Царица амазонок Фортье Энн
Но обе они прекрасно понимали, что об охоте Лилли теперь могла забыть. Даже до начала лихорадки, когда она еще прекрасно видела обоими глазами, Лилли всегда предпочитала покой деревни погоне за добычей. Да, Мирина научила ее охотиться, но Лилли куда больше нравились другие занятия, всегда казавшиеся Мирине ужасно скучными: Лилли с удовольствием сеяла семена, ухаживала за ростками, кормила кур… Бесконечное однообразие повседневных дел, требовавшее такого терпения, какого никогда не было у Мирины.
Их мать всегда говорила, что три ее дочери унаследовали свои умения от своих отцов.
– Тебе, – сказала как-то их мать, кивая на самую старшую из сестер, Лану, когда они сидели у огня, шелуша бобы, – достался дар рассказывать разные истории. И то, что заставляет наивную девушку совершать разные поступки… ну, нарушать правила. – Она слегка поморщилась от воспоминания о своей первой любви; она всегда наотрез отказывалась называть этого мужчину по имени, но он явно жил в большом городе у моря. – А ты, – она повернулась к Мирине, своей средней дочери, – ты радуешься любой опасности и, поверь мне на слово, останешься такой до конца своих дней.
Девочки, сидевшие вокруг, терпеливо ждали, когда мать заговорит снова. Но наконец Лилли не выдержала и вскинула руки, перепачканные землей:
– А я, мама?
– А твои ручки, – ответила их мать, целуя один за другим маленькие пальчики Лилли, – рассказывают прекрасную историю о нежном мужчине. – Она снова замолчала из-за нахлынувших на нее грустных воспоминаний. – Эти ручки созданы для защиты и заботы. Они не годятся для борьбы с дикими зверями. Так что ты, моя милая, – мать протянула руку, чтобы прижать к себе младшую из дочерей, – ты бы лучше всегда держалась поближе к очагу, куда львы побоятся подойти.
Дорожка, усыпанная яркими лепестками цветов, привела Мирину и Лилли от унижения в бане прямиком к месту посвящения во внутреннем святилище. Вид каменного пола, испещренного яркими пятнами, явно должен был взбодрить девушек, но Мирине он напомнил дорожку из рассыпанного зерна, которая ведет прямиком в какую-то ловушку.
В течение всей церемонии Мирина пребывала в состоянии оцепенения, внутренне совершенно не принимая происходящего; даже после того, как они произнесли обеты и верховная жрица взяла с алтаря страшный жертвенный нож и сделала надрезы на левой груди каждой из сестер, чтобы выпустить немного крови в золотую чашу для подношений, Мирина ничего не почувствовала. А может быть, она была слишком обеспокоена реакцией Лилли, чтобы заметить собственный порез. Сестренка, впрочем, не выказывала страха, и пока они стояли в святилище, держась за руки, Мирина все сильнее ею восхищалась.
– Радуйтесь! – воскликнула верховная жрица, надевая на запястья девушек священные браслеты богини Луны – такие же, как носила их мать. – Ваша кровь смешалась с нашей кровью, и вы теперь одни из нас. Этот браслет могут носить лишь члены священного союза сестер, и вы поклялись никогда не позволить какому-нибудь мужчине запятнать вашу чистоту. Если же кто-то нападет на вас, вы сможете использовать этот браслет в качестве оружия. Но помните: если вы предадите богиню или ваших сестер, этот шакал станет вашим личным врагом и вы почувствуете его укус. Потому что охотничьи псы богини всегда преданы ей; повинуйтесь ее божественным приказам, и они будут защищать вас всю жизнь; окажете ей неповиновение – и они загонят вас и разорвут в клочья.
Вот такой была речь, которой приветствовали в храме Мирину и Лилли. Но теперь, когда они стояли на пороге обеденного зала, держа руки так, чтобы все видели их браслеты, их встретили взгляды, которые можно было назвать какими угодно, только не сестринскими.
Наконец Мирина сделала шаг вперед:
– Может кто-нибудь сказать, кто именно швырнул в меня камень, когда я стояла там, на стене вокруг вашего сада? – (Тишина.) – Я спрашиваю потому, – продолжила Мирина, выпрямляясь под множеством тревожных взглядов, – что бросок был отличный.
По комнате пробежал шепоток. Потом кто-то воскликнул:
– Камень бросила Анимона!
И тут же шепоток превратился в настоящий гам. В воздух полетели еда и столовые приборы. Чтобы остановить бурю, Мирине пришлось резко свистнуть.
– Теперь Анимона, – заявила она, как только внимание женщин вновь обратилось на нее, – моя лучшая подруга! И я хочу познакомить ее с Лилли.
Мирина подняла руку сестры, чтобы все ее видели.
– Она лучшая сестра на свете. С ней все в порядке, если не считать того, что она не может видеть ваши лица. Но я думаю, это к лучшему.
Мирина с удовольствием заметила, как в глазах женщин отразилось изумление, почти стыд, когда ее слова промчались по залу, повторяемые на множестве языков. Несколько жриц, впрочем, продолжали сидеть с поджатыми губами, но и они скоро поддались всеобщему волнению.
Три молодые жрицы – Анимона, Питана и Клито, – похоже, горели желанием поближе познакомиться с новыми подругами.
– Как тебе удалось остаться в живых в яме со змеями? – с любопытством спросила Анимона, глядя на повязку на руке Мирины. – Расскажи нам, как ты убила то чудовище?
– Я лучше вам покажу, – ответила Мирина и с заговорщицким видом наклонилась вперед.
Ночной поход Мирины и трех ее новых подруг в подвал храма лишь подтвердил то, что дочери богини Луны действительно нуждались в серьезной тренировке. Даже эти трое, охотно последовавшие за Мириной, отшатнулись в ужасе, когда она бросила веревку в колодец и предложила жрицам последовать за ней.
– Но там же змеи! – воскликнула Анимона, всплеснув руками.
– А зачем, по-твоему, я сначала бросила вниз факелы? – Мирина кивнула в сторону теперь ярко освещенной ямы, где лежало мертвое чудовище. – Змеи боятся огня. Идем…
– Я не уверена, что сумею спуститься по этой веревке, – возразила Питана, глуповатого вида молодая женщина почти такого же роста, как Мирина, но без ее мускулатуры. – У меня руки слишком длинные для того, чтобы быть сильными. Ну, может, спуститься я и смогла бы, но вот взобраться обратно мне точно не под силу.
– Клито? – Мирина повернулась к последней из троих: красивой и крепкой девушке, чьи глаза горели жаждой приключений. Но даже Клито отказалась последовать за ней.
– Я лучше посмотрю на все отсюда, – решила она, энергично кивая.
Мирина покачала головой и начала спускаться; возвращенный ей охотничий нож она зажала в зубах. Три женщины зачарованно следили за ней, когда она сдирала кожу с огромной змеи и сворачивала ее в большой узел.
– Знаешь, – раздался сверху голос Клито, – это самая отвратительная вещь, какую я когда-либо видела. Пожалуйста, не тащи это наверх!
– Я собираюсь ее выскоблить и высушить, – ответила Мирина, – и сшить из нее одежду. Вот увидите. А теперь вытаскивайте меня. Обещаю, что и вам что-нибудь из нее сошью.
– Знаешь… – проворчала Анимона, качая головой, – что-то я уже не очень уверена, что хочу быть твоей подругой.
Но это было только начало.
Не прошло и недели, как верховная жрица приказала всем начать тренировки с оружием во дворе храма.
– За нашими упражнениями будет наблюдать Мирина, – сказала она женщинам на древнем наречии исключающим возражения тоном. – И теперь тренировки будут проходить каждый день после завтрака. Анимона будет переводить для тех, кто не понимает Мирину. Мы разделим вас на группы по шесть человек. Никаких исключений!
Само собой, новый распорядок дня не понравился никому. Женщины тут же прекращали тренироваться, как только верховная жрица отворачивалась от них. Да с какой стати им вдруг следовало заниматься этой ерундой с оружием? Почему нельзя было продолжать жить, как прежде? Старшие жрицы были особенно против подобных перемен и вскоре стали настоящими мастерицами в деле уклонения от тренировок.
Но для Мирины труднее всего оказалось справиться с группой молодых жриц, привыкших к спокойной жизни. Хотя у них и не было каких бы то ни было привилегий перед остальными, эти женщины вели себя с девушкой крайне высокомерно. Для них учиться чему-то у новенькой было просто немыслимо. Одна из них, волоокая красавица по имени Кара, постоянно пропускала тренировки, причем она даже не уходила со двора, а просто делала вид, что дремлет в гамаке, прямо на виду у всех остальных.
Но, несмотря на все эти трудности, Мирина была только рада тому, что могла каждое утро проводить на воздухе, занимаясь тем, что любила. Она быстро устала от храмовых церемоний; даже бесчисленное множество золотых и серебряных подношений, выставленных там, скоро перестало привлекать ее внимание. Более того, верховная жрица приказала Лилли хранить полное молчание до полнолуния, чтобы привлечь к себе внимание богини Луны и заслужить право вновь обрести зрение, так что Мирина чувствовала, что ей лучше пока держаться подальше от сестры, чтобы не подвергать ее искушению поболтать.
Помня о вечных придирках своего отца, которые так часто расстраивали и отбивали всякую охоту к занятиям, Мирина начала тренировки жриц с похвалы. Она восхитилась проворством их ног и попросила прежде всего выполнить несколько акробатических упражнений, с которыми, как она видела, женщины вполне могли справиться. Потом, чтобы сразу не разочаровывать их тренировкой с оружием, Мирина внимательно осмотрела луки жриц.
– Да разве можно хоть чего-то добиться вот с этим? – сказала она, качая головой. – Дерево слишком старое, слишком сухое; нам нужны новые луки… Так что пока давайте-ка просто поиграем, делая вид, что тренируемся.
И они начали перетягивать канаты и поднимать бадьи с водой. И только когда Мирина была уверена, что каждая женщина сумеет натянуть тетиву, она принялась учить их стрелять из лука.
Однако, что бы она ни делала, Кара и ее приспешницы были всем недовольны и всячески саботировали тренировки. Капризные жрицы прятали луки, ломали стрелы… а Кара лишь тихонько посмеивалась, лежа в своем гамаке.
– Да не обращай ты на нее внимания, – сказала как-то вечером Анимона, когда они с Мириной раздевались перед сном в общей спальне. – Ее вообще никто не любит. Она постоянно всем напоминает, что является дочерью военачальника, и мне думается, она считала себя здесь главной, пока не появилась ты.
Обе девушки осторожно посмотрели в сторону Кары, которая в этот момент раздавала своим приспешницам сладости возле таза для умывания.
– Да с чего вдруг она увидела во мне угрозу? – спросила Мирина, неловко стаскивая с себя непривычное ей до сих пор платье жрицы. – Я вовсе не желаю быть главной над кем бы то ни было.
– Но в тебе есть все то, чего нет в ней. Ты посмотри на себя! – Анимона взмахнула рукой, показывая на гладкую кожу Мирины. – Ты просто пышешь здоровьем и силой! Почти как мужчина…
Мирина начала было смеяться, но почти сразу же умолкла.
– Если бы я была мужчиной, они бы меня здесь не заперли. То есть на самом деле, если бы мы все были мужчинами, – Мирина обвела взглядом большую спальню, где жрицы все еще продолжали суетиться, кудахча, как куры, – мы бы не вели себя подобным образом. Разве нет?
Она посмотрела Анимоне прямо в глаза, но не увидела там ничего, кроме восхищения.
Неужели все повторялось опять, как там, дома? Мирине не хотелось так думать. Хотя и в деревне Тамаш нередко случались перебранки, все же там никто не полез бы в драку из-за сломанной расчески. Вот из-за украденных инструментов – да… или из-за неверного возлюбленного… но в подобных стычках Мирина все же видела реальный смысл, в то время как в примитивных заботах и опасениях ее подружек-жриц она никакого смысла не находила.
«Посмотрела бы я, как бы вы все отправились со мной в дикие заросли, – подумала она, бросая последний презрительный взгляд на Кару и ее приспешниц. – Вы бы и дня там не продержались. Если бы даже я научила вас всему, что сама знаю, этого было бы недостаточно. А мой отец, окажись он здесь, непременно сказал бы: „Можно сколько угодно дергать кошку за загривок, но вам все равно не превратить ее во льва“».
Довольно скоро война Кары с новенькой вылилась в унизительную перебранку прямо на глазах верховной жрицы, чей утомленный вид лишь подтвердил мысль Мирины о том, что жизнь в храме состояла исключительно из жалких ссор.
– Она пыталась уверить тех мерзких людишек снаружи, что их сын заслужил место рядом с самой богиней Луны! – воскликнула Кара, тыча пальцем в сторону Мирины. – Хотя я говорила, что их подношение недостаточно щедрое! Я следовала правилам, а она, – Кара даже содрогнулась от отвращения, – просто болтает, что ей вздумается!
– Они все ужасно расстроились, – согласно кивнула одна из подхалимок Кары, маленькая девушка по имени Эги, чей пронзительный голос никак не соответствовал ее тщедушному телу. – Нам пришлось позвать евнухов! Это был почти бунт!
Верховная жрица повернулась к Мирине, вскинув бровь.
– Честно говоря, – начала Мирина, разводя руками, – я не понимаю, почему мы не можем сказать тем бедным людям то, что им хочется услышать. Откуда нам-то знать, кто заслужил вечную жизнь, а кто нет? – Она сделала шаг в сторону верховной жрицы, надеясь на доброту ее сердца. – Они так плакали… Это же был их ребенок!
Мирина прикусила губу, страстно желая, чтобы верховная жрица оказалась похожей на ее мать, для которой родительская любовь была священна. Мирина до сих пор помнила тот день, когда несколько деревенских жителей тайком собрались за навозной кучей, чтобы обсудить судьбу одного малыша, чьи родители считались уж очень никудышными.
– Нам надо подумать как следует, – сказал один из деревенских, – не стоит ли забрать у них мальчика и передать его в другой дом, где о нем будут лучше заботиться?
Мирина тогда была ребенком и мало что поняла в этом разговоре. Но она прекрасно видела, как разъярилась ее мать, вмешавшаяся в спор:
– Да как вы вообще могли до такого додуматься? Забрать малыша у тех, кто его любит больше всего на свете? Даже если вам кажется, что сейчас он страдает, то он будет страдать в тысячу раз больше, если его вырвут из родной семьи! Идите-ка вы по домам, соседушки. – Она с отвращением махнула рукой в их сторону. – И устыдитесь своих глупых сердец!
Однако верховная жрица лишь постучала пальцами по подлокотникам трона и наконец сказала:
– Мы не должны поддаваться на их жалобы, Мирина. Представь, что все будут жить вечно в чертогах богини Луны… какой там воцарится шум! Это же будет нестерпимо!
– Но, может быть, – осторожно заговорила Мирина, не обращая внимания на испуганное лицо Анимоны, знаками просившей ее замолчать, – богиня, обладая великой силой, сумела бы как-нибудь отделить самых шумных от тех, кто ведет себя тихо… ну, например, стеной?
– Довольно, Мирина! – Верховная жрица внезапно встала. – Займись своими делами и впредь изволь соблюдать наши правила!
Какие правила? Мирина огляделась по сторонам в поисках ответа, но не нашла его. Анимона низко склонила голову, а Кара улыбалась – самодовольно, важно, понимая, что ее улыбка уколет Мирину куда сильнее, чем просто укоризненный взгляд.
Тем же вечером за ужином Анимона ткнула ложкой в сторону стены и сообщила:
– Они все здесь. Храмовые правила. Кто-то должен был тебе объяснить. Наверное, мы просто забыли. Мы уже слишком к ним привыкли.
– Где?
Мирина уставилась на стену, но не увидела ничего, кроме повторяющегося черного рисунка на кремовой штукатурке. Она не сразу поняла, о чем именно говорила Анимона. Во время ужина все разговаривали только на официальном языке храма, а Мирина, хотя и училась всему очень быстро, все еще с трудом понимала даже самые простые фразы. Не шло на пользу делу и то, что Лилли все еще хранила обет молчания; и хотя сестренка сидела на скамье рядом с Мириной, морщась от усилий не нарушить данное обещание, она ничем не могла ей помочь.
– Да на стене! – Анимона снова взмахнула ложкой. – Они тут написаны. Что мы можем делать, а чего не можем. Ты разве их не видишь?
Одна из женщин вмешалась в их разговор. Она была старше подруг, и ее седеющие волосы были аккуратно убраны под шапочку.
– Это называется письмо, – объяснила она Мирине с полным искреннего сочувствия взглядом. – Все эти маленькие рисунки – на самом деле слова.
Видя замешательство Мирины, женщина зачерпнула из солонки немного соли и высыпала ее на стол тонким слоем.
– Когда мы говорим, мы пользуемся ртом, чтобы произносить звуки. Когда мы пишем, мы пользуемся руками, чтобы создать определенный рисунок. Но мы выражаем то же самое. Смотри… – Она начертила на соли два маленьких значка. – Вот. Кай-ми. Я могу это произнести, но я могу и написать это. Понимаешь?
– Что такое «кайми»? – спросила Мирина.
Женщина рассмеялась:
– Это я. Мое имя – Кайми. Мой отец был писцом. Поэтому и я научилась писать и читать. Правда, никто не собирался специально учить меня этому. – Она усмехнулась. – Только я отлично умею подслушивать. Смотри. – Кайми стерла собственное имя и вместо него трясущимся от волнения пальцем начертила другое: «Ми-ри-на».
Мирина зачарованно уставилась на рисунок. Но едва она протянула руку, чтобы коснуться его, как по комнате пробежал шепоток, и Кайми быстро смахнула соль.
В дверях обеденного зала стоял один из евнухов.
– Ешь! – Анимона испуганно склонилась над своей тарелкой, подтолкнув Мирину локтем. – Это Дайс. Не смотри на него!
Евнух неторопливо обошел комнату, ненадолго задерживаясь у каждого из столов, явно ища какой-нибудь повод для придирки. Не найдя ничего, Дайс наконец закончил обход и покинул столовую.
– Нам не положено знать алфавит, – наконец решилась заговорить Анимона и с укором посмотрела на Кайми. – Или впустую расходовать соль. Так сказано в правилах.
Мирина перевела взгляд со стены с черными значками на стол, на котором осталось несколько крупинок соли.
– Правила говорят, что нам не разрешается читать правила?
Анимона пожала плечами:
– Ну, все и так выучили их наизусть.
– Знаешь что? – Кайми высыпала на стол еще горсть соли, разровняла ее, не обращая внимания на шепоток, поднявшийся вокруг их стола. – Вот что я думаю. – Она изобразила несколько новых значков, и на этот раз ее длинный палец двигался гораздо увереннее.
– И что тут говорится? – с нетерпением спросила Мирина.
Кайми с горделивым видом показала на каждое из слов:
– «У Дайса – есть – титьки!»
И скоро уже весь обеденный зал тихо хохотал. С суровым видом сидела только Анимона.
– Мой дед был моряком, – сказала она Мирине, переходя на древнее наречие. – Он не мог тратить время на глупые игры. – Анимона склонила голову набок, всматриваясь в правила, написанные на стене храма. – Я знаю их наизусть, потому что часто слышу. Мы все знаем их наизусть. К чему уметь их читать?
Согласно этим самым правилам, еду подавали трижды в день в одно и то же время, а остальной день был расписан для других занятий. Встречи с паломниками, получение подношений от них, выслушивание их молитв… и каждый день, ровно в полдень, приветствовать всех пришедших к храму, то есть в основном бестолковых иностранцев, процессией, распевающей молитвы под торжественный бой старого барабана из воловьей шкуры.
– Что это они делают? – шепотом спросила Лилли, забыв об обете молчания, когда они с Мириной в первый раз стали свидетельницами этого представления.
– Ну, просто поют и танцуют, – прошептала в ответ Мирина. – Думаю, в благодарность за все подношения.
Но далеко не все паломники готовы были довольствоваться этим спектаклем. Некоторые начинали бурно протестовать, понимая, что не получат мгновенного результата, сделав даже самые щедрые подношения богине Луны. Многие ведь пришли сюда издалека, принеся на своих плечах надежды и чаяния целых деревень, и они отказывались покинуть храм, пока не увидят богиню собственными глазами.
– Послать за евнухами, – ответила Анимона, когда Мирина спросила ее, что следует делать в подобных случаях. – Нельзя допустить, чтобы чужаки проникли во внутреннее святилище. Они просто ничего не поймут.
Мирина лишь кивнула в ответ. Но она и сама ничего не понимала. После посвящения Мирина пыталась описать богиню Луны в ответ на просьбу Лилли, но поняла, что ей не хватает слов.
– Она выглядит как обычная женщина, только немного другая, – сказала Мирина. – Она намного выше настоящих людей, и она совершенно черная, только глаза белые, то есть белки глаз. И можно сказать, что она улыбается. Такой, знаешь, очень загадочной улыбкой.
Однако где-то в глубине души Мирина уже знала правду – жесткую, как косточка какого-нибудь фрукта. Богиня Луны, ради которой они проделали такой длинный путь, вообще не была живым существом. Она была сделана из камня.
И если Мирина не слишком ошибалась, этот неподвижный камень вряд ли когда-нибудь откликнется на их мольбы, как не откликались на них святой камень в их деревне или змеи в реке. О чем бы ни рассказывали грустные истории паломников и сколько бы люди ни делали подношений, день за днем, неделю за неделей, засуха не кончалась, а река не наполнялась водой. И к Лилли, бесконечно шепчущей молитвы, не возвращалось зрение.
Но богиня Луны, стоявшая на высоком пьедестале, продолжала загадочно улыбаться.
Глава 13
Смотри! И жен рукою смерть разит:
Сама ты знаешь – опыт не забыла.
Софокл. Электра
Алжир
В детстве у Ребекки была маленькая кудрявая болонка по имени Спенсер. Мы брали его с собой в наши долгие прогулки и тратили множество часов на то, чтобы вытащить репьи из пушистой шерсти на его животе. Мы как-то раз даже привели Спенсера познакомиться с бабушкой, надеясь на то, что он сумеет ее развеселить своей игривостью. Но наши надежды не оправдались.
– Это вообще не собака! – тут же взвилась бабушка, едва завидя своего четвероногого гостя. – Да вы только посмотрите на него! Он и не помнит, что когда-то был волком! Он думает, что мир вокруг него пушистый и битком набит печеньем! Собачонку же надо защищать, чтобы ее кто-нибудь ненароком не сожрал!
Ребекка побледнела, а я испугалась, что она вот-вот ударится в слезы, то есть сделает то, что больше всего не нравилось бабуле.
– И как его защищать? – быстро спросила я, становясь между ними. – С помощью лука и стрел?
Бабушка принялась расхаживать взад-вперед, что делала всегда, когда принималась обдумывать какую-нибудь стратегию.
– Стрелы, – напомнила она мне, – это оружие дальнего боя. Они хороши для искусного лучника и неожиданно появившейся цели. Но ты не искусна, а твой враг будет стремителен и непредсказуем.
Я покосилась на Ребекку и с облегчением увидела, что ее огорчение уже перешло в отчаянное любопытство.
– А как насчет ножа?
– Ножи, – продолжила бабуля, и ее слегка сдвинутые брови дали мне понять, что она расстроена тем, что я ничего не помню из наших с ней многочисленных бесед, – годятся для ближнего боя. Но ими могут воспользоваться лишь те, у кого достаточно сильные руки и сильное сердце. Так что я бы посоветовала никогда не выводить на прогулку эту… – она бросила взгляд на Спенсера, – пушистую штучку, не имея в руках хорошей палки. Хорошая крепкая палка длиной примерно с твою ногу и заостренная на конце. – Бабушка очень серьезно посмотрела на нас с Ребеккой. – Быть вооруженным – это не привилегия, малышки. Это ваша обязанность.
Ребекка никогда не воспринимала советы бабули всерьез. И когда бы я ни присоединялась к ней на прогулке, она лишь удивленно смотрела на палку, которую я отныне всегда брала с собой. Но однажды, когда мы вместе со Спенсером бродили возле леса, внезапно услышали неподалеку чей-то пронзительный крик. В нем было такое жуткое отчаяние, что мы решили выяснить, в чем же дело.
И тут мы увидели, как какой-то некрупный рыжевато-коричневый зверь несется к нам с бешеной скоростью, едва касаясь лапами земли. Была ли это собака или взбесившаяся лисица, мы так и не поняли.
Все произошло слишком быстро. Я просто застыла на месте, а Ребекка мигом наклонилась, чтобы подхватить Спенсера и прижать его к груди. Но поскольку она очень спешила, то потеряла равновесие и упала как раз в тот момент, когда дикий зверь бросился на белый пушистый комок в ее руках.
И вот когда оскалившаяся, рычащая пасть была буквально в сантиметре от рук Ребекки, время словно остановилось. Я слышала крик Ребекки и видела, как рыжевато-коричневое тело взлетело в воздух…
Я наконец вспомнила о палке в своих руках!
Ринувшись вперед, я каким-то образом сумела сунуть палку между тварью и Ребеккой, остановив атаку, так что Ребекку она лишь оцарапала, но не укусила. А когда бешеный зверь повторил попытку напасть на нас, я размахнулась как следует и врезала ему по спине, отчего тот покатился по земле, отчаянно визжа.
Позже Ребекка говорила, что я выкрикивала такие ругательства в адрес зверюги, что она уже начала бояться, не вселился ли в меня злобный лесной дух. А когда наконец появились владельцы собаки (это все же была собака) в новеньких спортивных костюмах, как истинные туристы, они повернули дело так, словно это мы хотели напасть на их питомца.
– Прекрати немедленно! – кричал на меня мужчина. – Прекрати, или я вызову полицию!
– Давайте! – рявкнула я, когда бешеного пса принялась ласкать его слабоумная хозяйка. – Почему бы и не вызвать? Уверена, констебль Мюррей с удовольствием вас выслушает!
Нечего было и удивляться тому, что парочка поспешила отступить и, наверное, провела остаток выходных, прячась в снятом на уик-энд коттедже. По крайней мере, я на это надеялась.
– Ох, миссис Морган! Если бы вы видели тогда Диану! – восторженно заговорила Ребекка, когда мы чуть позже рассказывали бабуле о происшествии. – Она была просто как сумасшедшая! Почти такая же сумасшедшая, как тот пес!
Бабушка кивала, сидя в своем кресле и мирно сложив руки на коленях.
– Это хорошо. – Она оглядела мои грязные брюки, лопнувшую молнию и разгоряченное лицо, и в ее глазах мелькнуло мрачное удовлетворение. – Я рада, что в тебе оно есть.
Ник велел мне собрать свои вещи и быть готовой покинуть буровую площадку сразу после обеда. Но я не стала ничего собирать. Вместо этого я уселась на сбитые простыни моей постели в маленьком трейлере с бабушкиной тетрадкой в руках, полная решимости немедленно применить новые знания относительно деления слов в настенном тексте.
На этот раз, благодаря моим снимкам, мне не понадобилось много времени на то, чтобы разгадать загадку первого предложения. Оно гласило: «Луна предвещает прибытие кораблей диких мужей» – или, если перевести это чуть более свободно: «Луна предсказывает прибытие диких мужей на кораблях».
Двойная звездочка после слова «корабли» предполагала именно конец одного предложения и начало нового, которое оказалось совсем простым: «Жрицы молят богиню о защите» – фраза, которая вряд ли нуждалась в какой-то интерпретации. Было понятно, что текст говорил о реально происходивших событиях, тщательно записанных кем-то на оштукатуренной поверхности в незапамятные времена. Но о чем бы ни рассказывалось на стене храма, тот простой факт, что я смогла это прочитать, был для меня настоящим чудом. И плевать мне было теперь на Григория Резника и его чертову «Историю амазонок»… Словарь в бабушкиной тетради позволял мне проникнуть в новую сферу научных исследований.
Сделав это ошеломляющее открытие и заодно чиркнув помадой по губам, я выскочила из трейлера и бегом отправилась на поиски Ника. После нашей небольшой стычки в храме Ник не проявлял ни малейшего интереса к моим аргументам в пользу того, что я должна остаться. По каким-то абсолютно нелепым причинам этот человек, который потратил кучу времени и сил, чтобы доставить меня сюда, теперь был полон решимости избавиться от меня как можно скорее. Но я думала, что, конечно же, теперь, когда я могу продемонстрировать ему ключ к расшифровке надписей, он придет в себя.
Накануне вечером Крэйг показал мне, где устроился Ник. Фонд Сколски явно считал, что его самому компетентному сотруднику будет вполне комфортно в небольшой палатке, расположенной в центре группы поблекших коричневых бедуинских шатров. К слову, такая организация жилья невольно напомнила мне устройство военного лагеря варваров на заре цивилизации.
Несколько мужчин со скуфией на голове посматривали на меня с осторожным любопытством, когда я быстро шагала по неровному песку. Не зная в точности правил посещения палаток, я помедлила перед закрывавшим вход полотнищем, которое в данный момент было откинуто и поддерживалось двумя металлическими шестами, как балдахин. Неуверенно постояв перед входом несколько секунд, я громко откашлялась, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы привлечь внимание Ника.
Не дождавшись никакого ответа из палатки Ника, я наклонилась, чтобы заглянуть внутрь, но тут же отшатнулась от резкого звука его голоса. Судя по всему, он говорил по телефону. При этом он то и дело замолкал, и хотя я не имела ни малейшего представления, о чем он говорит, все выглядело так, словно его ругали за какой-то проступок.
Впервые в жизни я пожалела о незнании арабского языка. Потому что, если я не ошибалась, в потоке агрессивной самозащиты Ника по крайней мере трижды прозвучала фамилия Моузлейн.
Как раз в тот момент, когда я наконец попятилась от входа, с некоторым запозданием сообразив, что занимаюсь подслушиванием, Ник выскочил наружу, едва не сбив меня с ног. И мгновенно прищурился.
Сгорая от смущения, я протянула ему фотографию мистера Людвига и брякнула:
– Я разобрала. Первые два предложения. Я могу это прочитать!
Даже не взглянув на снимок, Ник схватил меня за локти и втащил в палатку:
– Садитесь!
Я окинула взглядом его берлогу: открытый ноутбук стоял прямо на персидском ковре рядом с простенькой тарелкой, где осталась примерно половина яичницы-болтуньи. Единственным местом, где можно было сесть по-настоящему, был довольно внушительный диван, который, очевидно, служил Нику и кроватью.
– Я пришла только для того, чтобы сообщить вам хорошую новость, – сказала я, поворачиваясь к Нику.
В полутьме палатки я смогла рассмотреть лишь так хорошо знакомые мне бороду и хмуро сдвинутые брови. А вот мое обоняние сказало мне гораздо больше. Нику давным-давно следовало принять душ, потому что мощный запах его тела прямо-таки сбивал с ног.
– Конечно, это не имеет значения, если вас совершенно не интересуют те надписи на стене храма… Но если они вам хоть чуть-чуть интересны, то, полагаю, мы можем начать сначала. – Я улыбнулась как можно более очаровательно, насколько это вообще было возможно при данных обстоятельствах. – Что скажете?
Мне показалось, что во время моей сбивчивой речи мысли Ника были где-то далеко отсюда, и он с трудом вернулся к происходящему здесь и сейчас.
– Так вы расшифровали текст? – сказал он наконец, опуская взгляд на фотографию в моей руке. – Быстро справились. Как это вам удалось?
Я немного подалась назад:
– Я же филолог, помните? Если бы вы были моим нанимателем, я бы непременно объяснила, как мне это удалось. – Я замолчала в ожидании ответа на мой скрытый вопрос.
– Ладно, – ответил Ник, складывая руки на груди. – Приношу свои извинения.
Я бросила на него взгляд, выражающий точно отмеренную долу высокомерия, внутренне восторгаясь тем, что наконец-то взяла над ним верх.
– Меня не интересуют ваши извинения. Мне интересно только то, как будет развиваться наше сотрудничество. Ваши предложения?
В мрачном молчании, последовавшем за моим вопросом, я отчетливо ощутила, что для Ника самым предпочтительным было схватиться за кнут для верховой езды… И, не добавив больше ни слова, вышла из палатки и направилась к своему трейлеру.
Однако Ник почти тут же выскочил наружу и перегородил мне дорогу:
– Как насчет десяти тысяч долларов?
– За что именно? – выпалила я. – За то, чтобы быть девочкой для битья?
– Чтобы остаться здесь, как и предполагалось, до конца недели.
Изумленная и преисполненная смутных подозрений, я прикрыла глаза от солнца фотоснимком и всмотрелась в лицо Ника:
– Вы предлагаете удвоить плату?
Даже в ослепительном солнечном свете было видно, как потемнели его глаза.
– Да.
– Хорошо, я согласна. Но… почему? Я бы это и бесплатно сделала.
Ник отвернулся, и его профиль обрисовался на фоне чистого неба.
– Я знаю.
Вернувшись в трейлер, я почувствовала неодолимое желание позвонить Ребекке. Конечно, во время нашего долгого пути к острову Джерба Ник весьма недвусмысленно дал мне понять, что я не должна пользоваться своим телефоном, однако из-за недавно проявленной им крайней невоспитанности я совершенно не испытывала к нему теплых чувств и не желала быть послушной.
Обнаружив, что аккумулятор в моем телефоне давно сел, а розетка на стене не подходила к моей вилке, я отправилась к буровой площадке, чтобы найти Крэйга и попросить его о помощи.
– О, не волнуйся, – сказал он, осмотрев мой британский трехзубый зарядник, – мы с этим справимся.
И после недолгих манипуляций бригадира мой телефон ожил.
С момента отъезда из Оксфорда мне пришло три голосовых сообщения. Первое – от отца, который поощрял меня развлечься и соблазнить какого-нибудь местного мачо. Я слышала, как поодаль мама кричала: «Скажи, что мы ее любим, несмотря ни на что!», нажимая на кнопки микроволновки. От этой коротенькой встречи с домом к горлу подступил комок, и я почувствовала себя виноватой.
Второе сообщение было от Ребекки, которая в своей обычной стремительной манере доложила, что у нее для меня имеется абсолютно потрясающая новость, но при этом умудрилась даже намека не оставить на то, что же это такое.
С некоторым волнением я обнаружила, что третье послание было от Джеймса и что оставил он его всего несколько часов назад. Однако по мере прослушивания сообщения мой восторг быстро угасал.
– Не знаю, где вы находитесь, – говорил Джеймс с необычным для него ожесточением в тоне, – но полагаю, вам следует знать: тот телефон, которым вы вчера пользовались, зарегистрирован на Фонд Акраб. Вы помните, что я вам рассказывал о появлении новой волны фанатиков в Дубае? Так вот это как раз те самые люди. – Джеймс глубоко вздохнул, как будто изо всех сил стараясь взять себя в руки. – Я понятия не имею, чего они от вас хотят, Морган, но мне не нравится, что вы оказались в их компании. Прошу, позвоните мне, как только сможете.
Когда я дослушала до конца, у меня дрожали руки. Если Джеймс прав – а он, конечно же, был прав, – Ник мне солгал. Он работал вовсе не на Фонд Сколски, которого, как я теперь понимала, не существовало вовсе, а на злодея по имени аль-Акраб – человека, чье имя вызывает нервные судороги во всем музейном мире Британии.
Несколько месяцев назад, за чашкой кофе, Джеймс во всех подробностях рассказал мне о Фонде Акраб и его беспощадных методах. За последние десять лет, утверждал Джеймс, люди аль-Акраба постоянно терроризировали британские музеи, требуя вернуть им древние артефакты, происходившие из их стран. Мистер аль-Акраб не брезговал и угрозами насилия; этот бесстыдный миллиардер из Дубая откровенно ненавидел британских ученых, а уж оксфордских – в особенности.
Я вдруг обнаружила, что бессмысленно таращусь на Крэйга, пытаясь найти во всем происходящем хоть какой-то смысл. Добрый шотландец явно решил воспользоваться моим присутствием как поводом к уборке своего письменного стола и теперь внимательно рассматривал плесень, успевшую вырасти в какой-то кружке. Насколько он сам был в курсе всего этого? Хотелось бы мне знать…
Но куда более важным было другое: зачем здесь я? Если мистер аль-Акраб действительно видел в Оксфордском университете своего врага номер один, зачем он послал мистера Людвига в такую даль, чтобы нанять меня? Все-таки я не единственный филолог в мире.
В голове вдруг вспыхнула мысль о тетрадке моей бабушки. Но это было абсурдом! Я не сомневалась в том, что ее бред на тему амазонок всегда оставался тщательно оберегаемой семейной тайной.
Я уже намеревалась позвонить Джеймсу сразу же, как только вернусь в свой трейлер. Но мне не удалось туда добраться. Как только я вышла из конторы мастера Крэйга, то заметила двух мужчин, внезапно вытянувшихся по стойке смирно, а в следующее мгновение передо мной возник Ник.
Я поняла, что ему нужно, как только он протянул ко мне руку. Но я решила, что десять тысяч долларов не дают ему права так бесцеремонно обходиться со мной, пусть даже он и солгал относительно своего нанимателя, и потому с притворной озадаченностью заглянула в его темные очки:
– Я могу вам чем-то помочь?
– Ваш телефон, – ответил он, даже не пытаясь изобразить хоть какую-то любезность. – Мне казалось, я совершенно отчетливо объяснил вам…
– Объяснили, объяснили, – заверила его я, дерзко берясь за ручку двери моего трейлера. – И я вас слышала. Должна ли я так понимать, что вы мне не доверяете?
Ник лишь щелкнул пальцами, давая понять, что все еще ждет. Этот жест заставил меня вспыхнуть от гнева.
– В чем дело? Здесь что, ГУЛАГ?
– За одним исключением. Вы вольны уехать отсюда, когда вам вздумается.
Что-то было в его тоне такое, что заставило меня осознать: втайне ему очень этого хотелось бы. Несмотря на его тщетные усилия наладить отношения, это ведь не он предложил мне десять тысяч долларов за одну-единственную неделю. Это был кто-то другой. Но кто? И почему?
Я опустила свой телефон в протянутую ладонь с максимальным достоинством, какое только допускала подобная ситуация.
– Спасибо, – кивнул он, опуская мобильник в свой карман. – Вы знаете, что находится там, внизу. Вы понимаете, почему я должен так поступить.
– Если честно, – я сердито свернула провод зарядника и затолкала в собственный карман, – боюсь, что мне довольно трудно понять, почему этот ваш мистер Сколски, – я с трудом удержалась от того, чтобы не скривиться, когда произносила это фальшивое имя, – уверен, что подземный храм принадлежит ему лично.
– Вы считаете, что все дело в этом?
– А какой еще вывод я могла сделать? – Я бросила на него предельно серьезный взгляд, но крошечное окошечко сотрудничества, едва приоткрывшееся в Нике, снова закрылось наглухо.
Он сказал только:
– Вот как раз поэтому я и вынужден отобрать у вас телефон.
Вечером того же дня Крэйг пригласил меня прогуляться при свете звезд. Хотя он ни словом не упомянул об инциденте с телефоном, я заподозрила, что ему все известно и он пытается хоть как-то меня подбодрить.
Пока мы шли, меня буквально распирало от желания засыпать бригадира вопросами о Фонде Акраб, но я понимала, что с моей стороны это было бы большой ошибкой. Если даже Крэйгу платил не сам мистер аль-Акраб, он все равно имел к нему какое-то отношение. Иначе зачем бы он известил его, и только его, о том, что его буровики наткнулись на храм?
– Так на кого вы работаете? – спросила я наконец, стараясь говорить так, словно это обычная светская болтовня. – И что насчет Ника? У вас один и тот же наниматель?
Крэйг несколько раз затянулся трубкой:
– Об этом лучше спроси кого-нибудь другого. Я же простой технарь, механик. – Увидев разочарование в моих глазах, он кривовато улыбнулся. – Послушай, я не знаю, что они тебе там наговорили. Я предпочитаю держаться в стороне.
– Вот как раз это они мне и твердят, – сказала я, слегка раздраженная его трусостью. – Они мне говорят, что все дело в амазонках. Что все это, – я махнула рукой в сторону храма, – каким-то образом доказывает, что они действительно существовали. Но как вы сами слышали сегодня утром, Ник не воспринимает эту теорию всерьез. – Я посмотрела на Крэйга с каплей надежды. – А вы? Вы когда-нибудь слышали что-нибудь об амазонках? От кого-нибудь? Хоть раз?
Бригадир неловко пожал плечами:
Читать бесплатно другие книги:
