Деревянные облака Геворкян Эдуард

– Ладно, разберемся на месте.

Через два часа мы вышли к краю полосы. Недалеко, за чащей, виднелись сегменты большого купола.

– Вроде он цел, – сказал Алан, вглядываясь в купол, – а вовсе не взорван.

– Если я ошибся, это тоже хорошо.

Я шумно вздохнул. Полоса сужалась, джунгли подступали ближе и ближе. Последнюю сотню метров пришлось продираться сквозь стену растений, перелезая через лианы, карабкаясь по огромным вздутиям стволов, исколов руки об остроконечные жесткие листья.

Кое-где свисали гроздья лимонных ягод, еще с прошлого сезона. Чуть сморщенные, потемневшие, они не так вкусны, как свежие, но жажду утоляют. Сорвал несколько ягод и сунул в карман. Через несколько шагов попалась еще одна гроздь, которую не успели склевать воробьи. Я дернул ее, на меня посыпались синие муравьи, крупные, каждый с ноготь. Здешние муравьи не кусаются. Симпатичные синие работяги. Аккуратно стряхнул их на лиану. Они сбежались в кучу и замерли, шевеля антеннами. Я подмигнул им и полез дальше, в проход между стволами, туда, где мелькала оранжевая куртка Романенко. За моей спиной раздалось оживленное щелканье. Оглянувшись, я увидел пару воробьев, деловито расправлявшихся с муравьями. Один воробей, размером с земного голубя, поднял голову, дружелюбно посмотрел на меня и пару раз лихо свистнул. Благодарил за обед, что ли?

Я вылез на маленькую поляну и уперся в спину Романенко. Рядом настороженно замер Алан. Кузьма и Барток влезли на ствол.

– Чего испугались? – спросил Романенко.

Алан показал на медленно вздувавшийся перед нами бугор. Из-под опавших листьев и кусков коры показалась почва.

– Дальше пойдем как по дороге, – весело сказал Романенко.

Алан хлопнул себя по лбу и рассмеялся.

– Совсем забыл!

Бугор лопнул, из развороченной почвы блеснул немигающий глаз, потом появилась голова, и вот метр за метром начал выползать уж. Романенко подскочил к голове, пару раз пнул, направляя к площадке. Уж послушно пополз в ту сторону, раздвигая мощным, двухметровой толщины телом ветки и лианы, подминая кусты. Мы быстро пошли за ним, пока не распрямились кусты.

Кузьма вытер вспотевший лоб и негромко сказал мне:

– Ты бы хоть предупредил…

– Это уж, – пояснил я. – Змея такая.

– А я думал – это смерть наша! – сердито отозвался Кузьма.

– Они не опасны, – сказал Алан. – На них дети катаются.

– А гадюки такие есть? – спросил Кузьма.

– Они все неопасные, – ответил Алан. – Все.

На строительной площадке уж поднял голову, потом испуганно дернулся и ввинтился в почву. Через минуту это чудовище скрылось, оставив после себя осыпающуюся дыру.

На квадрате было тихо и непривычно.

– Сегодня что, пятница? – спросил я у Бартока.

– Среда. – Он понимающе взглянул на меня.

Рабочий день, а на площадке никого нет. Если на шахте большой прорыв, то могли снять всех. Вдруг захотелось, чтобы Кузьма ошибался, и черт с ними, с событиями, с какой буквы они бы ни начинались. Не нравилась мне тишина на стройплощадке.

Потом настроение совсем ухудшилось. Беспорядочно разбросанные манипуляторы, ни одной тяжелой платформы, нет колесников, оснастка валяется… Словно все побросали в спешке и ушли.

Рядом с пластиковыми времянками лежала опрокинутая малая платформа с синими четверкой и девяткой на корме.

– Это сорок девятый квадрат, – сказал я. Алан стоял, задрав голову.

– Что там? – спросил, подходя, Кузьма.

Наверху, там, где шел первый ярус, на светлом фоне эмалита черным провалом зияло большое отверстие с изломанными краями, как будто несколько плит обвалилось.

– Вон еще одна, – тихо сказал Алан.

Вторая дыра была еще безобразнее. Неопрятно торчали перекрученные лапы крепежа, одна плита висела на монтажных болтах.

– Девушка говорила, что монтажников предупредили, – сказал Кузьма. – Дали им несколько минут, а потом начались взрывы.

– Я себе иначе представлял взорванную станцию, – отозвался Алан. – Думал, здесь все разрушено.

Романенко кругами ходил по площадке, заглянул в окна времянок, обошел платформу, вернулся к нам и сказал:

– Никого нет. Бросили все и ушли.

– Так! – Кузьма почесал щеку. – Давайте и мы двинемся.

– Подожди, Кузьма, – вмешался я, – на платформе доберемся.

– У нее кабина разворочена, – возразил Романенко.

Да что здесь в самом деле произошло? Я подошел к ближайшему головному модулю, откинул колпак. Манипулятор в порядке, только почему-то брошен посреди площадки, а рядом, сложив конечности, сиротливо и беспомощно валяются ведомые. Прямо кладбище вымерших ящеров. В кабине двоим можно, тесновато будет, но ничего.

– Сергей! – позвал я.

Романенко ушел к рухнувшим плитам и не услышал меня. Я захлопнул колпак и пошел к нему, считая по дороге головные модули – желтый, синий, красный… Три головных – неплохо, по двое влезем и доберемся быстро. Не за час, конечно, но и не за день. Сергей был спасателем, значит, сможет вести, а вот как Алан – не знаю. Ну, провести манипулятор по дороге – дело нехитрое.

Я подошел к Сергею.

– Слушай, ты «гекконы» водил… – Увидел остановившийся взгляд, посмотрел в ту же сторону и вздрогнул.

Он лежал, уткнувшись лицом в пыль и строительную труху. Руки со сжатыми в кулак пальцами прижаты к голове. Рядом валялась смятая каска. И тут же – обломок плиты. Кровь на волосах и одежде запеклась, почернела. Я присел, перевернул его на спину. Крови на лице нет. Открыты неживые глаза. Никифор.

– Сюда, – тихо сказал Сергей, потом закричал: – Сюда, скорей!..

Машины шли ровно, плавно покачивая стабилизаторами. Сбоку от меня, прижавшись к колпаку, неудобно расположился Кузьма. Я, как мог, сдвинулся в сторону, но голова его все равно упиралась в поручень.

За нами шла машина Сергея, к нему впихнулся Барток. Алан вел машину сам.

За поворотом на машину прыгнул большой кольценог. Манипулятор слегка присел, выпрямился, я, не прерывая движения, стряхнул вцепившегося зверя второй правой лапой. В заднем обзоре я увидел, как кольценог приседает для прыжка, но тут подошедшая машина Сергея наподдала ему колпаком и отбросила в сторону. Кольценог вспрыгнул на ствол, беззвучно оскалился и исчез в зарослях.

Кузьма от неожиданности замер с поднятой рукой, медленно опустил ее и, переводя дыхание, сказал:

– Заик у вас на Марсе много? Вот ведь тварь жуткая!

Я улыбнулся. Но если бы он выскочил на нас в джунглях…

– Как там Прокеш? – спросил Кузьма, успокоившись.

– Плохо. У него, знаешь…

– Знаю. Я недавно с Виктором Тимофеевичем говорил, он рассказал.

– Разве Миронов в курсе?

– А как же! Прокеш с ним говорил перед вашим налетом на Сеть. Потом старик хотел с ним связаться, но не успел, вы уже улетели. Он отыскал Карамышева, тот ему все и рассказал.

– Откуда он узнал о Глебе?

– Прокеш сказал, что ты нашел сетевика, ну а ему много не надо. Он его вычислил.

– Глеб очень сердит на меня?

– За что? – поднял брови Кузьма.

Я вздохнул. Не рассказывать же ему, как Глеб вышел ночью в наш сад подышать воздухом и обнаружил меня с Дуней на скамейке. Мы просто разговаривали, но для Глеба это оказалось достаточно. Он тихо сказал «извините», вернулся к себе, а утром выяснилось, что ночью он уехал. Бабушка с подозрением смотрела на меня, а я растерялся. Обидел гостя! Впрочем, и гость хорош! Вместо того чтобы подключиться к безобидному разговору, он решил обидеться – и обиделся! Подумаешь, слегка обнимались…

Утром Дуня узнала, что Глеб уехал, пожала плечами и сказала, что это его дело, а сама она побудет у нас еще несколько дней. Если бы не заказанные места и не Прокеш!.. Словом, мы договорились встретиться после моего возвращения.

– Миронов считает, что Прокеш действительно нащупал что-то. Но перемудрил, зафантазировал. Слишком изощренно!

– Может быть, – вяло согласился я. – Как говаривали в старину: стрелять из пушки по воробьям.

– Верно, – согласился Кузьма. – Хотя почему бы не пострелять, если снаряды казенные!

Лес кончился, машины вышли в степь. Из-за горизонта выдвинулись пирамиды терриконов Леонова.

– Слушай, а ты в нас не разочаровался? – спросил я. – Ты же мечтал, наверное, о будущем, нас какими-то представлял…

– Нет.

– Что – нет?

– Не до вас было мне, – отозвался Кузьма и заерзал.

– Осторожно, ты меня пинаешь!

– Извини! Мечтать, понимаешь, времени не было! Жили трудно, дома помогать надо, а я учиться хотел, рисовал неплохо… Ну а в колхозе не очень-то порисуешь! Потом война началась, стрелять надо было, а не мечтать. Мечтатели все больше стрелки на картах рисовали…

Кузьма говорил возбужденно, воздух действовал на него.

– Слушай, Миронов что-то хотел Прокешу передать, – вдруг перебил он себя. – У меня на бумажке записано, боялся забыть.

Он изогнулся и вытащил из кармана смятый листок.

– Так, что я написал?.. Ага, не обязательно, чтобы носителем зла была фиксированная информация. Можно модулировать традиционные нефиксированные структуры. Не только миф, но и любой передаваемый изустно текст может быть носителем черного логоса.

– Что это значит?

– А черт его… Постой, ну-ка останови!

Мы выбрались из кабины. Я с облегчением потянулся. Подошли манипуляторы Алана и Сергея.

– Почему стоим? – спросил Алан.

– Не спеши! Где станция наведения?

Алан пожал плечами. Романенко осмотрелся и уверенно ткнул пальцем в сторону еле видных отсюда невысоких строений.

– Значит, так, – продолжал Кузьма, – я и Арам идем прямо. Сергей через несколько минут обходит справа или слева, а ты, Алан, подберись поближе, заляг где-нибудь и жди.

– А я? – спросил Барток.

– Вы к жене собирались… – начал было Кузьма, но тут увидел лицо Бартока: – Извини, друг, глупость сказал. Ты давай с Сергеем, только у станции вылезешь и пешочком к ней, не торопясь.

– Дальше что? – хмуро спросил Алан.

Сергей тоже был мрачен, да и все мы чувствовали себя скверно. Вначале все было интересно, я бы даже сказал – весело. Мы вслепую садились, рискуя вдребезги расшибиться, и потом с шутками и прибаутками продирались сквозь джунгли, которые в любой миг могли обрушиться на нас клыками и когтями многочисленных ее кровожадных хозяев, – какое-то легкомыслие овладело нами. Постепенно запал первых минут иссяк, а потом, когда выяснилось, что Кузьма да и все прибывшие в спешке на орпек пассажиры «лайбы» ничего толком не видели, пришли сомнения.

Еще у строительной площадки Алан высказал мне свои сомнения. Любое выступление должно иметь конкретные цели, а какие здесь могут быть цели, несовместимые с общечеловеческими? Я предвкушал большой конфуз. Сомнения Алана мне казались оправданными. Ну, какие-то трения между Красной и Зеленой всегда были, но они упирались в экономические дисбалансы, в мелкие споры по поводу ресурсов и кадров.

Но когда мы нашли Никифора и перенесли его тело во времянку, завернув в большой кусок раппера, стало ясно, что шутки кончились, на планете дело нечисто. А я вообще мучился раскаянием. Вот они, События! Но зачем мне события, начавшиеся смертью юноши? Возможно, случайной смертью. Но слишком много случайных смертей за этот год!

Между тем Кузьма держал военный совет.

– Мы пойдем напрямик. Одновременно Сергей прорывается на станцию с противоположной стороны. Кристофер высаживается и ведет наблюдение. Если мы не проходим, то Алан подбирает Кристофера и отходит сюда, в степь, а потом назад, к «лайбе».

– А вы? – спросил Барток.

– Видно будет. Слушай, – обратился Кузьма к Алану, – на ту же полосу нельзя еще раз сесть?

– Такая посадка удается раз в жизни одному из тысячи, – кривя губы, сказал Алан. – Ни один водитель садиться без станции наведения в таких атмосферных потоках не имеет права.

– А на черта тогда водитель? – рассердился Лыков.

– На всякий случай. Если не сработает система ввода или срочно необходимо снять «лайбу» с орбиты. С орпека на орпек тоже вручную ведут.

Кузьма махнул рукой и полез в кабину. Я за ним. Непонятно, зачем Совету понадобилась станция наведения. Не проще ли связаться с местным управительством и выяснить, в чем дело? Если здесь беспорядки, то чем поможет станция связи? Ну, посадят еще пару-тройку «лайб», а что дальше?

Машину я вел медленно, а когда до станции оставалось километра полтора, Кузьма попросил остановиться.

Сергей сообщил, что станцию обошел, ничего подозрительного не заметил. Кузьма спросил, что он считает подозрительным. Сергей хмыкнул в ответ. Алан сказал, что он вообще ничего не видит.

– Тогда вперед на полной скорости! – скомандовал Кузьма. Территория станции огорожена невысоким сетчатым барьером, ворота раскрыты, на площадке три «лайбы». Рядом стоянка колесников местных линий, там всегда толпился народ – встречали, провожали, улетали… Никого!

Перед диспетчерской башней я круто развернул машину на задней лапе и выключил питание.

Кузьма выскочил и зигзагами побежал к входу. Я сказал Алану и Сергею, что мы уже на месте, вышел и спокойно пошел к Лыкову, прижавшемуся к стене у входа.

Кузьма делал мне рукой странные жесты, то ли предлагал ползти, то ли бежать. Я подошел к нему.

– А если бы тебя сверху? – грозно прошептал он.

– Кто? Чем? Никого здесь нет. Пошли. – И я двинулся внутрь.

Кузьма сплюнул и пошел за мной.

Лифт работал. Мы поднялись наверх, в застекленный ярус диспетчерских пультов. Вход в центральную пультовую открыт.

Кузьма заглянул туда и поманил меня пальцем. В помещении перед раскрытым кубом транспьютера сидел крупный мужчина и ковырялся в нем мигающим пробником. Кузьма вошел, пропустил меня и кашлянул.

Мужчина поднял голову и расплылся в улыбке:

– Привет, Арам! Рад тебя видеть! О, и Кузьма здесь? Здорово, ребята! Какими ветрами?

Миша Танеев…

Просыпаюсь от звуков непонятной речи…

Мне снилось тяжелое, низкое небо и деревянные облака. К облакам гвоздями прибиты веревки, длинные, донизу. На концах большие куски ваты. Бреду по наклонному дощатому полу, вата удушливо тычется в лицо, липнет, раскисает, превращается в холодную слизь. Сон повторяется, но теперь белые хлопья подвешены высоко, и с каждого комка вниз падают буквы, складываясь в имена: Валентина, Прокеш, Кузьма, Коробов, Римма… «Что это?» – хочу спросить я, но выдавливаю из горла лишь тихое сипение. «Это память!» – отвечает знакомый голос. Я оборачиваюсь, но за моей спиной никого нет, только трещины в полу растут, змеясь, расползаясь. Я кричу, бегу, спотыкаюсь, падаю.

Просыпаюсь от звуков непонятой речи.

События закружились вихрем, понеслись бешеным ветром, и воспоминания свились в клубок со многими концами. За какой ни потяну – вытягиваю одно и то же. Все прошло, и все вернулось.

Я стараюсь упорядочить происшедшее, но детали выпадают из памяти. Иногда вся картина высвечивается до последней черты, словно озаренная вспышкой. Но в основном это черно-белая графика. Канва. Контур. Линия. Вспышка – картина, вспышка – рисунок…

После встречи с Мишей у меня внутри все словно сжалось. И тогда же необъяснимая уверенность в разлуке, потере затопила меня. Как в ушедшие времена – промзона, детство, мы вцепились друг в друга, и родители не могут нас оторвать, машины гудят, отец торопит, но не вмешивается, мать и Кнарик оттаскивают меня, а Мишу увещевает его дед…

Танеев так вразумительно и не объяснил, что он делал у транспьютера. Он рассказывал, что сгорел куб, а запасной куда-то сгинул, на складах хаос, после начала строительства не успевают ставить новые хранилища, а техника и материалы идут потоком, и надо бы сначала спросить здесь, что требуется в первую очередь, а что вообще никому не нужно. А потом он немного помолчал и добавил, что оказался здесь случайно, его попросили побыть на станции, пока ищут транспьютеры.

На вопрос, что происходит на планете, Миша поднял брови, а когда Кузьма прямо спросил, не слышал ли он о взрывах, диверсиях, заложниках и тому подобном, помотал головой. Миша и в школе был неумеренно правдив, за что его иногда коллективно бивали. Врущего Танеева я не видел никогда, но сейчас был уверен, что он врет. Мир начал медленно переворачиваться с ног на голову. Врущий Танеев – до этого надо было дожить!

Мы спустились вниз, Миша вывел из ангара малый колесник, буркнул: «Давайте подвезу» – и полез в кабину. Тут одна за другой в ворота ввалились машины Алана и Сергея и встали рядышком.

Всю дорогу Танеев молчал.

В кабинете Управителя было человек десять. Алан увидел знакомого и подошел к нему. Романенко сел на диван и закрыл глаза, а Барток ушел на связь поговорить с женой.

Я спросил в пространство, где Управитель. «Его нет, – пояснил чей-то голос. – Он неделю назад улетел на Зеленую отдыхать».

Присев рядом с Сергеем, я вслушался, но в криках ничего не разобрал. Потом все замолчали, и стало слышно, как Кузьма и незнакомый высокий наладчик рычат друг на друга.

– Как так ничего не произошло? – Кузьма почему-то хлопает ладонью по своему боку. – Все станции фазоинвертора взорваны – это, по-вашему, ничего?

– Тысячу раз ерунда! – басом гудит наладчик. – На одной станции в двух местах слетели плиты, и все!

– Нет связи, нет приема транспорта!

– Ну, перебиты силовые кабели, их восстановить – раз кашлянуть, а что до посадочного хаоса, так у них никогда порядка не было. Так что это не наша забота.

– У вас человек погиб на стройке – это чья забота? – тихо спрашивает Кузьма, и все взрываются вопросами: кто, где?..

Выяснили, что погибший из новопоселенцев. Все жалеют, всем стыдно, что не заметили и оставили, а один, пожалев, заметил, что опытного монтажника не понесло бы под плиты, так ведь присылают молодняк зеленый…

Из разговоров я понял, что строителям объявили, что через несколько минут взорвут станцию, и предложили немедленно покинуть ее. Все восприняли это как дурацкий розыгрыш. Но тут грохнул первый взрыв. Естественно, монтажники мгновенно оказались внизу, внутренние работы тут же свернули, а когда грохнул второй взрыв, народ кинулся к платформам и колесникам. И теперь вот ждут, когда выяснится, что все это означает и с кого будут снимать голову.

– С кого? – спросил Кузьма. – Кто объявлял о взрывах?

Тишина.

Танеев переводит взгляд с высокого на Кузьму, поднимается и выходит из помещения.

– Почему вы не схватили… диверсантов? – продолжает Кузьма. Никто не отвечает.

– Понятно, – кивает головой Кузьма. – Значит, ваши дети действительно взяты заложниками?

Снова молчание, а потом негромкий смех.

– Самое страшное – это слухи! – назидательно говорит высокий. – Недавно «лайбу» угнали в панике, так спешили, что из туфель выскочили. Они вам рассказали про детей?

Кузьма краснеет.

– Если пользоваться вашей терминологией, – продолжает высокий, – то скорее всего мы заложники у детей.

Я поднимаюсь с дивана и подхожу к высокому.

– Кузьма Лыков является представителем Совета Управителей. Будьте добры, введите его в курс происходящего.

– Ничего серьезного… – начинает высокий, осекается под тяжелым взглядом Кузьмы, машет рукой и тоже выходит из комнаты.

– У него дочь там, – говорит один из присутствующих. – А сын Танеева транс спалил. Заигрались ребята!

– Они не играют, – возражает другой.

Кузьма пододвигает к себе стул, садится.

Память освещает вспышкой: он сидит, чуть сутулясь, положил руки на стол, на лице рыжая щетина, глаза прищурены, яркое пятно – синяя полоска на комбинезоне, заляпанная желтыми пятнами, – раздавил ягоды в зарослях. И еще немного дергались уголки губ, словно еще миг, и он расхохочется.

Идет странный разговор. Кузьма настойчиво спрашивает, что натворили дети, чьи дети, почему взорваны станции, а ему так же настойчиво в ответ, что станции не взорваны и заделать дыры можно быстро. А дети – они дети и есть, а станции – пустяки, еще надо разобраться, на что они нужны, а вот то, что дети на реактор пробрались, – скверно. Лучше с ними по-хорошему… Я чувствовал, как добела накаляется Кузьма, но не вмешивался. Сидел, словно завяз в смоле и не было сил пошевелиться. Наверно, я заболевал.

Алан подходит к Лыкову и кивает в сторону выхода. Кузьма поднимается и, ничего не говоря, идет к выходу. Стряхиваю с себя оцепенение и выхожу следом.

На узле связи никого нет. И Бартока нет. Пусто.

– По норам спрятались! – говорит Кузьма. – Они тут все с ума посходили!

– Хуже, гораздо хуже, – отвечает Алан. – Я бы предпочел, чтобы с ума сошли мы. Это лучше, чем мятеж детей.

Вот что ему удалось узнать: пару дней назад внезапно и, как уверяют местные жители, совершенно неожиданно несколько десятков детей захватили ближайший атмосферный реактор и заблокировались там. Одновременно по всей планете были совершены попытки вывести из строя станции наведения, причем и удачно! Сейчас по всем складам ищут транспьютеры, кажется, уже нашли. Пока довезут, пока установят – пройдут часы. Никто не понимает, как дети сумели подготовить и провести такую дикую акцию. По крайней мере, уверяют, что не понимают.

На вопрос, кто же именно захватил реактор, отвечали уклончиво. Вроде бы подростки из старших классов, а поскольку исчезло и несколько учителей, то скорее всего их прихватили с собой дети. Но это уже из области слухов. Обстановка на планете спокойная, даже ненормально спокойная. Возможно, большая часть населения и не подозревает о событиях. А здесь, в Леонове, как раз неспокойно – дети, проникшие на реактор, отсюда. Алан уверен, что кое-кто из местных знает, зачем они пошли на это. Возможно, знают все, но это только догадки, к тому же оскорбительные для местных, поэтому Алан воздержится от их развития в версию.

Выяснилось, что связь с детьми есть, но они отказываются говорить с кем-либо, требуют прямой линии с Советом Управителей. Сожгли транспьютеры, а теперь требуют… Дети! Поэтому и спешат заменить трансы. У кое-кого из присутствующих дети там, на реакторе. Но родители почему-то не очень обеспокоены, их больше волнует, как скоро они выйдут на связь с Советом и изложат свои требования.

– Какие требования? – спросил Кузьма.

– Сейчас узнаем! – Алан набрал код.

На терминале возникла девочка с голубыми глазами.

– Вы кто? – спросила она вместо приветствия.

– Послушай, девочка, – начал было Алан, но она его нетерпеливо перебила:

– Вы с Зеленой?

– Можно сказать, что так…

Но тут Алана отодвигает Кузьма и обрушивается на нее:

– Вот что, пигалица, ну-ка позови кого-нибудь из взрослых!

Девочка щурит глаза и поджимает губы.

– Теперь я знаю, что вы оттуда! – говорит она, а я вспоминаю, где ее видел.

Она учится в классе Валентины.

– Вы почему безобразничаете? – спрашивает Кузьма.

– Минутку, – деловито говорит голубоглазая, – сейчас мы все скажем…

Она исчезает, а на ее месте появляется… Арчи Драйден. Я подхожу к терминалу, он узнает меня, улыбается, но тут же становится серьезным, хмурится.

– Здравствуйте, дядя Арам!

– Здравствуй, Арчибальд! – отвечаю. – Во что играете?

Он смотрит поверх головы и торжественно вещает:

– Скажите Управителям, что мы требуем немедленно прекратить строительство фазоинвертора!

Алан чуть со стула не упал.

– Что вам сделал плохого фазоинвертор? – спросил он.

– Человечество не готово на равных встретиться и говорить с… другими, и поэтому…

– Кто тебе сказал такую глупость, мальчик?

Арчи надулся и сердито сказал:

– Вы передайте Управителям, а потом, потом…

– Вы уже остановили строительство, – вмешался Кузьма. – Что еще у вас? Все?

– Нет. Второе, мы требуем, чтобы мы управляли Марсом на равных правах с Зелен… с Землей.

– Кто же вас лишал такого права?

– Мы сами будем решать, что и где строить, кого принимать, вопрос об освоенцах должен решаться здесь, так будет справедливо.

– Кто это «вы» – ты и твои одноклассники?

– Нет, в первую очередь, конечно, взрослые. Но и мы должны принимать участие в обсуждении. Это тоже будет справедливо.

Два раза подряд он повторил – «справедливо». Как часто я слышал это слово в семейной жизни!

Я подсел ближе к терминалу и спросил у Арчи:

– Извини, я отвлеку тебя. Ты в этом году кончаешь школу?

Он настороженно кивнул.

– Как дела у отца?

– Хорошо.

– Слушай, а Митя Танеев у вас? Его отец беспокоится…

– Не беспокоится, – отвечает Арчи. – Митя пять минут назад говорил с отцом.

– Ну, прекрасно. Да, – начал я небрежно, несколько даже лениво, – если тебе не трудно, позови-ка тетю Валю.

И настороженно замираю.

– Зачем ее звать? – удивляется Арчи. – Она… – Осекается, смотрит виновато вбок и сквозь меня.

– Чего там, Валентина, – негромко говорит Кузьма, – стыдно учителю прятаться за спины учеников. Некрасиво!

– Вот ты и ошибаешься, Кузьма, – говорит Валентина, возникая на месте Арчи. – Я не прячусь. Просто не вмешиваюсь. Они достаточно умны, чтобы решать проблемы лучше нас.