Homeland. Игра Саула Каплан Эндрю

– Давай назад в чайную, – поторопила она Верджила, снова сверяясь с часами. Время было почти на исходе.

Верджил развернул курьерский фургон и направился к площади Эс-Сида. Миновав кольцевую, выехал к чайной; парковочное место нашлось метрах в пятидесяти от самого заведения.

– Ничего не понимаю, – признался Верджил, когда они остановились.

– А ты подумай: почему они подобрали Хамзу здесь, в шиитском районе? Да просто он тут с кем-то встречался. Эти ребята куда ловчей, чем я думала.

Кэрри приготовилась выйти из фургона. Впереди было самое сложное: в чайную пускали только мужчин, женщин – очень редко. Эти правила отношения полов на Ближнем Востоке порой делали работу невыносимой, доходило до глупостей. Кэрри достала из сумочки «глок-26» и передернула затвор. Снова убрала пистолет.

– Смотри, – сказала она Верджилу. – Встретились они с Хамзой здесь, в шиитском районе, где его не заметил бы никто из знакомых. Сунниты сюда не суются, представители коалиции – тоже. Их тут ждет верная смерть.

– Ну да, смысл есть.

– Однако почему именно здесь, в этой чайной? В принципе, чайная – нормальное место для встречи, но я думаю так: наш друг Али, который, как выяснилось, тоже некто вроде «крота», встречался тут с кем-то еще. Он работает на два фронта. А наш друг де Брюйн, который за лишний доллар матери родной глотку перережет, сливает инфу обоим лагерям: «Аль-Каиде» и «Армии освобождения исламского народа», с одной стороны, и иранцам – с другой.

– Дьявол, теперь-то все становится на места. Иначе зачем Али рисковать и приходить в эту часть города. – Кэрри уже хотела покинуть салон, и Верджил сказал ей вдогонку: – Только давай быстрее. Средняя продолжительность жизни человека с моей внешностью тут не очень большая. Того и гляди тачку нам заминируют.

Надев вуаль, Кэрри глубоко вдохнула и вошла в чайную. Шанс, что человек, с которым Али Хамза встречался – если встречался – еще здесь, был очень мал.

Внутри на нее сразу уставились посетители: мужчины за голыми деревянными столиками, кто в костюмах, кто в туниках и арафатках, с четками. Большей частью тут были простые трудяги. Из-за стойки навстречу Кэрри вышел иракец в фартуке.

– Что вы здесь делаете, госпожа? – спросил он по-арабски. – Женщинам сюда нельзя.

– Men fadlek[36], я ищу мужа, Хусама Абдул-Зару. Он водитель грузовика, иногда заглядывает к вам. – Кэрри, отвечая тоже по-арабски, оглядела комнату, как будто и впрямь высматривала супруга. Никто сам по себе за столиком не сидел. И уж конечно, не заметила она никого, кто бы по уровню соответствовал визави помощника вице-премьера. Впрочем, это еще ничего не значит. Нужный человек мог сидеть у нее прямо под носом. Он мог уйти к этому времени… а мог попросту существовать лишь в ее воображении.

– Здесь такого человека не знают, госпожа, и вам сюда нельзя, это харам. Уходите. – Хозяин махнул рукой в сторону двери. На стене Кэрри заметила фотографию в рамке: мечеть, а понизу небольшая надпись арабской вязью. Вроде как сувенир, такие по всей стране продают в молельных домах. Направляясь к двери, Кэрри прищурилась, чтобы получше разглядеть изображение.

Это была мечеть с золотыми воротами, с единственным золотым минаретом и куполом. Подпись под снимком гласила: «Мавзолей имама Резы».

– Тысяча извинений, брат, – сказала Кэрри, слегка поклонившись человеку в фартуке, тогда как разум ее заработал на бешеных оборотах. – Да простит меня Всевышний.

На улице она забралась назад в фургон и жестом велела Верджилу трогать. Вслед им смотрела сотня глаз.

Что-то мечеть на фотографии ей напомнила. Нечто, что Кэрри узнала давно, еще когда училась в колледже, познавая культуру Ближнего Востока. Что именно? Кэрри порылась в закоулках памяти. Где расположена эта мечеть? Кэрри мысленно перенеслась в холодный день, когда сидела в принстонской библиотеке и рассматривала фотографию на странице книги. Ну конечно! Мечеть не в Ираке, она в Иране. Ее построили в честь мученика-шиита, восьмого имама, Резы. И посетители чайханы – скорее всего, двунадесятники.

Шииты-двунадесятники верят в Двенадцатого, или Сокрытого, имама, Мухаммада аль-Махди. «Махди» значит «мессия». Согласно шиитской традиции, он родился в 869 году и, предположительно, так и не умер. В Судный день Махди покинет убежище и, взяв в руки меч Божий, покарает неверных. Двунадесятники же составляли стержень «Революционной гвардии», ключевых фигур иранской власти, поддерживающей Муктаду ас-Садра и «Армию Махди».

Вот еще кусочек головоломки, его Саул и нашел: де Брюйн и Али Хамза, они получают инфу из первых уст, от США, лидеров коалиции и верхушки иракского правительства, сливая потом ее на обе стороны, «Армии освобождения исламского народа» и иранцам.

Кэрри велела Верджилу как можно быстрее возвращаться в «Зеленую зону». Если она успеет, то лично во всем убедится – прямо на конференции, где де Брюйн и Хамза встретятся с лидерами сил коалиции и членами иракского правительства. Еще надо будет поскорее ввести в курс дела Саула.

Де Брюйн, вот ведь скотина. Он входил в Кэрри, возбуждал ее так, как никто не возбуждал ее прежде. Он – восхитительный, прекрасный и ядовитый гад. Он и нравился ей, и вызывал дикое отвращение. Де Брюйн – убийца. Да что с ней такое? «Саул, забери меня отсюда», – взмолилась про себя Кэрри, чувствуя, что окончательно сходит с ума.

Она разоблачилась, сняв арабское платье, а Верджил тем временем вел машину по широкой улице Эт-Таура, то и дело поглядывая в зеркала, проверяя, нет ли «хвоста». Они ехали к мосту Эль-Ахрар, за которым начиналась «Зеленая зона».

Миновав блокпост, они въехали на неровную поверхность моста; горячее солнце отражалось в зеленоватых водах Тигра. Кэрри вдруг поняла, что еще не давало ей покоя, и обернулась к Верджилу. Слава богу, он с ней. Есть на кого положиться.

– Кто предложил называть де Брюйна кодовым именем «Робеспьер»? – спросила Кэрри. – Странно как-то…

– Уарзер.

– Он не объяснил, почему «Робеспьер»?

– Сказал, что в школе они проходили Великую французскую революцию, вот он и вспомнил слова Робеспьера: «Жалость – это измена». Нормальная такая цитата, не находишь? – Верджил глянул на Кэрри. – Кажется, этим он хотел предупредить тебя: берегись де Брюйна.

Жалость – это измена… Кто тут вообще за кого?

26 апреля 2009 года

– Как рыбалка? – спросил Саул.

Талат аль-Уази рассмеялся. Это был невысокий араб средних лет в тунике и арафатке: кожа темнее, чем у большинства его соплеменников, неровная бородка а-ля Ван Дейк и животик. Будь у него борода подлиннее, его можно было принять за арабского клона Санты.

– Никто больше не рыбачит, – ответил он. – Контрабанда дает больший доход.

Они сидели на веранде виллы аль-Уази в узком, затененном пальмовой рощей заливе, с видом на Шатт-эль-Араб. На воде оттенка кофе со сливками ослепительно играли солнечные блики; жара стояла изнуряющая. Саул с ноутбука зашел на сайт метеослужбы: температура была сорок шесть градусов по шкале Цельсия. Воду на реке рассекали коммерческие пароходы, моторные лодки и катера береговой охраны, оставляя за собой клиновидные следы, и волны бились о заржавленный борт полузатонувшего пятисотфутового грузовоза.

Река Шатт, образованная слиянием Тигра и Евфрата, полнилась обломками судов, следами войны между Ираком и Ираном в 1980-х. Вдали даже на фоне яркого неба виднелось пламя газового факела на нефтеперерабатывающем заводе.

– Что ввозят контрабандисты? – поинтересовался Саул, предусмотрительно не указывая ни на кого пальцем, хотя прекрасно знал: вождь племени Бани-Асад, Талат аль-Уази и есть мозг местной контрабанды.

– Нефть, оружие, машины, потребительские товары… Могу достать вам молодую красавицу, прямо сейчас, – сказал Талат, глядя на Саула, и тот едва заметно качнул головой. – Ну конечно, нет, – продолжил Талат. – Нефть – лучше. Денег больше.

– Кто берет? Иранцы?

– «Революционная гвардия», эти дети свиней, наживаются, – пожал плечами Талат.

– Как провозят? Баржами?

– Это, говоря вашими, американскими словами… как два пальца об асфальт, да? В нефтепроводе делают дыру, отводят толстый шланг к барже, а на барже – полно открытых цистерн. – Он ткнул пальцем в небо. – Смысла их закрывать нет, дождь не идет. Потом баржи выходят в Персидский залив, приезжают иранцы, заключают сделку прямо на воде. – Он хлопнул в ладоши. – Деньги – вперед.

– Сколько?

– Ежедневно мы получаем от Кувейта мировую цену за баррель. Иранцы платят полцены, отводят баржи в Бушир, грузят нефть на танкеры из разных стран: Мальта, Панама… черт его знает. В тот же день продают нефть на два с половиной доллара дешевле мировой цены за баррель. В день уходит по две-три баржи, это по полмиллиона долларов за одну. Все богатеют.

– А как же иракские патрули?

– Шутите, да? – рассмеялся Талат. – Тех, кто не из нашего племени, мы подкупаем. Других убиваем, – вздохнул он, перебирая четки. – Шатт – место коварное.

Талат хохотнул.

– А что иранцы? Пиратов не боятся?

– Этих шелудивых псов? – Талат покачал головой. – Стоит оказаться в заливе, и иранцы подходят к тебе на ракетных катерах, связываться с такими опасно. Они-то и сопровождают баржи. Для иранцев все в заливе, что в пределах сорока – ну, пусть тридцати – километров от Кувейта, это территория Ирана. Завтра они запросто могут расширить границы на двадцать километров в глубь самого Кувейта, – он ухмыльнулся, точно проказливый школьник. – Однако, друг мой, что же вы не едите, не пьете?

Он жестом окинул поднос с финиками, миндалем и бокалы с охлажденным шербетом, в каждом из которых плавало по розовому лепестку.

Саул пригубил сладкий напиток, хотя в такую жару, даже в тени, ничто не спасало от зноя.

– Где ваш друг, ливанец? – спросил Талат, имея в виду Дара Адала.

– Занят, – осторожно ответил Саул.

– Ваш друг тверд, как сосновый орех, – уважительно произнес Талат. – Как вы познакомились?

– В Сомали. Был 1987 год: страна скатывалась к гражданской войне, и мы пытались хоть что-то сделать…

Впервые Саул и Дар встретились на борту «Блэкхока», когда летели в Галкайо, что в Сомали, на встречу с Мухаммедом Фарахом Айдидом, председателем Объединенного сомалийского конгресса, образованного после устроенной диктатором Мохамедом Сиадом Барре резни среди гражданских представителей племени хавийе.

Они собирались предложить Айдиду военную помощь и инструктаж, дабы тот смог противостоять остальным мятежным группировкам – сплошь прокоммунистическим – и организовал устойчивое правительство в Сомали. После встречи Саул решил не помогать Айдиду. Чутье подсказало: этот будет еще хуже Барре. Спустя годы опасения подтвердились: Айдид, став вождем хунты, намеренно мешал доставке гуманитарной помощи голодающим, из-за чего умерли тысячи женщин и детей; а в инциденте с «падением “Черного ястреба” погибли и американские военные.

Уже тогда Саул и Дар сумели распознать друг в друге большой потенциал. Уже тогда они не соглашались в методах работы.

– Убийство – не всегда выход, – говорил Саул, когда они покидали Могадишо. Кто-то совершил неудачное покушение на Барре: взорвал заминированный автомобиль. Саул выяснил, что к теракту причастен некто из ополчения, с которым был связан Дар. Правда, последний не уведомил коллегу о своих планах. Он лишь ответил:

– Порой убийство – единственный выход.

– Сработало? – спросил Талат.

– Там не работало ничего, – взглянул на него Саул. – Время бежит…

– …А мы не молодеем, друг мой, – заметил Талат, смахивая с кромки бокала муху. – Вот только становимся ли мудрее?

– Осторожнее, пожалуй. Нет, даже не осторожнее. Скорее, бережнее. – Он взглянул на пальмовую рощу, затеняющую залив. – Беречь стоит все, ибо все имеет цену.

– У нас говорят: караван идет, – пожал плечами Талат. – Мы с вами, друг мой, всего лишь тени на песке.

Саул кивнул, этот жест послужил сигналом. Отец, желая выразить нетерпение, говорил: «Toochus affen tisch», что в буквальном переводе с идиш значило: «Задница на столе».

– Насчет того, чтобы переправить женщину в Иран, – начал Саул. – Проводникам доверять можно?

– Можно ли вообще кому-то верить? – нерешительно произнес Талат. Значит, для него это был деликатный вопрос. – Это так важно?

– Очень, – кивнул Саул. Чего хочет старый хрыч? Подумав, Саул решил действовать на опережение. – Вы ведь знаете, Америка ни во что не вмешивается, хотя Иракские силы безопасности и просят о помощи. – Он махнул рукой в сторону реки, по которой в это время плыла баржа, нагруженная стеллажами с новенькими «тойотами». Судно направлялось в сторону Персидского залива, в каких-то двадцати пяти милях от виллы. Десять к одному, прикинул в уме Саул, что машины везут нелегально в Иран.

Насчет вмешательства он блефовал: американский военный флот растянулся по всему заливу тонкой линией патруля, однако контрабандистов трогать не стал бы, иначе огонь по нему открыли бы с обеих сторон: и Ирак, и Иран. Талат, разумеется, мог знать об этом, однако старый жулик ни за что не решился бы рисковать налаженным прибыльным делом.

Он со вздохом съел финик.

– По эту сторону реки, до самого Бушира простираются территории племени Бани-Асад. Насчет нас, друг мой Саул, – он положил ладонь на грудь, – можете не сомневаться. В Иране же, в горах и на равнинах близ Боразджана помогать станут луры и мухайзины из племени Бани-Кааб. Насчет этих, – он дважды отряхнул руки, давая понять, что снимает с себя всякую ответственность, – поручиться не могу. Эта ваша женщина на фарси разговаривает?

– Немного. Хорошо знает арабский, французский, английский.

– А вы, мой sadeeq[37], знаете Иран?

– Кто вообще его знает?

Талат посмотрел на Саула – американца в запотевших очках и с влажной от испарины бородой – с откровенным сомнением и недоверием.

– В Иране все очень сложно, – предупредил Талат.

– Да, я знаю.

– Бывали там прежде?

Саул кивнул, мысленно приказав себе не думать о прошлом.

– То есть вы в курсе? – Талат поднял обе руки в невинном жесте, мол, такова жизнь, ничего не поделаешь. Пригладил усы и бороду, решая, наверное, стоит ли пояснять предыдущий вопрос. – Мы кое-кого посылали прежде. Eenglizi.

(Некоего англичанина.)

Саул тут же напрягся. Талат что-то пытался ему сказать.

– И как он, справился?

– В Исфахане его задержали агенты ВЕВАК. А дальше… – Араб пожал плечами.

– Вы не испугались, что через него «Революционная гвардия» выйдет на вас?

Талат покачал головой.

– Он путешествовал с завязанными глазами, имен не знал. Меня – тем более. Про кланы тоже не ведал. Женщина отправится в Иран тем же способом, а иначе мы не договоримся, понятно?

– Само собой, – ответил Саул. – Shokran.

– Славно. Взаимопонимание – это хорошо, друг мой. О нас никто не должен знать, – добавил Талат, отгоняя муху.

Саул поднялся на ноги. Аудиенция подошла к концу.

– Ma’a salaama, – попрощался он, употребив одну из известных ему арабских формул вежливости.

– Allah yasalmak, – ответил Талат. Да хранит вас Аллах.

Саул ехал в «ленд-ровере». За рулем сидел английский десантник из остатков британского контингента в Басре. Они направлялись в аэропорт, откуда Саулу предстояло лететь в Кувейт на самолете «Ан-Насер Эйрлайнс», частного американского подрядчика.

– Чертовски жарко, сэр, да? – заметил десантник.

– Не то слово, – неохотно ответил Саул.

Они ехали мимо бесконечных пальмовых зарослей. Саул попытался сосредоточиться на дороге, а не сумев, переключился на детали операции «Железный гром». Он все думал про Иран, не мог не думать, сколько ни запрещал себе: сразу вспоминались Мира, Африка, Джавади, Исламская революция.

«Соберись, – велел себе Саул. – Выкинь Тегеран из головы. Перестань вспоминать. Лучше помолись, пожелай удачи Кэрри, ведь благодаря ей мы добились такого прогресса, почти сделали дело. Теперь главное не оступиться под самый конец. Благословен будь, Господь наш Бог, Правитель вселенной, даровавший нам жизнь, взрастивший нас и давший сил дожить до этого мига… Ах, это просто слова, силы они не имеют».

Мысленно Саул перенесся от пальмовых рощ в Африку.

Вспомнил футбольный матч, который все переменил.

Он не хотел привозить Миру в Тегеран. Саул тогда был молодым оперативником ЦРУ, которого завербовали в африканском «Корпусе мира». Когда он после окончания колледжа сообщил родителям, что собирается поступить в «Корпус мира», отец отвел его в сторонку.

– Чернокожих спасать собираешься, Шаулель? Благородно, однако не поможет спастись самому.

– Я просто хочу помогать людям, пап, – ответил Саул.

– Zei gesunt[38]. Я дам тебе денег на дорогу до Африки, ибо люди там нуждаются в помощи. Но запомни, Саул: даже в Африке, что бы ни случилось, Ха-Шем, да святится Имя Его, – сказал отец, указав перстом в небо, – Бог следит за тобой. Думаешь, твоя борьба с Ним окончена? Нет, ошибаешься.

– А твоя, папа? – прокричал в ответ Саул. – Лагеря забыл?! Как насчет твоей борьбы?

– Со мной то же самое. Иначе зачем мы живем?

Мира спасла его. Еще в самом начале, когда он только увидел ее первый раз, у высокого камыша, на берегу озера Рверу, что частично служило границей между Бурунди и Руандой. Воды его, во многих смыслах, таили опасность, и это не считая гиппопотамов. Широкое озеро, окруженное болотами: стаи птиц, целые луга кувшинок на его глади, покрытые гиацинтами плавучие острова. Было в Мире что-то такое: стройная, как тростник, в слаксах цвета хаки и белой рубашке, с длинными черными волосами. Этот образ еще долго вставал у Саула перед мысленным взором.

Когда она обернулась, он сразу все понял.

– Что тут делает mzungu? – спросила Мира. Слово, которое она употребила, на местном наречии означало «белый». А белых здесь видели редко.

– В Бужумбуре случился путч, – ответил Саул. – Свергли Микомберо.

– Слава богу, – сказала Мира. – Чертов мясник. Пьяница и грязный убийца, подонок. Среди хуту снова устроят резню?

– Не знаю. Надо выводить отсюда ваших людей.

Позднее, используя полномочия агента, Саул сумел стабилизировать ситуацию с новым режимом, когда к власти пришел полковник Багаза. Чтобы отпраздновать победу, Саул и Мира выбрались на пикник в пригород столицы, Бужумбуры, к горе на берегу озера Танганьика. На том же месте Стэнли встретил Ливингстона. Они даже нашли вытесанную Стэнли дату: «25-XI-1871» на склоне горы. Саул и Мира сидели на пледе, только вдвоем, посреди зеленых холмов и лугов, чокаясь бутылками пива «Примус».

Той ночью – самой лучшей ночью в жизни Саула – он наконец познал радость и в ней, в Мире, обрел наконец дом.

Им нужна была только Африка, о ней они думали. Однако все изменилось.

В страшной духоте аэропорта, ожидая рейс на Кувейт, Саул вспоминал Тегеран. Может, это была судьба? Шанс, предоставленный свыше? На улицах тысячи людей проходят друг мимо друга. Бывает, остановишься купить в ларьке газировки и, не думая, приобретаешь выигрышный лотерейный билет. Или, опоздав куда-то всего на минуту, попадаешь под колеса автобуса. Здесь, на Ближнем Востоке – сплошь фаталисты. Как гласит арабская поговорка: «Если тебе суждено утонуть, то и пригоршни воды хватит».

Официально он работал помощником атташе по вопросам культуры при посольстве США в Тегеране. Неофициально же был оперативником и мальчиком для битья при Барлоу, шефе местного отделения (бывалом агенте) и его льстивом заме Уитмане, стареющем выпускнике Йеля, у которого имелись компадрес в САВАК, а еще – вкус к красивой, по-королевски роскошной жизни.

Надо было еще тогда выйти из игры. Это спасло бы и Саула, и Миру, и брак.

Или же нет?

Как-то ночью они с Миррой обсуждали это в садике за домом в районе Фармание. Говорили шепотом, опасаясь, что дом нашпигован «жучками», либо кишит агентами САВАК, либо своими же. Да, теперь им стало чего бояться.

– …Помочь им в угнетении народа? – спросила Мира. – Это не для нас, Саул. Давай вернемся в Африку.

Саул уже хотел покинуть ЦРУ, готовился подать рапорт.

Так что это было? Случай? Удача? Судьба? Или отец правду сказал: «Думаешь, твоя борьба с Ним окончена? Нет, ошибаешься». Неужто, думал Саул, потея в терминале аэропорта, Ха-Шем, Господь, Правитель вселенной вмешался, вступил в игру? Внезапно все, чего они с Мирой желали, чего хотели ЦРУ и остальной мир, потеряло значение. На кону оказались не только жизни Саула и Миры, а судьба целой страны.

Проклятый матч. Жизни Саула и Миры, судьба нации зависели от него. Как так? Понять было попросту невозможно. Одна лишь Мира пыталась найти происходящему разумное объяснение. Пыталась и не могла, и потому злилась.

Позднее, вернувшись из Тегерана в Лэнгли, Саул кричал в отчаянии:

– Зачем я вообще пошел на игру?!

– Может, мы и весь мир, – отвечала Мира, – просто игрушки для твоего ветхозаветного Бога? Того, который требует от отца взойти на гору и там пожертвовать сыном, лишь бы доказать Ему преданность. Он как безумный дон мафии! Изощренный садист, играет нами!

Футбольный матч.

Тегеран, ноябрь 1977 года. Стадион «Арьямехр». Народу набилось под завязку: сто тысяч орущих фанатов, включая семнадцатилетнего кронпринца Реза Пехлеви – он пришел засвидетельствовать самую важную игру в футбольной истории Тегерана. Квалификационный матч Кубка мира, против сильной австралийской команды.

Иран прошел отбор на чемпионат, победив со счетом один – ноль слабенькую команду из Кувейта. Австралия к тому времени разбила мощных соперников из Гонконга, Тайваня, Южной Кореи и Новой Зеландии. Судьба Ирана висела на волоске: лишь победив австралийцев, могли они выйти в плей-офф.

Да что стадион! Во всей стране жизнь замерла. Во всех кафе, во всех лавках зеленщиков и домах работали черно-белые телевизоры, настроенные на трансляцию с игры. В горах и пустынях целые племена собирались в жилище того, у кого имелся «ящик». Обычно запруженные транспортом, улицы Северного Тегерана пустовали. Машины не ездили, постовые движение не регулировали. В пустых мечетях не раздавалось молитв. Молились в тот день только фанаты.

Саул пришел на стадион. Место досталось козырное – возле зоны полузащиты (Уитман раздобыл у чинов из САВАК пару билетов). Мира идти не захотела, и Саул отправился на игру в компании Крокера, торгового атташе (единственного, кого во всем посольстве считал другом).

Такой игры Саул прежде не видал. Вся страна кипела от недовольства политикой шаха. Исламисты примкнули к коммунистам: религиозные лидеры и демократические реформаторы, подумать только! Чем больше САВАК зверствовал, тем сильнее росло недовольство. Звучали призывы вернуть из изгнания аятоллу Хомейни.

Никто не знал, чего ожидать. Казалось, судьба Ирана, да и всего Ближнего Востока зависит от исхода матча.

И тут началось, практически внезапно: Австралия с ходу доказала, что с ней шутки плохи. Ее полузащитники играючи обошли иранцев, передали мяч нападающим. Мяч метеором устремился прямо в ворота. Еще доля секунды – и, казалось бы, гол… Но юный голкипер Нассер Хеджази прыгнул вбок и буквально кончиками пальцев сбил мяч с траектории. Сэйв вышел просто невероятный. Стадион моментально взорвался тысячеголосым ревом. Фанаты повскакивали с мест, и Саул аж покрылся мурашками. Ничего подобного он прежде не испытывал. Целая нация кричала, празднуя спасение.

Игра продолжалась в том же духе: иранцы смазано работали в полузащите, тогда как агрессивные нападающие Австралии били по воротам. И только умница Хеджази спасал ситуацию. Прошла половина времени, а счет так и не размочили.

Зато после перерыва Геличкани перехватил мяч у австралийского форварда и передал его Хасану Рошану. Тот проскользнул мимо двух австралийцев и нанес внезапный удар. Страна затаила дыхание. Против всех чаяний, мяч оказался в воротах. Гол! Народ Ирана безумствовал.

От криков стадион задрожал. Иранцы, которые в силу воспитания даже никогда не жали руки, обнимались и целовались. Их щеки блестели от слез. Сын шаха, совершенно забывшись, принялся обнимать всех подряд, будто членов монаршей семьи.

Саул и Крокер сами принялись брататься с совершенными незнакомцами по соседству, плясали от радости. Момент настал один из самых невероятных.

Однако матч на том не закончился. Австралийцы будто сорвались с цепи: играть начали очень жестко, но раз за разом их атаки пропадали втуне – благодаря таланту Хеджази. Юный голкипер будто отрастил дополнительную пару рук, а гравитация над ним уж была не властна.

Когда прозвучал финальный свисток, стадион вновь взорвался. Австралийцы бежали, спасаясь от толпы, когда болельщики хлынули на поле. Живой ураган накрыл Саула и Крокера, их разделило.

Течением толпы Саула вынесло со стадиона на улицу Фирдоуси. Кругом царило чистое безумие: люди высыпали из домов, гудели клаксоны, гремели крики радости, перекрывая мелодии в исполнении уличных музыкантов.

Мужчины и женщины, позабыв про стыд и запреты, обнимались у всех на виду. Казалось, до этого они были мертвы, и вот наконец ожили. В такой момент ждать можно было всего. Даже революции.

Саула обнял заплаканный старик.

– Львы Персии, – сказал он. – Я жил ради того, чтобы увидеть львов Персии.

– Bale[39], брат, – ответил Саул, пытаясь вырваться из давки и пробиться к переполненному кафе. – Я был там и все видел.

Прямо сквозь толпу, сигналя, ехал автомобиль с откидным верхом. Парни в нем орали и размахивали флагами с символикой сборной Ирана и собственными рубашками. Внезапно кто-то толкнул Саула, и он упал прямо под колеса. Погибнуть бы ему, если бы не аккуратный юноша, который вытянул Саула на тротуар. Кадиллак как ни в чем не бывало продолжил путь.

Саул кое-как встал на ноги и поблагодарил спасителя.

– Мерси, благодарю вас. Вы спасли мне… – Саул умолк при виде лица юноши. Тот смотрел на него как на призрака.

– Ты был там, Baradar? – спросил юноша, назвав Саула братом. – На стадионе? Ты все видел?

– Да, я там был. Это второе незабываемое событие в моей жизни – после встречи с будущей женой.

Юноша крепко обнял его.

– И для меня. Ну разве Нассер Хеджази не волшебник?

– Волшебник? Да он просто лучший!

– Ты американец?

– Bale, да, я американец.

– Я американцам никогда не доверял, но мы с тобой отныне братья.

Это был Маджид Джавади. Офицер САВАК и – что куда важнее – человек, связанный с революционерами. Они стали дружить семьями: Саул и Мира, Джавади и его супруга Фариба.

Начались странные брачные игры оперативника ЦРУ и агента разведки. Могу я тебе доверять? Это не опасно? Какой мне прок? Что перепадет? Контрразведка. Явки. «Случайные встречи», которые отнюдь не случайны. Коды. Заученные назубок телефонные номера. Тайники для обмена сообщениями. Ритуалы разведки, особого закрытого культа ЦРУ.

Мира все отдалялась, Саул становился еще более одиноким.

Завербовав Джавади, он сделался одним из самых важных оперативников ЦРУ на Ближнем Востоке. Барлоу и Уитман могли презирать его сколько угодно, однако без инфы, которую добывал через Джавади Саул, обойтись были не в силах. Теперь его отпускать не хотели. Впрочем, Саул порой сомневался, кто кого завербовал: он – Джавади или Джавади – его? Это был какой-то дзэнский коан по-ирански: кто тут игрок и с кем играют?

Слишком поздно Саул нашел верный ответ.

Ну все, теперь это в прошлом. Собаки лают – караван идет. «А что же мы, бедные человеки? Мы тени на песке», – думал Саул, поднимаясь на борт самолета. Выкрашенная в белый обшивка сияла на солнце так ослепительно, что Саул не мог смотреть на нее. Не мог прикоснуться к нагретым поручням трапа.

Перелет предстоял недолгий – минут пятнадцать-двадцать.

Львы Персии… Саул вспомнил слова заплаканного старика, когда самолет поднялся над пальмовыми рощами и городскими постройками у бурых вод реки Шатт. Теперь все зависело только от Кэрри. Пришел ее черед войти в логово льва.

26 апреля 2009 года

– Видала? – спросил Верджил.

– Не уверена, – призналась Кэрри. – Можно замедлить?

Она, Перри Драйер и Верджил заперлись в отдельной комнате при переговорке во Дворце Республики. Смотрели видеозапись конференции по вопросам безопасности: вице-премьер Мохаммед Али Фадель, де Брюйн, генерал Алленфорд, Эрик Сандерсон и прочие представители коалиции и иракского правительства. Рядом с вице-премьером сидел его помощник Али Хамза, которому Верджил присвоил кодовое имя Эрроухэд[40]. Это был тощий мужчина с узким лицом и напоминающим клюв попугая (или топор) носом. Его мордочкой можно было дрова колоть.

Кэрри в открытую заявилась на конференцию на пару с Перри, тогда как Верджил тайно установил в комнате скрытые камеры.

Перри Драйер представил доказательства, что Иран увеличил поставки современного оружия шиитской «Армии Махди». И ни слова про «Железный гром».

– Замедли, – попросила Кэрри. Они просматривали момент, когда встреча закончилась.

– Вон! Гляди! – воскликнул Верджил, нажимая на паузу и едва заметно, всего на долю секунды перематывая запись вперед. Де Брюйн оставил на столе ручку, которую через мгновение забрал Али Хамза.

– Давай заново, – сказала Кэрри. – Надо удостовериться.

– Кэрри, это явная передача инфы, и мы ее засняли. Перри позаботится, чтобы запись попала к Саулу как можно скорее. Так, Перри? – спросил Верджил у Драйера, и тот кивнул. – Знаете, что в ручке?

– Десять к одному, там инфа о «Железном громе», которую вытянула из моего мобильника мелкая шавка де Брюйна. Отлично, Али Хамза – пардон, Эрроухэд – и есть недостающее звено в цепочке. Попался!

Кэрри вернулась в переговорку и подошла к месту, на котором сидел Али Хамза. Блокнот помощник вице-премьера забрал, зато оставил стакан, из которого пил воду. Кэрри аккуратно взяла его, обернув салфеткой, и отнесла Верджилу.

– Что это? – спросил Перри.

– Улика.

– На что она нам? Снять отпечатки?

– Снять отпечатки, взять образец слюны на анализ ДНК. Али Хамза – продажная шкура, проработаем эту сволочь по полной.

– Выходит, утечка происходит напрямую из иракского правительства? – сказал Перри.

– Отчасти, не полностью. Помните: они не знали про миссию в Эль-Атибе, это была секретная инфа. Однако Али Хамза – звено в цепочке передачи, он сливает инфу как от иракского правительства, так и от Брюйна – армии Абу Назира и иранцам, через шиитов, с которыми встречается в чайхане. Иначе он в Эль-Хабибию соваться не стал бы.

– Почему ты так уверена? – спросил Перри.

– Сам смотри: Али Хамза – суннит, помощник одного из главных суннитов во всей стране. И тем не менее преспокойно сидит в чайной посреди шиитской твердыни, попивает чаек, и местные его не трогают. Должно быть, инфа уходит не последнему человеку в «Армии Махди». Остается проследить за Али Хамзой и выяснить, кому именно он сливает данные.

Договорив, Кэрри встала. Совещание подошло к концу.

Перри вернулся к себе в кабинет, а Кэрри вышла на улицу и подождала Верджила – он должен был сменить машину (курьерским фургоном пользоваться было уже небезопасно).

У дворца пролегала боковая улица. Кэрри ждала на тротуаре около пересечения с улицей Хайфы. Глядя на великолепное здание, на статуи, зеленую траву и пальмы, она думала: еще немного, и они накроют всю сеть. Эрроухэд – он же Али Хамза – в самой ее середине, и если его прижать, он всех сдаст.

Сзади подъехала машина, Кэрри обернулась… но это был не Верджил. Пожаловал де Брюйн, на черном «мерседесе».

– Залезай, – сказал он, опустив тонированное стекло.

– Я занята, правда, – ответила Кэрри, чувствуя, как сильно колотится сердце. – Давай позже.

Она огляделась, ища пути к отступлению. Планы серьезно менялись.

– Это не приглашение, Энн – или как там тебя? Кэрри? – произнес де Брюйн, и в этот момент из салона вышел здоровенный перуанец и навел на нее крупнокалиберный пистолет. – Залезай.

Кэрри села в салон. Де Брюйн подвинулся, освобождая ей место на заднем сиденье. Перуанец тем временем сел на переднее пассажирское место и, обернувшись, снова наставил на Кэрри пистолет. Они поехали вдоль по улице Четырнадцатого июля, даже не пытаясь избавиться от возможных «хвостов».

Дело плохо.

– Какого черта? – спросила Кэрри.

– Убьем двух зайцев одним выстрелом. Хуан отработает деньги, а ты вспомнишь, что на кону.

– Если так ты рассчитываешь снова затащить меня в постель, то знай: способ хреновый.

– Не играй со мной, Кэрри. Нам – точнее тебе – надо кое-что решить и очень быстро.

– Надеешься впечатлить меня? Подумаешь, выяснил мое настоящее имя… Долго же ты, король Багдада. Или никакой ты не король, а так, герцог или даже граф?

Во рту пересохло. Ситуация осложнялась, и очень быстро.