Школа строгого режима, или Любовь цвета юности Штурм Наталья

Лето пронеслось как один день. У каникул есть такое свойство – быстро заканчиваться. И в школу дико не хочется идти. По многим причинам.

Во-первых, потому, что вставать надо рано, а это всегда влом. Во-вторых, придется подчиняться чужим тетям-дядям, которые тебя не любят и даже не считают нужным это скрывать. Опять-таки, нужно лицемерить, подхалимствовать и притворяться. Учить то, что учить не интересно. Потому что уже заранее знаешь – половина знаний, полученных в старших классах, тебе точно не пригодится.

Еще нужно сидеть за партой, когда хочется двигаться. Особенно в таком возрасте, когда внутри все ликует.

Всесторонне развитых детишек – раз-два и обчелся. Как правило, у ребенка есть тяга к одному-двум предметам, и в них он наиболее преуспевает. Остальные предметы – просиживание штанов. Или юбок. Поэтому кто-то умный и придумал специализированные школы, где детки погружаются в любимые предметы и становятся грамотными специалистами.

Наши классы были единственными в своем роде – литература, искусство, мастерство актера, сценическая речь, сцендвижение и музыка. Для гуманитария такая учеба – счастье. По идее – да.

Но наша математичка считала иначе…

Глава 1. Про товарища Парамонову

На первом же собрании Агриппина Федоровна попросила комсорга назначить дату принятия в комсомол новых кандидатур.

В список внесли меня. В классе оставалось всего четверо некомсомольцев.

Комсомолка со стажем Настюха «гоняла» меня по уставу с завальными вопросами:

– Что такое демократический централизм?

– Настюх, а прокатит, если вместо этого я про партийную организацию и партийную литературу расскажу? Как ты про Бойля и Мариотта? Ну не успею я про централизм вызубрить!

– Без комсомола в институт не примут, – пугала Настя. – Запомни хотя бы, на чем они сыпать любят. Отвечай – сколько стоит Устав ВЛКСМ?

– Пять копеек…

– Ответ неправильный. Он бесценен!

Перед собранием в класс вошел Соломон.

– Ребята! Надеюсь, вы сегодня будете объективны и не станете превращать важное общественное мероприятие в сведение счетов.

Сказав это, он мимоходом взглянул на Аню Сурову. Все знали о нашем с ней конфликте. Знаменитая геркулесовая каша стала символом чести и достоинства.

Аня Сурова сидела на своем месте вся красная, как знамя. Она готовилась меня уничтожить.

У Соломона начинался урок, и он не смог присутствовать на собрании. Зато в класс пришла Агриппина Федоровна и села на учительское место. Как прокуратор Иудеи.

– Я думаю, по поводу трех кандидатур у нас не возникнет никаких противоречий, – лояльно подытожила она.

Класс равнодушно прогудел.

– А вот по поводу Шумской я хотела бы поговорить отдельно… – Она постучала карандашом по столу и многозначительно оглядела класс. – Кто хочет выступить?

Угадайте, кто поднялся? Конечно, Аня Сурова.

– Я считаю, – начала она «пионерским» голосом, – что Шумская недостойна называться комсомолкой. Она подрывает дисциплину в классе, дерется с учениками и подбивает других учащихся плохо себя вести. Я как комсорг класса категорически против принятия Шумской в комсомол.

Класс эмоционально загалдел. Каждый выражал свое мнение с места, поэтому ничего нельзя было разобрать.

Слово взял Борис.

– Господа! Граждане и гражданки! – начал он речь, как всегда, с ироничной ухмылочкой. – Для чего мы с вами здесь собрались? Принять человека в комсомол или устроить судилище? Учится Шумская нормально, по профилирующим предметам отлично. Да, у нее плохая успеваемость по алгебре и геометрии, но разве это повод для того, чтобы не принимать ее в комсомол? Как человек она… лично мне она симпатична. Честная, открытая, веселая. Разве не такой должна быть комсомолка?

– Ты, Боречка, ездил с нами на теплоходе? Не ездил! Тогда сиди и молчи! – повысила голос Аня Сурова, чтобы перекричать бурлящий класс. – Твоя Шумская, между прочим, сорвала экскурсию, сама чуть не утонула и девчонок подбила с ней сбежать!

– Ну и что, девчонки сами, как я понимаю, были не прочь прогуляться. А насчет утонуть – она сама же себя и наказала. Кстати, если вы не забыли, на соревнованиях по плаванию Шумская завоевала третье место и отстояла честь школы! За что же ее теперь в комсомол не принимать? – продолжал бороться за меня Борис.

– Агриппина Федоровна! – обратилась Сурова прямо к классной. – Просто вы не знаете… вы отдыхали уже в каюте… а Шумская после отбоя распевала на палубе антисоветские частушки!

Класс затих.

– Так-так… – медленно произнесла Сова, оглядывая ребят. – Кто, кроме Ани, еще это слышал?

Тут со своего места вскочила возмущенная Вика и завопила:

– Никакие это не антисоветские частушки! Эти частушки, между прочим, по радио передают!

Я схватилась за голову, поняла, что все пропало. Лучше бы «умная» Вика молчала. Дернула ее нечистая вступиться за меня.

– Так какое радио передает ваши частушки? – ехидно переспросила Сурова.

– Какое… Я название точно не помню… По-моему, «Голос Америки»…

Класс охнул, а Сова скорбно закачала головой.

– Ну вот, докатились… То, что передают враждебные нам «голоса», мои ученики не только слушают, но еще и пропагандируют!

Вика поняла, что сболтнула лишнего, и «пошла грудью на амбразуру»:

– Я тоже пела эти частушки! Наказывайте тогда и меня.

– Ты, Виктория, и так уже наказана: мозгов-то у тебя немного… Но тебя уже приняли в комсомол в предыдущей школе, поэтому ты нас не интересуешь.

Вика сквозь слезы взглянула на меня и опустилась за парту.

– Так! Кто за то, чтобы не принимать Шумскую в комсомол? – строго спросила класс Аня Сурова.

Десять человек подняли руки и преданно смотрели на Агриппину.

– Кто за то, чтобы принять ее в комсомол?

Поднялось тоже десять рук, владельцы которых смотрели в парту.

– Ничья! – крикнул с места Борис. Он голосовал за меня.

Аня Сурова торжественно повернулась ко мне и злорадно сказала:

– Нет! Я еще не голосовала! Одиннадцать против десяти. Шумская, ты не достойна звания комсомолки!

Чувствовала я себя после собрания очень тухло. Месть есть месть. У Суровой был единственный шанс отомстить мне за кашу, и она его использовала. Обидно было не то, что с комсомолом «прокатили», – я туда особо и не рвалась. Взбесило показное судилище, устроенное по подобию парткомовских разборок. Муж изменил – в профком. Парня не поделили – из комсомола исключить. Подобные методы поощрялись и смаковались. Аккурат как в стихах Александра Галича про товарища Парамонову:

Все как есть, ну, прямо все как есть! Жаловаться некуда и не на кого. Комсорг всегда прав. Тем более, когда идет в одной упряжке с классной руководительницей. Остается на себя пенять… Что вот такая «недостойная комсомола» уродилась… Сама я за собой грехов не наблюдала – ну, может, один раз было, когда пришла на субботник без лопаты. Но это была моя самая большая провинность за всю пионерскую жизнь.

Первой попала «под раздачу» Вика. Она выскочила из класса жалеть меня и нашла в туалете.

– Ой, прости меня, я хотела как лучше, – заканючила она, глядя жалостливыми глазами.

Я вытирала слезы обиды, отвернувшись к окну. В туалет уже выстроилась очередь: кабинки без дверей давали возможность любопытным делать одновременно два дела – сидеть на унитазе и слушать, о чем мы разговариваем.

– Откуда Сурова узнала, что я тонула в Волге?

– Это я ей сказала. Когда меня Сова перевела к ней в каюту, Анька начала тебя хаять, сказала, что ты ее боишься. Тогда я и рассказала, какая ты смелая, хотела на спор Волгу переплыть, но тебя течением унесло… А что, нельзя было?

– Знаешь, Вика, у тебя язык – помело. Читать надо больше и на уроки ходить. Удивляюсь, как тебе на уроках до сих пор не пришло в голову привести в пример мальчиков из ШРМ с их марихуаной и Солженицыным.

– Ты хочешь сказать, что я дура? – догадалась Вика.

– Нет, сказать не хочу… Но придется. Может, ты и станешь великой актрисой или знаменитым режиссером, но Нобелевская премия тебе не светит!

Вика очень обиделась. Вряд ли она когда-нибудь вообще слышала об этой премии, но из моих уст это прозвучало очень обидно.

– Можно подумать, ты будешь! – ввязалась в склоку Вика.

– И я не буду, потому что меня не приняли в комсомол. И в институт меня не возьмут. И теперь вообще неизвестно, что со мной будет!

На эмоциях я выбежала из туалета и тут же столкнулась с девчонками.

Танюха схватила меня за плечи и начала трясти:

– Вот только плакать не надо! Сурова и Сова – две кретинки! Они просто ненавидят тебя. Нужно, чтобы тебе дал рекомендацию член партии, тогда они никуда не денутся.

– Да! – поддержала идею Настя. – Пусть тебе, к примеру, Соломон напишет рекомендацию. Он же коммунист. Примут тебя в комсомол как миленькие!

Я улыбнулась. Имя любимого учителя рассеяло отрицательные эмоции: мне стало смешно, едва я представила, как приду к Соломону и стану его просить помочь мне вступить в ряды комсомольцев. И это после всего того, что я ему рассказывала тогда в классе…

Вот и получилось, что «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя… Свобода буржуазного писателя, художника, актрисы есть лишь замаскированная (или лицемерно маскируемая) зависимость от денежного мешка, от подкупа, от содержания…»

Другими словами – человек зависит от общественного мнения. Но общество может ошибаться. Общество может зомбироваться. В разгар демократии мы хвалим демократов, при диктатуре мы славим вождей.

Жить «причесанно» можно, но так скучно. Жить вразрез с социумом чревато последствиями. Нельзя усидеть на двух сломанных стульях. Лучше вообще не садиться.

Больше я не пыталась вступить в комсомол.

Глава 2. «Вдовий камень» александрит

Динара приехала ко мне домой с дружеской поддержкой. Привезла много татарской вкуснятины, вино «Старый замок» и самиздатовские воспоминания дочери Сталина Светланы Аллилуевой «Двадцать писем к другу».

– Это тебе Никита просил передать. Когда прочтешь, отдашь мне обратно. Я тебе другие книги привезу.

Это оказалось как нельзя кстати. После собрания настроение было отвратительное. Подобным «наказанием», сами того не понимая, классная руководительница с подлизами вынудили меня стать сочувствующей диссидентам и антисоветчикам. Хотя, если честно, я мало понимала в политике и существующем строе. Стадные чувства жить и не высовываться я впитала с детства, как и все мои сверстники. И не особенно задумывалась, почему наша страна живет так, а не иначе?

Так что решение о непринятии меня в комсомол подтолкнуло к выбору – «петь» хором или соло.

– Динара, привези мне, пожалуйста, Буковского, Войновича и Зиновьева. Я хочу попробовать разобраться в нашей жизни не со слов маразматичной исторички, а сама. Если что не пойму, спрошу у твоего Никиты. Договорились?

– Ты не боишься? Учти… об этом нельзя никому говорить. Даже родителям. Если узнают, откуда у тебя запрещенные книги, у Никиты могут быть проблемы.

– Обещаю: ни одна живая душа не узнает. Да и потом, кто заподозрит вчерашнего выпускника школы в распространении нелегальной литературы? Извини, но твой Никита больше похож на Раскольникова, чем на Рахметова. Короче, не боись. Ничего не случится.

Мы стали пить чай с чак-чаком. Как приятно «душу подсластить»! Это выражение моей бабушки, с которым она развертывала конфеты «Белочка».

– Динар, ты извини, что мы в Казани твоей тетке не позвонили, сама понимаешь, нам не до этого было.

Динара удивленно вскинула бровки.

– Как не звонили? Звонили! Просто все сожрали, что тетка передала. Но я не сержусь, у нас эта еда копейки стоит. Мне тетка через проводника Казанского вокзала передает.

Я жевала и соображала – как звонили? Кто звонил?

– Татьяна позвонила моей тетке, и та передала ей посылку с угощениями для вас и для меня. Но когда я позвонила Таньке, она сказала, что вы как саранча все сожрали, потому что были арестованы. Да я не сержусь, ерунда какая!

Я почесала затылок – наверное, там расположены какие-то нервные окончания, стимулирующие умственную деятельность. Но это не помогло, потому что я так и не поняла, какие-такие угощения Танька брала у тетки Динары, если мы скинулись и Танюха с тремя рублями потащилась на рынок. Чудеса, да и только!

В субботу мы решили собраться после уроков у меня дома. После летнего путешествия по Волге мы еще ни разу не встречались всей компанией. Мы любили друг друга и старались цементировать наши отношения, невзирая на случайные обидки и ссоры.

Толпа завалилась ко мне после уроков, купив бутылку «Арбатского», дорогую диабетическую колбасу за три десять и пирожные «картошка». Надо же, в конце концов, с друзьями торжественно отметить мой «пролет» с комсомолом. Не каждому выпадает сомнительная честь стать персоной «нон-грата» в безликом стаде.

Последней приехала Динара, глазами спросила: спрятана ли самиздатовская запрещенка? Я жестом показала, что волноваться нет причин. Оставив девчонок в комнате (она же гостиная, она же спальня), я пошла в ванную, открыла шкаф с водопроводными трубами, нашарила внизу рукопись «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» Войновича, и Динара успокоилась.

Танька, Настя, Викуся и Динара пили чай, заедали пирожными, потом открыли бутылку «Арбатского» и пустили по кругу. Мы не знали, что закуска съедает градус. И по неопытности пили кислую гадость на сытый желудок. Понта ради. Но пьянели уже от одной мысли, что делаем нечто запретное.

Настя подошла к письменному столу, взяла гибкий диск группы «Оттаван» и попросила:

– Давай меняться, я тебе «Иглс» и Антонова, а ты мне эту и Джо Дассена. Идет?

Я подошла к ней смущенная.

– Слушай, не копайся ты тут, видишь – у меня беспорядок. Если порыться, можно и не такие чудеса найти.

Настя шутя схватила очки без стекол и нацепила на себя.

– А это зачем? Ты в них лучше видишь?

– Отдай! Это для мастерства актера приготовлено. Вдруг оправа пригодится для какой-нибудь сценки.

Настя схватила золотое кольцо с александритом, надетое на ухо олимпийскому мишке, и подняла его над головой:

– Товарищи! Вот так живет буржуазия! Разбрасываем драгоценности, значит, мадам? Кому драгоценное кольцо? Берите, не жалко!

Все смеялись – Настя изобразила Ленина, взявшись одной рукой за лямку передника, а другую вознеся над головой. Один в один памятник Ленину на Финляндском вокзале в Ленинграде!

Настя вернула кольцо на ухо мишке и принялась потрошить мою шкатулку с пластмассовыми украшениями. Девчонки тут же подключились к примерке, обсуждая наряды, учебу и личную жизнь одновременно.

– Что-то давно нам Танюшка про свою личную жизнь не рассказывала! – предложила интересную тему.

– Да нечего рассказывать, – с досадой ответила Таня. – Мы до сих пор не виделись. Мухаммед все лето был у родителей в Баку.

– Ха, как он тебе в этом признался? Он же араб! Ха-ха! – рассмеялась Викуся. Пластмассовые клипсы с ромбиками затряслись в ее ушках.

Таня нацепила колечки «неделька» на средний палец и, рассматривая красоту, задумчиво сказала:

– Его родители, пока он учится, живут в Баку. Снимают там дом. У него три брата и сестра – все малолетние, поэтому родители и не могут дать ему денег на съемную квартиру… Мы не встречаемся, потому что негде. Но я решу эту проблему сама. Надоело по подъездам шляться. Вот Динарка живет со своим Никитой, и все довольны.

– Но квартиры сейчас дико дорого стоят. Где ты деньги возьмешь? – удивилась Динара.

Танюха сняла колечки и положила их в шкатулку.

– Я мамины часы продам. Она все равно их не носит.

– А если обнаружит? – спросила я.

– А я все равно не сознаюсь. Подумаешь, у нее их еще три пары. Ей все время украшения дарят сотрудники. А она их не носит.

– Девоньки! А давайте леденцы из жженого сахара сделаем? – предложила Настя. – А то у меня во рту кислятина после этого дурацкого вина.

– Ты портвешок «Агдам» и «Солнцедар» не пробовала! – вступилась за «Арбатское» Викуся. – Меня ребята из ШРМ угощали по приколу, так потом полночи рвало.

Мы пошли на кухню и наделали себе вкусных леденцов. Держали столовые ложки над газовой конфоркой, пока сахар не расплавился в прозрачные «сосалки». Так вместе с ложками и сосали: с одной стороны алюминий, с другой – леденец.

Потом девчонки ушли. А я подумала – как хорошо, когда у тебя есть верные и любящие друзья.

– Приберись, наконец, у себя на столе! – возмутилась терпеливая мама. – Гостей в дом приглашаешь, а на столе бардак. Неужели самой не стыдно?

Если мама наезжает, лучше быстро и молча прибраться. В такие моменты родители почему-то припоминают «все и сразу». Сейчас начнется – и про колы по математике, и про вызовы в школу, и «пролет» с комсомолом…

– И ты давно не играла на фортепиано! – продолжала сердиться мама. – Зачем оно стоит? Для красоты? Вспомни, что говорил Бетховен: «Если я не играю упражнений один день – замечаю сам. Если не играю упражнений два дня – замечают мои друзья. Если не играю упражнений три дня – то замечает публика».

«Ну вот, началось», – вздохнула я, перекладывая тетрадки и разную мелочевку на столе.

– Мам, если у тебя плохое настроение, не надо его на мне срывать, – процитировала я журнал «Юность».

– У меня хорошее настроение, но оно неизменно портится, когда я вижу хаос на твоем столе. Пойми: порядок на рабочем месте – порядок в мыслях.

И тут меня пробил холодный пот – я увидела, что на мишкином ухе нет кольца.

– Мам, ты не брала кольцо, которое мне тетя Тамара подарила? – осторожно спросила я.

– Нет. Ищи лучше. В твоем беспорядке птицы могут гнездо свить, а ты и не заметишь, – пошутила мама и ушла на кухню.

Я перерыла все шкатулки, «захоронки» и даже легла на пол – не закатилось ли? Но кольца нигде не было.

– Нашла?! – крикнула с кухни мама.

Я почувствовала, что поиски напрасны. Кольца не было, потому что его больше нет. Автоматически перебрала еще раз все тетрадки, все коробочки и, расстроенная, села на кровать.

– Кто к тебе в последний раз приходил в гости? – Мама стояла в дверях комнаты. Она и без лишних вопросов все поняла.

Я сжалась в предчувствии ссоры – сейчас мама сотрет меня в порошок. Это кольцо было единственным дорогим украшением в нашем доме. Мамина подруга Тамара, сама женщина небогатая, подарила семейную реликвию мне на день рождения. А я его не сберегла. Потому что разгильдяйка… Эх, правильно меня в комсомол не приняли… Пропащий я человек…

– Мам, прости меня, пожалуйста, это я виновата. У меня бардак на столе, а ценные вещи нужно держать в тайниках. Я сама себя наказала.

– Наивная девочка… В своем доме ценные вещи можно держать где угодно, если вокруг тебя честные люди. Ребенок ты еще… Не расстраивайся.

Я заплакала.

– А знаешь, может, и к лучшему, что у тебя это кольцо украли. Камень александрит называют «вдовьим». Такое название к нему прилепилось, когда первые продажи камня совпали с получением похоронок с войны. Это было во времена русского царя Александра II. В честь него камень и получил свое название… Да, возьми справочник, посмотри слово «александрит» – там все написано.

Я с интересом открыла книгу и прочла.

Оказывается, людям со слабым характером камень приносит одни несчастья. Камень подчиняет владельца себе и будет влиять на его жизнь, создавая неблагоприятные ситуации. Если же человек выдержит испытания, посланные александритом, его ждет счастье, успех и слава.

Жалко, конечно, подарок. От чистого сердца был преподнесен. Но может, и к лучшему. Зачем судьбу искушать. Мистика мистикой, а вдруг – правда?

Я перестала плакать и успокоилась. Все равно оно было мне велико.

– А ты рано успокоилась, – снова вошла в комнату мама, – лучше проанализируй, кто из твоих подруг мог взять кольцо.

Кто-кто – откуда я знаю? Четыре человека – четыре подруги. Знаю все о каждой, люблю каждую. Как можно взять и обвинить в воровстве? Не пойман – не вор. И даже если кольцо действительно кто-то украл, этот человек избавил меня от проблем, перенеся их в свою жизнь.

Гораздо больше меня волновало, не пропала ли ксерокопия книги Войновича.

Я пошарила рукой под вентилями водопроводных труб – рукопись была на месте. Значит, я не подвела Динару.

Глава 3. Пять минут позора

Но все равно, глядя на своих подруг, я подсознательно задавала себе вопрос: «Кто из них?» Единственный человек, в ком я не сомневалась, была Динара. Потому что она такая же безалаберная растеряха, как я. Как-то раз она забыла у меня свой паспорт. А я случайно нашла его вместе с сумочкой за тумбой в прихожей. Три месяца прошло! А она даже не вспомнила о нем. И очень благодарила – думала, что потеряла.

Да и потом нас связывала с ней антисоветская литература, что вообще криминал. Она очень рискует, распространяя самиздатовские произведения. «Такой человек воровать не станет», – заключила я.

Потом я вообще перестала задавать себе эти вопросы. Было – да сплыло. Гораздо интереснее, что у Таньки начала налаживаться личная жизнь. Танюха наконец-то сняла квартирку где-то в Бирюлеве. Хоть и даль несусветная, но зато недорого.

Мухаммед жутко обрадовался и тут же назначил свидание.

Таня приехала в квартиру первой. Навести лоск, проверить, все ли в порядке. Она вставила ключ в замочную скважину. Ключ не поворачивался.

Таня пихала его то одной стороной, то другой. Вводила то медленно, то быстро, по зубчику и с силой. Бесполезно.

Таня опустилась на коврик и начала, как обычно, плакать.

Встала, вытерла слезы и принялась трясти дверь. Некрепкая дверь шаталась, но сдаваться не собиралась. Советская дверь из древеснокартонного материала, казалось, могла вылететь из петель от одного чиха, но, видимо, не в этот раз. Танька представила, что сейчас приедет ее Мухаммед, раздираемый страстью, взбежит в нетерпении по лестнице, и его «бравое оружие» упрется в закрытую дверь.

Этого нельзя было допустить ни в коем случае!

Танька спустилась в домоуправление и вызвала плотника. Дядька с фиолетовым от пьянства лицом ловко высадил дверь, сломав замок, взял рубль и тут же исчез. Преграда пала – вход был свободен! Но… для всех.

Таня в недоумении стояла возле поруганной двери, размышляя, что делать? Вряд ли вечер получится томным, если любой человек может спокойно зайти в квартиру. Значит, нужно как-нибудь присобачить дверь обратно.

Вот в этой эротичной позе и застал ее Мухаммед: Таня, кряхтя, держала дверь, пытаясь снова насадить ее на петли.

– Моя фея! – нежно приобнял ее сзади парень. – Что ты делаешь? Ты так сексуально выглядишь сейчас!

Таня в обнимку с дверью даже не могла повернуть голову, она лишь натужно прохрипела:

– Помоги?!

Мухаммед тут же обиделся:

– Ты за этим меня сюда вызвала, а?! Я, как последний дурак, бросил все дела, взял такси, а ехать сюда, между прочим, ох как далеко! А теперь ты меня заставляешь слесарить? Может, мне еще мебель передвинуть? Или краны починить? Зачем ты так со мной?! Я же люблю тебя! Сколько мы не виделись… Я все ждал, мучился, мой Иван Иваныч плакал по тебе, тосковал! А ты меня встречаешь в дверях! Да вообще без двери! Ох, как нехорошо, ох, нехорошо…

Танька, с дверью в обнимку, кусала губы, чтобы не накричать на причитающего Мухаммеда. Она сделала невозможное – сняла квартиру, обеспечив им место для встреч. Она же не виновата, что замок переклинило!

– Оставь ты эту дверь, наконец! – скомандовал Мухаммед и прошел в квартиру.

Таня послушно прислонила дверь к стене в прихожей и поплелась за любимым.

– А здесь хорошо, да? – заискивающе спросила девочка.

– Здесь потрясающе! Ты молодец, что сумела все устроить. Женщина – хранительница очага. Знаешь, у нас говорят: «Умная жена дом построит, глупая – разрушит». Ты – умная жена. И терпеливая. Кстати, я устроился на работу и теперь смогу сам оплачивать эту квартиру. С первой зарплаты я отдам все деньги, которые ты потратила.

Таня обняла Мухаммеда, спрятав лицо в его одежде.

– Как я люблю твой запах… Как я люблю тебя… Мы, правда, поженимся?

Мухаммед глубоко вздохнул и кивнул: «да».

– Милый, извини, что так получилось с дверью, ключ не открыл, пришлось ее высадить. Может, снова позовем плотника, пусть чинит! У тебя нет рубля?

– Нет, моя красавица. Я все деньги на такси потратил. Бог с ней, с этой дверью, потом разберемся. В ванной хотя бы дверь цела?

– Конечно, конечно… Правда, там шпингалет сорван, но зато дверь прикрыть можно.

– Ох, ты меня в грех вводишь, на что только мне не приходится идти ради твоего удовольствия, – попричитал для вида Мухаммед и потянул Таньку в ванную.

Танька охотно принялась раздеваться, но Мухаммед ее остановил:

– Не надо, посторонние могут зайти – некрасиво будет. Дай-ка я тебя обниму, а ты приласкай его немножко…

Мухаммед усадил Таню на край ванны, расстегнул штаны, вынул из трусов Иван Иваныча и ткнул его в лицо девочке:

– Поцелуй его, пожалуйста.

Он вдохновенно приподнял брови, закрыл глаза и откинул голову чуть назад, как дирижер симфонического оркестра перед соло скрипки.

Таня привычно схватила Иван Иваныча рукой, но парень запротестовал:

– Нет, нет, только губками, не обижай его, он так ждал нашей встречи!

Мухаммед снова откинул голову в ожидании, только на этот раз еще сунул руку Тане за пазуху и больно ухватился за левую грудь.

– Да, да, вот так, молодец, возьми его весь, осторожней, только губками, ой да, да, молодец, да, сейчас, вот уже сейчас…

«Левша он, что ли?» – Таня в первый раз обратила внимание, что парень больше любит левую грудь, чем правую. Времени обдумать этот нюанс у девочки было предостаточно: Мухаммед не собирался завершать процесс, ему было хорошо.

А вот Тане не очень. Слезы смешались со слюнями, впридачу постоянно возникали рвотные позывы.

– Расслабься, солнышко! Не напрягайся, и не будет этих неприятных ощущений! Ты мне даришь такое наслаждение-е-е!