Кто рано встаёт, тот рано умрёт Россик Вадим

Глава 9

Пятница, как и положено нормальному несчастливому дню, начинается не с традиционного дремотного пробуждения, а с сумасшедшего стука в мою горизонтальную дверь. Я открываю глаза. За окнами хмурится мартовское утро, но дождя нет. Скидываю одеяло, рывком поднимаю себя с нагретой постели и ёжусь в стылом воздухе. Вот, гадство! Вчера вечером опять забыл включить на ночь обогреватель.

Дав слово позже отругать себя за неорганизованность, поспешно натягиваю одежду. Когда торопишься, вещи из вредности вступают против тебя в заговор. Так и сейчас: никак не могу найти носки, которые прячутся от меня в штанинах, рубашка коварно норовит вывернуться наизнанку, молнию джинсов заедает. Пока я борюсь с одеждой, паническое колотилово не прекращается. Дверь дрожит, но мощная стальная щеколда не даёт ей распахнуться. Криво застёгивая второпях рубашку, кричу:

– Кто там?! Что случилось?

За дверью наступает тишина. Слышу срывающийся голос Лили:

– Вадим, вставайте скорее! У нас несчастье.

Открываю дверь, снизу на меня смотрит Лиля. Бледное лицо искажено, в глазах стоят слёзы. Она одета в домашний халат. Волосы не убраны. Руки заметно трясутся. Иллюстрация из учебника психиатрии: «женщина на грани нервного срыва».

– Лиля, успокойтесь, – говорю я негромко. – Что произошло?

Смотрю на часы. Пять минут седьмого. Тем временем Лиля немного приходит в себя, поднимается ко мне в комнату и уже более уравновешено произносит:

– Харди нашёлся. Вернее его нашли.

– Что вы хотите этим сказать?

– Толстый албанец, художник, хотел набрать себе извести на стройке в восточном крыле. Ну там, где идёт ремонт, вы же знаете, Вадим.

– Да?

– Он снял крышку с чана с известью, а в чане Харди!

Лиля снова на грани. Я наливаю воду в свою кофейную чашку и подаю ей. К утру вода в термосе совсем остыла. Лиля судорожно глотает её.

– И что случилось дальше? – задаю я вопрос всё таким же спокойным тоном.

– Албанец разбудил доктора Бахмана, они вдвоём сходили на стройку, посмотрели, а потом примчались к нам. Эрих тут же выпроводил всех подсобных рабочих, которые уже начали ежедневную уборку, закрыл ворота, позвонил в полицию, а мне велел всех жильцов собрать в столовой.

Лиля умолкает и выжидательно смотрит на меня. Я успокаивающе улыбаюсь ей.

– Что ж, всё ясно. Я сейчас приду.

– Вадим, вы понимаете, что в нашем Замке произошло убийство? Это же ужасно!

Молчу. А что тут скажешь? Предчувствие беды меня не обмануло. Потрясённая женщина уходит. Я на минутку сажусь к столу, чтобы собрать вместе разбежавшиеся мысли. Любопытно, почему убийца любезно не оставил труп на видном месте, а утопил Харди в чане с известью? Машинально постукиваю пальцами по столешнице. На моём тайном языке это означает:»?!».

Когда я добираюсь до столовой, под её низкими сводами собрались уже практически все. Этим утром никаких «халло!», «хай!», «сервус!», «грюсс готт!», «привет!» Густой табачный дым заполняет помещение. Это Урсула в зелёной майке курит в углу вместе с Селиной и Понтип. Женщины собрались в кучку и испуганно шепчутся. Баклажан в своём экзотическом балахоне тоже топчется рядом с ними. Бахман в одиночестве сидит у камина и во всю пыхает трубкой. В это серое утро руководитель студии кажется мне ещё более измождённым, чем раньше. Если дело пойдёт так и дальше, то он скоро высохнет до состояния мумии.

Оглядываю остальных. Никс нервно облизывает опухшую губу возле Мари, которая замерла на стуле, уставившись на камин. Плешивый Кельвин устроился подальше от остальных. Его лицо брюзги застыло. Зато смуглая физиономия Почемутто непрерывно меняется. Итальянца переполняют эмоции. Забыв от волнения немецкий язык, он непрерывно говорит на родном певучем наречии, бурно жестикулируя. Полусонный Эдик сочувственно кивает, не понимая ни слова. Хитрые глазки Кокоса перебегают с одного лица на другое. Толстый албанец тоже держит в руке зажжённую сигарету, хотя раньше я не замечал, чтобы он курил. Один Круглый Ын невозмутим.

– А где Эрих? – спрашиваю я Лилю, бегающую с посудой из кухни в столовую и обратно.

– Эрих ждёт полицию у ворот, а Алинка ещё спит. Разбужу её через полчаса и сразу уведу в садик.

Несмотря на окружающие нас толстенные стены старинной кладки, в столовую доносятся полицейские сирены, приближающиеся к Замку. Все напряжённо прислушиваются. Через минуту тревожные сирены умолкают, значит стражи порядка прибыли на место преступления.

Мы ждём ещё минут пятнадцать. Видимо, за это время полицейские вместе с управляющим побывали в восточном крыле и убедились, что вызов не ложный. И вот, наконец, в столовой появляется Закон. Первым, нагнув голову, в низкую дверь входит настоящий великан в штатском костюме со злым багровым лицом, бородавкой на носу и колючими глазками. Наверное, при виде такого верзилы крысы разбегаются с испуганным писком по норам, а пауки побыстрее закутываются в свои паутины. В одной руке гигант держит портфель, другой сжимает ключи от автомобиля. За великаном следует Эрих, за управляющим – несколько мужчин и женщин в плохо сидящей жёлто-зелёной униформе.

– Меня зовут инспектор криминальной полиции Дирк Сквортцоф, – басит верзила, угрожающе сверля нас глазками. – Теперь ваша очередь, дамы и господа.

В отличие от рыхлых добродушных полицаев из немецких сериалов инспектор Сквортцоф прям и прочен, словно рельс, да ещё свиреп, как невыспавшийся крокодил.

Эрих представляет инспектору присутствующих. Услышав, что в Замке собралась вся художественная элита Нашего Городка, Сквортцоф оживляется:

– О, художники?! По-моему, это самые главные бездельники. Вся эта братия: художники, артисты, музыканты – просто тунеядцы. Как и цыгане.

– А писатели? – робко подаю я голос.

Громадный инспектор пренебрежительно смотрит на меня, как искушённый грибник на мелкую червивую свинушку, и безапелляционно изрекает:

– И писатели тоже!

Пообщавшись со Сквортцофым, я теперь знаю, каким быть нельзя. С таким характером только казни смотреть. Честно признаюсь, что с полицией Нашего Городка дел я имел мало. Одно время был знаком с неприятным комиссаром Крюклем (но тот уже на пенсии) и продолжаю водить знакомство с действующим комиссаром Улем. Должен ответственно заявить, что хороших детей приносят аисты, но Хеннинга Крюкля, похоже, приволокли злые пингвины. А вот комиссар Уль вполне себе ничего. Интерпол! Это, пожалуй, все мои связи с местными правоохранительными органами.

К месту вспоминаю Маринин рассказ о том, как её престарелая мама однажды села не на тот автобус. Проехав несколько остановок, старушка поняла, что заблудилась. Она вышла на незнакомой улице, села на лавочку и заплакала. Какая-то женщина попыталась узнать у неё, что случилось, но Маринина мама не смогла ничего объяснить. По-немецки старушка почти не говорила. Тогда женщина позвонила в полицию. Наряд примчался очень быстро, тут же по удостоверению личности определил место жительства потерявшейся мамы и на полицейской машине с мигающими маячками, включенной сиреной и комфортом доставил её домой.

Смотрю на свекольную физиономию инспектора Сквортцофа. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что такой тип не доставил бы старушку домой. В этот момент управляющий знакомит верзилу с Мари. Инспектор кивает красавице и выдавливает улыбку. Увидев эту улыбку, решаю, что я никогда не буду так противно улыбаться.

Постепенно доходит очередь и до меня. Узнав о том, что я из России, Сквортцоф с подозрением смотрит мне в лицо.

– У вас тоже вроде русская фамилия, герр инспектор, – бодро говорю я. – Ваши предки из России?

Наверное, зря говорю. Дирк Сквортцоф выпячивает и так бочкообразную грудь ещё сильнее, надувает щёки и багровеет ещё гуще.

– Мои предки – настоящие баварцы! Я не имею никакого отношения к России, герр писатель.

Видимо по привычке инспектор подбрасывает ключи от машины в воздух, но поймать не успевает. Упс! Ключи со звоном падают на каменный пол. Я отворачиваюсь от верзилы. Ну и ладно. Не вопрос. Считай себя настоящим баварцем, раз так нравится. Только зачем подбрасывать ключи, если ты такой большой и неуклюжий? Как будто мыло ловит! Лучше бы вышиб пару дверей.

Эрих заканчивает называть полицейским имена присутствующих. Последним он представляет невозмутимого Круглого Ына. Повинуясь жесту управляющего, все рассаживаются за длинным столом. Слово берёт Сквортцоф.

– Вы все, наверное, уже знаете, что сегодня утром в восточном корпусе Замка обнаружено тело вашего коллеги Бернхарда Курца. Кто-нибудь может сообщить мне что-либо по этому поводу?

Сквортцоф дырявит злыми глазками растерянно переглядывающихся живописцев. Однако все молчат, пожимая плечами.

– Понятно, – басит великан. – Тогда у меня есть просьба. Сейчас необходимо опознать труп. Кто из вас может это сделать?

Опять молчание и растерянные лица. Не дождавшись добровольца, инспектор спрашивает:

– Герр управляющий?

Эрих открывает, было, рот, но тут решительно вмешивается Лиля.

– Это исключено! У моего мужа слабое сердце. Пусть это будет кто-нибудь другой.

Лилю перебивает Селина:

– Я тоже не могу! У меня дистония. Кроме того, уже заранее руки-ноги трясутся!

Баклажан судорожно стискивает свой гри-гри (Интересно, что у неё в этом мешочке?) и только кивает, соглашаясь с Селиной. Говорить она не в состоянии. Урсула лучше владеет собой, но отрицательно качает головой. Мари сидит возле камина – изящное лицо побледнело, взгляд застыл. Красавицу можно и не спрашивать. Сразу видно, что на неё рассчитывать не стоит. Крошечную Понтип Сквортцоф игнорирует, а может быть, просто не замечает, поэтому начинает терроризировать мужчин.

– Доктор Бахман?

Бахман вынимает изо рта трубку. У него заметно дрожат руки.

– Увольте. Я уже видел Харди. Теперь эта картина будет преследовать меня всю жизнь.

Короче говоря, мужчины один за другим тоже отказываются идти в страшное место. Даже Никс. Тогда инспектор поворачивается ко мне.

– Ну, что же. Остался только герр писатель. Надеюсь, вы-то, герр Росс, не откажете полиции в помощи?

Все в напряженном ожидании смотрят на меня. Лиля с отчаянием в голосе произносит:

– Соглашайтесь, Вадим! Иначе придётся идти Эриху, а ему категорически нельзя волноваться. Ну, пожалуйста, соглашайтесь.

Когда на меня женщина смотрит такими умоляющими глазами, я почему-то всегда теряю здравый смысл. Вот и теперь вместо того, чтобы отказаться от ужасной процедуры, покорно говорю Сквортцофу:

– Хорошо, пойдёмте, герр инспектор.

Пообещав позже отругать себя за бесхарактерность, следую за непомерно широкой спиной гиганта в восточное крыло. За нами шагает пара полицейских: мужчина с головой черепахи и женщина с головой мужчины. Спускаемся по винтовой лестнице на первый этаж и оказываемся в большом, залитом светом зале. В высокие стрельчатые окна ярко светит солнце. Оказывается, уже наступил день, а я и не заметил. Несмотря на солнечный свет в зале холодно, пахнет сырой извёсткой. Среди нагромождения стремянок, банок с краской, бумажных мешков со строительными смесями и тому подобных необходимых для ремонта предметов, топчутся люди в жёлто-зелёной форме. Грязный пол завален пластиковыми вёдрами, мастерками, рассыпанными гвоздями, досками. В центре возвышается огромный чан, накрытый крышкой. От входа до чана постелена узкая полиэтиленовая дорожка.

– Коллеги, откройте чан, – командует Сквортцоф.

Несколько человек, натянув резиновые перчатки, осторожно поднимают тяжёлую крышку и кладут её на пол.

– Подойдите ближе, герр писатель, – приглашает меня инспектор. – Осторожно! Не сходите с дорожки. Вы узнаёте этого человека?

Я делаю несколько шагов к роковому чану, в котором Харди прошёл свой путь в никуда. Из Яви в Навь. Смотрю. Запоздалое сожаление о своём безволии охватывает меня. Явственно чувствую, как холодеет спина, седеют волосы, и начинает дёргаться веко. Водевиль превратился в триллер. Бахман был прав. Зрелище, конечно, на любителя. Теперь это искажённое лицо без глаз, похожее на жуткую маску, плавающую в покрасневшей от крови извести, будет преследовать и меня.

– Это Харди, – говорю я, поспешно отводя взгляд от чана.

– Вы уверены, герр Росс? – спрашивает Сквортцоф. – Смотрите внимательно. Сейчас его узнать не легко.

Мне приходится снова посмотреть на мертвеца.

– Уверен. Волосы покрашены в два цвета – оранжевый и фиолетовый, пирсинг в углу рта, катушки в ушах. Да и вообще… Это Харди.

Я отхожу от чана.

– Что с его глазами?

– Известь выжгла, – лаконично басит Сквортцоф.

– Уже известно, отчего он умер?

– Пока нет. Эксперты с минуту на минуту прибудут и начнут свою работу. Подпишите протокол опознания и возвращайтесь в столовую.

Под унылый звук колокола в одиночестве плетусь обратно. Медленно преодолеваю винтовую лестницу и вот я опять в столовой. Несмотря на то, что никому пища не лезет в горло, Лиля всё же организовала завтрак. Когда я вхожу, художники, все как один, перестают заниматься своими делами и смотрят на меня.

– Ну, что там, Вадим? Это Харди? – задает вопрос Эрих. Я молча киваю.

– Разумеется, в чане труп Харди, – недовольно произносит Бахман. – Я же не мог ошибиться.

– Я тебе верю, Никлас, – оправдывается управляющий, – но просто до последнего надеялся, что это не он.

– Такой молодой, – вступает в разговор Селина. – Бедняжка. Как он погиб?

– Полиция пока не знает, – отвечаю я польке. – Приедут эксперты – разберутся.

Сажаю себя за стол. Есть мне совершенно не хочется. Передо мной всё ещё стоит жуткая маска с кляксами извести в глазницах.

– Послушайте, доктор Бахман, – вдруг обращается к руководителю студии Эдик. – Мне необходимо покинуть Замок.

Маэстро вопросительно смотрит на Эдика, не выпуская трубки изо рта. Эдик смущённо объясняет:

– По решению суда, мы с женой обязаны по пятницам посещать курсы для неблагополучных родителей.

– Что это ещё за курсы? – не могу я удержаться, чтобы не спросить. Это, конечно, не моё дело, но почему бы и мне не сунуть нос в чужие дела, как всякому нормальному человеку?

Эдик принимается рассказывать, спеша, путаясь и сам себя перебивая:

– Это всё из-за учительницы нашего сына. Его Стивен зовут. Он в пятом классе. На уроке учительница задала вопрос: «Дети! Кем вы хотите быть, когда вырастите?» Ну, все, конечно, заорали: «Я – врачом! Я – пилотом! Я – водителем автобуса!», а наш Стивка возьми и брякни: «А я хочу быть серийным убийцей!» Да ещё прибавил, что учительница станет его первой жертвой. Эта истеричка вызвала полицию. Полицаи ещё нашли у Стивки в мобильнике фотографии голых баб, и дело закрутилось. Полиция вместе со школой подали на меня с Танюшкой в суд. Типа мы – нерадивые родители. Суд приговорил нас к восемнадцати часам занятий на специальных курсах. Теперь учимся, как бороться с собственным ребёнком. Очередная лекция начинается через полчаса.

– Я советую вам получить разрешение у инспектора, – сухо говорит Бахман. – Сейчас здесь всем распоряжается Сквортцоф.

Верзила лёгок на помине. Он просовывает голову в дверь и молча манит Кокоса пальцем, похожим на варёную сардельку. Толстенький албанец вскакивает с места и, как бильярдный шарик, катится к инспектору. Затем великан и его жертва скрываются в сумраке коридора.

– Кокоса, наверное, забрали на допрос, – замечает Эдик.

– Это естественно. Он же первым обнаружил тело Харди, его первым и допрашивают, – говорит Урсула, закуривая, один бог знает, какую по счёту сигарету. К Урсуле тут же присоединяется Селина. Лиля уходит к себе, присмотреть за Алинкой. Творческие личности тихо сидят, погруженные в свои мысли. Все чего-то ждут.

Наконец, в столовую возвращается Кокос. За ним входит инспектор Сквортцоф. Он обводит нас подозрительным взглядом и произносит:

– Вы можете разойтись по своим комнатам, но прошу никого не покидать Замок без моего ведома. Каждый из вас будет сегодня вызван для дачи показаний.

Эдик, как первоклассник, поднимает руку. Сквортцоф вскидывает брови, и Эдик сообщает инспектору о курсах для недобросовестных родителей.

– О’кей, – милостиво кивает гигант. – Если вам нечего сообщить полиции о смерти Бернхарда Курца, то можете идти. Надеюсь, что к обеду вы вернётесь.

– Конечно, герр инспектор! Это же совсем рядом с Замком.

Обрадованный Эдик убегает.

– А как быть с нашей выставкой? – спрашивает Бахман. Маэстро оставила его обычная невозмутимость. Он нервно стискивает зубами мундштук своей неугасимой трубки.

– Какая ещё, к чертям, выставка?! – раздражённо рявкает Сквортцоф. – Что за нелепый вопрос? Видимо вы пока не осознали, что здесь произошло убийство? Зверски убит один из ваших коллег, доктор Бахман, а вы думаете о какой-то выставке!

Выйдя из ступора, Мари берёт отца за руку и успокаивающе гладит её. Меня удивляет такое открытое проявление дочерних чувств. Для Мари это довольно необычно. Бахман не находит слов, чтобы возразить инспектору и прячется в густом облаке табачного дыма.

Наш запоздалый завтрак заканчивается тем, что Эрих уходит с инспектором, а остальные разбредаются кто куда. Бессовестно пользуясь тем, что Лили нет, я забираю из столовой электрический чайник и уношу его к себе в комнату. Мне не очень стыдно за свое мародёрство – всё равно в кухне есть ещё один. В конце концов, кофе для меня не прихоть, а необходимый элемент бытия.

Карабкаюсь к себе в башню, завариваю кофе, сажусь за стол, включаю ноутбук, открываю список вопросов, который я вчера составил. Перечитываю список. И что? Какая связь может быть между ночной тенью и трупом, лежащим в чане с известкой? Из-за чего Харди – этот дуралей, мог быть убит? Что такого важного он мог знать? Может, в Замке спрятана знаменитая Янтарная комната? Или склад нацистского чудо-оружия оставшийся со времен войны? А может быть, здесь действует сеть торговцев детьми на органы? Легко постукиваю пальцами по столу. На моём тайном языке это означает: «Ну что за чушь лезет тебе в голову!»

Кстати, вопросник можно дополнить. Если Харди был убит вчера, тогда кто угнал его родстер со стоянки? А если это сделал сам Харди, то, как он вернулся в Замок? На спрятанном в кустах велосипеде? Наверное, всё произошло в ночь со среды на четверг или рано утром в четверг. Возможно как раз тогда, когда Бахман бегал по Замку, размахивая дурацкой алебардой, с лезвия которой капала известь.

Отпиваю глоток кофе. Кофеин стимулирует воображение. Так кто же у нас тут душегуб? Бахман? Бахман явно не любил Харди. Но неприязнь к человеку – это ещё не повод засовывать кого-то в известь. Иначе каждый мизантроп является потенциальным серийным убийцей. Правда, есть очкастый Никс, который постоянно нарывался на ссору с более счастливым соперником. Ревность – штука опасная. Может довести и до чана в восточном крыле. А плешивый Кельвин? Он признался, что одолжил Харди деньги. Большой долг – это достаточное основание для убийства или нет? Налоговые консультанты тоже люди. Могут и пришить вгорячах. Однако логичнее было бы не резать курицу, несущую тебе золотые яйца. Рубаха-парень Эдик? Штукатуру-маляру тема извести профессионально близка. На стройке он как дома. Правда ли, что Эдик ушёл на курсы? Может быть, просто сбежал? Да и Кокос с хитрыми маслеными глазками мне не очень внушает доверие. Зачем он в такую рань полез в чан? Извести себе набрать? Тырит всё, что не приколочено? Впрочем, найдутся и другие кандидаты на роль убийцы: Эрих, обслуживающий персонал, остальные участники выставки. А вдруг Харди убил кто-то абсолютно посторонний? Полоумная Мария? Ну вот, опять чушь в голову лезет!

Резкий стук в дверь заставляет меня подпрыгнуть на стуле. Нервы у меня уже совсем не те, что были всего четыре часа назад. Однако пугаюсь я напрасно – это женщина-полицай с головой мужчины пришла звать меня к Сквортцофу. Значит, дошла и до меня очередь.

Глава 10

С неудовольствием понимаю, что сотрудница полиции держит путь в опостылевшую столовую. Заходим. В столовой никакого разнообразия: всё так же мрачно и холодно. Низкие своды давят меня, словно злобный домовой на груди. За длинным столом, как пятая замковая башня, возвышается Сквортцоф. Напротив инспектора сидят Эрих и Бахман. Все трое курят. В сторонке полицай с черепашьей головой перебирает лежащие перед ним бумаги.

– Садитесь сюда, герр писатель, – показывает Сквортцоф на своих визави. Я устраиваю себя на стуле между управляющим и руководителем студии. Теперь я нахожусь прямо перед багровой физиономией инспектора, и могу любоваться его бородавкой сколько угодно.

– Повторяю свой вопрос, – официально басит Сквортцоф. – Что вы можете сообщить по поводу смерти Бернхарда Курца?

Я пожимаю плечами.

– Да, собственно, ничего. С покойным я знаком не был. Даже не обменялся с ним ни единым словом. Кто его мог лишить жизни, не знаю.

Замечаю, что полицай в сторонке прилежно записывает мои слова. Я надеюсь на этом разговор закончить, но от инспектора так просто не отделаться. Он недоверчиво смотрит мне в лицо. Я отвечаю ему взглядом, чистым, как роса на траве. Или опять чересчур чистым?

– Когда вы в последний раз видели Курца?

Я не хочу рассказывать Сквортцофу о моей эротической прогулке, закончившейся наблюдением за дракой Никса с Харди. Неудобно перед Бахманом, да и я сам выглядел не очень красиво, подглядывая за сексом молодых людей. Подумают ещё, что слежу тут за всеми, вынюхиваю, поэтому:

– Последний раз, насколько я помню, мы сталкивались на ужине в среду.

– И после этого вы Курца больше не видели?

– Вроде бы нет.

– Вроде бы или нет?

– Нет.

Сквортцоф морщит лоб. Видимо соображает, о чем бы ещё спросить.

– Уже известно, когда и как был убит Харди? – задаю я вопрос инспектору.

– Заколот точным ударом в левую подмышку, прямо в сердце, – к моему удивлению не скрывает данные Сквортцоф. – Убийца использовал длинный клинок с острым концом. Вероятно нож типа кинжала или кортика. Эксперт предполагает, что смерть наступила больше суток назад, но не более двух. Вскрытие и исследование тканей позволит сказать точнее. Я лично думаю, что Курца убили на рассвете в четверг. В среду после полуночи его видел сосед – толстый албанец. Курц заходил в свою комнату и был вполне жив.

Значит, Харди убили не алебардой. Тогда при чём здесь она?

Сквортцоф умолкает и опять морщит лоб. Я снова прихожу ему на помощь. Есть вещи, которые меня самого интересуют. Например, список вопросов в моём ноутбуке.

– Ещё, герр инспектор, я хотел бы узнать, почему вчера утром доктор Бахман посетил санузел на третьем этаже с алебардой в руках. Какая опасность заставила уважаемого доктора ходить в туалет вооружённым?

Бахман судорожно сжимает зубами мундштук трубки. На его узком лице вздуваются желваки. Сквортцоф внимательно смотрит на маэстро.

– Это правда, доктор?

Бахман неохотно цедит:

– Действительно, вчера рано утром я решил спуститься к Мари, чтобы поговорить с ней. На лестнице лежала алебарда. Когда я поднял её, то увидел, что она испачкана известкой, поэтому мне пришлось подняться опять на третий этаж в наш санузел. Там я вымыл алебарду под краном. Не хотел, чтобы Эрих подумал, что это безобразничают мои художники.

Слушая Бахмана, управляющий укоризненно качает своей большой головой.

– И куда вы её потом дели?

– Опять спустившись на второй этаж, я приставил алебарду к статуе в рыцарских латах, которая стоит в нише. Затем зашёл к дочери.

– Вы угадали, Никлас. Эта статуя всегда была с алебардой, – замечает Эрих.

– А почему вы мне сразу не сказали об этой чертовой алебарде?! – ревёт вдруг Сквортцоф, приподнимаясь. – Возможно, вы уничтожили важную улику!

Бахман с испугом глядит на рассвирепевшего великана.

– Я просто забыл… Не придал значения… Смерть лучшего моего ученика… Поймите, я сейчас не в том состоянии…

Бахман замолкает. У него дрожат руки. Плюхнувшись обратно, Сквортцоф сердито задает новый вопрос:

– А о чём вы хотели поговорить с дочерью?

На худом лице маэстро появляется знакомое мне выражение высокомерия.

– Это наше семейное дело, не имеющее никакого отношения к убийству, герр инспектор!

Лично я не верю Бахману. Любой, кто видел его тогда, не поверил бы сейчас маэстро. Слишком уж он был взволнован и расхристан.

– Что ещё вы заметили, герр писатель? – спрашивает меня Сквортцоф. Сообщаю ему про велосипед в кустах. Инспектор немедленно поднимается с места. «Можете показать?»

Вчетвером идём на выход из Замка. Полицай с бумагами остаётся в столовой. Спускаемся вниз, проходим по коридору до офиса управляющего. В офисе расположилась парочка коллег Сквортцофа. У каждого на коленях лежит включённый ноутбук. Коллеги пьют кофе из картонных стаканчиков и азартно рубятся в какую-то компьютерную игру. Увидев грозного шефа, полицаи напускают на себя деловой вид, однако разноцветные танчики на мониторах выдают их с головой. Сквортцоф хмурит брови, но ничего не говорит. Нам некогда. Открываем дверь и покидаем офис. Объявление у входа информирует, что Замок временно закрыт для посещения. «Надеемся на ваше понимание!» Выходим из ворот, поворачиваем за угол, пересекаем террасу. Ещё один поворот, потом последний угол и мы почти на месте. Гуськом пробираемся по заросшей тропинке.

– Кажется, велосипед стоял там, – неуверенно говорю я, раздвигая густые кусты. Сейчас у стены пусто.

Сквортцоф с трудом залезает в глубь зарослей. Потом присев на корточки, он старательно разглядывает влажную землю, ковыряет пальцем, подносит к глазам какие-то травинки. Остальные стоят на тропинке и терпеливо ждут инспектора. Погода вроде наладилась: солнышко пригревает, флора цветёт, лёгкий ветерок ласково шевелит волосы. Лишь замковый колокол уныло звякает не в тему. Напоминает, что скоро завтрак Геракла. Сейчас бы полчасика задумчиво посидеть на террасе. Наконец, Сквортцоф поднимается с корточек.