Записки «лесника» Меркин Андрей

Эссе про интеллигентность

Однажды перед Олимпиадой поехал на Кузнецкий Мост. Был там такой хитрый «Овощной магазин номер один» для работников МК партии и прочей творческой пиздобратии.

Даже весной там можно было купить клубнику, помидоры, огурцы. Знакомый замдиректора меня уже «отоварил», как вдруг нарисовался Газзаев.

В ондатровой шапке, дублёнка, шарф шотландский – этикеткой наружу.

Всё как положено лидеру «мусарни» и игроку сборной.

Надо же было случиться, что зелёный огурец, который мне сгрузили в авоську, оказался последним.

Так себе огурчик, размером с лошадиный член, но изумрудного цвета, как раствор «Бриллиантовый зелёный».

И Газзаев оказался без огурчиков, но с помидорчиками.

Когда уже уходил, то прямо мне в спину Газзаев достаточно громко сказал:

– Пидарас!

Я моментально повернулся и ответил ему на весь магазин:

– Сам пидарас!!!

Через много лет «кони» вывесили этот баннер на своём секторе.

Комбинат

Настал час распределения. Средний балл у меня был, как в школе. Самый худший среди всего потока.

Поэтому выбирать было уже нечего, оставалось только «Бытовое обслуживание населения».

Оттуда и направили меня в комбинат по ремонту квартир.

Это была школа жизни.

Народ в комбинате работал тёртый и битый, и меня направили инженером в производственный отдел.

Как самый молодой, отвечал за работу с организациями и предприятиями.

А ещё был моложе любого сотрудника комбината на 15 лет.

Со мной в отделе работали две совершенно замечательные тётки.

Обе были предпенсионного возраста. Обе имели любовников.

Одну мы называли Шура, другую Мура.

Шура ругалась по матушке и могла запросто послать на хуй любое начальство, даже директора.

У неё была глухая тётка. Однажды Шура по профсоюзной путевке поехала в Питер и там посетила ленинский Разлив.

Оттуда она набрала по телефону своей тётушке и рассказала, что сейчас их повезут в Разлив.

– Носит вас туда, где больше нальют! – сказала тётка по имени Шура.

С тех пор все стали называть её Шура.

В любовниках был капитан второго ранга. Красавец-мужчина, моложе Шуры лет на десять.

Когда он приходил на работу, то из всех щелей – бухгалтерии, планового отдела, диспетчерской, – как тараканы, выползали все тётки и глазели на морского подполковника.

В глазах их читалась неподдельная зависть.

Шура называла его «Шестнадцать двадцать».

Как-то попросила она своего любовника сделать праздничный заказ на ноябрьские праздники. Он принес заказ прямо на работу и по-военному и чётко доложил:

– С вас шестнадцать рублей двадцать копеек.

Вот такой был патологический мудак и жлоб.

Шура хотела дать ему отставку, но перекошенные от зависти рожи баб из бухгалтерии и планового отдела перевесили, и он был временно прощён.

За столом напротив восседала Мура, так её прозвали из-за Шуры.

За то, что они водили шуры-муры.

Мура сидела на жопе, как приклеенная, целый день.

Я носил ей все квитанции на проверку и так же относил их обратно.

Она же целыми днями ворковала по телефону с любовником, изящно прикрыв ладошкой трубку.

Любовник был главный инженер мебельной фабрики, из нашей же системы бытового обслуживания.

Он подъезжал за Мурой на шикарной чёрной волжанке, баб с комбината от жабы и зависти чуть не тошнило.

Остальное время она штукатурила лицо или делала маникюр.

Начальник отдела кадров недолюбливал наш отдел и всегда искал повод настучать директору.

Кадровик был бывший полковник, мерзкая сволочь, похожая на жабу.

В нашем отделе все любили фильм «Королевство кривых зеркал».

Поэтому за глаза называли его Абаж.

Однажды Шура послала на хуй надоедливого заказчика, тот нажаловался.

Директор, который не хотел связываться со скандальной Шурой, прислал на разборки кадровика.

– Я тебя, пизда, всегда защищаю, – начал с места в карьер Абаж.

– А на хуй ты мне нужен, защитник хуев, – сказала Шура как отрезала и пинком выгнала кадровика из отдела.

Затем сама пошла к директору и за счёт личного обаяния урегулировала конфликт – работник она была отличный.

Вечером того же дня отмечали мы день рождения одного из сотрудников нашего производственного отдела.

Остались после работы, поддали как следует.

Поздно вечером выходим с комбината. Смотрим, стоит пьяный Абаж и ссыт прямо на железную дверь от входных ворот.

– А-ааа! – производственники, – радостно улыбнулся Абаж.

И не убирая мотни продолжил ссать, но уже с другой, уличной стороны ворот.

Так был улажен его конфликт с отделом и Шурой.

А Мура с Шурой ешё долго поучали меня жизни и наставляли на путь истинный.

Ласково называли меня Васей, как в воду смотрели.

И говорили:

– Ты ещё долго будешь вспоминать работу на комбинате как одни из самых лучших дней в жизни.

Так оно и вышло. Мудрые тётки оказались правы, как всегда.

«Если бы молодость знала, если бы старость могла».

Заказ

В начале восьмидесятых с дефицитной и вкусной жратвой в Москве была напряжёнка.

Всякие там заказы по предприятиям, распределение их на праздники, прочая хрень.

На Комбинате меня, молодого специалиста, прикрепили «выбивать» заказы от всяких магазинов, но максимум чего смог добиться, это палка варёной салями вкупе с банкой сайры и банкой же растворимого кофе «Пеле».

А хотелось-то всем икорки, балычка, севрюжки и прочих деликатесов.

Но вот наступило Первое апреля и я, по собственной инициативе, вывесил рукописную объяву прямо на двери кабинета директора, чтобы лучше всем было видно, ага.

Список был внушительный.

Икра чёрная – 500 гр.

Балык – 2 банки.

Икра красная – 500 гр.

Севрюга г/к – 1 кг.

Осетрина г/к – 1 кг.

Шпроты – 2 банки.

Колбаса с/к – 2 палки.

Конфеты «Ассорти» – 1 коробка.

Ананас – 1 штука.

Ликёр финский – 1 бутылка.

Народ слегка прихуел… и пошёл сдавать деньги.

Первым нарисовался… директор, он принёс лавэ за себя и секретаря партийной ячейки, затем пошёл предместкома, главбух и прочие многочисленные сотрудники.

Все дружно несли деньги, хотя я и дату внизу объявления написал – 01.04.1983 года.

И что было делать? Стал принимать наличные…

Главное лица у всех сверхсерьёзные, все хвалят:

– Молодец – выбил такой дефицит, – а про первое апреля – ни гу-гу…

Сперва думал, что меня тоже решили разыграть, потом понял – народ банально хотел «жить долго и жрать вкусно», как говаривал следователь Лахновский из фильма «Вечный зов».

К вечерку набралась очень приличная сумма, а народ уже напрягает:

– Когда икорку-то привезут, а?

Директор вызывает своего водилу и на чёрной служебной волжанке собирается послать меня забирать заказ и выдать его народу на-гора, как Стаханов уголь.

Тут меня менжа окончательно пробила, и я всё рассказал директору.

Пригорюнился он неслабо – ведь его супруга уже и гостей пригласила под этот праздничный бенефис морепродуктов.

Поначалу он хотел оставить меня без премии и пропесочить на собрание до предстательной железы, но потом пожалел.

Ведь он тоже болел за «Спартак», а я ему сливал перманентно страшный инсайд, которым со мной делился сосед Иван Алексеевич Варламов – второй тренер при Бескове.

Директор собрал всю пиздобратию у себя и сказал:

– Андрюшка просто пошутил, всех с первым апреля.

Народ сначала посерел в лицах, потом все стали дружно ржать, а я – возвращать людям деньги.

Вот что значит чёрная икорка с севрюжкой и желание отведать сих благ по государственным расценкам.

С тех пор я ещё больше полюбил День Смеха, а заказ позже, но всё-таки «выбил».

Будапешт два

Была такая организация – ЦК профсоюзов. Она ведала туристическими поездками в разные страны.

В середине восьмидесятых поехал я первый раз за рубеж – тут же в Венгрию.

Две инструкторши из этого самого ЦК профсоюзов, по случайному стечению обстоятельств, родились со мной в один день – 25 августа.

И была у них такая необъяснимая фишка, что всех, кто родился с ними в один день, они отправляли в классные зарубежные турпоездки.

А в те времена попасть туда, будучи не комсомольцем или коммунякой, было малореально.

Но мне повезло, и славные девахи оформили меня на раз.

Но этого было мало – нужна была характеристика, заверенная в райкоме.

Директор нашего комбината во мне души не чаял.

Звал меня Андрюшка и всячески поощрял – то чирик премии подкинет, то работу блатную организует.

Его любовницей и по совместительству секретарём партийной организации была милейшая тётка лет под пятьдесят.

Меня она кликала как Андрюшенька и также баловала премиями и прогрессивками.

Директор сильно переживал за «Спартак», а я жил в доме на Егерской, где проживало тогда шесть игроков московского Спартака.

Всё, что творилось в команде Бескова, знал практически из первых рук.

Надо ли говорить, что я долго просиживал в его кабинете, где мы буквально часами обсуждали примерно то, о чём сейчас перетирают болельщики в Интернете – ни о чём, ага!

Ольга Ивановна, так звали парторгшу, также принимала участие в наших с ним тёрках за «Спартак».

Но ограничивалась она словами:

– Василий Васильевич, нам пора обсудить кандидатуры на квартальную премию – а ты, Андрюшенька – пшёл работать!

И ласковым подзатыльником гнала меня из директорского кабинета.

Так что с характеристикой всё прошло чики-поки и меня включили в поездку.

Инструкторши были рады, а я то как рад!

Одна была брюнетка, другая блондинка.

И пошли мы с ними в «Прагу» на Арбат отмечать это дело.

Стол был организован на уровне – икорка, рыбка, шампусик – как в лучших домах, включая цыплёнка-табака.

Всё свежак, благо знал уже тогда и поваров и халдеев «Праги».

Хаты-то ремонтировать надо было всем!

Славные девахи были одна слаще другой, хоть и старше меня.

Поддали мы хорошо, усугубив это дело «Араратом», а окончили всё у меня дома банальной групповухой.

О которой, дело прошлое, до сих пор вспоминаю с большим удовольствием.

Перед самым отъездом выпивали с Белкиным и Стрелкиным.

Они познакомили меня с армянином Кареном, с которым вместе служили на границе.

Карен прибыл прямо из Еревана с секретной миссией.

В то время в Венгрии появилось сенсационное средство от облысения – бальзам «Банфи».

В Советском Союзе его в продаже и близко не было.

Поэтому очень многие лысые и полулысые армяне и не только готовы были платить немалые деньги за это чудо.

Поначалу народ в Будапеште тоже стоял ночами у аптек и жёг от холода костры, но потихоньку ажиотаж стих, и «Банфи» можно было спокойно купить в любой венгерской аптеке.

Карен рассказал мне подробно про «Банфи» и торжественно пообещал купить у меня весь бальзам, сколько бы я не привёз.

Ну как было не помочь лысеющим армянам!

И вот наступил день долгожданного отъезда с Киевского вокзала, группа подобралась дружная – все работники службы быта.

Часовщики, ювелиры, мелкие сошки по ремонту квартир, вроде меня.

В группе оказался самым молодым по возрасту, но единственным, кто говорил по-английски.

Старшая группы и комитетчик – они тогда сопровождали все группы за рубеж – меня сразу приметили и я помогал в общение с венграми, несмотря на переводчиков в Будапеште и повсюду.

В столице Венгрии мы провели почти пять дней – там всё и случилось.

Нас принимали в каком-то райкоме партии – побратиме нашего района в Москве.

И тут венгры решили устроить конкурс танца «чардаш». Но ведь никто из наших плясать этот танец не умеет.

Тогда от них выходит по пять профессиональных танцоров и танцовщиц чардаша, с нашей стороны тоже десять человек – по пять от каждого из полов.

С нами проводят блицкриг. За 45 минут обучают азам чардаша и устраивают турнир пять на пять. Причём делают пары смешанными. Наш мужик танцует с мадьяркой, наша баба с мадьяром.

В жюри сажают старшую группы и комитетчика, со стороны хозяев – секретарь райкома и присные мадьярские коммунисты.

– Музыка!

– Па-а-а-шли!

– Трам-пам, трам-пара-рам… гопа!!!

«Маэстро, урежьте марш!»

После отпляса всех пар жюри удалилось на совещание – и вот долгожданный вердикт.

Победила пара – пауза:

– Андрюшка и Марженка.

– Ура, товарищи!

Все нас поздравляют, а вместо приза тулят Почётную грамоту в рамке с подписью местного партийного лидера.

Но это ещё не всё. Оказывается, венгерский футбольный клуб «Ференцварош» расположен в этом районе Будапешта. И до кучи выносит мне в подарок партийный лидер вымпел с финала Кубка кубков 1975 года – «Динамо Киев» – «Ференцварош».

Да ещё и с автографами игроков обоих клубов.

Грамота ещё долго висела у меня на рабочем месте, а директор водил многочисленные комиссии и проверки в наш производственный отдел.

Там он с гордостью показывал эту тарабарскую грамоту на венгерском и говорил:

– Вот, работники нашего комбината даже в Будапеште высоко несут знамя социалистического соревнования!

А вымпелок я толкнул по сходной цене одному собирателю футбольной атрибутики.

Потом был праздничный ужин с выпивоном, где я познакомился с Марженкой поближе.

Как говорил старый сапёр Водичка – «груди у неё были, что твои резиновые мячи».

И пока моя наглая морда некоренной национальности их тискала, Марженка на большее никак не соглашалась.

Что уже совсем странно, оказалась она по национальности не мадьяркой, а полькой.