Русская фантастика 2015 Князев Милослав

– Похоже на листок пальмы, – говорит наконец. – Только я таких у нас не видел. Хотя… наверное же, за столько лет они и вымереть могли, да?

– Ты удивишься, но полвека назад здесь не было и тех, к которым ты привык с детства. Представь себе: ещё мой прадед считал бананы, например, экзотическими фруктами. И мандарины, апельсины, кокосы…

– Да ладно! Ещё скажите: он их в глаза не видел.

– Почему же – видел. Только на праздники: под Новый год в основном. Эти муравьи, – киваю на рамку, – тоже ведь жили намного южнее, знаешь ли. В Таиланде, куда в своё время многие из нас любили летать на отдых.

– Так это из-за них всё началось? Хотите сказать, демоны на самом деле – обычные люди, которых захватил этот гриб?

– Не этот, но его родственник. Никто не знает, откуда он взялся: некоторые учёные подозревали, что ему тоже не одна тысяча лет. Только раньше он паразитировал на крупных обезьянах, в дебрях тропических лесов.

Мальчик возвращает мне рамку с янтарём.

– По-моему, ерунда это всё. Какая-то мошка, которой миллионы лет, у неё на голове блямба. Обезьяны? Вы правда верите, что они заражались себе спокойно и никто их не видел, ни разу?

Я откидываюсь на спинку стула и разглядываю мальчика с интересом.

– Хорошо. А какую версию предложишь ты? Только уговор: никакой мистики, ничего сверхъестественного.

– Да ладно, – пожимает он плечами. – Я вот лично считаю, что это из-за Гнева Божьего. Но вы же в Бога не верите, а может, вы с ним… в ссоре. Отец игумен меня предупреждал, не думайте. Только знайте: меня вы не обманете. Хотите превратить в демона, чтобы найти способ изгонять их из других людей, – ну и ладно. То есть не «ладно», конечно, просто если это спасёт остальных и по-другому никак – я готов, пожалуйста. Когда начнёте? Лучше бы, наверно, пораньше, а то скоро они сюда явятся. В смысле – демоны… хотя и Алёна тоже. Ну и, в общем, лучше бы так, без прощания. Не люблю девчачьих слёз и всякой такой ерунды.

Я усмехаюсь, хотя вряд ли – весело.

– Ты же сам говорил, что за мной нужно приглядывать. А теперь решил так просто отделаться? Или, может, струсил? Испугался, – обвожу рукой крипту со стеллажами, – моих приятелей?

Моргает. Закусывает губу, потом ловит себя на этом и хмурится.

– Это хитрость, да? Какой-то трюк из тех ваших, о которых все рассказывают?

– Трюки будут обязательно, иначе никак. Попробуй-ка без трюков забраться по стремянке к самым верхним полкам. У меня с некоторых пор это плохо получается. Ты, кстати, жуков не боишься? Мух, ос, мокриц?

– А чего их бояться? – спрашивает с вызовом. – Или всё-таки думаете, от них можно заразиться?

Вынимаю из верхнего ящика две маски, протягиваю одну мальчику.

– Разумеется, можно. Но югготом ты не станешь, я ведь говорил: на людях и на муравьях паразитируют разные виды. А насекомые, знаешь ли, иногда разносят всякую заразу.

– Зачем тогда вы держите их здесь, да ещё сразу так много? Пусть бы – только тех, от кого польза.

– А ты можешь наверняка сказать, кто окажется полезным? Я, например, нет.

Киваю на стеллаж с переделанными под садки аквариумами:

– В «заряды» я сажаю обычно жуков или ос – тех, кто способен быстро нейтрализовать югготов. Гриб, конечно, перехватывает управление телом, но чтобы само тело двигалось, нужны нервы, мышцы, сухожилия… всё то, что очень легко и быстро можно разрушить. До катастрофы у меня в лаборатории было достаточно разных видов, в том числе экзотических, так что есть с чем экспериментировать. Но это, – добавляю, – конечно, не всё. Например, я вывел несколько особых видов мух. Они откладывают яйца в трупы, даже если те ещё движутся. Понимаешь, зачем я это сделал?

– Если выпустить таких мух, они будут заражать демонов! Ещё до того, как те доберутся до городов!

Замечает мой взгляд.

– Что? Ну а вы же почему-то называете их югготами – чем «демоны» хуже?!

Чёртов мальчишка.

– Когда я говорю «юггот», я не имею в виду, что они на самом деле прилетели с выдуманной планеты, о которой писал один старый фантаст. Это… это метафора. Образ.

– Ну так я тоже буду называть их демонами… э-э-э… образинно.

– Образно.

– Да! Вот! А это зачем?

– Это халат и перчатки. И вон там, в углу, корма для разных видов. Будешь помогать мне. Начнёшь с верхних полок.

Я до них уже несколько дней не добирался из-за проклятого колена. И подозреваю, вряд ли когда-нибудь доберусь. Надо будет постепенно их опустошать, всё равно – Посев, понадобится много «зарядов».

Я даю указания и, немного понаблюдав, оставляю мальчика одного.

Поднимаюсь по лестнице, размышляя – в который раз – о том, что было бы, обернись всё по-другому. Если бы, например, после эпидемии город оказался навсегда обесточен. Или наоборот – если бы заразу удалось остановить раньше.

Бесполезное, в общем-то, занятие, вроде расковыривания подзажившей раны. Достаточно съездить в ближайшие городки, в Дубровку, в Зеленополь, в Новоапельсиновку, – и сразу увидишь ответ на «что было бы, если». По крайней мере, в худшем из вариантов.

В приёмном зале присаживаюсь на трон – буквально на пару секунд, перевести дыхание. Просыпаюсь от скрежета двери и стука каблуков по паркету. Понимаю, что после визита моих дорогих гостей забыл выпустить Гарма с Фафниром.

А впрочем, и хорошо, что забыл.

– Здрасьте.

Это Алёна, принесла, стало быть, вещи мальчика. Небольшой, полупустой рюкзачок, который она с лёгкостью держит в одной руке.

– Тебя не учили стучаться перед тем, как входить?

Раздражённо поднимаюсь, догадываясь, что выгляжу не слишком внушительно. Неудачно вскидываю руку, трость выскальзывает, с грохотом перекатывается по каменным плитам. Думаю о том, что давно ведь следовало здесь подмести, хотя бы ради приличия.

Девочка замирает. Видимо, испугалась моего гнева, гнева Повелителя мух.

Это хорошо.

Выжидаю, пока она наконец придёт в себя и подаст трость, но девочка стоит как стояла, только подрагивают веки да чуть раздулись ноздри. Смотрит мимо меня, я даже оглядываюсь, хотя уже знаю: там никого нет. Разумеется.

Иду – осторожно, стараясь не ступать на больную ногу, – к трости. Когда наклоняюсь, чтобы поднять, слышу:

– Что с вами?

Неправильный вопрос.

Правильный, впрочем, лучше бы ей и не задавать.

– У тебя, – говорю, – будет по часу, каждую среду и субботу, начиная с завтрашнего дня. Недели две-три, не больше.

– Я понимаю, – кивает она. – Спасибо. Значит, вы решили после Посева… начать? Вы уже говорили ему?

Неопределённо машу рукой.

Она снова смотрит мимо меня – но теперь взгляд её более осмысленен.

– Уже закончил? – спрашиваю, не оборачиваясь. – Так быстро?

– Я там, кажется, разбил зеркало. Извините. Случайно зацепил локтем.

– То, что над саркофагом семьи Кучманских? Давно надо было перевесить, я сам виноват. Ладно, – обрываю возможные иеремиады, – сделай пока перерыв, пообщайся с сестрой. У вас есть полчаса, а если она согласится тебе помочь – дам час.

Разумеется, девочка соглашается.

– И вот что, – добавляю, – можешь приходить по средам, субботам и, пожалуй, понедельникам. Но язык держи за зубами.

Она хочет что-то спросить, но передумывает.

За окнами с восторгом орёт ара, ему вторит индри – или кто там ещё умеет так нагло и пронзительно вопить.

* * *

Полтора часа спустя я стою на колокольне и смотрю, как девочка уходит по главной аллее. Среди пышных, пёстрых зарослей она выглядит хрупкой и беззащитной.

Как и все мы. И так же, надо полагать, наивна и самонадеянна, и не знает, чего ждать от будущего.

Мальчик поднимается неслышно, как эльф, и стоит рядом, сложив руки на груди. Я, пожалуй, впервые понимаю, что меня ожидают те ещё деньки. Что моя жизнь – отлаженная, размеренная, спокойная даже при всех Посевах и прочих неожиданностях – закончилась. Что никогда уже не будет прежней.

– Ничего не получится, – говорит мальчик. – Извините. Я не могу умереть. Мне нельзя.

И тут же спрашивает, не давая мне и слова вставить:

– А бывает так, чтобы муравьи выздоравливали? В принципе – бывает?

– Поэтому я тебе и говорил: «демоны» – неудачное слово, даже как образ. Всегда считалось, что демонов можно изгнать и человек будет себе дальше жить как жил. Но ни о муравьях, ни о людях, сумевших избавиться от югготов, я не слышал.

– Тогда чего вы хотите? Смысла же нет заражать…

– Смысл заключается в том, чтобы найти средство, которое помогло бы полностью истребить гриб. Это во-первых. – Девочку уже не видно, она скрылась, затерялась среди могил и надгробий. Но я продолжаю смотреть туда, где она шла. – Во-вторых, было бы недурно повысить иммунитет к грибу. Это сложнее, но как раз здесь определённые наработки у меня есть. Благо образцами меня в период Посева снабжают, и в изобилии.

– Образцами? А-а, понял. И что, вы сами не боитесь заразиться?

Конечно, боюсь. Но знать ему об этом необязательно.

– В-третьих, – продолжаю как ни в чём не бывало, – всё-таки не исключено, что отыщется способ спасать заражённых. Но чтобы найти его, мне нужны образцы, нужны наблюдения за инфицированными, нужно, в конце концов, время!

А его-то, добавляю мысленно, у всех нас и нет.

– И вот именно поэтому мне нужен ты. Однако это значит, что тебе в ближайшие месяцы придётся многому научиться. И очень тяжело работать.

– Месяцы? Но вы сказали ей: «Две-три недели»…

– Я соврал, – поворачиваюсь и смотрю ему в глаза. – Думаю, у неё есть неделя. Две, если я сумею договориться и если в Посев она сумеет сюда ходить. Бывали случаи, когда югготы прорывались на улицы, знаешь ли.

– Так вы тоже поняли!.. – вскидывается он, почти удивлённо. – Про Алёну.

– Главное, чтобы не сразу поняли другие. Я, – повторяю, – договорюсь: скажу, что она мне пригодится для наблюдений. На первой стадии, дней сорок два – сорок три, она будет неопасна, игумен это знает. Хотя его мнение в данном случае не так важно. Главное, чтобы удалось сохранить всё это в секрете от остальных. Они-то, как тебе известно, по-прежнему верят, что имеют дело с… как ты говорил? Гневом Божьим? И только святость, праведность, избранность спасает их от немедленного заражения. А те, кто греховен, – ну, вот они-то и уязвимы больше прочих.

– Но её же проверяли, она была в карантине! – мрачнеет: – Значит, это из-за меня вообще всё…

Я охотно киваю:

– Разумеется. И эта, и вообще все беды в мире – исключительно из-за тебя. Из-за кого же ещё-то!

Он фыркает, зло пинает сухие листья, скопившиеся у парапета. Спрашивает, не глядя на меня:

– Мы успеем? Есть хотя бы крошечный шанс, что мы найдём лекарство?

Что мне ему ответить? Что за все эти годы я – с моей-то подготовкой, с теми возможностями, что были сразу после катастрофы! – не продвинулся в этом ни на йоту? Или что гриб мутирует, и у нас сейчас шансов ещё меньше, чем прежде? Или, может, о том, что я похож на игумена Афанасия: он надеется на второе пришествие, а я – на призрачных спасителей откуда-нибудь с запада? Что на шеях у некоторых югготов я замечал бирки со свежими датами, а с одного снял нечто, напоминавшее сломанный, неработающий радиомаячок?

Что одни – да – ведут себя активней, но есть и другие, так и не сумевшие до конца подчинить тела людей? Что каждый вечер перед сном я включаю радиоприёмник и пытаюсь словить ещё раз ту волну, на которой пару месяцев назад слышал трансляцию на ломаном английском? Или про далёкий шум как будто бы вертолётных лопастей, под который я проснулся пару недель назад?

Правда заключается в том, что всё это неважно. Придёт ли завтра подкрепление или через пару лет город поглотят волны очередной миграции югготов – сейчас для нас это не имеет ровно никакого значения.

– Увидим, – говорю я. – Поборемся.

– Слушайте, а может, меня надо, наоборот, раньше заразить? Вдруг вам это поможет? Два этих ваших «образца» вместо одного – значит, в два раза больше шансов. А?

Так ведь я уже начал тебя заражать, думаю я. Только времени это займёт намного больше, чем ты думаешь. И нет никакой гарантии, что нам с тобой повезёт.

Я всегда был неважным учителем. А после конца света вообще отвык от людей. Хватит ли у меня времени, чтобы научить тебя хотя бы самому простому: приглядывать за моими питомцами, без которых городу не продержаться? Сумею ли я заставить тебя мыслить по-другому, не так, как остальные горожане? Не так, как большая часть граждан страны, в которой все мы жили до катастрофы.

Солнце не вращается вокруг Земли. Гриб заражает как грешников, так и праведников. Скрещённые пальцы и полынь не спасут от зла, потому что зло – это не Повелитель мух на троне, а обычный человек, не сумевший справиться со своей завистью, подлостью, со своим невежеством.

Вот то, о чём спрашивал игумен. Вот чего я боюсь: что это уже навсегда. Два-три поколения, которым с детства внушали презрение к точным наукам, – и в итоге мне пришлось обманывать взрослых, умных людей, чтобы те поверили и приняли мою помощь. Годами я разыгрываю из себя Повелителя мух, каким они представляют его благодаря даже не книгам – фильмам. И ни один не усомнился!

Ты боишься смерти, мальчик, но тебя ждёт кое-что пострашнее. Ты станешь учеником чародея. Изгоем, предателем. Они будут принимать твою помощь, но при этом – креститься, сплёвывать через плечо, проклинать тебя.

И если не прискачет из-за гор кавалерия – тебе придётся взять учеников раньше, чем мне, и закладывать основы будущего, которого сам ты никогда не увидишь. А когда чёртова хвороба лишит меня способности ходить – да, ты мне понадобишься для эксперимента. Чтобы присматривать за мной. Фиксировать все изменения после инфицирования, делать выводы.

– Пока обойдёмся тем, что есть, – бросаю ему. Беру прислонённую к парапету трость, замечаю, что от головы пуделя откололся внушительный фрагмент. Выкинуть её к чертям и велеть, чтобы из города принесли новую, попроще и понадёжней. Нынче же, когда явятся костромчане за первыми порциями снарядов, – скажу.

– Куда мы?

– Знакомиться с моими лучшими друзьями. И вот ещё, – добавляю, заметив, что он приуныл. – Привыкай к одной простой мысли, мальчик. Никто не справится с этой бедой лучше, чем мы. Просто потому, что больше некому.

– Слушайте, хватит уже называть меня «мальчиком»! У меня, между прочим, имя есть!

– Упрёк принимается, – протягиваю руку: – Будем знакомы: Николай Васильевич.

– Миша. Михаил Афанасьевич, – говорит он с неожиданной серьёзностью.

Едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться; вот ведь нарочно не придумаешь!

– Очень приятно. Пойдём, а то Фафнир с Гармом уже, наверное, обижаются, что я о них забыл.

И мы наконец-то отправляемся вниз, знакомиться с моими собаками.

Игорь Вереснев

Дом на Комариной Пустоши

С трёх сторон пустошь окружал лес. Сосны с рыжими, пахнущими смолой стволами, толстая подстилка из прелой хвои, корявые берёзки и заросли боярышника вдоль опушки. В лесу обитали совы, иволги, дятлы, дрозды и многие другие птицы – все, какие мальчик нашёл в старых справочниках с пожелтевшими страницами. А ещё зайцы, белки, ежи, мыши-полёвки. Последние несколько дней в лесу жила рыжая лисица. Она смешно тявкала по ночам, но соваться к дому опасалась.

От дома в лес убегала просёлочная дорога. Вернее, не дорога, а плохо наезженная колея. Несколько раз они пытались идти по ней. Безрезультатно. Колея сразу же начинала петлять между здоровенными лужами с чёрной затхлой водой, прыгала по холмам и оврагам, сталкивалась и перепутывалась с другими такими же колеями и просёлками. Запомнить повороты и перекрёстки не получалось ни у мальчика, ни у мужчины, поэтому каждый раз просёлок вёл себя иначе, и непонятно оказывалось, в какую сторону ты идёшь. Или ни в какую, а бродишь по кругу, пока не собьёшься окончательно и не вывалишься обратно к пустоши? Лес не годился, чтобы идти сквозь него. Разве что собирать грибы, ежевику и тот же боярышник. И дрова, чтобы печь топить, если холода наступят. Но пока что на пустоши было тепло, и о печи они не думали. Мальчик даже не знал, как о ней правильно думать. Справочника по печам в доме не было.

В отличие от просёлка одноколейная железная дорога, что тянулась по дальней границе пустоши, была настоящей, твёрдо закреплённой на своём месте. Раньше мальчик каждое утро взбирался по лестнице на крышу сарая и проверял, на месте ли одноколейка? Пока не убедился, что дорога уплотнилась и никуда не пропадёт.

По одноколейке можно было идти долго, далеко и даже в две стороны. В этот раз они шли на восток, навстречу солнцу. В этой стороне лес сначала вплотную подходил к насыпи с обеих сторон, и казалось, что она выкинет тот же фортель, что и просёлок. Но нет, лес отступал, не сумев пересилить железную прямолинейность и параллельность рельс, упрямую перпендикулярность пропитанных креозотом шпал.

Затем дорога шла вдоль заброшенного каменного карьера. Отвалы щебня, буйно поросшие одуванчиками и чертополохом, растрескавшаяся бетонка, покосившиеся столбы с провисшими, а кое-где и оборванными проводами…

– Па, глянь, глянь, вон там!

Мальчик первым заметил неуклюжее сооружение, притаившееся за отвалом. Серые, сложенные из шлакоблока стены, крыша из такого же серого, местами проломившегося шифера. И одноколейка впереди теперь разветвлялась, словно споткнувшись о старую, побуревшую от ржавчины стрелку. Короткий рукав её широкой дугой убегал за сооружение.

Мужчина приложил руку козырьком к глазам, всмотрелся.

– Пакгауз, – сообщил. – Железнодорожный склад.

– Пак-гауз, – мальчик покатал на языке новое для себя слово. – А почему у него ни окон, ни дверей нет?

– Двери есть. С другой стороны, мы не видим.

– А что там внутри?

– Похоже, пока ничто.

– Ты не придумал?

– Я не знаю, что там должно быть, – мужчина развёл руками.

– Жалко. Пойдём дальше?

– А ты не устал?

– Неа.

– Везёт. А я притомился. Давай, на сегодня хватит? Итак, смотри, мы до конца карьера дошли. Передохнём, и домой.

Мальчик насупился.

– А завтра пойдём снова?

– Если захочешь.

– Захочу! Ладно, пусть будет привал.

Мальчик перешагнул через рельс, уселся на насыпи. Мужчина устроился рядом, вынул из рюкзака флягу, завёрнутые в фольгу бутерброды. Протянул мальчику. Ели молча. Лишь когда от бутербродов остались одни крошки, мальчик вдруг хихикнул, спрятал руку за спину. Потом протянул кулачок мужчине, разжал. По ладони ползла божья коровка.

– Молодец, – похвалил мужчина, – правильно получилось.

– Я и комаров могу. Чтобы по взаправдашнему наша пустошь комариной была.

– Нет, комаров не надо. Комаров я не люблю.

– Я тоже… па, а куда ведёт та дорога? – Мальчик кивнул на убегающую в ничто бетонку.

Мужчина подумал немного:

– В город, наверное. Здесь все дороги ведут в город.

– А давай по ней завтра пойдём?

– Можем и по ней, если хочешь. Ну что, отдохнули? Встаём?

– Ага. – Мальчик поднялся на ноги. – Эх, сейчас бы сразу дома оказаться! А то идти назад неинтересно.

Он сказал это так просто, не по-настоящему, не думая. Если думать такое, то и впрямь на пустоши окажешься. Но тогда и карьер, и бетонка – не говоря о пакгаузе! – пропадут. Придётся всё начинать заново.

Однако мужчина неожиданно улыбнулся и кивнул:

– Сразу оказаться не получится, но не идти можем. Я знаю, что там, в пакгаузе. Побежали, посмотрим?

– Да!

Двери в пакгаузе были. Вернее, ворота. Большущие, широкие. Рельсы забегали прямо под них, и там, на рельсах, стояла дрезина. Мальчик мигом догадался, что это за штука, хоть названия и не знал.

С дрезиной пришлось повозиться, пока разобрались, как ею управлять. Вдобавок стрелка артачилась, никак не хотела передвигать рельс. Но зато когда справились, помчали почти с ветерком.

– Не передумал завтра идти по бетонке? Может, поедем по железной дороге в другую сторону, на запад?

– А что там есть?

– Станция. Маленькая, но настоящая. Перрон, вокзал.

– И город?!

– Город… город мне пока не придумать.

На пустошь они вернулись, когда солнце было ещё высоко. Мужчина остановил дрезину там, где от насыпи отходила узенькая, едва различимая в траве тропка. Петляла между крошечными овражками, бежала к дому. По ней они и пошли.

Дом встречал их приветливо распахнутыми окнами, надтреснутой мелодией со старого магнитофона. Мальчик застыл на миг. Затем сорвался с места, бросился к крыльцу:

– Ма! Мама!

Мужчина попытался перехватить его, догнать – куда там! Мальчик влетел в дом, крик его заметался по комнатам:

– Мама, мама! Ты где?!

Мужчина вздохнул, поднялся на крыльцо. Из открытой двери кухни вкусно пахло жареной картошкой. Мальчик был там. Стоял у окна, смотрел во двор. Не оборачиваясь, спросил хмуро:

– Почему она опять нас не дождалась? Приготовила всё и ушла!

– Ты же знаешь, ей приходится экономить ресурсы.

– Из-за меня?

– Из-за всего. Потерпи. Станешь немножко старше, научишься думать…

– Я и так умею!

Мужчина не ответил. Подошёл к плите, разложил по тарелкам картошку, достал вилки, нож, нарезал хлеб.

– Мой руки и садись обедать.

Мальчик постоял немного. Потом молча подошёл к рукомойнику, сложил руки лодочкой, надавил на носик. Вытер полотенцем, сел за стол, ковырнул вилкой в тарелке.

– Я умею думать, вот увидите… – буркнул под нос.

Впрочем, хмурое настроение его продержалось недолго – до второго стакана компота:

– Па, сегодня твоя очередь посуду мыть! Я на озеро побежал!

– Осторожнее там. Оно ещё не уплотнилось…

– Знаю!

Длинное узкое озеро обхватывало пустошь с четвёртой стороны. Ближний берег его порос такой непролазной осокой, что воды и не видно. С одного края озеро постепенно переходило в болото и терялось где-то в лесу, обойти его там пока не получалось. Вторым – упиралось в железнодорожную насыпь. Собственно, лишь оттуда, с насыпи, и можно было увидеть его целиком: иногда неподвижную, иногда подёрнутую рябью поверхность, старую корягу, похожую на голову водяного, что торчит из воды у противоположного берега. И сам тот берег – такая же полоса осоки, и дальше ничто.

Впрочем, это мужчина рассматривал озеро с насыпи. А мальчик разведал тропки, ведущие сквозь осоку. Где-то там было его секретное место, где можно думать, никому не мешая.

Мужчина успел убрать со стола, помыть посуду, спрятать её в шкафчик и уже взялся за совок и веник, чтобы подмести пол, когда услышал со двора не то изумлённый, не то испуганный вскрик. Шагнул к окну и замер. К дому бежал мальчик, а за ним по пятам…

Мужчине захотелось зажмуриться, ущипнуть себя, чтобы наваждение рассеялось. Но всё было реально. Сминая осоку, из озера на пустошь шёл динозавр. Мужчина не очень-то разбирался в их видах, но судя по рядам острых зубов в раззявленной пасти, по когтям на коротких передних конечностях, травоядным он не был. И тут же низкий утробный рык развеял последнюю надежду, что это мираж.

– За дом беги! Прячься! Быстрее! – заорал он мальчику.

Тот и так бежал что было духу. Но каждый шаг монстра, неторопливый пока, сводил на нет все старания. Минута – и динозавр будет возле дома. Нет, он снесёт дом!

Бежать к двери времени не оставалось, мужчина неловко выпрыгнул в окно, не удержался на ногах, упал на четвереньки. Сообразил, что чудовище не остановить, нет у них оружия. Его можно только раздумать… и прорвать брешь в самой сердцевине их мира. Ничто только и ждёт этого. Брешь мгновенно расползётся, пожирая с таким трудом уплотнённую твердь, и чтобы залатать её, понадобятся ресурсы, ресурсы и ещё раз ресурсы. Значит, раздумать нельзя, нужно трансформировать, монстр не может быть чересчур плотным для этого.

Он слишком медлил. Динозавр уже вытаптывал их огородики. Четыре великанских шага и он…

Чудовище споткнулось. Голова его продолжала двигаться, но уродливый торс, мускулистые задние ноги, длинный массивный хвост посыпались, развалились. Миг – и перед домом выросла гора тяжёлого мокрого снега. Накрыла огород с недокопанной картошкой, кусты смородины. Докатилась до выточенной из мрамора статуи женщины, что стояла на пути динозавра, завалила её. И прежде, чем похоронить статую окончательно, теряющий очертания череп снёс женщине голову. Напрочь.

Мальчик этого не увидел. Он обернулся, боязливо выглянул из-за угла, когда всё было кончено.

– Мама… там же мама стояла? – растерянно указал он на серую кучу.

– Не бойся, это снег. До завтра растает.

– Ага… а ей не холодно?

– Нет. – Мужчина подошёл к мальчику, обнял за плечи: – Зачем ты динозавра думал? Он же мог тебя затоптать.

– Я… я не знал, что он такой большой получится. В книжке они не такие.

– Такие, такие. Ты пока плохо ориентируешься в размерах. Давай лучше завтра котёнка попробуем думать?

Ночь мужчина и мальчик думали вместе. Солнце послушно опустилось за кроны дальнего, нехоженого пока леса. Не солнце, разумеется, а жёлтый светящийся диск, прикреплённый к небосводу, – но какая разница, если похоже? Потом они гасили освещение мира. Медленно, с востока на запад сгущали синеву, добавляли в неё чёрную краску. Последним штрихом мужчина сделал небо прозрачным.

– Здорово! Их так много. Когда ты успел все их придумать? – Мальчик зачарованно уставился на вспыхнувшие разом звёзды.

– Звёзды не надо думать, они и так реальны. – Мужчина тоже посмотрел вверх. Они сидели на лавочке рядом с домом. Не там, где дотаивала снежная куча, с противоположной стороны. – К счастью, ничто поглотило только нашу планету. За её пределами мир остался структурированным, таким, каким был всегда, с момента Большого Взрыва.

– Па, а откуда взялось ничто, если раньше его не было? И куда делось то, что было до него?

– Куда делось… Понимаешь, люди всегда хотели понять, как устроена Вселенная. Придумывали различные теории, ставили эксперименты, чтобы доказать свою правоту. Одна из теорий, она называлась «Теория петлевой квантовой гравитации», утверждала, что пространство-время состоит из крошечных петелек, сцепленных друг с другом. Всё, что наполняет наш мир, что мы видим, слышим, ощущаем – это узор из таких петелек. Как ты думаешь, что случится, если петельки рассоединить?

– Дырка!

– Можно и так сказать. Крошечной прорехи хватило, чтобы узор начал расползаться, пространство-время потеряло структуру. Вместо красивой картинки на полотне получился бесформенный ком.

– Ничто!

Мальчик замолчал, обдумывая услышанное. На пустоши было тихо. Только гудел движок дизель-генератора в сарайчике за домом, перекликались сверчки да изредка начинала ухать где-то далеко в лесу сова.

Наконец мальчик снова заговорил:

– Так мы должны соединить петельки заново? Все-все, сколько их есть?

– Да. По-другому никак. Если ничто останется хотя бы в одном месте, оно опять разрастётся.

– Тяжёлая работёнка.

– И не говори. – Мужчина улыбнулся, погладил его по голове. – А теперь пора спать. Чисть зубы – и в кровать. Завтра у нас с тобой ответственный день. Мы должны съездить на станцию и найти там котёнка. Правильно?

– Угу.

Мальчик слез с лавки, ушёл в дом. Мужчина остался сидеть. Он был благодарен за то, что мальчик больше ничего не спрашивал.

Страницы: «« ... 3132333435363738 »»

Читать бесплатно другие книги:

Новый роман современного грузинского прозаика Зазы Бурчуладзе продолжает выбранную автором нереалист...
В монографии представлен авторский взгляд на одно из ключевых понятий языка – понятие правильности. ...
“Не все люди склонны к прокрастинации, и не каждому прокрастинатору способна помочь стратегия упоряд...
Это прикладное руководство необходимо как начинающим сварщикам, так и мастерам-любителям. В ней собр...
По мнению Дж. Робертс, человек обладает намного большей свободой, чем может себе представить. Он фор...
Знакомы ли вам божественные звуки древней музыки? И что можно услышать, если гулять одному в тихом с...