Ночной цирк Моргенштерн Эрин

Перерождение

Нью-Йорк, 1 ноября 1902 г.

Будь у Селии силы разжать губы, она бы закричала. Столько всего нужно держать под контролем – помимо жара, дождя и Марко, прижимающего ее к груди.

Она отстраняется, пытаясь сосредоточиться на нем одном, пропитаться им, сохранить в памяти каждое прикосновение, каждое мгновение, проведенное вместе. Унося его с собой.

А потом все исчезает. И дождь, и огонь. Остается лишь бесконечная белая бездна – и больше ничего.

Где-то в глубине этой бездны часы начинают бить полночь.

Хватит, думает она.

Часы продолжают бить, но приходит ощущение покоя.

Сломать – легко, понимает Селия.

Снова собрать все воедино – куда сложнее.

Это как в детстве исцелить порезанный палец, только куда масштабнее.

Нужно столько всего удерживать в равновесии, пытаясь восстановить разорванные связи.

Сдаться было бы так просто.

Куда проще было бы сдаться.

И куда безболезненнее.

Она сопротивляется искушению, бунтуя против боли и хаоса. Старается взять себя в руки и вернуться в реальность.

Для этого нужно подумать о чем-то очень знакомом, вспоминает она. Сосредоточиться на конкретном месте.

Медленно, мучительно медленно она собирает себя по крупицам – до тех пор пока не оказывается в собственном шатре, посреди арены, в окружении двух рядов пустующих кресел.

Она чувствует непривычную легкость. Опустошенность. Небольшое головокружение.

Но все-таки она жива. Она не стала призраком. Сердце бьется в ее груди – учащенно, но уверенно. Даже ощущения от надетого на ней платья прежние, разве что ткань больше не мокрая от дождя.

Селия делает пируэт на месте, и подол послушно приподнимается, кружась вихрем вокруг ее ног.

Все еще не решаясь поверить в успех, она постепенно приходит в себя. Головокружение сходит на нет.

И тут она замечает, что все вокруг стало прозрачным. Стулья, люстра над головой, даже полоски на стенах шатра кажутся бесплотными.

И она одна.

Для Марко мгновение взрыва длится гораздо дольше.

Пока он, превозмогая боль, прижимает Селию к груди, ему кажется, что они навечно брошены в это яркое, испепеляющее горнило.

А потом она исчезает.

И с ней исчезает все остальное. Дождь. Огонь. Земля под ногами.

Перед его глазами мелькают тени и свет; непроглядную тьму сменяет ослепительное сияние, чтобы тут же вновь раствориться в черноте. И так без конца.

Цирк вокруг Селии становится податливым и подвижным, словно напущенное Марко наваждение.

Она мысленно представляет, где хочет очутиться, и вот она уже там. Ей самой трудно разобраться, то ли она перемещается внутри цирка, то ли перемещает цирк вокруг себя.

В Ледяном саду царят тишина и покой; ничего, кроме холодной белизны, куда ни кинь взгляд.

В Зеркальной комнате изредка мелькает отражение ее лица, чаще – бледная тень платья или развевающихся за спиной лент.

Временами ей кажется, что она видит Марко – край сюртука, белый воротник рубашки, – но уверенности в этом нет.

Большинство зеркал, заключенных в узорчатые рамы, отражают лишь пустоту.

Туман в Зверинце медленно рассеивается, пока она бродит по нему, но внутри нет ничего, кроме бумаги.

Гладкая поверхность Озера слез выглядит так, словно застыла, и Селии не удается взять в руку камешек, чтобы бросить в воду. Зажечь свечу на Дереве желаний тоже не получается, хотя другие свечи, уже висящие на его ветвях, продолжают гореть.

Она бродит по Лабиринту, переходя из одной комнаты в другую. Комнаты, созданные ею, перемежаются с теми, что сотворил он.

Она чувствует, что он рядом, совсем близко, и ждет его появления за каждым поворотом, из-за каждой двери.

Но ей попадаются только парящие в воздухе перья и трепещущие на ветру игральные карты. Серебряные статуи с невидящими взорами. Пустующие поля на шахматной доске пола.

Его следы видны повсюду, но она не может найти, на чем сосредоточиться. За что ухватиться.

В Снежном коридоре она обнаруживает не то чьи-то следы, не то просто тени. Селия не знает, куда они ведут.

Марко хватает ртом воздух, чувствуя, как кислород наполняет легкие – словно он долгое время был под водой, сам того не замечая, и только сейчас вынырнул.

Когда к нему возвращается способность мыслить, он удивляется, почему ему, заключенному в огненный плен, так холодно.

Беспощадный холод пронизывает его насквозь.

Куда ни глянь, взгляду не за что зацепиться в снежной пелене. Когда глаза привыкают к свету, ему удается различить тень дерева.

Вокруг него замерли поникшие ветви белоснежной плакучей ивы. Сделав шаг, он чувствует под ногами мягкий снег.

Он оказался в Ледяном саду. Привычного журчания не слышно – фонтан посреди сада не бьет, и ничто не тревожит неподвижную водную гладь.

В обступившей его белизне Марко не сразу замечает, что весь сад стал полупрозрачным.

Он смотрит на свои руки. Они еще дрожат, но явно состоят из плоти и крови. Его сюртук по-прежнему непроницаемо черный. Марко протягивает руку к оказавшейся поблизости розе, и его пальцы проходят сквозь лепестки, встретив лишь незначительное сопротивление – как будто роза сделана не изо льда, а из воды.

Он все еще разглядывает цветок, когда у него за спиной раздается чей-то вздох.

Селия прижимает ладонь к губам, не решаясь поверить своим глазам. Эту картину – Марко посреди Ледяного сада – она представляла бессчетное множество раз, гуляя в одиночестве среди цветущего морозного великолепия, но теперь он кажется ей видением, призраком, несмотря на черное пятно его сюртука на фоне белого куста роз.

Он оборачивается и встречается с ней взглядом. Ее сомнения развеиваются, стоит ей заглянуть в его глаза.

На мгновение он кажется ей таким юным, что она видит в нем того мальчика, каким он был когда-то – задолго до того, как они впервые встретились, но, даже будучи далеки друг от друга, уже были связаны нерасторжимыми узами.

Она так много хочет сказать ему. Сказать все то, что боялась не сказать никогда. Но сейчас имеет значение только одно.

– Я люблю тебя, – говорит она.

Слова гулким эхом разносятся под сводами шатра, заставляя трепетать заиндевевшие лепестки.

Марко смотрит, как она идет к нему, принимая ее за видение.

– Я думала, что потеряла тебя, – дрожащим голосом шепчет она.

Селия выглядит такой же реальной, как он сам, а не прозрачной, как сад. В этом белоснежном царстве она кажется живой и настоящей, на щеках горит румянец, в темных глазах застыли слезы.

Он подносит руку к ее лицу, с ужасом ожидая, что пальцы пройдут сквозь нее так же легко, как прошли сквозь розу. Когда, прикоснувшись, он чувствует тепло ее кожи и понимает, что она не призрак, его сердце рвется прочь из груди. Он прижимает ее к себе, и его горячие слезы теряются в копне ее волос.

– Я люблю тебя, – шепчет он, когда к нему возвращается способность говорить.

Они стоят, обнявшись, не в силах оторваться друг от друга.

– Я не могла тебе этого позволить, – шепчет Селия. – Не могла потерять тебя.

– Что ты сделала? – спрашивает Марко. Он до сих пор толком не понимает, что именно произошло.

– Я использовала цирк как якорь, – объясняет Селия. – Я не была уверена, что это сработает, но потерять тебя было бы невыносимо. Пришлось рискнуть. Я пыталась забрать тебя с собой, а потом ты исчез, и я испугалась, что все-таки тебя потеряла.

– Я здесь, – успокаивает ее Марко, поглаживая по волосам. – Я здесь.

Их изгнание из физического мира и реинкарнация в замкнутом пространстве цирка ощущается совсем не так, как он ожидал. Ему кажется, что они не заперты, а перенесены за некую грань. Словно он и Селия существуют параллельно цирку, а не внутри него.

Он оглядывает деревья, длинные ниспадающие ветви плакучей ивы, покрытые инеем, ряды фигурно подстриженных кустов, выстроившихся вдоль аллей подобно призракам. И только сейчас замечает, что сад начинает таять.

– Факел погас, – говорит Марко. Только теперь он чувствует пустоту. Цирк окружает его со всех сторон, словно опустившийся на землю густой туман. Он мог бы протянуть руку и дотронуться до прутьев решетки, как бы далеко она ни находилась. Даже не всматриваясь, он видит эту решетку вокруг цирка и может оценить расстояние до нее, видит вереницу шатров, неосвещенную главную площадь и стоящую посреди нее Тсукико. Он ощущает каждый закуток цирка так же ясно, как прикосновение рубашки телу.

И только Селия кажется ему сияющей и настоящей. Но и ее сияние начинает дрожать, словно огонек свечи, который вот-вот погаснет.

– Ты не даешь цирку исчезнуть, – догадывается он.

Селия кивает. Она только начала ощущать навалившуюся на нее тяжесть. Оказывается, без поддержки факела это невыносимо трудно. Ее сосредоточенности не хватает на мелкие детали. Что-то ускользает, тает, словно окружающий их ледяной цветник, и она понимает, что, если цирк разрушится окончательно, ей уже не хватит сил вернуть его к жизни.

Она дрожит от напряжения. И хотя ей становится легче, когда Марко крепче прижимает ее к себе, она продолжает дрожать в его объятиях.

– Отпусти его, Селия.

– Не могу, – шепчет она. – Он не устоит, если я его отпущу.

– Что тогда будет с нами? – спрашивает Марко.

– Я не знаю, – говорит Селия. – Я остановила его, как часы. Сейчас он как бы между небом и землей. Но он не может так существовать. Цирку нужен хранитель.

Между небом и землей

Нью-Йорк, 1 ноября 1902 г.

В прошлый раз Бейли заходил в этот шатер вместе с Поппет, и внутри все было заполнено густым белым туманом.

Тогда – Бей ли не верится, что это было всего несколько дней назад, – пространство шатра казалось бесконечным. Теперь же от тумана не осталось и следа, и он ясно видит белые очертания стен и застывших зверей. Птицы, летучие мыши и бабочки повисли в воздухе, словно подвешенные на невидимых струнах. Ничто не шелохнется. Не трепещут бумажные крылья. Все замерло.

Некоторые звери сидят на земле прямо у ног Бейли. Среди них – черный кот, сгорбившийся, словно перед прыжком, и белая лисица с серебристым подпалом. Есть и животные побольше. Например, зебра с полосатыми боками. Спящий лев с белоснежной гривой. Белый олень с огромными рогами.

Рядом с оленем стоит мужчина в темном костюме. Он почти прозрачный – словно призрак или отражение в стекле. Местами его костюм кажется просто игрой теней. Сквозь рукав его сюртука Бейли видит силуэт оленя.

Бейли гадает, не является ли призрак плодом его воображения, когда тот поднимает глаза. Они оказываются неожиданно яркими, хотя Бейли не может понять, какого они цвета.

– Я просил ее не посылать тебя этой дорогой, хоть она и самая короткая, – говорит он.

– Кто вы? – спрашивает Бейли.

– Меня зовут Марко, – представляется мужчина. – А ты, должно быть, Бейли.

Бейли кивает.

– Я надеялся, что ты окажешься постарше, – говорит Марко. В его голосе звучит нескрываемая грусть, но Бейли слишком удивлен встречей с призраком, чтобы заострять на этом внимание.

– Вы умерли? – спрашивает он, подходя ближе. Под определенным углом кажется, что Марко обретает плотность, но через мгновение он снова становится прозрачной тенью.

– Не совсем, – качает головой Марко.

– Тсукико сказала, что она единственная живая душа в цирке, которая знает, что здесь произошло.

– То, что говорит мисс Тсукико, не всегда соответствует действительности.

– Но вы выглядите словно призрак, – говорит Бейли, не зная, как еще описать то, что он видит.

– Ты тоже кажешься мне призраком, так кто же из нас действительно существует?

Бейли понятия не имеет, что ответить, и поэтому сам решает спросить о первом, что приходит в голову:

– Это ваш котелок валяется на площади?

К его удивлению, на лице Марко появляется улыбка.

– Вообще-то мой, – кивает он. – Он слетел у меня с головы прямо перед тем, как все случилось, и остался там.

– А что случилось? – спрашивает Бейли.

Марко отвечает не сразу.

– Это довольно длинная история.

– То же самое сказала Тсукико, – говорит Бейли. Ему хочется отыскать Виджета. Уж он-то сумел бы рассказать любую историю.

– Значит, на этот раз она говорила чистую правду, – усмехается Марко. – По ряду причин, на объяснение которых у нас сейчас нет времени, Тсукико собиралась сделать меня пленником факела. Однако все пошло не совсем по плану, что и привело к нынешнему положению вещей. Я был развеян в пыль, а потом вновь собран воедино, но при этом утратил целостность.

Марко протягивает руку, чтобы Бейли мог его коснуться. Пальцы проходят сквозь призрачную ладонь, встретив лишь незначительное сопротивление, словно в воздухе что-то есть, но ему не хватает плотности.

– Это не наваждение и не фокус, – говорит Марко.

Бейли на секунду задумывается, сосредоточенно нахмурившись, но потом неуверенно кивает. Поппет говорила ему, что нет ничего невозможного, и он начинает этому верить.

– Я не могу взаимодействовать с тем, что нас окружает, так же, как это делаешь ты, – объясняет Марко. – Мне ты тоже кажешься призрачным, впрочем, как и все вокруг. Вероятно, нам еще выпадет возможность поговорить об этом подробнее. А сейчас следуй за мной.

Он разворачивается и направляется вглубь шатра.

Бейли идет за ним, огибая животных, преграждающих путь. Ему непросто лавировать среди них, хотя Марко, опережающий его на несколько шагов, делает это без труда.

Обходя развалившегося на земле белого медведя, Бейли спотыкается и задевает плечом застывшего в воздухе ворона. Ворон падает наземь, вывернув под неестественным углом сломанное крыло. Прежде чем Бейли успевает что-либо сказать, Марко наклоняется и поднимает птицу. Раздвинув крылья, он что-то с щелчком проворачивает внутри, и ворон, дернув головой, издает отрывистое лязгающее карканье.

– Как вам удается брать их в руки? – удивляется Бейли.

– Я еще не разобрался во всех тонкостях своего взаимодействия с физическим миром, – говорит Марко, приглаживая птичья перья. Ворон, чуть прихрамывая, разгуливает по его руке. Он хлопает бумажными крыльями, но взлететь ему не удается. – Видимо, все дело в том, что это мои творения. Те части цирка, которые созданы мной, кажутся наиболее осязаемыми.

Ворон перескакивает с руки Марко на ворох бумаги, из которого торчит завивающийся колечком хвост. Видимо, когда-то это был дракон.

– Они потрясающие, – говорит Бейли.

– Это всего-навсего заводные игрушки из бумаги, приведенные в действие довольно простым колдовством. Немного усердия, и у тебя получится не хуже.

Бейли никогда не приходило на ум, что он тоже мог бы создавать нечто подобное, но Марко говорит об этом так просто и без обиняков, что идея перестает казаться невероятной.

– Куда мы идем? – спрашивает Бейли, когда до дальней стены шатра остается всего несколько шагов.

– Один человек давно хочет с тобой поговорить, – отвечает Марко. – Она ждет нас у Дерева желаний; оно показалось нам самым надежным.

– Дерево желаний? По-моему, я его раньше не видел, – говорит Бейли, внимательно глядя под ноги.

– На шатер, в котором оно растет, нельзя наткнуться случайно, – объясняет Марко. – Его находят только те, кому это действительно необходимо. Это один из моих любимых шатров. При входе стоит ящик, из которого нужно взять свечу и зажечь ее от одной из тех, что уже горят на дереве. Ты зажигаешь свое желание от желания другого человека.

Они как раз доходят до стены, и Марко указывает ему на еле заметную щель, стянутую атласной лентой. Это напоминает Бейли вход в шатер Виджета с множеством странных бутылочек внутри.

– Когда ты выйдешь отсюда, ты должен сразу увидеть на другой стороне аллеи вход в шатер акробатов. Я пойду вслед за тобой, но пока мы снова не окажемся под крышей, ты меня, скорее всего, не сможешь видеть. И… будь осторожен.

Бейли распускает шнуровку и легко выскальзывает наружу, оказавшись на одной из извилистых аллей между шатрами. Серое небо над головой еще не потемнело, хотя дождь уже накрапывает.

Шатер акробатов возвышается над всеми окружающими его шатрами. До вывески у входа, гласящей, что внутри законы притяжения не действуют, остается всего несколько шагов.

Бейли, не раз бывавший в этом шатре, уверен, что сейчас увидит арену, не затянутую страховочной сеткой, и зависших над ней воздушных гимнастов. Однако вопреки ожиданиям, переступив порог, он видит не открытое пространство, а праздничную толпу. Вечеринка прервалась в самом разгаре; гости застыли, словно птицы в Ледяном саду.

В шатре, залитом светом круглых светильников, свисающих с потолка вперемежку с канатами, стульями и круглыми клетками, находится несколько десятков цирковых артистов. Одни стоят, разбившись на парочки или небольшие компании, другие сидят на подушках, ящиках, стульях, яркая расцветка которых бросается в глаза в общей черно-белой гамме.

И все до единого замерли без движения, так что кажется, будто они даже не дышат. Словно статуи.

Рядом с Бейли стоит человек с поднесенной к губам флейтой, но инструмент не издает ни звука. Другой гость замер, собираясь налить вина, и струя повисла в воздухе, не успев вылиться в бокал.

– Наверное, лучше было обойти вокруг, – говорит Марко, тенью вырастая возле Бейли. – Я часами смотрел на них, но у меня по-прежнему мурашки бегут, когда я это вижу.

– Что с ними произошло? – удивленно спрашивает Бейли.

– Насколько я могу судить, с ними все в порядке, – объясняет Марко. – Просто время для всего цирка остановилось, чтобы мы успели сделать все, что нужно, вот они и… – Он показывает рукой на замерших гостей вечеринки.

– Тсукико тоже часть цирка, однако с ней ничего такого не случилось, – недоуменно возражает Бейли.

– Полагаю, у нее собственные правила игры, – пожимает плечами Марко. – Иди за мной, – добавляет он, углубляясь в толпу.

Лавировать среди людей оказывается еще труднее, чем среди бумажных зверей. Бейли с невероятной осторожностью делает каждый шаг, боясь того, что может случиться, если он нечаянно заденет кого-нибудь, как давеча задел ворона.

– Почти пришли, – заявляет Марко, когда они пробираются мимо стоящей полукругом группы циркачей. Однако Бейли застывает на месте, во все глаза уставившись туда же, куда смотрят замершие артисты.

Виджет одет в костюм для выступлений, он лишь снял лоскутный пиджак, и расстегнутый жилет свисает поверх его черной рубашки. Поднятые в характерном жесте руки свидетельствуют о том, что он замер на полуслове, рассказывая одну из своих историй.

Поппет стоит возле брата. Ее голова повернута к факельной площади, словно что-то отвлекло ее внимание от рассказа Виджета в тот самый миг, когда вечеринка остановилась. Рыжие волосы, волнами рассыпавшиеся по плечам, выглядят так, словно она находится в воде.

Бейли идет кругом, чтобы оказаться к ней лицом, и с опаской дотрагивается до ее волос. Они колышутся от его прикосновения, однако через несколько секунд вновь замирают.

– Она меня видит? – спрашивает Бейли. Глаза Поппет такие живые и яркие, что ему кажется, будто она вот-вот моргнет, но ее веки остаются поднятыми.

– Я не знаю, – отвечает Марко. – Возможно, видит, но…

Он не успевает закончить, потому что один из стульев, висящих под потолком, обрушивается вниз, оборвав ленту, которой был привязан. Он с грохотом ударяется о землю и разлетается в щепки, чудом не задев Виджета.

– Черт! – восклицает Марко. Бейли отскакивает в сторону, едва не налетев на Поппет, отчего ее волосы вновь приходят в движение.

– Там есть проход, – говорит ему Марко, указывая в противоположный конец шатра, и растворяется в воздухе.

Бейли оглядывается на Поппет с Виджетом. Волосы Поппет снова застыли. Несколько обломков упавшего стула лежит на сапогах Виджета.

Бейли поворачивается и направляется дальше, осторожно лавируя между застывшими фигурами. Он с опаской поглядывает на другие стулья и круглые железные клетки, подвешенные к потолку на тонких атласных лентах.

Трясущимися руками он развязывает шнуровку в стене шатра.

Когда он проскальзывает сквозь образовавшуюся прореху, ему кажется, что он видит сон.

В примыкающем шатре высится огромное дерево. Оно не меньше его дуба и растет прямо из земли. Черная кора голых ветвей закапана полупрозрачным воском от множества белых свечей. Горят далеко не все, однако зрелище все равно потрясающее: пламя озаряет сплетающиеся ветви, бросая дрожащие отсветы на полосатые стены шатра.

Под деревом, обвив руками плечи женщины, в которой Бейли сразу же узнает иллюзионистку, стоит Марко. Как и он, женщина походит на призрак. В полумраке ее платье кажется сотканным из тумана.

– Здравствуй, Бейли, – говорит она, заметив его. И хотя слова произнесены очень тихо, ему кажется, что они звучат прямо возле его уха. – У тебя очень симпатичный шарф, – добавляет она, поскольку он не торопится с ответом. Это сказано с такой теплотой, что у него почему-то становится легко на душе. – Меня зовут Селия. По-моему, раньше у нас не было возможности познакомиться как следует.

– Очень приятно, – кивает Бейли.

Она доброжелательно улыбается, и Бейли удивляется тому, насколько иначе она выглядит по сравнению с тем, что ему доводилось видеть во время ее выступлений. И дело не только в том, что сквозь ее зыбкие очертания он может разглядеть ветки дерева.

– Как вы узнали, что я должен прийти? – спрашивает он.

– По словам Поппет, ты являешься частью событий, которые уже начали происходить, поэтому я надеялась, что рано или поздно ты появишься.

При упоминании имени Поппет Бейли через плечо оглядывается на прореху в стене шатра. Ему кажется, что от замерших гостей вечеринки его отделяет гораздо большее расстояние, чем он себе представлял.

– Мы хотим, чтобы ты кое-что для нас сделал, – продолжает Селия, когда он поворачивается обратно. – Нужно, чтобы ты возглавил цирк.

– Что? – у Бейли округляются глаза. Он понятия не имел, чего ждать от этого разговора, но уж точно не этого.

– В данный момент цирк нуждается в новом хранителе, – вступает в разговор Марко. – Сейчас он плывет по течению, как корабль без якоря. Нужен кто-то, кто смог бы стать его якорем.

– И вы хотите, чтобы это был я? – удивляется Бейли.

– Мы очень на это надеялись, – кивает Селия. – Если, конечно, ты согласишься принять на себя такую ответственность. Мы будем поддерживать тебя во всем, Поппет и Виджет тоже помогут, но, по большому счету, тебе придется принять весь груз на свои плечи.

– Но я же… Во мне нет ничего особенного, – сомневается Бейли. – Я не такой, как они. Я обычный человек.