Полужизни Ханна Софи

– Я не ношу носки, – проговорила Рут. – В детстве меня каждый день заставляли надевать носки и теплый жилет. Родители панически боялись простуды, и дома у нас было как в сауне, круглый год отопление не отключали. – У Рут застучали зубы.

Чарли раза четыре нажала на брелок, прежде чем фары «ауди» мигнули. «Батарейка садится», – вспомнила Чарли. Давно ведь собиралась купить запасную и держать в бардачке, но руки так и не дошли. Она достала из багажника куртку и вручила Рут.

– А вдруг вашему собачнику родители не позволяли надевать шапку даже в жуткую непогоду? – пошутила она, но Рут не улыбнулась.

Едва машина тронулась с места, Чарли спросила:

– Не расскажете, зачем вы носите в кармане куртки вырезку со статьей обо мне?

– Вы проверили карманы! Так и знала... – Рут вжалась в сиденье. – Вы столько пережили, и я искренне вам сочувствую. На фотографии вы выглядите совершенно подавленной.

– Не желаю об этом говорить! – отрезала Чарли.

– Это из-за той статьи я ждала в пятницу именно вас. Никому другому бы не доверилась. Почему-то я решила, что после таких испытаний вы меня поймете.

– Извините, что разочаровала!

Чарли мысленно восстановила хронологию. Статью напечатали в 2006 году вместе с сотнями других: каждая газета графства охотно смаковала подробности происшествия, в то время казавшегося Чарли концом света. Эйден признался Рут в убийстве Мэри Трелиз в декабре 2007 года. Другими словами, Рут вырезала статью из «Роундесли энд Спиллинг телеграф» более чем за год до того, как появился повод идти в полицию и искать сотрудника с тонкой душевной организацией. И ей предлагают в это верить? Спрашивать нельзя: Рут тут же почувствует, что нащупали ее слабое место. Нужно скорее сменить тему разговора.

– Я признаю только понятное и логичное! – резко сказала она. – Простите, если кажусь недостаточно контактной, как сейчас говорят, но в ваших с Эйденом заявлениях логикой не пахнет. Если оценивать по какой-нибудь шкале, то степень логичности уходит в глубокий минус!

Рут нервно сплела пальцы, но не ответила. Тем временем они въехали в центр и покатили мимо украшенных к Пасхе магазинов Хай-стрит.

– Значит, расклад изменился? – уточнила Чарли. – Эйден сказал, что убьет Мэри Трелиз, так вы выразились? А ведь согласно его предыдущему заявлению, он уже ее убил.

– Это прозвучало не как угроза, – покачала головой Рут. – Эйден спросил, верю ли я в возможность видеть будущее. Я сказала, что нет, а он заявил, что другого варианта просто не существует. Мол, все твердят, что Мэри жива, а он в подробностях помнит, как ее убивал. Получается, это не воспоминание, а скорее...

– Предчувствие? – устало подсказала Чарли. – Вам мое предположение не понравится, но вдруг Эйден несет эту жуткую белиберду, чтобы вас напугать? Вдруг он хочет с вами расстаться? Все эти предчувствия, несовершенные убийства...

– Не знаю, вряд ли. По-моему, его страх был непритворным, Эйден действительно... боялся того, что может сделать. Он велел мне пойти к Мэри и убедить ее уехать туда, где он ее не разыщет. – Рут уставилась на Чарли. Она ждала, надеялась получить объяснения, которые Чарли дать не могла.

«А если это не Эйден, а она страх симулирует?» – спросила себя Чарли. По крайней мере, это значит, что он с ней не заодно.

– То есть? – проговорила она вслух.

– Раньше я думала так же, как вы. Всякий раз, когда Эйден не ночевал в Блантир-Лодж, я опасалась, что он с Мэри, что они вместе строят козни, хотят с ума меня свести. Адрес Мэри я знаю, запросто могла бы съездить туда и проверить, но так и не решилась. Боялась застать там Эйдена! Но ведь он не стал бы посылать меня к Мэри, если сам у нее бывает?

Чарли закрыла глаза, но, вспомнив, что ведет машину, вовремя одумалась. А если у дома Трелиз поставить наряд? Но ведь каждый час охраны нужно будет обосновать, в итоге наряд выставят максимум на день. Стоит ли овчинка выделки? Кто знает, когда Эйден Сид воплотит в жизнь свои обещания, или, как их, предчувствия?

– Я по-прежнему боюсь! – заплакала Рут. – Боюсь, случится что-то ужасное, а что именно, не знаю. Конкретной причины нет, я не боюсь, что Эйден кого-то убил или убьет и в тюрьму угодит – все это как-нибудь переживу.

– Пока вы говорите о том, чего не боитесь, – заметила Чарли. – А чего боитесь, не скажете?

Опустив глаза, Рут пыталась оторвать заусенец.

– Кошмара, который и представить не могу. Смерти я не боюсь, превеликое множество вещей куда страшнее.

«Превеликое множество – это перебор», – отметила про себя Чарли.

– Я лишь чувствую, что существует опасность, и она... приближается.

– Послушайте, Рут, к Мэри вы ездить не должны ни в коем случае. Вам есть куда...

– Когда речь зашла о видениях, Эйден упомянул кое-что еще. Картина, которую мне подарила Мэри, а Эйден якобы отнес на распродажу, называлась «Аббертон». По словам Эйдена, это первая картина серии. Всего будет девять, но Мэри их еще не закончила. Он даже названия перечислил – так хотел доказать, что видит будущее. «Аббертон», «Бландфорд», «Гондри», «Дарвилл», «Марджерисон», «Родуэлл», «Уиндес», «Хиткот», «Элстоу».

Ну и как на это реагировать? От списка имен или названий, да еще в алфавитном порядке, Чарли стало не по себе. Восемь названий ненаписанных картин? Что это значит, черт подери? Восемь картин плюс уже готовая девятая значительно усложняли ситуацию, выводя ее за рамки обычной угрозы: «Я ее убью, так ей и скажи!»

– Вы ведь обручены, – осторожно начала Рут. – Смогли бы вы простить жениху страшный поступок и любить его по-прежнему?

Чарли растерялась. Почему сегодня все расспрашивают ее о Саймоне? Сначала Мэри, теперь Рут.

– Я очень, очень люблю Эйдена. Если это чувство умрет, у меня не останется ничего, но безоглядным его не назовешь. – Тяжело дыша, Рут повернулась к Чарли: – Когда он признался в убийстве Мэри, я... я отреагировала не так, как следовало.

– Ничего удивительного! – воскликнула Чарли. (Любит ли она Саймона безоглядно? Да, пожалуй. Сможет простить любой поступок? Нет, это вряд ли.) – Любить еще не значит закрывать глаза на все подряд, – заявила она, похвалив себя за гибкость мышления.

– Еще как значит! – возразила Рут. – Еще как значит, но я на такое не способна. Вдруг вскроется нечто ужасное и я перестану любить Эйдена? Это будет окончательным подтверждением моей никчемности. Получится, я даже любить и прощать не умею. Зачем тогда жить?

Чарли едва не улыбнулась. Еще немного времени в обществе этой особы – и она сочтет себя безнадежной оптимисткой.

Рут закрыла глаза и потерла затылок.

– Вы спрашивали, чего я боюсь, – чуть слышно напомнила она. – Вот именно этого.

Блантир-Лодж не был маленьким, но Чарли казалось, что из-за обилия вещей он трещит по швам. Пока Рут заваривала чай, Чарли, чтобы собраться с мыслями, осмотрела дом. Какой же дом был у Рут в Линкольне, если он без проблем вмещал все эти книги, светильники, зеркала, свечи, журналы по дизайну, шесть персидских ковров, экзотические растения, которые не в каждой оранжерее сыщешь, доску для глажения, стремянки и сушилки для белья? На диванчике лежали сразу три пледа и восемь подушек. На одной, бледно-золотистой, вышиты зеленые туфли-лодочки и изящные розовые лодыжки. «Сколько сил и времени ушло на вышивку, – подумала Чарли, – а получились ноги-обрубки!»

Между окном и вторым диваном втиснулось старомодное бюро из темного дерева, на котором стоял компьютер, а рядом примостилась совершенно неуместная здесь садовая скамья, наполовину выкрашенная в зеленый. Мебельное изобилие дополняло массивное «крылатое» кресло. Целую стену занимал стеллаж, на полках фарфор, каменные фигурки, матрешки, деревянные шарики, головы орлов, львов и оленей, сплетенные из золотой и серебряной проволоки, пластмассовые фигурки – почти узнаваемые шар, квадрат и треугольник, которые в последний момент решили сделать абстрактными, словно иначе они потеряли бы художественную ценность. Свободного пространства совершенно не осталось и, пожелай Рут Басси приобрести еще одну проволочную голову, места бы не нашлось. Создавалось впечатление, что в эту сторожку переселился владелец огромных апартаментов и перевез все свое имущество.

На стенах висело как минимум тридцать картин, в основном маленькие, но была среди них и пара больших, по мнению Чарли, скорее уместных над мраморным камином огромного зала. Самая большая оказалась и самой отталкивающей. Портрет молодой брюнетки – длинные волосы, безмятежно спокойное лицо, белое платье. На лифе зияла дыра, из которой выглядывало уродливое перекошенное лицо с распахнутым ртом.

Содрогнувшись, Чарли повернулась к другой картине: перед высокой колокольней из розового камня стоял тучный бык. Рут принесла две чашки чая, хотя Чарли сейчас охотнее выпила бы водки.

– Это рама с ликторскими пучками, – объяснила Рут, увидев, что Чарли смотрит на быка. – Такой орнамент называют по-разному – фасциями, ликторскими связками, ликторскими пучками. По словам Эйдена, это древнеримский символ государственной власти – пучок розог, перевязанный лентой. Дескать, люди слабы по отдельности, но сильны вместе. То же самое он говорил про нас с ним.

– Эйден купил вам все эти картины? – полюбопытствовала Чарли.

– Нет, картины купила я сама, а Эйден сделал рамы. Он считает, что большинство картин не обрамлены должным образом. – Рут опустилась на краешек дивана.

Чарли садиться не хотелось. Из колеи выбивало напряжение Рут и мысль о том, что рано или поздно придется снова спросить ее о газетной статье. Немного настойчивости – и Рут скажет правду, но этого-то Чарли и боялась. С каждой минутой она все меньше верила, что статью та носила с собой без особой причины.

– Расскажите, из-за чего вы потеряли работу в Галерее Спиллинга.

– Разве Мэри вам не объяснила?

– Только в общих словах. Заявила, что это она виновата.

– Нет, виновата я, – сокрушенно покачала головой Рут. – Если бы только... – Она осеклась. – Вам когда-нибудь хотелось полностью переиграть какое-нибудь событие? Переиграть и поступить совсем иначе?

Любому другому человеку Чарли тут же сказала бы «да», но Рут и так слишком много о ней знала.

– Расскажите об увольнении! – сухо потребовала она. – Если нужна моя помощь, выкладывайте все, о чем умолчали в пятницу.

Рут потупилась. «Отмолчится», – решила Чарли, но, к счастью, ошиблась.

– Однажды Мэри пришла в галерею Сола Хансарда. Тогда я еще не знала ее имени и узнала не в тот день, а намного позже.

– Ясно, – кивнула Чарли и подумала: «Ладно, хоть с места сдвинулись».

– Она принесла картину, одну из своих работ, и хотела, чтобы Сол сделал раму. На тыльной стороне печатными буквами было написано «Аббертон». А на самой картине... человек без лица, точнее, лишь контур, я даже пол определить не сумела. Представьте: голова, руки...

– Представляю, Рут, с человеческой анатомией я знакома, – перебила Чарли, а про себя добавила: «Пенис с картины явно не торчал».

– Я спросила, кто такой Аббертон, но Мэри не ответила. Она... она разозлилась! Я решила купить картину, но Мэри не хотела продавать. Тогда я... – Рут поставила кружку на стол, закрыла рот руками и лишь через несколько секунд пробормотала: – Извините! Я поинтересовалась, нельзя ли купить другую ее картину, но опять получила отказ.

– Когда это произошло?

– В июне прошлого года. Мэри схватила меня за волосы и швырнула к стене. Я выбежала из галереи и больше туда не возвращалась. С тех пор я сменила несколько мест работы...

– Подождите. Вы же встречались с Мэри после того случая? Вы дома у нее были. Спрашивали еще раз, кто такой Аббертон?

Интересно, как связан Аббертон с восемью другими фамилиями, которые Рут слышала от Эйдена? Это девять знакомых Эйдена и Мэри?

– Нет.

Рут била мелкая дрожь.

– А почему? Вы же явно наладили отношения. По словам Мэри, она уговаривала вас позировать...

– Меня это не касается! Если называешь картину в честь человека, но изображаешь его лишь контуром, о чем это говорит? – Чарли показалось, что этот вопрос Рут задавала себе не единожды. – О том, что этого человека вспоминать не хочется.

– Сегодня утром я видела картины в ее доме, но ни одной с контурами не заметила, – парировала Чарли. – Все портреты нормальные, то есть с лицами.

– Вы о тех, что на стене висят? На них семья изображена, да?

– Это семья Мэри?

– Нет, наверно, это люди, которые прежде жили в том доме.

Интересно, зачем Мэри снова и снова писала их портреты? И что там она говорила о нежелании писать портреты знакомых? «В эмоциональном плане это чревато страшной нервотрепкой».

– Те портреты прекрасны, как вы считаете? – спросила Рут. – Видели мальчика, который пишет ручкой на стене?

– Нет. Где висит эта картина?

Рут нахмурилась, словно отчаянно взывала к собственной памяти.

– В одной из комнат первого этажа.

На первом этаже Чарли видела лишь кухню и коридор, потом Мэри повела ее на второй. Значит, портретов той семьи не пять, а больше.

– А что тот мальчик пишет на стене?

– «Джой дивижн». Не представляю, что это может значить.

– «Любовь разрывает на части», – машинально проговорила Чарли.

– Что? – испуганно встрепенулась Рут. – К чему вы это сказали?

– Это название самой известной песни «Джой дивижн». Петь ее не буду, не просите!

Рут не ответила. В тот момент она больше всего напоминала загнанного зверька.

– «Джой дивижн» – рок-группа, один из ведущих коллективов пост-панка. Неужели вы о них не знаете?

– Подростком я не слушала поп-музыку. Подружки смотрели MTV, но в нашем доме этот канал был практически под запретом.

– Что значит практически?

– Прямо родители ничего не запрещали. Они считали разумными более деликатные методы воспитания. Порой я прикидывалась, дескать, мне самой не нравится то, что они не одобряют. А вас в строгости растили? – спросила вдруг Рут.

– В подростковом возрасте мне казалось, что да. Все мои увлечения были под запретом: никаких сигарет, попоек, секса с малознакомыми мальчиками. – Чарли вовсе не хотелось распространяться о своих юношеских утехах, но в глазах Рут вспыхнул интерес. – Мы постоянно ссорились. Моя младшая сестра была хорошей девочкой – не пила, не курила, не гуляла с мальчиками. Родительские правила выполняла беспрекословно, словно ничего абсурдного в них не видела, постоянно меня подставляла. Зато она, вопреки прогнозам медиков, победила рак яичников, а я даже курить бросить не могу.

Рут понимающе кивнула. «Закрой свой поганый рот!» – велела себе Чарли и решила срочно сгладить впечатление.

– Неприятно признавать, что родители были правы, – вздохнула она. – Если бы не их вмешательство, я бы хлебала дешевый сидр и каждую ночь устраивала в своей спальне оргии.

– У нас скандалов не было, – проговорила Рут. – По всем вопросам существовало одно-единственное мнение. Не помню, чтобы родители о чем-то спорили.

– Ну... – Чарли замялась, не зная, что сказать. С чего это они с Рут пустились в откровения, вроде бы не подружки! Что ожидает эта мямля в обмен на истории о несчастном детстве? Нет, рассуждать надо иначе: на что решится Рут, если она, Чарли, сыграет роль жилетки и носового платка? Хотелось задать еще много вопросов, и положительный настрой Рут был бы очень кстати. – Во всех программах для родителей советуют именно это: мать с отцом должны выступать единым фронтом, а не спорить.

– Нет, я с этим не согласна! – горячо возразила Рут. – Ребенок никогда не научится отстаивать свою правоту, если не увидит, как спорят родители. Я выросла с убеждением, что стоит сказать «Ты не прав», как настанет конец света. Мои родители вечно читали Библию и жития христианских мучеников, и я притворялась, что мне тоже интересно, хотя по-настоящему интересные книги прятала в укромных местах. Помню, умирала от зависти, когда подружки кричали родителям: «Я вас ненавижу!» – а те осаживали: «В нашем доме будешь жить по нашим правилам!» По крайней мере, они не лгали ни себе, ни родителям.

«Христиане – воплощение зла, – мстительно подумала Чарли. – Не зря в Древнем Риме их бросали на растерзание львам! Жаль, я на празднике в честь помолвки об этом не вспомнила! Впрочем, стоило лишь заговорить о религии, Саймон в бутылку полез!»

– В пятницу я солгала вам, потому что считала нужным, – заявила Рут и глотнула чай. Он наверняка остыл, но она, похоже, не чувствовала. – Я не осуждаю ложь. Если человеку мешают быть самим собой, ложь вполне уместна.

– А сейчас вы с родителями общаетесь? – участливо спросила Чарли.

– Мы больше не видимся. Я им даже не звонила с тех пор, как из Линкольна уехала. После стольких лет безропотной покорности я разбила им сердце. Хотя нет, я просто освободилась от их влияния, а об их сердце думать не стану. Некоторые люди предпочитают не замечать очевидного. Мои родители именно такие. После переезда я написала им письмо, указав в качестве обратного адреса абонентский ящик. Они так и не ответили.

– Ваши родители живут в Линкольне? – уточнила Чарли. Неудивительно, что бедняжка Рут оттуда сбежала!

– Неподалеку, в Гейнсборо.

– Ради переезда вы от многого отказались. Сегодня после обеда я прогуглила агентство «Райские кущи». Похоже, ваш бизнес процветал.

Рут вздрогнула словно от выстрела. Чарли ничуть не удивилась, ибо знала, что чувствуешь, когда тобой чересчур интересуются посторонние. Например, когда носят в кармане газетную вырезку с дискредитирующей тебя статьей. Тем не менее она не отступила.

– Вы отказались от использования удобрений прежде, чем это вошло в моду, и трижды получали премию Британской ассоциации ландшафтной индустрии.

– Я три года подряд получала эту премию, – уточнила Рут. Сцепив пальцы, она буравила Чарли подозрительным взглядом.

– Ну, в подробности я не вчитывалась. Буквально на пару минут в Интернет влезла и наверняка что-то упустила.

– С какой стати вас интересуют «Райские кущи»? Эта часть моей жизни давно закончилась.

– Почему вы бросили агентство?

– Надоело заниматься ландшафтным дизайном.

Чарли кивнула. Ответ содержательный и в то же время пустой. Только бы Рут не пожалела о том, что уже рассказала!

– Давайте посмотрим видеозапись, – вставая с дивана, предложила Рут. Сперва Чарли не поняла, о чем речь, но потом вспомнила страшного типа в красной шапочке с помпоном и молча закатила глаза. Хотелось сказать Рут, что смотреть на любопытного собаковода нет смысла, да не хватило пороху. Вслед за Рут она вышла в коридор и лишь сейчас заметила над стеклянной дверью с необычным лиственным узором полку, на которой стояли телевизор, видеоплеер и кассеты, пронумерованные от единицы до тридцати одного. По кассете на каждый день месяца?

Пока Рут искала нужную кассету и вставляла в плеер, Чарли огляделась. Помимо двери в гостиную она насчитала еще три – на кухню, в ванную и, предположительно, в спальню. Последняя была приоткрыта, и Чарли заметила блестящее бордовое покрывало и розовую подушку. Убедившись, что Рут возится с пультом, она открыла дверь чуть шире.

Да, это впрямь спальня Рут и Эйдена, хотя присутствие мужчины выдавали только массивные часы с кожаным ремешком, лежащие на полу у кровати. Все остальное было вычурно-женственным: изящные флаконы духов на подоконнике, драпировка из розового капрона на кровати, розовые шелковые занавески, розовая грелка в форме сердца, белое кружевное белье, разбросанное повсюду. Даже книги с мятыми корешками казались тошнотно-сопливыми: «Страстные женщины», «Назло молве», «Тайные слезы».

Рут все еще перематывала пленку.

– Простите, перемотка барахлит, – извинилась она. – Чтобы работала, нужно рукой придерживать, и все равно быстро не получается...

– Ничего, ничего! – Чарли подалась вперед, стараясь разглядеть стену за дверью, и чуть не вскрикнула от ужаса. Доли секунды хватило, чтобы голова пошла кругом. Что за черт?! Такое лишь в кошмарах случается, в реальной жизни этого не происходит, ибо до абсурда нелепо. Но Чарли привыкла верить собственным глазам.

Почти целую стену спальни Рут Басси занимали вырезки о ней, Шарлотте Зэйлер.

С бешено бьющимся сердцем Чарли прикрыла дверь и почувствовала, как сознание затопляют кричащие заголовки, которые мучили ее целых два года. Каждый из семисот с лишним дней она старалась не думать о цветистых фразах, по сути изощренных оскорблениях, выбранных наемными писаками за особую выразительность.

Рут собирала эти статьи и вешала на стену у кровати... Зачем? С какой целью? Там вроде бы были и заметки посвежее (заглядывать еще раз и проверять Чарли не собиралась) – о возвращении Шарлотты Зэйлер на службу и форуме по борьбе с организованной преступностью, созванном по ее инициативе. Нет, ей не показалось! Рядом с заметками висели и фотографии, в основном с пресс-конференции 2006 года, на которых она рыдала, и несколько сделанных после увольнения из уголовной полиции: Чарли в форме с натужной «я-так-горда-своей-службой» улыбкой. Какая мерзость!

– Ну вот, готово! – объявила Рут.

Стоп, нужно срочно брать себя в руки, если решила молчать, а именно это подсказывали все инстинкты – молчи, сдержись, не взрывайся! Требовать от Рут Басси немедленных объяснений очень, очень рискованно, особенно в таком взвинченном состоянии. Нет, стычки нужно избежать любой ценой, иначе случится непоправимое: она впадет в истерику или покалечит Рут Басси. «Потом, потом с этим разберешься!»

Чарли часто заморгала, чтобы отогнать некстати навернувшиеся слезы, и сосредоточила взгляд на книжных полках у противоположной стены, которые слегка провисали по центру и делали коридор раза в два уже. Похоже, Рут собирала не только статьи о мытарствах Чарли, но и книги по психологическому самосовершенствованию. В другой ситуации Чарли посмеялась бы над их названиями: «Все получится», «Не завтра, а сейчас», «Оставь чужое мнение чужим».

Как теперь себя вести? К горлу подкатывала тошнота. Бежать отсюда, скорее, скорее!

– Я попросила арендодателя установить систему скрытого наблюдения, когда впервые увидела того мужчину в шапке, – объяснила Рут. Она спустилась со стула, держа в руке пульт. – Поначалу он думал, я паникую напрасно, но в итоге согласился. По ночам в парке бесчинствовали малолетние хулиганы, и я убедила Малькольма, что это шанс убить сразу двух зайцев. Когда камеры наконец установили, мужчина исчез и до вчерашнего дня не появлялся.

«Интересно, есть у нее кассеты со мной? – подумала Чарли. – Выпуски новостей двухгодичной давности, пресс-конференция и длинное интервью, которое я дала по настоянию пресс-службы управления через три месяца после скандала, когда весь город еще был против меня?»

Потом, все потом! Сейчас следовало подумать, например, о мести и постараться получше узнать Рут Басси, чтобы позже разрушить ее никчемную, несчастную жизнь. Преимущество пока у Чарли: Рут Басси не знает, что она видела ее «коллекцию».

Помехи исчезли, и на экране появился мужчина в шапочке. Он вел черную собаку к парковым воротам.

– Эйден это видел? – спросила Чарли.

Маловероятно, но если тип в шапочке шпионил за Рут, в курсе ли Эйден? Он знает, кто этот тип? Кто шпионит за той, что шпионит за другими, бередит чужие раны и...

– Нет, – покачала головой Рут, – только Малькольм, я и теперь вы. Мы с Эйденом уже несколько месяцев нормально поговорить не можем, – обреченно вздохнула она. – Малькольму я показала пленку, чтобы он узнал того мужчину, если встретит. Малькольм – мой ангел-хранитель, приглядывает за домом, пока меня нет. Вот, сейчас можно будет рассмотреть лицо.

Малькольм... Он не мог не видеть «коллекцию»! Неудивительно, что он так отреагировал, столкнувшись с Чарли. «Она наверняка у вас появлялась... О вашем приходе Рут и словом не обмолвилась...» Малькольму Фентону известно, почему Рут одержима Чарли? А Эйдену Сиду? Без сомнения, раз он спит в ее постели. Кому еще известно? Мастера из «Бойлеров Уинчелси» тоже в курсе? Сегодня утром они узнали Шарлотту Зэйлер?

Чарли отрешенно смотрела на экран. Когда тревожные мысли прервал голос Рут, она поняла, что почти все пропустила.

– Вот сейчас его лицо видно особенно четко. Обратите внимание, как он смотрит на окна.

Невероятно, совершенно невероятно!

Увы... В шапочке или без, это был он. Надо же, с черным лабрадором! Теперь Чарли знала две вещи. Две вещи, которые были неизвестны Рут.

– По-моему, это просто любопытный. – Если Рут и уловила перемену в ее интонации и поведении в целом, то вида не показала. Никогда в жизни Чарли не относилась к людям так настороженно, как к этой странной перепуганной женщине, которая явно ждала от нее помощи. – Зачем вы разыскали Мэри? – резко сменила она тему.

– Что, простите? – Рут нажала на «паузу».

– Она на вас напала. Вы выбежали из галереи и больше не возвращались. Приятным такое знакомство не назовешь, тем не менее впоследствии вы оказались у нее дома. Зачем?

«Сучка мерзкая, я все нитки повыдергиваю из того, что ты наплела! Сперва развалится твоя байка, а потом ты сама, причем обязательно на моих глазах!»

– За картиной, – ответила Рут. – Она Эйдену понадобилась, но это случилось позже, намного позже.

– Хорошо, а что случилось дальше? После июньской стычки с Мэри и увольнения из галереи? Это ведь было за шесть месяцев до того, как Эйден признался в убийстве, верно?

– Я не могу ответить на все ваши вопросы! – В голосе Рут звенела паника. – Могу рассказать все, что знаю сама, но не почему и отчего так случилось.

– Согласна, но при условии, что лгать вы не станете!

– Нет, с ложью покончено! – пообещала Рут. – Итак, потом мы с Эйденом отправились в Лондон на выставку.