Собака, которая спустилась с холма. Незабываемая история Лу, лучшего друга и героя Дьюно Стив
— Вроде того.
С Джонни занимались все наши тренеры. Никакого снисхождения к укусам, минимум независимости, внимание – только когда он это заслужит. К счастью, он любил поесть, поэтому основы обучения дались легко. Но я был основным инструктором, а значит, я должен был его расчесывать, стричь когти, чистить уши – все, что Джонни так не любил.
На второй лень я решил не продолжать бессмысленный конфликт и позволить Лу сказать свое веское слово. Пусть он будет плохим полицейским, а я хорошим. Я заранее предвкушал их знакомство.
Я привел Джонни в пустой класс и спустил с поводка. Он в первый раз за двое суток оказался на свободе и тут же принялся носиться, как хорек, обнюхивая и пробуя на зуб каждую игрушку и предмет. Потом он внезапно застыл на полушаге и уставился вверх, на мостик для аджилити.
Лу посмотрел на терьера сверху вниз и зевнул, словно бы говоря: «И где ты их только таких берешь?» В свои шесть лет он применял все те же прежние приемы, но с еще большей грацией и уверенностью в себе. За эти годы он научился отлично понимать других собак и знал, чего от них ждать, оценивая размер, манеру поведения, породу. Запах, я полагаю, тоже говорил ему очень много о настроениях и намерении собаки. И с мелкими агрессивными экземплярами он привык вести себя просто: быстро ставил их на место, демонстрируя силу и ловкость, запугивал – а потом отступал и ждал, пока этот бандит сам приползет целовать ему хвост.
Джонни подскочил и залаял на Лу. Тот спрыгнул с мостика, грациозный, как пантера, и небрежно двинулся навстречу Джонни по глупости попытался напасть, и Лу зарычал, поднялся на задние лапы, а потом прыгнул и прижал маленького дебошира к полу, прихватив за шею мощными челюстями. Это было чисто физическое воздействие: Джонни тут же осознал, что его блеф не сработал и что он полностью во власти Лу. Тот еще порычал, потом слегка сместился, когда Джонни попытался вырваться.
— Жди, — велел я Лу. Он посмотрел на меня невозмутимо и слегка снисходительно, по-прежнему не разжимая челюстей. «Шах и мат, братишка». Лу отлично сыграл свою роль, терьеру ничего не оставалось, кроме как сдаться. Лу слегка усилил нажим, и Джонни заверещал, точно крысенок. Лу его еще немного подержал, встряхнул и наконец отпустил.
Джонни стремглав метнулся ко мне, цокая отросшими когтями по полу. Я подхватил его за загривок и под брюшко и поднял, крепко сжимая в руках.
— Это Лу. Он пощады не знает. Укусишь меня – он укусит тебя.
Джонни смотрел на меня из-под прикрытых век, розовый язычок свисал набок, никакой бравады больше не ощущалось. Я опустил его наземь. Когда Лу подошел, Джонни попытался укрыться за мной, но от Лу было не спрятаться, он обошел меня и потрусил следом за маленьким кусакой, который в конечном итоге плюхнулся перед ним на живот. Лу понюхал, полизал его, потом вернулся ко мне и сел, ожидая печенья.
— Ар-ру-а.
— Да, ты молодец. Очень хорошо.
С этого дня Джонни больше не пытался кусать ни меня, ни Лу, если не считать того дня, когда я стал стричь ему когти. Но я не стал с ним воевать, а просто привел Лу. И когда Джонни щелкнул зубами, тот прижал его к полу и вытряс всю дурь: «Укусишь его – будешь иметь дело со мной!»
Сказать по правде, мне это было лестно.
Шеф оказался у нас почти одновременно с Джонни. Четырехлетний длинношерстный колли, он был копией Лэсси из знаменитого фильма, очень добрым, умным и спокойным. Он смотрел на человека, внимательно изучал, ходил рядом, как лучший друг. Он был большим, благородным и сразу полюбил нас с Лу. Замечательный пес. Я без труда мог представить, как он вечерами читает сказки целому выводку сонных щенков.
Шеф был первым псом, которого я мог бы поставить вровень с Лу по харизме. Крупные собаки обладают ощутимым магнетизмом, силой характера – как самые знаменитые голливудские актеры. Когда они заходят в комнату, это ощущается сразу же, вы сразу видите, что этот пес – совершенство, без пороков и недостатков. И Шеф был именно таким.
Сперва его прислали к нам для дополнительного обучения, но вскорости хозяева объявили, что хотят его отдать: они были пожилыми людьми, и у них не хватало сил на такую собаку. В ожидании новых владельцев он остался в академии, и я старался проводить с ним все свободное время.
Шеф вызывал у людей и собак симпатию, в нем ощущалось благородство и доброта. Всякий раз, когда мы с Лу выводили его на прогулку, по возвращении мы чувствовали себя гораздо более умиротворенными и отдохнувшими, чем до того. Я очень хотел взять его себе и не видел никаких причин отказаться от этого плана.
А потом причина появилась.
— Джонни сегодня усыпят, — сообщила мне Колин.
— Почему? Он ведь стал вести себя куда лучше.
— С нами – да. Но хозяйка решила, что не хочет его забирать. Сам понимаешь, когда пес обидел твоего ребенка, о его благе ты будешь думать в последнюю очередь. У нее было время подумать, и она разлюбила его окончательно.
— Может, отдать его?
— Кому? У неопытного владельца он опять начнет кусаться. Мы оба это знаем: Джонни до конца жизни теперь должен ходить в форме и отдавать честь, иначе ему труба. А она этим заниматься не хочет и не станет, и никто другой не станет тоже.
— Может, ты его возьмешь?
— Мне он не нравится, Стив.
— Но ведь он может исправиться в хороших руках.
— Ты слишком мягкосердечный. Она все решила, Стив.
Она была права. Никто не стал бы брать собаку с пометкой: «Гарантирует серьезные раны и визиты к пластическому хирургу». Я ненавидел себя за то, что собирался сейчас сказать:
— Что, если я возьму его на две недели? — При этом я думал о Шефе, о том, какой он замечательный, в тысячу раз лучше Джонни, лучше во всех отношениях, второй в моей жизни пес, которого я так полюбил.
— Зачем?
— Если он у нас приживется, я его оставлю. Если нет – сдадим палачу.
— Я думала, ты хочешь взять Шефа?
— Хочу. Но Шеф и без меня найдет хороший дом. а Джонни – нет.
— Может, оно и к лучшему?
— Он не безнадежен. Лу за ним проследит. Я люблю Шефа, но мне кажется, Джонни не заслуживает смерти.
— Даже не знаю, обнять тебя или отшлепать.
— Можно и то, и другое.
Так начался странный эксперимент под названием Джонни. Последний пес, спасенный Лу в академии. Я взял его вместо Шефа, чудесного Шефа, и до сих пор горюю об этом. Он нашел себе новый дом за несколько дней до того, как испытательный срок Джонни подошел к концу. Две недели он провел у нас с Лу и никого не покусал, две недели Лу смотрел на меня с немым вопросом: «Когда наконец эта тупая белка денется отсюда?»
Он никуда не делся. Он остался, и если не считать единственного случая, когда он попытался позадирать младшего сына Никки, Джонни вел себя идеально до конца своих дней, даже не зная о том, какую жертву мы с Лу принесли, чтобы спасти его от иглы.
Шефа я больше никогда не видел.
Вздорный маленький наследный принц, любивший кусать маленьких девочек, никак не мог понять, что он делает посреди темного леса со мной, Лу и дюжиной койотов, тявкающих в ночи.
— Не волнуйся, Джонни, койоты тебя не съедят. С нами Лу, — заверил я его. Мы втроем уютно устроились в палатке на Красном пике. Койоты переговаривались с виргинским филином где-то вдалеке, ветер трепал полог палатки. Через несколько лет эти слова будут звучать пророчески, хотя и не для Джонни, упокой его душу, но для Лу.
Лу любил Красный пик. Стоило выпустить его наружу, и он принимался радостно бегать кругами, как заправский турист, разнюхивая, оставляя метки, царапая когтями землю, чтобы вновь освоиться на том месте, куда приезжал уже много раз, учуять запах старых костищ и вытащить из углей палочки, на которых жарили мясо.
Три коровы забрели на соседнюю лужайку и принялись там пастись. Они часто сюда забредали, уж не знаю почему. Лу знал, что они недолюбливают собак, поэтому держался в стороне. Он слушал, как они мычат, трясут головами, чтобы отогнать мух, перемалывают траву. Ему нравилось принюхиваться к ним с безопасного расстояния; возможно, он сожалел, что здесь нет волков Энн – вот с кем они бы поохотились вдосталь.
Джонни не разделял любви Лу к дикой природе. Он был избалованным маменькиным сынком, для которого самое сложное в любом выходе наружу было решить, на какой кустик помочиться. Глядя на Лу, Джонни осознавал, как мало он знает о реальном мире, огромном и непонятном. Его прежняя жизнь – комната маленькой девочки, где сладко пахло конфетами и игрушками, — закончилась навсегда. Наверное, теперь ему это казалось забытым сном.
После похода в лес он еще больше зауважал Лу. Это чувствовалось по тому, как он ходил хвостиком за старшим братом, как отважно пытался преодолеть любые препятствия – перепрыгнуть глубокую яму или перелезть через ствол поваленного дерева, — лишь бы не отстать от Лу.
Я никогда с ним не нянчился. Я предоставлял ему возможность разобраться во всем самому, с помощью нового кумира. Джонни, считавший себя раньше пупом земли, наконец встретил пса, который действительно был лучшим из лучших, с большим сердцем и всегда готовый к приключениям.
Чудеса случаются, по крайней мере, так было для меня и для Джонни. Возможно, у нас с ним было больше общего, чем могло бы показаться.
Шефу понравилось бы на Красном пике. У них с Лу было бы тут свое телешоу, с рекламой собачьих товаров. Шеф… такое замечательное имя для собаки!
Лу повел нас по крутой тропе наверх к дозорной башне и, перескакивая с камня на камень, добрался до подножия лестницы. По крутым ступенькам он вскарабкался почти как человек, потом оглянулся на Джонни, который испуганно жался к моим ногам.
— Р-р.
— Сомневаюсь, что он рискнет, Лу, — сказал я. Джонни сумел бы запрыгнуть со ступеньки на ступеньку, но между ними были большие промежутки, и он мог упасть. Он кружил на месте, скулил и царапал лапой низ лестницы, но ему явно не хватало духу.
— Буф!
— Не надо, Лу, он еще не готов.
Я подхватил Джонни на руки и поднялся вместе с ним к Лу, ожидавшему нас у люка, ведущего внутрь. Джонни принялся лизать Лу в нос, пока тот царапал тяжелую крышку.
— Осторожно, — я открыл люк, гадая, смогу ли я научить Лу делать это самостоятельно. Он мог бы действовать передними лапами, используя задние для упора… но тяжелая крышка может ударить его по голове, и как этому помешать? Может, если бы он распахнул ее до конца? Или лучше просочиться в приоткрывшийся лаз?.. Я думаю, если бы у меня было время, я научил бы Лу играть на пианино.
Лу запрыгнул в дом и заплясал на деревянном полу, вынюхивая мышиные следы и крошки, оставленные другими туристами. Я открыл бутылку с водой и налил немного в блюдце, которое захватил для собак. Лу стал лакать первым, Джонни терпеливо ждал своей очереди.
— Он разрешит тебе пить вместе с ним, не бойся, — сказал я, но он все равно предпочел подождать. Лу выпил всю воду, и я налил еще. Джонни принялся лакать, как котенок.
— Повзрослей уже, приятель.
Он посмотрел на меня, затем вновь принялся лакать. Лу сидел посреди комнаты и смотрел на горы. Ему опять хотелось путешествий и приключений.
— На что ты готов за печенье? — Я показал ему большой вкусный кругляш.
— Ар-ру-а! — Он тут же вышел из транса.
— Нет, этого мало.
Он два раза покрутился на месте, потом поднял лапу над головой так высоко, точно пытался дотянуться до крыши.
— Молодец. — Я разломил печенье и бросил ему половину. Он поймал угощение и устроился с ним в пыльном углу, аккуратно зажав его в лапах.
— Ну, а ты? — повернулся я к Джонни. — Что ты мне покажешь? Никаких бесплатных завтраков не будет, ты понял, метелка для пыли? Дай лапу.
Я научил его этой команде вскоре после того, как решил взять его, а не Шефа. Но он делал это очень странно, выбрасывая лапу вперед, почти как в нацистском приветствии. Это было неловко, но отчасти соответствовало имиджу.
— Молодец, Джон. — Я бросил ему вторую половинку печенья. Оно ударило его по носу и упало под ноги. Он чихнул, потом схватил лакомство и устроился рядом с Лу.
В тот вечер в палатке, под песни койотов и филинов и шум ветра, треплющего полог, Джонни устроился спать, прижавшись к Лу всем телом и уложив свою крысиную мордочку тому под нос. Лу посмотрел на него, затем перевел на меня обреченный взгляд.
— Добро пожаловать в мой мир, приятель.
Лу вздохнул. Джонни лизнул его в ухо.
Получая аванс за три книги и небольшой доход от частных занятий с собаками, я мог себе позволить не беспокоиться о деньгах. У нас с Лу и Джонни установилась приятная для всех троих рутина: поутру мы отправлялись на прогулку или на пробежку в парке, потом я усаживался в кафе и какое-то время писал от руки. Вернувшись домой, я занимался с Джонни, который все усваивал гораздо медленнее, чем Лу. Я мог оставлять их дома, но только вдвоем. Если Лу не было рядом, Джонни принимался грызть вещи и царапать когтями дверь. Так Лу пришлось стать его нянькой.
Вечером мы отправлялись в гости к Никки, или она с мальчиками приходила к нам. Поскольку у меня имелся бассейн и джакузи, то у нас мы собирались чаще. Единственный раз Джонни попытался куснуть Джека, но Никки показала ему, где раки зимуют. Она выросла на ферме и привыкла не миндальничать с собаками. Наблюдать за ней было одно удовольствие. Мы с Лу только улыбались.
— Еще раз обидишь моего мальчика, я тебя налысо обрею и засуну в хот-дог, — пригрозила она хулигану, взяв его за брыли и встряхивая как следует. Как только его агрессию пресекали, Джонни тут же делался послушным, как овечка, и никогда больше такого не повторял. По крайней мере, с этим человеком.
Вечерами я работал за компьютером. Записывал все, что днем написал от руки, редактировал, улучшал. Лу обычно заглядывал ко мне в районе часа ночи, удивленный, почему я до сих пор не ложусь. Ему хотелось заползти под кровать на привычное место, но он никогда не шел туда без меня. Сейчас, когда ему шел уже девятый год, этот парень стал заправским соней.
Мне позвонили из незнакомого издательства, по рекомендации друзей.
— Мне сказали, что вы умеете работать быстро, — сказала редактор. Суля по звуку, я был у нее на громкой связи, то есть на том конце провода шло совещание. Очередной кризис в стране книг.
— Зависит от темы.
— Можете написать руководство для начинающих владельцев кошек?
За эти годы я многое узнал о кошках от Энн и даже начал помогать хозяевам с проблемными животными. Заботиться о кошках было проще, чем о собаках, но вот исправлять нежелательное поведение – намного сложнее.
— Без проблем. — Я готов был написать справочник по квантовой физике, если бы за это хорошо заплатили. — В какие сроки?
Наступило молчание.
— Три месяца.
Я засмеялся, а потом понял, что они это серьезно.
— Буклет?
— Боюсь, что нет. Это должно быть полноценное руководство, не меньше ста тысяч слов.
— Что?
— Автор, с которым у нас был договор, только что сообщил, что рукописи не будет. Мы подозреваем, что он ее и не начинал.
— А книга уже стоит у вас в плане?
— Она нужна нам через три месяца. Возьметесь?
Восемьдесят девять дней спустя я предоставил им рукопись на сто двадцать девять тысяч слов в обмен на пятизначный гонорар. Следующий месяц я провел в спинном корсете, вымачивая запястья в ледяной воде, с выключенным компьютером. Никакой писанины, никакой игры в гольф, никаких новых слов – только Никки, ее мальчики и собаки. Я стал экспертом по кошкам с острым приступом тендинита.
Он должен был умереть еще до года и встретился бы со своим создателем, великим собачьим богом, если бы не жертва, которую принес Шеф, и не наше с Лу милосердие. Это подарило ему жизнь на целых четыре года, и он прожил их счастливо, не зная забот и не обидев даже мухи. Мы с Лу присматривали за ним.
Он даже заработал немного денег уничтожением крыс, когда холодной зимой те завелись в подвале академии. По пять долларов за голову, он показал, для чего был рожден на свет – ловить грызунов и сворачивать им шею. Я оставил его в подвале на час или около того, пока сам пошел пообедать, а когда вернулся, то обнаружил пол, усеянный трупами.
Как-то раз я повел Джонни на пустую парковку за теннисным кортом, чтобы поиграть в мячик. Эту игру он любил больше всего на свете, он готов был приносить желтый мяч до изнеможения, пока держат ноги, а потом просто падал, тяжело дыша, и не мог шевельнуться, даже чтобы попить. Я подставлял ему блюдце с водой, и он лакал лежа, после чего поднимал на меня взгляд: «А теперь пойдем домой!» Мяч пробивал любые барьеры: даже если бы мяч ему швырнула красноглазая крыса, Джонни бы побежал. Он ради этого жил.
К концу игры он начал уставать, но все еще просил кидать мяч. Я сделал последний бросок, и он бросился следом, клацая когтями по асфальту.
Мяч отскочил от восьмифутовой стены и полетел вверх, Джонни прыгнул за ним без колебаний. Он был таким ловким и шустрым, что почти дотянулся, еще совсем немного – и он оказался бы на самом верху и вцепился бы зубами в ярко-желтый мяч, который он так любил…
Он не сумел. И хотя он пил воду как котенок, но упал, как собака. Побежденный силой тяжести и собственным упрямством, Джонни рухнул на асфальт с отчаянным криком. Забавный мохнатый песик, которому мы подарили три года жизни, упал.
Мяч подскочил рядом с ним. Он посмотрел так, словно если бы сейчас ему удалось дотянуться, подняться, схватить его, это бы излечило его и этот кошмар закончился, мы вернулись бы домой к Лу, чтобы немного отдохнуть, а потом опять играть с мячом, забыв обо всем, что было. Он смотрел, как мяч катится мимо, и плакал, глядя на меня со страхом, болью и непониманием.
Я кинулся к машине, схватил коврик, вернулся. Я подумал, что он, должно быть, повредил спину, поэтому я осторожно уложил его и перенес в автомобиль. По пути в клинику он внезапно ожил и стал осматриваться как ни в чем не бывало.
— Ты в порядке, приятель? — Я в изумлении стал ощупывать его лапы, спину и шею. Он посмотрел на меня с довольным видом, потом сел и высунул морду в окно. Мохнатая грива развевалась от ветра, делая его похожим на львенка.
— Р-раф! — тоненько тявкнул он, а потом заметил на сиденье свой мяч и поспешил в него вцепиться.
Я решил отвезти его домой и понаблюдать пару часов. Вероятнее всего, он просто подвернул лапу или защемил нерв.
— Ты железный пес, Джонни!
Я усадил его в переноску и оставил отдыхать до обеда. Лу подошел и стал его обнюхивать, после чего вернулся на свой наблюдательный пост к окну. Джонни немного повозился и наконец заснул до ужина.
Вечером с ним все было в порядке. Он ел, бегал кругами, дурачился на улице пока наконец не сделал свои дела.
— Поспишь сегодня в переноске, дружок. Ты упал, тебе нужен покой.
Утром, когда я проснулся, Лу уже вылез из-под кровати. Такое случалось, только если что-то было неладно или он плохо себя чувствовал. Я зашел в гостиную и обнаружил его рядом с переноской Джонни.
Тот тяжело дышал и скулил. Я открыл дверцу, он приподнялся на передних ногах и попытался вылезти, но не смог и рухнул прямо на Лу. Тот принялся вылизывать своему другу живот. Джонни было плохо.
Я поспешил ненадолго вывести Лу. На него накричал садовник. Я вернулся с ним в дом, уложил Джонни на диванную подушку и взял ключи.
— Следи за домом, Лу. Джонни заболел.
В янтарных глазах Лу читалось недоумение: что случилось и почему я несу Джонни на подушке?
— Он выбил себе как минимум один диск в поясничном отделе, — сказал ветеринар. — Нижняя часть туловища утратила чувствительность. Смотрите. — Он показал, что Джонни не может стоять и разгибать лапы.
— Он парализован?
— Боюсь, что да. Видите, он не ощущает боли в спине, даже когда я задеваю его достаточно сильно.
Джонни смотрел на меня. Он дышал с трудом, розовый кошачий язычок вывалился из пасти.
— Что мы можем сделать?
— Я могу сделать снимки, чтобы подтвердить диагноз, но это будет очень дорого и на данном этапе излишне. Если бы вы сразу доставили его к ветеринарному нейрохирургу, возможно, удалось бы сделать операцию и снизить давление на позвоночник. Но боюсь, что сейчас повреждения уже неизлечимы.
— А лекарства?
— Слишком поздно.
— Он ощущает боль?
— Да, хотя я дал ему обезболивающее. Но он парализован и страдает.
— Ему всего четыре года.
— Я знаю, Стив.
Я начал расхаживать по комнате. Я этого не хотел. Я хотел домой. Я хотел проснуться. Я хотел его спасти.
Как-то раз мне пришлось убить птенца сойки, которого подрал какой-то хищник. Мы гуляли с Лу по лесу, он нашел птицу в куче листвы. Она широко отрывала клюв, прося воздуха, пищи, милосердия. Она дрожала от боли у меня в руке. Я сжалился нал ней и завершил ее жизненный путь. Это все, чем я мог ей помочь.
— Ничего не поделаешь, — сказал я.
— Мы должны помочь ему.
— Я знаю, доктор.
В фильме «Лоуренс Аравийский» Лоуренс возвращается, чтобы спасти Гасима, бедуина, который свалился с верблюда и заблудился в пустыне. Все остальные списали его со счета и сочли мертвым.
— Так ему на роду написано, — сказал другой бедуин.
— Ничего не написано! — воскликнул на это Лоуренс, развернулся и скакал всю ночь, чтобы Гасима спасти. Он вернул его к жизни, проявив милосердие там, где все прочие отказались.
На следующей неделе Гасим убил человека из другого племени, и это могло повлечь за собой кровную месть.
— Его надо убить, — заявил вождь этого племени так спокойно, словно говорил о погоде.
Лоуренс кивнул, вытащил пистолет и выстрелил в человека, которому накануне спас жизнь…
— Стив?
— Подожди минуту, — попросил я.
— Конечно.
Я пальцами расчесал спутанную шерстку Джонни, убрал челку у него с глаз, погладил его по морде. Мне хотелось найти врача, шамана, священника. Он посмотрел на меня, словно упрашивал: «Давай пойдем домой».
— Прости меня, Джон. Я не должен был кидать мяч так сильно.
«Мне не стоило так высоко прыгать».
— Я не могу тебя вылечить. Прости, но я не могу. Я не такой всемогущий, как ты думал. Я притворялся. Но один раз я все-таки тебя спас, правда?
Он лизнул мне руку и огляделся.
— И прости, что я все время поддразнивал тебя, что ты не Шеф.
Он плохо соображал из-за действия лекарств. Я начал плакать, попытался остановить слезы, но от этого всегда становится только хуже. Вернулся ветеринар.
— Надо помочь ему сейчас.
— Хорошо. Давай ему поможем.
Я поцеловал его на прощанье и сказал ему, каким хорошим псом он был и как он стократно искупил свою вину за то, что давным-давно покусал маленькую девочку, и ему нет нужды больше беспокоиться об этом, и что Лу будет по нему скучать и позаботится о его теннисном мячике, и что я тоже, как и Лу, был счастлив, что он какое-то время жил с нами.
Потом мы его усыпили. Это все, чем мы могли ему помочь.
Через неделю Шайенн, добрейшая собака Никки, которой было тринадцать лет, упала и не смогла подняться на ноги. Ей нужна была наша помощь, и нам пришлось усыпить и ее тоже.
Я лежал на коврике и массировал Лу подушечки лап. Ему всегда это нравилось. Переноска Джонни стояла в углу, под столом, дверца была открыта, его мячик и пожеванное одеяло все еще лежали внутри. Я до сих пор ощущал его запах и знал, что Лу тоже его чувствует. Я хотел, чтобы Лу погиб героической смертью – вытаскивая меня из горящего здания, сражаясь со стаей бешеных быков или просто тихо умер во сне.
— Я не смогу это сделать с тобой.
15
Тайна ночного койота
У меня имелась ширма от солнца, линолеум, пара магнитов на холодильник и огромные деревянные ложки для салата. Я обзавелся мобильным телефоном позже всех моих друзей. Я носил вещи до тех пор, пока они не расползались в труху в барабане стиральной машины или не съеживались до лилипутских размеров. У меня был один костюм, купленный в 1993 году, и пиджак спортивного кроя с подложными плечами. Добавьте к этому тот факт, что я слегка дальтоник, и вы поймете всю степень моей неприспособленности к жизни.
И поскольку окружающее пространство никогда меня не интересовало, я оставался слеп к ядовито-зеленым столешницам в своем доме. Более того, если бы этот цвет всегда давал мне двадцать процентов скидки, я готов был перекрасить в него весь дом, машину и даже собаку.
Но когда квартплата внезапно подскочила на четверть, я во мгновение ока превратился в придирчивого стилиста и начал презирать эту отвратительную зелень. И даже Лу, не различавший цветов, как и все собаки, в знак солидарности отказался прыгать по столам.
— Ты все равно половину времени проводишь здесь, — сказала мне Никки. — Переезжай.
— А как же мальчики?
— Для них праздник каждый раз, когда ты приходишь.
— Да, но потом я ухожу домой.
— И наслаждаешься тишиной.
— Точно.
— Тут я тебе ничем помочь не смогу.
Я привык жить в одиночестве с собакой. Я много писал, у меня были свои привычки, рутина, которая мне нравилась. Лу тоже. Он любил, когда я провожу время с ним, и даже не скучал по академии.
Ему было без малого одиннадцать лет, он был еще здоров и крепок, но это был уже пенсионный возраст. Подольше поспать, подремать после обеда, понежиться на солнышке – все это ему очень нравилось. Он дольше просыпался, чаще потягивался. Резкие черты с возрастом сгладились, и сейчас Лу скорее напоминал мускулистого лабрадора. В чем-то мы с ним были похожи. Морда у него начала седеть и слегка утоньшаться, как это случается с собаками в возрасте. Мы оба потихоньку старели.
Мальчики жили у Никки каждую вторую неделю. На этот срок маленький домик в северном Сиэтле превращался в шумный сумасшедший дом. Здесь было весело.
— Решай сам, — сказала она, заталкивая охапку пропахшей потом мальчишеской одежды в стиральную машину. — Мы оба на этом сэкономим, а у Лу будет двор.
— Это пахнет какой-то гадостью.
— Сам ты пахнешь гадостью.
И я переехал.
Лу привык к новой жизни быстрее, чем я. Большой огороженный двор, где можно было бегать в свое удовольствие, симпатичный маленький домик и каждые две недели нашествие двух гиперактивных мальчишек, готовых шалить и носиться весь день напролет. Чего еще может желать собака?
Зак и Джек переехали в большую спальню на втором этаже, а их прежняя комнатка досталась мне в качестве кабинета. На неделю я становился чем-то средним между приятелем, отцом и воспитателем для сыновей Никки, что для холостяка чуть за сорок было поначалу страшнее, чем иметь дело с питбулем, страдающим от геморроя. На следующей неделе мы оставались вдвоем и с Лу; дом еще какое-то время вибрировал энергией, потом затихал. Такие американские горки продолжались месяц за месяцем, и постепенно я тоже привык.
Для Лу это был рай земной. Дети явно шли ему на пользу. Они помогали ему не поддаваться старости. Лу был готов играть с Заком и Джеком, выполнять их команды и показывать «фокусы», даже когда уставал или хотел обедать. Он сменил множество квартир и домов в своей жизни, от вполне приличных до трущобных, но здесь ему было лучше всего.
В глубине души я не был уверен, что правильно сделал, отправив Лу на пенсию. Даже самый великий спортсмен рискует облениться и заплыть жиром, оказавшись не у дел, и я не хотел, чтобы это случилось с Лу. Он был таким активным, так много мне помогал… нельзя было отказывать ему в этом только потому, что одиннадцать лет для собаки – солидный возраст.
Ответ пришел от Никки и моего отца.
— Стиви, малыш! — Он был единственным мужчиной, от кого я терпел обращение «малыш».
— Привет, папа, как дела?
— Отлично, отлично!
Если не считать вечной бессонницы, привычки выпивать по двадцать чашек кофе в день, больной спины и синусита, мой отец в свои семьдесят шесть был куда здоровее многих в его возрасте. Дитя Великой депрессии, ветеран Второй мировой, бывший десантник и боксер, водитель автобуса, мусорщик, вдовец из Бронкса, он до сих пор жил в Нью-Йорке, в том самом доме, где домовладелец даже за взятку не позволил мне завести щенка. Мой отец был человеком старой закалки и любил свою родину так, как способны любить только те, кто прошел через ад. В детстве он был уличным чистильщиком ботинок, бросил школу, чтобы делать самолеты для армии, пошел в армию на другой день после Перл Харбора, потерял на войне брата, лишился жены, когда ему было за сорок. Он чем-то напоминал мне Лу.
— Что нового, пап?
— Стиви, мне дали новый автобусный маршрут, это просто мечта. — Сидеть на пенсии ему быстро наскучило, и он устроился водителем школьного автобуса на полставки. — Я сейчас тебе расскажу, Стиви, эта контора – просто громадина. Громадина. Вторая по величине компания по перевозкам детей в Штатах. И у меня первоклассный маршрут, отличные детишки.
— Они тебя слушаются?
— Шутишь? Они от меня без ума. И родители дарят подарки! Один дал японскую конфету третьего дня. Я так и не понял, что это такое, но вкусно – с ума сойти!
— Зачем ты продолжаешь работать?
— Да ты что, Стиви? Бросишь работать – сразу помрешь. Надо делом заниматься, вот и все.
Лу лежал рядом с моим креслом и грыз кость. Я посмотрел на него, и он тут же поднял на меня глаза.
— Это тебя поддерживает, — сказал я.
— Работа – это жизнь, Стиви. Стоит прекратить, и тебе конец.
— Сьюзен говорит, если хочешь, можешь привести Лу к дошколятам.
— Я думаю, ему это понравится.
Никки работала в компании по изготовлению корпоративных подарков, а также обучала детишек языку жестов. Школа, где она преподавала, принадлежала Сьюзен Горман, которая очень любила собак.
— Чем может быть Лу полезен детям? — спросил я.
— Он может помогать при обучении их языку жестов, — ответила она. — Он ведь знает все эти команды руками. Пусть дети увидят, что даже собака может этому научиться. Для них это станет хорошим подспорьем.
— Отлично! — сказал я. Лу подошел к Никки и завилял хвостом. Он всегда любил оптимистов.
Как и мой отец, Лу собирался работать с детьми.
Для Лу прийти в школу в тот первый день было все равно что перенестись на машине времени в прошлое, когда к нам в академию приходили дошкольники и их там встречал Лу и другие собаки. Теперь при виде двух с лишним десятков малышей, терпеливо рассевшихся на ковре, Лу заулыбался и принялся радостно вилять хвостом. Я чувствовал, как сердце его забилось в предвкушении. Он очень любил детей. Ему нравилось быть с ними.
Я представился им, потом усадил Лу в центре комнаты, а сам отошел в сторону и немного рассказал детям о том, какой это замечательный пес. Он сидел неподвижно, как скала, улыбался и бил хвостом по полу. Он был настоящим актером, этот пес.
— У меня есть собака! — завопила рыжеволосая маленькая девочка с веснушками.
— У меня есть две собаки и рыбка!