Тайна леди Одли Брэддон Мэри

16

ИЗГНАНИЕ ИЗ РАЯ

Рождественская неделя закончилась. Гости один за другим покидали Одли-Корт.

Толстый сквайр и его дородная супруга освободили комнату с гобеленами, и чернобровые воины остались в одиночестве, бросая со стен суровые взгляды в ожидании новых гостей.

Веселые девушки запаковали — их заставили запаковать — чемоданы, сундуки и коробки, и газовые бальные платья, прибывшие сюда в идеальном состоянии, мятыми грудами разъехались по домам.

Видавшие виды неуклюжие семейные экипажи, запряженные лошадьми, которые потрудились так, что предстоявшая езда по деревенским дорогам казалась им детской забавой (об этом красноречиво свидетельствовали неподстриженные щетки над копытами), вывезли на широкую площадь перед дубовой парадной дверью и как попало загрузили доверху всевозможным скарбом, отвечавшим желаниям, нуждам и прихотям прекрасной половины человечества.

Милые розовые личики, выглядывая из окон карет, одаривали хозяев прощальными улыбками, и кареты, дребезжа и грохоча, уносились под своды арки, увитой плющом.

Сэр Майкл пожимал руки молодым любителям скачек, целовал девушек, иногда даже пытаясь обнять тучных матрон, спешил из комнаты в комнату, из гостиной в конюшню, из конюшни на внутренний двор, со двора к арке — радушный, щедрый, желанный везде и повсюду, всем и каждому.

Золотистые кудряшки миледи тоже мелькали там и сям, и хотя ее прощальные речи отличались некоторым однообразием, уставшие гости, пресыщенные рождественскими праздниками, покидали поместье, не привередничая.

Один-единственный гость не выказывал ни малейшего желания избавить хозяев от своего присутствия — Роберт Одли.

— В Лондоне у меня нет никаких дел, — объяснил он, — на Фигтри-Корт хорошо прохлаждаться в жаркую погоду, но жить там зимой… Грипп и ревматизм — брр!

— Оставайся, дорогой Боб, — сказал сэр Майкл. — Сына у меня нет, вот и будешь мне вместо сына. Постарайся понравиться Люси, и можешь жить тут до конца своих дней.

Роберт молча обнял дядюшку.

Перед отъездом сэр Гарри Тауэре встретился с мисс Алисией Одли в библиотеке, обшитой дубовыми панелями. Здоровенный охотник за лисицами, отважившись на бурное признание, получил столь же бурный отказ. Он стремительно вышел из дома с именем любимой на устах и надеждой в сердце и скрылся под липами, свернув на ту самую дорожку для прогулок, которую Джордж Толбойз некогда сравнил с кладбищенской аллеей.

— Только бы она не влюбилась в подлого адвокатишку. Этого я не перенесу! — промолвил Гарри Тауэре, тяжело ступая по мерзлой земле и сокрушенно качая головой. Его храброе молодое сердце громко стучало под голыми деревьями.

А подлый адвокатишка тем временем стоял в гостиной, устремив близорукие глаза на висевшую на стене карту.

Когда Алисия вошла в комнату, глаза ее были красны после объяснения с сэром Гарри.

— Так я и знал, — сказал Роберт, держа нос в полудюйме от карты, — Норвич находится в графстве Норфолк, а не в Херефордшире, как утверждал этот болван, молодой Винсент. А, это ты, Алисия?

— Я, — коротко ответила девушка, проходя мимо.

— Ты плакала, Алисия?

Молодая леди не удостоила Роберта ответом.

— Да, конечно, ты плакала. Сэр Гарри Тауэре из Тауэрс-Парка предложил тебе руку и сердце, не так ли?

— Ты что, подслушивал за дверьми?

— Господь с тобой! Я в принципе против подслушивания, тем более что на практике это весьма хлопотное занятие. Но я адвокат, мисс Алисия, и могу сделать заключение посредством индукции. Ты знаешь, что такое доказательство методом индукции?

— Понятия не имею, — сказала Алисия, с ненавистью и обожанием глядя на своего мучителя.

— Я так и думал. А теперь следи за моей мыслью. Во-первых, я видел, как сэр Гарри, бледный, как смерть, сбежал вниз по лестнице, и волосы у него были зачесаны не на ту сторону. Во-вторых, во время завтрака кусок явно не лез ему в горло, и, когда ему не налили кофе, он даже не заметил этого. В-третьих, прежде чем покинуть Одли-Корт, он попросил тебя о свидании. Ну так как, Алисия? Выходим замуж за баронета? Ей-богу, лучшего шафера, чем бедный кузен Боб, ты не найдешь!

— Сэр Гарри Тауэро благородный и храбрый молодой человек. Не чета некоторым.

— Ага, значит, он нам все-таки нравится, да или нет? Значит, нам хочется стать леди Тауэре, хозяйкой крупнейшего поместья в Хартфордшире? Так или нет?

— Так или не так, с каких это пор тебя стали интересовать мои дела? С каких пор тебя стало заботить, за кого я выйду замуж? Выйди я замуж даже за печную трубу, тебя все равно не проймешь. Ты лишь надменно поднимешь брови и скажешь: «М-да! Она всегда была девицей со странностями!» Я отказала сэру Гарри Тауэрсу, но сейчас, когда я думаю о его великодушии и бескорыстии, когда я сравниваю его с некоторыми ленивыми, эгоистичными типами, холодными, как рыба, мне хочется бежать за ним вслед, хочется сказать ему…

— …что ты передумала и решила стать миледи Тауэре?

— Да.

— Ах, нет, не делай этого, Алисия! — воскликнул Роберт, беря кузину за руку и ведя ее вверх по лестнице. — Пойдем, сядем у окна и поговорим серьезно. И пожалуйста, давай не будем больше ссориться, ладно?

— Ладно, постараюсь.

— Ну, вот и хорошо. А теперь послушай, — сказал Роберт, обращаясь к девушке как к капризному избалованному ребенку. — Ты что же думаешь, если люди ходят с кислыми физиономиями, не зачесывают волосы Бог знает на какую сторону, не бегают по аллеям с безумным видом, доказывая этим истинность своих чувств, — неужели ты думаешь, что так они поступают потому, что достоинств у них меньше, чем у других? Ах, малышка, жизнь такая трудная штука, что за все доброе, что нам в ней выпадает, нужно горячо благодарить судьбу и не рассчитывать на большее. Возьмем, к примеру, меня. Все мое богатство — это табачная лавка на углу Ченсери-Лейн да ты, моя девочка, моя маленькая добрая кузина. Но разве я чувствую себя бедным? Разве ропщу на судьбу? Отнюдь. Я смело смотрю вперед и благодарю Провидение за все, что имею.

Алисия взглянула на него, широко раскрыв прекрасные серые глаза. Нравоучения Роберта совершенно сбили ее с толку. Между тем Роберт, поманив одну из своих собачонок — ту, что побезобразнее, — поднял ее к себе на колени и нежно погладил по голове.

— И это все, что ты хотел мне сказать, Роберт? — кротко спросила Алисия.

— Да; пожалуй, да, — ответил Роберт после долгой паузы. — Не выходи замуж за этого охотника на лисиц, если тебе по сердцу кто-то другой. Однако если сможешь прожить век, не размышляя о высоких материях, если удовольствуешься беседами о конюшнях, скачках и лошадиных родословных — видит бог, лучшего мужа, чем сэр Гарри, тебе не найти.

— Спасибо, родственник, — сказала Алисия, густо краснея до корней своих каштановых волос. — Но ты ведь не знаешь, кто мне нравится, а потому не бери на себя смелость держать за него ответ.

Роберт ласково почесал собачонку.

— Пожалуй, ты права, — задумчиво сказал он. — Конечно, если я его не знаю… Но мне показалось, что я все-таки его знаю.

— Ты?! — возмущенно воскликнула Алисия и выбежала из комнаты, изо всех сил хлопнув дверью.

— Я ведь всего лишь сказал: мне кажется, что я его знаю, — растерянно промолвил Роберт, глядя вслед рассерженной девушке.

Оставшись один, он махнул рукой, снова погрузился в кресло и пробормотал:

— Славная девушка, однако… слишком уж сильно хлопает дверью!

Обескуражен в эту минуту был не только он. Бедный сэр Гарри Тауэре покидал Одли-Корт удрученный, мрачный и угрюмый. Возвращение в родовое поместье, обсаженное вековыми дубами и почтенными буками, не радовало его: Алисия никогда не станет хозяйкой этого дома.

Какие планы пошли прахом!

Джим, старший конюх, объездил охотничью лошадь — специально для нее.

Двух щенков пойнтера — их рассчитывали вырастить к следующему охотничьему сезону — также купили для нее.

Купили здоровенного черного дога — он должен был носить зонтик Алисии.

В саду пустовал павильон, туда никто не ходил после кончины матушки, — его хотели отремонтировать для мисс Одли.

Да только ли это!..

Впрочем, теперь все блага мира потеряли и смысл, и цену: Алисия никогда не станет хозяйкой этого дома.

— Зачем быть богатым, если богатство не с кем разделить? — бормотал молодой баронет, возвращаясь домой. — Что теперь остается? Сидеть взаперти да хлестать портвейн? Жаль, ей-богу, жаль, что такая девушка отказалась от честного сердца и прекрасных конюшен, которые мои предки возвели в старинном парке!

Сэр Гарри влюбился в Алисию во время прошлогоднего охотничьего сезона, когда встретил ее на балу, где собралась вся аристократия графства. Целое лето он лелеял в себе нежную страсть, и зимой она расцвела пышным цветом. Он решил сделать предложение, не откладывая. Матушки, имевшие дочерей на выданье, осаждали его со всех сторон, так что Тауэрсу и в голову не могло прийти, что ему откажут.

— Не нужна мне слишком глупая, — говаривал он, перебирая в уме возможных невест, — и умная, которая пишет книги и носит зеленые очки, мне тоже не нужна. А нужна мне та, которая знает, о чем говорит.

Но Алисия сказала «нет», и полотно грядущей счастливой жизни, которое все это время он ткал с таким восторженным трепетом, мгновенно превратилось в бесформенную кучу грязного тряпья.

Сэр Майкл — они встретились во дворе, когда сэр Гарри, отбывая восвояси, уже ставил ногу в стремя, — тепло пожал руку неудачливому воздыхателю.

— Поверьте, дорогой сэр Гарри, говорю со всей откровенностью: лучшей партии для Алисии, чем вы, я бы не желал. Но у меня есть племянник, и я думаю, он…

— Ах, не говорите мне о нем! — перебил сэр Гарри. — Слышать о нем не хочу! Адвокатишка, который толком не умеет взять лошадь под уздцы и который не ест ничего, кроме хлеба с мармеладом, — как можно полюбить такого! Конечно, наш странный мир давно уже стоит на голове, но ведь мисс Алисия не такая, как все. Нет, сэр Майкл, здесь дело не в вашем племяннике, а в ком-то другом.

Сэр Майкл молча развел руками, Гарри Тауэре ударил пятками своего скакуна и скрылся под сводами арки.

— Есть там кто-то другой или нет, не знаю, — промолвил сэр Майкл, оставшись один, — но племянника своего я понять не могу, это точно. Девушка души в нем не чает, а он никакого внимания: то ли делает вид, то ли вправду ни о чем не догадывается… Темная это история, право слово, темная!

Впрочем, этот монолог старый баронет произнес тем полубезразличным тоном, каким мы обсуждаем дела посторонних людей. Тени ранних зимних сумерек сгустились над его крупной красивой головой, но свет его угасающей жизни — его молодая жена была рядом с ним, а когда она бывала с ним рядом» он не видел вокруг себя никаких теней.

Когда он возвращался в дом, она вышла навстречу и, подойдя к нему, положила головку ему на грудь.

— Наконец-то все разъехались, и мы снова остались одни, — сказала она. — Как хорошо, дорогой, не правда ли?

— Да, дорогая, — ответил он, нежно гладя золото ее волос.

— Уехали все, кроме Роберта Одли. Как долго он собирается пробыть здесь?

— Ровно столько, сколько захочет, моя крошка. Ему я всегда рад. — Сэр Майкл поцеловал жену и добавил: — Конечно, все будет зависеть от тебя: если его ленивые замашки, его сигары, его собаки или еще что-то начнет тебе досаждать, тогда…

Леди Одли потупила глазки.

— Все это вполне терпимо, — промолвила она не без некоторого колебания. — Мистер Одли весьма достойный молодой человек, но сама я слишком молодая тетушка для такого племянника, и…

— Что ты этим хочешь сказать, Люси? — спросил баронет, и в голосе его зазвучали отдаленные раскаты грома.

— Бедняжка Алисия весьма ревниво относится ко всякому вниманию, которое мистер Одли оказывает мне, и… и… Словом, для счастья Алисии будет лучше, если визит твоего племянника побыстрее закончится.

— Он съедет отсюда сегодня же вечером! — загремел сэр Майкл. — Ах я слепой глупец! Упустить из виду такое обстоятельство! Малый он действительно хороший, однако… Он съедет сегодня же!

— Постарайся не быть с ним грубым, дорогой.

— При чем тут грубость, Люси? Не беспокойся, все будет пристойно. Сейчас он отправится покурить в липовую аллею, я пойду и скажу ему, чтобы через час его не было в нашем доме.

И в той самой аллее, под сенью которой Джордж Толбойз бродил в грозовую ночь накануне своего исчезновения, сэр Майкл Одли объявил Роберту, что тот должен покинуть Одли-Корт, ибо миледи слишком молода и хороша собой, чтобы принимать знаки внимания от красивого племянника двадцати восьми лет от роду.

Разумеется, сэр Майкл объяснил ему все это в достаточно деликатной форме, но, какова бы ни была форма, гостеприимный некогда кров следовало покинуть в кратчайшие сроки.

Роберт, узнав о решении дядюшки, с недоумением пожал плечами и как всегда взметнул вверх свои густые черные брови.

— Я действительно был внимателен к миледи, — промолвил он. — Я испытываю к ней интерес, сильный и странный интерес. — Внезапно голос его изменился, он схватил сэра Майкла за руку и со страстью, ему не свойственной, сказал: — Упаси бог, дорогой дядюшка, если я внес тревогу в столь благородное сердце, как ваше! Упаси бог, чтобы хотя бы тень бесчестья пала когда-нибудь на ваше честное имя! Упаси бог, чтобы причиной вашего горя стал именно я!

Никогда сэр Майкл не слышал подобных слов от своего племянника, никогда еще голос молодого человека не дрожал и не срывался в присутствии дядюшки — и никогда еще эти близкие друг другу люди не прощались с такой торопливой поспешностью.

Роберт Одли немедленно покинул поместье. Однако он не отправился на железнодорожную станцию, не стал дожидаться вечернего лондонского поезда, не стал вообще уезжать отсюда слишком далеко. Нет, он отправился прямо в деревню, взошел на холм Маунт-Станнинг, постучался в двери маленького постоялого двора, и, когда на стук вышла Фиби Маркс, попросил ее сдать ему комнату на неопределенное время.

17

НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ

Маленькая гостиная, куда Фиби Маркс провела племянника баронета, располагалась на первом этаже, и от крохотного помещения, где посетители выпивали и закусывали и где хозяин с супругой укладывались на ночь, ее отделяла лишь тонкая перегородка, обитая рейками и обмазанная штукатуркой.

Похоже было, что мудрый архитектор, задумавший это сооружение, особое внимание обратил на то, чтобы его идея была воплощена в самом хрупком и ненадежном материале и чтобы ветер, облюбовавший это открытое со всех сторон место, получил все возможности для удовлетворения своих буйных капризов.

В стенах сего заведения не было ни единого кирпича; вместо них — сплошное дерево, да и то пригнанное кое-как, на скорую руку. Шаткие потолки ходили ходуном, подпираемые непрочными стропилами, и в штормовую ночь балки угрожали обрушиться на головы тех, кто имел несчастье оказаться под ними. Двери сколотили и навесили так, что они никогда не запирались. Окна сконструировали так, что, когда их запирали, в помещении становилось слишком жарко, а когда открывали — слишком холодно. Казалось, что каждая балка и каждое перекрытие вопиют миру о своей уязвимости.

Роберт, осмотревшись вокруг, не смог сдержать улыбки: слишком уж нынешнее его обиталище отличалось от тех покоев, что он покинул всего час назад.

Об унынии не могло быть и речи: во-первых, он знал, на что шел, во-вторых, едва ступив под своды жалкого заведения, он тут же расположился в нем на свой обычный манер. При нем была его немецкая трубка, полный кисет табаку, полдюжины французских романов и пара беспородных любимцев, которые, усевшись у небольшого дымного камина, коротким отрывистым тявканьем намекнули хозяину, что пора бы чего-нибудь перекусить.

Пока Роберт Одли устраивался на новом месте, Фиби Маркс позвала деревенского мальчишку — он был у нее на побегушках — и, отведя его на кухню, вручила ему тщательно сложенный и запечатанный листочек бумаги.

— Ты знаешь, где находится поместье Одли-Корт?

— Да, мэм.

— Если сбегаешь туда прямо сейчас и вручишь вот это лично леди Одли, получишь от меня шиллинг.

— Да, мэм.

— Ты все понял? Потребуй, чтобы вызвали именно миледи. Скажи, что у тебя есть для нее сообщение. Не записка, а именно сообщение — от Фиби Маркс. Когда миледи выйдет, передашь ей это из рук в руки.

— Да, мэм.

— Ничего не забудешь?

— Нет, мэм.

— Тогда одна нога здесь — другая там.

Мальчик убежал.

«Если появление здесь такого постояльца — к худу, — думала Фиби Маркс, — миледи узнает об этом вовремя».

Она молча приготовила для Роберта яичницу с ветчиной, подала ее на стол и, не сказав ни слова, удалилась.

«Вот женщина, которая умеет хранить тайны», — подумал Роберт, глядя ей вслед.

— Не нальете ли еще чашечку чая, миссис Маркс? — обратился он к хозяйке, решив наконец нарушить тишину. Он с удовольствием развалился в кресле, набитом конским волосом — оно настолько пришлось ему впору, словно столяр делал его специально для Роберта и, принимаясь за работу, обмерил нашего героя со всех сторон.

— Вы прибыли прямо из Одли-Корт, сэр? — спросила Фиби, подавая чай.

— Да; я был там всего лишь час назад.

— Надеюсь, миледи в добром здравии, сэр?

— Да, вполне.

— Все такая же веселая, сэр?

— Да, все такая же веселая.

Фиби направилась к выходу, но, когда она уже была в дверях, постоялец окликнул ее.

— Вы знали леди Одли еще в ту пору, когда она была мисс Люси Грэхем, не так ли? — спросил он.

— Да, сэр. Я жила у мистера Доусона, когда миледи служила там гувернанткой.

— Вот как! И долго она прожила в семье врача?

— Полтора года, cap.

— Она приехала из Лондона?

— Да, сэр.

— Кажется, она сирота?

— Да, сэр.

— И она всегда была такой веселой, как теперь?

— Всегда, сэр.

Роберт допил чай и передал чашку миссис Маркс. Их взгляды — его, небрежный и ленивый, и ее, пытливый и чуткий, — встретились.

«Эта женщина пригодится для дачи свидетельских показаний, — подумал Роберт Одли. — Надо только нанять опытного адвоката, чтобы он расшевелил ее во время перекрестного допроса».

Он выпил еще одну чашку чая, отодвинул блюдце и покормил собак. Фиби Маркс убрала со стола.

Зимний ветер, завывая на дворе, громко стучал по оконным рамам.

Роберт подвинул старый диван поближе к огню, укутал ноги старым дорожным плащом и закурил, пустив несколько серо-голубых колечек дыма, медленно растаявших под сводами грязного потолка.

— Нет, — пробормотал Роберт. — Такая женщина умеет держать язык за зубами. Угрозами от нее немногого добьешься.

Я уже упомянула о том, что между гостиной, занятой Робертом, и помещением, где подавали выпивку, была лишь тонкая перегородка, обитая рейками и обмазанная штукатуркой. Молодой адвокат слышал, как двое-трое деревенских торговцев, а также двое фермеров, сгрудившись у стойки, громко смеялись, обсуждая текущие дела, а Люк Маркс, подливая им вино, грубым хриплым голосом вставлял реплики и смеялся громче всех.

«Надо бы поговорить с этим болваном», — подумал Роберт, откладывая трубку в сторону.

Он дождался, когда поздние гости разошлись, наконец, по домам и Люк запер двери, а затем тихо вошел в комнату, где сидели хозяин заведения и его жена.

Фиби, склонившись над столиком, вязала мужу носки. Замужество нисколько не изменило ее: здесь, на постоялом дворе, она осталась такой же бледной, какой была, проживая в барских покоях Одли-Корт.

Когда Роберт вошел в комнату, она вздрогнула, взглянув на него не без некоторого раздражения, и в глазах ее мелькнула тревога, сменившаяся выражением ужаса, когда она поняла, что Роберт пришел поговорить не с ней, а с супругом.

— Я всего лишь на несколько минут, — сказал Роберт, присаживаясь поближе к огню. — Хочется немного поболтать перед сном. Не возражаете, если я закурю, миссис Маркс?

— Пожалуйста, сэр.

— Какие там, к черту, возражения, — проворчал Люк Маркс, — когда я тут с клиентами смолю целыми днями.

— Расскажите мне все, что вы знаете о Маунт-Станнинге, мистер Маркс, — попросил Роберт.

— Рассказ получится очень коротким, сэр, — отозвался Люк и хрипло расхохотался. — Из всех скучных мест, какие только есть на земле, это самое скучное. Дела, впрочем, потихоньку идут, жаловаться не приходится. Однако я бы предпочел обосноваться в Челмсфорде, в Брентвуде или Ромфорде, и я бы непременно обосновался там, — добавил он с явным неудовольствием, — не будь люди так скупы.

При этих словах Фиби украдкой взглянула на мужа и отложила вязанье.