Речитатив Постолов Анатолий

Картошечка

– Вы картошку уже почистили? – деловито спросил Варшавский, закатывая рукава рубашки.

– Да.

– Держите ее в кастрюле с холодной водой?

– Да.

– Слейте воду и тщательно промокните каждую картошину бумажным полотенцем.

Он бросал слова, как хирург, отдающий команды ассистентам перед сложной операцией; вид у него при этом был слишком серьезный и не соответствовал моменту.

– Острый нож у вас есть?

– Да. Японский. Юлиан говорит, что нож дорогой и сделан из дамасской стали.

– Ну, если Юлиан говорит, не приходится сомневаться, – улыбнулся Варшавский. – А что со сковородкой? А-а, уже вижу – традиционная, с тефлоновым покрытием. Это, конечно, не лучший вариант. Нужна чугунная… но, как я понимаю, ее в хозяйстве нет.

– Вы знаете, что самое смешное? Когда я переехала к Юлиану, у него была большая чугунная сковородка, но я не могла ее поднять и одолжила у соседки более легкую, а чугунную подарила ей.

– Вы избавились от того, что истинные повара лелеют, как драгоценное и любимое существо. У меня есть товарищ, который появился на свет божий в 1946 году в Ташкенте, в эвакуации. Вскоре после его рождения все семейство село на поезд и отправилось в длинное путешествие в Москву. Причем они взяли с собой большой чугунный казан, там же в Ташкенте купленный на местном базаре. В этом казане ребенку сделали спальное место, и на протяжении пяти суток он не только спал, но и производил туда все свои детские надобности, а так как менять пеленки в условиях плацкартного вагона не всегда удавалось вовремя, то казан, можно сказать, пропитался этими ароматами… Мой приятель большой хлебосол, любит приглашать друзей на узбекский плов – он его мастерски готовит и при этом объясняет присутствующим, что в плов он кладет кроме традиционных ингредиентов, кое-какие ароматные специи, которые были опробованы им еще в младенчестве. Те, кто не знают историю этого казана, смотрят на хозяина с недоумением, а близкие друзья каждый раз хохочут до колик. Впрочем, я заговорился. Как будем резать, кубиками или соломкой?

– Юлиан соломку любит.

Варшавский взял в руки одну крупную картофелину положил ее на бумажное полотенце и сделал ладонью несколько пассов.

– Картошка нормальная, – произнес он, слегка поморщившись. – Но, конечно, химикаты в ней укоренились прочно. К сожалению, от этого побочного явления никуда не денешься. Знаете, в старые времена на Руси всяких картофельных вредителей – жучка, гусеницу убивали, посыпая грядки жгучим перцем или поливая помидорным рассолом, а теперь просто опыляют огромные площади химикатами с воздуха. Так легче, но неудивительно, что рак вышел на второе место после сердечно-сосудистых заболеваний как причина смертности. Уж больно много азотных, фосфорных и прочих удобрений проникает в наш организм из фруктов и овощей. Я вспоминаю, как много лет назад провел целый месяц на Украине, в одной деревне, и хозяйка меня угощала молодой картошкой, собранной накануне. А потом она намешала целую бочку хлорофоса – такой дикой травилки от колорадского жука – чтобы полить этим раствором свое картофельное поле, при этом она по простоте душевной сказала так: «Ота картопля пиде до базару». А наши родители, покупая у частника базарную картошку, думали, что она по качеству лучше колхозной. Все это самообман…

Варшавский начал резать картошку. Движения у него были несуетливые, очень продуманные.

– Вы на оливковом масле готовите?

– Да.

– Правильно. Холодного отжима?

– Да.

– А почему вы смеетесь?

– Я никогда так часто никому не поддакивала, я ведь очень независимая женщина.

– Это я успел заметить и, кажется, даже говорил вам, что сложная гамма вашей ауры и, следовательно, ваш характер отражают ваше имя, причем его музыкальную версию «Виола» даже больше, чем полное имя Виолетта.

А теперь слушайте внимательно: я научу вас простым, но важным правилам приготовления картошки, которые часто игнорируются. Проще всего налить в сковородку много масла, и картошка будет обжариваться, как во фритюрнице, но вкус ее при этом, как бы сказать, упрощается, и она пересушивается. Понимаете? Даже крупно нарезанная картошка теряет упругость, становится немножко ватной. Картошке нужен кислород, она должна впитать в себя масло, но в меру. Горячее масло забирает у картошки неприятный земляной привкус, а кислород не дает маслу заглушить аромат самой картошки. Есть, конечно, замечательные сорта картофеля, не пахнущие землей, но вы их вряд ли найдете в нынешней Америке, хотя когда-то «американка» ценилась исключительно высоко.

Варшавский посмотрел в потолок и слегка покачал головой, потом посмотрел на Виолу, улыбнулся и сказал:

– Мои голоса со мной в этом полностью солидарны. А теперь я открою вам главный секрет и прошу вас, отнеситесь к моим словам с полной серьезностью. Хорошо?

– Да… Хорошо.

– Так вот. Вы наверное замечали, что жарить большое количество картошки на сковородке довольно непросто. Она быстро подгорает, ее нелегко переворачивать. Скажите, сколько раз такое бывало, вы лопаткой пытаетесь перевернуть картошку, с тем чтоб она подставила огню менее прожаренный бок, а она ни в какую?

– Ой, вы просто как в воду глядите, так всегда и происходит.

– Виола, – сказал он вкрадчивым голосом, – с картошкой надо разговаривать так, будто она живое существо. Если вы отнесетесь к этому вполне серьезно и будете говорить: картошечка, дорогая, пожалуйста, перевернись на сырой бочок, не подгорай и все в таком роде… произойдет самое настоящее чудо – картошка будет обжариваться равномерно, как во фритюрнице. Но не подтрунивайте над собой и не старайтесь увидеть себя со стороны во время этого процесса. Разговаривайте с ней, как с одушевленным предметом, и она станет послушней самой преданной служанки.

Виола стояла прикусила губу, стараясь не засмеяться и теребя пуговицу на кофточке.

– Передаю вам бразды правления и желаю удачи. Главное, отнеситесь к делу с чувством собранности и ответственности момента. А я пойду составлю компанию Юлиану. Как вы думаете, он не стал меня к вам ревновать?

– Наверное, немножко ревнует. Но я с его ревностью как-нибудь справлюсь. Скажите, Леон, а почему вы сегодня совсем другой, не такой, как в первый раз? Как будто вы актер, который поменял свое амплуа.

– Я с вами такой, каким бываю с людьми, которые мне нравятся. Их немного, но я не сетую, я ведь нелегкий человек. Не люблю без нужды заговаривать зубы, плести кружева мелкой лести и тому подобное. Вы с Юлианом замечательная пара. Вы, фактически, первые люди здесь в Америке, с которыми мне интересно общаться, и меня к вам тянет. А касаясь вас лично… – он сделал небольшую паузу, – я замечал несколько раз неожиданные перемены в вашем настроении и думаю, что они носят неслучайный характер. Я бы хотел сделать вам экстросенсорный осмотр. Приходите ко мне на прием. Такой диагност, как я, вам вряд ли встретится. Американцы хорошо владеют вот этим инструментом, – он кивком показал на японский нож. – Я же могу найти и предупредить болезнь, которая почти незаметно назревает в недрах организма.

– Вы полагаете, я больна? – спросила Виола.

– Нет, я думаю, в целом вы здоровая женщина, но некоторые вещи надо проверить. Например, рак груди исключительно коварная штука, а я могу его диагностировать лучше, чем это делают в кабинете маммографии. Сегодня вы просто выглядите немного рассеянной и усталой, что вполне объяснимо.

Он опять бросил на нее очень быстрый и острый взгляд:

– Вчера ведь было полнолуние. Оно влияет… И часто вместе с ним в женском организме происходит определенная перестройка.

– Я, пожалуй, начну жарить картошку, – торопливо произнесла Виола.

– Да, поспешите, она уже темнеет…

Инстинкты

– С вашего балкона открывается замечательный вид на город, – заметил Варшавский, открывая раздвижную застекленную дверь.

Юлиан сидел на складном стульчике и читал газету. Не поворачивая головы, он аккуратно сложил газету, поднялся и, потягиваясь, кивнул:

– Да, панорама как в кино…

– Отсюда океан не виден?

– Очень редко и только в хорошую погоду, когда дымка рассеивается. На машине до океана можно добраться за двадцать пять минут. Присаживайтесь, Леонард. В ногах правды нет. Кстати, за что к ногам такое недоверие? Это похоже на народную мудрость, а вы ведь говорили, что свои знания черпаете из неиссякаемого источника народной мудрости.

– Вы зря иронизируете. Неужели злитесь на меня?

– Нет. Я просто очень последовательный человек. Про щи да кашу вы нам тогда очень интересно поведали, хотя и не зажег меня сей предмет, а вот по поводу ног… Почему так говорят?

– Истоки, насколько я знаю, уходят в темные подвалы русской истории… Опричнина, борьба за власть, пыточные методы царских костоломов, одним словом, людей били увесистыми дубинками по ногам, то есть подвешивали за руки и били. Боль нестерпимая. Таким же методом пользовались, кстати, сталинские опричники, выбивая признание от Мейерхольда и многих других… Люди готовы были признаться в чем угодно: в служении дьяволу, в заговоре против народа или в шпионаже в пользу японских милитаристов – отсюда и выражение: «В ногах правды нет».

– А вы неплохо подготовлены, но у меня последний вопросик, слегка каверзный, да уж простите, я без этого никак не могу. Откуда взялось выражение «высосать из пальца», тоже вами употребленное?

Варшавский ухмыльнулся и, приблизив палец к носу Юлиана, сказал:

– Ответ на ваш каверзный вопрос я знаю с первого класса. Ничего загадочного в этой идиоме нет. Просто дитя часто за неимением соски, чтобы успокоиться, как-то приглушить голод, сосет собственный палец, но увы, ни грамма молока из пальца не высосешь…

– Вы просто неуязвимы. На все у вас есть ответ. Не человек, а ученый кот. Но я ведь не напрасно вам задал такой…

Варшавский его неожиданно перебил:

– Знаете, меня по разному называли как друзья, так и недруги, но «ученый кот» – это впервые. Между прочим, Пушкин поместил кота в свою поэму неслучайно, придав традиционному сказочному характеру символический смысл. Вы мне попозже напомните, я вам обязательно расскажу одну мою нестандартную интерпретацию образа ученого кота, только хочется, чтобы Виолетта тоже услышала, ей будет интересно… Извините, я вас прервал…

– Я на самом деле про высасывание из пальца вас нарочно спросил. В прошлый раз, когда мы с вами, как говорится, столкнулись лбами, вы, рассердившись то ли на меня, то ли на Фрейда, сказали, что он свою теорию либидо высосал из пальца. И ведь сами того не подозревая, вы попали в точку, потому что Фрейдом была создана целая теория влечений, из коих главными являлись два: одно – направленное на самосохранение, и второе – на продолжение рода. Собственно, либидо относится ко второму, но оно интересно пересекается с первым – то есть с борьбой за выживание, с чувством голода. И смотрите, как интересно получается: сосание пальца ребенком связано на первый взгляд с инстинктом самосохранения: ребенок голоден – и палец становится заменителем соска. Но по Фрейду такого рода инстинкт одновременно является возбудителем неосознанного либидо. Это тоже эротика, но направленная не на другой объект, а на самого себя. Пройдет время, и инстинкт перейдет во влечение к объекту противоположного пола или, как в случае гомосексуальных влечений, к однополой любви.

Варшавский решительно затряс головой:

– Меня ваше восхищение Фрейдом просто поражает. Уверяю вас, существуют миллионы здоровых нормальных семей, где развитие ребенка никак не связано со всякими фантазиями и мифами, в которые вплетаются соблазны переспать с собственной матерью или убить собственного отца. Вспомните слова Христа о прелюбодеянии. Почему он так истово предупреждал не смотреть на женщину с вожделением? Казалось бы, что опасного раздеть женщину в мыслях, совершить с ней половой акт в своем воображении? Но ведь это, фактически, насилие над женщиной, которое часто делается против ее воли. Однако она не может отвергнуть притязания мужчины, она непроизвольно становится его наложницей. Заповедь Христа есть эталон высочайшей нравственности. А большинство наших современников этот эталон ни в грош не ставят. Вот в чем проблема. Но у человека совестливого слова Христа могут вызвать тот внутренний тормоз, который часто необходим, если зарождается неконтролируемое чувство к женщине.

Юлиан с изумлением посмотрел на Варшавского:

– Вам бы в проповедники пойти, такой дар пропадает. И если бы я слушал ваши проповеди в церкви, то, возможно, был бы тронут до глубины души, но постулаты реальности всё же пишутся по Фрейду. Уверяю вас, говоря о прелюбодеянии, Иисус имел ввиду только чужих жен, а не путан или изголодавшихся вдовушек.

– Нет, нет и еще раз нет! – перебил его Варшавский. – Нагорная проповедь, да и все мысли Христа не делятся на категории по принципу ваших телесериалов: это для дураков – мылодрама, а вот это для избранных – шекспировские хроники. Иисус в качестве доказательств произносил притчи, но на деле провозглашал постулаты, одинаково важные для всех и всех касающиеся.

– Тут закавыка получается, Леонард, – сказал Юлиан, поигрывая желваками. – Ваш Христос до того, как стал сыном Божьим, был всего лишь человеком, с тем же набором органов и нервных окончаний как у всех, кто его окружал. И не мог он не понимать, что телесное в человеке, как и чувство голода, требует восполнения. Естественно, призывая не смотреть на женщину с вожделением, он обобщил, придав этой заповеди несколько принудительный смысл. На самом деле, большинство особей мужского пола всегда будут смотреть на привлекательную женщину с целенаправленным желанием. Это своего рода самоутверждение. Охотничий инстинкт реализованный как виртуальное соитие. И поэтому, говоря о соблазне, переделать, пересилить свою физиологию очень непросто. Нельзя навсегда закрыть краник с горячей водой и закалять себя холодной. Подобное удается только единицам; нормальному здоровому человеку перекрыть поток сексуальных желаний из гипоталамуса – то же самое, что себя самого истязать плетьми, как религиозные фанаты. Даже у неразумного дитяти либидо уже запрятано в голове, но на самом примитивном уровне – уровне инстинкта, понимаете? Сосательного или нюхательного – суть не так важно в младенческом возрасте. Фрейд эти вещи прекрасно понимал и как истинный ученый не искал отговорок и лазеек, а открыто о них говорил. Он-то был приземленный человек, и если витал в облаках, то только во сне…

Варшавский бросил на Юлиана уничижительный взгляд.

– Нет! – отрезал он. – Приземленность у вашего Фрейда находится на уровне подглядывания в замочную скважину. Если мы будем ползать по земле, как черви, то, разумеется, и психология у нас будет приземленная. Жизнь достойного человека направлена на преодоление безнравственного в себе с помощью Бога, традиции, влияния лучших образцов. Я следую в этом смысле Толстому, а не вашему Фрейду. Самокопание ни к чему хорошему не приводит. А говорите вы все это на самом деле с одной целью – подразнить меня. Но зря. Я человек, которого трудно свернуть с пути истины. А вот вы умело прикрываете Фрейдом свой цинизм.

– Цинизм?

– Помните, во время нашей первой встречи вы сказали, что являетесь поклонником Фрейда, но не его последователем.

– Да, ну и что?

– А то, что вы сами и поскользнулись на кожуре, которую хотели подбросить соседу. Разве вы не применяете методы Фрейда в своей работе?

– Применяю, но далеко не все. Поймите, психология как наука ушла далеко вперед, но ядро теории не поменялось. Это похоже на таблицу Менделеева. Она не устарела оттого, что появились десятки новых элементов, о коих он мог лишь догадываться. Точно так же и в психоанализе возникли интересные продолжения, новые школы. Я, к примеру, использую в своей работе методы психодинамики, мой коллега из соседнего офиса – специалист по когнитивной психологии, а рядом с ним открыл практику последователь трансперсональной психологической школы Станислава Грофа… Дерево современной психологии очень разветвленное, но корни его растут из психоанализа…

– Кто там поет? – неожиданно спросил Варшавский.

– Это Виолетта. Она поет «Застольную песню» из «Травиаты» и таким образом зовет нас к столу.

– Очень красивый голос.

– Видимо, картошечка удалась, – усмехнулся Юлиан и жестом пригласил Варшавского пройти в комнату.

Эксперимент

Часам к девяти вечера первый акт трапезы подошел к концу. Картошечка действительно удалась. Мужчины рассыпали комплименты в адрес Виолы. Она, смущенно пожимая плечами, сетовала на отсутствие большой чугунной сковороды, от которой когда-то так необдуманно отказалась… Постепенно инициатива застольной беседы перешла к Варшавскому. Красиво жестикулируя руками, он начал рассуждать о преимуществах и недостатках сыроедения. Юлиан скучал, с трудом подавлял зевоту и бросал насмешливые взгляды на Виолу, которая слушала Варшавского с широко открытыми глазами, время от времени восклицая: «Ой, как интересно!»

– «Мне скучно, бес!» – громко произнес Юлиан, закрывая ладонями глаза.

– Что вы сказали? – спросил Варшавский.

– Жюленок, я вижу ты заскучал, – промурлыкала Виола. – Ну ничего, сейчас будем пить чай с вареньем. Поставь чайник на плиту, милый.

Юлиан встал, по-солдатски кивнул головой и резко повернулся в сторону Варшавского.

– Скажите, Леонард, как вы относитесь к тому, что вся Америка пьет бутылочную воду и мы живем в состоянии панического страха перед проточной водой – употребляем ее только в кипяченом виде.

– Страхи ваши сильно преувеличены. Я, кстати, не боюсь пить проточную воду, но я ею наполняю бутылки и заряжаю своей энергией. И делаю это не хуже Чумака. Слышали про такого? Я могу и вашу воду подзарядить.

– А как мы об этом узнаем? – спросил Юлиан. – Будем ходить наэлектризованные, так, что ли?

– Жюльен, не становись занудой, ну пожалуйста… – Виола сложила ладони лодочкой.

– Я просто желаю чуда, – потребовал Юлиан. – Леонард, мне кажется, в прошлый раз вы нам обещали продемонстрировать ваши ясновидческие способности, почитать мысли. Устройте нам сеансик, мессир.

– Ну что ж, – ответил Варшавский и, сузив глаза, внимательно посмотрел на Юлиана, – если вы готовы быть реципиентом…

– Не-е-т, я лучше буду членом и одновременно председателем жюри, а вы уж свои способности испробуйте на прекрасной даме, тем более что она очень подходящий реципиент, реципиентней просто не бывает.

Виола прикусила губу и пожала плечами. Варшавский встал и прошелся по комнате, слегка потирая руки.

– Вы давно уехали из России? – спросил он Виолу.

– В 1987 году… через месяц будет почти юбилей – семнадцать лет…

– То есть главные события в российской истории прошли мимо вас. Все великое и смешное, так сказать… Конечно, есть газеты, телевидение, но по ним иногда трудно понять реальную подоплеку событий.

– Я в общем-то все представляю немножко лучше… Я три раза ездила в Питер. У меня там мама и папа живут. Они, правда, давно уже в разводе, отец ушел от мамы, когда мне было десять лет, но у меня все равно никого роднее их нет…

– А что ваши школьные товарищи, как сложились их судьбы, видели кого-нибудь?

– Видела нескольких подружек… А почему вы спрашиваете?

Варшавский перестал ходить по комнате, сел на стул, сцепил пальцы и, слегка потирая ладони, сказал:

– Я попрошу вас сделать такой простой эксперимент. Возьмите листок бумаги и напишите на нем имена своих школьных друзей, соучеников… кого вспомните.

– Просто имена, без фамилий?

– Да-да. First name, как здесь говорят.

– А что вы собираетесь делать? – спросил Юлиан. – Приоткройте завесу.

– Я собираюсь на самом деле делать то, что делаете вы как психотерапевт, то есть провести сеанс с несколькими людьми, но они никогда об этом не узнают, так как находятся далеко отсюда. Я загляну в их жизнь с одной только целью… – Варшавский задумался и зафиксировал свой взгляд на стене, там, где должна была висеть картина, так никогда и не повешенная Юлианом… – Я измерю их температуру – вот и все.

– Температуру тела?

– В каком-то смысле – да…

– А в каком смысле?

– Юлиан, вы хотите заглянуть в лабораторию алхимика глазами инквизитора, а не беспристрастного члена жюри. Так ничего не получится. Единственное, что я могу вам сказать… говоря о температуре, я имел в виду не физическое, а астральное тело.

Юлиан усмехнулся:

– Мы должны поверить вам на слово, не так ли?

– Мое слово для вас мало что значит – это я понимаю, но Виолетта может связаться со своими друзьями, и тогда вы будете решать, работает мой дар или я просто вас развлекал, чтобы убить время. Итак, – добавил он, взглянув на Виолу.

Она молча протянула ему сложенный вдвое листик бумаги.

– Я написала девять имен. Это люди, которых я помню достаточно хорошо.

Варшавский стал рассматривать список и делать на нем пометки. Юлиан и Виола молча смотрели на него, причем «статус лица» у Юлиана явно перешел границу зубной боли, зато Виола оставалась очень серьезной, но в эту настороженную серьезность время от времени вкрапливались полудетские оттенки нетерпеливого любопытства и с трудом сдерживаемого азарта.

Судьбы

– Энергетика человека – это не аморфная система, – неожиданно произнес Варшавский, отрываясь от своего занятия, – а нечто постоянно изменяющееся, текучее, и для этого потока не существует замкнутого пространства. Энергетика каждого индивидуума создает свое информационное поле, которое может частично улавливаться экстрасенсом. Вот, скажем, я смотрю на имя «Вадим» и сразу вижу неумеренно честолюбивого человека, одержимого стремлением доказать свое превосходство или подчеркнуть свой авторитет, где только можно; у него исключительно целенаправленный характер, но я также вижу толчковую силу его честолюбия – это страх. Волны страха колобродят в нем: боязнь ошибиться, поставить не на ту карту, потерять приоритет…

Варшавский вопросительно взглянул на Виолу.

– Да, Вадик был очень такой… вы, пожалуй, правы – в нем кипело честолюбие. Подруга мне рассказывала, что он…

– Вот видите! – перебивая ее, высокомерно улыбнулся Варшавский. – К сожалению, не все индивидуумы так легко раскрывают себя. Скажем, вы написали имя «Лена». Кто она, близкая подруга?

– Да, мы уже много лет дружим, и я с ней виделась дважды, когда приезжала в Питер.

– Мне она представляется исключительно замкнутой натурой. Ее оболочка почти не светится. В ней не кипят страсти, она не принимает кардинальных жизненных решений, живет очень обособленной жизнью, у нее мало друзей… Верно?

– Похоже, – не совсем уверенно произнесла Виола.

– Но у вас есть и другая подружка, которую вы обозначили именем «Елена», полагая, как видно, что я запутаюсь в двух одинаковых именах, – Варшавский покачал головой и почему-то взглянул на Юлиана, словно провоцировал его отреагировать на эти слова, но Юлиан сидел с непроницаемым видом. – На самом деле ваши опасения напрасны. Когда вы записывали имя человека, оно сознательно или неосознанно ассоциировалось у вас с конкретной личностью, вы его мысленно представили, даже если это был мимолетный набросок, вами не зафиксированный как образ. Но подсознательно, упоминая имя человека, мы делаем как бы зарубку на дереве, а лучше сказать, метку– вроде той, что оставляет собачка с целью рассказать о себе другой собачке. Сравнение мое, может быть, не совсем удачное, но лучше передает суть явления. Я и есть тот другой пес, который расшифровывает вами закодированный образ, и мне в общих чертах рисуется характер человека. Вот, посмотрите на свой список. Против каждого имени я сделал определенные пометки, кое-где поставил плюсы и минусы или просто буквы. На первый взгляд все выглядит, как полная бессмыслица, но для себя я разработал знаковую систему, такой энигматичный код. Где сейчас находится данный человек, чем он занимается – я не знаю. Но его имя, будто ковшик, опущенный в энергетический поток, зачерпнуло и сохранило какие-то молекулы его души, понимаете? А поскольку душа находится далеко за океаном, то я довольствуюсь малым – осколками, разбросанными в космосе, куда мне дозволено заглядывать, но получать лишь общее представление о характере того или иного человека. Кстати, на этом принципе построены гадания по фотографиям или на картах Таро. Карты вообще парадоксальным образом как-то связаны с библиотекой Акаши. Их мистическая сила даже для меня – полная загадка. И вот, посмотрите, Виола, я из ковшика каждого имени добыл какие-то элементы характера человека и попытался тут же зафиксировать увиденное. Но, признаюсь, несколько имен для меня остались в полном тумане, и тому, видимо, есть свои причины. Вы ведь уроженка Ленинграда?

Виола кивнула.

– У вашего поколения нелегкая судьба. Немудрено, что для многих перестройка и послеперестроечный беспредел оказались непреодолимой планкой. Вот эти люди – Никита, Борис и Валентина – они почти мною не просматриваются, живы ли они?

Виола посмотрела на Варшавского, и по лицу ее пробежала тень смятения:

– Борис повесился у себя на кухне в начале девяностых и даже записки посмертной не оставил. Про Никиту ничего не знаю, его след потерялся. Валентина, кажется, вышла замуж и уехала с мужем в Норильск… Как сложилась ее судьба – неизвестно.

– Да… – покачал головой Варшавский. – Борьбу за выживание в нашем российском обществе можно представить как стрельбу по мишеням в тире. Кто-то попал в десятку и получил первый приз, а кто-то палит в молоко в надежде, что ему когда-нибудь повезет. Таких большинство, но есть и много обычных неудачников, сломленных людей. Самые неприспособленные к новым условиям спиваются и помирают где-нибудь под забором. Это вечная русская беда… трагедия без начала и конца, которая каждый раз подпитывается социальными катаклизмами, как вурдалак свежей кровью…

Анекдот

– А что бы вы сказали как лицо незаинтересованное? – спросил Варшавский, поворачиваясь к Юлиану.

Юлиан пожал плечами:

– Мне, довольно трудно дать оценку вашим действиям, поскольку я никого из этого списка не знаю, но меня заинтересовало ваше, как вы сами выразились, не совсем удачное сравнение с собачьими метками, то есть мы говорим конкретно о том действии, когда собачка старается повыше задрать ногу и помочиться на стенку или дерево. Это, правда, не имеет отношения к передаче мысли на расстояние, но у собак передача запаха является куда более информативным процессом, чем мы себе даже представляем.

– Вероятно, – с некоторой долей сомнения произнес Варшавский. – Тем не менее, у собак чувство запаха несопоставимо с нашим восприятием духовных эманаций или чужих мыслей. Возникает ли при этом какой-то конкретный образ в собачьей голове? Это вопрос на засыпку. Хотя, если говорить о метке, которую сучка оставляет во время течки, возможно, сие амбре вызывает достаточно конкретный образ в голове кобеля…

В этот момент глаза Юлиана и Виолы на миг скрестились. Виола тут же посмотрела в сторону и неожиданно громко сказала:

– Жюль! Ты не зажег огонь под чайником.

– Я нахожусь под сильным стрессом, Ключик… Мусье Варшавский меня одурманил и околдовал… но я исправлюсь сию секунду. Гори огонь, гори… Так вы, Леонард, кажется, к собачьей физиологии вернулись… И заметьте, я ведь вас не подталкивал, но вы сами приходите к тем же выводам, которые я сделал в начале нашего разговора, когда высказал свое мнение о необычной реакции Гектора. А я говорил о том, что реакция Гектора основана на передаче запахов. Именно ваш конкретный голос вызвал у него воспоминание о знакомом запахе и обильное слюноотделение…

– Вы не так говорили.

– Пусть не совсем так, но логически все выстраивается в следующую схему: когда возникает конкретная связка «голос – запах», у собаки начинается слюноотделение, потому что на этот голос клетки мозга включают нужный импульс, за которым следует химическая реакция. Вы не слышали о такой науке «одорология»? Это наука о запахах. Представляете, как много могла бы рассказать собака ученым, о своем восприятии запахов, если бы могла говорить.

– Вы еще скажите, что у собак есть подсознание.

– Если таковое и существует, то в очень примитивной форме. И проявляется оно у животных во время сна. Я даже об этом где-то читал. Собаки, вероятно, видят сны, может быть, им снятся не очертания предметов, а запахи. Я вспомнил сейчас один интересный эпизод о подсознании, рассказанный… – Юлиан сделал паузу, ядовито ухмыльнулся и невинным тоном преподнес: – рассказанный всё тем же неувядающим Фрейдом. Это пример из его жизни, и хоть звучит он как анекдот, однако несет в себе пищу для размышлений.

– Может быть, действительно хватит Фрейда, Жюльен, – попросила Виола. – Ты на нем зациклился.

– Да-да, понимаю, тема ведь, как пел когда-то Галич: «не марксистская, ох не марксистская», но пример будет совсем коротенький, никого не утомит, а напротив – развеселит. Так вот: однажды Фрейд работал в своем кабинете над какой-то очень сложной проблемой. И в самый разгар этой мыслительной работы в комнату вошла его пятилетняя дочь. Она остановилась и после долгого молчания сказала: «Папа, у тебя на лысине сидит большая муха, а ты ее даже не замечаешь». На что Фрейд ответил: «Меня сейчас больше волнует муха, которая сидит у меня в голове». И тут пятилетняя девочка выдала такой пассаж: «Папа, но ведь это та же самая муха, я видела, как она вылезла из твоего уха».

Варшавский рассмеялся.

– У меня в первый раз появилась симпатия к вашему Фрейду, и то благодаря его дочке. Дети часто глаголют истину, которую взрослые упорно игнорируют. Вы восприняли слова девочки как забавный парадокс, а в них есть глубокий смысл. Ведь можно представить себе сознание и подсознание как энергетические поля, сосуществующие рядом, но разделенные определенной межой. А кто переносит информацию от цветка, растущего на одном поле, к соседнему? Пчелы. Для них эта межа – не преграда.

– Стоп! – сказал Юлиан и щелкнул пальцами. – Пчелки, Леонард, очень хороший пример, но не в вашу пользу. Потому что для подобного переноса информации есть другое слово – оплодотворение. Пчелки занимаются сексом… с цветочками. Причем сразу со многими одновременно – своего рода промискьюити под одобрительным взглядом Царя Небесного. Я понимаю – вас, как человека высоконравственного, подобное сравнение очень раздражает.

Варшавский посмотрел на него исподлобья, похрустывая костяшками пальцев.

– Жюлька! Жюленыш… – Виола хохоча вскочила со своего стула и, наклонившись, обхватила Юлиана, выговаривая ему и одновременно поглядывая в сторону Варшавского: – Ты уже все доказал – секс руководит оркестром, а у дирижера фрейдовский профиль, но пойми, музыканты все равно играют вразнобой и каждый выводит ту мелодию, которая ему в данный момент важнее всего… А пчелки… они просто трудятся, дают нам медок, и, вообще, вспомни Бричмуллу: «Про тебя жужжит над ухом вечная пчела…»

– Вот она мне и нажужжала, – засмеялся Юлиан. – Видите, Леонард, как женщина может разрядить обстановку, вроде бы повторив мою тему, но как-то изысканно… ненавязчиво.

Шаман

– Если вы свой пчелиный монолог закончили, я бы хотел продолжить… – Варшавский улыбнулся, но глаз его при этом пару раз дернулся. – Я вам упомянул об энергетическом поле человека, о том, что это поле обладает информативностью, и люди иногда видят события, происходящие на другом конце планеты. То, что мысль переносится на расстояние, мало кого удивляет, но то, что хороший ясновидящий получает информацию непосредственно из космоса, звучит как смелая, но бездоказательная гипотеза. Однако непреложность этих фактов, по крайней мере, косвенно, доказывалась неоднократно. Возьмем, к примеру, шаманизм. Существуют многочисленные свидетельства того, что шаманское камлание открывает канал для выхода из физического мира в духовную субстанцию, которую можно назвать библиотекой Акаши, то есть в хранилище вселенской онтологической информации. Шаман заходит в такую библиотеку с четко определенной задачей: заглянуть в личное дело конкретного человека, животного или даже растения, с тем чтобы вернувшись из своего опасного путешествия, использовать приобретенное знание для исцеления либо предупреждения возможной болезни.

С другой стороны, такого рода космическое вещание – настоящая целина для шарлатанов. Я знаю одну даму в Москве, которая находится в переписке сразу с несколькими святыми. Вот как это происходит: она погружается в транс и под диктовку, скажем, апостола Петра царапает остро заточенным карандашом святейшие мысли. В какой-то момент грифель ломается, тогда дама восклицает: «Всё! В этом месте он велит мне поставить точку». Бред, который записан ее рукой, не поддается описанию, но на самом деле, ее духовное общение с апостолом Петром я бы назвал непреднамеренным шарлатанством. Кто-то, конечно, ей диктует весь этот мусор, но диктующий – не из сонма небожителей, а, похоже, из недоучек, какой-нибудь полуграмотный инженер человеческих душ, клозетный философ…

Виола рассмеялась, но Юлиан, не скрывая сарказма, спросил:

– А голоса, которые вам диктуют линию поведения… Вы как-то определили их социальный статус?

– Мне не диктуют, мне подсказывают, меня направляют, и я неоднократно убеждался в правоте моих помощников. Существуют вещи, о которых я в принципе не имею права распространяться, потому что реакция у слушателей может оказаться, как на премьере скандальной пьесы, непредсказуемой.

– Непредсказуемой – в каком смысле? – осторожно спросил Юлиан.

– Человек может испугаться или возмутиться, а люди неподготовленные легко сумеют обратить высшее знание в кухонную сплетню…

– Леон, милый, откройте нам какие-нибудь тайны, – заворковала Виола. – Мы будем немы как рыбы. Да, Жюль?

– Если тайна того стоит, – нехотя согласился Юлиан, – а то пускать пыль в глаза здесь многие умеют. Недавно один очередной футурист предсказал, что в ближайшие тридцать лет в Калифорнии произойдет землетрясение небывалой силы и цунами сметет Лос-Анджелес с лица земли. Я, честно говоря, подумываю, стоит ли платить по закладным за дом, за машину? Может, подождать…

Варшавский, улыбаясь, покачал головой.

– По счетам надо платить, потому что ни один футурист не предскажет, какие две карты лягут в прикуп в следующий раз, но если у вас за неуплату отберут дом, никакой прикуп уже вас не спасет. Это я вам говорю как старый преферансист. Конечно, от землетрясений, наводнений и пожаров вы никуда не денетесь, но со всей планетой могут произойти куда более опасные и неприятные вещи. Скажем, Луна – наш единственный планетарный спутник – пару миллиардов лет назад вращалась на значительно более близкой к земле орбите, и это создавало цунами такой силы, что вам даже трудно себе представить. С тех пор орбита более-менее стабилизировалась, и Луна даже медленно продолжает отдаляться от Земли… Тем не менее, – тут он сделал значительную паузу. – Этот процесс в скором времени замедлится, и начнется обратный ход Луны, она постепенно начнет свое сближение с Землей, причем, в куда более быстром темпе, чем…

В руке Виолы звякнула чашка, и в ту же минуту зазвонил телефон.

– Не бери трубку, пусть оставят сообщение, – остановил ее Юлиан.

– Мне могут звонить с работы… – она пожала плечами и подошла к телефону.

– Да, это я, – сказала она после непродолжительного молчания, и на лице ее появилось выражение мучительного недоумения, которое так и осталось до конца разговора. – Да, помню… – (Растерянность в ее голосе говорила об обратном.) – Конечно… вы извините, я сейчас не могу… да, я постараюсь зайти…

Виола положила трубку на рычаг и покачала головой:

– Это звонил человек, с которым я едва знакома… Извините, Леон, что перебила вас…

– А на чем я остановился? – спросил Варшавский, уставившись на чайник, который уже довольно громко сопел в предчувствии скорого закипания воды.

– Вы рассуждали о Луне, о ее возможном сближении с нашей прекрасной планетой. – Юлиан протараторил это, как примерный ученик с первой парты, подсказывающий рассеянному учителю тему лекции. Одновременно он слегка наклонился вперед, держа ладони с аккуратно сложенными пальцами на коленях. Варшавский, впрочем, не заметил некоторой издевки этого жеста.

– А знаете, почему траектория Луны изменится? – спросил он. – Луна начнет вращаться медленнее, но не потому, что поменяются законы космической динамики, нет… – Варшавский сделал многозначительную паузу… – Вы готовы услышать такое, что, возможно, вас приведет в состояние шока? И даже поменяет ваше представление о мире, в котором мы живем?

Виола и Юлиан молча переглянулись. Виола кивнула, Юлиан пожал плечами.

– Главная опасность, подстерегающая нашу планету, – не ураганы, землетрясения или климатические катаклизмы, а мы сами – обитатели этой планеты. За тысячелетия своего так называемого прогресса человечество накопило и продолжает накапливать невиданные запасы негативной энергии, которая не уходит в землю, как электрический разряд, а подобно широкой реке медленно тянется в космос, в сторону нашего единственного спутника – Луны. Так срабатывает принцип самозащиты планеты. Ведь Земля – живой организм, если она не избавится от флюидов ненависти, злобы, зависти, которые пронизывают ее атмосферу, то начнет задыхаться, и тогда…

Варшавский не успел закончить фразу. Чайник неожиданно издал громкий хлюпающий звук, кипящая вода полилась по его стенкам, и тут же, шипя, погасла конфорка.

– Вот! – крикнул Варшавский. – Я так и думал. Вы видите, меня предупреждают, я зашел слишком далеко.

Виола посмотрела на Юлиана с плохо скрываемым страхом:

– Что случилось… Я не понимаю, – пробормотала она.

– Что тут понимать? Ты налила слишком много воды, – ответил Юлиан, выключая газ.

– Вода… – сказал Варшавский. – Именно вода. Я ведь скорпион. У меня особые отношения с водой. Она – своего рода мой Вергилий. Предупреждает, если подхожу близко к пропасти. Но первым сигналом был все же телефонный звонок. Понимаете? Меня предупредили дважды. Третье предупреждение могло оказаться фатальным для любого из нас.

Он резко поднялся и, потирая нервно руки, сказал:

– Мне надо отлучиться на пару минут. Где у вас… а впрочем, я помню, вторая дверь по коридору. – И он, резко развернувшись, вышел из комнаты.

– Жюль, – полушепотом произнесла Виола. – Ты понимаешь, что произошло? Это же мистика… просто чистая магия.

– Ничего не произошло. Совпадение… Два совпадения. Варшавский нагнетает. Шаманит…

– Жюль, а этот телефонный звонок… Если бы сюда из Белого дома позвонили, я бы не так удивилась. Это – как звонок ниоткуда.

– Что значит ниоткуда?

– Больше года назад я была в Бурбанке по делам и зашла по дороге в один магазин. Назывался он «Терек». Хозяином там был армянин из Тбилиси, который плохо говорил по-русски, но тем не менее продавал русские, армянские и грузинские книги, а также всякий подарочный хлам… матрешки, кофейные наборы и даже специи. И меня это сочетание удивило: захожу в магазин, где стоят книги, а вокруг пахнет корицей и бергамотом… Русская публика туда, видимо, редко заходит, продавец очень обрадовался, меня увидев, стал какую-то чепуху нести, а потом говорит: «Я вот заказывать буду новые книги, хочу с вами посоветоваться». Протягивает мне список и спрашивает: «Скажите, а этот Бабель хороший писатель?» Представляешь?

– Ну и что?

– Вот и все. Я после этого собралась уходить, а он начал у меня просить номер телефона. Я, говорит, вам обязательно позвоню, когда появятся новинки. Я дала телефон – так, чтобы только отвязался. И вот сегодня – больше года прошло – он позвонил. Я сразу и не сообразила, кто это.

– Ну и что? Позвонил и позвонил.

– Жюль, посмотри на часы – начало десятого. Почему именно сегодня, и в такое время? Как будто ему подсказали: возьми да позвони.

Юлиан пожал плечами и ничего не ответил.

– Ас чайником – просто чудеса!

– Ключик, чайники – как люди в этом смысле. Если человека доводят до белого каления, из него пар идет.

– Но этот чайник не перекипал ни разу. У него свисток. Это хороший швейцарский чайник, я им пользовалась несколько лет до того, как к тебе переехала. Ты меня слышишь? Этот чайник никогда не перекипал. И воды в нем в этот раз было примерно две трети. А тут – как водопад, он будто взорвался. Просто ужас.

– Просто ужас… – повторил Юлиан, но по его сосредоточенному лицу было видно, что думал он о чем-то другом. Поглаживая ладонью затылок, он процедил сквозь зубы:

– Натуральное дежавю. Этот номер уже был в программе. Точно! Я об этом читал у Стругацких. «Миллион лет до нашей эры». Помнишь такой роман? Там какой-то физик должен вот-вот сделать открытие, масштаб которого может внести дисбаланс в заведенный общественный порядок, и начинаются всякие приключения: то ему беспрерывно звонят, то его отвлекают соседи и так далее. А все потому, что он рвется записать важную формулу, время для которой еще не пришло.

– Но Жюль, Леон именно об этом предупреждал! – почти выкрикнула Виола, и тут же, словно по команде, Варшавский появился в комнате.

Заноза

Выглядел он спокойно, улыбался и, с довольным видом потирая руки, спросил:

– А чаем нас сегодня угостят? И хорошо бы настоящим, с кофеинчиком, меня эти ваши как их… антипеданты…

– Антиоксиданты, – поправил Юлиан.

– Мой организм против них протестует, а я ему полностью доверяю. И, кажется, варенье вы нам обещали?

– Конечно, – Виола начала ставить на стол баночки с вареньем. – У нас есть к чаю несколько сортов, мы ведь с Жюльеном большие сладкоежки, так что вот вам на выбор: вишневое, алыча, кизил, черная смородина…