Собака, которая спустилась с холма. Незабываемая история Лу, лучшего друга и героя Дьюно Стив
— Пока что один Лу.
— Вообще-то, ему двенадцать лет.
— Но он же здоров?
— Слегка тугоухий и страдает артритом, но по-прежнему бодр и весел.
— Попробуем?
— Конечно. Я напою его куриным бульоном перед приездом.
— Отличная идея. Кстати… а почему «паста»?
— Я ел макароны в тот день, когда учил его этой команде. Так, к слову пришлось.
— Прекрасно. Тогда до завтра.
На следующий день мы с Лу встретились с Энн в центре города, у офиса, где должен был проходить кастинг. Режиссеру хотелось посмотреть на Лу, убедиться, что он сделает все, как надо, и принять решение. Лу был счастлив хоть немного отдохнуть от сумасшедшего, который завелся у нас дома, он с аппетитом выпил на завтрак миску разбавленного куриного бульона и теперь взирал на мир с видом победителя.
— Потерпи немного, приятель. — Я взял его на поводок и вывел из машины.
— Привет, Стив, — поприветствовала меня Энн с порога. — Луи, мальчик мой, как поживаешь?
— Ар-ру-а! — Он прильнул к ней.
— У него такой вид, будто он вот-вот лопнет.
— Если бы он мог идти, скрестив задние лапы, он бы так и сделал.
— Бульончик?
— О, да.
— Тогда пойдем.
Есть нечто завораживающее для собак в пожарных гидрантах. Стоит одному его пометить, и все остальные притягиваются, как магнитом. Это вирусная инфекция. Я подумал, что в центре города гидрант непременно найдется, я заранее поработал над этим с Лу. Мы подходили к гидранту, и я давал ему команду писать. Как я и ожидал, прямо перед офисом нашелся прекрасный желто-зеленый гидрант в окружении мусора и одуванчиков.
— Привет, Стив, — обратился ко мне ассистент режиссера, неимоверно тощий молодой человек в такой яркой полосатой рубашке, что у меня зарябило в глазах. — а это Лу?
— Во плоти и готов ко всему.
— Какой красавец! — Он присел на корточки, Лу дал ему лапу и приветственно порычал, но тут же обернул ко мне взгляд, полный отчаяния: «А писать когда?»
— Потерпи, приятель.
— Нам нужно, чтобы Лу помочился на человека в доспехах. Он сможет?
— Дайте мне пару дней, и он будет писать в чашку, — заявил я, глядя, как Лу перетаптывается на месте и безотрывно смотрит на гидрант, такой замечательный пожарный гидрант, пахнущий десятками счастливо облегчившихся собак.
— Давайте посмотрим?
— Гидрант вас устроит? — спросил я. Лу услышал знакомое слово и заулыбался.
— Вы можете поставить его на углу улицы и чтобы он потом это сделал?
— Конечно.
— Тогда вперед.
Я усадил Лу в двадцати шагах от нужного места и велел ждать, после чего отошел к гидранту, постучал по нему и посмотрел на Лу.
— Р-р! — взмолился он. Глаза его были размером с куриные яйца.
И я наконец произнес то слово, которое он так жаждал услышать:
— Лу… паста!
Он потрусил к гидранту, задрал левую заднюю лапу так высоко, как только мог, и выпустил струю мочи, срикошетившую от гидранта и оросившую бампер «вольво», припаркованной рядом в нарушение всех правил.
— Это моя машина, — пробормотал ассистент режиссера.
— Прошу прощения.
Лу продолжал мочиться, струя не заканчивалась. От усталости ему даже пришлось опустить лапу, потом он поднял ее вновь.
— Не извиняйтесь. Мы его берем, — заявил режиссер. — Надеюсь, доспехи не ржавеют.
Энн подошла ближе.
— Это безразмерный пес?
— Нет, просто выпил много бульона.
— Съемки на следующей неделе, на поле для гольфа в Эверетте, — сказала она. Лу наконец подошел к нам с широченной улыбкой от уха до уха.
— Во сколько?
— В семь. Привози бульон.
Собака, которую регулярно избивали, будет скучать по человеку, который с ней это делал. Это неподвластно никакой логике, это лежит даже глубже, чем инстинкт выживания. Это очень собачья штука.
Так было и с Флавио.
— Он сбежал, — сообщил я Никки, беря ключи и подзывая Лу.
— Флавио?
— Да. Поднял щеколду калитки, потом перепрыгнул через забор на заднем дворе.
— Я обойду наш квартал. Ты поедешь по району?
— Да. Возьми телефон.
В юности Лу был королем спринтеров. Но Флавио носился, как ветер, и мог перепрыгнуть любую изгородь. Это давало ему неограниченные возможности, а у меня всякий раз случался сердечный приступ.
Неделей раньше он сбежал от меня на прогулке, когда я учил его ходить рядом без поводка. Он убежал на запад, по холму мимо городского парка. Я отыскал его с помощью Лу. Сейчас я подумал, что он мог побежать в ту же сторону, и мы с Лу сели в машину, поднялись на холм и принялись ездить зигзагами, заглядывая во все переулки, в скверы и дворы, проверяя дома, где держат собак, прислушиваясь к их лаю. Когда разыскиваешь собаку, надо уметь думать, как собака. Чего ему нужно? Что он ищет? Целью Флавио, как мне казалось, было отыскать этого негодяя, своего прежнего хозяина. Я был уверен, что у него (это наверняка был мужчина) имелись и другие собаки, поскольку Флавио обожал собак и обладал всеми нужными социальными навыками. Это значит, нас интересовал дом с собаками во дворе. Флавио искал свою прежнюю стаю, какой бы нездоровой она ни была, потому что так устроены собаки и потому что к нам он еще не привык. Это был очень преданный пес.
— Есть новости? — спросила Никки.
— Пока нет.
— Я проверила две улицы, иду дальше.
— Я у кинотеатра… Погоди, а вот и он. Все, я пошел.
Кинотеатр у нас в районе был небольшой и обшарпанный, примерно в полумиле от лома. По соседству имелось множество частных домов с дворами и собаками, машины ездили очень редко. Я заметил Флавио, когда он стрелой несся по улице мимо лотерейной конторы.
Лу выглянул из окна и заметил бегущего Флавио.
— Давай его догоним, Лу.
Я поехал по улице следом за ним, стараясь не упустить беглеца. Будь Лу сейчас пять или шесть лет, я просто выпустил бы его из машины, и он бы справился сам, но сейчас мой пес был слишком стар для таких пробежек.
Я покосился на спидометр. Тридцать три мили в час.
Он рванул куда-то в сторону через двор. Такое ощущение, что его дом был совсем рядом. Я был не в настроении орать на какого-то питекантропа с полным домом питбулей, чау-чау, овчарок, ротвейлеров или кого еще он там мог разводить, на своем грязном дворе, усыпанном мусором, с ржавой поилкой и дырявыми вольерами без крыши. Если Флавио опять попадет в этот цирк уродов, он больше не захочет уходить. Я должен был действовать быстро.
Я свернул направо, параллельно дорожке, по которой бежал Флавио, и нажал на газ. Я не мог дать ему уйти, и когда он метнулся через кусты напролом, я затормозил и выпустил Лу.
— Ищи Флавио, Лу! Ищи!
Лу гавкнул и потрусил через соседний двор. Я потерял Флавио из виду. Лу исчез за деревом. Я остался ждать.
Лу вышел из двора, двумя домами дальше, весь в пыли и палой листве. Он посмотрел на меня и свернул налево. Там, посреди какого-то двора, огороженного сеткой, тяжело дыша, стоял Флавио.
— Ар-ру-а!
Флавио подбежал к ограде, посмотрел на улицу, затем снова на Лу. Это был мой шанс.
— Лу, ко мне!
Он двинулся в мою сторону с явной неохотой. Флавио, перескочив через забор, устремился к Лу и принялся лизать его в нос. Я протянул им обоим лакомство. Лу тут же потянулся к моей руке, а Флавио стал осторожно принюхиваться. В это время я накинул на него ошейник – вот и все.
— Балбес, — сказал я, глядя ему в глаза. — Они тебя ненавидят. Мы тебя любим. Сделай выводы.
В течение следующих двух лет он еще трижды сбегал от нас, два раза когда мы с Никки уезжали в отпуск, и за собаками присматривали чужие люди. Сыновья Никки тут же кидались на поиски. Флавио всякий раз оказывался в одном и том же районе, что подтверждало мою догадку: его прежний дом был именно там. Я заранее объяснил им, где искать беглеца, и оба раза мальчики обнаруживали его в районе кинотеатра. С улыбкой радостного идиота на морде он продолжал поиски, повинуясь какому-то извращенному собачьему представлению о верности. Зак бежал за ним так быстро, что даже ухитрился нагнать и схватить – и был обильно окроплен мочой в процессе. Если очень хочешь отыскать пропавшую собаку – поручи это мальчишкам!
Обнаружив, что Флавио навострился поднимать щеколду калитки, я заменил ее на железный прут, который просовывал в дырку. Но тут этот ловкач сообразил, что если как следует поднажать всем весом, калитку можно просто выдавливать с петель и отправляться гулять, сколько душе угодно. В итоге мне пришлось установить ворота, как в средневековом замке, на солидных опорах, чтобы Флавио перестал убегать. Когда он привык к нам настолько, что его стали оставлять дома в одиночестве, проблема побегов вставала только в тех случаях, когда мы уезжали надолго, и его должны были выпускать на прогулку люди, которых мы просили присматривать за собаками. Им же, увы, приходилось иметь дело и с последствиями диареи, которая с Флавио временами случалась.
В последний раз мы с Лу спокойно поехали к кинотеатру и стали ждать. Он появился, подбежал к нам и сел рядом.
— Забудь о них, Флавио. Они болваны. Ты живешь с собачьим инструктором, с семьей, которая любит тебя, и с лучшим на свете псом.
Флавио облизал меня, после чего издал странный беззвучный лай: он попытался выдавить какой-то звук, но вместо этого лишь защелкал челюстями, хрипя и свистя, как астматик. Он был очаровательным, добрейшим и совершенно пустоголовым.
— Ладно. Поехали домой.
Лу боднул Флавио и запрыгнул на заднее сиденье. При этом он слегка поморщился. Этот пес когда-то вскарабкивался на деревья, загонял веймаранеров до изнеможения и выигрывал состязания по аджилити, теперь же он с трудом забирался в машину. Он был по-прежнему великолепен, но уже начинал стареть.
Солнечное летнее утро, отличная погода. Гольф-клуб целиком был арендован под съемки высокобюджетной рекламы, съемочная группа приехала из самой Калифорнии. Вся парковка была заставлена трейлерами, фургончиками с едой, реквизитом и техникой, повсюду сновали осветители, члены съемочной группы, актеры, вились километровые провода, пахло клевером и свежим кофе.
— Я дам ему еще немного бульона, — сказал я.
Снять идеальный кадр оказалось непросто. Сперва Лу очень не хотел мочиться на живого человека, которого он ощущал внутри, невзирая ни на какую броню. Но когда мы залили в него достаточно бульона, а актера упросили сохранять полную неподвижность, что-то начало получаться.
Однако режиссер оказался перфекционистом и требовал все новых дублей.
«Лапа заслонила струю», или «недостаточно быстро», или «у него недовольный вид». Черт возьми, болван, да у тебя тоже был бы недовольный вид, если бы тебя раз за разом заставляли пить куриный бульон, а потом писать на ни в чем не повинного парня, потеющего в тяжеленных доспехах!
— Устроим обеденный перерыв, — предложила Энн, которая беспокоилась за успех съемки и за Лу. Ему вся эта история уже порядком надоела.
— Я повожу его вдоль поля и дам воды. Его подташнивает от соленого бульона, он как щенок, нахлебавшийся морской воды.
— Нам не нужно, чтобы его стошнило на рыцаря.
— А что, неплохая идея!
— Погуляй с ним, Стив.
Мы побежали трусцой по дорожке. Под деревьями испуганно застыл кролик, не сводя с Лу округлившихся глаз. Лу его даже не унюхал. Он устал и был так перенасыщен солью, что едва не превратился в ветчину.
Он вылакал воду из лужицы, натекшей от поливальной машины.
— Я все понимаю, приятель. — Я почесал ему шею, и немного поиграли в «чокнутого пса». — Стоило сбежать из Голливуда, как они тут же зовут нас обратно! — Он посмотрел на меня. — Пачино. Лу… Пачино.
Особого впечатления мои слова не произвели, но он все же меня лизнул. Его морда почти вся уже поседела и делалась тоньше день ото дня, и шкура потускнела и стала грубее, но все равно он был еще красавчик хоть куда.
Я поставил перед ним банку собачьих консервов, и он устало принялся за еду.
— Потом будет страдать от диареи, — заметила Энн, почесывая Лу за ушами.
— Но шоу должно продолжаться, правильно, Лу? — сказал я.
— Ар-ру.
— Пойдемте, закончим с этим, — позвала нас Энн.
— Пошли, Лу. Написаешь на этого идиота – и домой.
Мы усадили Лу в двадцати шагах от места съемки, актер занял свое место, режиссер скомандовал: «Мотор!» – я дал команду. Лу подбежал прямиком к рыцарю, высоко поднял ногу и старательно его оросил, после чего с достоинством удалился. Все прошло, как мы и планировали. Безупречно.
— Стоп. Достаточно!
Так закончилась еще одна странная глава в жизни Лу, где ему целый день пришлось прилюдно мочиться на бедолагу в рыцарской броне, под солнцем и софитами, посреди поля для гольфа. Все это ради того, чтобы люди покупали лотерейные билеты.
И в точности, как это вышло с обложкой для книги, где был снят волк по кличке Тимбер, какой-то бюрократ-зануда, не пожелавший рисковать, решил, что пес, который мочится на человека, — это непристойное зрелище для телезрителей в прайм-тайм. Поэтому они вырезали эту сцену из рекламы, и теперь бедному рыцарю в голову врезался игрушечный самолет. Никто не оплатил нам с Лу стоимость куриного бульона и машины для чистки ковров, которую мне пришлось брать в аренду на следующий день. Короткая карьера Лу в рекламе подошла к концу так же внезапно, как и началась, но никто из нас не жалел об этом.
17
Даже герои могут страдать
Мы играли в «чокнутого пса» во дворе. Лу было тринадцать, он совершенно оглох, погрузнел, морда поседела – но в остальном все еще оставался здоровым и красивым псом. Чтобы его не мучил артрит, я ежедневно давал ему противовоспалительное. Многие знакомые нам собаки уже отошли в мир иной, но Лу был как Бильбо с кольцом – он шел вперед, даже когда все прочие отставали.
Мы так долго были вместе, что я временами забывал о том, что мы существа разной породы, я не желал думать о неизбежном. Мы были одним целым, и точка.
Все эти истории, воспоминания, шутки, понятные лишь нам обоим. Привычные действия, каждое из которых на самом деле являлось бесценным: прогулки, еда, поездки в горы, игры, общение с собаками и людьми. Мы были сиамскими близнецами, но в то время, как один полагал другого бессмертным, он сам потихонечку угасал.
Я шлепнул его по заду, когда он изготовился на меня напасть.
— Ого, а это что еще такое? — Под рукой я ощутил вздутие размером со сливу. На этом месте была крохотная шишечка пару недель назад, но тогда я не придал ей значения. Теперь она выросла в несколько раз.
— Ар-ру.
— Стой смирно, пожалуйста, — попросил я. Ему все еще хотелось играть, но опухоль следовало ощупать. Она была похожа на припухлости, которые я сотни раз обнаруживал под шерстью у других собак, особенно веймаранеров, боксеров и шарпеев.
Я ощупал его по всему телу. Он смотрел на меня недовольно.
— Никто не собирается тебя купать и стричь когти.
— Р-р-р.
Когда он оглох, его голос стал звучать вполсилы, точно ему не хотелось ничего говорить теперь, когда он не мог себя слышать. Впрочем, он всегда предпочитал язык жестов, так что мы ничего не потеряли.
— Нет, больше я ничего не вижу. Давай позвоним доктору Филлипсу, пусть он тебя осмотрит.
Доктор Филлипс открыл ветеринарную клинику в нашем районе, он работал там один. Я стал обращаться к нему после смерти Джонни. Он был чем-то похож на ветеринара, с которым Лу довелось встретиться в Уиллитсе, такой же суровый на вид, но бесконечно добрый в душе. Он был костлявым, седым, и брал за свои услуги очень недорого.
— Подкожная. Возможно, просто доброкачественная жировая опухоль, но может оказаться и что-то похуже, — сказал он, гладя Лу по голове. Он знал обо всех его подвигах и о моих книгах, которых к тому времени было уже больше десятка.
— Как это можно диагностировать?
— Возьмем пробу тонкой иглой и посмотрим на клетки. Могу не найти ничего. Или обнаружить признаки саркомы – это может оказаться мастоцитома или веретеноклеточная опухоль.
— Звучит неприятно.
— Всякое может быть. — Он протер очки, которые Лу ему облизал. Он никогда не заставлял Лу стоять на скользком железном столе, который так ненавидят собаки. — Зависит от того, на какой она стадии. К счастью для старины Лу, опухоль выбрала самое удачное место: на заднице у него полно мяса.
— Про запас?
— Точно. Если придется удалять, мне нужно будет отхватить два-три сантиметра здоровых тканей для верности. И заодно уж я проверю ближайший лимфатический узел, чтобы не пропустить метастазы. Но не стоит торопиться. Будем действовать по порядку.
Он взял печенье из банки – у всех ветеринаров есть такие, хрустящие и очень вкусные.
— Лу, лови! — Он бросил угощение, которое мой пес схватил на лету, клацнув зубами. — Чаще всего я попадаю печеньем собакам по голове, но старина Лу своего не упустит!
Он знал, сколько других собак спас Лу за свою жизнь.
Как-то раз мы заговорили с ним об усыплении Джонни.
— Я знаю, что поступаю правильно, когда собака или кошка мучается, и я сокращаю их страдания. У них нет сил противостоять сильной боли. После такого у меня душа спокойна, — говорил он, сидя напротив меня и вертя в руках стетоскоп. — Но вот молодые животные, запуганные, агрессивные оттого, что им страшно… когда их приходится усыплять, у меня болит сердце. Их так воспитали. Как можно так поступать с собакой? — Он улыбнулся, глядя на Лу. — Если не считать вас, Стив, никто другой не ценит то, что делал Лу, так высоко, как я. Никто…
— Насколько я помню, уколов он не боится? — уточнил доктор Филлипс, готовясь взять пробу. Тонкой иглой он втянул немного подозрительной плоти, которую затем предстояло осмотреть и убедиться, не рак ли это.
— Ни капли. Главное, не стричь ему когти. К своим когтям он неравнодушен.
— Без проблем.
На следующее утро он перезвонил.
— Операция нужна как можно скорее.
— Что с ним?
— Признаки довольно агрессивной веретеноклеточной опухоли. Вы знаете, что это такое?
— Веретенообразные клетки разделяют хромосомы при клеточном делении.
— Да. После чего отмирают. За исключением тех случаев, когда они мутируют и образуют опухоль в соединительных тканях. Здесь я вижу именно это и с таким псом, как Лу, рисковать не хочу.
— Когда?
— Если вас устроит, можно завтра утром. Вы же вроде работали ассистентом ветеринара?
— Очень давно, на ветеринарной скорой, а что?
— Хотите ассистировать?
— Само собой!
— Захватите фотоаппарат. До встречи в девять. Сегодня вечером не кормить, а утром не давать ничего вообще, даже воды.
По дороге домой я купил Лу кусок вырезки, чтобы он съел его у меня на глазах.
Однажды я наблюдал, как ампутировали заднюю лапу лабрадору, которого сбила машина. Врачи отогнули слои мышечной ткани, как банановую кожуру, разрезали кость, затем сшили ткани обратно, как тугой бутон. Было много крови и мяса. Все время, пока шла операция, ветеринар с помощником обсуждали, какую пиццу им заказать на обед. Меня едва не стошнило, они прекрасно это видели и смеялись.
Но та операция была проще, чем удаление подкожной опухоли размером с мячик для гольфа и части тканей вокруг. Лу рисковал лишиться довольно приличной части себя.
Я все сделаю, чтобы операция прошла хорошо. Если понадобится, вцеплюсь зубами и выгрызу эту дрянь. Только бы с Лу все было хорошо.
Поутру я вывел его на прогулку в парк – тот самый, куда привел меня койот в ту магическую ледяную ночь. Ближе в южной оконечности парка мы вышли на полянку окруженную елями и осинами, с кривой сосенкой, росшей посередине. Здесь было тихо. Мы часто останавливались здесь, когда гуляли: Лу нюхал или грыз траву, я наблюдал за синицами и поползнями, мелькавшими среди ветвей. Я называл это место Поляной Лу, и до сих пор зову его так.
Мы дошли до поляны. Я опустился в мокрую траву на корточки, прижал Лу к себе и коснулся опухоли. Он посмотрел на меня, не зная, чего ожидать.
— Тебе обреют задницу, приятель, и какое-то время она у тебя поболит, — сказал я. — Еще будет трещать голова, и дней десять придется носить «абажур».
— Ру-у.
Я почесал ему шею и обнял.
— Чепуха.
Через пару часов мне вспомнятся эти слова.
— Мойте руки, — велел мне доктор Филлипс, доставая бритву. — Сейчас я дам ему успокоительное, потом сбрею шерсть на нужном нам участке. Старина Лу не будет возражать против такого внимания к его заднице?
— Он ничего не скажет, но не забудет такого унижения, конечно. Потом будет долго дуться.
— Отлично его понимаю.
Я вымыл руки, надел хирургические перчатки и чистый балахон, взял маску и присоединился к доктору Филлипсу, который уже занимался Лу. Он выбрил ему участок кожи размером восемь на восемь дюймов. Лу выглядел оскорбленным в самое сердце. Зато опухоль теперь стала выделяться отчетливо, как космический пришелец.
Никогда раньше я не видел голую кожу Лу, она была белее моей. Я почесал его, улыбнулся и подумал, что потом буду его этим дразнить.
Лу лежал с видом мальчишки, обмочившего штаны.
— Он очень заботится о своем имидже, — пояснил я.
— Еще бы, он же у нас общественный деятель, — засмеялся доктор Филлипс.
Мы водрузили Лу на стол.
— Повернись на бок, — попросил я. — Нет, на другой.
— Ра-а-ау.
Его сознание уже мутилось от лекарств, но он послушался. Во взгляде, устремленном на меня, читалось недоумение: «Зачем ты так по-дурацки вырядился?»
Доктор Филлипс сделал анестезию, и второй раз в жизни Лу потерял сознание. Он посмотрел на меня, потряс головой, облизнул губы и заснул. Точнее, не заснул – обмяк. Он обмяк.
Я видел, как умирают звери и люди. Они просто… уходят. Выглядят мягкими, бесформенными, словно в теле не осталось ни одной кости. И видеть сейчас, как то же самое происходит с Лу… это было больно.
Доктор Филлипс прицепил датчик к языку Лу, вывалившемуся из пасти.
— Так мы сможем замерять пульс и насыщение крови кислородом. Вот тут, на экране, будут выводиться два показателя.
— Что там должно быть?
— Сейчас частота сердечных сокращений у него равна девяноста восьми. Насыщение кислородом должно быть по возможности близким к ста процентам. Сейчас девяносто шесть, это нормально. Пожалуйста, контролируйте эти цифры и регулируйте подачу изофлурана по моей команде, чтобы показатели оставались стабильны. Нам особенно важен кислород, он обеспечивает питание мозга в ходе операции.
— Спасибо, доктор.
— Я подумал, вам будет лучше поучаствовать. В приемной вы бы извелись.
Доктор Филлипс сделал надрез, более сложный, чем я думал. Поскольку ему предстояло удалить ткани над опухолью, он постарался создать «клапан» из кожи, чтобы потом накрыть место операции. «Двудольный лоскут» он это называл, если я не ошибаюсь. Наблюдать за ним было очень интересно.
— Поверните регулятор анестезии на одно деление вправо, — велел он.
Я так и сделал.
— А вот и наш преступник, — объявил он, указывая на обнажившуюся опухоль. Она выглядела как розоватое вздутие в сетке капилляров. — Думаю, особых проблем у нас с ней не будет. Хотите сделать снимок?
— Конечно! — Об этом я успел напрочь забыть. Сделав две фотографии, я вернулся к монитору.
— Она хорошо очерчена? — Больше всего я боялся, что опухоль начала расползаться.
— Да. Никаких поползновений в мышечной ткани. Думаю, все будет в порядке.
— На моллюска похоже.
— Не люблю морепродукты, увольте.
Он действовал уверенно и быстро. Удалил опухоль, выложил ее на специально подготовленный поддон. Это был кусок Лу. Мне очень хотелось, чтобы все это закончилось как можно скорее.
— Регулятор на два деления влево.
— Есть.
— Вроде все в норме. Показатели?
— Сто пять и девяносто шесть.
— Отлично. Зашиваем, а опухоль отправим сегодня в лабораторию. Но я уверен, что тут все чисто. — Внезапно пульсоксиметр завыл, как сирена. — Показатели?!
— Ноль, ноль.
Мы посмотрели друг на друга. Лу только что умер у нас на столе.
На Лу мы смотрели, кажется, целую вечность и внезапно заметили, что его грудная клетка едва заметно приподнимается.
— Что это?
— Датчик, — произнес Филлипс медленно. — Датчик, видимо, соскочил с языка. Закрепите его поглубже.
Я сделал это. У меня тряслись руки. «Только не сдавайся, старина!»
Сирена смолкла.
— Ну вот, — сказал док. — Сто семнадцать и девяносто семь. Он в порядке.