плоского бронзового круга, стояла бронзовая скульптура, изображавшая, судя по всему, раздавленную жестяную банку. В зеленых занавесках мелькали розовые нити, а сами занавески спадали до пола, складками ложась на темный паркет. Отдельные элементы не сочетались друг с другом, как сказала бы Кейт, но странным образом вместе все выглядело великолепно.

Шестилетняя Уна О’Хара, после долгих уговоров матери, с крайне серьезным видом поведала Сэму секрет Люси Бретерик. Сэм не знал, есть ли в рассказанном хоть крупица правды. Но надеялся вскоре это выяснить.

Марк Бретерик поднялся навстречу Сэму и Поле Годдард.

– Что случилось?

– Помимо того, что у вас в саду нашли два трупа?