Собака, которая спустилась с холма. Незабываемая история Лу, лучшего друга и героя Дьюно Стив

— А почему он там сидит?

— Чтобы показать вам все, что он умеет.

— Он совсем как человек, — заявила крохотная белокурая девчушка ростом не выше сидящего Лу.

Дети так радовались собаке в школе, что засыпали меня вопросами, и я едва успевал отвечать. Большинство недоумевали, как может пес сидеть все это время неподвижно и просто смотреть на них. Никки сидела в сторонке и улыбалась.

— Кто знает, зачем я сегодня привел к вам Лу? — спросил я.

— Потому что он умнее нас! — заявила смуглая девочка с хвостиками.

— Почему ты так думаешь?

— Он знает язык жестов и умеет сидеть смирно.

Я бросил Лу печенье, и он ловко его поймал, не сходя с места. Дети захлопали в ладоши. Лу посмотрел на меня: «Ну что, босс, начнем представление?»

— Ладно, кто хочет посмотреть, как он машет лапой – а я при этом ничего делать не буду?

— Я, я!

Я незаметно подал знак Лу помахать лапой. Он сделал это с удовольствием. Детишки радостно загалдели. Потом, пока он еще держал правую лапу в воздухе, я подал ему знак помахать левой. Он сделал и это тоже. Опять аплодисменты. Мы повторили это несколько раз и привели аудиторию в полный восторг.

Все остальное было для Лу так же привычно: перекат налево и направо, повороты, изобразить мертвого, быстро лечь, опустить голову, утереть морду лапой, залаять по команде, подойти к указанному месту, взять предмет, пойти и остановиться – все это без единого слова.

Через какое-то время комната затихла. Дети были поражены, что собака действительно знает язык жестов.

— Кто хочет познакомиться с Лу? — спросил я, прицепляя поволок.

— Я, я, я! — послышалось отовсюду, и малыши запрыгали в нетерпении.

— Стойте на месте, и я сейчас подведу Лу к каждому из вас. Если хотите, можете его погладить.

Дети тянулись к Лу ручонками, гладили жесткую черную шерсть на загривке, водили ладошками по хребту и по бокам, трогали мягкие уши, целовали и обнимали его, принимали слюнявые поцелуи в ответ и смеялись, когда он вилял хвостом и задевал их по носу. Они были исполнены доверия к моему псу. Даже те, кто поначалу побаивался, вскоре преодолел смущение, глядя на более храбрых друзей, и тянулся погладить этого крупного черно-подпалого красавца, сиявшего ответной любовью к маленьким человечкам – пахнущим свежестью и невинностью щенкам, ничего не знающим о суровостях взрослой жизни. Я покосился на Никки, которая как обычно читала мои мысли, и мы слегка прослезились, глядя на них, а потом улыбнулись друг другу.

Лу светился от счастья и гордости. «Работа – это жизнь. Стоит прекратить, и тебе конец».

Зима в Сиэтле – совершенно особое время. На Восточном побережье зима означает температуру ниже нуля, сугробы по пояс, каток на дороге. В Сиэтле это означает холодный дождь, облака, снова дождь, постоянные сумерки, недостаток витамина D, рост числа депрессий и самоубийств, ветер, опять дождь и один или два крохотных снегопада, парализующие весь регион на неделю.

В ту зиму было не так. Мы мокли и мокли. Затем в декабре выпал снег, и стало очень холодно, после этого случилось потепление – и вновь холода. Растаявший было снег схватился ледяной коркой, сковав весь город. Второй буран довершил начатое.

Окрестности притихли. Никакого движения на улицах, если не считать редких снегоочистителей, детишек с санками и буксующего в сугробе снегохода. Мой автомобиль стоял на обочине под огромным сугробом. Школы не работали, офисы тоже, люди теснились в домах, включая отопление до упора, и только радостные подростки посреди улицы перебрасывались снежками.

Снегопад меняет мир вокруг, переносит его назад во времени, заставляет мечтать о колокольчиках и подарках на Рождество. Именно такой день был в Сиэтле, когда Лу пропал.

Сыновья Никки играли в снегу. Джек открыл боковую калитку, чтобы они могли свободно бегать по двору и по улице. Простое и привычное для Лу удовольствие – смотреть, как резвятся дети, — стало причиной одного из самых странных приключений в его жизни.

На следующее утро я выпустил Лу на заснеженный двор. Он по-прежнему без особого труда мог бы перепрыгнуть через забор, сил у него хватало, но я знал, что он этого не сделает: Лу слишком любил домашний уют. Однако снег он тоже любил, и какое-то время мы развлекались: я швырял в него снежками, он ловил их или отбивал, нарезал круги, взметая белые фонтанчики, залегал в засаде, кусал наст, отчаянно виляя хвостом и радуясь жизни.

Я вернулся в дом, чтобы налить себе чаю, а его оставил снаружи, чтобы он сделал свои дела и мог еще немного поразвлекаться в одиночестве. Иногда собакам это нужно.

Я открыл заднюю дверь и позвал его. Лу не появился. Но он стал слегка глуховат в последнее время, и я подумал, что он меня попросту не услышал.

Я вышел наружу. Термометр показывал минус восемь. На мне был банный халат и незавязанные ботинки.

— Лу.

Ничего. Ни на дорожке, ни сбоку, ни во дворе у соседей. Когда я увидел, что боковая калитка открыта, у меня сжалось сердце.

Я выбежал на передний двор. Лу не было. Я увидел его следы на свежем снегу – у него был выгнут коготь на передней левой лапе, ошибиться невозможно, и передние подушечки крупнее задних. Суля по следам, он не вышел, а выбежал на улицу так, словно гнался за кем-то. Через квартал его следы потерялись, там успел пройти снегоуборщик. Мой пес исчез.

Ничего общего с охотой на павлинов, которая увлекла Лу десять лет назад. Сейчас он был опытным, взрослым, необычайно умным и преданным псом. Он не мог просто сбежать. В лучшем случае он прошел бы на передний двор, устроился на крыльце под навесом и наблюдал бы за детьми, играющими снаружи. Или сбегал бы в гости к нашему соседу Дэйву, у которого обитала новая любовь Лу, белоснежная болонка, по которой он мог часами сохнуть из-за забора. Но сейчас должно было случиться нечто из ряда вон. Он убежал за пределы квартала. Кто-то или что-то выманило его.

— Он не виноват. Он же еще ребенок, — сказала Никки.

— Я знаю. Мне просто надо было найти крайнего.

— Это совсем не похоже на Лу.

— Что-то произошло. Он убежал со двора. Его кто-то заставил.

— Дети?

— Навряд ли. Он любит детей, но с ними бы он не пошел. Это должно быть что-то, что ему показалось важным.

— Серьезный Лу?

— Да, Лу-солдат.

— Старый солдат.

Мы искали его. Повсюду. Мы с Никки обошли все дома на нашей улице в обе стороны. Я звал его, пока не охрип, его имя превратилось для меня в заклинание.

Минус восемь градусов снаружи, у нас стыли руки и ноги. Мальчики с друзьями прочесывали окрестности. Я завел машину и стал объезжать соседние улицы, медленно проползая мимо заснеженных тротуаров, машин и домов.

Все было белым-бело, как на Северном полюсе, здесь невозможно было бы не заметить черно-подпалого крупного пса. Но он был где-то там, куда я не мог дотянуться, я не находил его. Он был занят чем-то своим, вдалеке от меня, как марсоход в миллионах миль отсюда.

У меня не было своих детей. У меня был пес. Ему было одиннадцать лет, и он оказался на улице, в мороз, в одиночестве. Мне было страшно до тошноты.

— Лу – крепкий парень, — сказала Никки. — С ним все будет в порядке, и мы его найдем.

Она была права. С любой другой собакой я уже оставил бы надежду, но Лу был особенным: он был разумен, крепок духом и обладал силой воли, он родился в диком лесу, он был отчасти волком, как те хищники, что способны отгрызть себе лапу, попав в капкан. Он сумеет не замерзнуть, разобраться с любыми проблемами и вернуться домой. Он будет есть снег, мусор, белок, если придется. Я все это знал. Но Лу был моей собакой, я любил его, как брата, а когда теряешь того, кого любишь, тебе кажется, будто ты предал его.

Мы искали, возвращались домой перекусить и погреться и вновь отправлялись на поиски. Мне казалось, мы смотрим одно и то же черно-белое кино в замедленном режиме. Это был нескончаемый кошмар.

Джек был вне себя от беспокойства. Зак и Никки пытались нас приободрить.

— Ты не виноват, Джек. — Я уже жалел, что сорвался на него поначалу. — Он никогда не сбегает. Ты же знаешь. Что-то странное должно было случиться, чтобы он убежал.

— Что странное?

— Не знаю. Но уверен, это будет замечательная история, когда мы все узнаем.

Примерно в миле от нашего дома находился большой парк, где на восьмидесяти акрах росли туи, кедры, ольхи и канадские ели и образовывали густые заросли ежевика, плющ, ракитник, папоротник и остролист. Через парк протекал ручей, там водились олени, белки, еноты, опоссумы, скунсы, мыши и крысы, а также птицы, мелкие лягушки и рыбы. Мы с Лу там гуляли множество раз. Это был замечательный парк, и, будь я собакой, я непременно пошел бы туда. Но этой землей прочно владели другие хищники.

Какое-то время назад в нашем парке обосновались койоты, их добычей стали ленивые крысы, прятавшиеся в кустах. Койоты предпочитали держаться незаметно, и люди в большинстве своем не подозревали, что в небольшом парке, расположенном посреди города, водятся такие крупные звери. Но они были там. Как и Лу, они привыкли выживать в любых условиях. Порой мне казалось, у него больше общего с ними, чем с другими собаками.

Погода доставила койотам немало проблем этой зимой. Они переместились на окраину парка и осмелели настолько, что стали выбираться наружу. Затишье на улицах и во дворах, ковер снега, укрывший город – все это дало им шанс. Они стали охотиться на случайных кошек, небольших собак, разрывать помойки, ловить опоссумов – все, до чего могли дотянуться.

Лу пропал в середине дня. После полуночи мы решили прервать поиски, чтобы утром встать как можно раньше и их возобновить, оповестить всех соседей, приюты для животных, ветеринаров, расклеить объявления – словом, сделать по списку все, что положено, когда пропадает собака.

Сам не знаю зачем, но в районе двух часов ночи я решил проехаться в последний раз по окрестностям, на всякий случай. Еще раз оказаться в том месте, где мог пробегать мой пес. Еще я знал, что по ночам случаются вещи, которых никогда не увидишь при свете дня, это естественный природный цикл для ночных и дневных животных. Я вышел на крыльцо, и ледяной холод сковал меня. Я подумал о том, каково сейчас Лу. Ночь подступала все ближе.

— Последний круг, — сказал я Никки. — Ты оставайся. Холодно.

— Я с тобой.

Мы медленно двинулись вперед. Я недавно купил новую машину вместо старенькой «хонды» – с полным приводом, отлично державшую дорогу даже сейчас. Мы заглядывали во дворы, на пустующие спортплощадки, в проулки и на парковки. Лу не было. За каждым углом мы надеялись увидеть, как он трусит по улице, принюхиваясь, высоко задрав хвост, стремясь быстрее попасть домой. Но его не было, и все же… где-то он был.

— Вот ведь балбес, — сказал я, — я так зол. Это он виноват, а не Джек. Надо было думать головой.

— Успокойся. Он просто собака.

— По большей части.

— Может, его кто-то увел?

— Нет… он сам по себе. Я его знаю.

— Поехали спать. Продолжим поиски утром.

Мы миновали перекресток за два квартала до лома, снаружи не было ни единой живой души, светофор переключился с зеленого света на желтый, потом на красный.

— Не плачь, — сказала Никки. — Мы его найдем.

— Это Лу. Он мой лучший друг. Я…

— Я знаю. Поэтому мы его найдем.

Мы свернули на перекрестке и поехали к дому.

— Когда я прятался от него в лесу, он всегда меня отыскивал. Всегда.

— У него отличный нюх.

— Он никогда не сдается.

— Я знаю.

Здоровенный койот, каких я никогда прежде не видел, стоял посреди дороги в квартале от нашего лома, его глаза полыхали желтым в свете фар, седая шерсть топорщилась. Он смотрел на нас, и из раскрытой пасти вырывались клубы пара.

— Крупный самец, — произнес я. — Пятьдесят фунтов, не меньше.

— Какой громадный.

— Вот оно что, Никки, в этом все дело.

— Да. Ты прав.

Он покинул парк накануне вечером и устремился по пологому холму на запал в поисках пропитания. Добравшись до нашего района, он залег в небольшом городском парке поблизости – пять кварталов зеленых насаждений и центральная дорожка, жилые лома по бокам. Идеальное место для оголодавшего койота. Он мог вылезти наружу, схватить загулявшего кота или шнауцера и снова спрятаться среди деревьев, что-бы спокойно поесть. Эти владения никем не оспаривались, людей на улицах было мало, он мог рискнуть и пройти чуть дальше. Он не ожидал встретить Лу.

— Надо проследить за ним, — сказал я. — Он как-то с этим связан. Если он убил Лу, я сниму с него шкуру.

— Смотри, он ухолит.

— Парк. Он поселился у нас в парке.

— За ним!

Мы довели койота до северного входа в парк. Он трусил совершенно без спешки, ничуть не обеспокоенный преследованием. Мы видели, как он прошел в парк через открытые ворота. Мне показалось, он прихрамывает на правую ногу – или он слегка поскальзывался на подъеме по обледеневшему склону, трудно сказать.

— Займи мое место. — Я взял с заднего сиденья фонарик и железный замок, который обычно вешал на руль.

— Это еще зачем? — удивилась Никки, пересаживаясь.

— Я не справлюсь с койотом голыми руками.

— Будь осторожен.

— Езжай, встретимся на другой стороне.

Нейтральная дорожка шла через весь парк на пять кварталов и выходила с юга на автостоянку у церкви. Боковые тропинки ответвлялись в обе стороны и заканчивались тупиками у заборов домов.

Койот бежал по основной дорожке, я следовал за ним. Он знал, что я здесь, но не похоже, чтобы это его беспокоило.

Я старался не упустить его из виду и одновременно светил фонариком во все стороны и в кусты в поисках Лу, от всего сердца надеясь, что он не истекает там кровью, порванный на куски. Я боялся, что койот вернулся его добить или доесть. Лу был старым псом, но все еще крепким, и даже такому койоту было бы непросто с ним совладать. Однако он мог поранить Лу, к примеру, повредить сухожилия.

Я любил койотов. Мы с Лу много раз сидели и слушали их. Нам нравилась их музыка, созданная миллион лет назад, она стала основной темой нашего с Лу неснятого фильма о жизни среди дикой природы, она была нашей путеводной звездой. Однако если этот тявкающий мерзавец причинил зло моему Лу, я был готов разбить ему череп железным запором и сжечь окровавленный труп.

Койот обеспокоенно нюхал землю, по-прежнему не обращая на меня внимания, но явно встревоженный чем-то еще. Он устремился вперед, к южному выходу, и я тоже поспешил туда, через кусты напролом. На площадке у церкви стояла моя машина.

Никки перебралась на место пассажира. Я сел за руль.

— Он перескочил через ограду и побежал вниз по холму, — сказала она. — Он куда-то спешил.

Мы двинулись следом.

— Открой окно, — попросил я. — По-моему, там лает собака.

— Тут много собак в ломах.

— Я знаю его голос.

Еще один квартал – и койот ушел с дороги и исчез за припаркованной машиной. Мы его потеряли.

— Ты не слышала, чтобы кто-то лаял, пока ты меня ждала? — Я все еще шарил взглядом по сторонам, не теряя надежды.

— Нет.

Мы притормозили и стали слушать.

— Он может быть где-то рядом, раненный, весь в крови. Я уверен, этот койот во всем виноват.

— Ты же не думаешь, что какой-то койот мог справиться с Лу? — Никки с сомнением уставилась на меня. — Правда?

— Один – нет, даже такой крупный. Но два могли.

— Мы видели одного, а не двух. Будь их двое, они бы бегали вместе – самец и самка или мать и детеныш.

— Да, ты права.

— Поехали домой. С утра начнем все с начала.

Я медленно поехал вперед, чувствуя себя слегка приободренным. Этот койот каким-то загадочным образом соединил нас с Лу, никогда прежде я не ощущал ничего подобного. И теперь мне было кого обвинять. Огромный койот сотворил свою магию, только он мог быть причиной трагедии, которую нам пришлось пережить. Однако теперь пропал и он.

— Я так устал, — сказал я, чувствуя себя совершенно опустошенным.

— Мы немного поспим, а потом вернемся.

— Спасибо за помощь.

— Не говори глупостей.

Мы выехали на нашу улицу.

Там стоял Лу, на перекрестке рая и ада, широко развернув плечи, получеловек-полузверь, он дрожал на ледяном ветру, но не сдавался, он был не из тех, кто готов уступить.

— О, Боже, — прошептала Никки.

Я пошел к нему. Он зарычал, уставившись на меня невидящими темными глазами, в которых жил страх и готовность к новому бою, в крови его бурлила жажда жизни и стремление защищать.

Он был весь поглощен этими чувствами, его не было здесь и сейчас. Лу даже не признал меня, я был лишь частью того боя, что ему пришлось выдержать, чтобы отстоять свою территорию, защитить ее от койота и вернуться домой.

— Тихо, приятель. — Я опустился перед ним на корточки. У него на загривке шерсть встала дыбом, грязная и всклокоченная, в уголках глаз застыл лед, вся шкура была в снегу. Он выглядел так, словно только что сошел с гор.

Мало-помалу взгляд его прояснился. Лу выдохнул, и напряжение ушло из его тела, как боль оставляет ребенка, и я обнял его и прижал к себе, ощущая, как он понемногу расслабляется в моих объятиях. Это случилось внезапно: он начал скулить и плакать, как ребенок, всхлипывать, лизать меня в ухо, просить прощения, вздрагивая всем телом, пытаясь рассказать мне, что произошло. Он был счастлив, так счастлив.

Никки подошла, и мы вместе обняли его. Все втроем мы плакали посреди дороги, не люди и не собаки, а просто одна семья.

— Он ужасно пахнет, — проговорила Никки сквозь слезы.

— Это анальные железы. — Я умыл ему морду снегом и стал осматривать, однако ни крови, ни ранений не обнаружил, только из пасти текла струйка розоватой слюны.

— Он всю ночь сражался с койотом. Иначе этого никак не объяснить. Еще от него пахнет мочой – как от волка.

— Бедный Лу. — Никки, вся в слезах, погладила его по голове. — Как же ты воняешь.

— С возвращением, приятель.

— Р-р-р.

Мы почистили его, искупали, погладили еще, покормили. Мы наслаждались таинственной историей ночного койота и спасением Лу. Мы жалели, что он не сможет рассказать нам обо всем, что ему довелось пережить. Мальчишки плакали, смеялись и пританцовывали вокруг, и понемногу Лу, старый добрый Лу вернулся к нам из своего путешествия в загробный мир.

Койот продолжил поиски пропитания – среди мусорных куч и объедков, — там, где некому было дать ему сдачи. Ему тоже пришлось несладко, он не скоро забудет, как проучил его сердитый старый пес. Койот, хитрец и хищник, попытался отомстить и увел от нас Лу, едва не разбив нам сердце, но искупил свои грехи тем, что вернул Лу домой. Так старый боец вновь обрел былую гордость.

16

Спасение Флавио и опись рыцаря лотереи

Летом 2001 года он объявился у нас во дворе, рыжевато-золотистый, с темной мордой и очерченными черным глазами, длинношерстный, похожий на лису метис, тощий и голенастый, добрый, но боящийся всего на свете, от собственного хвоста, до человеческих рук и ног, а еще любых звуков и своих воспоминаний, запуганный до глубины души. Но он заскочил к нам во двор через изгородь, привлеченный запахом другой собаки, старшей, всю свою жизнь спасавшей других псов от иглы ветеринара. Он давно вышел на пенсию, но, как старый пожарник, не смог не вытащить из огня очередную жертву, потому что больше всего на свете он гордился тем, что умеет делать так хорошо. И вот, с появлением беглеца, которому хватило здравого смысла из того кошмара, в котором он жил, появиться у нас, началась последняя для Лу история спасения потерпевшего.

У него была немыслимо густая шерсть, как у чау-чау, рост и повадки как у овчарки, и сердце и ум как у ретривера. Если кто-то и мог бы посостязаться с Лу в красоте, так это он – удивительный красавчик, примерно двух лет от роду, способный без труда перепрыгнуть через забор высотой в человеческий рост.

Я был занят прополкой в дальнем углу сада, где Никки высадила базилик. Лу дремал в доме, на солнце ему было слишком жарко. И тут краем глаза я заметил крупного пса, одним изящным прыжком преодолевшего забор между нашим домом и соседским. Каштановая шерсть горела на солнце, белоснежные зубы сверкали.

— Никки.

— Что?

— Посмотри.

— Ничего себе.

Я подошел к нему. Хотя он выглядел нервным и возбужденным, мне было очевидно, что он настроен на контакт. Когда он подбежал к поилке, чтобы напиться, я захлопнул калитку.

— Какой красавец, — заметила Никки, подойдя ближе. — Выпусти его.

— Погоди. Сперва хочу убедиться, что он не бешеный, не больной и не агрессивный. И проверить, есть ли у него жетон.

Лу к этому времени был уже порядком глуховат. И (какое счастье, что в свое время я обучил его языку жестов), но каким-то образом он учуял другую собаку и выбежал во двор через заднюю дверь. Там он осмотрелся и направился прямиком к чужаку, жадно лакавшему воду. Он глухо полаял, понюхал незнакомого пса, тот обнюхал Лу в ответ и попытался лизнуть его через калитку.

Лу посмотрел на меня: «Ты что, шутишь?»

— Он заблудился, Лу. Ты же знаешь, каково это.

— Ар-ру-а, — отозвался на это Лу и сел перед калиткой. Пес по другую сторону завилял хвостом, учащенно дыша и широко раскрывая пасть, точно голодный птенец.

— Что ты об этом думаешь, Лу? — Я обошел его и открыл калитку. Он попытался протиснуться вместе со мной. — Нет, погоди. Дай я сперва его осмотрю. — Он порычал и стал царапать калитку когтями. — Нет, — повторил я и на сей раз подкрепил это резким взмахом руки.

— Не дай ему себя загрызть, — сказала Никки.

— Сдается мне, он скорее описается, чем укусит.

Он хотел общаться, но был слишком запуган. Я сразу понял это по его позе, он в любой момент готов был припасть брюхом к земле. Это было написано у него на морде: этого пса били и пинали так часто, что он ничего другого не ждал.

— Синдром ожидания молотка, — сообщил я Никки, потрепав пса за ушами и проверив ошейник.

— Что?

— Если всю жизнь бить тебя молотком по голове каждые двадцать секунд, а потом внезапно перестать, твоя первая реакция будет: «Ой, а где молоток?»

— Говори за себя.

Чистая правда: собаки, подвергавшиеся насилию, привыкают к нему настолько, что начинают его искать, инициируют его, намеренно действуют таким образом, чтобы вызвать побои. Так ведут себя волки-омеги. Для такого животного достаточно и негативного внимания. Если он к этому привык, он будет этого желать и дальше.

Даже когда такую собаку находят люди, более добрые, чем прежние хозяева, она по-прежнему ждет жестокого обращения и не понимает отступлений от привычного сценария. Отсутствие агрессии ее смущает, она не понимает, что в жизни может быть что-то, помимо пинков.

Он был нежным, покладистым и привыкшим жить в страхе. Когда он попытался прыгнуть на меня, я выпрямился и сказал ему: «Нет, нельзя», он повалился на землю и обмочился.

— Мило, — сказала Никки.

— Он стерилизован. Но на ошейнике нет бирки.

— С ума сойти. Потеряшка.

Я впустил к нам Лу, и он тут же принялся обнюхивать незнакомца. Как ни странно, тот совсем не боялся Лу. Тот пару раз на него рыкнул и один раз встряхнул за шкирку, но в остальном они прекрасно поладили. Даже когда Лу сердился на слишком дружеские заигрывания, тот второй продолжал вилять хвостом.

— Оставлю их тут вдвоем, — сказал я. — Лу не позволит ему сбежать. Думаю, у него это в крови.

— Что именно?

— Побеги.

— Боишься, он прокопает подземный ход?

— Все может быть.

— Ладно, посмотрим.

Большинство из нас через это проходили: мы находим собаку без бирки, без татуировки или микрочипа, определить хозяина невозможно. Мы обзваниваем приюты и ветеринарные клиники, проходим с собакой по соседям, стучимся в двери, вешаем объявления. Иногда нам везет, иногда нет.

Три месяца мы искали хозяина. У него не было ни микрочипа, ни татуировки, и никто не заявлял о пропаже. Листовки, объявления, опрос соседей – безрезультатно.

— Как может быть, что его никто не признал? — удивлялась Никки, глядя на пса, который получил имя Флавио в честь Флавио Бриатторе, возглавлявшего команду «Рено» на «Формуле-1». Наш приятель Джефф Дэниелс был большим поклонником гоночного спорта, и это он назвал так нашего найденыша за ловкость, подвижность и красоту.

— Может, и признали, но не хотят его забирать, — предположил я.

— Это жестоко.

— Может, это лучшее, что они могли бы для него сделать.

Флавио был проблемным псом, очень проблемным. Он боялся рук, дергался, тревожился, жил в постоянном ожидании пинка. Малейшая угроза – и у него напрочь отключались мозги, и он или падал и мочился под себя, или пытался сбежать, перепрыгнув через забор. Но в то же время он жаждал дружбы и совершенно не проявлял агрессивности. Это была замечательная собака с очень тяжелой психологической травмой.

Занятия с ним требовали терпения и совершенно нового подхода. Я не мог использовать наказаний, даже голосом. Да что там голос – стоило посмотреть ему в глаза слишком долго, и Флавио был готов падать на брюхо и делать лужу, как будто я управлял его мочевым пузырем с помощью телекинеза.

Любое подкрепление могло быть только позитивным и тщательно продуманным. К примеру, если вы хотели, чтобы он пару секунд спокойно ждал у двери, надо было тщательно отслеживать свою позу и не допускать прямого взгляда. Стоило чересчур приблизиться или подать резкий жест рукой или поводком, паника была гарантирована. Очень по-волчьи.

На тренировках нельзя было торопиться: стоило дать ему слишком много, он впадал в бессознательное состояние и в ужасе отключался. С Флавио можно было продвигаться вперед только черепашьими шажками, отслеживать правильное поведение и вознаграждать за него чем-то не угрожающим… и это тоже было не так просто, как кажется. Флавио готов был напугаться чего угодно, в любой момент, даже миски с едой, оказавшейся под носом слишком внезапно, или поглаживания, если он этого не ожидал.

Спасителем, понятное дело, стал Лу. Флавио его обожал, ходил за ним повсюду и совсем не боялся. Лу мог учить его, наказывать, отбрасывать в сторону, покусывать, спать с ним в обнимку – ничто не пугало Флавио. Только когда Лу взялся жестко устанавливать правила собственности в том, что касалось еды, игрушек и других собачьих ценностей, Флавио выказал тень испуга.

Лу стал для него проводником уверенности в себе. Дайте запуганной собаке вдохновителя, и вы спасете его. Двенадцатилетний Лу стал спасением для Флавио. Он равнялся на Лу во всем. В любой непонятной ситуации главным вопросом для него было: «А что бы сейчас сделал Лу?»

Мы оставили его у себя. Из беглеца, которого надо куда-то пристроить, он стал членом семьи – больным, покалеченным, но любимым. Нам пришлось приспосабливаться и объяснять сыновьям Никки, как вести себя, если мы не хотим луж и куч по всему дому. Давать ему пространство для маневра, но вознаграждать за хорошее поведение, учить доверию и не пугать. И как можно больше оставлять вдвоем с Лу.

Через Лу я его и обучал. Сперва показывал на нем основные команды, а потом очень осторожно предлагал Флавио выполнять их самому. Когда Лу был рядом, даже команда «лежать» не звучала пугающе: все было мирно и безопасно.

Занимаясь с ним в одиночку, я постоянно был вынужден вспоминать, с кем имею дело. Чаще всего мы работали во дворе, там лужицы никому не мешали. И по сей день вычесывать Флавио, стричь когти и делать массаж можно только вне дома. Он чем-то напоминает мне голубя, вечно готового к тому, что с неба нападет ястреб.

Флавио не глупый пес, но страх ограничивает его. Я быстро с этим свыкся и не жду от него слишком многого. Он знает достаточно, чтобы быть счастливым. И самое главное – он научился жить обычной собачьей жизнью. Чтобы он перестал убегать куда глаза глядят, понадобились отдельные уроки. Четыре раза… и это было очень нелегко.

— Лу может писать по команде, правда? — спросила у меня Энн.

— Да, и какать, если на то пошло.

— И какая команда, чтобы он писал?

— Паста.

— Что?

— Если я скажу: «Паста» – он пописает.

— И насколько прицельно?

— Ты имеешь в виду точность?

— Да.

— Зависит от того, насколько я рядом, и от момента подачи команды. Если я укажу ему место, он может помочиться на него. А что?

— В Эверетте собираются снимать рекламу лотереи штата Вашингтон, на поле для гольфа. Им нужна собака, которая описает парня в рыцарских доспехах.

— Логично.

— Можешь завтра привести его на пробы?

— А сколько у нас конкурентов, писающих на заказ?

Страницы: «« « ... 1011121314151617 » »»