Как влюбиться без памяти Ахерн Сесилия
— Если бы я знала, что яичная борода способна тебя так порадовать, я бы уже давно ее себе нарисовала, — улыбнулась я.
— Это не борода. Это ты. — Он весело смотрел на меня, глаза его сияли. — Ты лучше любого лекарства. Тебя нужно выписывать вместо антидепрессантов.
Меня искренно тронули его слова. Раньше он и близко не говорил мне ничего такого приятного, я впервые почувствовала, что, возможно, и вправду помогаю ему. Но, вместо того чтобы сказать ему что-нибудь ласковое, я включила психотерапевта:
— А ты когда-нибудь принимал антидепрессанты?
Он ненадолго задумался, возвращаясь опять к роли пациента, от которого ждут ответа.
— Да, один раз было. Я пошел к психотерапевту, рассказал, как я себя чувствую, ну он мне их и прописал. Но на самом деле они мне слабо помогли, и через месяц я бросил их пить.
— Потому что они не могли устранить суть проблемы, — сказала я.
Судя по тому, как он на меня посмотрел, ему не слишком понравилось мое замечание. Он понял, что я опять пытаюсь вынудить его пойти к врачу. Так что я слегка притормозила.
— А вот печь пироги — замечательный способ устранить проблему на корню, — улыбнулась я.
— Конечно, потому что ты точно знаешь, что делаешь и зачем, — согласился он.
— Конечно.
Мы оба замолчали, и я подумала — может быть, это тот самый момент, когда надо признаться в том, что творится у меня в душе. Или достаточно его намека на то, что он все понял? И, словно почувствовав, что сейчас произойдет, он очнулся и нарушил наше молчание.
— Ладно, пора заняться глазурью.
Прежде чем украшать пироги, мы должны были достать их из печи. Из всего класса только у нас одних пирог провалился в середине. По какой-то неведомой причине, едва мы извлекли его из духовки, он сказал «пу-уф» и осел прямо у нас на глазах. А мы осели на пол и так истерически хохотали, что я едва не описалась. И тут нас очень вежливо, но твердо попросили покинуть помещение.
Глава XV
Как пожать то, что посеял
По дороге к ресторану, где Мария праздновала свой день рождения, мы зашли в супермаркет, чтобы украсить свой пирог. Оба мы были в приподнятом, полубезумном состоянии и, вероятно, со стороны походили на пьяных. Мы оба слишком давно ничего подобного не испытывали. Адам нес наш недопекшийся пирог с дырой посредине — выполнена эта красота была в форме сердца, а края обгорели.
— Это самый уродливый пирог, какой я когда-либо видел, — смеясь, сказал Адам.
— Ему надо просто сделать небольшую подтяжку лица, — отмахнулась я, пробираясь вдоль полок. — А-га! — Я взяла банку со взбитыми сливками, потрясла ее и сняла крышку.
— Эй! — сердито закричал продавец.
Адам немедленно достал пачку банкнот, и продавец тут же умолк. Адам держал пирог, а я его разукрашивала. Первая попытка оказалась ужасной: я недостаточно хорошо встряхнула спрей, и сливки с легким пшиканьем растворились в воздухе, забрызгав и пирог, и Адама.
— Я бы сказал — двадцать процентов на пироге, а восемьдесят у меня на лице.
Я едва не свалилась от хохота. Когда мы оба слегка успокоились, я предприняла вторую попытку. Она оказалась более успешной. Когда я закончила, Адам задумчиво оглядел результат. Поразмыслив, он взял пакетик со всякой украшательской ерундой и извлек оттуда несколько штуковин, похожих на молочные зубы. Руки у него тряслись от смеха, но он все же умудрился прилепить несколько зубиков.
— Ну, что скажете? — с восторгом спросил он у продавца.
Длинноволосый юнец не выразил особого восторга.
— Чего-то не хватает, — мрачно заметил он.
Этому пирогу, вообще говоря, очень много чего не хватало.
— Я бы чипсов добавил, — изрек юноша.
— О, это гениально, — обрадовался Адам.
Он велел мне открыть пакетик с чипсами, высыпал его на середину кошмарной пироговой рожи и отступил на пару шагов, любуясь нашим произведением.
— Превосходно, — сообщил он, осмотрев его со всех сторон.
— Это худший пирог, который я когда-нибудь видела.
— Именно. Поэтому он превосходен. Она поймет — это я его сделал.
Напоследок он купил свечку в виде футбольного мяча и влепил ее в центр, со счастливой улыбкой сказав мне:
— Мария ненавидит футбол!
После чего мы вернулись в машину, где нас терпеливо дожидался водитель.
Мы стояли возле «Эли Брэсери» и наблюдали за Марией и ее подругами сквозь огромные окна, но так, чтобы она нас не заметила и бдительная охрана тоже. Было холодно, пошел мелкий снег. Ноги у меня закоченели, губы еле двигались, а нос уже давно отвалился, во всяком случае, по моим ощущениям на лице его не было.
— Сегодня я себя чувствую… напрочь заиндевевшей, — сказала я, и Адам улыбнулся в ответ. Наше бурное веселье поутихло и перешло в дружелюбное согласие. — Ты знаешь этих девушек? — Я спрашивала не столько из любопытства, сколько из желания проверить, могу ли я еще шевелить губами.
Адам кивнул.
— Да, это ее лучшие подруги.
Все они были прехорошенькие, и многие оборачивались в их сторону, но они, кажется, были полностью поглощены друг другом, и их стол в углу ресторана был чем-то вроде центра мироздания. Я не могла отвести глаз от Марии. Ее неизменная красная помада, аккуратная стрижка, стильное кожаное платье — все было просто идеально. Она весело болтала, шутила, радостно реагировала на любое замечание — никто не оставался без ее внимания. Только раз я скосила глаза, чтобы посмотреть на Адама, который смотрел на нее. Смотрел так, что было ясно — он тоже находит ее идеальной. В ней было что-то гипнотическое, что заставляло безотрывно глядеть только на нее. Убийственное качество. Я ненавидела ее все сильнее, но при этом хорошо понимала: она — лучший вариант для Адама. Они составляли сногсшибательную пару, ни в чем не уступая друг другу. Каждый был по-своему хорош и по-своему уникален. Адам глядел на нее как завороженный, но лицо у него стало грустное, как будто, потеряв ее, он потерял свое сердце, свое «я».
Я отошла в сторонку и немного попрыгала, чтобы согреться и стряхнуть с себя ощущение, что я самозванка, лишняя и никому не нужная. Что же пошло в моей жизни настолько не так, почему я стою здесь, подглядывая за этой красавицей, у которой есть все, чему я обычно завидовала? Странно все это, непонятно. Я ощущала себя полной идиоткой, распоследней неудачницей. Мне вдруг страшно захотелось уйти прочь.
— Ну наконец-то! — сказал Адам, увидев, что со стола уносят тарелки. Наступила очередь десерта.
Пирог я отнесла на ресторанную кухню. Это оказалось нетрудно, я просто объяснила официантам, что это сюрприз для девушки, которая отмечает у них свой день рождения. Они посмотрели на пирог и рассмеялись. А сейчас мы наблюдали, как четверо официантов направляются к столу Марии. Адам перешел через дорогу и встал у самого окна, чтобы лучше видеть. Мария удивленно подняла брови, а потом расплылась в улыбке — все запели «Happy birthday». Я видела, как некоторые девушки за столом вопросительно переглядываются, пытаясь понять, кто автор сюрприза. А потом его поставили перед Марией, и она смущенно уставилась на невообразимое месиво, украшенное молочными зубами и чипсами. Она явно пыталась сохранить вежливое выражение лица, чтобы не обидеть того, кто преподнес ей это безобразие. Даже набрала побольше воздуха, загадала желание и задула свечку. Поочередно оглядела подруг, стараясь понять, кто из них решил сделать ей такой подарок. Они пожимали плечами и недоуменно посмеивались, тогда она спросила у официантов, не перепутали ли они стол. Адам взволнованно смотрел в окно, и я понадеялась, что Мария догадается, что это от него. А не то как бы мне не пришлось хватать его за рукав, чтобы он не бросился объяснять ей это самолично.
— Ну посмотри же, Мария, посмотри на зубы, на футбольную свечку! — призывал он, сжав от волнения кулаки.
— Так это еще и означает что-то? — удивилась я. Я-то думала, он просто так сыплет из пакетиков что ни попадя.
Он по-прежнему не сводил глаз с окна, но тем не менее ответил, правда, таким голосом, точно я была на другой планете и ему неохота тратить силы на пустые разъяснения:
— Мы только-только начали встречаться, и она пришла посмотреть, как я играю в футбол. Она сидела совсем близко, и мяч попал ей в лицо. Выбил ей передний зуб! Я купил ей молочный зуб и сосал ее чипсы, потому что ей было больно жевать.
Его затрясло, когда он рассказывал об этом, а Мария вдруг все поняла, всплеснула руками и принялась громко смеяться. Потом успокоилась и объяснила своим подружкам в чем суть. Адам ее, конечно, не слышал, но смеялся вместе с ней. Я к тому моменту утратила чувство юмора. Мне хотелось побыстрее попасть домой.
И тут Мария перестала улыбаться и сделала нечто замечательное — она расплакалась. Все шесть девушек тут же повскакали с мест и принялись обнимать, утешать и ободрять ее. Я посмотрела на Адама. На глазах у него тоже были слезы.
Я развернулась, чтобы уйти. Мне на самом деле было все равно, останется он там один или пойдет за мной. Скорее всего, он и вовсе не заметит, что меня нет.
— Эй, мисс Выручалочка, — ласково сказал он, удерживая меня на месте.
А потом поднял пять, и мы ударили по рукам. Он внимательно смотрел мне в глаза, и сердце мое бешено бухало в груди.
— Ты гений, ты об этом знаешь? — нежно спросил он.
— Ну, — я отвела глаза в сторону, — мы же ее пока не вернули.
Адам оглянулся на ресторан. Мария вытерла глаза салфеткой, посмотрела на пирог, покачала головой и рассмеялась.
Нет еще. Но мы почти сделали это.
Мне было и радостно, и в то же время грустно. Но обдумывать свои ощущения было некогда: Мария надела пальто и направилась к выходу.
— Черт, она что, тебя видела?
— Нет, не могла она меня видеть. — В голосе его зазвучала легкая паника.
Мы быстро двинулись прочь и, отойдя на безопасное расстояние, обернулись, чтобы посмотреть, что она делает.
— Сигарету вроде достала, — сказала я.
— Она не курит, — ответил Адам.
Мы наблюдали за Марией, и через некоторое время у нее в руке засветился экран телефона. Тут же зазвонил мобильный Адама. Он немедленно приглушил звук, но жадно глядел на него.
— Не отвечай.
— Почему?
— Потому что тогда она еще сильнее захочет тебя услышать. Нужно, чтобы она изнывала от тоски и желания. И потом, ты все еще злишься на нее, я это чувствую. Ты скажешь ей что-нибудь не то и все испортишь.
— Как Барри?
Я отвернулась от него.
— Ты хочешь, чтобы он попытался тебя вернуть? — помолчав, спросил он.
Я грустно улыбнулась. Мы не часто говорили о Барри и ни разу не говорили о нем всерьез.
— Он никогда не пытался. Я бы не вернулась, но было бы неплохо, если бы он хоть попробовал. Он никогда ничего по-настоящему не хотел. Даже меня. Я понимаю, звучит глупо, учитывая, что это я от него ушла.
— Может, он пытается по-своему. Сообщения эти его. Телефонные звонки…
— Сегодня утром он сказал нашей общей подруге, у которой мы встречали прошлый Новый год, что я терпеть не могу к ней ездить, потому что она ужасно готовит и ее ужасные дети достали меня своими песнями, стихами и плясками. Она написала мне, что очень расстроена и обижена. И больше не желает видеть меня в числе своих гостей.
— Ладно, он не пытается вернуть тебя обратно.
— Нет. Он озлоблен. Его аж скручивает от ярости. Думаю, он и не помышляет о воссоединении.
— Скажи этой вашей подруге, что он врет.
Я подняла на него глаза.
— А, так он не врет. Значит, правда и то, что ты писаешь в ванной?
Слава богу, там было темно, и он не видел, как я покраснела.
— Ну, не все, что он говорит, правда.
— Но это — правда! — поддразнивал он.
— Слушай, меня укусил комар. Очень больно, и я пошла в ванную, а Барри приперся туда, чтобы… ну, ты понял. А я писала…
— Ах, ты писала на укушенное место?! — Он расхохотался.
— Да тише ты. — Я дернула его за рукав. — Главное, это все равно не помогло, вот что обидно, — добавила я, и мы оба рассмеялись.
Его телефон просигналил, что пришло сообщение.
— Супер, — сказала я. — Дай-ка я послушаю.
— Адам, это я. — Голос у нее был мягкий, нежный, и все было ясно, можно дальше не слушать, но я все-таки дослушала до конца. — Я получила твой пирог. — Она рассмеялась. — Ничего кошмарнее в жизни своей не видела. И я вспомнила то наше свидание. Мы тогда первый раз поцеловались, и этот зуб болтался у нас во рту… Спасибо тебе. Ты сумасшедший. — Она опять рассмеялась. — Я скучала по тебе такому, и мне кажется, ты вернулся. Прости, что я тебя обидела. Мне было так… так одиноко, и я волновалась. Я не знала, что делать. А Шон, он был рядом, и ему было не все равно, и о тебе он тоже беспокоился, честно. Ты не должен его ненавидеть. В общем, спасибо. Я звоню, чтобы тебя поблагодарить. Мне нужно с тобой увидеться, позвони мне, ладно?
Адам широко ухмылялся.
Потом схватил меня в охапку и подбросил так высоко вверх, что я расхохоталась на всю улицу. В пустом морозном воздухе мой смех долетел до Марии, которая все еще стояла на крыльце ресторана. Но беспокоиться не о чем: она подумает, что это парочка влюбленных, укрывшихся под покровом ночи, радуются тому, что они вместе.
Глава XVI
Как организовать и упростить свою жизнь
Возвращаясь домой, мы увидели, что у Амелии в магазине еще горит свет. Было десять вечера.
— Странно, — сказала я. — Вот что, ты иди домой, — я протянула ему ключи от квартиры, — и держись подальше от колющих и режущих предметов, а также от электроприборов. А я проверю, все ли у нее в порядке.
Он закатил глаза и помотал головой.
— Нет уж, я с тобой.
Амелия открыла дверь, как только мы подошли, будто стояла там и ждала нас. Лицо у нее было сосредоточенное, словно она срочно должна решить какую-то проблему. Я огляделась. На столе — вино, сыр и крекеры, под столом — пять пустых бутылок. Книжные полки сдвинуты к стенкам, на их месте стулья. Человек десять слушали какую-то женщину, восседавшую на подиуме. У нее были длинные роскошные волосы, седые, но блестящие, и облегающее черное платье с низким декольте.
Элейн, которая, конечно, тоже была тут, обернулась и радостно нам помахала, а потом снова вперила глаза в чтицу.
— Кто это? — шепотом спросила я.
— Ирма Ливингстоун, — ответила Амелия, состроив невообразимую гримасу. — Я проклинаю тот день, когда согласилась на эту идею Элейн. Она у нее преподает на курсах «Как влюбиться без памяти», и Элейн решила, что ей непременно надо прийти сюда и прочитать отрывки из своей книги. Уже битый час читает.
Амелия протянула мне книжку. «Как овладеть своими эрогенными зонами».
— Зачем? А кто, кроме меня, ими владеет? — с недоумением спросила я, прежде чем Адам забрал у меня книжку.
Старичок в первом ряду заснул и громко похрапывал, молодая педантичная женщина что-то подробно записывала в блокноте, а мужчина рядом с Элейн пытался скрыть мощную эрекцию, чего та явно не замечала и всячески строила ему глазки в надежде на свидание.
Ирма обратила внимание на Адама.
— Я собиралась на этом закончить, но вижу, что у нас новые лица. Теперь я прочту вам четвертую главу: как получать удовольствие от партнера. Должна предупредить, там есть весьма эротичные части, уж простите эту игру слов.
Она улыбнулась Адаму.
— Здорово, — усмехнулся он, глядя на меня. — Люблю эротичные части. А вы, девушки, идите поболтайте. Перемойте косточки.
Я не могла удержаться и тихонько хихикнула, когда Ирма медовым голосом начала читать свои эротичные соображения.
Мы с Амелией пошли наверх, чтобы спокойно поговорить.
— Ну как ты?
— Нормально. — Амелия села на стул, вид у нее был усталый. — Без нее тихо. Одиноко.
— Прости, что меня не было рядом в эти дни.
— Ты всегда рядом. И потом, тебе хватает забот с Саймоном, и Адамом, и Барри. И еще раз с Адамом. — Она слегка улыбнулась.
— Стоп.
Я не готова была это обсуждать.
— Барри прислал мне трогательное сообщение насчет мамы.
— Это радует, в кои-то веки.
— Как дела у Адама?
— Отлично. Хорошо. Он сильно продвинулся и скоро вполне сможет справляться сам. Я ему больше буду не нужна, так что… Все прекрасно. — Голос у меня дрожал, и я понимала, как странно это звучит.
— Конечно. — Амелия улыбнулась. — Хорошо, что ты так ему помогаешь.
— Ну да, ему ведь сейчас очень нелегко.
— Угу. — Амелия закусила губу, чтобы перестать улыбаться.
— Прекрати. — Я мягко ее пихнула. — Для меня это серьезная тема.
— Я знаю, это видно невооруженным глазом, — рассмеялась она. Но потом вдруг нахмурилась.
— Что-то случилось?
— Я разбирала ее вещи. — Амелия встала и взяла бумаги с кухонного буфета. — И нашла вот это.
Она протянула мне тяжеленную стопку. Я вопросительно на нее поглядела:
— Что именно мне искать?
— Там есть квитанция на аренду помещения на складе хранения. На мамино имя. Она мне никогда ничего про это не говорила, что странно, ведь я вела все ее дела. Оплата шла напрямую со счета, который мне незнаком.
Я взяла квитанцию. Как ни странно, этот счет был знаком мне. Именно на него я платила ежемесячно арендную плату за свою квартиру. Расчетный счет папиной компании. Амелия не заметила моей реакции, так что я молча пожала плечами, ожидая продолжения.
— Я бы ничего и не узнала, если бы не нашла конверт и ключ. Договор заключен десять лет назад. Посмотри на адрес на конверте.
Почтовый адрес адвокатской конторы «Роуз и дочери».
— Ты что-нибудь об этом знаешь?
— Нет, совершенно ничего. — Амелия мне явно не поверила. — Правда. Я поняла, что это папина фирма, только две секунды назад, когда увидела номер счета. Амелия, клянусь тебе, они ни разу при мне об этом не упоминали. Завещание твоей мамы у них, да?
Она кивнула.
— А там упоминается этот счет?
— Я пока еще не была у твоего отца и не читала завещание. Но… вообще-то я думала, что знаю, что там. Мы с мамой это обсуждали.
— Давай спросим у папы. — Я достала телефон. — Все просто: возьмем и сейчас все узнаем.
— Нет. — Амелия покачала головой. — Не надо все узнавать прямо сейчас. — Увидев мое обиженное лицо, она пояснила: — А вдруг он скажет, что я не имею права туда войти?
— Не скажет он так. С чего вдруг? Ведь все, что принадлежало твоей маме, теперь твое.
— А если я вообще не должна была об этом знать? Как только мы его спросим, я уже не смогу ничего изменить. Нет, я хочу сама пойти туда и все выяснить. — Глаза ее затуманились, я видела, что в голове у нее проносится множество мыслей. — Зачем ей понадобилось столько усилий, чтобы я ничего об этом не знала?
На следующий день Амелия, Адам и я отправились в огромный загородный торгово-развлекательный центр «Стор Эдж». Мы долго шли по бесконечному коридору вдоль запертых дверей, все они были выкрашены в люминесцентный розовый цвет, так же как и вывеска центра, наверное, чтобы ее было видно с шоссе. Одного этого хватило бы, чтобы у меня разболелась голова, а тут еще и очередная бессонная ночь, которую я провела, обдумывая, как устроить будущее Адама, но я строго напомнила себе, что должна поддержать свою подругу. Честно сказать, я была рада, что в жизни Амелии возникло хоть какое-то неожиданное событие. Что до Адама, то он опять впал в уныние, размышляя о том дне, когда вынужден будет возглавить семейную компанию. Чтобы подбодрить его, я подарила ему сегодня с утра журнал, куда он должен записывать пять хороших событий дня — и тогда за неделю у него их накопится аж тридцать пять. Мы снова обсудили антикризисный план, а потом он сердито заявил, что уж лучше помоет мой холодильник, чем признает, что у него в жизни есть что-то хорошее. Н-да, не слишком многообещающий выбор. Ясно одно — если я не найду выход из ситуации с «Бэзил Конфекшенри», все достижения с Марией окажутся тщетны.
Прокручивая все это в голове, я параллельно пыталась развеселить Амелию.
— А вдруг твоя мама была тайным агентом, и у нее в хранилище лежат документы на разные имена, поддельные паспорта, парики и прочие шпионские штучки, — весело предположила я, продолжая игру, которую мы начали еще в машине по дороге сюда.
Потом посмотрела на Адама, предлагая поддержать тему.
— Или у твоего отца была огромная коллекция порнухи, которую он ото всех скрывал, — задумчиво протянул он.
Амелия передернулась.
— Или твои предки были садомазо, а здесь у них укромное логово.
— Прелестно, — одобрил Адам.
— Спасибо.
— Еще вариант: они прикарманили чужие миллионы и хранят их здесь.
— Неплохо бы, — пробормотала Амелия.
— Твоя мама похитила Шергара[7], — хихикнула я, и Адам расхохотался.
Амелия остановилась у сверкающей розовой двери, и мы пристроились у нее за спиной. Она сосредоточилась, выдохнула, посмотрела на меня и вставила ключ в замочную скважину. Медленно повернула его, толкнула дверь и отступила назад, видимо опасаясь, что из комнаты что-нибудь вывалится. Ничего не произошло, мы молча пялились в темноту.
Адам пошарил по стене, нашел выключатель и зажег свет.
— Ну и ну!
Мы вошли и огляделись.
Вдоль стен — комната была размером десять на десять футов — стояли стеллажи, до потолка заставленные обувными коробками. На каждой коробке указан год, начиная с 1954-го в нижнем левом углу и заканчивая верхним правым, где стояла дата десятилетней давности.
Амелия наклонилась и взяла первую коробку.
— В этом году они поженились, — пояснила она, открыв крышку.
Внутри оказалась свадебная фотография ее родителей и засушенный цветочек из букета невесты. А еще приглашение на свадьбу, молитвенник со свадебной церемонии, фотки медового месяца, билет на поезд, на пароход, билетик из кинотеатра, куда они пошли на первом свидании, ресторанный счет, шнурок от ботинка и заполненный кроссворд из «Айриш Таймс». Все это было аккуратно упаковано в коробку. Да что коробка, это вообще была комната памяти.
— Господи, они сохранили буквально все! — Амелия осторожно провела рукой по полкам и остановилась на последней коробке. — Это год, когда умер папа. Наверное, это он за всем здесь следил. — Она печально вздохнула, улыбнулась при мысли о том, как он собирал эту коллекцию, а потом нахмурилась, обиженная тем, что родители держали ее в тайне.
Она протянула руку, взяла наугад первую попавшуюся коробку и углубилась в ее содержимое, потом еще одну и еще. Она исследовала их, иногда радостно вскрикивая, узнавая какие-то приметы из прошлого, хранившие память о жизни ее родителей и ее самой. Ее школьное сочинение, ленточка, в которой она пошла в первый класс, молочный зуб, завиток волос, сбереженный после ее первого похода в парикмахерскую, письмо, которое она написала отцу, когда ей было восемь лет, и где просила у него прощения после какой-то ссоры. Я было подумала, что нужно оставить ее здесь одну, чтобы она могла спокойно предаться воспоминаниям, но потом решила, что Амелии нужен кто-то, с кем эти воспоминания можно разделить, и, поскольку Адам не проявлял никаких признаков нетерпения, мы остались. На самом деле Адам, казалось, был даже тронут тем, что увидел, и я понадеялась, что эта комната, наполненная вещественными свидетельствами любви, может благотворно на него повлиять.
Амелия нашла старую фотографию и с улыбкой показала ее нам.
— Это в Австрии, в горах. Там у моего дяди был дом, и родители ездили к нему каждый год до моего рождения. Я увидела снимок и стала проситься съездить к нему, но мама уже болела и это было невозможно.
— Ты была маленькая, когда она заболела? — спросил Адам.
— Мне было двенадцать, когда у нее случился первый инсульт. Но и до этого она всегда всего опасалась. Стала очень нервно относиться к идее поездок после того, как я родилась. Наверное, это материнство так на нее повлияло.
Она посмотрела на нас, ища подтверждения своей мысли, но мы ничего не могли ей сказать, поскольку оба росли без матери.
— Никогда бы не подумала, что они способны на такое — хранить каждую мелочь, — задумчиво произнесла Амелия.
— Непонятно, почему они скрывали это от тебя, — пробормотал Адам скорее самому себе, чем Амелии.
Он не сразу понял, что сказал вслух то, о чем мы все думали, и поспешил исправить оплошность:
— Как замечательно, что они все это сберегли!
Но было поздно. Амелия глубоко задумалась. Ясно было, что он назвал проблему проблемой: ее родители не хотели, чтобы она знала о существовании этой комнаты. Почему?
— Амелия, — позвала я. — Ты как? Все в порядке?
Как будто очнувшись от забытья, она принялась поспешно опустошать стеллажи в поисках чего-то, о чем, кажется, уже догадалась и теперь не желала попусту терять ни секунды. Она торопливо просматривала даты на коробках, пробегая пальцами по очередной полке.
— А что ты ищешь? — спросила я. — Мы можем помочь?
— Год, когда я родилась. — Она встала на цыпочки и просматривала даты на верхних коробках.
— Семьдесят восьмой, — сказала я Адаму. Он под метр восемьдесят пять, ему проще искать наверху.
— Есть, — сказал Адам, извлекая с полки пыльную коробку.
Амелия поспешно бросилась к нему, выхватила драгоценную находку, но второпях случайно сбила крышку, и все, что было внутри, разлетелось по комнате. Мы стали осторожно ползать на коленках, подбирая каждую бумажку, и случайно столкнулись с Адамом лбами.
— Ой, — засмеялась я, а он потер мне ушибленное место.
— Прости, — нежно извинился он, заглядывая мне в лицо.
Я таяла под взглядом его синих глаз. Я бы с радостью провела с ним всю свою жизнь в этой комнатке, хранящей столько любви и тепла. Эти мысли волновала и возбуждали. Как же это прекрасно — снова ощутить себя влюбленной, а то я уж начала бояться, что больше никогда не смогу пережить ничего похожего на истинную страсть. Но вот оно, это волшебное ощущение, наполняющее каждую мою клеточку радостью жизни, стоит ему только посмотреть на меня. Тут я вдруг вспомнила, как все обстоит на самом деле, и, резко отшатнувшись, переместилась в другой угол.
— Все хорошо? — ласково спросил он.
Я кивнула.
— Я рад, — произнес он с еле заметной улыбкой, и меня окатило жаркой волной от макушки до кончиков пальцев.
Я совсем потеряла голову, как вдруг поняла, что моя подруга подозрительно затихла. Сперва я решила, что Амелия наблюдала за нами, но потом посмотрела на нее и увидела, что по щекам у нее бегут слезы. Амелия держала в руке какое-то письмо.
Я вскочила с пола.
— Что случилась? Почему ты плачешь?
— Моя мама, — она протянула мне исписанный листок, — была мне не родная.
Амелия, милая моя доченька, прости, что я не смогла позаботиться о тебе, как должна была. Когда ты подрастешь, то поймешь, что я решилась это сделать только из любви к тебе. Я верю, что Магда и Лен будут очень-очень сильно любить тебя. А я тебя никогда не забуду.
С любовью, навеки твоя мама.
На кухне у Амелии я еще раз прочитала вслух эту коротенькую записку. Элейн молча сидела в углу, а Амелия нервно ходила взад-вперед. Ее шок сменился сначала горькой печалью, а потом обидой и гневом, и мы с Элейн просто не знали, что ей сказать. Элейн перебирала вещи, которые лежали в коробке: погремушку, детские пинетки, вязаную кофточку, платьице…
— Они все ручной работы, — сказала она, и Амелия встала как вкопанная.
— И что? — отрывисто бросила она. — Чего сейчас об этом говорить?
— Ну, такие кружева делают в Кенмэре.
— Да кого волнует, где их делают?
— Просто больше их почти нигде не найдешь, даже в наши дни. Значит, в семидесятые они точно были куплены там.
Амелия нахмурилась и внимательно на нее воззрилась, постепенно начиная понимать, к чему та клонит.
— Нет-нет-нет, — встряла я, чтобы они даже не обсуждали этого. — Нам не важно, откуда эти вещи. Их мог сделать кто угодно и где угодно, неужели ты не понимаешь этого, Элейн? И мы не должны вселять в Амелию бессмысленные надежды найти ее настоящих родителей.
— Найти родителей? — потрясенно повторила Амелия.