Школа строгого режима, или Любовь цвета юности Штурм Наталья
– Я умею очень хорошо плавать!
Мне пришлось даже встать из-за парты – вдруг он руку не заметит?
Довольный физрук ударил мячом о пол:
– Правда хорошо? Не уронишь честь школы?
Я хотела ответить: «Точно знаю, что не утону». Но решила не проверять чувство юмора физрука и отчеканила:
– Школа будет гордиться своими пловцами!
– Молодец! – ударил о пол физрук. – В пятницу сразу приедешь на соревнования. В субботу освобождаешься от занятий.
Класс тоскливо притих. Завидовали.
Честь школы я не уронила и свою не потеряла. Третье место и второй юношеский разряд по плаванию обеспечили мне вечную пятерку по физкультуре и стойкую ненависть математички.
– У-ух! – по-деревенски всплеснув коротенькими ручками, сказала Агриппина. – Пловчиха ты наша! Лучше бы математику учила, стыдно к доске вызывать!
– А вы не вызывайте, – подсказала я.
За вечерним чаепитием мама похвалила меня в своей манере:
– Надо же, не знала, что ты так хорошо умеешь плавать. Третье место заняла… Вас что – трое было?
– Нет, – спокойно не обиделась я. – Четверо.
– А с четвертым что случилось? – продолжала сомневаться в моих спортивных способностях мама.
– Она плавать не умела. Но ей тоже дали приз. «За волю к победе».
После отчисления Динары на театральном отделении осталось семь человек. Объявили добор, и у нас в классе появилась новенькая. Оксана.
Девочка была талантливая, из Украины. Видимо, ее зачислили без экзаменов, авралом, потому что сочинение она не смогла бы написать даже под страхом смерти. Изъяснялась она, перемешивая русский с украинским. Звучало это очень обаятельно, но писать она могла только односложно: «Я пришла. И ушла».
На театральных занятиях она показывала себя великолепно, была органична и естественно проста. Типаж деревенской дивчины без грима. Особенно хороша была задница. При поступлении в школу Оксана показала сценку «На вокзале». Девочка сидит на чемоданах и задумчиво лузгает семечки. Потом она изображает, что слышит объявление о прибытии поезда, подхватывает невидимые сумки, рюкзаки, баулы и несется к своему вагону, тряся аппетитной попкой. Комиссия аплодировала.
Но одно дело лицедействовать, а другое – написать сочинение, которое задал Соломон. Не важно, с театрального ты отделения или с литературного. Все уроки Соломона развивали личность и творческую фантазию. Учебники читать запрещалось – нас учили думать самостоятельно, кто как может. Анализировать произведения, проецировать их на себя и свои поступки. Мы писали не просто сочинения – мы писали свою жизнь. На этот раз он задал всему классу сочинение на тему: «Зачем люди ходят в театр?»
Вечером я с удовольствием исписала целую тетрадь. Мне не терпелось поделиться своими мыслями о новых прочтениях классики, о современных пьесах, старых постановках, театралах, клакерах, детских спектаклях. Тема объединяла наши творческие мечты: и будущих актеров, и будущих литераторов. Слава богу, на грамматические ошибки Соломон не обращал внимания – на литературе главной была мысль и «как вы ее думаете». Но оценки все равно выставлял двухстворчатые, например: 5/0. Пять, конечно, за честные и умные мысли, ноль за пренебрежение к элементарной грамотности.
Оксана села ко мне за парту на первом уроке химии и горестно запричитала:
– Ой, дюже погано, ой, дюже погано…
– По химии – не ко мне, – сразу переориентировала я девочку.
– По химии погано, но по литературе дюже погано, – опять запричитала она. – Напиши за меня сочинение, а? – Она вдруг перестала стонать и преданно заглянула мне прямо в зрачок.
– А вдруг Соломон догадается? Рассердится. Он любит, когда сами думаем.
– Не догадается, пиши поглупее и много не распространяйся. Выручи, а? – И она снова заглянула мне в зрачок.
– Ладно. Завтра принесу, только успей переписать за ночь, договорились?
– Спасибо тебе огромное! – опять запричитала Оксана, только уже со спокойной уверенностью, что дело сделано.
Я начала Оксанино сочинение так:
«Вы думаете, я глупая? Согласна, я не произвожу впечатление человека думающего. Все потому, что у меня детские комплексы: ко мне никто никогда не прислушивался. И только когда я впервые попала в театр, на меня вдруг снизошли благодать и уверенность в себе. Теперь у меня есть близкий друг – театр…»
И дальше в том же духе.
Я накатала целую тетрадь. А в конце сделала приписку Оксане: «Умоляю! Не забудь все переписать своей рукой, чтобы Соломон не догадался. Целую тебя. Шумская».
На другой день Оксана благодарно целовала мне руки и клятвенно обещала, что за ночь успеет переписать работу.
На урок литературы я неслась как на крыльях. Великое дело сделала – подруге помогла! Интересно, Соломон теперь будет смотреть на Оксану по-новому?
Соломон начал раздавать проверенные тетради и оставил у себя только две. Он задумчиво прошелся по классу, потом сел на краешек учительского стола и, грустно улыбнувшись, сказал:
– Помочь товарищу – дело хорошее. Но помогать надо тем, кому это на пользу. Шумская, я поставил тебе тройку. А твоей подруге двойку.
И он отдал нам тетради.
«Как же он разгадал, что за Оксану писала я? – терзалась я. – Может, умняка много дала? Или Оксана не переписала своим почерком? Оксана сидела очень расстроенная. Я жестом попросила ее тетрадь.
Она переписала все сочинение, как я и просила. В том числе: «Умоляю! Не забудь все переписать своей рукой, чтобы Соломон не догадался. Целую тебя. Шумская».
Вроде бы гуманитарные предметы должны были легко даваться творческим лицам. Но уроки истории, так же как уроки математики, стали для нас серьезной проверкой на прочность.
Наша историчка была женщиной сильно пожилой, харизматичной и несгибаемой. Она преподавала историю так, как видела ее сама. Ярая сталинистка, противница любых реформ и прогрессивных взглядов, легко вступала в спор с историческими фактами. Если кто-то из учащихся осмеливался возражать – тут же получал пару и гневные эпитеты. Ее любимая фраза была: «Я не буду метать бисер знаний в ваши хамские рожи».
Наши «хамские рожи» веселились, но нервничали: в аттестате историй было целых три. И если попасть в немилость, три тройки при конкурсе аттестатов в институт – слишком дорогая цена за собственное мнение.
У нее было очень плохое зрение. Наверное, минус десять. Очки с линзами как для старого телевизора увеличивали ее глаза до размера блюдец. Лицо обрамлял яркий цветущий шар пушистых волос, выкрашенных хной в ядовито-красный цвет. И в общем-то ее можно было бы назвать «старушка божий одуванчик», если бы не агрессивное восприятие исторической действительности, в которой лично мы, ученики девятого «Б», были не виноваты. Ну был Сталин, потом Хрущев, теперь Брежнев, мы-то здесь при чем?
Прежде чем вызвать ученика к доске, историчка долго водила рукой по списку, и весь класс замирал от ужаса, когда видел ее палец в районе своей фамилии. Наконец она выбирала жертву и, поджав губы, объявляла ее буратинным голосом. В ее интонации звучал подтекст: «Ну, барышня/молодой человек, поделитесь с нами очередной вашей глупостью, и я с вами поспорю».
Идти к доске отчаянно не хотелось.
В тот день Валентина Петровна метко нацелилась на нижние фамилии в журнале. Она долго водила пальцем где-то среди жертв последних букв алфавита. Потом сузила круг поиска до фамилий на «Ш» и начала шипеть:
– К доске пойдет… Ш-ш-ш…
Это было невыносимо.
Нервы сдали. Согнувшись в три погибели, я встала на четвереньки и выползла из класса.
– Шумская! – торжественно объявила историчка и, сжав губы в ниточку, приготовилась потрошить меня.
– Ее нет, – объявила староста и показала пальцем на мое еще теплое место.
– Но она была! – не поняла историчка.
Тем временем я стояла в туалете на втором этаже и помогала Оксане докрашивать лицо. Историю она прогуляла, вместо урока разрисовывалась гуашью – копировала солиста ансамбля KISS. Один глаз получился совершенно дикий, с острыми углами асимметричной звезды. Адский черно-белый грим. Привет из склепа. Это Оксана готовилась к этюду по мастерству актера. Хотела всех удивить.
– А знаешь, что я еще придумала? – возбужденно делилась она. – Есть такой термин – атавизм. Я в анатомии вычитала. У людей бывают хвосты, а бывает оволосение лица. Смотри, здорово?
Девочка перекинула длинные волосы на лицо и надела очки в зеленой оправе. Получилось страшное чудовище. Ни рта, ни носа, ни глаз, только волосы и сверху – очки.
Дверь в туалет открылась, и зашла наша классная.
– Ух! – всплеснула она короткими ручками. – Шумская и еще кто-то. Вы почему не на истории?
Оксана откинула волосы, очки отлетели в Агриппину. Математичке открылся следующий образ Оксаны – рокерский.
– Ой, – схватилась за голову учительница, – Оксаночка, что это с тобой? Наверняка Шумская тебя разрисовала, сама бы ты до такого не додумалась.
Но Оксана отказалась смыть художественный замысел и, разукрашенная, отправилась обратно в класс.
Когда мы вошли – все грохнули от смеха. Все, кроме исторички.
– Нельзя смеяться над больными людьми! – застучала она указкой по столу.
Валентина Петровна никогда не видела Оксану до этого и сослепу решила, что у бедняжки природное уродство. Забавно, но в том, что Оксана вполне обычная симпатичная девочка, она убедилась уже на следующем уроке. Но все равно продолжала ей сочувствовать и ставить четверки. А у меня в дневнике появилась надпись: «Выползла и вползла в класс! Родители, обратите внимание!»
Класс разделился на талантов и поклонников. Выступления у доски «звезд класса» ждали, как цирк в провинции. Едва только учитель произносил фамилию бенефицианта, любимца публики, класс тут же начинал одобрительно ржать. Человек еще слова не произнес, даже до классной доски не дошел, а все уже ждут реприз, перемигиваются и потирают руки.
Настя, которая успела скандально прославиться, была девочкой на редкость сообразительной. Ей давались все предметы, кроме физики. С физикой был запор.
Чтобы не получать пары, Настя придумала следующий ход. Она вызубрила закон Бойля – Мариотта. Почему именно его – мы поняли потом. А в тот день Настя уверенно прошла к доске и попросила учителя:
– Повторите, пожалуйста, ваш вопрос.
Учитель терпеливо повторил:
– Расскажите нам, пожалуйста, о свойствах твердых тел.
Настя отряхнула голос и уверенно начала:
– Нельзя рассказывать о свойствах твердых тел, не сказав о законе Бойля – Мариотта. Этот закон – один из основных газовых законов…
В течение десяти минут Настя рассказывала о газовом законе. Упоительно, размахивая руками и брызгая слюной восторга от своих знаний. Класс заслушался. Учитель одобрительно кивал, а потом все же решил подвести ее поближе к теме урока:
– И таким образом получается, что твердые тела…
Настя в запальчивости вскрикнула:
– Нет! Мы сейчас уделили много внимания Бойлю! А как же Мариотт?
И еще десять минут от урока отняла биография Мариотта.
Каждый раз, когда Настю вызывали к доске, она рассказывала про закон Бойля – Мариотта. Уже весь класс вместе с учителем давились от смеха, но Настя усвоила еще один закон – не признаваться.
Однажды физик не выдержал и попросил четко дать определение второму закону Ньютона. Настя, как обычно, начала: «Нельзя рассказать о втором законе Ньютона, не вспомнив о законе Бойля – Мариотта. Этот закон – один из основных газовых…»
– Это мы уже знаем наизусть, – мягко укорил Настю физик. – А про Ньютона мы сможем сегодня услышать?
Настя помолчала с видом оскорбленной добродетели.
– Что ж, – грустно произнесла она, – гений жив, пока жива память о нем. Боюсь, что и Ньютона постигнет та же участь…
Учитель растерялся.
– Я уважаю ваше почтительное отношение к великим физикам, но второй закон Ньютона…
Настя вдруг сверкнула глазами и гордо произнесла:
– Уважаете? А вы знаете, КАКУЮ жизнь прожил Бойль… и Мариотт тоже?
И двадцать минут Настя пересказывала сериал «Вечный зов», заменяя только имена. Класс рыдал, а физик понял, что с Настей ничего сделать нельзя, и оставил ее в покое.
– Я еще химию под этих парней зацепить могу! – воодушевилась Настя. – Химия и газ – это рядом. Я вычитала в газете понятие «химия нефти и газа», а еще фразу «химия инертных газов», значит, и тут Бойль-Мариотт пригодится.
– А почему ты проще тему не выбрала? – полюбопытствовала я.
– Ты что? Это гениальная тема! Сначала я долго рассказываю об этом Бойле, учитель уже не знает куда деваться, а тут бац! – второй… Мариотт! Коэффициент полезного действия в два раза больше!
Не сомневаюсь, что Настюха легко могла выучить все законы. Но хитрить было значительно интереснее, чем учиться.
Химию вела душка Зоя Александровна. Пышная и доброжелательная женщина еще несколько выпусков назад поняла, что «творческим» химия не нужна. Нет, нужна, конечно, в разумных пределах, а чтобы жизнь положить на науку – это вряд ли.
Поэтому она нас не трясла.
А Настя, отрепетировав на физике, поверила в себя и ждала только момента блеснуть знаниями. На вопрос о реакции в органической химии она гладко поведала о том, как дружили, а потом расстались врагами Бойль и Мариотт, и что, возможно, между ними даже была любовь.
Химичка сначала рассмеялась, а потом сказала:
– Детка, эти люди никогда не дружили, не сочиняй. Хотя ты права – Роберт Бойль внес огромный вклад в развитие химической науки. А именно: записывайте новую тему! – И она начала диктовать: – «Как меняют свой цвет под действием кислот и щелочей различные растения». Записали? Вот как раз этот АНАЛИЗ мы и будем с вами проходить на следующем уроке. Насте – пятерка, а все остальные должны подготовиться к лабораторно-практической работе!
Мне ужасно хотелось показать себя на практической работе. Я всегда интересовалась практикой больше, чем теорией. А еще хотелось оправдать доверие химички. Она разрешила мне и еще нескольким ученикам провести реакцию сахара с серной кислотой! Всем остальным досталось примитивно капнуть йодом на картошку. Фу, позорище…
На каждой парте лаборантка расставила несколько колбочек и лотки. Я села на свое место, вытерла руки о фартук и приготовилась делать опыт. Но тут в класс вошла математичка Агриппина Федоровна и решительно направилась к моему столу. Она прочитала надписи на моих колбах, подошла к Зое Александровне и нажаловалась. Вид у нее был такой – нечестный. Явно оболгала меня.
Химичка тут же подлетела ко мне и, стараясь не делать резких движений, плавно вытащила у меня из-под рук колбу с серной кислотой.
– Мы решили, Шумская, что тебе лучше делать опыт с картошкой, – нагло заявила Агриппина.
Пришла на чужой урок и еще командует!
Я обиделась:
– Зоя Александровна! Я должна была обсеривать сахар, а почему мне заменили обсинивать картошку?! За что?!
Химичка постаралась меня успокоить, но я все равно проплакала всю лабораторную. И поняла. Математичка объявила мне войну!
– Уух! Уух! – передразнивала я ее Вике с Настей. – Ухает как сова.
– А давай так и будем ее звать – Сова! – закрепила Викуся.
Глава 3. Трусы для Гули
– Бред какой-то! Это УПК ввел еще Хрущ сто лет назад! – возмущался Борис, «писатель» с ехидно-серьезным взглядом. – Нам-то это зачем? Я что, лобзиком теперь должен выпиливать и сколачивать табуретки?
– А я думаю, это полезно – научиться что-то делать своими руками, – сказала рассудительная Татьяна.
Она была ответственная, дисциплинированная и плакала, когда получала тройку. Ее обожала Сова и не гнобила историчка. Таня училась на литературном отделении и с театральными дружбу не водила.
– Я научусь, если мне нужно будет. Но это маразм – вынуждать творческих людей работать не по профилю, – продолжал сердиться Борис.
– Там еще выбор есть: можешь телефонистом пойти, а можешь с девчонками на швею-мотористку выучиться, – подхватила я смешную тему.
Оксана захлопала в ладоши.
– А я дюже добре шью!
– Согласна, Борь, – поддержала я парня. – Логичнее отправить литературных на практику в библиотеку, а театральных – помощниками операторов или гримеров.
Подошедшая Настя молча слушала нашу беседу.
– А что такое УПК? – наконец спросила Настя и посмотрела на Бориса.
Борис ответил серьезно и, как всегда, ехидно:
– Уголовно-процессуальный кодекс.
– Он шутит, – улыбнулась я. – Это учебно-производственный комбинат, сокращенно УПК. Завтра вместо уроков идем по комбинатам.
– А я телефонисткой записалась, – доложила правильная Татьяна. – Нас на телефонный узел отправят, там будем…
– …народ прослушивать, – закончил Борис, и все заржали.
Настя внимательно смотрела на Бориса, потом обошла вокруг него, встала на цыпочки и поправила ему воротничок.
– Вот так лучше, – и торжественно удалилась.
Оксанка только присвистнула, а Борис покраснел.
В среду мы весь день провели в швейном цехе. Шили трусы для куклы Гули. «На трусах» за машинкой сидела Оксана как единственная, кто умел шить. Рядом сидела я и отрезала одни трусы от других. Трусы шли длинной цепочкой, между собой их связывала только белая нитка. Иногда белые кончались, и нам разрешалось использовать цветные. Белые трусы, простроченные красной ниткой, смотрелись порнографически, но бригадиршу это устраивало. Главное, чтобы брака не было. Работали мы сдельно, и скоро стало понятно, что из-за рукастой Оксанки мы перевыполним план.
Ладно бы нам платили, но корячиться из-за сраной пятерки по УПК… Зачем? Настюхе мама достала справку о наличии аллергии на… шерсть. Неважно, что трусы были хлопковые. Аллергия ведь болезнь коварная: раз – и поменяет возбудитель. Поэтому нам с Оксанкой пришлось самим выкручиваться, без «генератора идей».
Выход был прост. Я села за швейную машинку вместо Оксаны. И сразу запорола весь конвейер трусов. Бригадирша стала меня отдирать от машинки, но я упрямо твердила, что обязательно должна научиться шить.
– А вы не могли бы поучиться шить дома? – умоляла она меня.
– У меня дома нет машинки, – жалобила я, зверски выдирая из-под лапки куски трусов и нитки.
Меня перевели на телефонную станцию.
Татьяна, которая уже освоилась на телефонном узле, показала, что нужно делать. Когда начальник выходил, она двигала какие-то рычаги и через наушник прослушивала абонентов.
Наша биография к тому времени была еще кристально чистой (мелкое хулиганство не в счет). И увы, нам некого было прослушивать. Останкинский телефонный узел спасся. А ведь можно было сделать из этого невинного УПК настоящий криминальный бизнес!
Единственный телефон, кроме школьного, который вспомнился нам, был телефон Динары. Идея была не в том, чтобы подслушать, а в том, чтобы удивить и обрадовать внезапным вторжением в разговор. В течение месяца в дневное время ее телефоном никто не пользовался. Это понятно – днем все учатся, а вечером нас прогоняли с узла.
Наконец внимательная Татьяна заметила сигнал и крикнула мне пароль:
– Реле с ячейкой шалят!
Это означало, что мы будем кого-то слушать.
Мы взяли один наушник на двоих и затаили дыхание:
– …немного. Сказала, что у нее сейчас трудности на работе, она не может высылать больше, – поймали мы обрывок Динариной фразы.
– А может, тебе квартиру сдать? – ответила, видимо, подруга.
– Нет. Спасибо. Я уже намаялась в детском доме и отсюда никуда не уйду. Лучше помру с голода.
Мы с Танькой переглянулись и молча отсоединились.
– Ты понимаешь, что это вы виноваты в ее отчислении? – серьезно упрекнула Татьяна. – Придумали этот фильм, дали пистолет, измазали ее в краске…
– В вине… вином облили…
– Тем более! – обиделась Таня. – Совсем дурные, что ли? Она там одна в своей квартире загибается, а вы забыли про нее.
– Ну почему, мы с Настей звонили… Ее зачислили в школу рядом с домом. Ей тетка деньги высылает.
– Судя по разговору, там проблемы с денежками. Давай позвоним ей сейчас? – предложила Таня.
Я задумалась. Мне пришла в голову другая мысль.
Викуле тетка прислала заморские сапоги. Финские, красные, петушиные. Это было круче любого фирмового прикида. Сапоги считались страшным дефицитом. Их можно было купить только у спекулянтов на «толчке». Мама Вики не разрешала ей надевать сапоги в школу, чтобы не стырили. Раздевалки не охранялись, и любой мог «перепутать» свою одежду с чужой.
Сапожки были на плоской подошве с символическим каблучком, узконосые, из мягкой кожи. Стоили они целую зарплату. Поэтому их носили и осенью, и зимой, и даже летом, пока подошва не стиралась. Или, наоборот, надевали раз в год на праздник. Владелица таких сапог автоматически попадала в разряд модниц, и ее сильно уважали.
В школу Вика принесла сапоги в пакете. Мы заценили, и каждая с восторгом примерила красоту. Но что такое клевый прикид, если человек из-за нас пропадает? Нам нужно было помочь Динаре, и мы решили принести в жертву Викины сапоги.
– На Столешниковом есть туалет, – поведала я подружке, – там продают все самое модное. Весь дефицит туда сносят, девки та-акие модные стоят торгуют, упадешь, когда увидишь.
– В туалете?! – скривилась Вика. – Там же пахнет!
– Викуль, ты не поверишь, пахнет духами «Клима», «Диориссимо» и фирмовой косметикой. В Столешниковом все московские модницы отовариваются.
Воскресным днем мы с Викой нарядились и отправились в туалет в Столешниковом переулке.
От Пушки недалеко было – пройти по Пешков-стрит до памятника Долгорукому, свернуть налево и возле культовой пивной «Яма» увидишь задрипанную общественную уборную, из которой выпархивают модные девицы, разодетые и разукрашенные, как солистки ансамбля «Баккара». Все с «пальмами» на голове – затянутыми в цветные резинки и распущенными по плечам волосами, в красных или зеленых колготках, в «пирамидах» или штанах с лампасами. Стучат тонкими ножками в несуразных сабо, словно в деревянных колодках – ох, как же нам было завидно! А грим был достоин пера художника-авангардиста. Скулы обозначались резкой чертой, словно след от пощечины. Красили чем придется: если не было румян, размазывали по щекам губную помаду или блеск для губ. Глаза подводились как «коромысла» – нижние веки «коромысла» вверх, а верхние – дуга вниз. Дуги не соединялись между собой – это зрительно увеличивало глаз.
Мы вошли в туалет и оказались в толпе торгующих девиц. Там были все вперемешку: валютные проститутки (одетые лучше всех), дочки выездных родителей, просто перекупщицы, пожилые тетки из торговли и случайные, то есть мы.
Вика села на подоконник возле пустой кабинки (ходить в туалет по нужде считалось дурным тоном) и вяло произнесла:
– Кому сапоги…
Вокруг нас кипела торговля. Подошла тетка, нагло встала перед нами и распахнула пальто: по бокам в кармашки были рассованы французские духи. Вот представьте, пальто-витрина, а на ней предел мечтаний каждой девчонки – «Мисс Диор», «Фиджи», «Анаис Анаис», «Мажи Нуар».
Так захотелось купить хоть один флакон маме…
Мы отвели глаза – тетка отошла. Народ подходил и предлагал: помаду-карандаш (тайваньский «шедевр» – короткие помадки разных цветов нанизаны друг на друга, образуя длинный карандаш), кофты с люрексом и мехом кролика на аппликациях (это вообще был писк), коробочки с рассыпными блестками для век и блестки в тюбиках, «варенки» фирменные и самопальные, дутые сапоги и болоньевые плащовки. Но больше всего нам с Настей понравилась косметика Estee Lauder и Lancome. Это было уже за пределом мечтаний…
– Викуль, видишь – сапог ни у кого нет. Значит, надо цену повысить. Ты за сколько хотела?
– Сто рублей нормально?
– Давай за сто двадцать, сотку отдадим Динаре, а на двадцатку косметику купим.
– А я трусы «неделька» хочу! На них по-английски написаны дни недели, и резинки цветные. Можем с тобой поровну поделить – ты заберешь себе «манди», «тьюзди» и «венсди», а я – все остальные.
– Давай сначала продадим сапоги, а потом уже решим, что покупать.
Возле нас остановилась размалеванная девица и ткнула накладным ногтем в наши сапоги:
– Сколько?
– Сто двадцать, – нерешительно сказала Вика.
– Беру, – решительно ответила девица.
Мы переглянулись с Викой и заулыбались – первый наш бизнес в жизни! Сейчас нам дадут такую огромную сумму. Родители только на метро и кино выдают – пятаки да рубли. А тут… Целое состояние!
Девица отсчитала сто двадцать рублей и протянула нам. Вика потянулась за деньгами, но тут сапоги упали с колен прямо в хлипкую туалетную грязь. Вика наклонилась, чтобы их поднять.
Я протянула руку и взяла деньги.
– Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности. Вы взяты с поличным при получении денег за спекуляцию товаром.
Мне в лицо ткнули удостоверение работника органов. Мощная тетка выросла как из-под земли и крепко схватила мою руку с деньгами. Мы с Викой молчали. Испугались и не знали, что говорить.
Народ из туалета тут же разбежался. Осталась только пара бабушек, которые действительно зашли по нужде.
Наконец Вика подала голос, заканючила:
– Мы первый раз пришли, отпустите нас, пожалуйста!
Мощная тетка победно ухмыльнулась:
– А вас, девушка, никто и не держит. Мы вот с нею, – она приподняла мою руку, – будем разбираться, а вы можете отправляться на все четыре стороны.
Тетка взяла сапоги и, не отпуская мою руку, потащила за собой.
– Куда мы идем? – Чувство было такое, что меня сейчас посадят в тюрьму на всю жизнь.
– Недалеко идем. В сто восьмое отделение милиции.
– Это за кафе «Лира» на Пушкинской, – подсказала Вика, которая шла рядом со мной.
– А ты откуда знаешь? – удивилась я. Мало ли, может у нее уже есть опыт общения с правоохранительными органами.
– У меня друзья – пацифисты с Пушки, они там целыми днями ошиваются, из сто двадцать седьмой ШРМ.
– Школы рабочей молодежи? Они, наверное, не вылезают из ментовки, – специально бесила я тетку, поняв, что отпускать она меня не собирается.
– Помолчать можно? – буркнула она, озабоченно крутя головой в поисках ближайшего перехода.
– А вы не слушайте чужие разговоры. Поймали злостную преступницу, так не отвлекайтесь на сплетни.
Тетка больно дернула меня за руку:
– Вы сейчас в милиции поумничаете! За спекуляцию приличный срок полагается.
Оставшийся путь нам с Викой было уже не до трепа.
Знаменитое 108-е отделение милиции в Палашевском переулке Москвы… Кто в нем только не побывал! Проще написать, кто в нем НЕ побывал. Мало того что отделение находилось возле Пушкинской площади, где собиралась вся продвинутая молодежь плюс фарца, проститутки и валютчики. Это же отделение следило за порядком в ресторане Всероссийского театрального общества (ВТО), на углу ул. Горького. Нередко знаменитые актеры, режиссеры и «творческие сливки» заканчивали ресторанную гульбу именно там.
Мощная тетка, войдя в отделение, тут же бросила нас на растерзание ментам.
– Стойте здесь, – указал дежурный милиционер наше место и куда-то исчез.
Вскоре пришел другой, оглядел презрительно:
– Это вас, что ли, с сапогами взяли?
Мы покаянно кивнули.
Эх, перенести бы тот день в сегодня! Мент запарился бы объясняться с начальством, на основании чего меня задержали, если сапоги подбросила чертова тетка, если деньги не мои, а я их нашла или (как вариант) мне их дала подержать какая-то валютная проститутка, которая сбежала, увидев ОБХСС. Да скорее всего я эти деньги просто «сбросила» бы тут же, на пол. А еще лучше – заперлась бы в кабинке с покупательницей и там все обстряпала. Как вариант – можно было сказать, что тетка вымогала у меня взятку (она же была одна, а у меня свидетельница Вика). И в конце концов можно было просто оттолкнуть тетку и сбежать…
Читать бесплатно другие книги:
