Домашняя готика Ханна Софи

– Нет. Нет, конечно. (Пауза.) Я был тем, кто знал все. Я был вам нужен. Я и раскрыл малую толику того, что знал. А потом запаниковал, испугался, что открыл больше, чем следовало. И постарался навести вас на ложный след… но сделал все только хуже, опять все неправильно. – Хэй удрученно покачал головой. – Вы нравились мне, Саймон. Если это имеет значение. И сейчас нравитесь.

– Вы меня не знаете! – отрезал Саймон.

Никто не знает, никогда не знал – так что в тебе такого особенного?

– Когда мы нашли Энкарну и Эми, вы должны были понять, что остальное – вопрос времени. Но вы все равно продолжали играть с нами, словно верили, что вам это сойдет с рук. Гарри Мартино, Анхель Оливар… А когда я сказал, что требуется ваша помощь…

– Я угодил в вашу ловушку, – согласился Хэй. – Могли арестовать меня и без этого спектакля. Мне не пришло в голову, что вы станете действовать настолько изощренно. – Его губы задрожали. – Вы считаете, я вас подвел. Простите. Я правда хотел помочь, Саймон.

Чарли кашлянула. Это сняло всеобщее напряжение. Саймон немного расслабился.

– Вы по-прежнему в силах мне помочь. Зачем вы убили их – Энкарну и Эми, Джеральдин и Люси?

Тишина.

– Ладно, начнем с малого, – предложил Саймон. – Вы последовали за Салли Торнинг в Сэддон-Холл в прошлом году?

Хэй кивнул.

– После того, что случилось… с моей женой и дочерью, я был не в себе. Ничего не мог делать, не мог работать, не мог думать. В итоге очутился на вокзале.

– Убив Энкарну и Эми и закопав их в теплице Корн-Милл-хаус, вы были не в себе, – кивнул Саймон. – И очутились на вокзале. Собирались уехать из страны? Оставить работу в Кембридже и начать с нуля?

– Я получил место в Кембридже в январе этого года. Прежде преподавал в Роундесли.

– В университете?

– Можно и так сказать. После Кембриджа называть это университетом кажется небольшим преувеличением, но… да, там я и преподавал. – Он помолчал. – Не знаю, зачем я пошел на вокзал. У меня не было плана. И там вдруг увидел Салли… Да, с Салли я напортачил.

– Вы сразу заметили Салли, потому что она была похожа на Джеральдин. А вам нравилась Джеральдин.

– Мы оба нравились друг другу. Между нами ничего не было. Не могло быть, даже после того как… когда я оказался сам по себе и… и несколько легкомысленно обдумывал возможности разрушить чью-то семью.

Самое большое преуменьшение, которое Саймон когда-либо слышал.

Хэй, похоже, не заметил выражения его лица. Он явно был настроен на беседу, но только если она не касалась четырех убийств.

– Джеральдин никогда бы не ушла от Марка и не завела интрижку на стороне. Однажды я ей сказал: «Марк ничего не узнает», а она ответила: «Но я-то буду знать». Она бы возненавидела себя.

Чарли подалась вперед:

– Но вы считали, что она испытывает к вам определенные чувства. Сложись обстоятельства иначе…

– Да, – без колебаний ответил Хэй. – Сложись обстоятельства иначе, Джеральдин вышла бы за меня.

– Получается, Салли Торнинг – это просто проба пера? – спросила Чарли. – Она походила на Джеральдин, но была не настоящей. Вы все еще надеялись, что Джеральдин образумится и уйдет от Марка к вам.

Хэя словно ударили.

– Не принижайте Салли. Она спасла мой рассудок. Я подумал… увидев ее на вокзале… подумал, кто-то или что-то пытается сообщить мне, что все будет в порядке. На Салли была майка из совиного приюта. А я был там с Джеральдин, во время школьной поездки. Но… Но это была Салли, не Джеральдин. Я понял это слишком поздно. Джеральдин слишком идеальная, слишком безупречная. Мне пришлось бы многое от нее скрывать. Я потратил столько времени, добиваясь ее, а на самом деле мне нужна была Салли. Она такая, как я. С ней я мог быть собой.

Саймон едва сдержался, чтобы не напомнить об убийствах.

– Вы последовали за Салли в Сэддон-Холл, – снова вступила Чарли. – Забронировали номер в отеле, представились…

– И провел с ней эту неделю. Да. Вы все знаете.

– Провели неделю, занимаясь с ней сексом?

– Среди прочего, – да.

Саймон и Чарли обменялись взглядами. Салли Торнинг много раз повторила, что они несколько раз беседовали в баре отеля, ничего больше. Саймон поверил ей. В отличие от Хэя, Салли не была безумна. Его слово против ее.

– Салли оказалось легко затащить в постель, – продолжал Хэй. – Джеральдин… с ней у меня не было шансов. И я снова запутался. Решил, что должен сражаться за Джеральдин, хотя рядом со мной была Салли. Она уже была моей, понимаете. А я, точно неандерталец, не ценил этого. Мне требовалось недоступное… Пока Джеральдин не ушла.

– Джонатан, я хочу спросить вас о фотографиях, – сказал Саймон. – В Корн-Милл-хаус нашли фотографии Люси и Джеральдин, снимки из совиного приюта. За ними обнаружились фотографии Энкарны и Эми. Вы можете что-нибудь рассказать об этом?

На лице Хэя проступила легкая заинтересованность.

– Вы нашли их в Корн-Милл-хаус? Но их там не было, когда…

Когда ты накачал наркотиками и убил Джеральдин и Люси. Да, их там тогда не было, снимки находились в офисе Марка Бретерика.

Хэй закрыл глаза.

– Я по всему дому искал эти фотографии.

– Расскажите нам об этом, – попросила Чарли.

– Одна из глупостей, за которые мне стыдно. Со мной такое часто случается. Я убедил Энкарну, что нам надо съездить в приют для сов. Мы вечно были так заняты. Вот я и подумал, что приятно съездить всей семьей, побыть с Эми. – Он вздохнул. – Энкарна угрожала, что потребует у школы вернуть деньги, потому что мы с ней вынуждены присматривать за Эми в тот день, за который заплатили школе. Поездка обернулась катастрофой.

– Фотографии? – напомнила Чарли.

– Джеральдин забыла дома фотоаппарат. Я предложил сфотографировать ее и Люси.

Саймон и Чарли ждали.

– Поездка в совиный приют состоялась незадолго до того, как… как Энкарна и Эми умерли. И я понял, что мне нужны оба комплекта снимков. Я распечатал фотографии жены и дочери… – Он запнулся. – Простите…

– Кажется, я понимаю, – спокойно произнес Саймон. – Вам требовались фото не только жены и дочери, но и Джеральдин с Люси. Вы надеялись, что со временем они станут вашей новой семьей.

Хэй кивнул:

– Да, я повел себя как законченный эгоист. Ведь мог напечатать фото и для Джеральдин, но не стал этого делать. Я не хотел, чтобы они попали к Марку. Фото Энкарны и Эми я поставил на полке в гостиной. Но спустя какое-то время стало невыносимо видеть, как их глаза следят за мной. – Хэй поморщился. – Выкинуть фотографии я тоже не мог. Это было бы как… словно загасить последнюю искру их жизни. Улавливаете смысл?

Саймон кивнул. Смысла он не улавливал. Беспокойство нарастало: что-то в этой истории было не так. Но что? Что?

– Итак, вы вставили в рамки фотографии Джеральдин и Люси – вместо прежних.

– Не вместо, – возразил Хэй. – Вместе. Я не вынимал фотографию Эми из рамки. И фотографию Энкарны. Я любил Джеральдин, да, но не так, как любил свою семью. – По лицу его текли слезы, которые он даже не пытался смахнуть. – Что бы я ни сделал, как бы ужасно ни поступил с ними, я любил их. И я любил Салли – она была моей настоящей семьей. Могла быть. Как вы не понимаете? Я просто хотел, чтобы все было правильно. Вот вы всегда были тем, кто вы сейчас? Я раньше был другим.

– Но каким образом четыре фотографии, которые вы сделали в этой поездке, оказались в офисе Марка Бретерика? – спросила Чарли.

– Непредвиденность, катастрофа. Джеральдин однажды заскочила ко мне без предупреждения. Она никогда так не поступала. К тому же я редко бывал дома. После потери Энкарны и Эми я практически жил в университете. Мы давно не виделись с Джеральдин, и она волновалась за меня. Я рассказал, что Энкарна ушла от меня, забрала Эми и уехала в Испанию. А после Сэддон-Холл я решил ее навестить. Простите за сумбурность. – Хэй замолчал, сделал глубокий вдох.

– Вы хотели, чтобы она вас пожалела.

– Я и сам себя жалел. Я был так одинок. Знаете, как ужасно одиночество? Как ужасно, когда рядом нет тех, кого ты любишь? Никто не спросит, как прошел твой день, не посочувствует, не даст ощутить тебе, что ты все еще жив… И когда Джеральдин объявилась на моем пороге, я чуть с ума не сошел от радости. И начисто забыл про снимки. Правда, тут же опомнился, но было уже поздно, Джеральдин прошла в гостиную. Ее фото и фото Люси стояли на самом виду. Поверни она голову – и тут же наткнулась бы на них взглядом. Как бы я это объяснил?

– И что вы сделали? – спросила Чарли.

– Попросил ее закрыть глаза, сказал, что приготовил ей сюрприз. И вручил фотографии, будто бы в подарок им с Марком. Я специально упомянул Марка, чтобы она не заподозрила ничего.

– И она забрала домой заодно и снимки Энкарны с Эми. А вы не боялись, что Джеральдин или Марк по какой-то причине решат вынуть фотографии из рамок и обнаружат там еще и фото вашей жены и дочери?

– А как вы думаете? – Хэй нетерпеливо смахнул слезы. – Я начал регулярно наведываться к ним. Под предлогом, будто мне не хватает дружеских разговоров. Но фотографий в доме не было. Они исчезли. И я не знал, где их искать. А теперь выясняется, что они были в офисе у Марка! – Хэй яростно сжал кулаки. – Я ведь чувствовал себя так, будто предал свою семью. И поклялся себе, что пусть я и не могу смотреть на их фото, но они всегда будут рядом со мной, на полке. Однако даже этого не сумел сделать.

В безумии Хэя была логика. Правда, Саймон ее не понимал.

– Вы сказали, что любили Энкарну и Эми. И Джеральдин тоже любили, – подытожила Чарли.

– И Салли, – добавил Хэй. – Мне просто понадобилось время, чтобы понять – я искал то, что уже нашел.

– А как насчет Люси?

– Люси? – На лице Хея проступило раздражение, словно он обнаружил на своем пути препятствие. – Джеральдин любила ее. Она была дочерью Джеральдин.

– Это мы знаем, – мягко сказала Чарли. – Как вы сами относились к Люси?

Хэй молча смотрел на нее.

Саймону захотелось перегнуться через стол, схватить его за грудки и вытрясти правду. Взгляд Чарли остановил его.

– Мы можем не говорить о Люси, если не хотите, – сказала она. – Расскажите нам про дневник Энкарны. И про перевод Джеральдин.

Хэй перевел взгляд на Саймона:

– Я нашел дневник уже после того, как Энкарна… как ее не стало. Я не знаю испанского. Потому она и вела его по-испански. Я хотел знать содержание, на случай… Энкарна так не походила на Джеральдин. Она была способна на что угодно.

– Она уже не могла вам навредить, – напомнил Саймон.

– У меня было право знать!

– И вы попросили Джеральдин Бретерик перевести дневник?

Хэй кивнул.

– Вы заплатили ей?

– Конечно, нет. Это была дружеская услуга.

Чарли и Саймон ждали.

– Джеральдин знала, как я любил Эми. Она всегда говорила, какой я хороший отец. Я бы никогда не позволил Энкарне украсть Эми, увезти ее в Испанию. Я сказал Джеральдин, что буду судиться за опекунство. Я не сомневался, что дневник Энкарны – одна большая жалоба на то, как невыносимо трудно быть матерью. Остальное можете угадать. Но я не горжусь тем, что солгал.

– Вы сказали Джеральдин, что дневник поможет вам получить опеку над Эми, – сделал вывод Саймон.

Его переполняло отвращение, острота которого усиливалась от того, что прежде он уважал Хэя.

– Это было ужасной ошибкой. – Голос Хэя задрожал. – Одной из многих. Под разными предлогами Джеральдин увиливала от встреч. Сперва я решил, что Энкарна выставила меня в дурном свете в своем дневнике, ведь это она прекрасно умела. Но когда мне все-таки удалось вызвать Джеральдин на откровенный разговор, выяснилось, что дело вовсе не в этом. Она просто жалела меня. Она, как всегда, оказалась благороднее многих. – Его глаза вновь наполнились слезами. – Спросила, уверен ли я, что дневник поможет в суде. Советовала пообщаться с адвокатом, узнать, как дневник может повлиять на решение суда, не отметут ли его как не стоящее внимания доказательство.

– Она пыталась пощадить ваши чувства. И чувства Эми, – задумчиво сказал Саймон.

Еще одна деталь встала на место: звонок Джеральдин Бретерик в юридическую фирму. Она хотела проконсультироваться с адвокатом, прежде чем позволить Хэю увидеть жуткие записи его жены, которые, как она полагала, способны разрушить не только будущее ее друга, но и его прошлое. Как она, наверное, сожалела, что согласилась переводить этот дневник.

Хэй утерся рукавом.

– Она хотела помочь мне вернуть Эми, и ей в итоге пришлось… скормить мне этот яд, страницу за страницей.

– Поэтому вы убили ее? – спросила Чарли. – Не могли простить ей, что показала вам правду?

– Это была не ее ошибка! – закричал Хэй. – Я сам дал ей дневник, сам попросил его перевести!

– Почему вы не назвали Салли Торнинг своего настоящего имени? Зачем прикинулись Марком Бретериком?

– Не знаю. Само собой вышло. После того, что я совершил, не хотелось называть настоящее имя. Я беспрерывно думал о Марке. Мои жена и дочь были… я…

– Вы закопали их в его саду, – сказала Чарли.

– Они с Джеральдин уехали во Флориду. Чудесно проводили время вместе. Я хотел помешать им. Хотел разрушить что-нибудь в их жизни.

– Вы завидовали Марку?

– Люди вроде меня завидуют почти всем, сержант, – раздраженно ответил Хэй.

– Должно быть, впоследствии вы пожалели, что использовали имя Марка, – предположил Саймон. – Когда Джеральдин и Люси погибли, семейство Бретерик было на экранах постоянно. И вы поняли, что Салли рано или поздно увидит Марка по телевизору. Поэтому решили разделаться с ней, толкнув под автобус?

– Я не толкал Салли под автобус.

– Неужели вы рассчитываете, что мы поверим…

– Я толкнул Джеральдин. (Долгая пауза.) Несколько дней я был в жутком состоянии. Все, кого я любил, мертвы. А потом я увидел… увидел Джеральдин.

– Вы провели неделю с Салли Торнинг и не узнали ее? – недоверчиво спросила Чарли.

– Он забыл Салли. – Саймон не сводил глаз с Хэя. – Он использовал ее и забыл. Так ведь, Джонатан?

Хэй издал какой-то булькающий звук – то ли всхлип, то ли смешок.

– Джеральдин знала, что он потерял Эми, она жалела его, помогала ему. И он только что убил Джеральдин. И вдруг – вот она, в Роундесли, живая и здоровая. И он попытался убить ее снова.

– Я… я запаниковал. Я…

– Где вы достали GHB? – спросила Чарли.

– Полагаю, это было несложно, – сказал Саймон. – Вы мне рассказывали в Кембридже, что вам приходится общаться со всяким отребьем, поскольку это объект ваших исследований. Преступники, насильники. Вроде Билли – помните Билли? У вас, я думаю, есть связи, благодаря которым можно достать что угодно, – к примеру, пистолет.

– И все-таки, зачем вы убили Джеральдин и Люси? – спросила Чарли. – Скажите нам, и сразу почувствуете себя лучше, Джонатан.

Хэй смотрел в пустоту.

– Она была бы счастлива со мной, Джеральдин. Я отремонтировал для нее комнату Эми. Я бы не торопил ее. Я хотел, чтобы у нее было свое пространство. – Он перешел на быстрое бормотание: – Она любила малиновое стекло[15]. А Марк не хотел держать его в доме, говорил, что оно пошлое.

– А Люси, – спросил Саймон. – Для нее вы тоже приготовили комнату в своем доме?

Хэй тут же замкнулся.

– Расскажите про массажный стол.

– Увидев Салли в Роундесли, я… я все понял, конечно. После того, как пришел в себя. Я знал, что Джеральдин мертва. Салли…

– Мы понимаем, – кивнула Чарли. – Салли была жива. Комната Джеральдин стала комнатой Салли. Вы купили для Салли массажный стол.

Хэй подвинулся вперед на стуле.

– Замолчите! У вас это звучит так… неприятно. Я знаю все, что вы думаете, поверьте. Но вы не правы. Я просто хотел счастливую семью. И все. Пожалуйста, не позволяйте Салли думать, что все было так, как вы тут описываете. Не говорите ей, что она была заменой. Она никогда меня не простит.

– Зачем вы пытались убить Марка Бретерика? – спросил Саймон.

– Он жив?

– Да.

– Передайте, что мне жаль. Я не могу его простить, но мне жаль.

– Простить его? За что? За то, что у него была счастливая семья, а у вас нет? За то, что у него была Джеральдин?

– Вы были когда-нибудь счастливы, Джонатан? – спросила Чарли. – Ваша семья – вы, Энкарна и Эми?

– До того, как Энкарна пошла работать в банк. – Усмешка получилась горькой. – Банк! Невероятно. Такая талантливая, такая умная. Но предпочла стать винтиком в капиталистической машине. Говорила, что делать деньги – это тоже искусство, и смеялась надо мной, если я не соглашался. И это женщина, – Хэй покачал головой, – закончившая Оксфорд с лучшими оценками из всего курса. Не только по истории искусств – по всем предметам.

– А что Энкарна думала о вашей работе? – спросил Саймон. – Она ведь знала, что вы и Кит Харбард занимались «семейными убийствами».

Хэй весь сжался.

– Ваша работа подсказала ей эту идею? Ей была ненавистна ее роль матери, так?

– Нет!

– И она знала, что вы с Харбардом обсуждали «семейные убийства» и возможность того, что со временем на первый план выдвинутся женщины?

– Что вы несете?

– Энкарна убила Эми, не так ли, Джонатан?

Да, именно так. В остальных вариантах нет смысла. Что-то должно было заставить Хэя совершить последний шаг. Не всегда же в нем жило это безумие, эта тяга к убийству.

– И вы винили себя в том, что подсказали ей эту идею. Она убила дочь и убила себя.

– Нет! Она бы никогда…

– Однажды вы пришли домой и нашли их тела в ванной. И ночник Эми. И вы не могли позволить, чтобы мир узнал, что специалист по «семейным убийствам» сам оказался в центре такого преступления, что он не смог предотвратить своего собственного семейного убийства.

– Нет! Нет! – Лицо Хэя побагровело. – Энкарна никогда не причинила бы вреда Эми. Пожалуйста, поверьте! Я… Я не могу этого доказать, но…

– Вы опять за старое, Джонатан. Как не надоело. – Чарли встала.

– Ты о чем? – Саймон с трудом сдержался, чтобы не залепить ей затрещину. Он был так близок к тому, чтобы расколоть Хэя… Что она затеяла?

– Вы опять уводите нас по ложному следу, опять мешаете правду с ложью. Вы что, никак не можете решить, во что хотите заставить нас поверить?

– Замолчите, прошу вас!

– Сперва вы старались преподнести обе смерти, Энкарны и Эми, как семейное убийство. Это тема ваших исследований. И вы заставили нас представить, как ваши жена и дочь лежат обнаженные в ванной. Чтобы мы поверили в виновность Энкарны. Но как только мы поверили, вы мгновенно пошли на попятный. Вам тут же захотелось встать на защиту Энкарны – жена все же. Да и сделать это больше некому.

Чарли замолчала. Хэй дрожал всем телом. Саймон не находил от возмущения слов.

– Энкарна не убивала ни Эми, ни себя, – сказала Чарли. Увидев, как взгляд Саймона метнулся на Хэя, она быстро добавила: – Нет, Джонатан их тоже не убивал.

Понедельник, 13 августа 2007

– Грать путбол, грать рикет, мам?

Джейк, исполненный надежды, стоит в изножье кровати с какой-то кривой палкой в руках. Этот ужас предыдущие владельцы квартиры оставили в чулане, и рассохшаяся деревяшка стала любимой игрушкой моего сына, как и розовый пластиковый мячик. Зои сидит в кровати рядом со мной, обхватив руками за шею. Я чувствую себя в полной безопасности.

– Мамочке плохо, Джейк, она не может играть в крикет, – назидательно говорит Эстер. – А у тебя, мне кажется, хоккейная клюшка, а не крикетная бита. Почему бы тебе не попросить Зои поиграть с тобой в хоккей?

Джейк сердито оттопыривает нижнюю губу.

– Уходи домой, вонюска, – требует он.

– Не принимай на свой счет, – утешаю я.

– Грать, мам? Отом грать, мам?

– Джейк, маме надо отдохнуть, – твердо говорит Зои. – Мы с тобой должны присматривать за мамой.

– Да, дорогой, я поиграю с тобой и в футбол, и в крикет, но потом, обещаю.

Я едва не теряю сознание от радости, глядя на своих детей. А я ведь боялась, что никогда больше не увижу их личики. С тех пор как вернулась домой, я так часто повторяла, что люблю их, что теперь они закатывают глаза, стоит только намекнуть на нежные чувства.

Джейк вылетает из комнаты. Зои выпрыгивает из кровати и спешит за ним, грозно крича:

– Не бегать, Джейк! Мы должны хорошо вести себя. Суперхорошо! У нас чрезвычайное положение.

Через минуту со стороны гостиной доносится приглушенный треск. Зои визжит:

– Нет, Джейк! Это моя Барби!

Тут же раздается кваканье, это Ник пытается рассмешить их, изображая лягушку. А я бы разозлилась и отобрала палку, и результат получился бы много хуже.

Смогу ли я снова выйти из дому? Смогу ли выпустить Зои и Джейка из поля зрения?

Эстер пристально вглядывается в мое лицо – появилась у нее такая привычка.

– Прекрати, – прошу я.

– Что произошло в доме этого психа, Салли? Что он с тобой сделал?

– Я тебе уже сказала. Ничего.

– Я тебе не верю.

– Тебе решать, – натянуто улыбаюсь я.

– Ты расскажешь Нику?

– Нечего рассказывать.

Нику известно то же, что полиции: Джонатан Хэй держал меня взаперти в своем доме, затем треснул пистолетом и оставил там умирать. Полиция приняла мою версию. Ник и не подумал задавать вопросы, он поверил каждому моему слову. Для него все ясно: Хэй хотел меня убить, потому что он убийца, вот и все. Он псих, вот вам и объяснение.

У Ника нет времени на ужасы. И места в голове у него тоже для ужасов нет. Сегодня утром он принес мне цветы, чтобы подбодрить. Последний раз он покупал цветы в качестве извинения, когда мы переехали в Спиллинг. Тогда я все утро носилась как заведенная на работе, а его попросила вынуть мокрое белье из стиральной машины, упаковать аккуратно и перевезти в наш новый дом. Но, явившись впервые на Монк-Барн-авеню, я обнаружила свой черный лифчик на подлокотнике кресла, а несколько пар постыдно дырявых носков были разбросаны там и сям. Ночная рубашка Agent Provocateur небрежно висела в душевой кабине. Ник не озаботился тем, чтобы сложить мокрое белье в пакет, просто вынул вещи из стиральной машины и забросил комом в кузов фургона, а затем рассеянно развесил в доме – где придется.

Не могу сдержать улыбку при этом воспоминании.

– Что? – настораживается Эстер. – Что было в конверте, который тебе передал сержант Комботекра?

Напоминаю себе, что Эстер – моя лучшая подруга. И раньше я охотно делилась с ней всеми своими секретами.

– Письмо от Марка Бретерика. Благодарит за то, что спасла ему жизнь.

А кто спас мою жизнь? Я одержима этим вопросом. Я сама? Эстер? Мысли возвращались к Пэм Сениор. Странно, но именно скандал, который она закатила мне в Роундесли, запустил череду событий, которая спустя несколько дней привела ее в полицию. Именно от Пэм полиция впервые услышала мое имя. Если бы мне не удалось выбраться из дома Джонатана Хэя, меня спасла бы полиция.

– Марк хочет встретиться. Поговорить, – решаюсь признаться я.

– Держись от него подальше, Салли. Он только что потерял жену, помнишь?

– Это просто альтруизм.

– Держись подальше, – предостерегает она. – Что из этого может выйти хорошего?

– Ему может пойти на пользу. Если бы он так не думал, не просил бы.

Джонатан Хэй проломил ему череп металлическим прутом. Почти убил.

Появление Ника заставляет Эстер прекратить спор.

– Пока ты спала, звонил Сэм Комботекра, – сообщает он. – Я сказал, что ты перезвонишь.

– Чего он хотел?

– Наверное, узнать еще что-нибудь.

Лучше уж разобраться с этим сразу.

– Принеси телефон.

– Сэл? Можно у тебя кое-что спросить? Я все думаю…

Эстер бросает на меня острый взгляд, выходя из комнаты.

– Можешь спровадить ее домой? – спрашиваю я у Ника, как только мы остаемся одни. – А то как будто за мной присматривает граф Дракула.

– Эта черная тетрадь, дневник Энкарны Оливар… Зачем ты взяла его с собой?

– Он был написан на иностранном языке. Я открыла и… не смогла понять, что там.

И это святая правда.

– И решила, что там может быть что-то важное?

Ник выжидающе смотрит на меня.

Я киваю. Я ведь думала, что отец Эми Оливар испанец, как и ее мать. А когда нашла тетрадь в его ванной и увидела текст по-испански, то перепугалась, что он мог написать что-нибудь обо мне. И прихватила тетрадь с собой – не для того, чтобы передать полиции, а чтобы уничтожить. А вместо этого вошла в дом, рухнула на пол, и тетрадка плюхнулась прямо к ногам полицейских. Прежде я ни разу не падала в обморок, но после возвращения домой каждый вечер точно теряю сознание, проваливаясь в сон. Сержант Сэм Комботекра говорит, что это последствия шока.

Ник потрясенно смотрит на меня.

– Получается, у тебя хватило выдержки не только сбежать от этого психопата, но и прихватить с собой важное доказательство. Это… эффективно.

– Это называется мультизадачность, – бормочу я с закрытыми глазами. – Я тебя как-нибудь научу.