47 ронинов Виндж Джоан
Оиси подробно изложил все обдуманное во время путешествия на остров Дэдзима, стараясь как можно полнее объяснить соратникам план предстоящих действий.
Самурай не знал, верил ли сёгун в невиновность Киры, но в глубине души подозревал, что верховный владыка сам пожелал захватить Ако и передать владения Кире, своему любимому советнику. Следуя примеру своих предшественников, сёгун и прежде отбирал владения непокорных даймё – таких, как князь Асано, – за малейшую, а часто и за мнимую провинность.
Однако же, по законам сёгуната, за совершенное преступление отвечали все его участники: смерть ждала всех, независимо от того, кто замыслил и совершил злодейство. Редко кто удостаивался помилования, особенно в тех случаях, когда сам сёгун находился поблизости – ведь в таком случае считалось, что преступники покушались на жизнь правителя.
Поэтому помилование Киры и последовавший за этим запрет на месть были весьма необычны. Более того, они нарушали неписаный самурайский кодекс, хотя сёгун являлся верховным господином самураев и все даймё приносили ему присягу в верности…
Все, но не Кира… Бывшие вассалы Асано по праву стремились принести упокоение душе своего господина. Сейчас уже не имело значения, что именно заставило «собачьего сёгуна» отнять у них это право – слепая уверенность в своих силах, коварные интриги Киры или колдовство.
Ронинам позволены любые действия, потому что терять им нечего. Они могут даже преступить закон, но это не означает, что их минует наказание. Подобная свобода ужасна, и немногие готовы воспользоваться ею.
Последователи Оиси с самого начала должны были осознать, что их ждет самоубийство без чести. Это не просто соблюдение гири – последнего выражения верности своему господину. Подобное обязательство не стоит брать на себя тем, кто ощущает хоть какое-то противоречие между гири и ниндзё – между чувством долга и личным сопереживанием. От соратников Оиси требовалась исключительная преданность своему погибшему господину и личная вера в необходимость свершения высшей справедливости.
Возможно, ронины умрут, пытаясь отомстить за своего господина. Тот, кому удастся уцелеть, возложит на могилу князя голову Киры, высвобождая мятущийся дух Асано от уз бренного мира, и сам последует за ним, наложив на себя руки. А если заговорщики выживут, то их выследят и бесславно казнят, как мерзких убийц. Так или иначе, ронины нарушат законы бакуфу, и на их трупы станут плевать не только товарищи, но и слуги, и самые презренные бродяги, отщепенцы и изгои.
Однако если верные вассалы добьются отмщения, то всемогущим богам будет известно, что ронины с честью выполнили свой долг и исправили содеянное зло. Законы творятся людьми, а люди совершают ошибки. Отмщение вернет в мир порядок, нарушенный людскими неправедными деяниями; более того, отмщение свершится ради спасения души князя Асано. Потомки запомнят праведные намерения ронинов, и их имена не запятнают позором.
Оиси вздохнул и произнес:
– Клянусь вам, что не буду знать ни сна, ни отдыха до тех пор, пока справедливость не восторжествует, пока наш господин не найдет истинного упокоения. И буду взывать к небесам только ради того, чтобы испросить прощения богов за убийство Киры, презренного труса, место которому в аду.
Самураи ошеломленно молчали. В глазах у многих стояли слезы, лица преисполнились скорби, и это до глубины души взволновало Оиси. Чей-то выкрик нарушил тишину, затем еще один, и еще… Вскоре все ронины с криком вскидывали руки, бросая вызов року. В их взглядах светилось мужество – эти воины готовы были сражаться до последнего и достойно встретить смерть. Самураи знали, что их дерзкие притязания обречены на провал, но тот, кто не дерзает, вообще не живет.
В ожидании завтрака Кай сидел у костра, прикрыв глаза, и слушал речь Оиси. Неподалеку Тикара рассеянно помешивал рис в котелке над огнем, восторженно внимая словам отца.
Ликующие выкрики заставили полукровку открыть глаза. Случалось, самураи с гордостью утверждали, что Путь воина – это путь смерти. Те, кто утверждают это сейчас, никогда не сражались на поле боя и вряд ли готовы защищать что-либо ценой своей жизни.
Однако есть нечто такое, ради чего стоит отдать жизнь – вечные моральные ценности, достойный господин, истинная правда, – и в те времена, когда истинным призванием самурая была битва, Кай присоединился бы к воинам, неважно, где или кем он был рожден. Когда хаос царствует над порядком, умение сражаться за веру ценится больше, чем бессмысленные воспоминания о полузабытом детстве.
Полукровка внезапно понял, что ликующие ронины, благодарные Оиси за то, что он вернул смысл их существованию, и не подозревают, как близки они по духу к самому Каю.
Он со вздохом вытащил кинжал, собрал в кулак длинные волосы на макушке, примерился… и замер. Потом вложил кинжал в ножны и, как подобает истинному ронину, связал пряди небрежным узлом – его личное нарушение закона, установленного теми, с кем он скоро встретит смерть.
Тикара с улыбкой прислушался к одобрительным выкрикам ронинов. Стоя перед храмом милостивого Будды, осененные лучами своей прародительницы – Солнца, воины объявляли о поддержке Оиси, клялись восстановить справедливость, присягали на верность своему господину. Юный самурай посмотрел на Кая, который закончил укладывать волосы в традиционный узел. Во взгляде юноши читались понимание и одобрение.
Ронины обступили Оиси. Самурай велел Хорибэ развернуть карту, указывающую расположение усадьбы Киры. Воины недоуменно зашептались.
– Как вам удалось заполучить план усадьбы? – удивленно воскликнул Хадзама.
– Наш юный Хорибэ соблазнил дочь архитектора, – с усмешкой пояснил Оиси, кивнув в сторону престарелого самурая.
Тот скромно пожал плечами: воины годились ему в сыновья. Ронины разглядывали старика с таким восхищенным почтением, что Оиси невольно расхохотался. Засмеялись и остальные, недоверчиво качая головами и хлопая Хорибэ по спине. К самураям вернулось утраченное ощущение дружбы и теплых товарищеских отношений, да и сам Оиси скучал по открытому общению с соратниками, словно по ласковому теплу солнечных лучей.
Он склонился над картой, сожалея, что миг веселья оказался краток. Однако цель без плана – пустая мечта.
– К сожалению, в усадьбу можно попасть только двумя путями: через главные ворота и по скалам за западной стеной. Оба подхода хорошо охраняются. Лучше всего напасть на Киру, когда он покинет усадьбу, – объяснил Оиси и снова поглядел на Хорибэ.
Старый самурай указал точку на карте и заметил:
– За день до свадьбы Кира посетит святилище, чтобы воздать почести предкам. Пока неизвестно, каким путем он поедет и сколько охранников будут его сопровождать.
На прекрасном лице Исогаи явственно отразилась обида: Хорибэ снискал славу в глазах присутствующих, и юноша почувствовал себя обойденным.
– Исогаи, поедешь к святилищу, посмотришь, что там и как, – велел ему Оиси. – В местах паломничества всегда есть притоны и публичные дома. Их с удовольствием посещают чиновники, которых легко разговорить.
Ронины захохотали, и юноша залился краской стыда, но, ощутив беззлобность дружелюбной насмешки, застенчиво улыбнулся в ответ. Он уверенно кивнул Оиси и встал. Остальные снова склонились над картой, изучая гористую местность.
Кай прислонился к валуну у костра и потянулся, разминая суставы, занемевшие от долгой верховой езды. Привычно ныли раны, полученные на острове Дэдзима. Похоже, вряд ли он когда-нибудь полностью освободится от боли: от увечий, нанесенных телу и рассудку, нелегко избавиться, хотя и говорят, что время все исцеляет.
Тикара разложил рис по плошкам и задержал взгляд на запястьях полукровки, покрытых воспаленными шрамами от кандалов. Эти отметки – память о времени, проведенном на острове Дэдзима, – останутся с Каем до конца жизни, даже если ему удастся забыть о тяжелых оковах, сделавших бесполезными любые попытки побега.
В глазах Тикары отразилось болезненное сочувствие и заплясали вопросы, которые юноша боялся задать, зная, что его отец прошел через те же испытания.
Кай решил, что юному самураю ни к чему тяжкое бремя жестоких воспоминаний – Оиси и без того многого требовал от сына. Полукровка с неловкой улыбкой потянулся за миской риса. Тикара передал ему теплую плошку, облегченно улыбнулся в ответ и продолжил раздавать еду.
Кай встал, на ходу пальцами поддевая рис из миски и запихивая его в рот. Полукровка решительно направился к месту, где ронины столпились вокруг карты. Короткое расстояние казалось необычайно длинным.
Хадзама со все возрастающим сомнением разглядывал карту, затем посмотрел на Оиси.
– Даже если разузнать, каким путем проследует Кара, для засады потребуются воины.
– Ничего, сил у нас хватит, – успокоил его Оиси. – Вам с Тюдзаэмоном и Окудой придется разыскать бывших самураев клана и привести их вот сюда… – Он ткнул в место на карте. – Там Хорибэ снял для нас крестьянскую хижину.
– А крестьянскую дочку он тоже соблазнил? – ухмыльнулся Басё.
Вокруг раздались смешки.
– Простите, – нерешительно обратился к Оиси Хадзама, – но мы – ронины. Кто продаст нам оружие? – Законы сёгуната запрещали приобретение оружия без особого разрешения или веской причины. – Я готов пожертвовать жизнью, но без надежных мечей успеха нам не добиться.
Оиси помолчал, взглянул на Хадзаму с какой-то затаенной болью и, вытянув из ножен меч, протянул его соратнику.
– Вот, бери, – сказал самурай. – К следующей встрече я раздобуду еще.
Хадзама недоверчиво посмотрел на него, словно Оиси предложил ему свою душу… впрочем, по самурайскому кодексу чести, именно это он и сделал. Хадзама принял меч из рук Оиси, поклонился и благоговейно осмотрел катану. Недоверие сменилось смиренным восхищением, и самурай отвесил еще один глубокий поклон.
На рукояти меча Кай заметил мон клана Оиси, и сообразил, что самурай вручил Хадзаме не простое оружие, а последнюю памятку о семье. Семейный герб свидетельствовал о бывшем положении и родственных связях самурая. «Он с корнем вырвал свою душу и вручил ее Хадзаме. Неудивительно, что в его глазах мелькнула боль», – подумал полукровка.
Кай проникся внезапным уважением к мудрому решению Оиси и оценил всю степень самоотверженности и решимости самурая. Полукровка подошел к Оиси и, не выпуская из рук плошки с рисом, посмотрел на Хадзаму, затем оглядел стоящих вокруг ронинов.
Ясуно гневно взглянул на Кая, будто присутствие полукровки оскорбило чувства самурая. Кай сгреб горсть риса и невозмутимо отправил его в рот.
– Остальные отправятся в Уэцу, – продолжил Оиси, не обращая внимания ни на Кая, ни на то, что ронины возмущенно уставились на полукровку. – Там живут лучшие оружейники страны…
– А что здесь делает полукровка? – негодующе воскликнул Ясуно и потянулся к катане. Даже через год после того, как юноша перестал быть вассалом даймё, он с трудом сдерживал свои чувства. В воздухе повисла ощутимая напряженность, словно ждущая взмаха клинка.
Кай по-прежнему жевал рис, не отводя глаз от Ясуно.
Оиси посмотрел на полукровку и вспомнил наставление из «Книги пяти колец», написанной Мусаси: «Не позволяй противнику проникнуть в твое состояние». Он настороженно замер, припоминая выражение лица Кая во время их ссоры после побега с Дэдзимы, и внезапно понял, что его кажущаяся невозмутимость скрывает угрозу.
Желая спасти Ясуно от неминуемой гибели, Оиси с упреком поглядел на ронина и объяснил:
– Я пригласил его присоединиться к нам.
– Мы не можем его принять, – возмутился Ясуно. – Он не самурай…
– Мы и сами больше не самураи! – отчаянно воскликнул Оиси, вынужденно признавая горькую правду своих слов.
Ясуно оскалился, будто бешеный пес, но отвращение, горящее во взгляде Оиси, заставило юношу умолкнуть. Он выпустил клинок из рук. Его соратники смущенно потупились.
Кай с непроницаемым лицом посмотрел на Оиси, пытаясь разобраться в своих смятенных чувствах, потом отвел глаза и все так же невозмутимо продолжил жевать рис.
Глава 14
Мика опустилась на колени у низенького столика, разглядывая принесенный ужин, вполне достойный дочери высокопоставленного даймё. Изящную лакированную миску с рисом – сердце любой трапезы – окружали небольшие плошки с маринованными овощами, блюдечки с приправой васаби, соевым соусом и прочими местными яствами, названия которых ее не интересовали. На блюдах искусно разложили тонко нарезанные ломтики жареной оленины и сасими из свежей рыбы, выловленной в горных ручьях. На отдельном столике красовался керамический чайник в стиле раку и чаша, заботливо наполненная горячим чаем.
Мика сложила руки на коленях и разглядывала соблазнительное угощение, изо всех сил стараясь не прикоснуться к нему. Рот ее наполнился слюной, но желудок сжимало при одной мысли о том, что придется разделить трапезу с посторонним.
Нет, не с Кирой. Он не появлялся целый день, наверняка занятый делами куда более важными, чем очередной безмолвный ужин с Микой, проведенный с напускным радушием… возможно, Кира отдавал последние распоряжения, готовясь к их свадьбе. Девушка опустила голову, разглядывая свои руки. Еще недавно казалось, что ее мутит от одного вида Киры. Впрочем, ей надо набирать силы, а значит – без пищи не обойтись, и тогда, может быть, однажды ей повезет и…
Однако вряд ли ей повезет, пока ее держат здесь, в горной глуши. А ведь эти горы ей так хорошо знакомы! Мика дала себе слово, что обязательно увидит Ако еще раз, и не просто увидит, а вернет себе бывшие владения отца…
– Кушайте, госпожа…
Мика насуплено взглянула на свою незваную гостью – колдунью-оборотня, неизменную спутницу Киры. Он, конечно же, позаботился о том, чтобы Мика никогда не оставалась в одиночестве… не скучала… даже во время трапезы, даже в то время, когда дела надолго призывали его ко двору сёгуна.
Колдунья сидела напротив, одетая, как обычно, в изумительный шелковый наряд, богато изукрашенный замысловатым шитьем цвета лесной листвы, который был ей так к лицу. Узорчатый орнамент постоянно и неуловимо менялся, словно кроны деревьев под легким ветерком, даже когда Мидзуки сидела неподвижно.
Мика по-прежнему не притрагивалась к угощению. Колдунья понимающе улыбнулась, будто уговаривая упрямого ребенка. Прядь черных волос кицунэ сама собой высвободилась из гребня и длинных золотых шпилек, удерживающих изящную прическу, и змейкой скользнула по воздуху над столиком.
Колдунья с легкой улыбкой сложила руки на коленях. Черная прядь обвилась вокруг палочек Мики, приподняла их и, ухватив ломтик сасими, поднесла его ко рту девушки.
Мика холодно взглянула на колдунью, не позволяя себе сделать ни малейшего движения, чтобы не выказать страха или отвращения, не дать кицунэ насладиться властью над своей пленницей. С тех самых пор, как Мику привезли сюда, колдунья изо всех сил – насколько позволял Кира – старалась запугать соперницу, лишить ее воли.
Вскоре девушка сообразила, что кицунэ не нанесет ей никакого вреда, хотя, несомненно, могла бы. Однако, на счастье Мики, сейчас колдунья и Кира, очарованные друг другом, стремились к одной и той же цели – сохранить свою пленницу живой и невредимой.
Мика продолжала с вызовом смотреть на колдунью, которая плавными движениями водила лакомством перед лицом девушки.
– Мне все равно, умрешь ты с голоду или нет, – заявила кицунэ с презрительной усмешкой. – Рано или поздно мой господин своего добьется, а потом ты сможешь и руки на себя наложить, как твой отец…
Девушка отшатнулась, как от удара, и гневно воскликнула:
– Это ты его убила!
– Неужели? – с напускным удивлением осведомилась колдунья. – Разве не ты разбила ему сердце? Он милосердно приютил полукровку, а ты в порыве преступной страсти предала отцовское доверие, возжелав запретного, – издевательски продолжила она. Еще одна черная прядь высвободилась из прически и, страдальчески извиваясь, оплелась вокруг палочек, зажав в них новый ломтик рыбы. – Госпожа, твоя злосчастная любовь стала причиной крушения Ако…
Мика не отводила взгляда от колдуньи. В глазах жгло, скорбь и чувство вины сжали сердце, словно тисками. Черты кицунэ изменились, расплылись, превращаясь в лицо девушки, искаженное маской притворного желания: взор пылал, алые губы трепетали в страстной неге… Мика поняла, что подобное выражение появлялось на ее собственном лице при виде Кая.
– Разве мы не похожи друг на друга? – прошептала колдунья, обиженно выпятив дрожащую нижнюю губу. Желание в глазах-отражениях сменилось отчаянным страхом потерять любимого.
Мика раскрыла рот, но не смогла произнести ни звука.
Оборотень-кицунэ внезапно расхохоталась и приняла свой прежний облик. Украденный образ Мики исчез. Извивающиеся черные пряди вернулись в прическу. Отброшенные палочки и кусочки рыбы упали на столик. Колдунья резко встала и, смеясь, вышла из комнаты.
Звонкий смех, казалось, висел в воздухе даже после ухода кицунэ. Мика закрыла уши ладонями и зажмурилась. Из-под закрытых век предательски сочились слезы. Не смех был страшен, а его гулкое, обреченное эхо… и всепоглощающий страх утраты, мелькнувший в глазах колдуньи, когда она задала свой последний вопрос: похожи ли они друг на друга в своем желании запретной любви?
Мика запоздало осознала, что только этот страх и был настоящим.
К полудню ронины добрались до горного кряжа над Уэцу. В сером небе повисли тяжелые тучи, холодный ветер дул в спину. С вершины утеса воины осматривали дорогу, ведущую к городу.
Ронины спешились и стреножили коней в рощице, следуя приказу Оиси не привлекать к себе лишнего внимания – неизвестно, как встретят воинов местные жители.
Городок входил в обширные владения князя Асано. Жившие тут мастера изготавливали оружие и доспехи для самураев, а также орудия труда для крестьян, плотников и других ремесленников в округе. Жители Уэцу по праву гордились своим мастерством, и владыка провинции щедро вознаграждал их за труды. Наверняка горожане не откажутся помочь вассалам своего бывшего господина отомстить за его смерть.
Однако с кончины князя Асано прошел целый год, и хотя чувства обитателей провинции вряд ли изменились, в Ако теперь всем распоряжались каро, назначенный Кирой, и войско, присланное сёгуном. Трудно было предугадать, какие изменения произошли после смерти даймё Асано.
Оиси повел свой отряд по узкой тропке, вьющейся мимо домиков на окраине города. Безоружные ронины ступали тихо, почти беззвучно, не зная, какого приема ожидать от горожан.
Кай шел позади, опустив голову. Он держался подальше от ронинов, ощущая, что они не приняли его в свои ряды, хотя и смирились с присутствием полукровки.
Тем не менее это имело определенные преимущества. Идя вдали от остальных, Кай замечал то, чего не ощущали сами ронины, и мог незаметно двигаться в любом направлении.
Он твердо знал, что за ними никто не следует, однако в городке что-то было не так, и это настораживало. Слишком тихо для селения, где живут мастера-оружейники: городок будто вымер, улицы и лавки пусты. Откуда-то едва доносились неразборчивые голоса. Пахло дымом, но не слышалось ни звонких ударов молота по металлу, ни шипения раскаленных клинков, остужаемых в бочках с водой, ни громких выкриков ремесленников. Ронины продолжали идти по городским улочкам, и Кай молча шел следом.
Внезапно Оиси поднял руку, будто осознав то, что давно заметил полукровка: опустевшие дома и лавки на окраине. Он подал знак молчать, и ронины двинулись к центру селения – туда, где раздавались приглушенные голоса.
Стало понятно: случилось что-то непредвиденное. Кай надеялся, что плохо вооруженные ронины смогут справиться с ситуацией. Воины сомкнули ряды, и полукровка приблизился к Тикаре, зная, что юноша не станет возражать.
Отряд пробирался по узким улочкам. Ронины свернули за угол и неожиданно заметили воинов Киры, которые грузили в телегу имущество, похищенное из пустующих жилищ. Вдалеке к небу вздымались клубы дыма: в дальнем конце городка горели ограбленные дома.
Кай незаметно подкрался поближе. Солдат, командовавший погрузкой награбленного, выступил вперед и вытащил меч из ножен.
– Кто идет? – спросил он Оиси и, сощурившись, подозрительно оглядел ронинов. Остальные грабители встали рядом с командиром, обнажив мечи. – С пути сбились, что ли? – осведомился он, гнусно усмехнувшись.
Оиси смиренно поклонился, будто простолюдин:
– Мы крестьяне из Симобэ, господин. Пришли инструмент купить.
Деревушка Симобэ находилась за пределами Ако, во владениях другого даймё. Из объяснения Оиси следовало, что у пришедших есть разрешение здесь находиться и они ничего не знают о том, что происходит. На лице самурая отразилось вполне правдоподобное недоумение, однако напряженный взгляд говорил о другом.
Воины Киры окружили ронинов. Кай неотрывно следил за ними, отмечая их расположение и рассчитывая время, необходимое для обезвреживания любого из них. «Всего лишь четверо, – подумал он. – Повезло». Вооруженные до зубов солдаты с подозрением оглядывали пришедших. Так называемые крестьяне были одеты в потрепанные, но слишком дорогие одеяния, да и полуотросшие волосы явно выдавали бывших самураев.
– Это селение принадлежит господину Кире, – заявил командир. Он подошел к Тикаре, смерил его взглядом с ног до головы и внезапно дернул юношу за руку, открыв спрятанный в одежде меч. Лицо солдата помрачнело, и он занес клинок для удара.
Кай метнулся вперед, заломил командиру запястье, выхватил меч из разжавшихся пальцев, пронзил солдата насквозь и стремительно полоснул второго и третьего. Никто из присутствующих не успел сообразить, что произошло. Ронины ошеломленно замерли, будто у них на глазах молния поразила троих.
Четвертый солдат, стоя поодаль, быстро понял, в чем дело, и бросился бежать к лошади. Он вскочил в седло и замолотил пятками по бокам скакуна, свернув в переулок. Кай не успел его остановить.
– Он убегает! – крикнул Тикара.
Кай схватил лук и колчан одного из убитых, помчался к переулку, прицелился в удаляющегося седока и выстрелил. Беглец камнем свалился с лошади.
Полукровка облегченно вздохнул и вернулся к ронинам. Ни Кира, ни его приспешники не узнают о нападении на своих воинов… Сегодня не узнают. Заметив удовлетворение Кая, его спутники тоже расслабились. Полукровка, не обращая внимания на удивленные взгляды, склонился над одним из трупов и начал стаскивать с него доспехи.
Ронины, ошарашенно глядя на Кая, застыли неподвижно, словно актеры кабуки на сцене. Полукровка протянул меч одному из самураев.
– Что это он? – гневно осведомился Ясуно.
– Нам нужно вооружиться, – пояснил Кай.
Ему почудилось, что ронины превратились в безмозглых кукол из представления бунраку.
– Он прав, – заметил Оиси. – Помогите ему.
Тикара заглянул в оружейную лавку и огорченно поморщился:
– Ничего не осталось.
С серого неба посыпались тяжелые капли дождя, взрывая уличную пыль.
Под непрекращающимся дождем ронины привели лошадей в город и расположились в брошенных лавках и хижинах. Как и надеялся Оиси, ливень затушил горящие дома, подожженные солдатами Киры, и селение не сгорело дотла. Если жителям когда-нибудь разрешат сюда вернуться, у них будет кров над головой.
Впрочем, для ронинов это ничего не меняло. Когда дождь поутих, они обыскали все оружейные лавки и нашли всего с полдесятка клинков, годных на мечи или на копья, – рукояти и древки придется мастерить самим.
Оиси сидел у хижины, выбранной для ночлега. В голове теснились бесполезные мысли, метались, как белка в колесе. Самурай разглядывал карту, принесенную с горы Будды, будто надеялся в хитросплетениях линий отыскать ответ на мучающий его вопрос или разобрать нечто, написанное там невидимыми чернилами.
Кай шагнул на порог, стряхивая с волос дождевую воду, как промокший пес. «Интересно, отчего он так вымок? Под водопадом стоял?» – подумал Оиси. Хотя холодные капли летели ему в лицо, сил поморщиться не хватало, да и жаловаться было не на что: полукровка спас жизнь не только Тикаре, но и остальным ронинам, защитил их, не позволил, чтобы весть об их существовании достигла ушей Киры… и заставил ронинов взглянуть правде в глаза.
Кай посмотрел на карту, расстеленную перед Оиси.
– Можно пойти в Хиду, – заметил самурай, указывая точку на карте. – Там оружие найдется.
– В Хиде тоже ничего не осталось, – невозмутимо сказал Кай. – Люди Киры везде побывали.
Оиси и сам подозревал о такой возможности, поэтому ничего не ответил, чувствуя, что полукровка пришел к нему не указать на очевидную ошибочность рассуждений, а с каким-то предложением.
Кай молчал, напряженно вглядываясь в темноту. Похоже, ему нелегко было начать разговор.
– Есть другой путь, – неуверенно произнес он.
Оиси недоуменно взглянул на него.
– Мечи можно взять в Море деревьев. В Лесу тэнгу, – пояснил Кай, не отрывая взгляда от ночной тьмы и дождя.
– Сказки все это, – разочарованно покачал головой Оиси.
Полукровка посмотрел на него непонятным, тревожащим взглядом, который скрывал все и не выдавал ничего.
– Нет, это правда. Я их видел.
Разочарование Оиси сменилось удивлением. На лице Кая возникло странное, затравленное выражение; в темных глазах сквозил ужас, наполнивший все его существо.
«Полукровку всю жизнь называли демоном, а он всегда это отрицал, но сейчас… На что он намекает?» – подумал Оиси и встал.
– Входи, – пригласил он Кая.
Вдвоем они вошли внутрь заброшенной хижины и с любопытством огляделись. Считалось, что ремесленники ниже крестьян, потому что плоды их труда менее важны для существования. Впрочем, мастера-оружейники, особенно те, кто изготовлял надежные мечи, всегда пользовались уважением, а потому местные жители могли себе позволить и некоторые предметы роскоши, что и привлекло сюда грабителей.
Оиси опустился на татами в центре комнаты, поближе к зажженной жаровне, и пригласил Кая сесть рядом.
– Откуда ты знаешь про Лес тэнгу? – спросил самурай.
– Я там жил, – признался Кай, опустив взор, – пока не сбежал в Ако.
Оиси недоверчиво посмотрел на него.
– Значит, твои шрамы… Это тэнгу тебя пометили?
На голове полукровки все еще виднелись рубцы, не скрытые отросшими волосами. Когда мальчик только появился в усадьбе Асано, в кожу его наголо обритой головы была врезана загадочная надпись.
– Да, – кивнул Кай и коснулся шрамов на лбу – осторожно, словно они все еще не зажили.
О тэнгу Оиси знал немногое: эти демоны – не то коварные вороны, склонные к злобным проказам и вредящие людям, не то ловкие воины-оборотни, умеющие ковать оружие.
– Они научили тебя боевым искусствам?
– Да, – снова ответил полукровка и с вызовом взглянул на Оиси, будто не ожидал, что ему поверят.
Однако Оиси уже не в первый раз слышал рассказы о людях, научившихся боевому мастерству у демонов. Древние предания гласили, что пять веков назад именно тэнгу обучили искусству сражения Минамото-но Ёсицуне, легендарного полководца времен войны Гэмпэй. Всего полтораста лет назад то же говорили и об одном из военачальников великой армии Тоётоми Хидэёси. А еще рассказывали, что Миямото Мусаси сражался с нуэ и убил этого демона, но «Книга пяти колец» не упоминала никаких ёкай – сверхъестественных существ.
И все-таки странные глаза полукровки и загадочная надпись, врезанная в кожу его лба, заставляли верить в легенды о тэнгу.
Кай опустил взгляд на руки, покрытые старыми шрамами и полузажившими ранами – напоминанием об острове Дэдзима.
– Они убеждали меня, что в жизни нет ничего, кроме смерти. Хотели, чтобы я стал похожим на них, отринул мир людей. А я верил, что мое место – среди людей, – сказал полукровка, поднимая голову.
В его глазах отражалось глубокое разочарование, печаль и одиночество. Похоже, решение покинуть мир демонов нелегко далось Каю, однако Оиси на его месте поступил бы так же. Самурай поспешил сменить тему разговора, видя, что полукровке тяжело говорить о прошлом.
– По-твоему, тэнгу дадут нам оружие?
– Его надо заслужить, – подавленно ответил Кай, и самурай понял, что задача эта будет не из легких.
– Каким образом?
– Нам предстоят испытания, – кратко заметил полукровка.
Судя по всему, испытывать ронинов собирались не на жизнь, а на смерть, но выбора у них не было.
Оиси обдумал услышанное. Несмотря на все злоключения, выпавшие на долю ронинов и Кая, он помнил о поставленной цели. Наконец он уверенно посмотрел на собеседника и кивнул, исполненный решимости и отваги.
Глава 15
По внутреннему двору замка Кираяма разносился громкий стук скрещивающихся боккэнов. Кира сражался одновременно с двумя противниками, двигаясь с невиданной прежде легкостью и скоростью. Он нанес одному из соперников сильный удар по голове и тем же движением обезоружил второго нападавшего.
Противник нагнулся за деревянным мечом, но Кира стукнул своим клинком по руке самурая. Воин вскрикнул и отскочил со сломанным запястьем. Кира, ухмыляясь, отступил на шаг.
Мидзуки следила за ходом битвы, оценивая силу своих заклинаний. Она наделила Киру мощью и умениями опытного воина, для того чтобы внушить ему уверенность, необходимую владыке Ако.
Кира был истинным созданием императорского двора Эдо: в словесных баталиях ему не было равных, он прекрасно владел невидимыми клинками слухов и сплетен, исподтишка вонзая их в спины врагов. Однако для того, чтобы стать повелителем богатейших угодий, настоящим даймё, заслуживающим всеобщего почтения и способным взять власть не только над Ако, необходимы были мужество и отвага, которыми Кира не обладал.
Колдунья вложила в него зачатки этих качеств, надеясь на то, что они впоследствии разовьются. А Кира по-прежнему стремился завоевать холодное, неприступное сердце госпожи Мики. Мидзуки могла бы внушить девушке обожание и преклонение перед Кирой – это было гораздо легче, чем наделять его силой и смелостью в битве.
Но нет, Кира принадлежал только кицунэ. Она и вправду любила его – за красоту, за жестокость, за страстную, но опасливую натуру. Мидзуки без всякого колдовства видела истинную сущность Киры, понимала его, как никто другой – ведь они были так похожи. Несмотря на все его людские недостатки, колдунья знала, что он тоже любит ее, хотя он и возжелал ничтожную смертную женщину – простую пешку в очередной партии сёги, символ всего того, что станет ему доступно, когда игра закончится. Его страсть быстро превратится в скуку, когда он поймет, что обладание женщиной, презирающей его, равносильно обладанию деревянной фигуркой.
Что ж, придется терпеть соперницу до тех пор, пока Кира не укрепится в своем положении нового владыки Ако. А потом либо Мика покончит с собой, не вынеся унизительного для себя союза, либо Кира прекратит упорствовать в своей страсти… Так или иначе, всегда найдутся тайные способы избавиться от ненужной помехи.
Кира перевел дух. Побежденных воинов вывели со двора. В воротах появился один из соглядатаев, которому не было равных в умении добывать сведения о противнике. Кира направился к пришедшему, встревоженный его неожиданным появлением.
Соглядатай упал на колени и распростерся в почтительном поклоне.
– Простите меня, господин, – сказал он, поднимая голову. – Полукровка сбежал с острова Дэдзима. По слухам, ему помог самурай.
Кира озабоченно нахмурился.
– Что слышно об Оиси? – спросил он.
– Говорят, что от него ушла жена и он отправился искать утешения во дворах развлечений Киото, – ответил соглядатай. – С тех пор его никто не видел.
«Словно фонарь при свете дня», – раздраженно подумал Кира.
Соглядатай потупил взор, и Кира понял, что плохие вести на этом не кончились.
– Вчера неизвестные напали на один из наших пограничных постов. Убиты пять человек.
Кира негромко выругался, велел соглядатаю убираться и направился к Мидзуки, которая вышла во двор и стояла, прислушиваясь к разговору.
– Отыщи их, – отрывисто приказал он ей, будто вассалу, покорно ждущему распоряжений господина.
Колдунья холодно взглянула на него.
– И что ты мне в этот раз наобещаешь? – укоризненно спросила она, задетая его небрежной наглостью.
Лицо Киры исказила уродливая гримаса:
– Я дал тебе кров и защитил тебя, ведьма! За неповиновение я выставлю тебя за порог и уничтожу и тебя, и весь твой род.
Мидзуки не отрывала от него глаз, но вызов в ее взгляде сменился обидой и страхом. Она грациозно поклонилась, стараясь не показать свои опасения.
Кира резко отвернулся и озлобленно велел еще двум воинам выйти с ним на поединок, готовый излить на них гнев и раздражение.
Колдунья медленно вернулась в свои покои, встревоженно обдумывая случившееся. Во дворе снова застучали боккэны. Она надеялась, что обретенная физическая мощь улучшит характер Киры, укрепит его уверенность в себе, но оказалось, что грубая сила всего лишь углубила порочность его духа. «Что ж, подаренное всегда можно отобрать, если он меня предаст», – подумала она. Впрочем, Мидзуки никогда об этом не забывала: не только серебристый мех отличает старую лисицу от неопытного лисенка.
Ронины остановили коней на опушке бескрайнего леса, который часто называли Морем деревьев, а еще чаще – и не без причины – Лесом тэнгу. Они замерли, безмолвно взирая на древнюю чащу, и даже Кай не двинулся с места.
– Мне бабушка про этот лес много рассказывала, пугала, – сказал Басё, нарушив молчание. – Было страшно, – признался он, глядя на Ясуно, который с трудом удерживал встревоженного коня. – Я последую за вами, господин, – с насмешливой церемонностью произнес Басё и ухмыльнулся.
Ясуно недовольно взглянул на товарища и послал коня вперед. Полукровка безропотно устремился следом. Следом двинулся Оиси, и все ронины вошли под покров леса. Дневной свет сменился полумраком.
Куда и как пробираться сквозь чащу, знал один лишь Кай – сами ронины не смогли бы теперь даже вернуться на опушку. Ясуно уступил место полукровке во главе небольшого отряда, и Кай сразу же свернул куда-то в сторону.
В густом подлеске не было даже тропинок. Полукровка вел отряд в гору каким-то неведомым путем, лошадей приходилось все время придерживать и ободрять. Никто не знал, на верном ли они пути и встретятся ли с тэнгу. Только сейчас Оиси понял, почему Асано так ценил талант следопыта в своем ловчем.
Солнце поднималось все выше и выше, но туман, окутывающий Лес тэнгу, не рассеивался, а, наоборот, становился все гуще, словно его исторгали исполинские древние деревья, чьи густые кроны застилали небо. Огромные стволы густо заросли мхом, с листьев непрестанно стекала роса, звоном капели нарушая тишину заповедного леса. Изредка лошадь задевала копытом камень, и звук разносился далеко по чаще. Обитатели леса, недовольные вторжением посторонних, попрятались кто куда. Ронины постоянно оглядывались, чувство тревоги нарастало. Казалось, в непроницаемой мгле затаились невидимые глазу твари, выжидая и следя за людьми.
Откуда-то из тумана донесся сдавленный стон, затем еще один, и еще, как если бы сама земля жаловалась на непрошеных гостей.
– Что это? – спросил Хара, нарушив охватившее всех колдовское молчание.
– Призраки, – неохотно ответил полукровка, не оглядываясь, словно отвечая на отчаянную мольбу объяснить, что происходит. – Это стонут старики, которых оставили здесь умирать. – Он отвел взгляд и сдержанно продолжил: – И нежеланные младенцы.
В голосе Кая слышалось нечто большее, чем привычная скрытность. Оиси знал, что обедневшие крестьяне часто избавляются от престарелых родителей и больных детей, оставляя их на смерть в лесу или на пустынных горных склонах. В обязанности каро господина Асано входило следить за тем, чтобы в провинции Ако никому не приходилось делать этот страшный выбор, вспомнил самурай.
Кай не отрывал взгляда от земли, скрытой клочьями тумана, вьющимися у копыт лошадей. С трудом сдерживая дрожь, Оиси заметил впереди мерцающие голубые огоньки, похожие на светлячков.
– А что это за огни? – полюбопытствовал Басё. Похоже, ему одному хотелось задавать вопросы.
– Души умерших, – еле слышно прошептал полукровка. – Неупокоенные, как останки под копытами наших лошадей. – Он напрягся, будто стиснутый невидимой рукой.
В сине-зеленом мертвенном свете лицо Кая побледнело, стало почти прозрачным, как у призрака. Казалось, он сам вот-вот превратится в духа и исчезнет, оставив спутников в глухомани. Имя Кай означает «море», но внезапно Оиси вспомнил, что его можно написать и другим иероглифом, кандзи, который значит «призрак». Полукровка вглядывался в туманную пустоту, хотя, возможно, для него это была не пустота…
Басё встревоженно посмотрел на Кая и испуганно уставился под копыта коня.
Тикара, заметив выражение лица Басё, покачал головой и усмехнулся с беспечным юношеским превосходством. Оиси, напротив, со все возрастающим смятением следил за Каем.
Полукровка, будто предчувствуя опасность, остановил коня и привстал на стременах, оглядываясь по сторонам. Оиси не видел ничего, кроме теснящихся стволов, оплетенных призрачным туманом, и голубого мерцания огоньков в сумраке чащи… Отовсюду слышался звон капели и скорбные завывания призраков.
Наверное, Кай чувствовал то, чего не дано было ощутить его спутникам, как будто обладал «третьим глазом» – даром ясновидения.
Полукровка опустился в седло и с гримасой боли поднес руку к лицу, прикрыв ладонью шрамы на лбу.
– Мы сбились с пути? – спросил Оиси, сдерживая тревогу.
– Нет, – пробормотал Кай. – Нам сюда.
Он повернул коня направо и двинулся вперед.
Через несколько шагов туман поредел, словно развеянный порывом ветра, хотя тяжелый воздух оставался недвижен. Внезапно Оиси удивленно выдохнул. Вокруг послышались негромкие восклицания ронинов.
Отряд оказался лицом к лицу с тэнгу. Громадный демон, в два человеческих роста, покрытый складчатой кожей, усеянной роговыми щитками, наводил ужас. Посреди человечьего лица торчал острый клюв, как у коршуна, на руках и ногах виднелись огромные птичьи когти, за спиной трепетали исполинские крылья.
Читать бесплатно другие книги:
