Homeland. Игра Саула Каплан Эндрю

– Вы затеяли полевую операцию? Потому и покинули Лэнгли, отправились со мной покататься, я прав?

Саул пригубил кофе.

– Замечательно, – похвалил он напиток. – Я пришел договариваться с вами. – Оглядевшись, он заметил: – «Жучков», полагаю, тут нет?

Генерал Деметриос покачал головой.

– Дергаетесь, – произнес он. – Кто еще знает об операции?

– Директор ЦРУ, вице-президент Билл Уолден. Последний сильно удивился, но добро дал. Факт есть факт. Еще советник президента по национальной безопасности Майк Хиггинс, сам президент… Теперь и вы.

– Откуда собираетесь руководить операцией?

– На месте сидеть не придется, но в Бахрейне есть точка, – ответил Саул. – По очевидным причинам, это его столица, Манама.

– Самое сердце Персидского залива, недалеко от Ирака. Или штаба Центрального командования. Или, если уж на то пошло, от Ирана. Как говорят продавцы недвижимости: близость ключевых объектов решает все. А может, у вас на примете есть кто-то – или что-то конкретное, Саул?

– И кто-то, и что-то. Манама стоит на перекрестке путей, там люди заключают сделки: и чистые, и грязные. Кстати, это недалеко от вашего штаба в Дохе, генерал, хотя вы там нечасто бываете.

Саул отставил чашку в сторону.

– Сами знаете, я на попе ровно сидеть не привык, – прорычал Деметриос. – Прямо сейчас назревает конфликт в Басре, мы не готовы.

– Дело ведь не только в «Армии освобождения исламского народа». Тут замешаны курды, шииты, «Армия Махди», иранцы, – загибая пальцы перечислил Саул. – Абу Назир чиркнет спичкой, и земля вспыхнет у него под ногами. Хворосту хватит.

– Когда и где?

– Очень скоро я дам знать, – ответил Саул, глядя на карту Ирака, открытую на ноутбуке у генерала. – Сперва надо кое-что уладить.

– Подготовить операцию «Железный гром»? – глядя прямо на Саула, спросил Деметриос.

Саул кивнул.

– С чего начнете?

Саулу отчего-то вспомнился отец, его слова: войди в пламя доменной печи – и будет тебе ответ.

– Приклею жирную мишень на спину своему лучшему оперативнику и отправлю его в лагерь врага.

– Что-что?!

– Простите, неудачное сравнение. Мы ведь не просто знаем, что у нас завелся «крот», сливающий инфу «Аль-Каиде». Впервые у нас имеется след, по которому мы сможем этого «крота» выследить и прижать. Да, и еще, генерал: иранцы. Эти, скорее всего, тоже кормятся с барского стола.

– Вы читали мои доклады РУМО: в Иране что-то назревает. В среде иракских шиитов подозрительное затишье. Если нас выбьют из Ирака, это будет кровавая баня, – мрачно предупредил генерал Деметриос.

– Представьте, что атака придется одновременно с обеих сторон – суннитской и шиитской. При этом враг будет знать о каждом вашем шаге наперед.

– Да вы мои мысли читаете. Что, по-вашему, не дает мне уснуть по ночам?

– У меня план, – успокоил генерала Саул.

– «Железный гром».

– Точно. Вы ведь играете в го? Говорят, вы одержимы этой игрой, – сказал Саул, доставая из сумки доску и ларец с камушками. – Если хотите, можете играть за черных. Я даже могу снизить свою фору комидаси.

– Вы торопите меня, Саул? – пристально взглянул на него генерал. Сверившись с часами, он спросил: – Уверены? Игра займет где-то часа два, как минимум.

– Ну нет, – возразил Саул, наблюдая за первым ходом противника. – Куда как меньше.

15 апреля 2009 года

Над городом нависли серые тучи, зарядил дождь. Броуди и еще пятеро человек шли за Далилем по узкой улочке, пряча под одеждой оружие. Шли в мечеть на полуденную молитву дхухр-намаз по грязной разбитой мостовой, мимо обветшалых домов и лавочек; стены были испещрены пулевыми отверстиями – после ожесточенного боя, что разразился тут два года назад между армией Абу Назира и американским десантом.

И хотя коалиционные силы объявили тогда о своей победе, а сам город большей частью населяли туркмены, не арабы, на улицах Талль-Афара то и дело гремели взрывы ракет и самодельных мин. Впрочем, не о том сейчас думал Броуди. Ему предстояло принять решение, от которого зависела его жизнь.

В местной пекарне, где они покупали лепешки, Броуди повстречал молодую туркменку, знавшую английский. Как-то утром, недели три назад, стоило Афзалю выйти на улицу поговорить с Махди, она поинтересовалась у Броуди:

– Что это американец делает в компании суннитов?

По некой причине – возможно, потому что впервые за шесть лет с ним заговорила женщина, да еще по-английски, или же потому, что она носила туркменский головной убор, отличающий ее от арабов, от тюремщиков, или потому, что в ее черных глазах (невероятно!) мелькнул огонек, с каким женщина обычно взирает на мужчину – Броуди ответил:

– Я военнопленный, американский морпех.

В этот момент в пекарню вернулись Афзаль и Махди. Броуди громко спросил у туркменки:

– Bikam haadha? – Мол, сколько с меня?

С тех пор, стоило Броуди наведаться в пекарню, и девушка обращала на него внимание. Даже Махди это заметил.

– Что у тебя с этой туркменочкой? – спросил он.

– Ничего. Мы просто здороваемся, и я покупаю хлеб, благодарение за него Аллаху.

– Думаешь, ты ей понравился? Ты, чужак? Думаешь, она – как американские девки, на которых только взгляни, и они перед тобой раздвигают ноги?

– Я женат. У меня двое детей, – напомнил Броуди.

– Но ведь ты хочешь эту туркменочку?

– Нет. С чего ты взял? Может, ты сам на нее глаз положил?

– Тьфу! У туркменок усы растут. Жаль, что ты не можешь взять себе нежную арабскую женщину, американец.

– Сказано тебе, я женат, – повторил Броуди, разуваясь у входа в мечеть. Даже здесь один из них, Афзаль, вооруженный «АК-47», остался наблюдать за улицей. Он высматривал машины и повозки, в которых могли оставить взрывчатку, и – что еще хуже (для Абу Назира) – иракские военные патрули. В последнее время в иракскую армию стали набирать много шиитов.

«Теперь за ним следили пуще прежнего», – думал Броуди касаясь лбом пола с остальными молящимися. Разве что десять дней назад все повторилось: к пекарне подъехал сам Абу Назир и подозвал Афзаля с Махди. Броуди вновь остался наедине с туркменкой – которую, к слову, звали Акджемаль. Она поманила Броуди к краю прилавка, где показала красивый круглый хлеб с рисунком в виде звезд.

– Мой дядя Джейхун, – быстро зашептала девушка, – шейх района. Рисковать он не хочет, поэтому думает вывезти тебя в Мосул в грузовике, спрятав под мешками с мукой. Мосул недалеко от Талль-Афара, километрах в шести. Дядя знает там американских военных. Говорит, через час ты уже будешь у своих: в Мосуле стоит Первый аэромобильный полк. Согласен?

– За мной постоянно следят, – ответил Броуди, оглядываясь через витрину на улицу: Махди и Афзаль все еще стояли у машины и беседовали с Абу Назиром. – Если меня схватят, то убьют. И дядю твоего – тоже.

– Я туркменка и не боюсь суннитских собак, – покраснев, ответила девушка. Тогда-то Броуди и понял, что нравится ей. Дальнейшая его судьба зависела от его ответа. Краем глаза он заметил, что Афзаль возвращается в пекарню.

– Я скоро дам знать, – уходя, шепнул девушке Броуди. – Красивый хлеб, al-anesah[9], но мы возьмем обычный.

Тем же днем Абу Назир прислал за Броуди. Они пили чай из маленьких чашечек в просторной комнате на верхнем этаже большого каменного дома – одного из нескольких, соединенных подземными тоннелями, строений старого города. И хотя Абу Назир говорил очень тихо – как и всегда, – Афзаль стоял у двери, сжимая в руке девятимиллиметровый пистолет. Через сводчатые окна Броуди видел крыши соседних каменных домов, пострадавших во время боев, а на далеком холме – древний турецкий замок. Абу Назир предупредил: скоро они покинут Талль-Афар.

– Знаю, тебе нелегко пришлось, – произнес он, кладя руку на плечо Броуди.

Броуди чуть не задохнулся. Нахлынули старые воспоминания: как его схватили, как избивали, как он убил Тома Уокера, закопал его в песчаной могиле, как потом его снова били – раз за разом, до полусмерти. Броуди вспомнил тесную бетонную камеру, которую называл склепом, ибо себя считал мертвым. Без Джессики, без дочки Даны и сынишки Криса. Бесконечные побои и насмешки Афзаля и Махди. Афзаль был хуже всех, он стал личным демоном Броуди, а тот ждал, что рехнется. Бывало, сидя в камере и даже молясь вместе с тюремщиками – поначалу просто, чтобы немного скрасить пребывание в плену, побыть в обществе людей, пусть и врагов, – Броуди понимал: его убьют, и потому сходил с ума.

Он терял рассудок от страха. Ужас кислотой разъедал его душу. Броуди боялся все время; страх не покидал его никогда, с самого детства.

Те девять роковых минут все решили.

А потом, когда арабы бежали из Сирии и вывезли его в пустыню – ничего не осталось. Лишь пустота и ястреб на фоне золотистого неба. И Бог. Наконец Аллах обратил на него взор.

Афзаль приставил ему к голове пистолет. Броуди собирались убить и бросить труп в песках, чтобы никто не нашел его кости. Для близких он пропал без вести. А Джессика… Она вновь выйдет замуж, пройдут годы – вспомнит ли она тогда об исчезнувшем муже?

Джессика. Что сейчас с ней? Шесть лет прошло. Вспоминает ли она Броуди? Нашла ли кого-то другого? Да уж, наверное… И как там детки? Дане сейчас тринадцать. В каком она классе? В восьмом? Подросток. Уже, поди, на мальчиков заглядывается. А Крис? Младшенький? Ему семь, идет во второй класс!

Броуди должен был погибнуть там и тогда, в песках. Афзаль чуть не спустил курок, но в полусотне метров от них остановился внедорожник. Из окна выглянул Абу Назир и приказал: «U’af!». Стой!

Потом они приехали в Талль-Афар, выжженный войной город: пустые дома, лишь кошки гоняются за крысами. По ночам животные выбирались на улицу, бегали по обвалившимся стенам, сверкая глазами. Броуди делил комнату с Афзалем, который то и дело поддевал его: «Неверный! Американец! Подумаешь, молишься с нами – никого ты не проведешь, кусок верблюжьего дерьма!»

Во сне Броуди избивали: то отец, то Афзаль. Броуди перестал различать их. Он желал смерти, чтобы все прекратилось. Скорей бы! Зачем живет тело, когда душа не желает здесь оставаться?!

«Аллах, что тебе нужно? Скажи, потому что я дальше не выдержу!»

– Почему ты не дал убить меня там, в пустыне? – спросил Броуди Абу Назира.

Тот повертел чашку в руках.

– Если честно, сам не знаю. Перед отъездом из Сирии я дал Афзалю четкий приказ. Ты должен понять, Николас Броуди, ведь ты тоже солдат: идет война. Однако потом, в пустыне, когда настал момент… Не знаю, почему я изменил решение. Говорят, ты принял ислам, совершаешь намаз вместе с остальными.

Броуди кивнул.

– Понятно. Почему же? Ты ведь родился христианином?

Броуди не спешил отвечать. Он глянул в раскрытое окно на серое небо. После всего случившегося, убьет ли его Абу Назир, узнав правду? Самому себе, впрочем, Броуди врать не хотел: ему было плевать, пускай даже туркменка и ее семья подарили ему лучик надежды.

– Понимаю, – произнес Абу Назир. – Ты напуган. Но все равно скажи правду, так будет лучше. Почему ты стал мусульманином?

– Не знаю, – пробормотал Броуди, спрятав лицо в ладони. – Сперва мне просто хотелось к людям. Я больше не мог выносить одиночество. – Он посмотрел на Абу Назира. – Потом уже не мыслил жизни без ислама.

Абу Назир снова кивнул.

– Так и бывает: порою мы приходим к Аллаху, а порой Он сам находит нас. Где твой дом в Америке, Николас Броуди?

– В Александрии, что в штате Виргиния.

– Ты там и родился? Вырос?

Броуди мотнул головой.

– Родился я в Твентинайн-Палмс, это в пустыне Мохаве, в Калифорнии. А вырос в Бетлехеме, что в Пенсильвании.

– Бетлехем? – пристально посмотрел на него Абу Назир. – Как Иисус? – Он встал и скрестил руки на груди. – Ты? Из Вифлеема?

– Не знал, что мусульмане тоже почитают Иисуса, – признался Броуди.

– Ты вообще ничего о нас не знаешь, – отрезал Абу Назир. – Мусульмане чтут пророка Ису, непорочно зачатого посланника Всевышнего.

– Тогда почему вы ненавидите христиан?

– Христиане глупы, говорят, будто Иисус был сыном Божьим, что сам был Господом, своим Отцом, и зачал себя в утробе матери своей Девы Марии. И то, и то попросту невозможно и оскорбительно. Аллах – един, не допускает извращений. Эти самые христиане пришли на наши земли с войной. Они воют с нами с самых Крестовых походов. Мы же бьемся с Америкой и неверующими, а не с Иисусом.

Договорив, Абу Назир жестом велел Броуди уйти. После все изменилось: Афзаль, Махди и прочие стали обращаться с Броуди как с равным, одним из них. Даже спал он теперь в отдельной комнате.

И вот, возвращаясь под дождем из мечети, Броуди обернулся в сторону пекарни: в витрине стояло два круглых хлеба с рисунком в виде звезд. Это был условный знак: Акджемаль сообщала, что сегодня ночью дядя будет готов вывезти Броуди из Талль-Афара.

Всего час по шоссе. Один час – после шести лет плена – и Броуди окажется в Мосуле. Будет свободен. Свободен!

Вот только прошлым вечером Абу Назир пригласил Броуди поужинать. Они ели цыпленка с рисом и изюмом, одни. Даже Афзаль не стоял у двери.

– Мы покидаем Талль-Афар, Николас, – сказал Абу Назир. – Очень скоро.

Броуди решил: если и бежать с дядей туркменки, то сегодня ночью.

– Почему? – спросил он вслух. – Что случилось?

– Много чего. Во-первых, мы не собирались тут оставаться, а во вторых, кое-что назревает. Американцы верят, будто их война здесь окончена. Они как дураки отдали Ирак шиитам и иранцам, бросают его, словно надоевшую игрушку. Скоро они узнают: война не закончена. Ты как американец и мусульманин докажешь нам преданность. – Абу Назир подался вперед. – На что ты готов?

– Я военнопленный, – ответил Броуди. – Хочу, чтобы война скорее закончилась, inshallah[10].

Абу Назир крепко схватил его за руку.

– Тебе еще многому предстоит научиться, Николас. Эта война длится уже очень давно. Позволь, я буду учить тебя, но мы должны быть искренни друг перед другом.

Черными глазами он будто заглянул Броуди в самую душу.

– Тогда зачем ты пощадил меня в пустыне? Скажи.

– Говорю же: тогда я и сам не понял почему. Правда. Просто ощутил внезапный порыв. Думаю, вмешался Аллах, Николас. Посмотрим, – нахмурился Абу Назир. – Когда прибудем на новое место, я попрошу тебя кое о чем. Очень важном.

Той ночью Броуди не спал, прикидывая шансы. Если он не сумеет бежать, Абу Назир убьет и его, и семью туркменки. Если сумеет, то пекарню взорвут; погибнут и туркменка, и те, кто окажется поблизости. Может, и за дядю возьмутся. Зато сам Броуди спасется, сбежит из этого ада.

Сможет ли он жить с таким грузом?

Тома Уокера он уже убил. Своими руками. Эта девушка, Акджемаль – чем он ей обязан? А Джессика и дети – перед ними у него точно есть обязательства.

Столько времени прошло с тех пор, как он поцеловал Джессику на прощание.

«Она, поди, считает меня погибшим. Дети, мама, друган Майк – и его жена Меган – все думают, что я умер».

Чем теперь он обязан жене и детям? Черт с ним, пусть даже побег будет стоить Акджемаль жизни. Броуди должен попытать удачу. Пусть даже его, скорей всего, схватят и приведут к Абу Назиру. Хотелось бы посмотреть на его рожу, когда он наконец прикажет Афзалю пристрелить Броуди.

Он встал с заменяющего постель соломенного тюфяка, натянул брюки. Взял узелок из арафатки, в который завернул ботинки и кое-что из одежды. Если кто остановит его, Броуди скажет, что идет в туалет. И так он, босой, двигаясь ощупью вдоль стены, отправился по темному коридору.

Уходить придется через балкон, иначе не выйдет: Броуди держали на втором этаже, а у парадного и черного входов постоянно дежурит охрана, как и у спуска в подземный тоннель. Впрочем, в переулок можно спуститься по водосточной трубе; она крепится к стене в метре от балкона, и мысленно Броуди уже спускался по ней тысячу раз.

Сегодня он проделает этот трюк по-настоящему.

На балкон можно было попасть через комнату, в которой спали Далиль с женой Хебой и двумя детьми. Далиль беззаботно храпел, когда Броуди прокрался мимо к двери на балкон – к счастью, ее оставили открытой, чтобы не было душно. Дождь к тому времени перестал; в воздухе пахло влажной пылью, а в небе даже появились редкие звезды. Броуди вышел на холодный и мокрый балкон.

Повесив узелок на шею и утешая себя, что неудобства прекратятся, стоит спуститься, Броуди перекинул ногу через перила. Поскользнулся на чем-то… О нет! Вниз полетел кусок черепицы. С замиранием сердца Броуди ждал, когда тот долетит до мостовой. Раздался треск, и Броуди моментально упал на четвереньки.

Хеба пошевелилась во сне, Далиль перестал храпеть. Броуди по-обезьяньи, на четвереньках крался через спальню обратно, к темному коридору.

– Maadha? – сонно пробормотала Хеба. (В чем дело?) – Ты слышал?

– Чего? – спросил в ответ Далиль.

Броуди тем временем подполз к выходу в коридор, мысленно взывая к Аллаху.

– Я что-то слышала. Может, дети?

Она поднялась, но к тому времени Броуди уже был в коридоре. Встал на ноги и помчался к себе. Стянул брюки и лег на тюфяк, а секунд через десять ему уже светили в лицо фонариком.

Броуди приподнялся на локте, прикрывая глаза рукой. К нему заглянул Афзаль.

– Слышал шум? – спросил он.

– Вроде нет… Что случилось? – спросил в ответ Броуди.

– Не знаю. Мне показалось, это ты.

– Да нет уж. Может, кошка? Город кишит ими, – сказал Броуди, ложась.

Час спустя, все еще лежа на тюфяке, накрыв глаза рукой, Броуди думал: не попытать ли счастья еще? И без того рискованная затея сделалась рискованней раз в десять. Мысленно Броуди видел, как отдаляется от него Джессика – как тогда, на вокзале. Броуди с Майком погрузились с другими новобранцами в автобус, и он смотрел в окно, как тают вдали жена и дочь.

«Я пытался, Джесс, правда».

Шанс упущен: другой ночи не будет, второго шанса не подвернется. Туркменка Акджемаль оставила для него в витрине пекарни два круглых хлеба. Не сумев бежать сегодня, Броуди больше не сможет уйти. Так и помрет трусливым военнопленным.

Нет, он бежит. Сегодня. Убьет любого часового у парадной двери и помчится до самой пекарни. Так или иначе сегодня его плен завершится. Надо лишь выждать еще час, пока все опять не заснут.

Спустя час, когда Броуди уже готов был повторить попытку, Афзаль проснулся и встал. Сам не свой от напряжения, Броуди ждал, когда тот вернется в постель; больше ничего не оставалось. Минуты через две в комнате зажегся свет – пришел Афзаль. Ткнув Броуди в бок, он велел:

– Идем, он хочет видеть тебя.

Натянув штаны, Броуди вслед за Афзалем прошел в спальню Абу Назира; там царило оживление: люди носились по комнате, собирая оружие и вещи. Взглянув на Броуди, Абу Назир произнес:

– Собирайся, Николас. Многое изменилось, мы покидаем Талль-Афар сегодня.

16 апреля 2009 года

Он ждал ее на борту корабля. Кэрри почему-то всегда помнила его не таким высоким и стройным, но вот сейчас, увидев его, почувствовала, как отпускает затянувшиеся тугим узлом внутренности. Даже больше: она ощутила себя в безопасности.

Саул приехал за ней.

– Чайки над скалами не летают, – заметила она. Эта кодовая фраза означала: в такси за мной не следили; по пути в порт, где Кэрри села в шлюпку, «хвоста» за ней не было.

– Знаю, иначе ты не пришла бы, – ответил Саул, кладя руку на перила. Они постояли бок о бок некоторое время, глядя на город и наслаждаясь моментом воссоединения. Потом Саул наконец взглянул на нее прямо. – Как ты?

– Тут стало страшновато… точнее, чертовски опасно, но со мной все хорошо, – сказала Кэрри. – Рада видеть тебя.

– Ты работала в одиночку, другого способа не было. – Даже произнося такие слова, он улыбался, чуть не светился от радости. Будто не мог сдержать улыбки.

Одетый в ветровку, Саул прихватил курьерскую сумку. За спиной у него простирался морской пейзаж: бухта ранним утром; контейнеровозы в порту и грузовые суда, стоящие на якоре. За ними – если смотреть на север вдоль береговой линии – усаженные пальмами пляжи с белым песком, отели, туристическая зона, которую местные прозвали Лазурным Берегом, в честь французского Cote d’Azur; там Кэрри и ждала Саула.

Какой чудесный рассвет. Солнце скрылось за облаком над холмами, словно на пейзаже. По небу разлился десяток оттенков синего. Кэрри с Саулом стояли на борту турецкого грузовоза под мальтийским флагом, следовавшего в Фамагусту, турецкий порт на Кипре.

– У нас «крот», – сказала Кэрри.

– Знаю. Давно уже подозревал об этом.

– А что эти сволочи наверху? – То есть в Лэнгли. – Они-то в курсе?

Саул кивнул.

– Директор знает, знает Билл Уолден. Информация тайная. Я запланировал особую операцию, в отрыве от Лэнгли. Называется «Железный гром».

– Кто еще о ней знает?

– Кроме Уолдена и директора? Советник президента по национальной безопасности Хиггинс, сам президент, генерал Деметриос, я – а теперь и ты. – На последних словах его голос потонул в грохоте якорной цепи и гуле оживающих двигателей.

– Занятно, – сказала Кэрри, хватаясь за перила, когда корабль подал сигнал и тронулся в путь.

Саул некоторое время хранил молчание. Они ждали, пока судно выйдет за пределы бухты. Потом наконец привыкли к движению, качке и плеску волн. По-прежнему стоя у борта, Саул и Кэрри следили, как тает вдали город, а вместе с ним – портовые краны, причалы, мешанина зданий на берегу. Все это постепенно ушло за горизонт.

– Кэрри, – заговорил наконец Саул. – Вряд ли у меня есть право просить тебя заняться этим делом. Особенно после неудачи последнего предприятия…

Кэрри слегка замутило. То ли от качки и шума, то ли от мысли, что Саул в ней разуверился. Чувство было такое, будто она отходит после очередного заскока.

– Саул, ты что такое говоришь? – чуть не паникуя, спросила Кэрри. – Думаешь, я не справлюсь?

– Ничего такого я не говорил. – Ветер трепал его волосы и бороду, так что на мгновение Саул сделался удивительно похож на ветхозаветного пророка. – Просто не хочу потерять тебя. – Крепко держась за перила, он произнес: – Ты хороша, Кэрри, мы оба это знаем. – Ничего себе! Такого прежде Саул не говорил. – Да, ты только что из опасных районов, но сейчас придется довериться мне. Грядущая операция… она… куда опаснее всего, через что тебе довелось пройти. Не хотелось бы занижать степень риска.

Кэрри накрыла его руку своей и чуть не упала на Саула, когда корабль прибавил ходу. Качка усилилась, они вышли в открытое море.

– Хочешь отговорить меня, Саул? В чем дело? Совесть заела? Пытаешься заранее облегчить себе карму, на случай если со мной что-то произойдет? Мол, ты как мог пытался отговорить меня от участия в операции?

– Все не так, и ты сама это знаешь, – хмуро произнес шеф. – Прошло всего две минуты, а мы с тобой уже цапаемся. Почему так? Почему так с людьми, которые мне по-настоящему дороги? Вечно вы…

Он сильно подался вперед, упираясь в перила.

– В чем дело? – уже мягче спросила Кэрри, ткнув его в плечо кулаком. – Расскажи.

– Ты заслуживаешь лучшего. Несправедливо, что на твою долю выпадает такое. Я другого тебе желаю, – проговорил Саул. – Не хочу заставлять тебя заново проходить через ад, а ты ищешь под этим какую-то темную подоплеку.

Кэрри огляделась: они уже вышли в открытое море, берег Латакии был далеко. От работы двигателя дрожала палуба; корабль плыл вперед сквозь воды цвета синих чернил, раскачиваясь на волнах. Поднявшийся ветер трепал светлые волосы Кэрри.

– Тебе здесь неуютно? – спросил Саул, мотнув головой в сторону моря, откуда несло соленые брызги. – Хочешь внутрь?

– Не сейчас, – ответила Кэрри. – Пока что мне нравится.

– Мне тоже, – улыбнулся Саул. – Я что хочу сказать: ты не обязана соглашаться. Одно слово – и тебя ждет неплохое местечко в Лэнгли, собственная команда, повышение и солидная прибавка в жалованьи. Должность замечательная, Кэрри, и важная. Это не пустые слова, не уговоры. Нам нужен кто-то вроде тебя на этом месте.

– Брось, Саул, кого ты обманываешь: меня или себя?

Он облокотился на перила, совсем как в Лэнгли – когда они оба становились рядом, у него в кабинете, облокотившись о стол.

– Думаю, нас обоих. Попытка не пытка.

– Саул, не забывай, кто я и что я. – Кэрри посмотрела прямо на шефа. – Что ты хочешь сказать?

– Ты должна жить, Кэрри. Найди себе хорошего мужика. Выйди замуж, нарожай детей. Бога ради, начни уже для себя жить, по-настоящему.

– Господи Иисусе, Саул, ты меня за кого принимаешь?! – Ветер трепал ее белокурые пряди, а за спиной у нее волновалось море.

Саул, Саул, да что ты понимаешь в жизни одинокой женщины, которая к тому же агент ЦРУ с биполярным расстройством? Это ночи в компании рабочего ноутбука и бутылки текилы, потому что с ними куда лучше, чем с другими холостячками где-нибудь в городе на вечеринке. Это вечера, когда заглядываешь в бар, готовая склеить первого встречного мужика. Любого, лишь бы не урод и не быдло, от которого тянет помойкой; лишь бы слышать рядом чей-то голос. Уж поверь, Саул, этой дорожкой не всякий пройдет.

– Хочешь, чтобы я пекла печенье? Ну, может, лет через пять-десять, Саул, так и будет. Главное – не сейчас, не сегодня, не тогда, когда надо вычислить сраного «крота». Скажи честно: почему ты не хочешь отправить на дело меня?

– Потому что без тебя никак, – хмуро посмотрел он на Кэрри. – Все, что я тебе наговорил – чушь собачья, мы оба знаем. Для операции годишься ты одна.

– Почему?

– Ты хороша, и только тебе я доверяю. Я наболтал ерунды, потому что с задания ты можешь не вернуться, и мне тошно от этого, Кэрри. Словами не сказать, как тошно. Про мужа, про детишек – это все мои фантазии. Так уж во мне, старом еврее, говорит совесть.

– Ну да, католики тоже кое-что понимают в муках совести. Сестры в школе Святой Троицы хорошо надо мной поработали. Кстати, – Кэрри подергала «собачку» «молнии» на куртке, – раз уж мы заговорили о браке… как там Мира?

– По легенде, я сейчас в Мумбаи, в административном отпуске. Провожу время с Мирой и ее семьей. – Саул поморщился. – Я как бы проболтался при Сэнди Горнике, когда тот вез меня в аэропорт. Прикрытие обеспечено.

– Неужто все так плохо, Саул?

– Даже хуже, – покачал он головой.

– Мне так жаль, – произнесла Кэрри, слегка толкнув его в бок.

– Мне тоже, – ответил Саул и похлопал ее по руке. – С тем русским у нас беда.

– В чем дело? Фотография, которую я прислала…

– Его лицо видно замечательно. Плохо видно лицо Абу Назира. Если бы не комментарий Кадиллака и то, что ты узнала его по голосу… Повторюсь: зато лицо русского видно замечательно, – зло добавил Саул. – Просто никто не может его опознать.

– Бред, – отрезала Кэрри. – У нас ведь… Да он вообще русский, этот тип?

Саул покачал головой.

– Что говорят в московском отделении? – спросила Кэрри.

– Ничего. На эту задачку Уолден бросил сразу две команды. Одной руководит твой бывший босс Алан Ерушенко, второй – Дэвид Эстес и Чейз Дженнингс.

– Это еще кто такой?

– Новый шеф московского отделения.

Саул посмотрел Кэрри в лицо. Качка немного утихла, солнечные блики играли на волнах так ярко, что ему приходилось щуриться.

– Официально я в административном отпуске. Неофициально я для всех уже труп, в карьерном плане. Меня списали, покойся я с миром, – с улыбкой на губах и грустью во взгляде пояснил он.

Некоторое время они молча слушали, как волны бьются о борт корабля.

– Если кто и выяснит личность этого русского, то только Алан и его группа, – произнесла наконец Кэрри, и тут ее прорвало: – Черт, да так ведь просто быть не может! Крупнейшие в мире террористы с обычными людьми не встречаются! Русский – наша единственная зацепка. Столько людей занято на поисках, а ты говоришь, что у вас ничего?

Саул покачал головой

– Шутишь?! Целое управление? И ничего не нарыло?!

– Ну, кое-что есть, – ответил Саул и, понурив голову, закрыл глаза. Черт, не к добру этот жест: Саул чует большую подставу. Вот сейчас он и скажет, почему пытался отговорить Кэрри.

Он снял с плеча сумку и достал из нее ноутбук. Включил, ввел пароль и нашел нужный файл, фотографию: двое мужчин сидят за столиком в прибрежном ресторане. Снимали под углом в девяносто градусов, в профиль. На заднем плане в кадр попал кусочек моря и часть лодки с пассажирами. Одного из мужчин на снимке Кэрри узнала моментально: русский.

– Где это? – спросила она.

– С вероятностью в девяносто процентов, можно сказать, что это – прибрежный ресторан где-то в Стамбуле. Может быть, на Бююкаде. Фото сделано не так уж давно.

– От кого пришло?

– Ни от кого. Источник – Израиль, «Моссад». В АНБ перехватили их поток данных и выловили этот снимок. Заметил его кто-то из ребят Алана. В Израиле даже не подозревают о нашей находке.

– Кто это с русским? Его опознали?

Шеф кивнул, и солнечные блики отразились в его очках.

– Абдель-Али Насер.