Как влюбиться без памяти Ахерн Сесилия

Глава XIII

Как понять и оценить человека в наши дни

На похоронах матери Амелии я сидела в церкви позади нее. На передней скамье, для родственников, рядом с ней был только дядюшка, брат ее матери, по такому случаю приехавший из дома престарелых. Фред, всего несколько дней назад предлагавший ей отправиться с ним в Берлин, больше к этой теме не возвращался. Напротив, было очень заметно, что он страшно паникует. Предложение свое он сделал, будучи твердо уверен, что Амелия не сможет его принять из-за матери. Теперь она умерла, ничто больше не привязывало Амелию к книжному магазинчику в Дублине, и Фред явственно впал в ужас. Я была убеждена, что Амелия права, в Берлине его ждет другая. Он сидел на несколько рядов позади, и, встретившись с ним глазами, я вложила в свой взгляд максимум презрения, чтобы хоть чем-то отомстить за подругу. Он опустил голову, и я ощутила злобное удовлетворение, увидев, что он извивается, как червяк, но мне немедленно стало совестно — что ж я за ханжа такая. Меня никакой тайный поклонник не ждал, когда я уходила от Барри, это всем было известно, но однако же я ушла безо всякого повода, точнее, такого повода, который всем был бы понятен. Как будто недостаточно того, что я была с ним несчастлива. Раз он мне не изменял, не бил и не помыкал мною, то и причин расставаться нет, ибо что это за причина — отсутствие любви. Я отнюдь не совершенна, но, как и большинство людей на этом свете, стараюсь не делать лишних ошибок. Увы, мой брак изначально был ошибкой, и очень горькой. Тут мне пришло в голову, что Барри тоже мог прийти в церковь, и я принялась нервно озираться.

Фред, безусловно, обидел Амелию, но могу ли я его осуждать, что он поступил ровно так, как я же ей сама и предсказывала? Амелия с головой ушла в заботы о матери и посвятила себя продолжению отцовского дела. Все это, конечно, очень благородно, но это был ее выбор, а с какой стати Фред — да и кто угодно другой — обязан жертвовать собой?

Амелия сидела, низко склонив голову, рыжие кудри скрывали заплаканное лицо. Она обернулась, и я увидела покрасневшие вспухшие глаза, красный от постоянного утирания нос и неприкрытую муку во взгляде. Я сочувственно улыбнулась, а потом поняла, что все в церкви выжидательно на меня смотрят.

— Ох. — Я встала и направилась к алтарю.

Нравилось это Адаму или нет, но я настояла, чтобы он пошел в церковь и сидел рядом со мной и моей семьей. Несмотря на его замечательное настроение после моей встречи с Марией, я не хотела рисковать и оставлять его одного. Мы сильно продвинулись вперед и в том, что касается Марии, и в том, что касается его самого. Но каждый большой шаг вперед сопровождался несколькими маленькими назад. Я запретила ему читать газеты и смотреть новости. Его задача — сосредоточиться на хорошем, у журналистов задача обратная. Есть другие способы общаться с реальностью, без того чтобы на тебя обрушивали потоки кошмарных сведений и домыслов. Вчера мы большую часть дня посвятили тихим домашним занятиям, складывали пазл и поиграли в «Монополию», а попутно я максимально ненавязчиво пыталась собрать его мысли в кучку. Из этого мало что вышло, и спать я пошла в дурном расположении духа. Конечно, ни мытье полов (я с трудом отговорила Адама помочь мне в этом), ни настольные игры его не спасут, но мне так легче с ним общаться, легче добывать о нем полезную информацию, а ему тоже проще думать о своих проблемах, когда отчасти мысли заняты чем-то другим и проблемы не выпячиваются на первый план. Сегодня утром я опять слышала, как он горько всхлипывал в ванной, и голову себе сломала, как бы ему помочь. Я верю, что добиться можно почти всего, но я реалист: «почти все» не значит «все». В данном случае я не могу себе позволить подсчитывать вероятности, нет, результат может быть только один, положительный.

Я встала за кафедру и положила перед собой то, что собиралась прочесть. Амелия попросила меня выступить, и я очень волновалась, потому что никогда раньше не произносила эти слова вслух, а для меня они обладали отдельным, очень глубоким личным смыслом, и, читая их, я почти никогда не могла удержаться от слез. К сегодняшнему дню они подходят как никакие другие. Я улыбнулась Амелии, потом посмотрела на своих родных и на Адама. Глубоко вдохнула и принялась читать, обращаясь к нему:

— «Что бы мы делали, если бы у нас не было завтрашнего дня? Вместо этого у нас есть день сегодняшний. И если бы это было возможно, этот день был бы равен всей жизни. Я бы провела этот день с вами, я делала бы то, что больше всего люблю. Смеялась, общалась, слушала и понимала. Я бы любила, любила, любила. Я превратила бы все дни в сегодня, и провела его с вами, и никогда не боялась бы завтра, того завтра, когда меня не будет рядом с вами. Когда это страшное завтра придет к нам, помните, пожалуйста, что я не хотела вас покидать и что каждую секунду, когда мы были вместе, я была счастлива».

— Это ты написала? — спросил Адам на поминках. Мы оба пили чай с молоком, но ни один из нас не притронулся к бутербродам.

— Нет.

Мы оба надолго замолчали, я ждала, что он спросит, кто же тогда это написал, и готова была рассказать ему, но он, к моему удивлению, так не задал этого вопроса.

— Я думаю, мне надо съездить к отцу в больницу, — вдруг сказал он.

Мне этого было достаточно.

Отец Адама лежал в частной клинике Святого Викентия. Он попал сюда месяц назад на короткое обследование печени, однако пришлось задержаться. Мистер Бэзил самый отъявленный грубиян в мире, но, хотя без него жизнь в отделении стала бы куда проще, персонал прикладывает все усилия, чтобы не дать ему умереть. Каждый, кто входит к нему в палату, подвергается риску получить оскорбление — словесное, в случае врачей и старшего медперсонала, и физическое, в случае молоденьких, но «зрелых» медсестер. Что до «незрелых», то им приходится совсем несладко, в одну из них этот милый человек как-то запустил ночным горшком: она помешала ему говорить по телефону. Ухаживать за ним позволено лишь нескольким сестрам, и они притворяются, что действуют по его указке. Он уверен, что женщины вообще больше пригодны для подобной работы: они умеют выполнять много задач разом, они холодны и деловиты, а главное, они из кожи вон лезут, чтобы доказать, что ничем не хуже мужчин. У мужчин много интересов, вот и глаза бегают, а ему нужны те, кто готов полностью сосредоточиться на одном — на нем. Он хочет и должен поправиться. У него многомиллионный международный бизнес, и, пока врачи приводят его в норму, он будет им управлять из этой палаты, превращенной в нервный центр компании «Бэзил Конфекшенри».

Мы шли следом за сестрой-хозяйкой, которая везла мистеру Бэзелу обед. Она распахнула дверь в палату, и я успела разглядеть старика с легкими, как паутинка, седыми кудрями и длинной седой бородой, начинавшейся от подбородка. Щеки у него были чисто выбриты. Борода заканчивалась острым, как наконечник стрелы, клином, который, кажется, был нацелен точнехонько в преисподнюю.

Меньше всего это было похоже на больничную палату. Три лэптопа, факс, айпад, десяток смартфонов и айфонов — более чем достаточно для одного старика и двух помощниц, устроивших у его постели нечто вроде рабочего совещания. Нет, в этой комнате ничто не наводило на мысли о смерти, напротив, все здесь говорило о живой, кипучей деятельности, яростно, страстно отвергающей саму возможность угасания. Ее обитатель не закончил свои счеты с жизнью, он был готов сражаться дальше.

— Я узнал, что в самолетах подают упаковки «Бартоломью», — отрывисто сказал он, обращаясь к помощнице постарше. — Небольшие порции, дают абсолютно всем, даже в эконом-классе.

— Да, они подписали контракт с «Эйр Лингус». На год, насколько мне известно.

— А почему они не подают продукцию «Бэзил»? Это абсурд — «Бартоломью» у них есть, а нас нет. Кто отвечает за этот косяк? Мэри, твоя лажа? Поразительно, сколько раз говорил — держи руку на пульсе! Ты так занята со своими гребаными лошадьми, что я начинаю волноваться, как бы они из тебя остатки ума не вышибли.

— Разумеется, я говорила с «Эйр Лингус», мистер Бэзил, и неоднократно за последние несколько лет, но они считают, что «Бартоломью» более престижная марка, а мы — семейный бренд. Наши товары можно приобрести…

— Не наши, а мои, — перебил он.

Она невозмутимо продолжала, будто он и не сказал ничего:

— …во время полета, что приносит нам доход в… — Она зашелестела бумагами в поисках точной цифры.

— Вон! — неожиданно рявкнул он во всю силу своих легких, так что все аж подпрыгнули, за исключением хладнокровной, уравновешенной Мэри, которая и на этот раз сделала вид, что ничего не заметила. — У нас совещание, надо было сначала позвонить. — Как он вообще заметил, что мы вошли, уму непостижимо. Стояли себе скромненько в углу, почти закрытые ширмой и тележкой с едой.

— Пойдем, — сказал мне Адам, круто развернувшись на каблуках.

— Подожди. — Я ухватила его за руку. Встала в дверях, заблокировав выход. — Мы сделаем это сегодня, — сказала я шепотом.

Сестра-хозяйка поставила поднос с едой на стол перед мистером Бэзилом.

— Это что? Похоже на дерьмо.

Женщина устало вздохнула, видимо, привычная к его нападкам.

— Это картофельная запеканка с мясом, мистер Бэзил. — Она говорила с сильным дублинским акцентом, а потом вдруг сменила тон на псевдосветский и весьма саркастически добавила: — В сопровождении салата латука и помидоров черри, в сопровождении куска хлеба с маслом. На десерт желе и мороженое, за чем последует ваша клизма — так что, пожалуйста, позовите потом сестру Сью. — Сладко улыбнулась на одну наносекунду, а затем лицо ее вновь обрело обычное хмурое выражение.

— Дерьмовая запеканка с дерьмом, вот что это такое, а салат смахивает на траву. Я что, по-твоему, похож на лошадь, Мэг?

У сестры-хозяйки не было на халате бейджика. Так что, несмотря на оскорбления, она могла бы чувствовать себя польщенной, что он запомнил, как ее зовут. Если, конечно, ее зовут не Дженнифер.

— Нет, мистер Бэзил, вы, безусловно, не похожи на лошадь. Вы похожи на тощего, злобного старикашку, которому надо поесть. Так что глотайте.

— Вчерашний обед был похож на нормальную еду, а на вкус оказалось полное дерьмо. Может, это дерьмо на вкус окажется съедобным.

— И есть надежда, что сегодня клизма поможет вам избавиться от дерьма, — сказала она, забрала поднос с остатками прошлой трапезы и пошла к двери с гордо поднятой головой.

Мне почудилось, что мистер Бэзил улыбнулся, но если и так, то улыбка проблеснула лишь на миг и тут же исчезла. Голос у него был скрипучий, слабый, но властный. Если он таков на смертном одре, можно только гадать, каков же он был у себя в офисе. И дома. Я посмотрела на Адама, но лицо его было непроницаемо. Эта встреча очень важна, мне нужно, взывая к отцовским инстинктам, убедить мистера Бэзила, что преступно заставлять сына возглавить дело, к которому не лежит его душа. В эту корзину я сложила все яйца. И уже начала опасаться, что они побились еще до того, как мы переступили порог этой комнаты.

— Вообще-то идите сюда, — скомандовал он.

Мэг встала в дверях.

— Не вы, а вот эти двое.

Мэг дружески похлопала меня по руке, проходя мимо, и мягко сказала:

— Он настоящий мудила.

Мы с Адамом подошли к кровати. Отец с сыном не сказали друг другу ни единого нежного слова, даже не поздоровались.

— Что это вы должны сделать сегодня? — резко спросил он.

Адам смутился.

— Я же слышал: «Мы должны сделать это сегодня», — передразнивая меня, прошептал мистер Бэзил. — Ну что вы уставились с таким удивлением? Со слухом у меня все в порядке, я здесь из-за больной печенки. А хуже того, у меня рак, но прежде чем я сдохну от него, меня угробит здешняя жратва! — Он отпихнул поднос с едой. — Не понимаю, почему бы им не выпустить меня отсюда помирать на свободе. У меня еще масса дел. — Он повысил голос: в палату вошла врач в сопровождении двух стажеров.

— Похоже, вы и так уже заняты дальше некуда, — заметила она. — В палате не должно одновременно находиться более двух посетителей. — Она осуждающе посмотрела на нас, точно это мы были виноваты, что рак развивается так быстро. — По-моему, я говорила, мистер Бэзил, вам нужен покой.

— А я, по-моему, говорил вам — подите к черту.

Воцарилось долгое напряженное молчание, и меня вдруг стал разбирать смех.

— Целый день ждешь гребаного врача, и тут наконец заявляются аж три разом. Чему обязан удовольствием видеть вашу компанию? Неужто тем тыщам, которые я плачу ежедневно, чтобы вы меня игнорировали?

— Мистер Бэзил, попрошу вас выбирать выражения. Если вы чувствуете себя более раздраженным, чем обычно, возможно, придется подкорректировать курс лечения.

Он пренебрежительно махнул бледной худой рукой.

— Даю вам пять минут, а затем — я настаиваю — мистер Бэзил должен побыть один, — твердо заявила она. — И тогда мы с ним побеседуем.

Она развернулась и ушла в сопровождении своих оруженосцев, суетливо семенивших следом.

— Теперь придет через неделю, опять наговорит какую-нибудь херь пустопорожнюю. А вы кто такая? — требовательно спросил он.

Все обернулись ко мне.

— Кристина Роуз. — Я протянула ему руку.

Мистер Бэзил поглядел на нее, поднял руку, в которую была воткнута прозрачная трубочка, и, вяло ответив на мое пожатие, спросил у Адама:

— Мария про нее знает? Никогда не думал, что ты можешь крутить с двумя сразу, ты же лапочка. На задних лапочках. Роуз — что это за фамилия? — Он снова повернулся ко мне.

— Мы думаем, она происходит от фамилии Розенберг.

Он оглядел меня с ног до головы, затем перевел взгляд на сына.

— Мне нравится Мария. Мало кто нравится, а она — да. И Мэг, которая еду приносит, тоже. Мария умница. Когда она займется настоящим делом, то далеко пойдет. А эти ее «Ред Липс» — дерьмо. Звучит как порнуха.

Я ничего не могла с собой поделать и громко рассмеялась.

Мистер Бэзил несколько удивился, потом продолжал, глядя на меня:

— Когда она возьмется за ум и перестанет заниматься комиксами…

— Анимацией, — поправила я, чувствуя себя обязанной как-то поддержать реноме Марии.

— Да насрать, чем она сейчас занимается, главное, она своего добьется. И сможет помочь тебе в работе, потому что, Господь свидетель, ты и на пивоваренном заводе не сумеешь устроить пьянку.

— Тогда зачем же вы хотите, чтобы он встал во главе компании? — спросила я, и все дружно обернулись ко мне.

Они были сильно удивлены, и мистер Бэзил тоже, но он не из тех, кого можно сбить с толку. Он ни на секунду не выпускает вожжи из рук и никому не дает править.

— Это что, большой секрет? — шепотом спросила я у Адама.

Он покачал головой, с тревогой глядя на меня.

— Тогда в чем дело? — Я оглянулась, не понимая, что сделала не так.

Женщина по имени Мэри отошла от кровати, и та, что помоложе, последовала ее примеру.

— Мы оставим вас, мистер Бэзил. Будем снаружи, если понадобимся.

Он не ответил. Мэри колебалась, не зная, уйти или остаться.

— Скажите, откуда вы знаете моего сына?

— Мы друзья, — немедленно встрял Адам.

— А, он умеет разговаривать, — фыркнул его отец. — Ну тогда скажи мне, Адам, почему тебя ни разу не видели в офисе с воскресенья. Очевидно, ты был в Дублине. Я бы заметил, если б ты заходил сюда, однако ты здесь не появлялся. Если ты собираешься тратить время, развлекаясь со шлюхами, то занимайся этим в…

— Он не развлекался…

— …в свободное время. Я не люблю, когда меня перебивают, спасибо, миз Роуз.

— Есть одна тема, которую я хотела бы обсудить с вами с глазу на глаз, — сказала я. — Адам, ты тоже можешь выйти, если хочешь.

Мистер Бэзил посмотрел на двух женщин, стоявших в некотором отдалении от кровати. Они явно предпочли бы уйти, и поэтому он решил, что им следует остаться.

— Я доверяю Мэри больше, чем самому себе. Она с нами с тех пор, как я возглавил компанию сорок лет назад, и знает моего сына с пеленок, из которых он, похоже, все никак не выберется. Все, что вы намерены сказать, можете говорить при ней. Во второй даме я не столь уверен, но Мэри о ней высокого мнения, так что дам ей шанс. Короче, говорите, зачем пришли.

Та, что помоложе, в замешательстве опустила голову. Я придвинула к себе стул и села рядом с кроватью. «Как сообщить деликатную новость умирающему старику». Этот старик не заслуживал никакой деликатности, поскольку сам ни к кому ее и близко не проявлял. Ну, коль скоро Адам не готов прямо говорить сам за себя, сделаю это вместо него. Разберусь с этим раз и навсегда. Я привыкла говорить честно, без обиняков и не стала бы затрагивать эту проблему, если б не считала, что она жизненно важна. А проблема, несомненно, жизненно важна для Адама. Если чье-то поведение отрицательно влияет на вашу жизнь, вы должны обсудить это, назвать вещи своими именами, выработать решение. Общение — ключ к таким ситуациям, а его-то как раз и нет между отцом и сыном. Я чувствовала, что Адам слишком сильно боится своего авторитарного отца, значит, придется мне действовать вместо него.

Я говорила решительно и твердо, глядя старику прямо в глаза:

— Мне известно, что вы скоро умрете и хотите поставить Адама во главе компании, чтобы контроль над ней не перешел к вашему племяннику. Мы здесь, чтобы обсудить это.

Адам вздохнул и закрыл глаза.

— Заткнись, — рыкнул мистер Бэзил, хоть тот ничего и не сказал. — Мэри, Патриция, выйдите, пожалуйста. — Он даже не удостоверился, что они ушли, а неотрывно смотрел на меня.

Я ободряюще улыбнулась Адаму, но он никак не отреагировал, только подбородок слегка выпятил.

Вид мистера Бэзила не оставлял сомнений: я последний человек на свете, с которым он хотел бы все это обсуждать.

— Миз Роуз, у вас неверные сведения. Я не хочу, чтобы Адам возглавил компанию. Лавиния всегда стояла первой в списке кандидатов, она должна была унаследовать дело, для которого, уж поверьте, подходит куда больше, чем мой сын, но она в Бостоне.

— Да, я слышала, что она украла несколько миллионов у своих друзей и семьи. — Надо было поставить его на место. — Дело в следующем: Адам не хочет этой должности.

Я замолчала. Он ждал, что я добавлю что-то еще, но напрасно. Все было сказано. Угодливых расшаркиваний и вежливых объяснений старик не заслуживает.

— Вы думаете, я этого не знаю? — Он перевел взгляд с меня на Адама. — Это было замышлено как великое откровение?

Я нахмурилась. Разговор пошел не так, как я планировала.

Мистер Бэзил рассмеялся, но это был невеселый смех.

— Мой сын и не скрывает, что абсолютно не интересуется ничем, что я делаю. С тех пор как он научился говорить, он говорит только о вертолетах, а последние десять лет якшается с этой чертовой Береговой охраной. Но меня не волнует, хочет он возглавить компанию или нет, и не волнует, насколько несчастным это его сделает. Это ничего не меняет, все будет так, как должно быть. Владеть и управлять компанией должен человек с фамилией Бэзил. Так было, так есть и так будет. Но не Найджел Бэзил. Этому не бывать. Только через мой труп. — Похоже, он не заметил, сколько иронии содержит эта фраза. — Мой дед, мой отец и я сам вкалывали изо всех сил, чтобы наш бизнес процветал, мы переживали взлеты и падения, и никаким нахальным сучкам с длинным болтливым языком и маленьким тупым мозгом не удастся мне напакостить.

У меня отвалилась нижняя челюсть. Тэк-с, еще одно яйцо в корзине кокнулось.

— Довольно, отец, — твердо сказал Адам. — Не разговаривай с ней в таком тоне. Она вовсе не хочет никому напакостить, а просто решила сказать тебе о том, чего ты, как ей казалось, не знаешь. Вообще-то она, наоборот, хочет помочь.

— А почему она говорит от твоего имени? — Он вопросительно глядел на нас обоих. — Адам, тебе пора взрослеть и самому решать проблемы. — Тон его стал жестким и неприятным. Не пародийно злобным, а на самом деле угрожающим. Глаза его превратились в узкие клинки, губы вытянулись в тонкую жесткую линию: — А он сообщил вам, что не получит ни пенни, то есть вообще абсолютно ничего, до тех пор пока не проработает в компании десять лет? Жив я буду или сдохну, он не получит ни шиша. Я думаю, это должно его стимулировать.

Адам молча уставился в стену, лицо его было непроницаемо.

— Нет, он мне этого не сказал, — ответила я. Злобный старикашка окончательно вывел меня из себя. — Но я не думаю, что деньги для него хоть сколько-нибудь важный аргумент. Мистер Бэзил, если ваша компания значит для вас больше, чем благополучие родного сына, то почему бы вам хотя бы ради нее не поступить разумно? Я поняла, это семейный бизнес, он передается от отца к сыну и так оно идет из поколения в поколение, поняла, что вы вложили в компанию всю свою жизнь, кровь, пот, слезы и прочая — теперь вам нужен кто-то, кто продолжит ваше дело после вас. Но оно не будет процветать под началом Адама, он не болеет за него душой. Если вы печетесь о своем наследии, найдите того, кто будет его любить и приумножать подобно вам.

Он оглядел меня с холодным презрением и повернулся к Адаму. Я ждала очередной злобной тирады, но он, к моему удивлению, заговорил очень спокойно:

— Мария поможет тебе. Когда надо будет принимать трудные решения, советуйся с ней, обсуждай все проблемы. Давно, когда я только возглавил компанию, не было ни единого дня, чтобы я не советовался с твоей матерью. Понимаешь, я всегда спрашивал ее мнение. А у тебя к тому же будет Мэри — она моя правая рука, мой незаменимый помощник. Думаешь, тебе все придется делать самому? Нет, это не так. — Он умолк, видно было, что он вдруг очень устал. — Но только не подпускай Найджела, это невозможно, пойми.

— А Мария-то сейчас слишком занята, чтобы ему помогать. Все силы тратит в постели с Шоном.

Ошарашенные этими словами, мы все обернулись к двери. Тот, кто их произнес, был молод, хорош собой, и в нем явно читалось фамильное сходство с Бэзилами — тот же волевой подбородок, те же голубые глаза. Но у него были темные волосы, а главное, темная душа. По мне, так от него исходили мерзкие флюиды.

Наслаждаясь произведенным эффектом, он издевательски задрал бровь, сунул руки в карманы и лениво подошел к нам.

— Найджел, — процедил Адам.

— Привет, Адам. Привет, дядя Дик.

В этот момент я почти посочувствовала мистеру Бэзилу. Что может быть хуже, чем враг у твоей постели — а ты лежишь беспомощный, жалкий, в дурацкой пижаме в цветочек? Вот оно что, его, оказывается, зовут Дик. И все же он не вызывал жалости.

— Какого черта ты сюда явился? — Адам выглядел так, словно собирался его треснуть.

— Я пришел навестить своего дядю и, похоже, попал очень удачно — мы ведь с тобой не успели договорить на той неделе, тебе понадобилось срочно куда-то уйти.

— Вы встречались друг с другом? — У мистера Бэзила стало такое лицо, как будто его ударили в самое сердце.

— Адам пришел ко мне поговорить насчет того, чтобы я возглавил «Бэзил Конфекшенри». Ему нравится эта идея: объединить имена Бартоломью и Бэзил в одном названии. Наконец можно будет воздать дедушке должное — вы не находите? — Он мерзко ухмыльнулся.

— Ты лжешь! — в ярости заорал Адам.

Он оттолкнул меня и бросился к своему кузену, схватил его за кашне и протащил через всю комнату, а потом с размаху впечатал в стенку. После чего вцепился ему в горло и принялся душить.

— Адам, — испуганно бормотала я, пытаясь не впадать в панику.

— Сволочь ты лживая, — повторял Адам сквозь зубы, не обращая внимания на яростное сопротивление Найджела, у которого на лбу вздулись вены. Как он ни старался оторвать руки Адама от своего горла, ничего не получалось, тот был сильнее. Тогда он вцепился Адаму в нос и начал раздирать ему ноздри.

— Адам!

Я вскочила и хотела броситься к ним, чтобы как-то разнять, но все же побоялась встревать в драку. Оглянувшись на мистера Бэзила, я увидела, что он в бешенстве, но что он мог сделать — немощный старик на больничной койке? Он вдруг захрипел и начал задыхаться.

— Мистер Бэзил, что с вами? — Я подбежала к кровати и нажала кнопку вызова медсестры.

В глазах у него стояли слезы.

— Он этого не делал, — твердо сказала я. — Адам не такой человек.

Старик всматривался мне в лицо, силясь понять, не обманываю ли я его.

— Он ни за что бы так не поступил, — повторила я и в отчаянии, как ненормальная, беспрерывно стала жать на кнопку. Когда в палату ворвалась охрана, Адам с Найджелом уже катались по полу. Охранники немедленно оторвали Адама от кузена, и, пока они держали его, заламывая руки за спину, Найджел размахнулся и со всей силы ударил — сначала в челюсть, потом в живот.

Адам согнулся пополам.

— Все, похоже, тебе придется завязать с карьерой модели, — слабо пошутила я, смазывая его разбитую губу мазью.

Он улыбнулся, и из нее снова пошла кровь.

— Эй, не смейся, ты нам весь пол дома заляпаешь. — Я приложила бинт к его губе.

— Не буду, — вздохнул он. Потом вдруг вскочил, отпихнув мою руку, и злобно напрягся. — Пойду-ка я в душ.

Я хотела было извиниться, сказать, что я дура и ничего у меня не получается. Я пыталась сделать как лучше, но только еще больше все испортила. После нашего обеда в ресторане у него разболелся живот, прогулка в парке закончилась тем, что его забрали в полицию, поездка на машине — встречей с наркодилерами и автогонками, а попытка поведать его отцу всю правду — разбитой физиономией.

Прости.

Но я ничего ему не сказала. Все было без толку и не важно. Я до посинения извинялась, когда мы ехали домой из больницы. Пыталась представить дело так, будто в конечном итоге все к лучшему, говорила, что мы прояснили ситуацию и находимся на верном пути, но все это, в общем, была чушь. Правда в том, что я неправильно оценивала происходящее. Я думала, он боится признаться отцу насчет компании, а мистер Бэзил, оказывается, прекрасно знал, что его сын не хочет там работать, но плевать хотел на это. С моей стороны было наивно и глупо надеяться, что я сумею разом решить проблему, с которой Адам не мог справиться долгие годы. Он испробовал все возможности, прежде чем пришел на Хафпенни — от полной безысходности. Мне следовало об этом знать, и тот факт, что я даже об этом не подумала, заставлял меня мучиться от стыда и раскаяния. Понятно, что больше он меня не желает слушать. Все мои слова — пустой звук. И все мои извинения ему не нужны.

В четыре утра я сбросила на пол пуховое одеяло и была вынуждена признать, что заснуть мне не удается.

— Ты спишь? — спросила я в темноту.

— Нет, — ответил он.

Я улыбнулась.

— Я там тебе положила записку на кофейном столике. Посмотри.

Он зашебуршился, встал и подошел к столу:

— И что это за хрень?

— Ну читай.

— «Самые лучшие, самые прекрасные вещи нельзя ни увидеть, ни даже потрогать — они постижимы лишь сердцем». Хелен Келлер^[6]. — Он помолчал. Потом фыркнул.

— «Когда настает самая черная полоса, зоркий глаз видит вдали свет». Аристотель Онассис, — процитировала я по памяти, снова накрывшись одеялом.

Он никак не отреагировал. Наверное, сейчас порвет мой листок или начнет по обыкновению иронизировать.

— «Поверь, что ты это сделаешь — и ты наполовину уже это сделал». Теодор Рузвельт, — продолжала я.

— Не ссы против ветра, — отозвался Адам.

Я нахмурилась.

— Этого там нет.

— Не покупай телескоп, просто подойди поближе — и все увидишь.

Я улыбнулась.

— Никогда не ешь желтый снег. Не кури. Носи лифчик. Ни с кем не встречайся взглядом, когда сосешь леденец на палочке.

Я захихикала в подушку. Он умолк.

— Ладно, поняла. По-твоему, все эти изречения — лабуда. Но тебе стало лучше?

— А тебе?

Я рассмеялась.

— Вообще-то да.

— Мне тоже. — Он сказал это негромко и ласково.

Я представила, что он улыбается, во всяком случае, я на это надеялась.

— Спокойной ночи, Адам.

— Спокойной ночи, Кристина.

Я мало спала этой ночью, мне не давала покоя одна мысль: осталось восемь дней.

Глава XIV

Как испечь пирог в подарок и насладиться им сполна

Детектив Магуайр сидел напротив меня в допросной полицейского участка на Пирс-стрит. Глаза у него были красные, под глазами набрякли мешки. Вид такой, будто он провел ночь на бурной вечеринке. Я понимала, что это не так. Он очень неохотно согласился со мной встретиться, заранее предупредив, что сначала сам выслушает, что у меня на сей раз стряслось, а уж тогда решит, привлекать ли к делу своих коллег. Я так поняла, что он выступит в роли своего рода фильтра и, если моя жалоба того не заслуживает, не станет попусту тратить время полицейских. На лбу у меня выступила испарина. В комнате стояла удушающая жара, ни окон, ни вентилятора там не было. Если б я была подозреваемой, то немедленно призналась в чем угодно, лишь бы побыстрей оттуда выйти. Хорошо хоть, мне удалось настоять, чтобы он оставил дверь открытой и я могла краем глаза присматривать за Адамом.

— Это у вас хобби такое — возиться с самоубийцами? — спросил Магуайр, когда я пришла в участок вместе с Адамом.

— Я помогаю ему трудоустроиться, — отрезала я. Нельзя сказать, что это была уж совсем неправда.

Посмотрев за дверь, я удостоверилась, что Адам все еще там. Видно было, что он устал и ему скучно, но, главное, он был на месте.

— Взяли работку на дом, а теперь притащили с собой сюда? — осведомился он.

— А вы вообще дома не бываете? — хмыкнула я.

И только тогда поняла, что он почти готов был открыться, а моя язвительность вынудила его снова захлопнуть створки. Он вернулся к роли представителя закона и поерзал на стуле, явно ругая себя за то, что едва не проявил слабость.

Мне стало неловко, я вдруг поняла, что мне проще общаться с жестким Магуайром. Не хотелось расслабляться и посвящать его в свои личные обстоятельства.

— Ладно, давайте еще раз. Значит, вы считаете, что мужчина в черной кожаной куртке и свитере с отвисшим воротом, возможно, выходец из Восточной Европы, разбил ваше лобовое стекло клюшкой для хоккея на траве, потому что вы, возможно, оказались свидетелем сделки по продаже наркотиков между этим мужчиной и людьми в черной машине с затемненными стеклами — о которых вы ничего конкретного не запомнили. Все это было на сельской дороге, которая находится неизвестно где, — вы этого не знаете, потому что играли в «дорожные потеряшки». Я правильно излагаю? — Голос у него был утомленный.

— Только машина не моя, а моей подруги Джулии, а в остальном все верно.

Я пришла заявить об этом спустя три дня после происшествия, потому что помогала Амелии с похоронами, а еще потому что была занята проблемами Адама, но в первую очередь — я всячески избегала общения с Магуайром, однако в итоге поняла, что, кроме него, мне обратиться не к кому.

— Почему вы сказали «возможно, из Восточной Европы»?

— Ну, у него был такой вид, — неопределенно пояснила я, жалея, что вообще об этом упомянула. — Здоровенный, с тяжелым подбородком, широкоплечий. Но когда он взял клюшку для ирландского хоккея, в нем появилось что-то местное… — Я запнулась и покраснела, а Магуайр насмешливо кивнул.

— То есть если б он взял топор, то стал бы русским, а бейсбольную биту — американцем? А достань он палочки — превратился бы в китайца, так, что ли? — Он ухмыльнулся, довольный своей шуткой.

Я проигнорировала его насмешки.

— Кто-нибудь еще может подтвердить ваш рассказ?

— Да, Адам может.

— Самоубийца?

— Несостоявшийся.

— А есть какие-нибудь еще свидетели, которые не пытались покончить с собой за пять минут до происшествия?

— Он пытался это сделать за пять дней до того. А кроме нас все видела моя племянница.

— Мне нужны ее данные.

Я немного поразмыслила об этом.