Собака, которая спустилась с холма. Незабываемая история Лу, лучшего друга и героя Дьюно Стив
— Нет… с нашим расставанием. Знаешь, весь этот бред про то, что любовь крепнет в разлуке?
— А. Прости. Что случилось?
— Долго рассказывать. Будут еще проблемы. Просто хочу, чтобы ты знал: я о тебе не забыла.
— Просто не хотела встречаться?
— Вроде того, я еще позвоню, но сейчас мне надо во всем самой разобраться. Все так… печально.
— Как годы работы псу под хвост.
— Двенадцать лет и двое детей.
Я пытался это сравнивать с тем, что случилось между мной и Нэнси. Но Никки была знакома со своим мужем втрое дольше, у них был общий дом, альбомы с фотографиями, видеозаписи рождения и крещения детей, они вместе справляли праздники и дни рождения, ездили в отпуск, у них были свои традиции. Я и представить не мог, как она сможет через это пройти.
— Скажи, если нужна будет какая-то помощь, — только и смог выдавить я.
— Обязательно. Спасибо, и еще раз извини, что проехала мимо.
— Я был невидимкой. В последнее время такое со мной бывает.
— Я видела вас обоих. Вы не были невидимками.
— Это все Лу, его пропустить невозможно.
— Он на Уоррена Битти похож.
— Так многие говорят.
— Я правда собиралась как-нибудь позвонить.
— Если я смогу чем-то помочь – обращайся. Только не проси сидеть с детьми: я их уложу в собачью клетку.
— Я так и подумала.
— Рад, что ты вернулась.
— А мне жаль, что я больше не в пути. Ночевать на парковках, любоваться закатом над Большим каньоном, гулять по берегу Миссисиппи в тучах москитов – это было замечательно. Так… невинно.
— Рад, что ты здесь.
— Я позвоню.
Ей предстояли нелегкие времена. Какое-то время мы не общались. Люди способны на многое. Нам всегда кажется, что мы недостаточно сильные, но на самом деле мы сильнее, чем думаем. Просто до последнего никто из нас не знает, на что он в действительности способен.
— Кто-то любит Стива, — пропела Трэйси, тыкая в меня пальцем. — Да-да-да.
— Тихо, — взмолился я сонно. Этой ночью мне удалось поспать всего четыре часа. Я работал над тремя книгами одновременно, и к двум часам ночи все они смешались в голове в причудливую вязь. Там были абиссинские кошки, которые пасли овец, спаниели, карабкавшиеся по шторам, и пятнистые доги, караулившие воробьев у кормушки.
— Тебе кто-то прислал цветы. Они в приемной, на стойке. У Стиви завелась подружка.
— Неправда! — Я надулся, как мальчишка.
— Какой скандал, — прокомментировала Джулия, поедая что-то травянистое и уксусное из пластиковой мисочки.
— Съела бы нормальной еды для разнообразия.
В офисе стоял букет вызывающе ярких цветов. Я сразу догадался, от кого они, но все равно вскрыл карточку и обнаружил там послание, написанное почерком Никки, таким же красочным, как эти маргаритки, астры и хризантемы в вазе.
— Когда их доставили? — спросил я Линду, нашу секретаршу, которая была сестрой Нэнси Баер.
— Пару минут назад. Она к тебе неровно дышит!
— Невысокая, подвижная, с длинными волосами?
— Точно.
— Тогда это просто в знак благодарности, ничего больше.
— Ха-ха!
— И за что она тебя благодарит, Стиви? — заинтересовалась Трейси, заходя в офис с тощим черным лабрадором.
— За то, что я тебя не выпорол поводком, — парировал я, ущипнув ее за нос. Нервный лабрадор понюхал мои брюки и завилял хвостом.
— Завел подружку, — ничуть не смущенная, лукаво повторила она и ткнула пальцем мне под ребра.
И конечно, в итоге, она как всегда оказалась права.
Очень удобно иметь собаку, бассейн, джакузи и бильярд неподалеку от дома, когда приходится занимать двух сверхподвижных мальчишек, заявляющихся в гости вместе с недавно разведенной матерью.
Сыновья Никки были похожи на терьеров, особенно шестилетний Джек. Зак, которому уже исполнилось девять, был чуть посерьезнее, но и он был не прочь побегать, когда брат его заводил. Эти двое привнесли в жизнь Лу то, чего у него никогда раньше не было: неуемное мальчишество.
В свои шесть лет (по возрасту они были почти ровней с Джеком) Лу был взрослым кобелем, преисполненным достоинства. Он любил детей, но никогда не имел доступа в их мир на постоянной основе, пока двое братьев не ворвались в его мир сами.
Зака Лу воспринимал скорее как юного лабрадора, вечно пытающегося догнать ускользающий мяч, а Джека – как джек-рассел терьера с шилом в попе, готового гонять до полного изнеможения и засыпать потом мгновенно и глубоко, где придется, чтобы вновь подзарядить энергией истощенные батарейки. Это было настоящее детство во всей его прелести и красе.
Когда я был мальчишкой, мне не дали завести щенка, зато теперь у Лу их появилось двое.
Лу словно бы помолодел. С его богатым жизненным опытом нечего удивляться, что к этому возрасту он выглядел невозмутимым и благородным псом. Трудно сохранять юношескую невинность, когда тебе в морду смотрит револьвер грабителя, когда тебе доводилось задерживать насильника и обучать сотни агрессивных собак.
Зак и Джек вернули Лу незамутненную радость жизни. Он научился играть ради удовольствия от игры. Помимо того, что он всегда имел в жизни цель, я думаю, именно это помогло ему прожить так долго. Настоящая магия, я считаю.
У Никки была собака по кличке Шайенн, помесь овчарки с лабрадором и лесной феей. Истинная леди, нежная, как патока, но с характером. Тощая голенастая блондинка, Шай была ростом с Лу, но вдвое тоньше. Ей была свойственна застенчивость, которую мой пес находил неотразимой.
Всю свою жизнь она жила в одиночестве на заднем дворе, и когда к ней в гости стал захаживать черно-подпалый голливудский красавец, поначалу бедняжка не знала, что и подумать. Но он стал ей хорошим другом, и Шай была счастлива.
Она могла бы стать для Лу отличной женой. У них были бы красивые и умненькие щенки. Ее скромность уравновешивалась его отвагой, а его сила – ее стильностью. Увы, но создать свою семью Лу так и не довелось.
Но мы были с ним одной семьей, и он любил меня. Я видел это по тому, как он улыбался, глядя на меня, когда думал, что я не вижу. Я замечал в отражениях, как он взирает на меня, точно на святого (эх, если бы он знал!). Он любил подойти, сесть рядом, положить лапу мне на бедро, когда я грустил или проливал слезы. В день девятого сентября Лу не отходил от меня ни на шаг весь день.
Он любил меня, но и по сей день я не знаю, прав ли был, лишив его возможности создать собственную семью. Возможно, отцовство стало бы для него величайшим счастьем. Теперь мы этого никогда не узнаем.
— Колин, я писатель.
— И собачий инструктор.
— Но пишу я лучше.
— Ты хорошо работаешь. Тебя тут все любят. Подумай, и вообще, о чем еще ты будешь писать?
Отчасти она была права: академия стала для меня лучшим в мире полигоном для изучения моделей поведения собак. За четыре года работы я имел дело с большим числом собак, чем многие тренеры за всю жизнь. Я видел все возможные породы, помеси, любые темпераменты. Где мне взять лучший материал для книг? О чем я буду писать?
Я также видел самых разных владельцев животных и научился предсказывать их ошибки раньше, чем они успевали их допустить. Такой богатый опыт помогал мне вычленять схемы поведения у собак и хозяев и разрабатывать стратегии, которые не зависели бы от личных особенностей и тех, и других. Если я уйду из академии, то окажусь отрезан от источника опыта и информации.
Многого другого мне тоже будет недоставать. К примеру, Колин разводила и выставляла ирландских водяных спаниелей, крепких, чуть комично выглядящих охотничьих собак с модными прическами и сильным характером. Когда ее сука принесла очередной помет, у Колин появилась замечательная идея: она назначила каждого тренера ответственным за одного щенка с рождения и до десяти недель. Мама, конечно, занималась детьми, как положено, но у нас была возможность следить за их развитием и ставить эксперименты, чтобы понять, насколько рано можно начинать обучение и дает ли это шанс вырастить более спокойных и умных собак.
В результате я убедился, что наследственность пересилить практически невозможно, и увидел, каким разным бывает характер собак с самых первых дней. Были щенки застенчивые и пытливые, были нахальные и гиперактивные, были ласковые и уверенные в себе с первых минут, как у них открывались глазки и они отправлялись исследовать большой мир.
Я был поражен, когда обнаружил, как рано начинают проявляться уникальные личностные черты, и понял, что человеческое влияние способно оказать свое воздействие, испортить или улучшить условия формирования характера, но изменить его неспособно. Это был бесценный опыт, который я никогда бы не получил, если бы только не завел щенков у себя лома. Я многим был обязан Колин и другим своим коллегам в академии.
Здесь Лу по-настоящему расцвел. Здесь он очень многому научился, чтобы помогать собакам и хозяевам встать на правильный путь. Каждый день, изо дня в день Лу делал то, для чего появился на свет – спасал других собак.
Но я пытался писать три книги одновременно, и это было слишком тяжело. Я натыкался на стены, недосыпал, худел, опаздывал на работу. И я решил рискнуть и заняться тем, к чему стремился всегда: стать профессиональным писателем. У меня был агент, три контракта и уйма идей, а кроме того, рядом со мной был лучший на свете пес.
Было полтретьего ночи. Я сидел за столом и ждал соединения с Интернетом, чтобы подгрузить страничку о собачьем питании. Лу, дремавший в уголке, проснулся, подошел ко мне и сел рядом. Во взгляде его читалось: «Эй, балбес, спать пора». В новом доме он нашел себе место у меня под кроватью, но никогда не уходил туда, пока я работал.
— Что скажешь, приятель? — спросил я.
— Р-р-р.
— Да?
Он с такой силой опустил лапу мне на колено, что развернул кресло к себе.
— Р-Р-Р.
На следующий день я подал заявление об уходе.
13
Танцы с волками
Ухабистая грунтовка вела к новому тренировочному лагерю Энн, расположенному в густом лесу, неподалеку от городка Монро в штате Вашингтон. Здесь росли высоченные сосны, в бездонном небе кружили ястребы, нал кронами деревьев возвышались горы с заснеженными вершинами, воздух был чист и прозрачен, а грязь – до колена, густая и липкая, как цемент.
Мы с Никки и толпа наших общих друзей помогали Энн с переездом. Целый караван машин, фургонов, грузовиков с пожитками, друзьями и животными потянулся в горы, похожий на бродячий цирк.
Моя старенькая «хонда» третий раз увязла в грязи. Приятель Энн, уверенно чувствовавший себя за рулем внедорожника, смеясь, выпрыгнул на дорогу, чтобы меня подтолкнуть. Колеса крутились впустую, разбрызгивая грязь.
У нашей маленькой армии ушло двое суток на то, чтобы обустроить Энн в ее новом горном святилище вместе со всеми животными, которых она забрала с собой и обучила лаять, прыгать или ползать по команде. На новой территории были обустроены вольеры с подогревом для собак, жилища для лис, птиц, оленя, кроликов, обезьянок, бобров, броненосцев, белок, енотов и других животных, ставших благодаря Энн актерами Голливуда. Даже у мерина Барни здесь имелось собственное стойло и лужайка для выпаса.
Энн надежно отгородила участок леса. Там был крепкий восьмифутовый забор с проволокой под током. Но это было не для того, чтобы отпугнуть любопытных гостей, а чтобы не выпустить наружу волков.
К началу двадцатого века в Соединенных Штатах были уничтожены практически все дикие волки из страха перед ними или из желания защитить скот. На сегодняшний день волков удалось вернуть в дикую природу, и они понемногу возвращаются. Чтобы помочь в этой работе, лицензированные заводчики, действуя в рамках федеральной программы, ежегодно дают возможность появиться на свет здоровым щенкам. При этом некоторых животных выпускают на волю, а часть остается в особых диких приютах, доступных для посещения. Чем лучше общественность будет знать и понимать волков, тем больше у них шансов вновь заселить дикие леса.
Три волка, которых Энн поселила у себя, оказались частью непредусмотренного помета, рожденного у другого волкозаводчика. Тихий природный уголок, обустроенный Энн, подошел им как нельзя лучше. Здесь животных можно было фотографировать, и они не возражали против того, чтобы люди наблюдали за их жизнью в естественных условиях. Поскольку выжить на воле у этих волков не было шансов, это было лучшей альтернативой.
К этому времени я наполовину закончил свою вторую книгу «Вожак стаи». В ней подчеркивалось, насколько важно установить между собакой и человеком отношения лидерства и подчинения. Без уверенного руководства собаки стремительно занимают агрессивную позицию и перестают подчиняться. В книге описывались простейшие техники, помогающие установить в «стае» правильную иерархию и упростить жизнь всем ее членам.
В качестве модели я использовал волчью стаю. Хотя волки во многом отличаются от домашних собак, у них схожая социальная динамика – иерархия «стаи» или семьи. Доминирующая родительская пара занимает верхнюю позицию и регулирует все происходящее на нижних ступенях: охоту, спаривание, привилегии, миграции и прочие стороны волчьей жизни. Здесь нет демократии и процедуры голосования, все решают двое старших, обладающих достаточным опытом и силой характера, чтобы держать стаю – примерно так же, как талантливый военачальник сохраняет свою армию. Без такого осознанного контроля для стаи невозможна успешная охота.
— А что, если сфотографировать для обложки Лу с волком? — предложила Нэнси Баер.
— Было бы хорошо, но сложно, — возразил я. Собаки плохо уживаются с волками, если только они не росли вместе.
— А как насчет волков Энн?
— Об этом я и думаю.
Так начался недолгий танец Лу с волками.
— Попробовать можно, но не обещаю, — сказала мне Энн. — Лу – зрелый пес, сильный, умный, доминантный, а они еще совсем юные. Но это волки, они способны одним укусом перегрызть ему глотку, если захотят.
— Кто из них скорее мог бы его принять? — спросил я. Мне нравилась мысль о том, чтобы Лу подружился с волчонком. Ему до сих пор без труда удавалось справляться с мастифами, овчарками и другими крупными псами. Но Энн была права: сейчас мы имели дело с волками. Они сильнее, умнее и не имеют ничего общего с домашними собаками, которых Лу видел до сих пор… по крайней мере, с того дня, как стал жить со мной. Если мы сделаем что-то не так, он может погибнуть.
— Я бы сказала, Тимбер, конечно. Он ласковый как ягненок с моей Принцессой. — Принцесса была помесью овчарки и хаски. — Она его выкормила, а теперь помыкает им, как хочет. Такие смешные.
— Тогда для Лу есть надежда.
— Принцессу Тимбер знал с детства, но сейчас ему почти год. Он почти завершил процесс социализации.
— А раньше тебе такое делать доводилось?
— Если честно, то нет. Но если такое вообще возможно, то у Лу должно получиться.
Мы с Нэнси хотели сделать фотографию для обложки книги, где мы с ней сидели бы посередине, с волком с одной стороны и с собакой с другой, и тем самым показать хозяевам, что приемы, которые сработали для волков, помогут и их псам. Если сделать все правильно, это была бы потрясающая обложка. Но если допустить ошибку – это могло стоить жизни Лу.
Никки приехала со мной посмотреть на волков и их новый дом. Энн возилась с приготовлением еды для пятнадцати собак, двух лисиц и трех волчат. Пятнадцать домашних кошек еще ждали своей очереди.
— Вытащи трех кур из морозилки, — попросила она на ходу.
— Отличные резиновые сапоги, — отметил я. На ней были теплые штаны, перчатки и вязаная шапка. Она выглядела как коренной житель Аляски.
— Погода портится. Ты зря так нарядно оделась, — сказала Энн Никки, на которой были новые джинсы и свитер.
— Для этого и нужна стиральная машина. — Никки помогла мне притащить поддон с курами.
Полторы дюжины собак урчали и рычали, как гоночные машины, готовые к старту. Здесь было очень шумно и суетно, псы прыгали на сетку загона, крутились на месте, царапали стенки когтями, перелаивались между собой о том, кто первый в очереди за едой. Но порядок здесь устанавливала Энн, раньше всех еду получали самые статусные собаки, и первой среди них – Принцесса, которая управлялась не только с другими собаками, но и с волками.
— Пойдем, покормим волчат.
Здесь был Тимбер, самый дружелюбный к собакам, Куони, доминантная снежно-белая самка, и Тундра, подчиненный самец. Каждый из них уминал по целой курице на завтрак и на обед. Помимо пищевых добавок и всяческих лакомств, дважды в день они ели… да, как волки, другого слова не подберешь.
Энн несла в большом стальном ведре трех общипанных кур, а мы с Никки шли сзади.
— Не подходите близко. Они не любят чужих. Я сперва зайду их покормить, а вы пока не шумите.
Она заперла за собой калитку и двинулась в глубь леса, где росли ели, осины и клены. Тяжелое ведро оттягивало ей руку, резиновые сапоги поскрипывали при каждом шаге, на землю падали первые пожелтевшие листья.
Вскоре она скрылась из виду, но мы услышали ее пронзительный свист. Среди деревьев мелькнула серая тень и исчезла за большим кедром, где стояла Энн. Потом скользнуло что-то белое, и опять прозмеилось серое. Они повизгивали в предвкушении еды.
Энн повела их обратно к воротам, где стояли мы с Никки. Волки были крупнее, чем я думал, рослые, как доги, мохнатые, с красивыми дикими мордами и непривычной грацией движений. Каждый их шаг дышал дикой природной силой, они передвигались совершенно беззвучно, но не могли сдержать своего возбуждения от запаха пищи. Никакие чужаки за оградой не могли их отвлечь от предвкушения свежего мяса, крови и костей.
Энн бросила каждому из них по курице, достаточно далеко друг от друга, чтобы они не подрались. Ухватив каждый свою порцию, они устремились прочь, и вскоре послышался хруст и жадное чавканье. На то, чтобы полностью разделаться с курицей, у каждого ушло всего пару минут, и не осталось ни единого кусочка, они слизали с земли даже кровь.
Энн вернулась к нам.
— Я всегда стараюсь кормить их при гостях. Им это не нравится, но они понимают, что люди приносят пищу.
— Вот и Никки мне то же самое говорит.
— Ха-ха. — Она засмеялась и толкнула меня локтем в бок.
— Стойте тихо, и, может быть, они еще вернутся. Не делайте резких движений.
Куони подошла первой, ее белоснежная шерсть была розоватой от крови. Она быстро прошлась перед нами, опасливо косясь в сторону ограды, затем вернулась, чтобы Энн ее погладила. После этого вышел Тимбер, он был крупнее Куони, с классическим черно-серо-белым волчьим окрасом. Он потыкал Энн носом, потягиваясь, как кот: ему нравилось, что его гладят. Он сунул нос в пустое ведро в надежде отыскать там еще еды, но удовольствовался лишь капельками натекшей крови.
Тундра пару раз пробежался среди деревьев шагах в двадцати, но так и не набрался смелости подойти ближе.
— Хорошее начало, — заметила Энн. Пятнадцать собак в загоне заливались лаем, недоумевая, почему волкам дают мясо, а им только сухой корм. — В следующий раз можно будет зайти внутрь.
— Ты уверена? — спросил я.
— Понесешь ведро, потом их покормишь.
— А когда можно будет привести Лу?
— Терпение. — Волки скрылись в лесу, но мы все еще ощущали их запах. — Твои собачьи приемы тут не сработают. Давай сделаем все, как положено, ради Лу.
Энн шла по лесу с Тимбером, самый крупный из волков бежал перед ней, натягивая тяжелую стальную цепь, заменявшую ему поводок. Он был великолепен и обладал тем самым знаменитым «волчьим взглядом», который, казалось, пронзает насквозь. Малышка Принцесса трусила впереди, нюхая деревья и помечая их, как кобель. Куони и Тундра следовали за нами в отдалении, опасаясь меня и Лу.
— Сегодня мы их просто поводим вместе. Никакого взаимодействия, и помни главное: в глаза не смотреть, Лу с поводка не спускать.
— Понял.
Я не привык беспокоиться о безопасности Лу. Но Энн была права: любой волк мог без труда прикончить его, а втроем они порвали бы Лу на мелкие клочья. Это было отрезвляюще: как увидеть боксера в весе пера на одном ринге с Майком Тайсоном.
Лу был на взводе. Он понимал, что происходит нечто необычное. Я пытался понять, какие выводы он для себя делает. «Собаки, но не собаки», — наверное думал он. Совершенно особый запах, резкий и дикий, как целая сотня собак в одном флаконе. Так пахнет зимний лес ночью, когда на охоту выходят настоящие хищники. Дикие псы, более дикие, чем те, кого Лу видел до сих пор, даже более дикие, чем койоты на его родных холмах Мендосино. Нет, это не собаки.
На следующий раз мы оставили Принцессу дома. С нами были только Лу и Тимбер, двое других волков опять следовали за нами. Энн держала Тимбера на цепи.
— Уверен, что ты этого хочешь?
— Он справится.
— Тогда спускай его с поводка.
Энн была очень сильной, но сейчас я был готов в любой момент перехватить у нее цепь, чтобы не позволить волку причинить вред моей собаке. Однако оказалось, что все опасения были излишни.
Лу потрусил прямиком к Тимберу, я затаил дыхание. Они поздоровались как собаки, носом к заду, обнюхали друг друга, Лу вдумчиво поглощал новые запахи, Тимбер делал все то же самое, и его нос мог сказать ему гораздо больше. Это был нос истинного хищника, лучшего на земле. Потом они устроили соревнование: кто выше поставит метку, потом слегка повыступали друг перед другом, но тут Лу быстро сообразил, что волк не только на тридцать фунтов тяжелее, но и ведет себя как-то не по-собачьи.
Если собака чего-то не понимает, она боится либо бросает этому вызов, и Лу, видя в Тимбере здоровенного, но еще не слишком уверенного в себе подростка, со всей присущей ему отвагой и опытом схватил волка за шкирку и повалил наземь.
— Мамочки, — только и мог выдохнуть я, гадая, что будет дальше.
— Нормально, Принцесса тоже так делает. Долго он так не продержится, но сейчас это в плюс.
Среди волков, как и среди собак, все решает не размер, а внутренняя сила и уверенность. В свои шесть лет Лу играл в эту игру достаточно часто, и сейчас он с самым невозмутимым видом начал вести себя с Тимбером как альфа-самец. Тот был еще юным волком и не знал всех тонкостей, зато видел, что к Лу с уважением относятся и Энн, и Принцесса. Он поддался на браваду Лу.
Зато не поддался я: мы с Лу были знакомы слишком давно. Я видел, как он нервничает на самом деле. Он понимал, что этот хищник слишком опасен. Он завалил Тимбера несколько раз, полаял и порычал на него, потом перестал обращать внимание, изображая высокомерного и недоступного вожака. Но в душе ему было страшно, возможно, впервые в жизни.
Мы с Энн понимали, что такое равновесие не продлится долго. Тимбер уступит Лу еще пару раз, но потом он бросит ему вызов всерьез. Поэтому мы поспешили связаться с Лоном Мэнсоном, фотографом, с которым Энн работала постоянно. Он был профессионалом и отлично умел работать с животными.
— Если это для книжной обложки, то снимать придется у меня в студии.
— Речь идет о Тимбере, Лон. — Я представил, как мы с Энн везем взрослого волка через весь Сиэтл. В моем воображении это больше всего напоминало кровавый фильм ужасов.
— В лесу не получится. Там нет ни задника, ни освещения. Нет, только тут, никаких вариантов.
— А можем мы договориться на утро воскресенья? — предложил я. Это было самое тихое время.
— Да хоть в новогоднюю ночь, если издатель заплатит.
Мы всё спланировали. Нэнси Баер, Энн и я олжны были доставить Лу, Принцессу, еще пару собак на всякий случай и взрослого серого волка в студию Дона в самом центре Сиэтла для фотосъемки обложки книги «Вожак стаи». Мы думали, все или пройдет как по маслу, или в понедельник о нас напишут все газеты.
Благодаря Тимберу получился третий вариант.
Когда мы в последний раз сводили их с Лу, все шло хорошо. Волк начал расслабляться, он даже стал играть с Лу и вел себя как младший брат, который пока не понял, насколько он крупный и сильный на самом деле. Он все еще был уверен, что старший способен одолеть его в любой драке.
Пару раз Лу прихватывал Тимбера за холку, потом удалился на холмик, чтобы помочиться. Тимбер пошел следом и, вместо того чтобы пометить то же самое место, играючи подтолкнул носом Лу под зад, когда тот стоял на трех лапах. Бедолага Лу скатился по склону холма, как мальчишка в бочке.
— Ой-ой, — прокомментировала Энн, — дело плохо.
Над головой у Тимбера зажглась лампочка. «Черт возьми, да он же слабак!» – должно быть, подумал он.
Лу взбежал по склону холма, чтобы взгреть Тимбера как следует, но к тому моменту волк уже принял решение, и когда Лу попытался на него «наехать», Тимбер стал прыгать вокруг, вызывая его на бой.
— Хватит, — сказала Энн, оттаскивая Тимбера за цепь. — Забери Лу в машину. Тимбер его раскусил.
В считаные мгновения Лу из старшего брата и приятеля превратился для Тимбера в забаву для клыков. Задержись мы хоть на минуту, он оставил бы от Лу мокрое место.
Волк – это не овчарка и не ретривер. Это хищник, и он всегда таким будет. Он не станет играть в «друга семьи», как это принято вот уже двадцать тысяч лет у людей и собак. Волки на такое попросту неспособны, на то они и волки.
Лу был хищником по воспитанию, а Тимбер по крови, и в тот последний день это сказалось. Лу получил свой танец с волками и выжил. И осознал – как однажды приходится понять каждому из нас, — что всегда найдется кто-то круче и сильнее. Кто-то, кто ждет нас на том берегу…
Мы отменили фотосессию Лу с Тимбером вместе, но все же доставили Тимбера в студию Дона в то воскресенье и получили превосходные снимки Тимбера в одиночестве, со мной и с Нэнси, а также с его обожаемой Принцессой. Идти по центру города с волком на цепи, мимо церковных прихожан, немецких туристов и сонных бомжей – это было незабываемо.
Чуть позже, на той же неделе, мы сфотографировали отдельно Лу и еще нескольких собак Нэнси Баер. Нам хотелось сделать фотомонтаж с собаками и волком вместе. Однако когда мы показали вариант обложки в издательстве, там решили не показывать Тимбера, чтобы не создавать у читателей впечатление, будто держать волка дома – это хорошая идея. Поэтому на обложке оказались я, Нэнси, Лу и еще две собаки. Я часто смотрю на его улыбающуюся морду на этих снимках и вспоминаю, как в процессе съемок он чуть не превратился в мясной фарш.
14
Дикарь
Ценность Лу как инструктора заключалась в его способности передавать другим собакам навыки, которые он освоил в детстве, пока жил среди дикой природы. То, что знал и умел Лу, было более реальным для них, чем все то, чему я пытался их обучить.
Конечно, несмотря на все таланты Лу, он не был хищником, как Тимбер. Но другим собакам, куда более домашним, он мог казаться именно таким. И Джонни оказался собакой, более всех прочих нуждавшейся в порции «справедливости по-волчьи». Очаровательный, как персонаж из мультфильма, он отличался чудовищно скверным характером, кусачий, как кобра, готовый броситься на любого, кто посмеет покуситься на его миску, игрушки, лапы или что угодно еще, что он считал своим. Этот метис терьера безраздельно царствовал в доме матери-одиночки, где его никто не смел сдвинуть с избранного кресла или подушки, не мог вычесывать и даже подойти к нему решался только если Джонни это допускал. Хуже того, он покусал трехлетнюю дочь этой женщины, которая несмотря ни на что любила Джонни всем сердцем. Укуси он мать, у него еще был бы шанс, но он обидел ребенка, и это был смертный приговор.
Я присутствовал при их разговоре с Колин. Мама держала Джонни на поводке с таким видом, словно была готова в любой момент его на нем подвесить. Девочка играла в уголке с собачьими игрушками, Джонни пристально наблюдал за ней.
— Когда мы его взяли, он был такой хорошенький, — рассказывала женщина, глядя, как песик обнюхивает ковер. — Он каждую ночь спал с Дженни. Они были не разлей вода. Я была так рада, что они подружились, что она не чувствует себя одинокой… Вы же понимаете, развод.
— Когда он начал кусаться? — спросила Колин, забирая поводок. Джонни старательно избегал смотреть нам в глаза, в его мире нас не существовало. Пока что.
— Месяца три назад. Дженни подошла его погладить, когда он ел, он тяпнул ее за руку, а потом снова стал есть как ни в чем не бывало.
— И как сильно он ее покусал? — уточнил я. Джонни принялся обнюхивать мою ногу. «Только попробуй на нее помочиться и окажешься первым терьером в космосе», — мысленно пригрозил я ему.
— Шесть швов.
— А потом? — спросила Колин и начала водить Джонни по комнате. В отношениях с собаками она была настоящим телепатом: мысли и чувства этих созданий она понимала лучше них самих.
— Потом он укусил ее за лицо. Иди сюда, зайка. — У Дженни были золотистые кудряшки до плеч. Мама откинула ей волосы и показала нам свежий шрам на щеке. — Три шва. Мы ходили к пластическому хирургу, но он сказал, что надо подождать.
— Что стало причиной?
— Она поцеловала его в нос, — ответила мама, и глаза ее наполнились слезами.
Колин нагнулась и потрогала Джонни за спину. Он попытался ее укусить, она тут же отпрянула и натянула поводок.
— Нельзя. — И повела дальше по комнате. — Он не чувствует страха. Просто считает себя повелителем вселенной, — заключила Колин, возвращая поволок хозяйке. — По его меркам, когда он укусил Джонни, он учил ее не трогать его вещи и не вторгаться в «личную зону» без разрешения. Он укусит любого, кто попытается отнять у него игрушку, взять миску, почистить ему зубы, обрезать когти – все, что он сочтет унизительным или неприятным для своего положения.
— То есть он не сошел с ума? И не напуган?
— Конечно нет. — Колин посмотрела на меня. — Такое повеление у собак часто бывает вызвано страхом или психической нестабильностью, но не в этом случае. Он отлично владеет собой. Джонни просто делает то, что делала бы любая другая собака, будь у нее такая возможность.
— Что?
— Берет власть в свои лапы. Наводит в стае дисциплину.
Колин подозвала Дженни к себе. Та подошла с некоторой опаской.
— Дженни, ты любишь Джонни?
— Да.
— А он тебя?
— Да, — ответила девочка, глядя на мать.
— А теперь я хочу, чтобы ты сказала мне правду, ладно?
— Хорошо.
— Джонни тебя кусал за последнее время?
Она посмотрела на Джонни с грустной улыбкой, потом вновь подняла глаза на Колин и насупилась.
— Нет, сегодня не кусал!
Мы взяли Джонни на месячный курс дрессировки с проживанием. Мать ясно дала понять, что не потерпит больше никаких укусов, и если Джонни еще хоть раз тявкнет на ее дочь, его ждет усыпление. Любовь матери к дочери всегда сильнее, чем любовь дочери к пакостному кусачему псу Джонни заведомо был проигравшим.
Они оставили его у нас и уехали.
— Будешь основным инструктором, — сказала Колин, вручая мне поволок. — Непростая задача.
Это была отсрочка приговора, и я мог надеяться только на то, что мой черно-подпалый помощник сумеет вбить в упрямую голову терьера хоть немного здравого смысла.
Больше всего Джонни напоминал мышеловку. На любое действие он отвечал зубами. Расчесать? Только сунься, и я тебя покусаю. Убрать миску? А давай я тебя лучше укушу. Погладить неожиданно? Карается укусом. Единственное, что могло спасти человека, — это задаривать Джонни вкусняшками и простираться перед ним, как перед божеством. В любом другом случае все конфликты он решал клыками.
Он поступал так не из страха и не потому, что у него была тяжелая жизнь. Напротив: Джонни первый год своей жизни провел как король. У него было вдосталь уверенности в себе, он не знал никаких тягот и лишений, изначально это был доминантный кобель, которого избаловали мать и дочь, не сумевшие ничему его научить, и теперь он вырос и превратился в капризного недотрогу с очень острыми зубами.
Однако теперь для него наступил новый этап. Джонни, конечно, был настоящей маленькой барракудой, но я не сомневался, что правильное воспитание приведет его в чувство, и лучший возможный наставник терпеливо ожидал своего последнего воспитанника в академии. Жизнь Джонни поменялась радикальным образом по вине отважной дворняги по имени Лу.
Джонни сразу мне понравился, сам не знаю почему. Он был похож на взъерошенного медвежонка, злющий, как росомаха, и одновременно очень трогательный. Меня забавляла его агрессивность.
— Поганец, — охарактеризовала его Трейси.
— Точно, — согласился я.
— И чем он тебе так полюбился?
— В нем чувствуется задор, и он смешной, когда не кусается.
— Опять ты слишком лично все воспринимаешь. — Она постучала пальцем мне по лбу. Я часто западал на самых разных собак типа Джонни, Бранки или Соло, в которых мне виделось нечто особенное, помимо агрессии и стремления к человекоубийству. Я был убежден, что дурные манеры можно счистить, как шелуху, и тогда обнажится истинная натура. Впрочем, должен признать, что зачастую, даже когда мне это удавалось, плод под шелухой оказывался горек, как луковица.
— Он сообразительный и забавный.
— То есть похож на тебя?