Ночной цирк Моргенштерн Эрин
Изобель подходит к двери и останавливается перед Селией.
– Мне жаль, что герр Тиссен погиб, – шепчет она.
– Мне тоже.
На мгновение Селии кажется, что Изобель хочет ее обнять, но та лишь кивает и выходит в коридор, закрыв за собой дверь.
– Последние несколько часов всем нам показались долгими, – говорит Тсукико после ее ухода. – Тебе нужно выпить чаю, – добавляет она, прежде чем Селия успевает объяснить, зачем пришла. Тсукико усаживает ее на подушку и бесшумно выскальзывает в коридор. Она направляется в конец вагона, где в одном из высоких стеллажей хранятся ее чайные принадлежности.
И хотя это не совсем та чайная церемония, которую Тсукико несколько раз исполняла в прошлом, то, как она неторопливо заваривает две пиалы зеленого чая, действует на Селию успокаивающе.
– Почему ты не рассказала? – спрашивает Селия, дождавшись, пока Тсукико сядет напротив.
– О чем? – улыбается Тсукико.
У Селии вырывается вздох. Интересно, было ли Лейни Берджес так же тяжело на душе, когда они встретились с ней в Константинополе, думает она. Она борется с искушением разбить пиалу в руках Тсукико и посмотреть на ее реакцию.
– Ты поранилась? – спрашивает Тсукико, указывая глазами на шрам на пальце Селии.
– Без малого тридцать лет тому назад меня обязали участвовать в состязании, – говорит Селия.
Сделав пару глотков, она продолжает:
– Ты видела мой шрам, может, теперь покажешь мне свой?
Тсукико с улыбкой ставит пиалу на пол перед собой, а затем, повернувшись, опускает ворот кимоно.
У основания шеи, среди прочих татуировок виднеется полумесяц, в изгибе которого притаился почти незаметный шрам, очертаниями напоминающий кольцо.
– Как видишь, шрамы остаются с нами даже после завершения поединка, – говорит Тсукико, поправляя кимоно на плечах.
– Это шрам от одного из колец моего отца, – говорит Селия, но Тсукико ничем не подтверждает и не опровергает ее слова.
– Как тебе чай? – спрашивает она.
– Зачем ты здесь? – игнорирует ее вопрос Селия.
– Меня наняли, потому что цирку нужна была девушка-змея.
Селия ставит пиалу на пол.
– У меня нет настроения играть в игры, Тсукико, – заявляет она.
– Если бы твои вопросы были более продуманными, у тебя было бы больше шансов получить на них удовлетворительные ответы.
– Почему ты никогда не говорила, что знаешь о состязании? – спрашивает Селия. – Что ты сама когда-то участвовала в таком же?
– Я пообещала не раскрывать своих секретов до тех пор, пока меня не спросят о них напрямую, – отвечает Тсукико. – Я человек слова.
– Зачем ты вообще появилась в цирке?
– Мне было любопытно. После того как закончился мой поединок, подобных больше не проводилось. Я не планировала оставаться надолго.
– Зачем же осталась?
– Я привязалась к месье Лефевру. Мое состязание было куда более закрытым, поэтому я была заинтригована. Это было что-то необычное, а в жизни встречается не так много необычного. Я осталась, чтобы понаблюдать.
– Ты следила за нами, – говорит Селия.
Тсукико кивает.
– Расскажи мне о состязании, – просит Селия в надежде, что теперь, когда Тсукико разговорилась, она не станет увиливать от ответа на прямой вопрос.
– Оно куда значительнее, чем ты думаешь, – начинает Тсукико. – В свое время я тоже долго не понимала правил игры. Дело не только в так называемой магии. Тебе кажется, что когда ты создаешь очередной шатер, ты делаешь ход? Все не так просто. Каждый твой шаг, каждая секунда твоей жизни – это ход. Это как шахматная доска, с которой ты не расстаешься, не можешь оставить ее среди полосатых полотнищ цирковых шатров. Только и ты, и твой противник лишены роскоши ходить по шахматным полям.
Селия пьет чай, обдумывая услышанное. Пытаясь осознать, что все, что происходит с цирком, с Марко – все это часть чьей-то игры.
– Ты его любишь? – спрашивает Тсукико, пристально глядя на нее. Слабая улыбка на ее губах кажется Селии сочувственной, но ей всегда было сложно понять, что именно скрывает выражение лица японки.
Селия вздыхает. Она не видит смысла отрицать очевидное.
– Люблю, – признается она.
– Ты уверена, что он любит тебя?
Селия молчит, встревоженная постановкой вопроса. Еще несколько часов назад она в этом не сомневалась. Однако отсюда, из шелковой берлоги Тсукико, то, что казалось бесспорным и непоколебимым, видится зыбким, как пар над ее пиалой.
Хрупким, как наваждение.
– Любовь не вечна, – говорит Тсукико. – Она редко бывает надежным основанием для принятия каких бы то ни было решений.
Селия закрывает глаза, пытаясь унять дрожь в руках.
Ей удается совладать с собой не так быстро, как хотелось бы.
– Изобель когда-то думала, что он ее любит, – продолжает Тсукико. – Она была в этом уверена. Поэтому она оказалась здесь – чтобы помогать ему.
– Он любит меня, – говорит Селия, но слова, произнесенные вслух, звучат не так убедительно, как в ее голове.
– Возможно, – кивает Тсукико. – Но он весьма умело манипулирует людьми. Разве тебе самой не доводилось лгать, говоря другим только то, что они хотят услышать?
Селия не знает, что страшит ее больше.
Понимание того, что игра не закончится, пока один из них не погибнет, или вероятность того, что она ничего для него не значит. Что она всего лишь пешка, которую вот-вот съедят.
– Все дело в разнице между противником и партнером, – рассуждает Тсукико. – Ведь это как посмотреть: в зависимости от того, чью сторону ты принимаешь, один и тот же человек может оказаться либо тем, либо другим. Или и тем, и другим. Или вообще кем-то третьим. Трудно разобраться, друг он тебе или враг. А у тебя и помимо твоего противника есть масса причин для беспокойства.
– А у тебя не было? – спрашивает Селия.
– Размах моего состязания не был так велик. Оно не предполагало участия стольких людей, стольких перемещений с места на место. Когда оно закончилось, не нужно было никого спасать. Кажется, теперь на том месте чайный сад. После поединка я ни разу там не была.
– Но цирк может существовать и когда… состязание завершится, – говорит Селия.
– Это было бы очень мило, – кивает Тсукико. – Прекрасная дань памяти дорогому герру Тиссену. Однако будет непросто сделать так, чтобы он мог обходиться без поддержки вас обоих. Для цирка ты – основа основ. Пронзи я сейчас твое сердце кинжалом, этот поезд разобьется.
Поставив пиалу, Селия смотрит, как поверхность чая мерно подрагивает в такт движению. Она пытается прикинуть, сколько времени требуется, чтобы остановить поезд, как долго ей удалось бы поддерживать биение собственного сердца. В конце концов она приходит к выводу, что это во многом будет зависеть от кинжала.
– Возможно, – говорит она.
– А если бы я уничтожила факел или его создателя, без сложностей тоже не обошлось бы, ведь так?
Селия кивает.
– Тебе предстоит хорошо потрудиться, если ты хочешь, чтобы цирк пережил завершение состязания, – говорит Тсукико.
– Ты предлагаешь мне помощь? – спрашивает Селия, в душе надеясь, что, раз у Тсукико и Марко был один учитель, она может помочь ей разобраться в его методике.
– Нет, – качает головой Тсукико.
Ее улыбка несколько смягчает категоричность ответа.
– Если тебе не удастся справиться самостоятельно, я вмешаюсь. Это длится уже слишком долго, но я дам тебе еще немного времени.
– Сколько? – спрашивает Селия.
Тсукико подносит пиалу к губам.
– Время мне неподвластно, – говорит она. – Посмотрим.
Небольшой отрезок неподвластного им обеим времени они проводят в молчаливой задумчивости. Поезд катится вдаль, шелковые шторы еле заметно колышутся, окутывая их имбирно-пряным ароматом.
– Что стало с твоим противником? – спрашивает Селия.
Отвечая на этот вопрос, Тсукико отводит взгляд.
– Она превратилась в столп пепла в поле под Киото, – говорит она. – Если только время и ветер еще не развеяли его.
В бегах
Конкорд и Бостон, 31 октября 1902 г.
Бейли долго ходит кругами по опустевшему полю, не в силах примириться с мыслью, что цирк уехал. Цирка больше нет. Не осталось даже намека, что еще несколько часов назад на этом месте что-то было, ни одной примятой травинки.
Он садится на землю, в отчаянии обхватив голову руками. С детских лет он приходил играть на это самое поле, но сейчас он чувствует себя здесь совершенно потерянным.
Поппет что-то говорила о поезде, вспоминает он.
Если поезд направляется далеко, он обязательно должен проехать через Бостон.
Мысль еще не успевает оформиться у него в голове, как он уже на ногах и во всю прыть мчится в сторону вокзала.
Сумка больно колотит его по спине, дыхание сбивается, но когда он прибегает на вокзал, там нет ни одного состава. А он так надеялся, что каким-то чудом цирковой поезд, в существовании которого он даже толком не уверен, будет его ждать.
Но вокзал пуст, на платформе видны только две одинокие фигуры, сидящие на скамейке. Мужчина и женщина в черных плащах.
Бейли не сразу замечает красные шарфы на шеях у обоих.
– С тобой все в порядке? – с еле уловимым акцентом обращается к нему женщина, когда он взбегает на платформу.
– Вы здесь из-за цирка? – спрашивает Бейли, с трудом переводя дыхание.
– Вообще-то да, – с тем же акцентом отвечает мужчина. – Вот только он уехал. Видимо, ты тоже это заметил.
– Они закрылись раньше обычного, но такое случается, – подхватывает женщина.
– Вы знаете Поппет и Виджета? – спрашивает Бейли.
– Кого? – переспрашивает мужчина. Судя по тому, как женщина вопросительно наклоняет голову набок, она тоже не понимает, о чем он.
– Это близнецы, которые выступают с дрессированными котятами, – объясняет Бейли. – Они мои друзья.
– Ах, близнецы! – восклицает женщина. – И их чудо-котята! Как тебе удалось с ними подружиться?
– Долгая история, – говорит Бейли.
– Вот и расскажи нам ее, чтобы скоротать время, – улыбается она. – Ты ведь тоже собрался в Бостон, верно?
– Я еще не знаю, – признается Бейли. – Я пытался догнать цирк.
– Именно это мы и делаем, – заявляет мужчина. – Однако, прежде чем пускаться в погоню, нужно узнать, куда он направился. Скорее всего, это будет известно уже завтра.
– Надеюсь, он появится там, куда нам по силам добраться, – говорит женщина.
– А как вы узнаете, где он? – недоумевает Бейли.
– Мы же сновидцы, у нас свои методы, – с улыбкой объясняет женщина. – Но раз ждать еще довольно долго, почему бы не рассказать друг другу парочку историй.
Мужчину зовут Виктор, его сестру Лорена. У них, как они это называют, расширенные гастроли: вслед за Цирком Сновидений они стараются объехать как можно больше городов. Как правило, они редко путешествуют за пределами Европы, но в этот раз решили последовать за ним даже через океан. В прошлом им случалось доезжать до Канады.
Бейли вкратце рассказывает, как подружился с Поппет и Виджетом, опуская некоторые пикантные подробности.
Перед рассветом к ним присоединяется женщина по имени Элизабет, и сновидцев становится трое. До последнего дня Элизабет жила в одной из местных гостиниц, а теперь, поскольку цирк уехал, тоже направляется в Бостон. Ей оказывают радушный прием, словно старой знакомой, хотя Лорена утверждает, что они впервые встретились всего пару дней назад. В ожидании поезда Элизабет вынимает из сумки спицы и моток красной пряжи.
У Бейли нет на шее шарфа, но Лорена представляет его как юного сновидца.
– Если честно, вообще-то я не сновидец, – говорит Бейли.
Он еще не до конца уяснил для себя, что значит это слово.
Элизабет бросает на него оценивающий взгляд поверх вязания. Он гораздо выше ее ростом, но все равно чувствует себя не очень уютно, словно стоит перед строгим учителем. Элизабет с заговорщицким видом подается вперед.
– Ты без ума от цирка? – спрашивает она.
– Да, – не раздумывая, соглашается он.
– Больше чем от чего бы то ни было? – уточняет она.
– Да, – подтверждает Бейли. И хотя она задает вопрос очень серьезным тоном, а его сердце по-прежнему бьется в ускоренном темпе после всех пережитых волнений, он не может сдержать улыбку.
– Значит, ты сновидец, – объявляет Элизабет. – И не важно, как ты одет.
Они рассказывают ему истории про цирк и других сновидцев. Про то, что ими создана целая сеть, которая отслеживает перемещения цирка и оповещает остальных, чтобы они могли путешествовать вслед за ним. Виктор и Лорена уже несколько лет ездят за цирком так часто, как им позволяет рабочий график. Элизабет же обычно совершает вылазки поблизости от Нью-Йорка, и данная поездка, по ее меркам, считается дальней. Оказывается, в городе существует неформальный клуб, в котором сновидцы собираются от случая к случаю, чтобы не терять связь, пока цирк колесит по миру.
Поезд до Бостона подъезжает вскоре после того, как солнце встает над горизонтом. По дороге они продолжают обмениваться историями, Элизабет вяжет, а Лорена пытается дремать, подперев голову рукой.
– Где ты собираешься остановиться? – любопытствует Элизабет.
Бейли даже об этом не задумывался. Последние сутки он действовал импульсивно, по возможности избегая тревожных мыслей о том, что будет делать, когда они доберутся до Бостона.
– Еще точно не знаю, – признается он. – Скорее всего, буду ночевать на вокзале, пока не выясню, куда двигаться дальше.
– Ну вот еще, – фыркает Виктор. – Ты поживешь с нами. Нас дожидается почти целый этаж в отеле «Паркер Хауз». А поскольку Огюст вчера уехал в Нью-Йорк, а я так и не удосужился сообщить управляющему, что комната освободилась, ты вполне можешь ее занять.
Бейли собирается что-то возразить, но Лорена подносит палец к губам.
– Он страшный упрямец, – шепчет она. – И если уж вбил что себе в голову, отказа не примет.
Так все и выходит: едва сойдя с поезда, Бейли оказывается в том же экипаже, что и остальные. В отеле его сумку относят наверх вместе с чемоданами Элизабет.
– Что-то не так? – спрашивает Лорена, заметив, что он растерянно обводит глазами шикарный холл отеля.
– Я чувствую себя Золушкой, которая вчера ходила в обносках, а сегодня каким-то чудом танцует на балу в королевском дворце, – шепотом отвечает Бейли, и она заливается хохотом, привлекая к себе несколько удивленных взглядов.
Комната, куда приводят Бейли, размером с добрую половину его родного дома. Несмотря на плотные шторы, не пропускающие солнечный свет, Бейли никак не удается уснуть. Он долго мерит шагами комнату, опасаясь, что протрет паркет, если вовремя не остановится. Потом садится на подоконник и разглядывает прохожих.
Когда во второй половине дня раздается стук, он с облегчением бежит к двери.
– Вы узнали, где появится цирк? – спрашивает он, не давая Виктору и рта раскрыть.
– Еще нет, милое дитя, еще нет, – качает тот головой. – Порой нам случается выведать цель его маршрута заранее, но не в этот раз. Я надеюсь, что слухи дойдут до нас к вечеру. Тогда, если повезет, завтра с утра мы тут же уедем. У тебя есть костюм?
– С собой нет, – разводит руками Бейли. Костюм лежит дома в сундуке, откуда его вынимают только по особым поводам. Вполне вероятно, он уже давно ему мал, поскольку Бейли не может припомнить, когда в последний раз выпадал случай его надеть.
– Значит, купим, – заявляет Виктор, словно это не сложнее, чем купить газету.
В вестибюле они встречают Лорену и втроем выходят в город, где целый день бегают по разным делам и в том числе заскакивают к портному за костюмом.
– Нет, не то, – качает головой Лорена, разглядывая образцы тканей. – Все это не годится. Ему нужен серый. Благородный темно-серый.
После многочисленных примерок и подгонок у Бейли появляется великолепный костюм цвета мокрого асфальта, лучше которого у него отродясь не водилось. Даже костюм отца не идет с ним ни в какое сравнение. Не обращая внимания на протесты юноши, Виктор заодно покупает ему шляпу и невероятно блестящие лакированные ботинки.
Отражение, которое он видит в зеркале, совсем не похоже на то, к которому он привык, и Бейли никак не может поверить, что это действительно он.
В «Паркер Хауз» они возвращаются, нагруженные пакетами, и едва успевают присесть, когда Элизабет приходит, чтобы позвать их на ужин.
Спустившись в ресторан, Бейли с удивлением обнаруживает там еще с десяток сновидцев. Некоторые собираются поехать вслед за цирком, другие остаются в Бостоне. Пышность обстановки немного смущает его, но атмосфера веселья помогает быстро расслабиться. Почти все сновидцы одеты в однотонные костюмы черного, белого или серого цвета, на фоне которых алеют галстуки и шейные платки.
Заметив, что у Бейли нет ничего красного, Лорена украдкой вытаскивает из стоящего на столе букета розу и вставляет ему в петлицу.
Ужин проходит под нескончаемые разговоры о цирке, рассказы о шатрах, в которых Бейли никогда не бывал, и странах, о которых он даже не слышал. Он больше слушает, чем говорит, все еще пребывая в радостном изумлении, от того, что оказался в компании людей, которые влюблены в цирк не меньше его самого.
– А вам… вам не кажется, что с цирком происходит что-то странное? – тихо спрашивает Бейли, когда общий разговор разбивается на отдельные беседы между соседями по столу. – В последнее время, я имею в виду.
Виктор и Лорена переглядываются, словно не зная, кому заговорить первым, но тут вмешивается Элизабет.
– После смерти герра Тиссена в цирке действительно что-то изменилось, – говорит она.
Лорена кивает, а по лицу Виктора пробегает тень.
– Кто такой герр Тиссен? – спрашивает Бейли. Их явно удивляет, что он этого не знает.
– Фридрих Тиссен был первым сновидцем, – объясняет Элизабет. – Он часовщик. Это он построил часы, которые стоят над воротами цирка.
– Эти часы созданы кем-то посторонним? Правда? – удивляется Бейли. Ему никогда не приходило в голову спросить об этом Поппет и Виджета, поскольку он не допускал мысли, что подобная вещь могла появиться на свет за пределами цирка. Элизабет кивает.
– А еще он был писателем, – подключается Виктор. – Именно так мы с ним и познакомились. Прочитали его статью о цирке, написали письмо, он ответил, и так все началось. Это было задолго до того, как мы стали называться сновидцами.
– Он сделал для меня часы в виде карусели, – вздыхает Лорена. – С маленькими зверушками, которые кружатся среди облаков и шестеренок. Это чудесная вещица, и мне жаль, что я не могу повсюду брать ее с собой. Впрочем, зато мне всегда приятно возвращаться в дом, где меня ждет напоминание о цирке.
– Ходят слухи, что у него был тайный роман с иллюзионисткой, – подмигивает Элизабет, отпивая вина.
– Глупые сплетни, – раздраженно бросает Виктор.
– Судя по его статьям, он искренне ею восхищался, – задумчиво протягивает Лорена, явно считая это предположение не лишенным оснований.
– А разве можно не восхищаться? – спрашивает Виктор, и Лорена бросает на него насмешливый взгляд. – Она же невероятно талантлива, – смущенно бормочет он, и Бейли замечает, что Элизабет с трудом сдерживает смех.
– Значит, после смерти этого Тиссена в цирке что-то разладилось? – уточняет Бейли, гадая, имеет ли это какое-то отношение к тому, что говорила ему Поппет.
– Конечно, без него нам все кажется не таким, как раньше, – кивает Лорена.
Помолчав, она продолжает:
– Цирк уже не кажется прежним. Трудно сказать, что именно изменилось, но что-то…
– Что-то сломалось, – подхватывает Виктор. – Словно отлаженные часы дали сбой.
– Когда он умер? – спрашивает Бейли, не решаясь спросить о причинах смерти.
– Сегодня ровно год, как его не стало, – говорит Виктор.
– Ой, а ведь и правда, – спохватывается Лорена.
– За герра Фридриха Тиссена, – громко, чтобы его услышали все присутствующие, провозглашает Виктор, поднимая бокал. По всему столу взмывают вверх бокалы, и Бейли поднимает свой вместе с остальными.
Во время десерта продолжается обмен историями про герра Тиссена. Поток воспоминаний прерывается внезапно вспыхнувшим обсуждением, почему тортом иногда называют слоеный пирог, хотя это совсем не торт. Виктор допивает кофе и выходит из-за стола, не желая принимать участие в этом терминологическом споре.
Через несколько минут он возвращается с телеграммой в руках.
– Друзья мои, мы едем в Нью-Йорк.
Тупик
Монреаль, август 1902 г.
Когда иллюзионистка, поклонившись, исчезает прямо на глазах, зрители восторженно рукоплещут в пустоту. Они поднимаются с мест и, обмениваясь друг с другом впечатлениями от представления, по очереди выходят за дверь, вновь появившуюся в полосатой стене шатра.
Все устремляются к выходу, и в первом ряду остается сидеть один человек. Он не отводит затененных полями котелка глаз от того места, где несколько секунд назад стояла иллюзионистка.
Последний зритель покидает шатер.
Мужчина не двигается с места.
Через несколько минут дверь вновь становится невидимой, сливаясь со стеной.
Мужчина не обращает на это никакого внимания. Он даже глазом не повел в сторону исчезнувшей двери.
Спустя мгновение Селия Боуэн появляется в первом ряду на противоположной стороне круга. Она по-прежнему одета в сценический костюм: черное платье, отделанное тонким белым кружевом.
– Обычно ты садишься сзади, – говорит она.
– Я хотел получше тебя разглядеть, – отвечает Марко.
– От Лондона сюда путь неблизкий.
– Пришлось взять несколько дней отпуска.
Селия опускает взгляд на свои руки.
– Ты не думала, что я доберусь до тебя, верно? – спрашивает он.
– Нет, не думала.
– Трудно спрятаться, путешествуя вместе с огромным цирком, знаешь ли.
– Я не пряталась, – возражает Селия.
– Пряталась, – вздыхает Марко. – На похоронах Тиссена я пытался поговорить с тобой, но ты сбежала, а потом и вовсе увезла цирк за океан. Ты избегаешь меня.
– В этом не было особого умысла, – говорит Селия. – Мне нужно было немного времени на раздумья. Спасибо за Озеро слез, – добавляет она чуть погодя.
– Я хотел, чтобы у тебя было место, где ты можешь укрыться, когда захочется всплакнуть, а меня не будет рядом.
Закрыв глаза, она ничего не отвечает.
– Ты стащила мою книгу, – помолчав, замечает Марко.
– Извини.
– Пока ей ничто не грозит, не важно, у кого из нас она находится. Ты могла бы просто попросить. Могла бы попрощаться.
Селия кивает.
– Знаю, – говорит она.
На какое-то время вновь воцаряется тишина.
– Я пытаюсь сделать цирк самодостаточным, – объясняет Селия. – Независимым от нас и нашего состязания. От меня. Мне нужно было разобраться в твоей методике, чтобы он мог существовать и без нашего вмешательства. Я не могу допустить, чтобы место, которое так много значит для множества людей, попросту исчезло. Нигде больше они не смогут прикоснуться к чудесам, тайнам, загадкам. Нигде им не будет так хорошо. Если бы у тебя было такое пристанище, разве ты бы не хотел его сохранить?
– Для меня оно там, где ты, – говорит Марко. – Позволь тебе помочь.
– Мне не нужна помощь.
– Одной тебе не справиться.
– У меня есть Итан Баррис и Лейни Берджес, – возражает Селия. – Они согласились взять на себя ключевые функции. Им не справиться с тем, что касается манипуляции сознанием, но тут помогут Поппет и Виджет, если немного наберутся опыта. Ты… ты мне не нужен.
Она избегает его взгляда.
– Ты не доверяешь мне, – говорит он.
– Изобель тебе доверяла, – не поднимая глаз, говорит Селия. – Чандреш тоже. Откуда мне знать, что ты честен со мной, а не с ними, хотя именно меня у тебя больше всего причин обманывать?
– Я никогда не говорил Изобель, что люблю ее, – возражает Марко. – Я был молод и невыносимо одинок. Я не должен был позволять ей заблуждаться насчет моих чувств. Но поверь, это не идет ни в какое сравнение с тем, что я чувствую к тебе. Я не пытаюсь завлечь и обмануть тебя. Неужели ты считаешь меня настолько жестоким?
Селия поднимается со стула.
– Всего доброго, господин Алисдер, – говорит она.
– Селия, постой, – вскакивает Марко, но остается на месте, не пытаясь приблизиться. – Ты разбиваешь мне сердце. Однажды ты сказала, что я напоминаю тебе отца. Что ты никогда не хотела бы страдать так, как твоя мать страдала из-за него, но, послушай, ведь это именно то, что ты делаешь со мной. Постоянно ускользаешь. Раз за разом оставляешь меня наедине с тоской по тебе, когда я готов поступиться чем угодно, лишь бы ты была со мной. Это меня убивает.
– Это и должно убить одного из нас, – шепчет Селия.
– Что? – не понимает Марко.
– Побеждает тот, кто останется в живых, – объясняет она. – Победитель выживает, проигравший погибает. Так закончится поединок.
– Но это… – Марко трясет головой, не в силах продолжить. – Не может быть, чтобы такова была цель поединка.