Как пальцы в воде. Часть 2 Горлова Виолетта

– Мне рассказал об этом Макс Адлер. А ему в свою очередь поведал его мать, а Джордж Адлер подтвердил.

– Что именно? – С недоверием спросил я.

– То, что я сказал о любвеобильности ученого, которую он хорошо умел скрывать.

Я на миг задумался, пытаясь понять, куда Фрэнк ведет. И я решил, что ему в голову пришла моя(!) «ночная» мысль.

– И ты предположил, что Мишель была любовницей молодого мистера Старлингтона? – сердито спросил я.

– Ну, он тогда был не так уж и молод. Но такой вариант мы же не можем исключить?

– Не можем, – согласился я. – И вчера я уже подумал об этом.

Фрэнк резко вывернул руль, но, к счастью, ему удалось справиться с управлением.

– Это правда? – глухим голосом спросил Тодескини.

– Честное слово. Возможно, «детективная» муза хотела посетить тебя, но ты вчера был занят Одри, вот ей и пришлось постучаться в мою голову, – ухмыльнулся я. – Но как видишь, озарение не забыло о тебе.

– Ну ладно, тогда я его прощаю, – снисходительно проговорил он и заулыбался, завидев на горизонте здание, похожее на какое-то предприятие общепита.

– А все же, какие основания у нас есть, чтобы предполагать тождество Элис и Мадам? – спросил Фрэнк, припарковав машину и заглушив мотор.

Заулыбавшись, он кивнул своим рыжим хвостом в сторону появившегося на нашем пути кафе.

– Пока никаких, но почему бы не предположить?

– Ладно, пойдем перекусим, а там и поговорим… Во всяком случае, попытаемся развить эту версию.

Я отстранено согласился, потому что уже погрузился в свои размышления, которые мне показались весьма интересными.

Небольшой курортный городок Порто раскинулся на берегу залива, окаймленному лесистыми склонами и крутыми склонами скал. Перед нами открывалось необычайное по контрасту красок зрелище: множественные оттенки серого на скалистых склонах, пышная зелень и голубое море – и все это купалось в золотистом океане золотистых лучей полуденного солнца. Не зря залив Порто включен ЮНЕСКО в список природных объектов мирового значения.

Мы пообедали на открытой террасе кафе, наслаждаясь вкусной едой и замечательным видом на море и генуэзскую башню – символ Порто. Затем зашли в магазинчик, расположенный по соседству с кафе, и купили для мадам Сорель всяких сладостей и несколько бутылок воды-для себя.

И уже в дороге я стал излагать свои предположения.

– Фактор первый. Ежегодные отчисления компании «Старлингтон энд Парк» в Фонд развития естественных наук, основанный Патриком Домье. Налицо пока непонятная связь Старлингтон-Домье-Виар. Так?

– Да. И ты полагаешь, что мистера Генри с мсье Патриком связывала жена последнего, то бишь младшая сестра ученого, поменявшая свое имя Элис на Оливию. Кстати, тут даже фонетически прослеживается общее звучание.

Нахмурив широкие брови и закусив нижнюю губу, Фрэнк одной рукой достал из нагрудного кармана светло-зеленой рубашки очки от солнца и нацепил их на свои глаза.

А затем спросил:

– Одна из твоих версий состоит в том, что Мишель забеременела от главного наследника династии Старлингтон?

– Почему нет?

Мой приятель сосредоточенно молчал, преодолевая сложный участок пути. Затем промолвил:

– А теперь хорошо подумай о супруге мистера Старлингтона, тем более что ты намного лучше меня знаешь Элизабет, – съехидничал Тодескини. – Я знаю, ты в восторге от этой, по-видимому, действительно уникальной, женщины, но постарайся быть беспристрастным.

– Можешь не переживать, несмотря на мое восхищение миссис Старлингтон, я не собираюсь закрывать глаза на ее возможные мотивы в этом деле, – раздраженно ответил я. – Не помню, кстати, в своей жизни людей, которых я идеализировал! Быть может, я и был снисходителен к их недостаткам, но отнюдь не по той причине, что я их не замечал… Тем более если говорить об умных, интересных и красивых женщинах… – чуть резче, чем следовало бы, добавил я.

– А что ты можешь сказать о супругах Старлингтон?

– Когда Генри погиб, мне было девятнадцать, но, конечно, такая неординарная пара не могла не вызывать определенного интереса к себе, и не только у меня, – ответил я, неожиданно почувствовав жажду (хотя, почему неожиданно? Наш сегодняшний обед отнюдь не был диетическим и бессолевым), дотянувшись рукой до пакета, лежавшего на заднем сидении, достал оттуда бутылку воды и, сделав несколько глотков, продолжил: – Я могу тебе рассказать о своих впечатлениях, но не более того, к тому же мне выпадало наблюдать появление этой четы в поле моего зрения совсем не часто… Ну и слухи, конечно. У меня сложилось мнение, что Генри Старлингтон обладал менее сильным характером, нежели его супруга. И я думаю, что Элизабет подавляла своего мужа. Возможно, мужчина далеко не сразу понял, насколько талантлива его жена в искусстве интриги. И о ее способностях ловко манипулировать окружающими, он узнал уже после женитьбы. Не исключено, что ученый в глубине души побаивался Минервы, и ему нужен был своего рода противовес, которым и стала его сестра.

Фрэнк хмыкнул, а затем удовлетворенно сказал:

– Я примерно так и думал. Интересно, а как он смог ее разыскать?

– Ну об этом как раз и несложно догадаться. Возможно, она его нашла. Я помню разговоры о том, что брат с сестрой были очень близки. Кстати, и мой отец говорил мне о переживаниях Генри, когда Элис сбежала с музыкантом. Но все-таки не надо забывать, что это версия – только наше смелое предположение, ничем, к сожалению, пока не подтвержденное, однако весьма любопытное и многое объясняющее.

Тодескини неожиданно встрепенулся, я даже подумал, что возникли какие-то проблемы на дороге, но он возбужденно сказал:

– А надо поработать в этом аспекте.

– Что ты имеешь в виду?

Тодескини некоторое время сосредоточенно молчал, а затем пояснил:

– Мне надо кое-что уточнить. Возвратимся в отель, и я займусь этим.

– Объясни хотя бы в двух словах, может, мне тоже что-нибудь придет в голову.

Он пожал плечами и неуверенно пояснил:

– У меня возникла какая-то ассоциация, касающаяся музыки… Хотя я совсем не уверен в ее важности.

– Я не ослышался? В музыке? – изумился я.

– Да, представь себе.

– В этом плане, пожалуй, я вряд ли смогу оказать тебе помощь, – покачал я головой.

– Поэтому я и не спешил об этом говорить.

– Ладно, оставим эту тему. – Я допил воду и предложил: – Давай подумаем, какие мы можем найти факты, подтверждающую нашу версию о связи молодого Старлингтона и мадемуазель Байю, или наоборот, ее опровергающие. Чтоб бы уже не зацикливаться на этой теории. Итак, во-первых, активное участие мадам Виар в судьбе Николь Сорель и ее дочери Полин.

– Второе, – перебил меня Фрэнк, – забота о Кристель Ферра, являющейся, уверен, дочерью Мишель и Генри. Подумай, стала бы женщина так опекать чужого человека?

– Неверно мыслишь. Об этом нам ничего неизвестно. Опирайся только на факты, а не на свои домыслы.

Тодескини нахмурился, но вскоре лицо его просветлело.

– Марк, а давай мы напишем нашему подсказчику письмо, в котором изложим наши предположения.

Я изумленно посмотрел на приятеля, мысленно возмутившись, – почему такая простая мысль не пришла в мою голову?

– А если мы узнаем еще какие-нибудь подробности у Николь Сорель?… – Он покосился на меня, чтобы, по-видимому, оценить мою реакцию.

– Такой вариант вполне возможен, – я снял свои очки от солнца и вытер носовым платком влажный лоб. – Даже психически больные люди могут рассказать что-нибудь важное.

– А все-таки… Могла ли Мишель шантажировать отца своего ребенка? – спросил мой приятель.

– Видимо, да.

– И Генри нанял киллера, – уверенно заключил Тодескини.

– Девушку-студентку, которая поселилась этажом выше?

– Как вариант, почему бы и нет?

– Странная убийца, – скептически заметил я.

– Почему странная? Убила так, что убийство легко сошло за несчастный случай.

Фрэнк притормозил у обочины, видимо, чтобы размяться. Мы вышли из машины и спустились по тропинке к небольшому ручью.

Остановившись, чтобы полюбоваться окружающей картиной, Тодескини продолжил свою мысль:

– И впоследствии мадам Оливию, подозревавшую своего брата в причастности к убийству, вдруг замучили угрызения совести, – сделал вывод хакер, закинув руки за голову и подставив лицо солнцу.

Пока одна часть тела Фрэнка принимала солнечные ванны, можно было продолжить его умозаключения.

– И внезапно опомнившаяся женщина, замученная собственной совестью, жаждет с нашей помощью восстановить справедливость, – съязвил я.

– А что? Разве такой вывод так уж невозможен?

– Я этого не говорил. Но у меня тоже появилась одна мысль… – Я подошел поближе к участку, где ручей расширялся и спадал вниз широкой и, похоже, глубокой лентой. Присев на корточки и зачерпнув прохладной воды, я плеснул ее себе на лицо.

Фрэнк последовал моему примеру и вдруг возбужденно сказал:

– Хотя мне кажется более вероятным другая версия: актрису убила женщина, возможно, из ревности. Например, Элизабет.

– Не думаю. Она знала о любвеобильности своего супруга. Полагаю, судя по слухам, конечно, что Генри не должен был бросать тень на их брак, а сам он был волен продолжать ту жизнь, к которой привык.

– Но это только сплетни…

– Об этом мне говорил, кстати, и профессор Биггс. А его-то трудно подозревать в искажении фактов.

– Но разве рождение ребенка у Мишель не могло послужить поводом?

– Разумеется, могло. Но, подозреваю, что сам мужчина не стал бы разводиться со своей женой. Материальный интерес, как бы то ни было, чаще важнее, чем любовь. Зачем успешному бизнесмену такой расклад? Вспомни, много ли тебе известно успешных мужчин, которые бросали все ради своих любовниц?

– Я вообще таких не знаю, – хмыкнул Тодескини, поднимаясь в полный рост.

– Хотя есть более веский аргумент. – Я последовал за ним. – Ты способен представить, что Минерва – можно сказать, женщина-компьютер, способна хоть на какие-нибудь чувства? Мисс Доэрти вышла замуж по холодному расчету, родила дочь, чтобы стать полноправной хозяйкой в семье Сарлингтон и прочно войти в их бизнес, – пояснил я, садясь в машину. – Да и потом… Об этом я тебе могу сказать, уже основываясь на своих наблюдениях: наша «богиня» не очень-то занималась воспитанием своей дочери. Конечно, ей было недосуг. Да и Энн, бесспорно, не была такой дочерью, которой можно было бы гордиться. Не исключено, что Минерва даже стыдилась своего чада.

– Ну и что? – спросил Тодескини, трогая машину с места.

– Просто смысл… Бывшая мисс Доэрти, способная привлекательная девушка, родом из семьи среднего достатка и такого же социального статуса, в конце концов получила все, что хотела. Зачем ей было рисковать всем и убивать очередную любовницу своего мужа?

– А если Мишель стала шантажировать Элизабет своей связью с ее супругом и их ребенком?

– Фрэнк, ты забыл, что младенец умер почти сразу после своего рождения, хотя…

– Что?

Я не отвечал, задумавшись.

– Собственно говоря, я сам себе противоречу. Если я уверен, что Кристель-дочь Мишель, то какой-же тогда ребенок умер?

– Может, у нее родилось двое детей? – предположил Фрэнк. Один умер, а второй стал актрисой, – засмеялся Тодескини. Так что шантаж нельзя исключить.

– Да, верно. Впрочем, если следовать нашей с тобой версии, вариант смерти ребенка мадемуазель Байю в таком возрасте вряд ли может иметь отношение к мадемуазель Ферра, – заметил я. – А шантаж… логичнее было бы в таком случае обратиться к своему мужу и решить каким-то способом возникшую проблему, – не совсем уверенно заметил я. – Но, безусловно, Мишель могла угрожать разоблачением в СМИ, как и выдвинуть другие требования, к примеру, денежное содержания на себя и ребенка.

– К тому же, миссис Старлингтон обратилась к тебе с просьбой расследовать смерть мисс Кэмпион.

– В том-то и дело. Минерва не могла не понимать: у нас могут возникнуть подозрения и в странной смерти Мишель.

– Кстати, а почему Элизабет заинтересовало убийство журналистки. Они же не были близкими подругами?

Я громко рассмеялся.

– Фрэнк, ты в своем уме? Наша Минерва даже сама с собой не может быть близка.

– Я не имею в виду лесбиянство.

– А я о нем и не говорю. Смотри на вещи шире, – усмехнулся я его ассоциативному ряду и добавил: – И есть еще один очень важный вопрос… Не догадываешься?

Тодескини, чуть повернув ко мне голову, полуутвердительно спросил:

– Ты хочешь сказать, что если мы представляем миссис Старлингтон в качестве некой умной машины без чувств и эмоций, то узнай она о существовании внебрачной дочери своего мужа-могла бы предпринять более кардинальное решение? И девочка не дожила бы до своего совершеннолетия?

– Не знаю. Но, как видишь, Кристель дожила. Может, теперь пришло время, и мадам Оливия включилась в борьбу за наследство. – Я умолк, почувствовав усталость от разговора, и был рад, что показалась рыбачья деревушка Джиролата.

Это место – охраняемый архитектурный комплекс с бухтой, окаймленный эвкалиптами, цитаделью, – раскинулось на берегу залива к северу от Порто и являло собой весьма живописное поселение с красивыми домами, ресторанам и барами. Но Джиролата расположена в Региональном природном парке Корсики, и въезд сюда на автомобиле был запрещен.

Мы выехали на прибрежное шоссе D81, ведущее к курортному поселку Галерия – первую цель нашего сегодняшнего маршрута. Оставив машину в поселке, мы направились от залива Галерия по долине Фанго к горе Палья – Орба. Там находился частный пансионат, частично функционирующий как клиника, где уже много лет жила мадам Сорель, старшая сестра Мишель и мать Полин.

Долина представляла собой идеальное пространство для пеших походов: великолепные леса, берега и затоны. Но, кроме обзора сказочных видов открывающего ландшафта, нам было важно хорошенько размять застывшие в форме автомобильного кресла наши телеса.

Шли мы молча, глубоко вдыхая воздух, насыщенный райскими ароматами благоухающей природы. Не хотелось ни думать, ни размышлять. Не сговариваясь, мы оставили все разговоры на потом, в глубине души надеясь услышать от Николь Сорель любой факт, который мог бы хорошо вписаться в какую-нибудь из наших версий, спутанных сейчас в единый клубок.

Вскоре мы оказались перед достаточно большим владением, окруженным живой изгородью, совсем не похожим на психиатрическую клинику, а действительно напоминающим уютный и весьма комфортный пансионат для не бедных людей. Подошли к металлической темно-зеленой калитке, удачно вписавшуюся по цвету в изгородь (если бы не ворота и не подъездная дорога, ее сложно было бы разыскать), нажав кнопку домофона, я поздоровался и сказал о цели нашего визита. Мне не задали ни каких вопросов, будто бы уже были осведомлены об этом. Калитка бесшумно сдвинулась и спряталась в невидимом глазу зазоре. Судя по всему, администрация клиники дружила с современным техническими достижениями.

Мы вошли в красивый большой парк и проследовали по центральной аллее, окаймленной хвойными карликовыми деревьями и круглыми фонариками, росшими, похоже, из грунта вместе с зелеными насаждениями. Все дышало умиротворением, как в настоящем дзен-саду. Трехэтажное здание клиники, с башенками и открытыми лоджиями, напоминало кремовое пирожное, легкое и воздушное. Открытая терраса с уютными столиками и креслами, выполненными в светлой гамме, овальный бассейн с чистой голубой водой – все радовало глаз и навевало мысли о рае. Хотелось бы мне отдохнуть в таком месте, вдали от суетного мира и порочных соблазнов. Но, подозреваю, я недолго бы смог пребывать здесь; по истечении какого-то времени, несомненно, у меня появилась бы мысль, что я уже умер, и волею высших сил оказался уж в слишком спокойной нирване. (Пока я-то надеюсь: небольшое количество грехов и пороков помогут мне попасть в более оживленную пастораль.)

Из центрального входа здания вышел невысокий, полный мужчина в песочного цвета халате, накинутом на серый костюм, и стал спускаться по ступенькам навстречу нам. На его округлом лице застыла сдержанная улыбка, но когда мужчина подошел ближе, я заметил в его светлых глазах некоторую настороженность, которая могла бы объясняться немалым количеством причин: от банальной изжоги этого толстячка до групповой оргии в подведомственном ему «раю». Боковым зрением я заметил, что лицо Тодескини сохраняло непроницаемое выражение.

При более близком рассмотрении я смог оценить неординарную внешность встретившего нас мужчины: лет сорока с небольшим (выглядит старше из-за лишнего веса), белесые волосы слабо маскировали плешивость круглой головы, ярко-голубые глаза, слегка округлой и выпуклой формы, окаймленные редкими, белесыми ресницами, сливочный цвет лица с легким румянцем-весь его облик вызывал у меня ассоциации с ангелом, который к старости сбился с пути истинного.

«Служитель небесной канцелярии» подошел к нам и, растянув тонкие губы в формальной улыбке, поздоровался, явив миру крупные, чуть выпирающие вперед зубы (в нижней части лица мужчины не было ничего «ангельского»), представился:

– Доктор Бенуа Брошер – заведующий психотерапевтическим отделением пансионата, – звучным, достаточно высоким для мужчины, голосом произнес он.

Мы также представились и озвучили цель нашего визита (старая «песня» о возможном наследстве, но теперь уже касающаяся Мишель Байю). Месье Брошер заметно расслабился. Тень настороженности в его глазах растаяла, уступив место алчному интересу, но сразу же он изобразил лучезарную улыбку, больше похожую на оскал, и по-детски распахнул свои круглые глаза в простодушном принятии мира. Похоже, месье Бенуа хотел нас убедить в известной байке: со временем психиатры сами становятся похожими на своих подопечных. Его старания, на мой взгляд, не дотягивали до Оскара, но «нужная школа» у него явно была. Что ж, подходящие подмостки для оттачивания своих талантов у доктора, судя по всему, имелись. Быть может, наличие актерских способностей у врача-психиатра-немаловажное условие для сохранения нормального функционирования собственной психики?

– Мы можем пройти в мой кабинет или присесть здесь, на террасе, – предложил тем временем доктор, пояснив: – Наши жильцы отдыхают после обеда, поэтому сейчас у нас тихо, – почти шепотом пояснил он, будто боясь разбудить спящих, и добавил с утверждающей интонацией: – Не правда ли, у нас, как в раю.

Все было так, но почему-то этот «эдем «мне казался слишком приторным и благостным, чтобы быть реальным. Доктор мгновенно уловил физиогномику эмоций моего лица, безусловно, благодаря наработанной практике, хотя я не исключал высокий уровень его интуитивного мышления в понимании наших ощущений и невысказанных вслух вопросов. Тревожность вновь вспыхнула в его глазах, потемневших на долю секунды.

По умолчанию я взял инициативу разговора на себя и предложил расположиться на террасе. Доктор обрадованно кивнул и решительно, чуть пружинисто, направился к самому дальнему столику, спрятавшемуся от солнечных лучей под бледно-голубым зонтом. Кресла были изготовлены из светлого дерева, на поверку оказавшиеся удобными и располагающими к комфортной неспешной трапезе и беседе.

– Могу ли я предложить вам какие-либо напитки? Кстати, у нас очень хорошее кафе. – И заметив удивление на наших лицах, пояснил: – С чего вообще вы решили, что у нас психиатрическая клиника? Здесь когда-то было такого рода медицинское учреждение, лет двадцать назад, но его… скажем, почти полностью перепрофилировали в элитный пансионат для одиноких, пожилых людей, имеющих… некоторые странности… гм… гм… в умственном или психическом развитии, хотя здесь таких немного; и их особенности имеют незначительные отклонения от общепринятых норм. – Его голос в своей окраске приобрел более низкий и уверенный тон. Очевидно, месье Брошер оседлал своего любимого конька.

– То есть ваши… мм… жильцы имеют свободу в любых своих передвижениях? – не выдержал Фрэнк.

Доктор тяжело вздохнул, раздраженно пожав плечами. На его лице отразилось презрительное недоумение.

– Я же сказал, что наши жильцы страдают в большей степени одиночеством, нежели каким-либо психическим заболеванием. Так почему же они не имеют право чуть украсить свою жизнь. Конечно, под определенным наблюдением. – И вновь в тоне доктора проскользнула тень легкой досады.

Месье Брошер вынул из кармана пиджака пульт и нажал на нем какую-то кнопочку.

– А вы можете нам привести пример этих, как вы сказали, «странностей», – вновь подал голос Фрэнк. – Только объясните, пожалуйста, по возможности простым языком.

– Извольте, – доктор ответил спокойно, без тени раздражения. – С возрастом некоторые комплексы у небольшого количества людей приобретают… более углубленный характер. К примеру, у нас живет шестидесятилетний мужчина месье Оньесс, который избегает любого общения. Для него легче проживать здесь, потому что в этом случае он может свести свои контакты до минимума. Об этом все знают и даже не всегда здороваются с месье Оньессом, чтобы лишний раз его не волновать. К нам этого мужчину привез его сын пару лет назад. И надо сказать, что здесь месье Оньесс чувствует себя замечательно. Но есть и другая категория людей, чрезмерно общительных, говорливых, и они составляют большую часть проживающих. У себя дома некоторые представители этой когорты навязывали свое общение продавцам, официантам или прохожим. Как вы понимаете, находясь здесь, они имеют то, чего не было у них дома. – Он самодовольно улыбнулся. – Как видите, мы создали здесь, без всякого преувеличения, райский уголок. – Мужчина развел руками и пронзительно посмотрел на меня, будто хотел убедиться, что у меня не возникло никаких сомнений на этот счет.

– Скажите, а как обстоят дела у мадам Сорель? – спросил я. – Какой комплекс у нее с возрастом приобрел угрожающий характер?

Но доктор не спешил отвечать, глядя куда-то поверх моей головы. С секундным опозданием я тоже услышал приближающиеся легкий шаги. К нашему столику подошла симпатичная, пухленькая женщина, лет сорока, в форменном голубом брючном костюме. Поздоровавшись и мило улыбнувшись, она подала нам розовые папки меню и отошла чуть поодаль. Есть мне совершенно не хотелось, но даже если бы мой желудок скрутило от жесточайшего голода – не стал бы я трапезничать в этой райской обители, хотя никаких причин предполагать злой умысел доктора у меня не было. Впрочем, я, в отличие от месье Брошера, выбрал бы другую характеристику для здешнего заведения, что– то вроде сказанного Аль Пачино в «Адвокате дьявола»: «Убивать добротой – это наш секрет».

Просмотрев неплохое меню, я предпочел «Эвиан», Фрэнк – содовую, но без виски, хотя я теперь должен буду сесть за руль автомобиля. Я не стал выражать свое удивление по этому поводу, по-видимому, этот элитный пансионат вызвал и у моего приятеля легкую настороженность, поэтому Тодескини решил встретить возможные неожиданности в трезвом уме и памяти. А может, благоприятная атмосфера тишины и умиротворения внушила ему нужную установку? Надолго ли?

Доктор выбрал молочный коктейль. Если предпочтения в напитках или еде могут характеризовать человека – такой выбор месье Бенуа говорил о противоречивости его натуры.

В ожидании официантки доктор по мобильному телефону давал указания, вероятно, какой-то медсестре. Вскоре наши напитки были бесшумно расставлены на кремовой скатерти. Месье Брошер незамедлительно схватил запотевший бокал с пенной сливочной шапкой. Обхватив узкими губами длинную коктейльную трубочку, он с нескрываемым наслаждением втянул в себя молочную жидкость. И опять у меня возникли какие-то ассоциации, но уже не связанные с херувимами и ангелами, а с другими персонажами: то ли из сказки, то ли из фэнтези. Утолив жажду, мужчина аккуратно поставил бокал и, свободно расположив пухлые ладони на полных ляжках, произнес:

– То, что касается мадам Сорель… – Чуть склонив голову набок и глядя на свой недопитый коктейль, он продолжил: – Прежде всего, я хочу поблагодарить вас за визит. – Мужчина огорченно вздохнул и глазами, полными боли, посмотрел на меня. – Мадам Сорель очень одинока, несмотря на то что она все время находится в окружении наших жильцов. Ее посещает дочь раза два в год и мадам Виар.

– Скажите, а мадам Николь все же страдает каким-то психическим заболеванием?

– У нее наблюдается небольшая деменция. Но дело не столько в диагнозе, сколько в фанатичном желании мадам Сорель жить в своем прошлом, когда она была еще совсем молода. Но справедливости ради, надо заметить, что мадам Николь с детства страдала незначительным умственным отставанием от своих сверстников. Она, что называется, ребенок «пьяного зачатия». Конечно, ей с трудом давались школьные предметы, а насмешки окружающих не смогли не сформировать у девочки заниженную самооценку. А добавьте ко всем этому проблемы переходного периода. Девушка стала пользоваться успехом у юношей, но в силу своей недалекости не понимала, как может сказаться это обстоятельство на ее будущем. В результате такого промискуитета Николь родила дочь, но от этого не стала умнее и даже, возможно, счастливее. У мадам Сорель была младшая сестра Мишель, которая рано уехала в Париж и наведывалась в родительский дом крайне редко. Мать сестер умерла достаточно рано, отец девушек ненадолго пережил свою жену. Затем и Мишель ушла в мир иной. Мадам Виар, их дальняя родственница, позаботилась о несчастной молодой женщине, оставшейся с малолетней дочерью на руках. – Сделав драматическую паузу, мужчина вынул из бокала коктейльную трубочку и положил ее на бумажную салфетку, а затем сделал глоток напитка из высокого бокала. – С тех пор, вот уже более двадцати лет, мадам Сорель живет здесь. Предвосхищая ваш вопрос, могу сказать, что мадам Оливия все эти годы оплачивает ее пребывание здесь, и уверяю вас, у мадам Сорель есть все основания для счастья. Да и мадемуазель Форестье, полагаю, довольна своей жизнью. – Солнечные лучи послеобеденного солнца на миг осветили его порозовевшее лицо. – Позволю заметить, в нашем пансионате отличный уход и условия более чем комфортные. Да вы и сами можете это наблюдать, – самодовольно усмехнулся он. – Что же касается ее, скажем, отклонений, то оно у нее одно: мадам Сорель любит немного выпить. Да, кстати, этот пакет для нее? – Он кивнул в сторону лежащего в кресле яркого свертка. После нашего подтверждения и уверения, что в нем нет алкоголя, мужчина продолжил свою речь: – Не исключено, что, если бы ее здесь не ограничивали в этом… гм-гм…увлечении, то женщина могла бы стать алкоголичкой. – Доктор вновь развел руками, презрительно скривив тонкую, будто разрезанную скальпелем, линию рта. – Дурная наследственность… гены, знаете ли, еще не научились исправлять. – Мужчина удовлетворенно замолчал, преисполненный гордостью за свой впечатляющий монолог, и вновь принялся за порядком сникший коктейль. Я хотел было задать вопрос, но доктор отказывался закончить свою речь:

– Видите ли, искусство врача-психотерапевта состоит в том, чтобы помочь пациенту увидеть возможности, которые перед ним открываются и направить его на правильный стиль поведения.

– Правильный – для психотерапевта или пациента? – опередил меня Тодескини.

– Для всех, – не без надменности отрезал месье Брошер.

Да, скрыть истинные чувства бывает труднее, чем изобразить какие-либо эмоции. Хотя все это зависит, очевидно, от уровня артистического таланта того или иного человека… – Видите ли, молодые люди, перспективы у современной медикаментозной терапии огромные, хотя я отдаю первостепенное значение терапевтическим беседам. Но это хорошо только в том случае, если сам человек хочет измениться и прикладывает к этому хотя бы малейшие усилия.

Жестикуляция месье Брошера вкупе с набором слов и жесткий взгляд «ангельских «голубых глаз вызывали у меня смутный сигнал тревоги.

– Скажите, доктор, а сама мадам Сорель знает свой диагноз? – спросил я.

Мужчина расслабленно откинулся на кресло и благодушно улыбнулся (полагаю, доктор был сладкоежкой и, получив порцию углеводов, окончательно успокоился, к тому же наши вопросы, вероятно, не таили в себе какой-либо опасности для него).

– Конечно, – жизнерадостно хохотнул мужчина, но резко оборвал свой приступ веселья и, нахмурившись, взглянул на круглый циферблат массивных наручных часов, емко заметил:

– Месье, прошу прощения, но мне сейчас нужно проводить сеанс психотерапии. А вы можете побеседовать с мадам Сорель. Но только через час, когда она выйдет после чая на прогулку. Ее приведет сестра Патрисия. Если пожелаете чего-нибудь перекусить или выпить – нажмите на зеленую кнопочку. – Доктор показал на небольшую панель, похожую на мини-светофор, находящийся в центре круглой столешницы. Мы приподнялись со своих мест с целью поблагодарить и попрощаться с месье Бенуа. На прощание доктор вежливо ответил и поднялся, на ходу застегивая пуговицы своего желтовато-бежевого халата; и вскоре циничный оптимист – психотерапевт, похожий на большого цыпленка-переростка, унес свои пухлые телеса прочь. Доктор еще не успел скрыться в чреве здания, как Фрэнк нажал на зеленую кнопочку (а я выключил диктофон). Это было вполне разумное решение: час ожидания встречи с мадам Николь нужно было использовать целесообразно для тела и мозга. Все наши впечатления от беседы с месье Брошером можно было оставить на потом, на время обеда, хотя для такой плотной трапезы было рановато, но мы учитывали время, которое у нас уйдет на обратную дорогу. Я подозревал, что наш разговор будет прослушиваться, но не был против, дабы уважаемый доктор услышал о себе далеко не лестное для его ушей мнение (по виду Фрэнка я определил, что тот вполне со мной солидарен; хотя я побаивался возможной похабщины с его стороны-не хотелось бы неожиданного выдворения из этого «райского сада»). Я внимательно посмотрел на друга, пытаясь передать ему эту мысль. Фрэнк, ухмыльнувшись, понятливо кивнул.

– Я вообще-то очень голоден, – недовольно буркнул Тодескини.

Улыбнувшись, я тоже кивнул ему в ответ.

Мы с большим энтузиазмом стали изучать меню, исключив свои прежние мысли о возможном отравлении. Меню нас не разочаровало.

Через несколько минут подошла та же официантка, бейдж которой сообщал имя женщины – Анна. Она мило улыбнулась и выжидательно на нас посмотрела.

– Мне, пожалуйста, салат из морепродуктов, суп-пюре, филе из говяжьей вырезки под перечным соусом с картофельным пюре и ежевичное вино в качестве аперитива, – вкрадчивым и елейным голосом сделал свой заказ Тодескини, чем вызвал легкую, не лишенную кокетства улыбку женщины.

Я заказал греческий салат, суп-буйабес, приготовленный из мелкой рыбешки, рагу из телятины и вино, настоянное на мирте.

Официантка удалилась. А я в уме прикинул и успокоился: здесь наш счет не должен был потянуть на стоимость малолитражки, хотя с таким сотрапезником как Фрэнк, считающим себя современным Крезом, такая вероятность меня вряд ли уже могла испугать. А еще мне вдруг пришла в голову мысль, что, возможно, где-то есть скрытая видеокамера, поэтому не стоило особо «разбрасываться «эмоциями.

– Ну и? – промычал мой приятель.

– Я думаю: доктор Брошер – талантливый специалист.

– В психотерапии?

– Ага, – усмехнулся я и выразительно посмотрел на Тодескини, подумав, что этот «талантливый» специалист месье Брошер долго, по-видимому, репетировал свою речь или часто ее произносил; и мне показалось, что он пытался отвлечь наше внимание от чего-то другого. Зачем это ему?

– А мне доктор очень понравился. Такая душка… – глаза Тодескини нагло смеялись. Несомненно, он осознавал, что переигрывает, хотя и пытался держать свой язык на привязи. Я уже сейчас предвидел, какой ушат помоев выльет он на несчастного доктора, когда мы покинем это место, хотя, справедливости ради, надо заметить, что месье Брошер этого не заслуживал. Он просто вызывал у нас антипатию… и еще какие-то, пока неясные чувства.

Наш заказ принесли достаточно быстро, да и ели мы чуть торопливо, не слишком пытаясь растягивать удовольствие, предполагая скорую встречу с мадам Сорель. Все оказалось достаточно вкусным. И корсиканский деликатес – простые вина, настоянные на ежевике и мирте, тоже были весьма приятными и ароматными. За обедом мы разговаривали ни о чем, не собираясь делиться с месье Брошером нашими с Фрэнком планами на ближайшее будущее. Но в конце трапезы я все же решил бросить пробный шар, обмолвившись, что давно от мадам Оливии не было никаких подсказок относительно смерти Мишель, в душе надеясь: а вдруг она захочет с нами встретиться, к примеру, в Кальви и поговорить обстоятельнее?

Прошло более пятидесяти минут ожидания. Фрэнк расплатился за обед и заказал себе еще полпинты пива. Официантка все также продолжала улыбаться, и я было подумал: общение с чрезмерно говорливыми жильцами для нее уж точно не прошло без последствий; очевидно, здесь немало таких, о которых говорят, что у них сбита «кукушка».

Вскоре из центрального входа небольшого корпуса высыпалась небольшая толпа: по одному или группами. Но рассаживаться за столами появившиеся люди-в основном немолодые – не стали, а разбрелись по парку и саду, наверное, чтобы нагулять аппетит перед ужином.

Через некоторое время из той же двери появились две женщины, на одной из которой, весьма худощавой, был светло-оливковый брючный костюм, а на другой, крупной даме – голубое платье с белым воротничком. Не составляло труда понять, что к нам приближаются Николь Сорель со своей сиделкой.

Мы встали, чтобы поприветствовать дам и познакомиться с ними. Женщины подошли и поздоровались. Та, которая в моем представлении была сиделкой (бейдж у нее отсутствовал), высокая и грузная, как шкаф, сказала:

– Я сиделка мадам Сорель. Меня зовут мадемуазель Патрисия Ренье. Оставляю мадам Сорель на ваше попечение, месье, – голос у сиделки был низкий, с легкой хрипотцой, да и внешне она больше походила на медбрата, чем на медсестру. У мадемуазель Ренье была короткая стрижка, цвет волос – «соль с перцем», маленькие темные глаза и двойной массивный подбородок. Но, несмотря на внушительный внешний облик, выглядела дама моложаво – лет на сорок с небольшим – может, благодаря мощной энергетике, исходящей от ее большого и, видимо, мускулистого, но уже оплывшего жировыми излишествами тела. Судя по количеству работников пансионата с избыточным весом, я сделал два вывода: либо в этом заведении работает непрофессиональный диетолог, либо доктор Брошер – действительно талантливый врач, сумевшим внушить как себе, так и окружающим, мысль, что полнота не самый худший вариант из существующего многообразия комплексов.

– А можно мне выпить немного вина? Ко мне же приехали гости! – звонким, неожиданно красивым и молодым голосом обратилась мадам Николь к «шкафу».

– Конечно, дорогая. Какое вы хотите? – Тон ответа сиделки стал слащавым и противным, как завалявшаяся карамель, и уж точно более высоким, чем предполагал ее естественный тембр голоса.

Я отодвинул кресло для мадам Сорель и помог ей присесть. Мы с Фрэнком тоже уселись на свои места.

– Пожалуй, миндальное, – радостно ответила «дорогая». – Да, и кусочек торта с миндалем и орешками пинии.

– Но не много ли орехов, мадам? – не удивляясь, и, по-видимому, проформы ради, уже «своим», прокуренным, голосом спросила сиделка.

– Нет, немного. Вы разве забыли, Патрисия, что орехи улучшают цвет кожи и состояние волос? К тому же они способствуют омоложению всего организма, – продекламировала мадам Сорель. – Сколько раз вам повторять, мадемуазель Ренье? – Глядя на сиделку исподлобья и по-птичьи наклонив голову, раздраженно спросила ее подопечная. Но тут мадам Николь заметила лежащий в кресле пакет. В маленьких глазках женщины промелькнуло детское любопытство, но усилием воли она сдержала рвущийся из уст вопрос и перевела свой изучающий взгляд на Тодескини. И пока она оценивала моего приятеля, я смог рассмотреть ее.

Николь, действительно, выглядела моложе своих пятидесяти лет, но, подозреваю, что это не было заслугой орехового рациона; да и на первый взгляд, казалось, что собственная внешность не очень-то заботила женщину. Темные волосы, выгоревшего серо-коричневого цвета, короткие и торчащие, похожие на плохо постиранную меховую шапку, открывали низкий, гладкий лоб. Черты лица мелкие и вполне заурядные. Наверное, в молодости она обладала своеобразной привлекательностью, но до красоты Мишель ей было далеко – жестокая шутка родительских генов. Кстати, мисс Форестье не была похожа на свою мать. Цвет лица мадам Сорель-то ли «пепел розы», то ли «серебристый пион» – не добавлял ей привлекательности, но подтверждал диагноз доктора Брошера. Зато морщины не очень-то спешили проявиться на лице и шее женщины. Темно-карие круглые глаза, близко посаженные к переносице, смотрели настороженно, но не без удивления. Она напоминала мне маленькую птичку, опасающуюся хищника. Это сходство усиливала слегка наклоненная к левому плечу маленькая головка Николь. Да и сама дама была не то чтобы хрупкой, но какой-то тщедушной и скукоженной. Хотя несколько раз в ее испуганном взгляде мелькнула тень радостного ожидания. Только на что было направлено это предвкушение удовольствия?… На общение с нами или на предстоящую трапезу?

Принесли бокал вина и кусочек торта для Николь. Фрэнк не стал впадать в новаторские поиски и вновь заказал пиво. У меня еще оставалось почти целый бокал напитка, настоянного на мирте, но он мне стал напоминать лекарственную микстуру и вызывал нездоровые ассоциации, поэтому я попросил принести мне бокал апельсинового вина.

Мы молчали, ожидая пока мадам Сорель пригубит свою – очевидно, ранее оговоренную с врачом – порцию алкоголя. Она осторожно поднесла бокал к бледным и слабо очерченным губам, и мне стало заметно, что женщина прилагает определенные усилия, дабы не выпить его залпом. Похоже, наличие определенного контроля в пансионате помогало ей бороться со своей пагубной привычкой. С пирожным Николь не осторожничала и съела его быстро. Подошедшая с бокалом апельсинового вина, пивом и своей «хронической» улыбкой Анна посмотрела на Николь, презрительно щурясь, и лицо официантки на миг стало похоже на маску сатира, выражающую жестокую усмешку. Да, подумалось мне, пребывание в этой благодати, по-видимому, отнюдь не безопасно для здоровья; хорошо, что мы скоро его покинем.

Не торопясь с расспросами и ожидая пока женщина доест свой праздничный полдник, я мысленно продумал все вопросы, которые собирался задать мадам Сорель, тем более что пока вела она себя нормально, без каких-либо признаков, указывающих на ее психические отклонения. Все доев и допив, мадам Николь спросила, указав тоненьким мизинчиком на мой бокал с апельсиновым вином:

– А можно мне это тоже попробовать?

– Не зная, что делать, я нажал на зеленую кнопочку и спросил об этом появившуюся Анну. Не выразив никаких эмоций, кроме улыбки, теперь уже похожую на изощренное издевательство, официантка принесла бокал вина и для Николь. Та вновь пригубила теперь уже апельсиновый напиток и, не скрывая удовольствия, отметила:

– Очень вкусно, лучше миндального.

– Рад, что вам понравилось, – сказал я, мучительно раздумывая, как начать разговор. Но долго думать мне не пришлось. Вполне удовлетворенная трапезой, женщина опередила меня, проявив любопытство:

– Я вас не могу вспомнить. Скажите правду: вы притворяетесь моими знакомыми?

– Нет, мадам Сорель. К сожалению, мы никогда не были с вами знакомы, – ответил я.

– Я не хочу, чтобы вы ко мне так обращались! – Красивый голос женщины не испортили злость и раздражение.

– Простите, а как бы вы хотели? – В голосе Фрэнка не было оттенка жалости или презрения – только обычный интерес и некоторое смущение.

– Называйте по имени, Николь. А можно мне вас тоже называть по именам?

– Конечно, – ответили мы с Фрэнком почти одновременно.

– Ну так, расскажите мне – зачем вы здесь… что хотите узнать у старой, выжившей из ума Николь, – кокетливо спросила она, задумчиво нахмурив тонкие брови, и добавила: – Правда, у меня ума-то никогда и не было… и слава Господу.

– Почему? – удивился я такому выводу.

– А моя психика… все равно бы разрушилась, – философски заключила она.

Я же подумал, если мы сейчас перейдем на отвлеченную тему – нескоро сможем задать интересующие нас вопросы, к тому же, я был уверен, что даже, если мы пойдем гулять, то это не избавит нас от прослушки («жучок» мог быть в одежде нашей чудаковатой дамы). Но у нас-то особых и секретов не было от мадам Оливии (а что за всем этим стоит неуловимая мадам Виар, я почти не сомневался).

– Мадам… простите, Николь, я вам сейчас все объясню. Мы живем в Англии, в Тауэринг – Хилле, где живет и работает ваша дочь, мисс Полин Форестье. Накануне мы виделись с ней и вот… – Я приподнялся и, взяв из кресла пакет, передал его женщине, продолжил: – С разрешения вашей дочери… гм… мы осмелились вам купить немного сладостей. Зная, что мы уезжаем на Корсику, мисс Полин попросила нас заехать к вам, узнать как вы себя чувствуете, возможно, вам еще что-то нужно… – Я потрясенно замолчал, увидев, как задрожали губы и опечалились глаза нашей собеседницы. А затем они заблестели и, наполнившись слезами, стали похожи на темные вишни. Крупные, как у ребенка, слезы медленно покатились по впалым щекам мадам Сорель. Но женщина быстро взяла себя в руки и, вынув из кармана платья темный носовой платок, стыдливо высморкалась в него. Странно, давно я не испытывал такого сочувствия, как в тот момент к почти незнакомой мне женщине.

– Знаете, ведь я только и живу надеждой, что Полин заберет меня через несколько лет. Моя дочь любит меня… она мне обещала, и я знаю, что моя девочка сдержит свое обещание. – Николь опустила голову, затем вдруг встрепенулась и, подняв глаза, испуганно посмотрела на меня, взволнованно сказав: – Нет, нет. Вы не подумайте ничего плохого. Мне здесь очень хорошо, честное слово. Я бы и мечтать не могла о лучшей жизни. Но я так хочу быть со своей дочкой. Пусть даже она выйдет замуж… у нее будет своя семья, а я просто буду жить неподалеку… Я ведь не буйная… И у меня тоже когда-то, очень давно, наверно, вечность назад, была семья… Может, и не самая лучшая, но мне ее очень не хватает. Вы ведь знаете, у меня была младшая сестра, очень красивая и талантливая. Ее звали Мишель. Она могла бы стать известной актрисой. – Николь взяла в руки бокал, и я быстренько воспользовался моментом прервал монолог, чтобы направить его в нужное русло.

– Николь, а что стало с вашей сестрой? – очень мягко и осторожно спросил я.

Мадам Сорель не спешила отвечать, сделав пару глотков и заметно успокоившись, она расслабленно откинулась на спинку кресла. Глаза ее затуманились и смягчились. Очевидно, она уже давно оплакала смерть своей сестры и, возможно, разговор о ней вызывал у Николь удивительное сочетание щемящей грусти и приятной ностальгии. Наконец мадам Сорель посмотрела на меня абсолютно трезвым взглядом:

– Мне сказали, что она умерла в результате несчастного случая. Но я в это не верю. У Мишель была аллергия на цитрусовые, и кто-то этим воспользовался. – Женщина замолчала, сосредоточенно о чем-то задумавшись.

– А вы говорили об этом следователю? – спросил Фрэнк.

– Да. Но он сказал, что цитрусовых в квартире не было, зато было много цветов, а значит, нельзя было исключить, что у моей сестры была еще аллергия на какой-то цветочный аромат.

Удивительно, но все больше общаясь с Николь, я постепенно приходил к выводу, что некоторые знакомые мне женщины намного глупее этой «умственно отсталой». Возможно, когда-то это было и так, но человеческая психика – «terra inkognito» и, быть может, в какой-то момент произошли прогрессивные изменения в умственном и психическом состоянии Николь, и теперь перед нами сидела вполне нормальная женщина, не без некоторых, конечно, странностей. А у кого их нет? У меня самого их больше, чем, к примеру, у того же Фрэнка! Хотя хочется надеяться, что все же меньше… И живем мы в социуме, как вполне нормальные люди, не преступники и не психи, и даже можем обходиться без серьезной придури, умудряясь радоваться этому безумному миру. Больше ведь негде жить, а может, еще не время. Другой-то мир, лучший, пока никто не предлагает. Да и неизвестно, насколько другая среда обитания будет оптимальнее. Прервав свой философский экскурс в неизведанное и бесконечное, я осмелился глотнуть апельсинового вина, оказавшегося приятнее, нежели предыдущее. Обратив внимание на мадам Сорель, я подумал: нельзя совсем уж исключить и тот вариант, что Николь не менее талантливая актриса, чем ее сестра. Тут подсуетился Фрэнк, очнувшийся от своих раздумий:

– А ведь мадемуазель Байю, кажется, собиралась выйти замуж? Ваша дочь упоминала об этом.

Не обращая внимания на вопрос Тодескини, мадам Сорель стала вынимать из пакета небольшие упаковки с конфетами, печеньем, орехами и шоколадом. Она внимательно рассматривала каждую коробочку, медленно читая надписи на них и сосредоточенно шевеля губами. Лицо ее просветлело от радости и вожделения. Довольно улыбаясь, Николь стала выкладывать эти упаковки на столешницу в каком-то определенном порядке, вероятно, пытаясь что-то построитьиз них построить. В конечном итоге плитки шоколада, упаковки с печеньем и вафлями, пакетики с орехами и другими сладостями образовали некое строение: то ли домик, то ли крепость.

Я боялся дышать, чтобы ее «шоколадно-ореховое нечто» не разрушилось. Вдруг тогда у нее случится истерика или припадок? Пожалуй, рановато я решил, что у Николь с головой все в порядке. К моей радости, да и не только к моей, Фрэнк тоже сидел, как мумия фараона, забальзамированная в сидячем положении, – «домик» обосновался на кремовой скатерти столешнице вполне устойчиво. Судя по всему, Николь нередко практиковалась в этом деле.

– Вы что-нибудь знаете об этом? – очень тихим голосом осмелился спросить Фрэнк.

Я думал, что женщина переспросит вопрос. Но, оказывается, она прекрасно помнила, о чем спрашивал Тодескини до момента создания ее «монумента».

– Тогда я подозревала, что моя несчастная сестра обманывалась насчет своего предстоящего замужества. Она ведь забеременела от того мужчины… – тяжело вздохнула Николь и мизинцем левой руки толкнула один из верхних «кирпичей». Шоколадный батончик «Баунти» упал на стол. Мадам Сорель взяла его в руку и, аккуратно сняв часть бумажной упаковки, откусила небольшой кусочек конфеты. Прожевав, она глубокомысленно изрекла: – Женщина всегда надеется на то, что ее любимый бросит все и станет строить семью именно с ней… Вот и Мишель, наверно, так думала… И я верила, когда сама забеременела. Но у нас город маленький, и все надо мной потешались. Да что там… – Она махнула рукой. – С кого теперь спрос? Сама виновата… я тогда была дурочкой и потаскушкой. Хотя, честно говоря, я-то и сейчас точно не знаю, кто отец Полин. Да Бог с ним. Спасибо ему за нормальную дочь.

– Так жених, вернее, любовник вашей сестры был женат? – перебил я ее речь, чтобы вновь вернуть оплакивающую свою судьбу Николь к нужной для нас теме.

– Этого я не знаю. Я вообще его не знала. – Пожала она худыми плечами. – Но то, что он был – это точно. – Странность этой фразы заставила нас с Фрэнком недоуменно переглянуться. Но Николь, по-видимому, это тоже поняла, поспешив объяснить:

– Я имею в виду, что у Мишель был конкретный мужчина, от которого она забеременела, а не так как я. – Вновь нахмурив чуть заметные ниточки бровей, женщина досадливо поджала губы. Поняв, что мадам Сорель подразумевала под «конкретным «мужчиной, я спросил:

– Неужели Мишель вам ничего не рассказывала о нем?

Женщина вспыхнула и гневно посмотрела на меня, казалось, еще немного-и она запустит в мое лицо упаковкой с кешью, которую держала в руках, но Николь все же сдержалась, и, подозреваю, не меня ей было жалко.

– Вы думаете: мы часто виделись с ней? Она же презирала меня, наших родителей, да и многих других! Очень ей было интересно со мной откровенничать! Как же! За все время после своего отъезда в Париж сестра соизволила приехать домой только пару раз, чтобы, наверно, похвастаться передо мною.

– А чем же? – тихо и даже вкрадчиво спросил Фрэнк, по-видимому, опасаясь летящих плиток шоколада, с которыми теперь стала забавляться эта, почти «нормальная»(?!), женщина с мастерством заправского жонглера.

– Да этим же… беременностью, – почти равнодушно, тусклым голосом ответила Николь. Мне стало понятно, что состояние ее нервной системы, быстро миновав стадию возбуждения и агрессии, перешло в стадию безразличия. Но, я полагал, что возможен и обратный процесс. Судя по всему, эта милая дама и сама не подозревала о многогранности своей натуры. И будто бы в продолжении моей мысли, мадам Сорель добавила:

– Мишель знала от кого ждет двойню. И родственница этого мужчины помогла нам с Полин. Я каждый день молюсь за ее здоровье, – монотонно и безразлично поведала Николь и принялась за вино, похоже, решив, что она заслужила поощрение.

Я замер, можно сказать, окаменел, даже в большей степени, нежели «мумия» Тодескини. Некоторое время мы с Фрэнком пребывали в состоянии такой «стабильности». Не обращая на нас никакого внимания, мадам Сорель распотрошила содержимое упаковок и увлеченно стала раскладывать на потемневшей от шоколадных крошек скатерти симпатичную мозаику из разноцветных конфет и орехов… Не приходилось сомневаться, что не только Мишель относилась к творческим натурам. Я посмотрел на Фрэнка, он – на меня.

– Ты понял? – мысленно спросил я его.